***
— А вот это вот… А вот это что-то знаменитое в Нью-Йорке. Достопримечательность, — Ева не помнила, как оно называлось. В конце концов у неё не было времени путешествовать с путеводителем по городу. — И я живу напротив и не плачу ни цента. Смекаешь, Джекки? — Ева как могла высунулась из окна, снимая Джеку местность вокруг её квартиры. Квартиры её, и её жениха. Рядом под ногами крутился Ральф, изредка тихо гавкая. Есть и гулять он сейчас не хотел, но ласку любил всегда. Ева засмеялась, присев на корточки. Пока живот это сделать позволял, но сомнений не было — через несколько месяцев ситуация изменится. Ральф высунул язык, довольно смотря на лицо своей хозяйки. Она казалась ему красивой и доброй, впрочем, как и любые другие люди, которые дружили с Сэмом. Такой была простая собачья логика. — У нас — в Джаспере — в столице развлечений всё… По-старому, — Джек, отражающийся на экране смартфона, на миг завис. — Джек, что у тебя там со связью? Почти каждый день одно и то же. Ты по джасперским пещерам лазить пошёл? — Ева покачала головой, неодобрительно смотря на парня. Ева не любила разговаривать тогда, когда у собеседника были проблемы со связью. Отчасти Ева догадывалась, где и с кем мог быть её названный брат. С другой стороны, это не было её проблемами. После реабилитации и удочерения, Ева почти сразу подалась поступать в другие штаты США. В прошлой жизни она и мечтать о таком не могла, а теперь жила, как говорится, чужой мечтой. То, что ей пришлось для этого умереть и, кажется, попасть в мультик — это дело второго порядка. Её не беспокоила странная сущность, значит, всё шло по плану. — Песчаные бури, ты же знаешь, — Джек резко дёрнулся, на фоне послышались громкие равномерные звуки. С каждой секундой они становились ближе, а парень даже побелел на пару тонов. — Ладно, у меня тут дела появились. Не скучай и, пожалуйста, не напрягайся. Побереги ребёнка. Джек поспешно сбросил вызов, и Ева осталась в одиночестве. Покачала головой, отбросив смартфон на диван. — Ну что, Ральфик, все нас бросили, да? Никто с нами общаться не хочет? Вот так беременные женщины одни и остаются. Ральф счастливо гавкнул, а после завалился на спину, открывая беззащитный живот. Из прихожей раздался звук открывающегося замка. — Ева, я дома! Девушка никак не отреагировала, продолжая играться с псом. Мысли её были далеки от этого места, намного дальше, чем хотелось бы. Что-то неприятно скребло в душе, предвещая опасность. Ева встала, оставляя Ральфа, положила руку на свой живот. С удивлением увидела, как она дрожит. Думала ли она о том, что забеременеет от первого встречного в большом городе, как в сюжете глупой мелодрамы? Конечно, нет. Думала ли она о том, что ей хватит глупости оставить этого ребёнка?.. Ева не знала, чем подкрепляла перед самой собой это решение. Возможно, это было мимолётное желание: в конце концов, она осталась одна в этом мире, а её ребёнок будет с ней всегда. Или же дело было в глупости. В каждом из вариантов сквозило отчаяние. — Бум, — Сэм слабо шлёпнул её газетой по макушке. — Земля вызывает Еву. — Могильная? — Ева быстро скинула с себя оцепенение, стараясь отобрать газету. — Та, что планетой называется, — Сэм весело хмыкнул, поддержав чёрный юмор. — Что-то случилось? Выглядишь задумчивой. — О ребёнке думаю. — С ним всё будет хорошо, Ева. С тобой тоже. Я буду рядом, — Сэм быстро понял, к чему клонит девушка, отводя опасные мысли в сторону. Прикрытие в виде семьи ему было очень нужно и нельзя было упускать ту ситуацию, которая по воле случая сложилась. Сэм в судьбу всё ещё не верил, но удача в последние месяцы была с ним. Стоило злоупотребить ей. Ева несмело кивнула, прячась в крепких мужских объятьях. … в тот день она впервые почувствовала чьё-то пристальное, всеобъемлющее внимание.***
Ева стояла перед зеркалом, приподняв футболку и смотря на свой живот. Большой беременный живот. Она не верила. До сих пор, чёрт побери их всех, не верила в то, что скоро станет мамой. Она — Ева — станет мамой. Человек, который в списке претендентов на родительскую должность должен стоять самым последним. Ева не чувствовала радостного предвкушения; не чувствовала любви к ещё нерождённому существу. Только смутное, почти физически ощущаемое беспокойство. Ева была уверена в Сэме и даже в себе, но… Но что-то было не так. Беспокойство маленьким юрким червячком прогрызало дыру в сердце: Ева чувствовала кожей надвижение бури, что сметёт её, погребёт в песках и утянет прямиком в Ад. — Ева? — Сэм заглядывает в комнату, хмурится, видя страх на лице своей невесты. — Что-то случилось? Ребёнок? — Нет, — девушка резким движением возвращает одежду на место, прокашливается. — Всё нормально. Крепкие мужские объятья Ева воспринимает с напряжением. Нет, ей вовсе не неприятно. Просто что-то говорит ей о том, что всё происходящее — неправильно. Кто-то другой должен её обнимать. Чужой ребёнок должен быть у неё в утробе. В последнее время Еву преследовали странные сны, почти что кошмары. Там она видела чей-то силуэт, похожий на свой. Кажется, даже слышала писклявый детский голосок. — Всё будет хорошо, Ева, — Сэм аккуратно гладит девушку по макушке, словно неразумного ребёнка. — Ты устала. Отдохни; завтра все твои переживания уйдут. Подумай о нашем ребёнке. Ева кивает; её взгляд невольно падает в окно. На улице уже стоит поздний вечер: редкие прохожие куда-то спешат, изредка проезжают машины… Прямо перед домом Ева видит большой красно-синий грузовик марки Peterbilt 379. Он стоит с выключенными фарами, а за лобовым стеклом никого нельзя разглядеть. Ева хмурится и ей в голову лезут совсем уж бредовые мысли. Девочка озвучивала тот мир, в который попала Ева, да. Но... Зачем Оптимусу Прайму стоять под окнами её дома? Даже если предположить, что Джек каким-то образом прознал про то, что она из другого мира, а потом доложил Прайму, то лучше было послать к ней именно Джека, а не приезжать самому. Сэм молча уходит из комнаты, посчитав, что молчание его будущей жены — это безмолвное согласие с ним. Еве становится совсем тихо.***
— Он преследует меня! Неужели тебе тяжело это понять?! — Ева металась по комнате, едва не сшибая собой мебель. В ней в хаотичном коктейле переплетались страх, тревога и гнев. Она боялась за себя, переживала за ребёнка. — Я… Он ездит за мной по пятам, Сэм. Это не паранойя. Сэм хмуро наблюдал за истерикой своей невесты. Было трудно понять мысли парня, но одно было ясно точно: он был обеспокоен. — Я верю, Ева. — Сэм анализировал, прикидывал, кто из его врагов и врагов Механоидов это может быть. Список выходил приличный, угадывать было бессмысленно. Нужно было действовать, исходя из простых фактов: за Евой следят. Хотят похитить, давить на Сайласа через сына и его семью? Бред, никто в их сфере деятельности не мог быть настолько непроходимо туп, чтобы верить в реальные чувства. Всё это одно сплошное прикрытие. — Тебе нужно успокоиться. Ты видела кого-то внутри? Какие-то особые приметы внешности? Ева всплеснула руками, посмотрев на Сэма, как на идиота. — Конечно, я ещё светскую беседу с водителем заводила! Мне ведь больше нечего делать, чем общаться со своим прес… — Я понял. Сэм устало прикрыл лицо ладонью. Характер у Евы всегда был тяжёлым, но во время беременности он стал невыносимым. И это при такой патовой ситуации, вот же!.. — Что ты понял, Сэмюэль? — Ты устала, Ева, — Сэм приобнял свою будущую жену за плечи, удерживая на месте. Та сперва злобно оскалилась, хотела что-то сказать, а потом расплакалась. — Я рядом. Мы можем завтра пойти в полицию и написать заявление. — Никто не примет такое заявление без состава преступления, — Ева стала заикаться. Страх медленно перетекал в панику. — Сэм, но это правда! Красно-синий грузовик преследует меня, он… Он… — Ты можешь уехать из Нью-Йорка. На время, до родов, — Сэм кивнул себе. План был надёжным. Кто бы из врагов М.Е.Х. не охотился за Евой, найти её в глуши будет трудно. Да и Сэм и его люди получат больший простор для действий, когда Ева не будет мешаться под ногами. — У меня в Пенсильвании есть ранчо. Лес, озёра, приятные тихие соседи преклонных лет, — Сэм аккуратно взял невесту за руки, завальсировал с Евой по комнате. — Главное, тишь, да благодать. Ева медленно успокаивалась. Перспектива уйти от странного преследователя, скрыться за десятки километров от Нью-Йорка, казалась заманчивой. Но оставался ребёнок и стремительно приближающиеся роды. — А если роды придут раньше? — Больницы в Пенсильвании ничем не хуже Нью-Йоркских. Ева на миг прикрыла глаза, кинула быстрый взгляд на улицу. Фонарь отчего-то был выключен и за шторами клубилась темнота. Если и был кто-то на улице, то едва ли можно было узнать об этом. Ева знать не хотела. Девушка посильнее прижалась к Сэму, спрятала лицо в его шее. Чувство защищённости не пришло, но истерика отступила. — Я куплю билеты сегодня же. За окном послышался звук заведённого мотора.***
Сэм обладал военной чуйкой. Военная чуйка — это вовсе не божественное провиденье, которым был наделён Сэмюэль с самого рождения, вовсе нет. Эта чуйка — это результат бесчисленных боёв и покушений. Если бы не она, вытренированная чудовищными для гражданского человека условиями, то Сэм давно был бы убит. И сейчас Сэм чувствовал, что его смерть близко. Ближе, чем когда-либо. Объективных причин для этого не было: Ева уехала, а вместе с ней ушёл и фантомный красно-синий грузовик, преследующий их. С одной стороны, Сэм верил Еве. Верил, что она действительно видит кого-то, кто преследует её. Такой искренний страх нельзя было сыграть, а такая посредственность, как Ева, едва ли смогла бы даже попытаться. Да и зачем ей это? Прознала, что Сэм — это не просто студент психологического факультета, а второе лицо в террористической организации? Нет, вряд ли. Если узнала бы, то попыталась бежать. Тогда, конечно, Сэм нашёл Еву и пустил бы ей пулю в лоб. Не из-за злости, а исключительно из-за соображений безопасности. Лишние свидетели были ни к чему. С другой стороны, всё это было в высшей мере подозрительно. И чуйка, как главный аргумент патовой ситуации. Сэм передёрнул затвор винтовки и пара пуль вонзились точно в центр мишени. Не живой, пока что. Тренировки на полигонах Механоидов помогали не только держать тело в тонусе, но и отгоняли плохие мысли. Сэм никогда бы не признал этого вслух, но одетый в форму с огнестрельным оружием в руке становился смелее, чем в амплуа студентика. Это можно было назвать профессиональной деформацией. В тёмное помещение ангара степенно зашёл человек. Сэм услышал его ещё до этого: трудно было в полной тишине не слышать гула шагов, раздававшегося от тяжёлых берцев. — Отец, — Сэм не отвлёкся от стрельбы ни на миг, но кивнул, выражая признание. — Есть новости? — Инопланетяне, Сэмюэль, — Лиланд Бишоп всегда славился краткостью, доходящей до абсурда. Сэм ничего не ответил, ожидая пояснения. Незнающий человек решил бы, что глава МЕХ шутит, но Сэм знал, что у его отца не было чувства юмора. Оно исчезло много десятилетий назад, с первыми терактами. — Технологичные роботы, пришельцы. Огромные, в несколько раз выше среднестатического человека. Не создания Китая или отечественных умельцев, — Бишоп встал по правое плечо сына, внимательно наблюдая за дулом винтовки. Ни отец, ни сын не обманывались друг другом. Сэму ничего не стоило застрелить отца, а Лиланду сломать шею парня одним стремительным ударом. Доверия не было. Была война. — И что мы будем делать? — пара громких щелчков дали понять, что патроны кончились. Мишень зияла десятком пулевых отверстий. — Поймаем кого-то из них и препарируем. — Звучит самоубийственно, — Сэм быстро прикинул шансы на победу МЕХ. Взять в заложники кого-то из пришельцев — это дело милое, но сколько их парней поляжет в этой миссии? Всё подсказывало Сэмюэлю, что тут надо врага брать хитростью. — Именно поэтому эту миссию возглавишь ты, Сэмюэль. Лиланд ухмыльнулся, и ухмылка эта неприятно растянула его лицо. Шрам будто стал ярче, выделяясь на бледной коже. Сэм кивнул. Миссия была самоубийством, но кого и кем — покажет время.***
Сэм ждал. Время тянулось медленно, и, чего таить, в какой-то момент он подумал о том, что он не придёт на место встречи. Это было бы странно: назначить встречу и не прийти на неё. Возможно, у так называемых «кибертронцев» действительно была такая традиция, м? Получить приглашение на место рандеву, подписанное ни много ни мало лидером инопланетной цивилизации — это многого стоило. Сэму было интересно; ещё более интриговала перспектива сотрудничества. Конечно, Сэмюэль не упускал из головы простую мысль, рушащую всю картину: Оптимус Прайм как-то узнал о его месте проживания. Узнал о нём всё. Следил? Конечно. Не могло быть таких совпадений: красно-синий грузовик в Нью-Йорке, красно-синий механоид здесь… Странный, ни на что не похожий звук привлёк внимание Сэма. Прямо перед ним открылась огромная воронка, переливающаяся зелёно-синим цветом. Она разрезала пространство, на какое-то время ослепив человека. Через несколько секунд в ней появился тот, кто назвал себя Оптимусом Праймом. Сэм замер, ожидая первых слов новоприбывшего. Опасливо всматривался в строение чужого, чуждого тела. — Эта встреча — казнь. Сэм не дрогнул, услышав глубокий мужской баритон от огромного робота. А вот смысл слов дошёл сразу. — За что? Сэм понимал, что вопрос «кого» на повестке ночи не стоял. Очевидно, здесь их только двое. А Сэм убить Прайма не мог. Хотел бы, наверное. Слишком много новых технологий можно было узнать, разобрав одно инопланетное тело на винтики. — За посягательство. — О чём речь? — Сэм внимательно следил за противником. Оптимус Прайм был… Великолепен. Сэм не мог не признать этого: уважать сильного врага — это дело чести. Прайм был настоящим воином, машиной для убийств. Всё в его движениях и том, как он держался, говорило о полном превосходстве. Сэм не солжет, если скажет, что буквально чувствует нотки снобизма, сквозившие в этой голубой оптике. Разведка докладывала, что так называемые Автоботы сотрудничают с правительством. Нравится ли важным людям в чёрных пиджаках, как чужак презрительно смотрит на них? Конечно, вряд ли. Отличная заявка для межпланетной войны. — О Еве, — исполин на миг замер, а после прямо перед глазами Сэма стало происходить инженерное чудо: сложнейший механизм складывался, перестраивался, чтобы в конечном итоге предстать перед человеком в уменьшенном виде. Оптимус Прайм был всё ещё выше Сэма на две-три головы, но это уже не был многометровый титан. Легче Сэму от этого не стало. Неприятный мысли лезли в голову, напряжение с каждой секундой росло. — Это моя невеста, — Сэм не видел смысла отпираться, но не понимал, зачем этому существу разговаривать с ним о Еве. Девушка была знакома с кибертронцами? Невозможно. Сэм понимал, что Ева никогда в жизни не смогла бы скрыть такое знакомство. — Я всё ещё не понимаю. — Она носит спарка? — Прайм проигнорировал вопрос человека, склонил шлем на бок. Механизмы медленно начинали разгоняться от ядовитой ненависти, что бегала по нейроцепям внутри процессора. Факт того, что органическое отребье могло заискрить Еву — его Еву — выводил из себя. Но ведь всё можно решить, не так ли? Сэм хмурится, но быстро понимает смысл вопроса. — Да, она беременна. Первым Сэм слышит громкий свист, как от занесённого кнута. После — звук рвущейся ткани. Ткань рвётся очень громко и почему-то Сэма этот звук кажется громче, чем если бы в него стреляли. Сэм поворачивает голову чуть левее и видит, как его рука медленно отделяется от тела, а после спадает вниз. Кровь не бьёт сильным потоком в сторону, но очень быстро начинает заливать одежду и землю под ним. Зелёная трава в миг становится ядовито-чёрной. Или это отсутствие света так интересно играет на ней? Боли всё ещё нет, но Сэм искренне изумлён. Он знает, что эта эмоция беззастенчиво отражается на его лице. Он не может её скрыть. В следующий миг что-то сильное бьёт его в грудь, толкает. Хруст костей внутри грудной клетки звучит в ушах набатом, но Сэм продолжает наблюдать за всем происходящим, как сторонний зритель. Крик застревает в глотке, но не крик страха или боли. По крайней мере, в это хотелось верить Сэму. Сэмюэлю кажется, что он зверь, подстреленный безжалостным охотником. Длинные металлические отростки, выходящие из корпуса меха срывают с человека штаны, и только после этого приходит агония. Сэм видит, как его кастрируют живьём, отрывая половой член от паха: за ошмётками плоти следует тонкая розовато-жёлтая ниточка сухожилий, а за ней часть внутренних органов. Сэму даже хочется приподняться, чтобы посмотреть, но силы вместе с кровью стремительно покидают его. Впервые за очень долгое время Сэм боится по-настоящему. Прайм молчал. Он не сказал ни слова, пока скармливал Сэму его же половые органы. Не говорил и после, когда одним точным выстрелом испепелил человека до состояния атомов. Тело Сэмюэля никогда не найдут, даже если попытаются. Всё, что осталось от него — это опалённая выстрелом земля и кое-где маленькие капельки крови. Одна проблема была решена окончательно.***
«Абонент вне зоны действия сети». Несколько десятков пропущенных, ещё почти сотня сообщений — и всё без ответа. Мессенджер чётко высвечивал простую истину: да, сообщение доставили. Нет, не прочитали и даже уведомления не увидели. Неужели Сэм не хочет узнать, как она добралась до ранчо? На душе у Евы неприятно скребло. Возможно, из-за беременности и гормонов Ева стала слишком мнительной, но разве поведение Сэма можно считать нормальным? Настоять на переезде в эту глушь, а потом перестать выходить на связь. Что это было? Попытка убежать от ответственности, кинув одну с ребёнком? Могло бы быть правдой, если бы Ева сейчас не сидела в доме Сэма. Да и не казался Еве Сэм таким ветреным человеком. Приятный, обольстительный, надёжный — такими прилагательными Ева описывала Сэма. И была уверенна в своей правоте: они много месяцев прожили под одной крышей. Ребёнок толкнулся, и Ева поспешила положить руку на живот. Погладила, чувствуя шевеление. Когда она впервые увидела то, как выглядит то самое «толкание малыша в животике», то подумала, что сойдёт с ума. Это выглядело странно, будто ребёнок может разорвать ей утробу изнутри и вывалиться… Человеческое тело было воистину удивительно. Порой до омерзения. — Отвлёк от одних плохих мыслей к другим, да? Ответа не последовало, и Еве ничего не осталось: она продолжила бессмысленные попытки дозвониться до Сэма.***
Ева придирчиво осмотрела дом, в котором планировала прожить невесть Бог сколько. Скромно — это мягко сказано. Это было не то ранчо, о котором думала Ева, вспоминая всевозможные американские фильмы. Это место больше походило на место скрытия преступников, о которых так любили снимать передачи в России девяностых. Да и Ева сама чувствовала себя беглянкой. Так оно и было: скрываясь от странного преследователя, она загнала себя в рамки этого удручающего места. Но виды, конечно, были впечатляющие. Лес стелился большой непрерывной громадиной, скрывал участок и дом от посторонних взглядов. Ева вздрогнула, почувствовав толчок внутри живота; после облегчённо рассмеялась. Она была так сильно напряжена в последние дни, что уже шугается собственного нерождённого ребёнка. — Тише, — Ева погладила большой живот, улыбнулась. — Не пугай маму. Она и без тебя пуганная. Ещё один толчок будто бы стал ответом. — Тебе то легко говорить. В таком месте, как у тебя, никто не достанет, — Ева свою шутку посчитала удачной, поспешила — как могла спешить беременная женщина на восьмом месяце — в свой временный дом. Скрипнули половицы, тёмное помещение встретило затхлостью. — Ну Сэм, ну сучёныш, — Ева поморщилась от неприятного запаха. Во время беременности её обоняние резко обострилось: некоторые продукты было невозможно есть, а час пики в общественном транспорте превратились в ещё большую пытку, чем раньше. И, вот, запах сырости теперь казался тоже невыносимым, — я тебе устрою, как изволишь выйти на связь. Мысль о том, что это не полноценный дом, а место, где скрываются беглые преступники, лишь укрепилось. — Ладно, малыш, сейчас твоя мама приведёт это место в божеский вид, — Ева критическим взглядом окинула прихожую, — ну, в приемлемый. Уборка обещала быть долгой, но в этот день все плохие мысли пропали. Только неприятно зудел затылок от ощущения чужого пристального взгляда; но как не оглядывалась Ева на чёрную громадину леса, край которого обрамляла просёлочная дорога, так и не смогла увидеть того, кто следил за ней. Когда на ранчо опустилась ночь, Ева ушла отдыхать, оставив все параноидальные мысли на другое время. Лишь перед тем как окончательно уснуть, ещё несколько раз позвонила Сэму. Всё также без ответа.***
Ева опёрлась плечом о стену, массируя ладонью копчик. С самого утра у Евы болела спина, а вот рвота, что преследовала многие недели, почти пропала. Девушка понимала, что день на день разродится и была откровенно потеряна. Что ей делать? Вернуться в Нью-Йорк в таком состоянии она уже не может, а связаться с Сэмом всё ещё не получалось. Девушку преследовала мысль, что с ним случилось что-то плохое: в один из дней она даже позвонила в Нью-йоркский департамент полиции и написала дистанционное заявление о пропаже человека. Но ни через день, ни через два полицейские ей хороших вестей не принесли. Теперь скорая оставалась единственным верным вариантом, но будут ли Еву класть в больницу или лишь выпишут приличный счёт за вызов врачей? Ева как могла поспешила в гостиную, опускаясь в глубокое кресло. Аккуратно погладила внушительных размеров живот. Конечно, Ева готова была благодарить Бога за то, что её беременность проходила куда лучше, чем у многих, но постоянного дискомфорта это не отменяло. Малыш в последнее время толкался не так активно, как раньше. Ева было лестно думать о том, что даже нерождённый ребёнок понял, что иногда стоит оставить её в покое. Покоя этого, конечно, ближайшие восемнадцать лет не предвидится. — Вот так вот, ребёнок, — Ева не знала, как планирует назвать свою дочь. Мысли эти если и посещали Еву, то уходили также быстро, как и приходили. Вот родится девочка, там по лицу и станет понятно, как её зовут. До тех пор занятие это было бессмысленным. — Что не день, то приключение. Сон не шёл. За месяцы беременности Ева приучилась спать сидя — лёжа было неудобно — но сейчас не спалось. Смутное беспокойство пришло в трёхкратном размере. Может, стоило позвонить Сэму ещё раз?.. Ева вздрогнула, когда что-то внизу её таза резко опустилось. Внизу стремительно становилось тепло и мокро. — Теперь это точно приключение, — Ева потянулась к телефону, дрожащими руками разблокировала его. Пот сбивал сенсор, и Ева, тихо матернувшись, вытерла ладони об одежду. Но, бесполезно. Связи не было. Четыре чёрточки были перечёркнуты и будто бы издевательски едва заметно моргали. Ева, может, и не считала себя готовой к материнству, но информацию изучила. Воды отошли — да, но схватки могут длиться ещё много часов. Связь обязательно появится в скором времени, в конце концов, это хоть и глушь, но раньше таких перебоев не было. Отложив телефон в сторону, Ева откинулась на спинку кресла. Уставилась в потолок. Мысли о том, что нужно было встать и поменять нижнее бельё быстро отошли на задний план. Лень пересиливала. Ева поморщилась, ощутив болезненную схватку. Это была пока не та боль, от которой рожающие женщины рвут глотку, нет. Другое дело, что с каждым часом они будут становится сильнее и период между ними станет короче… — Вот тебе надо выходить, ты и звони. Что, мама с первого дня жизни твои проблемы решать будет? Юмор не к месту расслаблял, и Ева нашла в себе силы улыбнуться. Стало немного спокойнее. Ну да, она находится за десятки километров от больницы и соседей. Да, у неё нет связи. Да, она рожает. Разве это проблема? Проблема, конечно. Если ничего не изменится, то придётся рожать дома, без чужой помощи. Это будет опасно. Настроение Евы опять испортилось. Беременность и гормоны превратили её в ещё большую мегеру, чем раньше. Не то чтобы сама Ева от этого страдала, но теперь, когда она один на один с собой, то даже запустить телефон было не в кого. Будто в ответ на мысли об одиночестве за окном послышался звук подъезжающей машины. Ева настороженно посмотрела в окно, но машины, от которой исходил звук, увидеть не смогла. Значит, некто подъехал с другой стороны. Ева подавила в себе дрожь ужаса, взяла в телефон в руки и выматерилась вслух, громко. Связи всё ещё не было. Звук заведённого мотора за окном затих. Выбора не было: Ева неловко поднялась, опираясь на ручки кресла. Стоило выйти на улицу к незваным гостям и узнать, кто это. Идти на улицу было откровенно боязно. Она беременна, она уже рожает: сейчас её состояние одно из самых уязвимых. Случись что, убежать она не сможет. Но кто мог к ней приехать? Грабители, которые увидели дом на отшибе и решили поживиться? Бред. Дураку понятно, что в этом месте нечего красть. Ещё одна схватка заставила Еву остановиться и попытаться восстановить контроль над дыханием. Уже за дверью послышались звуки. Не то треск, не то лязганье металла… Ева сглотнула, но как могла поспешила вперёд. Входная дверь легко поддалась, и девушка выглянула на улицу. Никого. Громадина леса, просёлочная дорога, прохладный ветер. … и никого. Еве стало ещё страшнее. Она точно слышала звуки! Кто-то был на машине близ её дома! Ева шагнула на улицу, руками обнимая себя, пытаясь защитить от порывов ветра. Медленно прошлась по периметру дома, всмотрелась в следы на дороге. Ничего. Сплюнув на землю, Ева поковыляла в дом. Громко хлопнула входная дверь, почти слетев со слабых петель. Ева в этот момент только заходила за дом, поэтому перепугалась ещё сильнее. Всё, что происходило, напоминало начало фильма ужасов. Но в конце концов это был просто сквозняк.***
Шли часы и схватки становились сильнее, а промежутки между ними короче. Ева понимала, что в какой-то момент совсем пропустила тот миг, когда идти — буквально идти — за помощью было вариантом. Теперь даже такого варианта не было. Ева не планировала рожать дома. Она изучила много информации и о беременности, и о детях, но этого было очевидно недостаточно для того, чтобы рожать одной. Это было опасно. И для неё, и для ребёнка. Что, если пуповина будет обвязана на шее младенца, а Ева, пребывая в агонии, не заметит этого? Что, если у неё начнётся кровотечение? Было слишком много «но», а связь так и не появилась. Если это и было издевательство, то одно из самых худших. Ева тяжело дышала, пытаясь сосредоточиться на тиканье часов. Тик-так, тик-так. Очередное чувство того, что живот каменеет, а внутри разливается холод, заставило Еву поморщиться. Рядом уже стоял подготовленный таз с водой, чистые тряпки… И этого всё равно могло не хватить, но Ева в таком состоянии точно не дотащит себе ещё чан с водой. За окном опять что-то затрещало, а после Ева услышала, как входная дверь открывается. Недоумение быстро сменилось животным страхом, а когда в комнату вошло то, что не могло войти в природе… Ева не потеряла сознание, видя перед собой огромного механического гуманоида, в котором узнала главного персонажа серии мультиков. Хотела бы, конечно, но не смогла. Роды только начинались, а боль накатывала волнами. Странный гость скрылся за ближайшей дверью, а после вернулся с чаном воды. Границы очертания силуэта Прайма плыли перед глазами Евы, но она старалась сосредоточиться хоть на чём-то. Если это не безумие и ей действительно сейчас помогут родить, то это лучше, чем ничего. Других акушерок для неё не было. Ева больше не могла обращать внимание на странного гостя: боль в тазу стала резкой, более сильной, чем раньше. Схватка длилась дольше прошлых, и в этот самый момент Ева осознала, что рожает. Рожает на глухом ранчо, далеко от цивилизации. Рожает де-юре одна, а де-факто с представителем инопланетной расы в одном помещении… — Дыши. Ева приоткрыла глаза, реагируя больше на холод мокрой тряпки на лбу, нежели чем на голос незваного гостя. У Евы всё ещё оставалась надежда на то, что это могла быть галлюцинация. Хотя, с чего бы вдруг? Но дышать не получалось: дыхание было отрывистым и тяжёлым. Ева ожидала схваток, и её ожидания оправдывались. Боль была… Адской. Действительно такой: не было спасительного забвения, не было передышки. Ева кричала, надрывая глотку; царапала ногтями металл. Пыталась метаться по кровати и сжать ноги, но ей не позволили. Ева, конечно, знала, что рожать — это больно. Слышала о сравнении про единовременный перелом нескольких десятков костей. Но, нет. Сломанные кости — это сломанные кости, а когда из тебя лезет живой человек — это совершенно другое. В памяти Евы отложились старинные настенные часы: как бы она не орала, но их тиканье постоянно перебивало её, звучало многим громче. Но между тем они оставались якорем, который не давал окончательно сойти с ума. Часы и металл. Металл и часы. Ева хотела попросить вызвать скорую. Хотела, но не могла. Между тем Ад продолжался. Прайм действовал спокойно, постоянно глуша активирующиеся боевые протоколы. Его Искре было плохо, а причиной этому был органический процесс, присущий белковым фемкам её вида. И второй виновник этого вот-вот должен был появиться на свет. Мех делал всё, согласно бесчисленным медицинским учебникам: за месяцы подготовки, в том числе и практической, он смог изучить человеческую медицину. Всё шло хорошо: организм Евы был сильным и молодым. Прайм не переживал за то, что она может погибнуть. Стенки влагалища раздвигались всё сильнее: уже появилась окровавленная в слизи макушка. Оптимус не испытывал отвращения, но от попыток вытащить паразита из Евы его останавливало только то, что она погибнет от этого. Ребёнок потащит за собой все внутренности, и человеческое тело не переживёт этого. А если даже переживёт, то Ева будет зла. Фемки и мехи на Кибертроне, имеющие общее потомство, зачастую очень ревностно к нему относились до определённого возраста. Люди не стали исключением: как и многие другие виды, они сильно заботились о своих детях. Ева выгнулась, постаралась считать. Бесчисленные статьи в Интернете о родах ничем не помогали: в этот момент её терзали боль, страх, стыд… Никакие адекватные доводы не могли заглушить эти эмоции. Хотелось, чтобы всё это побыстрее закончилось. Ева не следила за временем, но по ощущением уже прошли часы. А вдруг нет? Вдруг, прошло лишь несколько десятков минут? Внизу потеплело ещё больше, а в нос Еве ударил резкий запах фекалий. Опорожнение во время родов — это обычная практика. Так писали в статьях врачи, но спокойнее не стало. К всем другим эмоциям прибавилась брезгливость. Вот так она и родит своего первенца? За десятки километров от цивилизации, в присутствии инопланетного робота, да ещё и в своём дерьме? Родит, если выживет. Мех не отлучался от Евы ни на клик, меняя воду с помощью штекеров. Роды подходили к своему концу: человеческий спарк уже почти родился, оставались последние бриймы ожидания. Оптимус не чувствовал боли в том месте, где Ева сжимала один из его манипуляторов. Лишь процессор порой выдавал предупреждения о повышенном давлении на сегмент. — Ну же, Ева. Скоро всё закончится. Прайм никогда бы не признался в этом его Искре, но в тот момент, когда она дарила жизнь другому существу, была… Прекрасной. Оптимус очень бы хотел, чтобы в следующий раз она была такой из-за него. Детский пронзительный крик добавился к крику Евы, и та даже замолчала: понимание того, что она родила, пришло быстро. Ужасная боль всё ещё раздирала её таз и живот внизу, послеродовые схватки продолжались, а между ног тянулась пуповина. Но она — Ева — родила. Это был конец её мукам. Мысль о том, что она больше в жизни не полезет в эту клоаку была той, которая вела мутное сознание на свет. Ева попыталась приподняться, но силы совсем скоро покинули её, и она смогла лишь едва дёрнуться. — Д… Отдай, — Ева пошевелила руками. Держать малыша не сможет, но поддержать своего ребёнка на груди… Это её дочка. Ева не испытывала в этот момент материнской любви к только родившемуся существу, но ответственность быстро вытеснила всё остальное. Младенец всё ещё надрывал глотку, пока Оптимус Прайм заворожённо смотрел на него. Он слышал просьбы Евы вернуть ей её ребёнка, но не мог заставить себя отдать такую простую команду манипуляторам. Это была маленькая человеческая фемка. Совсем маленькая: Оптимус не был уверен, что так должно было быть. Розовощёкая, голосистая. Прайм аккуратно погладил младенца, пока штекерами отрезал пуповину. Этот ребёнок был похож на Еву. Тот же цвет глаз, поражающий своей глубиной; те же губы, которые в момент крика становились так похожи на то выражение, которое показывала Ева в моменты злости. Но Оптимус не обманывал себя. Это был не их общий спарк. И от Евы в этом существе было многим меньше, чем от второго органического создателя. Сами глаза сидели на лице глубоко, совсем не так, как это было у Евы; нос был с горбинкой. Лицо младенца имело вытянутую форму, такую далёкую от идеальной — Евы. Отдавать младенца Еве было бы ошибкой. Люди привязываются к своим детям, когда контактируют с ними. Оптимус знал, что Еве это ни к чему. В конце концов актив в кибертронском корпусе он был готов предложить только ей. Ева осторожно наблюдала за Праймом. Сперва всё было хорошо: девушка готова была поклясться, что видит улыбку на металлическом лице Оптимуса. Потом что-то изменилось. Будто не только в самом Прайме, но и в мире вокруг. Теперь от него исходила опасность, и Ева это явственно ощущала. У него в манипуляторах до сих пор была её дочка. — Верни, — слабо подала голос Ева, но в ответ получила лишь молчание. И тиканье часов. И разгоняющуюся работу чужих механизмов. — Прости, моя Искра. Мне жаль, что тебе пришлось страдать зря. Хруст. Сперва Еве показалось, что захрустели её кости. Она на миг отвела взгляд туда, где рукой всё ещё крепко сжимала металл. Но там было всё по-старому. Её рука тихо покоилась на чужой, металлической. Хруст тем временем продолжался, нарастал. К нему прибавилось гортанное бульканье и хрипы. За миг до всего этого Ева всё ещё слышала крик своей дочки. Ева не хотела поднимать глаза, но у неё не было выбора. Родители должны нести ответственность за своих детей, а не прятаться от проблем, опуская взгляд. Оптимус лишь чуть сжал хватку манипулятора на голове маленького органического существа. Совсем немного для него, но фатально для такой слабой оболочки. Маленький череп сминался над превосходящей силой, деформируясь. Осколки уже выступали сквозь тонкую почерневшую от крови кожу, неприятно царапали покрытие ладони манипулятора. Крови, как для такого маленького существа, было много. Она быстрым ручейком полилась вниз, пачкая и без того грязную постель. Оптимус думал о том, что после того, как Ева уснёт, ему стоит убраться здесь. Прайму не хотелось, чтобы его Искра проснулась и застала весь этот бардак. Ева должна получать всё в лучшем виде. Иначе зачем всему быть? Ева тихо рассмеялась, смотря на маленький деформированный трупик своего ребёнка. В голове неприятным набатом продолжала биться мысль, что это реальность. Страшная и гротескная, в которой в её дом приходит странное существо, а после, как злодей из старой сказки, убивает её малыша. В выдуманных историях всегда появлялась возможность воскресить того, кого потерял, но Ева знала, что сейчас имела дело с реальным миром. Ева не знала, как сходят с ума. Верила в то, что её это никогда не затронет. И в этот момент сомнений тоже не появилось. В себе и своём здравомыслии Ева была уверена до последнего. Больше у Евы не было проблемы материнства и грустные мысли о сложном будущем отступили.***
Ева медленно моргнула, приходя в себя. В голове медленно кружились мысли, будто перетекали, как расплавленный воск. Внизу живота неприятно тянуло, а болезненное ощущение где-то ровно между ног заставило Еву поморщиться. Хотелось пить, в горле пересохло и першило. Рядом послышалось шевеление, и чья-то большая тень закрыла свет перед закрытыми глазами Евы. Темнота Еву испугала. Не потому что кто-то был прямо над ней, в нескольких сантиметрах над лицом, нет. Испугала из-за чего-то другого. Будто тот, кто навис над ней, был голодным до сырого мяса хищником. Вот сейчас Ева откроет глаза, и чужие острые клыки вгрызутся ей в горло, сожмут, и девушка погибнет под аккомпанемент булькающих звуков крови. Около нижней губы Ева сперва почувствовала холод, а после давление. Стекло стакана неприятно клацнуло о зубы, а после вода полилась в рот. Ева пила жадно, но затылок не переставал зудеть от подступающего страха, который с каждым мигом становился лишь сильнее. Что же случилось часами ранее? На задворках сознания мелькали призрачные воспоминания, но при попытке задуматься о них, поймать, уловить и понять, на Еву накатывал такой животный ужас, что хотелось срывать горло в крике. И потому она прикладывала все усилия, чтобы не думать. Ева никогда не задумывалась о том, что страх прошлого может так сильно влиять на будущее. И всё же… Ева рискнула едва-едва приоткрыть глаза. Перед ней был Оптимус Прайм. Да, тот самый персонаж детских мультфильмов. Тот самый персонаж, в мир которого Ева попала, по крайней мере, по словам Девочки. Почему-то огромный по канону робот сейчас был соразмерным человеку, а фейсплейт меха выражал обеспокоенность. Синие окуляры мерцали неравномерно и будто нервно. Ева улыбнулась. — О, так пришельцы существуют? — голос Евы зазвучал ломко, так, словно она сорвала его от крика. Но были ли причины у Евы для крика? Попытка подняться успехом не увенчалась. Стоило Еве попытаться приподняться, как острейшая боль прошибла ей спину и всё, что ниже. Агония была столь сильной и неожиданной, что девушка не сдержала короткого крика. Оптимус среагировал мгновенно: аккуратным, но властным жестом едва толкнул Еву обратно на кровать, покачал шлемом. — Ты повреждена. Не двигайся. Ева нахмурилась. Она действительно не помнила, что было несколько часов назад. Да и что было… Раньше? Ева помнила, как погибла под колёсами машины, помнила перерождение в новом мире, помнила жизнь в Джаспере и Нью-Йорке… И что-то ещё. Было что-то ещё или кто-то ещё. Или не было? — Подожди, я не понимаю, — Ева предприняла ещё одну попытку привстать, когда краем глаза заметила что-то красное под собой. И на себе. На руках, простынях, на Оптимусе Прайме. Везде. Только сейчас Ева поняла, что её ещё смущает. Запах. Воздух в комнате был спёртый, душный. Пропитанный кровью. Ева бывала в тех сараях, где её старики забивали старых животных. Летом это происходило часто, горячее солнце нагревало хлев, и трупы животных быстро сгнивали. Кровь запекалась, прилетали мухи. Садились на чужие мёртвые глазницы, вгрызались в них. Почему здесь пахло также, как там? Трупов животных Ева рядом не видела, да и не было у неё никаких животных, которых можно было бы забить… Ева перевела взгляд на свой живот. Он был большим, но отчего-то напоминал наполовину сдувшийся шарик. Кожа собралась внизу, как у многолетней старухи или человеке, который быстро сбросил лишний вес. Ева знала, что она не настолько старая, чтобы иметь такую форму, а толстой она никогда не была. Так что же случилось в этой комнате? Ева пыталась найти подсказки в интерьере и в чужих голубых окулярах, но пока что не видела ничего, что могло бы ей дать ответ. — Вы… Я… — Всё хорошо, Ева. Голос Оптимуса Прайма звучал именно так, как она помнила из детства: по-доброму, почти отечественно. Приятно. — Что со мной случилось? Я вся в крови, — Ева провела руками по своим бёдрам, чувствуя, как боль между ног начинает разгораться с новой силой. Было такое ощущение, что ей разгорячённой кочергой поводили внутри. Неприятно. Прайм ничего не ответил: лишь проследил взглядом за движением рук своей Искры. Она была прекрасна даже в человеческом аналоге энергона. Он всю ночь просидел с ней рядом, внимательно следя за жизненными показателями, и не нашёл в себе сил смыть с неё этот образ. Ева сейчас напоминала ему кого-то из древних легенд Кибертрона, когда их раса встречала свой рассвет. В той легенде фемма, кажется, помогла воспроизвести древний род учёных, который после и смог вывести их Империю в далёкий космос. Но это было давно, а его Ева сейчас была рядом с ним. Напуганная, требующая успокоения. Оптимус понимал, что отнял у неё кое-что очень важное. Но он ведь мог ей возместить ущерб в трёхкратном размере? Человеческий ребёнок никогда бы не сравнился с тем, что Еве может дать Оптимус Прайм. Здесь и сейчас, а потом всегда и везде. Мех аккуратно взял Еву за предплечье, прикасаясь дермами к чуть подрагивающей венке на запястье. — Ты позволишь мне всё исправить, Ева? — Оптимус видит, как его Искра чуть поддаётся вперёд, к нему. Будто тянется, желая услышать больше. Но он больше не хотел говорить: всё его внимание теперь было обращено к новой цели. Оптимусу не нужно прикладывать много сил для того, чтобы толкнуть Еву, а после нависнуть над ней. Он видит, как искусанные губы его Искры кривятся от боли; но тут же сминает их в голодном поцелуе. Ева вкусная, и если бы он мог, то съел бы хоть частичку этого прекрасного тела. Жаль, что тогда Ева не останется с ним навсегда, а это было недопустимо. Ева мычит, стараясь выбраться. Она не понимала, что происходит, а теперь ситуация приобрела странный оттенок. Оптимус Прайм… Хочет её? Ева пытается сказать, что ей больно: что свежие раны ноют, и она не может спать с ним. Она всё ещё не помнит, откуда эти раны, но разобраться с этим можно будет позже. Тогда, когда опасность нанесения новых минует. Прайм давит сопротивление в зачатке: ему ничего не стоит откинуть одеяло, которым до сих пор была прикрыта внизу Ева, а после раздвинуть ноги. Любого другого тот вид, который открылся ему там, смутил бы и вызвал отвращение, но не его. Да, после родов у человеческих женщин их половые органы пребывают в ужасном состоянии — разве можно этому удивляться? В конце концов не из каждого существа в этой Вселенной вылезет другое существо. Оптимус путешествовал по многим планетам и точно это знал. — Я буду аккуратен, моя Искра, — Прайм не замечает, как переходит на древнекибертронский. Он обязательно научит Еву этому языку: мех уверен, что слова, произнесённые Евой, будут звучать как молитва, которую превозносят ему служители Храма Праймов. Дальше всё происходящее Ева помнит урывками ещё большими, чем воспоминания прошлой ночи. Между ног теперь не горит, а пылает, когда что-то большое фаллической формы легко погружается в её изорванное лоно. Не кровь помогает скользить меху, а голое мясо, которое в иных условиях должны были бы зашивать врачи. Но медиков рядом не было и Ева не могла себе даже представить, как в будущем будет выглядеть её нижняя часть. Заживёт ли она должным образом? Над ней слышится помесь щелчков и гудения механизмов: именно эти звуки держат её в сознании. Ева испытывает дежавю. Кажется, совсем недавно она тоже хотела потерять сознание, но из-за какой-то другой причины не смогла этого сделать. Оптимус себя, конечно, сдерживает. Он понимает, что Ева ранена и заниматься с ней коннектом в таком состоянии — это опасно. Но мех не может противиться желанию овладеть ей здесь же, пометить её. У них будет общий спарк. И Оптимус готов пытаться очень много и долго, поэтому и начал здесь и сейчас. Короткие команды, идущие из процессора, быстро раскрывают честплейт. Те коды, что отвечают за желание заискрить партнёра, активируют процесс слияния. Искра Прайма ищет того, с кем можно слиться, но вместо этого находит то, к чему болезненно привязан носитель Дефекта. Ева жмурится от яркого света, который на миг отвлекает её от равномерных болезненных толчков. Жар обжигает глазницы, и Ева пытается отвернуться. Не выходит: сильные пальцы берут её за подбородок и только для того, чтобы в следующий миг слиться в очередном поцелуе. Грудь Евы распирает всё от той же жары: будто она прислонилась грудиной к нагретому на солнце металлу. Ева больше не предпринимает попыток вырваться и теряет сознание в тот момент, когда внутрь неё проливается что-то горячее. Ощущение того, что она сгорает заживо, поглощает её. Оптимус не может сдержать улыбку, когда видит спящую Еву в его манипуляторах. Слияние произошло. У них будет спарк.***
— Это ненормально! — Джек всплеснул руками, готовый рвать на себе волосы от злости на голове. — Ева, чёрт побери, верит в то, что беременна от Оптимуса! Как, Рэтчет, как это возможно? Джек не понимал. Не понимал совершенно честно и откровенно. Ева уезжает в Нью-Йорк, живёт обычной жизнью, находит жениха, беременеет… А потом приезжает с Праймом на базу, как ни в чём не бывало! Чёрт, она не была удивлена тому, что увидела пришельцев! Без ребёнка, со странной усталостью на лице и почти неадекватным выражаем глаз. Джек помнил тот момент, когда Ева впервые шагнула на базу. Помнил, как лицо её дёргалось в каком-то странном припадке, а губы что-то нескончаемо шептали. А потом пелена будто сбросилась, и Ева стала Евой. Рэтчет молчал, но очень красноречиво. Дефект проявился, да ещё на столь неудобном объекте. Рэтчет с радостью препарировал Хромдома, будь оный здесь. Его же чётко по-кибертронски просили: удалить полностью Дефект. Неужели было так трудно выполнить свою работу хорошо? Но мог бы кто-нибудь поверить в то, что всё это выльется в это? Можно было предположить, что Оптимус похитил бы Еву, манипулировал бы ей, заманивал своим статусом. Но не то, что беременная органическая женщина вернётся без органического ребёнка, зато с чёткой уверенностью в том, что у неё будет спарк от Оптимуса. Автоботский медик не был психиатром и уж тем более не был компетентен в органической психологии. Впрочем, не нужно было бы гением медицины, чтобы понять, что это клинический случай. Психоз, внушаемость, галлюцинации, депрессия. Может, всё вместе. У кибертронцев процессор мог заменять неугодные воспоминания сам, генерируя из своего кода новые, никак не связанные с реальностью. Это могло быть справедливо и для людей. — … но это невозможно в реальности, Рэтчет. — Джек замялся. — Невозможно же? — Джеку было страшно даже представить, как мог бы выглядеть общий ребёнок Прайма и Евы. — То, что она правда заискрена от него? — мех покачал шлемом. — Я умоляю тебя, Джек. Органика и металл несовместимы. То, что применимо к нам, вас убьёт. Энергон. Электричество. Трансфлюид — относительный аналог человеческой спермы — прожжёт матку. Да что там: кибертронцы искрятся по-другому принципу. Спарк — это прямое взаимодействие двух Искр. Но даже если предположить, что Прайм смог бы как-то обойти все эти ограничения, — Рэтчет передёрнул плечевыми сегментами, выражая отвращение, — то человеческое тело бы просто не смогло выносить спарка. Даже если бы это был метис. Такой спарк бы сломал кости и порвал внутренности ещё до того, как настало время рождения. А ещё раньше этого сам спарк бы погиб из-за отсутствия нужной питательной среды. — Получается, что они просто сошли с ума? Оба? — Джек хмурится и скорбная тень падает ему на глаза. Сюжет, в котором два влюблённых становятся ненормальными был не нов, но действительно ли это возможно в реальности? Возможно, Ева просто боится Оптимуса и талантливо подыгрывает ему? — Получается, что так, Джек. Получается, что так. — И это не лечится? — Джек упёр руки в бока, прожигая внимательным взглядом Рэтчета. — Во время войны нет времени на терапию. Оптимус находится в адекватном состоянии. Как бы сказали люди: «не в состоянии аффекта». Ева… Ева тоже. Пытаться забрать её у Прайма, чтобы вылечить — это спровоцировать активную фазу безумия. Джек кивнул. Он понял, к чему клонит Рэтчет. — Мы пожертвуем двумя существами, чтобы спасти Кибертрон и Землю? Рэтчет молча кивнул.***
Мегатрон смотрел на всю эту сцену с огромным скептицизмом. Нет, конечно, десептиконская разведка докладывала о том, что у Оптимуса Прайма был когда-то Дефект; после утверждала, что во дворец Праймов был приглашён мнемохирург, который этот самый Дефект удалил. Но то, что сейчас видел Мегатрон, излечением точно не было. Значило ли это, что десептиконская разведка лгала? О, нет. Скорее, недооценила масштабы проблемы. — Я не позволю тебе разрушить и этот мир, Мегатрон, — Прайм говорил как всегда много и высокопарно. — Не теперь, когда на этой планете появился мой спарк. Мегатрон притушил оптограни, подавив язвительный смешок. Спарк? Ну-ну, да, конечно. Дефект у него вновь появился на этой грязной органической планете — вот это правда. А спарк… Лазербик, следящий за Евой тогда, когда была такая возможность, зарегистрировал много интересных моментов. Покупки накладных животов, которые люди используют в кинематографе; подделка врачебных документов для того чтобы получить препарат, усиливающий лактацию. Мегатрон долго думал о том, прикидывается ли белковая или реально верит в то, что у неё с Оптимусом скоро будет спарк. В любом случае оба варианта вели от одного и того же истока. — Познакомишь с наследником? — «болезни», чуть не добавил Мегатрон, но остановился. Нокаут и Шоквейв очень доходчиво объяснили ему, почему лучше не стоит провоцировать Дефективных на теме любви. ЭМ-поле Оптимуса вспыхивает яростью: ядовитой, совершенно непривычной для всех, кто сейчас находится на поле боя. Автоботы молчат, но в их оптиках читается одна простая просьба. Подыграйте нам. И Мегатрон — пусть и в своих целях — подыгрывает. Ему в сущности наплевать и на Прайма, и на плод его больного воображения. Если это поможет Десептиконам выиграть войну, то Мегатрон готов даже выделить Оптимусу и его органике отдельную клетку: пусть побеждённые Автоботы смотрят на своего сошедшего с ума лидера и принимают правильное решение. Абсолютно все кибертронцы должны понимать, что их Империей не может управлять слетевший с процессора псих-ксенофил, да ещё и Дефективный. Такого Прайма не примут. Такой Прайм не продержится у трона и одного цикла. Шлак, да это же просто смешно!.. — Твоё слепое безумие мешает тебе думать рационально, Мегатрон. Бывший гладиатор обнажает острые денты в улыбке. Его безумие? Мегатрон много плохого совершил. Вверг свою родину в хаос, провёл несколько геноцидов, стерев с лица Вселенной парочку цивилизаций. Мех убивал врагов, отдавал бесчисленные приказы о казнях. Не жалел ни своих, ни чужих, продолжая рваться к власти и коренному изменению кибертронского общества. Но вот чего Мегатрон никогда не делал, так это не сходил с ума. Не превращался в ксенофила, ведомого желанием обладать слабой органикой. — Как скажешь, Оптимус. Мегатрона перебил звук открывающейся воронки портала в нескольких метрах от него. Сперва ничего не происходило, но через несколько десятков секунд из него выбежала запыхавшаяся Ева. В её глазах читался страх, вместе с тем виднелась решимость. — Стой, Хоуп!.. Оптимус первый кинулся в бой, сбивая Мегатрона с сервоприводов. Вцепился в манипуляторы, не давая произвести выстрел. — Автоботы, прикройте спарка и Еву! — Оптимус сжал хватку сильнее, и Мегатрон на это лишь хмыкнул: проц заполнили оповещения о мелких повреждениях, но лорд десептиконов едва ли их замечал. Всё, о чём он сейчас мог думать — это сумасшествие Оптимуса Прайма. И не он один был озадачен: Автоботы неловко толпились где-то сзади, словно не солдаты, прошедшие самые страшные бои, а только мобилизованные новобранцы. И ведь было чего смущаться: ни автоботы, ни десептиконы не видели несуществующего спарка. Но его видели Оптимус Прайм и Ева. — Как глупо с твоей стороны, Оптимус: ты за Кибертроном не смог уследить. Куда тебе заводить спарка? Мегатрон трансформировал манипулятор в клинок, но это уже было не нужно: Прайм, который нависал над ним кликами раннее, вдруг обмяк. По его корпусу пробежали электрические разряды, оптика мигнула, чтобы после погаснуть. Где-то на фоне вскрикнула Ева, не зная, что делать: пытаться догнать сбежавшего с базы Хоупа или помочь Оптимусу. Мегатрон почти что брезгливо сбросил с себя корпус Прайма и встретился взглядом с голубой оптикой Рэтчета. Тот держал в манипуляторе стазисный луч. ЭМ-поле автоботского медика было сжато, но никому здесь не требовалось считывать его, чтобы понять эмоции и намерения меха. — Мы должны договориться, Мегатрон. Автоботы медленно подошли ближе; лишь Арси пыталась поймать бьющуюся в истерике Еву. Даже она, давно находясь не в адекватном состоянии понимала, что сейчас происходит предательство. Земли, Прайма и их общего сына. Мегатрон хмыкнул. В конце концов кто бы мог подумать, что победу в многомиллионной войне ему принесёт не мощь его армии, не политическая деятельность, а маленькая органическая фемка и одно заболевание? — На моих условиях, доктор, — Мегатрон слегка поклонился, как делал это сотни тысяч раз на аренах. — Поздравляю с окончанием войны, автоботы.***
— Он похож на меня больше, чем на тебя, — Ева смеётся, подхватывая своего кроху на руки. «Кроха» — это, конечно, слабо сказано. Еве было тяжело держать Хоупа на руках: всё же это был не обычный ребёнок, а наполовину спарк. Металл обрамлял большую часть тела (корпуса?) малыша, добавляя ему вес. Но Еву не смущал ни образ Хоупа, ни его вес: это был её ребёнок, и она его горячо любила, несмотря ни на что. Оптимус тихо смеётся, наблюдая за Евой и их общим спарком. Мог ли он мечтать после четырех миллионов лет войны о том, что будет вот так жить на Кибертроне — в счастье, рядом со своей Искрой? Нет, не мог. Но это случилось, Праймус, это было правдой! Оптимус не знал, чем заслужил такое счастье, но если мир преподнёс его ему, то он насладится им сполна. — Да, Ева, — Оптимус обхватывает его Искру под руки, помогая держать Хоупа. Спарк что-то щебечет на только ему известном языке, но к своим дани и опи тянется. — У него и характер твой: такой же настойчивый. Ева улыбается, а после, не выдержав, смеётся во весь голос. Она тоже счастлива. У неё есть любящий муж, есть ребёнок и дом, в который хочется возвращаться. Нет, не так. Уходить не хочется. — Оптика у него твоя всё же, — отсмеявшись, Ева аккуратно гладит фейсплейт Хоупа. Голубенькие линзы смотрят отчего-то очень осознанно, будто спарк понимает Еву. — И антенки твои, — девушка щекочет основание антенн, и Хоуп реагирует заливистым смехом ещё неокрепшего вокалайзера. Ева чувствует тепло, поднимающееся из самых глубин. Счастье. Это счастье. Самое настоящее, непритворное. Такое нельзя отыграть; такое нельзя заставить себя чувствовать. Оно либо есть, либо его нет, и Ева рада тому, как ей сейчас везёт. — Оптимус? Мех не сводил всё это время с лица Евы, но теперь его взгляд приобрёл большую осознанность. — Да, моя Искра? — Я люблю тебя. — И я тебя, Ева.***
— Итак, ставки, Господа, не забывайте о ставках! — Сверв громко хлопнул в ладони, и лязг металла совсем скоро привлёк внимание посетителей. — Мы с вами не сериал смотрим, джентельмехи. — По мне так — это мелодрама. Или просто «драма», — Вирл манерно хлопал своим крюком, который заменял ему манипулятор, по столу, — Нет, шлак, я до сих пор не верю, что они реально верят в это. Оптимус, фрагни его, Прайм думает, что у него есть спарк с органикой? А белковая только и рада поддакивать? Сверв пожимает плечевыми сегментами. — Я-то откуда знаю, верят или нет? Новое правительство в виде Мегатрона очень чётко донесло, что весь Кибертрон должен наблюдать за этим шоу. А я просто его монетизировал. Ну, и Бластер ещё. — Да-да, бизнес, ничего личного, — Вирл ещё раз кинул задумчивый взгляд на экран голопроектора. Ну и что за идиллия, Юникрон её дери? — Ставлю сотню шаниксов на то, что завтра их спарк произнесёт первое слово. — Вчера ты ставил на то, что сегодня он впервые трансформируется, — Сверв хмыкает, но ставку и деньги принимает, — Как-то это непоследовательно. — Там только шарк разберёт, что в их больных головах и шлемах происходит. Так что при желании послезавтра этот спарк может вырасти до взрослого существа. — Ничего ты не понимаешь в любви, — Нокаут манерно растягивает слова, а после бросает на стол пару монет крупного номинала. — А я ставлю на то, что совсем скоро у них появится прекрасная фемочка. — Я могу не наблюдать за тем, как они её «делать» будут? — Вирл прикрывает клешнёй свою единственную линзу, выражая тем самым сильнейшее отвращение. Как и у многих кибертронцев, мысль о близких контактах с органикой вызывала в нём лишь неприязнь. Иногда веселье, но это было только по отношению к Еве с Оптимусом Праймом. Сидящие рядом мехи и фемки одобрительно смеются, попивая кубы со сверхзаряженным энергоном. Кибертронский аналог алкоголя заставляет процессор перегреваться, а ЭМ-поля сдерживать становится труднее. В конце концов сейчас на кибертроне это шоу — самое любимое. И не смеяться не было ни одной причины.