Отблески

      Ева просто беззвучно плакала.       Она уже не знала, из-за чего именно. Поводов было предостаточно: собственное бессилие, боль в воспалённом горле, на краях культей, в местах укусов насекомых, особенно на шее и груди… Боль внизу живота — Еве казалось, что в этот раз Прайм окончательно решил порвать её пополам. А потом вёл себя как ни в чём не бывало, шептал какой-то бред о своей вечной любви, до омерзения бережно смывая свой трансфлюид и её кровь с её тела. Безумный психопат, превративший её в жалкого инвалида и даже сейчас продолжающий над ней издеваться.       И спасения не было. У Евы не было ни единого шанса выбраться из этой ситуации, ни единой возможности спастись.       По крайней мере, не без посторонней помощи.       И Ева, выплакавшись, но не получив от этого удовлетворения, а только новую причину для страданий из-за жжения солёной влаги в пустых глазницах, наконец забылась тяжёлым сном. А может, это был обморок?       В любом случае, Ева надеялась, что больше никогда не проснётся.       Но проснулась. Не там. Она не знала, где именно, и где было то самое «там», но это место точно отличалось. Здесь были звуки.       Шум воздуха в вентиляции. Ровный мерный гул и скрежет металла. Писк каких-то приборов вокруг.       На какой-то жуткий момент, Еве показалось, что она внутри Прайма. Что мех спятил окончательно, и решил в буквальном смысле сделать её «своей Искрой», заперев под своими нагрудными пластинами.       Но нет, в его корпусе не могло быть столько свободного пространства. А ещё не могло быть гулкого эха шагов в коридорах. Металлических. И коридорах, и шагов.       Всё вокруг было из металла? То, на чём она лежала, точно было металлическим. И чистым. Ева не чувствовала уже приевшегося запаха мокрой пыли, сырости и плесени. Запахов не было вообще. Полная стерильность?       Она на базе автоботов? Нет, там не было вот этого мерного гула, пропитывающего всё вокруг, заставляющего Еву думать, что она находится внутри гигантского металлического механизма. Что это может быть…?       Немезида.       Она на Немезиде! В логове десептиконов, когда-то пугающих, а теперь…       Теперь Еве снова хотелось плакать, уже от счастья. Её спасли! Господь это был, Дьявол, Девочка или кто-то ещё, но её молитвы услышали! Она вырвалась, она спаслась, она больше не там… И у неё теперь есть шанс отомстить.       Ева хотела ликовать: смеяться во всё горло, прыгать и кружиться по комнате, размахивая руками… Но она могла только улыбаться — так широко, что болели скулы.       Она исполнит ту свою отчаянную клятву.       И пусть всё человечество, пусть её родная планета, пусть хоть весь мир сгорит в адском пламени — лишь бы Оптимус Прайм сгорел в нём первым.       Улыбка исчезает с лица Евы, когда она поворачивает голову в сторону тяжёлых шагов за дверью. Приближаются. Всё внутри замирает от ужаса — а если это он? Если Прайм уже нашёл её? Если она даже не успеет прочувствовать вкус долгожданной свободы и снова окажется в той омерзительной клетке?       Но даже сквозь свои ужасные догадки Ева знает: звук шагов Оптимуса уже намертво выгравирован в её сознании, она бы ни с чем его не спутала… И это не он. Кто-то другой… Другие. Шаги идут невпопад, и это не эхо — это ещё один трансформер.       Шипение раскрывающихся створок автоматической двери — и звук шагов становится ещё более чётким. Их двое, точно двое: один остановился, пропуская другого вперёд, а затем вошёл следом.       — Ты даже никак её не привязал? А если бы она сбежала?       Мегатрон. О боже, это его голос… Звучит, как чистейшая музыка для её ушей. Ева никогда не думала, что будет так счастлива его слышать! На лицо снова сама по себе наползает улыбка.       — Нелогично. Меры безопасности излишни — повреждения органического организма слишком велики, чтобы самостоятельно передвигаться. К тому же, её травмы заражены, и тело очень ослаблено: она едва функционирует.       И Шоквейв. Гениальный десептиконский учёный. Эй, а может, у него получится что-то сделать с её состоянием? Перенести её в другое тело или подлатать это… Хотя бы глаза. Ей так нужно её зрение!       Она хочет видеть, как погаснет искра Прайма. И какое выражение будет на его фейсплейте, когда он узнает, что это она обрекла его на смерть.       — Да уж, это я вижу… Эй, белковая! Не подскажешь, кто умудрился довести любимого питомца Прайма до такого состояния? Хочу пожать ему манипулятор. Или это сделали другие органики? А сам Оптимус в курсе, в каком ты состоянии? Хотя, Саундвейв ведь нашёл тебя именно по его сигналу… Как же Прайм такое упустил?       Он не упустил — он сам же это и сделал. Можешь пожать ему манипулятор и поздравить с достижением новой грани безумия.       Ева хотела бы так ответить, да что там, хоть что-то ответить… Но было нечем. Она лишь пару раз открыла и закрыла рот, затем нахмурилась.       — Решила в молчанку поиграть? Тебе это ничем не поможет, органик. Я…       — Лорд Мегатрон, это не акт протеста против вас. Голосовые связки — органический аналог вокалайзера — так же были удалены.       — Хм, значит, она не может говорить… И зачем она нам тогда? Просто использовать в качестве приманки? Шлак, я рассчитывал получить от неё информацию…       — Есть теоретическая возможность вживления миниботской версии вокалайзера на место извлечённого органического аналога. Вероятность успеха операции: шестьдесят три процента. Взаимодействие белкового тела с кибертронским биомеханизмом, даже при наилучшем исходе, будет ограниченным, возможны побочные эффекты в виде сбоев, помех, недостаточного уровня громкости, повреждения окружающих органических тканей под воздействием тока…       — Но говорить она сможет?       — В случае успеха операции — да, Лорд Мегатрон.       — Слышала, белковая? Шоквейв попытается вернуть тебе голос. И в случае успеха я жду, что ты расскажешь мне обо всём, что я захочу узнать. Поняла?       Кажется, он хотел, чтобы это прозвучало угрозой. Для Евы же это было величайшим благословением, исполнением чуть ли не самого главного её желания. Первым шагом к мести.       Ева улыбнулась и кивнула — так чётко и явно, как только могла.       — Тебя что, радует это предложение? Шоквейв, насколько сильно повреждён её разум? От неё вообще будет какая-то польза?       — Мозговая активность присутствует, сигналы чёткие — она находится в сознании и понимает, о чём мы говорим. Разумеется, повреждения так же имеются: лишение большей части базовых возможностей организма не могло пройти бесследно для психики. Необоснованная радость может являться прямой реакцией на шанс возвращения одной из утраченных функций. Люди — социальные существа, способность вербально выражать свои мысли крайне значима для них.       — Хм… Что же, ладно. Займись этим, Шоквейв. И если получится вернуть ей речь — я найду способ заставить её ответить на мои вопросы.       Искать не придётся — Ева сама ему всё выложит. Сразу же. Если только этот чёртов эксперимент сработает. Пожалуйста, лишь бы сработало!

***

      Это сработало. Операция прошла… почти успешно. Через вспышки боли, через сбои, с жутко непривычными ощущениями, но Ева снова могла говорить.       И Ева говорила. Говорила, и говорила, и говорила, вперемешку с рыданиями и отчаянными проклятиями. О Прайме, о Дефекте, о его больной, безумной и омерзительной идее любви. Обо всём, что он уже успел сделать и о том, что только собирался.       И умоляла, отчаянно умоляла хоть что-то с этим сделать. Найти его и вырвать Искру, разобрать на части, половину расплавить, а оставшиеся детали скормить скраплетам. Мегатрон может разнести базу автоботов — Ева помнит координаты, он может перебить их всех, может забрать себе Матрицу, может захватить Землю, киберформировать её, устроить геноцид, уничтожить всё человечество — ей уже плевать. Ева выложит ему всё, всё, что знает, всё, что только может вспомнить, она поможет с любым его планом, если потребуется… И единственное, что она просит взамен — это возможность увидеть. Увидеть, как умрёт её мучитель, как погаснет эта треклятая льдисто-голубая оптика.       Ева заканчивает свою пламенную речь, перебиваемую скрежетом и заиканиями сбоящего вокалайзера, терпя боль в месте его вживления — несравнимую с той, что ей уже довелось пережить. Девушка тяжело дышит, вслушиваясь в тишину, ожидая ответа. Мегатрон ни разу не перебил её сбивчивый рассказ, и сейчас продолжал сохранять молчание, только негромкое шипение воздуха, выпускаемого его вент-системами, позволяло Еве знать, что он всё ещё здесь. Она не могла его увидеть, не знала, с каким выражением он на неё смотрит, но подозревала, что её рассказ мог оказаться довольно шокирующим. В конце концов, кто мог предположить, что последний из Праймов, носитель Матрицы Лидерства, светоч надежды этого мира мог на деле оказаться… таким?       Гулкий хохот заставляет Еву вздрогнуть от неожиданности. Звук наполняет помещение, эхом отскакивая от металлических стен, множась и искажаясь. Еве это не нравится, но она понимает причины такой реакции: действительно, тут уж или смеяться, или плакать. А плакать Мегатрон явно не привык.       — Потрясающе, просто потрясающе! Дефективный Прайм, кто бы мог подумать? Ещё и с такой… неудобной целью. А теперь, говоришь, он окончательно свихнулся? Что же, если твои слова правдивы, то, пожалуй, он действительно не в своём уме — настолько сильно навредить объекту собственной привязанности… Ты же знаешь, что находишься на грани деактива? Это не угроза, это медицинский факт: твоя органическая оболочка почти исчерпала все свои ресурсы. Ты и мегацикла не протянешь.       — Значит, нужно поторопиться. Всё, чего я хочу — это дожить до его деактива. Тебе же лучше, если это произойдёт как можно раньше, верно?       В ответ раздаётся насмешливое фырканье, и в отсеке повисает ещё одна короткая пауза.       — Верно. Что же… Как там у вас, органиков, говорится? «Враг моего врага — мой друг»?       Ева только улыбается и кивает. И слышит ещё одну фразу, предложение, от которого просто невозможно отказаться. Да и не хочется. Ей — так точно.       — Я исполню твоё желание. И даже прикажу Шоквейву найти способ вернуть тебе зрение, чтобы ты сама смогла увидеть деактив Прайма. А ты поможешь мне этого добиться, приведёшь его прямиком в ловушку. Согласна?       — Более чем. Давай сделаем это. Давай убьём Прайма.

***

      Их план сработал. Саундвейв снова послал Лазербика на то же место, чтобы отнести Прайму запись с посланием… Хотя, скорее уж с ультиматумом. «Ева у нас, приходи один, или ей конец». Простенько, но действенно. И Ева с удовольствием согласилась подыграть на камеру, изображая невероятные муки и даже умудрившись вполне натурально заплакать.       И вот Оптимус, весь такой героический, прорывается на корабль десептиконов, добирается до неё. С невероятным облегчением в голосе снова твердит ей что-то о своей вечной любви, о том, что он больше её не оставит и что теперь она в безопасности. И Ева улыбается, ярко, искренне. И тянется вперёд на его голос, беззвучно что-то шепчет, одними губами.       — Что? Прости меня, моя Искра, я не смог разобрать. Можешь ещё раз повторить?       Он наклоняется к ней, сосредотачивая всё внимание на её губах. И Ева повторяет, всё так же не используя новообретённый голос, беззвучно. Чётко артикулируя, медленно, по слогам.       «Го. ри. в а. ду. Прайм».       И открывает веки, до этого плотно зажмуренные, скрывающие глазницы. Видит его перед собой, видит его фейсплейт, чётче, чем когда-либо. Видит его непонимание, шок, боль и гнев… И смеётся, громко, заливисто, на весь отсек, когда его корпус прошибает заранее подготовленным парализующим разрядом.       Боже, у них получилось! Это сработало!       — Отлично сыграла, Ева. Что ты ему сказала?       — Хах, да так, ничего особенного. Всего лишь то, о чём давно уже думала. Переходим к следующей фазе?       — Верно.

***

      — Отпусти её, Мегатрон. Что ты с ней сделал? Отвечай!       Ева только смешливо фыркает в ответ на «праведный гнев» Оптимуса, довольно сужает оптику и улыбается, пока Мегатрон бережно поглаживает её когтем по голове.       — Совершенно ничего, Прайм. Ничего из того, о чём она сама меня не просила. Верно, Ева?       — Верно, Мегатрон.       И она улыбается только ярче, вглядываясь в его алые линзы своими, точно такими же. Уменьшенная копия. На её человеческом лице это смотрелось невероятно жутко — Ева посмотрела на своё отражение лишь раз, и больше не хотела этого делать. И не надо. Всё равно это лишь временная мера — ей недолго осталось.       Ева чувствовала, как слабеет с каждым часом. Режущая боль на месте вживлённых кибертронских технологий вместе с постоянной мигренью ситуацию не улучшала: протезы хоть и работали, но её организм отчаянно их отторгал.       Впрочем, для того, чтобы сидеть в инвалидном кресле, силы были не нужны — конечности ей не заменяли. Только голос и глаза, тот необходимый минимум, о котором она попросила.       Этого было достаточно, чтобы осуществить её план. Их план.       И теперь она сидела здесь и улыбалась, улыбалась, улыбалась, глядя на изувеченный, но всё ещё активный корпус Прайма. Матрица Лидерства была триумфально вырвана из его груди, а после отдана Шоквейву на проверку — нужно было убедиться, что Дефект на неё не повлиял. А также Мегатрона интересовала возможность извлечь и уничтожить часть воспоминаний предыдущего Прайма, прежде чем пользоваться Матрицей самому: лезть в эту гниль ему не хотелось.       — Это ложь! Моя Ева, моя Искра никогда бы на такое не согласилась!       Ева только тяжело вздохнула и поморщилась. Боже, сколько пафоса.       — Я же говорила, он не поверит. Окончательно свихнулся, очевидного не замечает.       — Это даже забавно. Давно ты стал таким слепцом, Оптимус?       — Отпусти её. Мне всё равно, что будет со мной, но её не трожь, слышишь? Если ты только посмеешь ей навредить, клянусь, я…!       — Навредить ей? Шлак, да ты и правда безумен. Это ты ей навредил, Прайм. Всё эти раны на её теле нанесены твоими манипуляторами. Я, напротив, помог ей, вернул голос и зрение. Иронично, не правда ли? Это ведь ты у нас объявлял себя защитником жизни на этой планете, а меня выставлял жестоким монстром. Подумать только, как резко всё перевернулось…       — Я никогда ей не вредил! Всё что я когда-либо делал, было исключительно из любви к Еве, и она это знает. Правда ведь, Ева?       — Я знаю, что ты больной психопат, искалечивший мне жизнь и угробивший психику. О, как часто я мечтала о том, чтобы никогда тебя не встретить, чтобы оказаться в другой реальности, на другом краю галактики, лишь бы тебя там не было! Я ненавижу тебя, Прайм. Ненавижу всей душой и всегда буду ненавидеть. До самой своей смерти, и довольно скорой — ты уже почти меня убил, и выжить я точно не смогу. Только вот ты умрёшь первым. Сегодня. Сейчас.       — Ева…       Вот оно. То, что она так хотела увидеть в его оптике — осознание, боль и отчаяние. О, каким сладким был этот вкус мести…       И не для неё одной. Раскатистый гулкий смех Мегатрона раздался над головой, как гимн их победы. А затем его манипулятор с размаху пробил остатки развороченной нагрудной брони Прайма, сжимаясь вокруг Искры. Громкий скрежет и треск полоснул по ушам, Оптимус дёрнулся в последний раз — и затих. Оптика замерцала и погасла, краски деактивированного корпуса стремительно тускнели. А на фейсплейте застыло всё то же потрясающее выражение боли и шока — не от травм. От предательства.       Её предательства.       И засмеялась уже Ева — сдавленно, уродливо, истерично. Вокалайзер скрежетал и бил её разрядами тока: кажется, почти совсем вышел из строя. Но Еве было уже абсолютно всё равно, она бы продолжила смеяться и без голоса. Она не обращала внимания ни на что вокруг, даже на острые когти Мегатрона, перешедшие с её головы на её шею. Весь её мир сузился до выражения на фейсплейте Прайма, до вида его потухшей оптики, которая больше никогда не зажжётся, не заморозит её льдистой голубизной. Ева только надеялась, что зрение прослужит ей подольше, чтобы она могла и дальше наслаждаться этой чудной картиной своей победы.       — Я благодарен за твою помощь, белковая. Приятно было иметь с тобой дело. Прими это, как мой последний подарок тебе, не как жестокость, но как освобождение.       Ева не слышала того, что говорил ей Мегатрон, только продолжала смеяться. И счастливая улыбка так и застыла на её лице навечно, когда её шею перерезали острые когти и отрубленная голова скатилась на пол.       Теперь триумф Евы останется с ней навечно.       Она победила.