Отблески

      — Я знаю, ты в обиде на меня, Ева, — Оптимус тихо напевал одну из знаменитых Иаконских арий, прерываясь на короткие реплики в сторону Евы. Его Искра вот уже как несколько десятков циклов игнорировала его. Прайм восхищался её выдержкой: в конце концов он читал, что люди — это существа социальные. Ева смогла его удивить, приятно выделив себя из этой многомиллионной массы. Она больше не рвалась в припадках истерики; не тянулась сухими губами к воде, которую он ей приносил. Теперь она была непривычно тихой, почти незаметной.       Нет, нет! Он её всегда замечал; она была и оставалась его домом. Тем светом, на который он придёт, даже если окажется на другом конце Вселенной, в другом мире и времени. Сам факт того, что где-то будет ждать его Ева, будоражил механизмы.       И всё же, конечно, его Искра была в обиде на него. Оптимус так часто уходил от неё, что она имела полное право не разговаривать с ним. Это он — Прайм — прощал Еве все её выходки; но его Искра такой снисходительностью не отличалась.       — Десептиконы как никогда активны, — Прайм оставляет целомудренный поцелуй на лбе Евы, с неудовлетворением замечая, как мелкое органическое существо копошится в её волосах. Оптимус уважал любую жизнь во Вселенной, но прикасаться к Еве столь интимно мог только он. — Они тебя любят, — мех бережным жестом смахивает опарыша и с удивлением подмечает влагу на своих манипуляторах. — Ева, почему ты не показала, что тебе жарко? Вы — люди — очень хрупки, жар может навредить так же, как и холод.       Ева опять молчит в ответ, но оптика Оптимуса регистрирует тень, появившуюся около девичьих губ. Прайм облегчённо вентилирует: его Искра хоть и в обиде, но улыбается ему. Значит, совсем скоро она оттает и перестанет вести себя, как капризный спарк.       — Я совершил ошибку, удаляя твои голосовые связки, — Прайм продолжает следить за выражением лица Евы. В последнее время оттенок её кожи поменялся с бледно-розового на фиолетово-синий. Оптимус в своё время очень подробно изучил процессы, не только социальные, но и биологические, которые протекают в человеческом обществе. Мех не мог точно сказать, что именно происходит с Евой, но если она не выражает дискомфорта, то, значит, всё хорошо. — Скучаю по твоему голосу. По твоим прикосновениям.       Голос у Евы действительно был чудесный, но слышать её яростные крики и выдерживать удары было выше сил Прайма. За тысячи ворнов войны он слышал и видел многое, но именно боль Евы ранила его больше всего. Он будет проклят, если ещё раз услышит этот тонкий голос, полный агонии.       — Я не думаю, что моё желание сделать тебя своим Бондмейтом — это Дефект, — Оптимус проводит манипулятором по животу Евы, замечая, что само её тело будто увеличилось. Прайм чувствует удовлетворение: если объём Евы увеличился, значит, она хорошо питается. Он хорошо её кормит. — Возможно, Матрица излечила меня? Или, нет, конечно, нет, дело не в ней. Ты излечила меня, Ева. Я люблю тебя.       Корпус Прайма напрягается, когда он слышит смех Евы. Протоколы, отточенные за ворны войны, невольно активируются. Лицо её не двигается, но нежнейший звук ласкает его аудиосенсоры.       — Я знаю, Оптимус, — в тоне Евы звучит улыбка. — Я тоже тебя люблю.       Прайм хмурит оптограни, а после деактивирует боевые протоколы. Неужели его операция над Евой смогла не только увеличить ей жизнь, но и запустить процессы саморегенерации?       — Конечно, да, — спокойный тон Евы приобретает лукавый оттенок. — Я в тебе не сомневалась.       Прайм склоняется над лицом Евы: резковатый запах не смущает его. В конце концов, то, как пахнет его Искра — это то, что нравится ему. Теперь мех целует чужие губы, ставшие отчего-то более жёсткими. Оптимус игнорирует предупреждения внутренних систем, когда ему в энергоприёмник попадает органическая жидкость. Что-то желтоватое и кислое: возможно, это вещество окажется токсичным для его систем, но разве здесь есть проблема?       — Рад это слышать, моя Искра.       Аудиосенсоры Оптимуса опять регистрируют тихий смех, и Прайм улыбается в ответ. Его Искру греют эти звуки, честплейт нагревается. Наверное, Еву может обжечь эта температура; с другой стороны, если бы ей было больно, то она бы отлипла от него, не так ли? Его Искра боль не любила.       Или?..       — Оптимус, ты можешь прикоснуться ко мне, — его Искра тихо смеётся, и интерфейс-протоколы активируются автоматически. — Я не хрустальная. Ты можешь делать всё, что хочешь. Как хочешь. Ну же, — обрубки рук приподнимаются и тянутся к его фейсплейту, завлекают.       Прайм не сдерживается: штекеры сжимают обрубки конечностей Евы в объятьях, и мягкая плоть продавливается под железной хваткой. По корпусу меха бегают электрические разряды, но он не пытается сдерживать их: зачем, если Ева теперь не только быстро регенерирует, но и не чувствует боли? Запах палёной плоти с душком чего-то непривычного не мешает Оптимусу. Это всё вторично — главное, что Еве нравится. Её стоны наполняют помещение и вместе с тем звучат в самом процессоре меха.       Нейроцепи сбоят; логические цепочки нарушаются, как бывает в предверии перезагрузки. Оптимуса продолжает удивлять, насколько быстро он улетает в ребут, когда бывает с Евой; но он не смеет жаловаться на это. Когда Ева станет кибертронцем, он покажет ей куда более долгие формы интерфейса, а сейчас его первоочерёдная задача — это довести его Искру до пика удовольствия.       — Я больше никогда от тебя не уйду, — Ева звучит иступлённо, и пусть Оптимус не чувствует горячего нутра, он знает, что Ева тоже близко. — Это было ошибкой. Я ошибалась, когда отвергала тебя.       Оптимус тихо смеётся, сминая губы Евы очередным поцелуем. Он искренне рад, что она поняла это. Ещё более рад тому, что признала вслух. Что же, может, все эти меры были не зря?       — Не извиняйся, — голос Прайма наполнен статикой. — Я понимаю тебя, Ева.       Невнятное бульканье становится Оптимусу ответом и тот находит источник в животе Евы: теперь оптика Прайма отчего-то может видеть коннектор сквозь тонкую посеревшую кожу. Раньше такого не было, но если есть сейчас, то почему бы и нет? Видеть, как он заполняет Еву — это очень приятно. Никто из земных мужчин не доставил бы ей такого удовольствия.       Сама мысль о том, что Еву мог кто-то касаться так до него, кажется ему мерзкой. Эта органическая фемма предназначена ему судьбой: да и кто посмел бы посягнуть на Бондмейта Прайма? Никакой человек не сравнится с ним. Никакой кибертронец не встанет на его пути. Ева его. Для него.       — Я только твоя, — нежный голос достигает аудиосенсоров не сразу; но когда смысл слов доходит до Оптимуса, то его внутренние системы горят ещё сильнее.       — Я знал.       Прайм перезагружается молча и сосредоточено наблюдает за тем, как трансфлюид выходит пузырями сквозь тоньчайшую кожу Евы.       — Когда я изучал Землю, то нашёл информацию о существах, которые называются «куколки», — Оптимус нежно вытирает следы их любви и смеётся, видя, как вместе с подтёками трансфлюида сходит и кожа. — Они раньше были гусеницами, а потом переродились, когда тонкая оболочка оставила их; затем они становятся прекрасными бабочками. Теперь я понимаю, что происходит, Ева. Ты перерождаешься.       Оптимус целует обрубок руки. Точнее, нет, не так: в порыве страсти он что-то сделал Еве, потому что её правая часть стала меньше, а кости белой крошкой сыпались на платформу… Прайм целует впадину, на месте которой когда-то была кость плеча. Ева сама дала ему разрешение на любые прикосновения, но, возможно, он немного перестарался.       Оптимус всё ещё слышит тяжёлое дыхание отходившей от оргазма Евы; видит, как высоко вздымается её грудь.       — Я свяжусь с Рэтчетом, Ева. Ты объяснишь ему всё происходящее, и он поможет тебе, как медик.       Оптимус знает, как Рэтчет относится к его отношениям с Евой. Знает, что старый друг будет и дальше настаивать на том, что у него Дефект, что он болен. В тысячный раз станет говорить о том, что Прайму нужно лечение. Но…       Но Рэтчету придётся смириться и придётся помочь. Прайм отказов не принимает, когда дело касается его Бондмейта.       Ева утихает, и у Оптимуса появляются сомнения.       Может, он её чем-то всё же обидел?

***

      Рэтчет нервничает. Не то чтобы во время войны стресс был чем-то особенным, но в этот цикл он понимает, что что-то изменилось. Это сообщение от Оптимуса, пропавшего земные месяцы назад: они так долго его искали, и тут он выходит на связь сам как ни в чём не бывало!       Это не к добру.       Но Рэтчет продолжает ждать своего лидера в обговоренном месте. Странно встречаться в пустыне, за несколько десятков километров от Джаспера, но если Оптимусу нужна эта смехотворная анонимность, то Рэтчет её предоставит. В конце концов у Прайма должны быть причины поступать так, как он поступает.       Совсем вскоре на горизонте оптика Рэтчета начинает регистрировать маленькую тёмную точку, которая стремительно приближается с каждым кликом. Расстояние всё ещё приличное, и Рэтчет не чувствует чужое ЭМ-поле; зато очень хорошо засекает чужой сигнал. Почему Оптимус не скрывается? Если вездесущий Саундвейв прямо сейчас мониторит Землю на наличие автоботских сигнатур, то совсем скоро сюда наведаются Десептиконы! Рэтчет не был готов к бою; он ещё помнил битву с террорконами.       Погода вокруг прекрасная: удивительный закат, который невольно напоминал Рэтчету о доме. Кибертрон уже много эонов оставался могильником, но боль от потерянного дома с ворнами не уходила. Казалось, становилась лишь сильнее. Нет, Земля никогда бы не стала Рэтчету домом: лишь кратковременной заменой. И всё же, он был благодарен Праймусу за то, что привёл их в этот органический мир…       Возможно, всё было бы по-другому, если бы не Ева. Она с самого начала казалась Рэтчету лишним элементом: тем, чего не должно было быть с самого начала. Но оно было. Почему? Рэтчет не знал, хотя очень желал узнать истоки этого чувства. Возможно, стоило не помогать Еве бежать, а держать на базе, чтобы следить за ней?..       Теперь Рэтчет мог разобрать альтформу Прайма: выглядел он потрёпано, словно вернулся с битвы. Возможно, дело было в Десептиконах? Логично было обосновывать столь долгое отсутствие Лидера именно этим, а не вездесущей органической фемкой, переставшей выходить на связь достаточно давно.       Рэтчет всё же чувствовал ответственность за жизнь той, которую спас; но если органика сама решила прервать с ним всякую связь, то медик не смел возражать. Мех сделал действительно всё, что было в его силах.       Через три брийма Оптимус Прайм уже стоял перед Рэтчетом. Синяя оптика приглушённо мерцала, выдавая этим сильные проблемы с энергоснабжением. Когда Прайм в последний раз заправлялся? Рэтчет хмурится этим мыслям, но своему лидеру приветственно кивает. Ждёт объяснений.       — Оптимус, пожалуйста, скажи мне, что всё нормально.       Прайм на это лишь качает шлемом; и в этом жесте Рэтчет читает привычную попытку лидера успокоить своих соратников. Что на Земле, что на Кибертроне это не менялось.       — Тогда?..       — С Евой что-то не так, — по обыкновению нейтральный тон Оптимуса сейчас звучит обеспокоенно.       Рэтчет крепко сжимает денты, готовый начать материться на всех известных кибертронских диалектах. Он ведь как чувствовал, что Прайм всё же нашёл Еву! Глупо было надеяться на то, что ведомый Дефектом мех успокоится, потеряв из поля зрения человека.       — Что с ней? — Рэтчет тяжело вентилирует, готовый к любым откровениям. Если она решила наложить на себя руки, то это было бы просто смехотворно. Ева походила на ту, кто мог совершить суицид, но умереть — это очень неудачный ход. Дефект — это вещь непредсказуемая; Рэтчет никогда не видел тех больных, которые потеряли объект своей маниакальной привязанности. И, видит Праймус, видеть их не хотел.       Оптимус ничего не ответил: лишь открыл своё подпространство, доставая оттуда то, что некогда было Евой.       Рэтчет и сам сперва не понял, на что смотрит: лишь всевозможные рецепторы зарегистрировали ужасный запах разложения, да оптика увидела сотни маленьких беленьких и черненьких существ. Они копошились в вонючем нечто и, кажется, поедали это.       На понимание увиденного ушло кликов пять. На принятие и того меньше. Рэтчет склонился над кучей того, что когда-то было Евой.       Рэтчет был военным медиком. Он очень давно уяснил, что в смерти нет ничего красивого. Когда дезактивировались кибертронцы, это всегда было ужасно. Запах палённой проводки, вытекающего из повреждённых кабелей энергона; слабые остаточные разряды, которые источает повреждённый корпус, стремительно теряющий весь свой заряд; гаснущая Искра. Посеревший дезактив. Ржавчина.       Но Рэтчет благодарил Праймуса за то, что последствия дезактивации трансформера и любого другого металлического существа не были похожи на то, что происходило с органикой.       Хрупкая оболочка быстро превращалась в что-то невыразительное, склизкое и непонятное. Потом шли дни и плоть истончала саму себя. Рэтчет был на планетах, которые посетил Оверлорд, и видел это своими линзами.       Теперь смотрел на это вновь.       Впавшие щёки, которые сейчас представляли собой тончайший слой кожи: серый, действительно серый, напоминающий цвет стали. Впалые глазницы: из темноты приветливо выглядывал опарыш, будто махая своим маленьким тельцем; Рэтчет смотрит в тёмные провалы и даже не может представить, как именно Еве удаляли глаза. Понимает лишь то, что операция была выполнена грубо. Потом мех переводит взгляд на волосы, ставшие будто ещё тоньше, чем были. Грязные, почти чёрные. Рэтчет понимает, что стоит ему провести пальцем по черепушке Евы, то весь скальп останется на его манипуляторе.       Рэтчет чуть склонил шлем, продолжая осмотр трупа. Левый висок у Евы был почти стёрт и теперь мех мог видеть черноту пустой полости черепа. Мозг либо вытек, либо иссох там же: впрочем, Рэтчет до сих пор не уверен, был ли он там когда-то.       Шея тоже виднелась одним тонким серым провалом. Там, где когда-то была анатомическая впадина, копошился клубок жучков. Очень быстро; кажется, у них был обед. Их едва ли смущало, что из тьмы склепа они оказались под палящим солнцем: в конце концов, у них была своя работа.       Рэтчет не видел на Еве следов одежды. Сгнившая ткань бросалась бы в глаза, а здесь… Медик на миг отключил оптику, обновляя оптосенсоры. Ему хотелось уйти в принудительное отключение, но между тем Рэтчет понимал, что уходить в оффлайн рядом с Оптимусом опасно. Ему ничего не осталось кроме того, чтобы продолжить осмотр.       Сквозь пробитую грудину выступали сломанные рёбра: явно последствия механического воздействия. Ни рук, ни ног у Евы не оказалось. Рэтчет видел, что это последствия ампутации; но почему тогда на обрубках ног иссохшая кожа висит порванным полотном?.. И почему правая культя Евы отсутствует полностью, вместе с частью кости плеча? Труп механически сильно деформирован и Рэтчет не хочет знать, что привело Еву к настолько плачевному состоянию.       Хотя, учитывая подтёки трасфлюида на нижней части тела Евы… Рэтчет быстро проанализировал Прайма. Апгрейд, встроенный в оптику медика, давал возможность заглянуть куда глубже, чем позволяло обычное зрение кибертронца. Что же, он так и подозревал. Массовое смещение. Апгрейд, популярный у ксенофилов на Кибертроне; и у тех, кто ввиду своей большой комплекции не мог быть с миниботом.       Минибота Рэтчет рядом не наблюдал.       И всё же, всё было бесполезно. Ева была мертва.       Нет, хуже.       Ева была мертва, а Оптимус думал, что она просто игнорирует его. Дефект закончил своё дело, поместив повреждённый разум в свою собственную проекцию реальности. Рэтчет всегда этого боялся. Сумасшествия сильных.       Рэтчет как никогда сожалел о том, что не был мнемохирургом. Возможно, будь он медиком этого профиля, то смог бы помочь Оптимусу, но сейчас он был беспомощен.       — Я подумал, что обратиться к тебе было правильно, — Оптимус притушил оптику на клик, и этим жестом очень сильно напомнил Ориона Пакса. — Вы с Евой сдружились. Ты открыл ей правду о Дефекте. Возможно, ты сможешь её разговорить? — Оптимус обратил нежный взгляд на свою ладонь, на которой почти ничего от тела не осталось. — Посмотри, старый друг, ничего страшного не произошло; не было смысла скрывать её от меня. Она даже в обиде прекрасна.       Рэтчет кинул ещё один беглый взгляд на изувеченный труп. Покрытый коркой трансфлюида, мелкими органическими паразитами и налётом грязи: у медика было полное понимание того, почему Ева не захочет разговаривать с ним и с кем-либо ещё.       … но Рэтчету не остаётся ничего кроме того, чтобы просто кивнуть, ещё раз признавая собственное бессилие в этой ситуации. ЭМ-поле Оптимуса ощущается ядом, поражающим процессор и Искру. Рэтчет видит, что Прайм безумен; понимает, что в таком состоянии боевые протоколы могут быть активированы от любой мелочи. Рэтчет не хочет дезактивироваться от манипуляторов того, кого некогда уважал и продолжает уважать. Дефект — это болезнь. В адекватном состоянии Оптимус Прайм не стал бы причинять вред той, которую любит. Нет, не так. Будь Оптимус в здравом уме, то даже бы не посмотрел на Еву.       … но Рэтчет не уверен в том, что сумасшествие Оптимуса Прайма закончится на нём одном, в случае вспышки ярости. Теперь не только Кибертрон и Земля оказались под ударом: вся Вселенная ходила по очень тонкому краю. Без Прайма Юникрона не остановить, а Матрица может быть заражена и непригодна для передачи.       Всё из-за одной маленькой белковой. Лишнего элемента идеально отлаженного механизма войны.       — Я поговорю с Евой, Оптимус. Ты ведь знаешь её характер. Она совсем скоро… Оттает.       Впервые за сотни тысяч ворнов Рэтчет слышит смех Оптимуса: спокойный и родной. Доброжелательный. Прайм сжимает кулак, и Рэтчет слышит хруст ломающихся костей Евы. Наверное, в своей галлюцинации Прайм видит это как нежное объятье. Ошмётки тела падают в песок, проскальзывая сквозь металлические пальцы Лидера автоботов.       И бело-оранжевого меха почти клинит от этого гротеска. Мех винит себя и задаётся вопросом, а было ли по-другому, если бы он не рассказал Еве о Дефекте?       — Нет, — чей-то писклявый голос подсказывает ему. — Не было бы.       Мех оглядывается по сторонам, но определить говорившего не может. Что же, кажется, он тоже стал сходить с ума.       Праймус, дай ему сил.       Рэтчет кладёт манипулятор на плечевой сегмент своего Прайма, слегка сжимает. Параллельно с этим медик создаёт закрытый канал связи, вызывая Немезиду. Один он не удержит обезумевшего Прайма и ему предстоит сделать выбор между меньшим и большим злом. Может, это и сделает его предателем дела Автоботов; но другого выхода не было.       Это был неправильный выбор, но единственный возможный. И пусть военный трибунал скинет его в плавильню за предательство Автоботов, но…       — Мегатрон? Это срочно.       … победа в войне стоила больше, чем выигрыш битвы.       А спасение мира могло перетерпеть и проигрыш в войне.       И да поможет им всем Праймус, когда Оптимус всё же поймёт, что Ева мертва.