Отблески

      Хватит.       Огромная глыба, отлетевшая от некогда целой стены в сторону Евы, пронеслась за считанные метры от её маленького сжавшегося тела.       Прекратите.       Скрежет металла, вой заряжающегося плазменного оружия — какофония ужасных звуков смешалась в голове у Евы, пугая её ещё больше.       Остановитесь.       Запах палённой проводки, горячего металла и ещё чего-то — возможно, гниющей плоти — почти заставлял Еву терять сознание.       Ева всегда боялась смерти, даже после самой смерти: теперь этот ужас заполняет разум, мешая трезво думать. Девушка забивается в самую глубокую щель, сжимается совсем по-детски, закрывая свои уши ладонями и крепко-крепко закрывая глаза.       Но это не помогает.       Ева приходит в себя тогда, когда её отрезвляет собственный крик. Она воет на одной громкой ноте, почти вопит. Вместе с оборванным криком приходит тишина.       Бой прекратился.       Замер, когда вместе с ним застыли и Праймы. Две пары оптики — такой разной, но с одинаковым выражением — остановили свой взгляд на ней, Еве.       От этого стало ещё хуже. Ещё страшнее. Ещё…       Мысли обрываются. Ева не засыпает, но теряет сознание. Страх пересиливает её.

***

      Ева выгибается дикой кошкой, желая то ли вывернуться из крепкой хватки Прайма, то ли влупить с ноги по корпусу Оптимуса, идущего рядом.       Бред. Это всё бред. Кошмарный сон, воплощающийся наяву. Праймы больше не сражаются, имеют соразмерные корпусы Еве…       Что же, она получила всё, что хотела.       — Отпустите меня! — Ева рычит; Ева кричит; Ева почти что кусается: только тот факт, что мехи состоят из металла останавливает её от этого поступка. Зубы ей ещё дороги.       — Ева, — Оптимус неодобрительно качает шлемом, аккуратно сжимая ладонь девушки в своей. — Ты можешь сильно удариться…       — Да наплевать мне, пустите!       — Довольно, — тёмный Прайм встряхивает в своих манипуляторах Еву, сжимает сильнее. Та хрипит, чувствуя недостаток воздуха, а после обмякает. Беззвучно плачет.       Еве так страшно, что дыхание никак не хочет приходить в порядок: от предчувствия боли её живот скручивает, и Ева почти теряет сознание. Нет, не так. Она бы рада его потерять и навсегда забыться безбедным сном, но вместо этого продолжает оставаться в кошмарной реальности.       — Ева, всё хорошо, — Оптимус говорит тихо, но каждое слово достигает девушки. — Я здесь, с тобой.       — Я не собираюсь ей вредить, — тёмный Прайм почти рычит в ответ на этот комментарий. Как смеет эта пародия на него считать, будто он может нанести непоправимый ущерб Еве?!       Ева невольно смеётся, слушая эту странную гротескную перепалку; но смех этот невесёлый. Она до конца не знает, что эти двое хотят с ней сделать, но раз они объединились после того как чуть не прикончили друг друга, то уж точно ничего хорошего. С ней ничего хорошего.       Ева не знает, о чём именно договорились эти двое; что сделали с собой и будут делать с ней, но и знать не хочет. Ева хочет покоя. Не вечного, но покоя.       … поэтому, когда девушку кладут на платформу, она не оставляет попыток отбиться.       Ева дёрнулась в сторону, но её грубо перехватили поперёк живота, прижимая к платформе.       — Чем дольше ты будешь себя вести, как неразумный спарк, тем хуже будет, — тёмный Прайм любовно провёл острым металлическим когтем по щеке Евы, оставляя едва заметную красную полоску. Девушка задрожала сильнее: ей было до безумия страшно. Два её ночных кошмара были не просто с ней в одном отсеке, нет! Они буквально объединились друг с другом, хотя по всем канонам должны были враждовать.       — Всё будет хорошо, Ева, — Оптимус опустился рядом с Евой, аккуратно коснулся манипулятором её плеча. — Мы тебе не навредим. Я не позволю ему навредить тебе.       Тёмный Прайм лишь хмыкнул на это.       — Ты повторяешься.       — Я успокаиваю.       Немая битва двух пар оптик и ЭМ-полей проходила под шумное сбившееся дыхание Евы. К этому моменту она уже поняла одну простую истину: неважно, кто победит в противостоянии Оптимуса и тёмного Прайма. Важно то, что она при любом раскладе окажется в дураках. Нет, не так.       Она уже проиграла: валяется на платформе, зажатая между двух палачей. И никто из них не отпустит её, не сжалится.       Ева тихо завыла, чем привлекла внимание мехов.       — Моя Искра, — Оптимус наклонился к лицу Евы, пытаясь поймать взгляд девушки. — Пожалуйста, прекрати себя вести так. Здесь ты в безопасности. Нет поводов для беспокойства.       — Тем более ты сама хотела того, чтобы мы прекратили бой, — тёмный Прайм прекратил удерживать Еву. — И мы его прекратили, — мех с ухмылкой наблюдал за тем, как запыхавшаяся Ева выбирается из его объятий, отползая подальше к стенке. Ему это зрелище представлялось прекрасным: его Искра ещё не была сломлена, но уже точно знала, что проиграла. Оставалось лишь закрепить урок.       Тёмный Прайм отдал короткую мысленную команду, открывающую подпространство, и достал оттуда маленькую капсулу. На большой — даже в смещённой массе — металлической ладони покоилась маленькая капсулообразная таблетка с ярким порошком внутри.       — Я не буду это пить, — Ева быстро поняла, что к чему. — Оптимус, он может меня отравить… — и быстро среагировала, поняв, на что нужно давить.       … но Оптимус лишь покачал шлемом.       — Это не яд, Ева. Этот препарат полностью безопасен.       — Откуда тебе знать? — Ева напряглась, видя и чувствуя, как штекеры тёмного Прайма обхватывают её щиколотки, ползут выше, пытаясь добраться до запястий.       — Потому что и он, и я работали над разработкой этого, вымеряя дозу точно под тебя, Ева, — тёмный Прайм наслаждался этой маленькой игрой Евы в сопротивление. Этот огонь нравился меху и пока что тушить его не хотел.       Ещё нет.       Ева покрепче сцепила зубы, готовая сопротивляться до последнего. Конечно, она знала, что долго не продержится, но если её личный Ад был так близок, то почему бы не рискнуть? Ей почти нечего терять в этой бесполезной борьбе против двух психопатов, являющихся одним и тем же существом. Мерзким, безумным существом.       Оптимус тоже выпустил штекеры, аккуратно забирая таблетку из манипуляторов тёмного Прайма. Мех не хотел вредить Еве, но он понимал, что та не станет добровольно принимать что-то от них.       О, да, порой их Искра была до смешного упрямой.       Один из штекеров тёмного Прайма всё же добрался до запястья Евы: крепко сжал его, а после стремительно вывернул человеческую ладонь в сторону. Мех очень точно рассчитал силу и угол, с которым выворачивал руку: не так сильно, чтобы сломать хрупкую кость, но ровно столько, чтобы Ева не выдержала боли и закричала.       Крик оборвался и превратился в мычание, когда таблетку сперва поместили девушке в рот, а после закрыли его штекером, не давая выплюнуть препарат обратно.       — Глотай, Ева, — Оптимус всё же поймал взгляд слезящихся глаз его Искры; тепло улыбнулся в ответ, подбадривая. — Клянусь своим активом: там нет ничего для тебя опасного. Верь мне.       Совсем скоро кислорода стало не хватать, и Еве ничего не осталось, кроме того, чтобы послушно сглотнуть. Горло ободрал неприятный горьковатый привкус, который через секунду обрёл знакомый металлический вкус. Не крови. Металла.       Штекеры тут же перестали давить на язык и нёбо, позволяют вдохнуть полной грудью.       — Что это за таблетка? — Ева шумно дышала, переводя испуганный взгляд с одного меха на другого. Оба такие разные, но всё ещё до безумия одинаковые.       — Наркотик, влияющий на органических существ, — тёмный Прайм улыбнулся, анализируя физиологические показатели Евы. Пока что они в пределах нормы, но это только пока. — Ничего особенного. Он поможет тебе расслабиться и быть более подготовленной.       — Подготовленной… — Ева сглотнула, чувствуя приятное покалывание внизу живота. Перед глазами помутилось: наркотик действовал на удивление быстро. — К чему?       — К нам.       Ева протестующе замычала, больше чувствуя, чем видя, как штекеры мехов стаскивают с неё одежду: тёмный Прайм не церемонился, почти разрывая так ненавистные ему в этот момент куски ткани; Оптимус же действовал деликатнее.       В одном оба Оптимуса Прайма были солидарны: их Искра была подарком Праймуса для них. Прекрасная в своём органическом обличье, такая мягкая и деликатная в сравнении с ними: разве можно было игнорировать эти нуждающиеся томные вздохи и дрожащие ресницы? Нет, конечно, нет. Они были бы прокляты, если бы не помогли Еве сбросить это напряжение, виной которого стали.       — Расслабься, Ева, — тёмный Прайм оттаскивает обнажённую Еву от своего двойника, сажает себе на бедренные сегменты. Ева тут же чувствует, как что-то под ней меняется, а через миг в бедро упирается навершие коннектора.       Оптимус прижимается к Еве сзади, царапая острыми краями честплейта кожу.       — Я помогу тебе, моя Искра.       Ева тихо зашипела, чувствуя, как её насаживают на коннектор. Внизу живота заныло от растяжения и даже действие наркотика не смогло перебить тянущей боли. Краем своего сознания, которое ещё находилось в более-менее адекватном состоянии, Ева надеялась на то, что Праймы не решат брать её оба сразу. Этого она точно не переживёт, будь она хоть сто раз опоена афродизиаком.       Мысль о порванных внутренних органах Еву страшила куда больше, чем что-либо другое.       Тёмный Прайм надавил Еве на плечи, заставляя ту опуститься ещё ниже. Оптимус, аккуратно обнимающий Еву сзади, успокаивающе погладил живот органики.       — Ты молодец, Ева, — Оптимус наклонился к шее Евы, оставляя аккуратный поцелуй. — Но ты можешь лучше. Человеческое тело способно на лучший результат. Ты способна.       Ева мотнула головой, пытаясь восстановить дыхание. Это удавалось с трудом, особенно в столь компрометирующем состоянии.       — Можешь не сдерживаться, — тёмный Прайм нетерпеливо двинул бедренными сегментами вверх, насаживая Еву на себя до упора. Нейросеть сбоила от чувства тёплой плоти поверх коннектора, ЭМ-поле выражало чистое удовольствие. — Мы хотим слышать тебя.       Оптимус задумчиво хмыкнул, после чего приподнял Еву вверх, тут же опуская обратно. Их Искра уже выглядела уставшей, а ведь это было только начало. Но это ведь не значило, что они не могли ей помогать, верно? Люди уставали быстро — вот что было очевидным минусом органики.       Ева выгнулась, глуша непрошеный стон. Возбуждение застилало разум, отгоняло страх и беспокойство. Но и спокойствие тоже не приходило. Где-то на самой кромке сознания что-то неприятно зудело, не давая забыться в наркотическом угаре. Была ли это ненависть или злость — Ева не знала.       — Пусть двигается сама, — тёмный Прайм штекерами перехватил манипуляторы своего двойника, совсем не нежно сжимая металл. — Она самостоятельная. Не так ли, Ева?       — Д-да, — Ева ответила на выдохе, попыталась ладонью найти опору на платформе. — Я сама, Оптимус.       Мех ничего не ответил, послушно давая девушке простор для действия. Если его Искра хотела сама, то он был не против: но тогда, когда он будет её брать, то не позволит напрячь ни мышцы. Сегодняшний цикл только о её удовольствии.       Только о их любви.       Ева задала медленный и рваный темп, доставляющий ровно столько удовольствия, чтобы не свалиться в оргазм сразу. Хотелось растянуть это чувство экстаза, позволяющего забыться о том, где и с кем она проводит эту ночь. Это был самообман, но тот, который позволял не сойти с ума окончательно.       Тёмный Прайм не препятствовал Еве, наоборот, позволил ей двигаться так, как она хочет. Меху нравилось то, как выглядела сейчас Ева, но ещё больше ему нравилось осознание власти над этим человеком. Очередное доказательство того, что любая версия Евы принадлежит ему. В любом мире. В любом качестве.       Она навсегда останется его судьбой, в любой из возможных версий и комбинаций событий.       … и Оптимус эти мысли полностью разделял.       Ева кончила, испустив громкий пошлый стон, совершенно для неё нехарактерный.       Оргазм бил по нервам, заставлял поджимать пальцы ног и пытаться свести колени вместе. Чувств было так много, и они были такими яркими, что Ева почти что потеряла сознание.       На самом деле, она была бы рада уйти в забытье в этот момент, а проснуться где-то в другом мире, не помня сегодняшнего дня.       Но кто бы ей позволил?       Тёмный Прайм рыкнул, грубо начав вбиваться в пульсирующее лоно. Ева захлебнулась стоном, но его тут же потушили дермы Оптимуса.       Целоваться, когда тебя трахают — это неудобно, но ни Еву, ни Оптимуса это не смутило. По разным причинам, конечно.       Прайм выругался на кибертронском, когда перезагрузка обрушилась на его системы. Капельки конденсата выступали на его внешней броне, остужая её, но никак не самого меха.       Мало. Ему было мало.       Но, в конце концов, это своего рода соревнование, не так ли? Он не мог обыграть в честном споре соперника, если заберёт весь спортивный инвентарь себе.       Тёмный Прайм толкнул Еву в объятия своего двойника, и тот медленно снял Еву с чужого коннектора.       — А ты боялась, — Оптимус аккуратно положил Еву на платформу, нависая над ней. Чёрные зрачки почти полностью скрыли радужку глаза; взгляд смотрел в пустоту. Но Ева улыбалась. — Разве это было неприятно?       Девушка едва заметно покачала головой. Нет, это не было неприятно. Тело хотело большего, продолжая гореть в нетерпении чужих прикосновений. Нестерпимо хотелось ещё раз кончить, а потом ещё и ещё…       Пока действие наркотика не прекратится, и она не взвоет от боли.       Ева шикнула, когда Оптимус стал входить в неё. Ещё не отошедшее от оргазма тело было очень чувствительно, поэтому девушка с трудом сдержала слёзы. Не боли, но от той эмоции, которой сейчас было очень много вокруг. Удовольствия. Ева откинула голову назад, мутным взглядом смотря на тёмного Прайма. Тот лежал на платформе, раскинув сервоприводы и медленно водил манипулятором по скрутке, не сводя внимательного взгляда с той сцены, что разыгрывалась перед ним.       Заметив взгляд Евы, Прайм усмехнулся. Один из штекеров медленно подполз к лицу органики, толкнулся в приоткрытые губы и, не встретив сопротивления, продвинулся дальше. Прошёлся по языку, слегка надавливая, задел навершие нёба; потом протолкнулся дальше в глотку и ниже, ниже, ниже…       Еву выгнуло от понимания того, что Прайм не станет останавливать свой штекер, а дойдёт вплоть до желудка. Оптимус неодобрительно покачал шлемом, но темпа не сбавил.       — Ева, расслабь горло, — Ева знала, что именно таким голосом Оптимус любил успокаивать членов своей команды перед боем, но сейчас её от этого тона воротило. И не только от тона.       Штекер тёмного Прайма больше всего чувствовался в глотке: он занимал почти все дыхательные пути и приходилось дышать через нос.       Оптимус толкнулся глубже и замер, когда системы на миг перегрузились от сильнейшей перезагрузки. Трансфлюид наполнил лоно, и Ева заскулила. Теперь внутри неё было до смешного много чужой жидкости.       — Может, мне смять все твои внутренности, Моя Искра? — штекер тёмного Прайма едва-едва прикоснулся к желудку девушки, но ту выгнуло от этого странного ощущения. Внутри неё есть нечто живое, и, что намного хуже, это живое подчиняется воли Прайма.       — Ты пугаешь её, — Оптимус заглушил невольную активацию боевых протоколов, но внимательного наблюдения за тёмный Праймом не прервал. Если тот попытается навредить Еве, то тут же получит заряд плазмы себе в Искру.       На это Лорд автоботов лишь хмыкнул, а после медленно стал вытаскивать штекер. Девушка не чувствовала освобождения от напряжения, наоборот, лишь стала отсчитывать секунды. Лишь бы тёмный Прайм не решил воплотить своё безумие в дело, лишь бы… Ева вздрогнула, когда навершие штекера в качестве прощания едва заметно щёлкнуло её по зубам.       — Я провожу воспитательную беседу, — тёмный Прайм жестом попросил перевернуть Еву. Девушка не протестовала, когда манипуляторы Оптимуса перевернули её на живот, но смутилась, услышав звук, с которым под давлением из неё стала выходить жидкость. — Нам вполне хватит головы с мозгом. Всё, что ниже, не нужно. Ведь именно эти прекрасные ножки постоянно от нас убегают?       Оптимус раздвинул ноги Евы, пристраиваясь к ней сзади. Механизмы вновь нагрелись, и корпус опять был готов к коннекту. Всё это, конечно, только заслуга его Искры. Тёмный Прайм едва ощутимо провел ладонью по макушке Евы, привлекая её внимание. Расплывчатый взгляд быстро нашёл алую оптику.       — Открой рот, Ева.       Ева не ослушалась, послушно открыла рот и тут же Прайм толкнул свой коннектор в него.       Давление на глотку на этот раз было намного более сильным, чем раньше: рвотный рефлекс появился совсем не к месту, но Прайм не остановился. Полностью его Искра, конечно, взять коннектор не смогла бы, но видеть это красное лицо с капельками слёз на уголках глаз и чувствовать эти судорожные попытки руками оттолкнуть его: разве всё это не стоило хоть всей Империи кибертронцев разом?       Конечно, да.       Оно было куда более дорогое. Бесценное.       Оптимус провёл манипулятором по содрогающейся спине Евы, задавая медленный темп, чтобы не сбивать девушку. Оптика сосредоточилась на затылке Евы, совершающем поступательно-возвратные движения. Девушка никак не могла поймать ритм, поэтому двигалась в рассинхроне со своими мехами.       Мысли в голове текли лениво, струились, как ткань дорогого шёлка. Не было в них ничего лишнего и даже страх отступил. Была только она — Ева — и её удовольствие. Оно пронизывало в тот момент всё её существо.       Ева не сопротивлялась, когда её в очередной раз, как тряпичную куклу сперва перевернули, а потом за руки потащили наверх, заставляя подняться на неверные ноги. Под действием гравитации трансфлюид быстрее стал вытекать из девушки, ещё больше пачкая бёдра, ноги и платформу под ней. Еве было бы мерзко, если бы не продолжающееся действие наркотика.       В голове Евы была каша: мысли медленно перемешивались друг с другом, создавали странные гротескные выводы. Физическое тело своё девушка ощущала как-то отдалённо: только оргазмы воспринимались, как что-то своё, яркое.       Оптимус прижал Еву спиной к своему честплейту, а после обхватил бедро, отводя его в сторону. Тёмный Прайм удовлетворённо хмыкнул, вплотную подошёл к Еве спереди.       — Какой это будет спор без объявленного победителя, а, Ева? — тёмный Прайм обхватил шею девушки манипулятором, заставляя поднять лицо на него.       Ева медленно моргнула. Что… Что они собрались делать?       Лорд автоботов толкнулся вперёд, легко входя в растянутое лоно, но всё такое же тугое для него.       Каким же удивительным было человеческое тело.       Ева почувствовала, как сзади зашевелился Оптимус, прижимаясь к ней ещё сильнее. Горячий честплейт почти что обжигал нежную кожу спины.       — Ева, — шёпот в самое ухо привлёк внимание девушки: та чуть склонила голову набок, показывая, что слушает. — Открой рот.       Ещё один акт послушания, и Ева чувствует, как очередная капсула препарата кладётся ей на язык.       Что эти оба хотят с ней сделать, если действия одной дозы наркотика недостаточно?..       Здравая мысль тонет в новом приходе, смывается нестерпимым жаром возбуждения.       Теперь Ева понимает, что они хотят сделать.       Оптимус берёт Еву под второе бедро, заставив её полностью повиснуть на его манипуляторах и чужом коннекторе. Делает едва заметный шаг вперёд, и их органика теперь находится между ними, полностью прижатая между мехами. Голова Евы обладает минимальной свободой, но и она безвольно повисла; только чуть приоткрытые глаза давали понять, что девушка ещё не потеряла сознание.       И не потеряет. Наркотик удачно стимулирует нервную систему человека, возбуждая её и отгоняя всякое беспамятство.       Тёмный Прайм не двигается, ожидая, когда его двойник закончит приготовления и присоединится к нему. Наблюдать за этой картиной совершенно не ревностно, наоборот: очередное доказательство власти. Еве уже недостаточно одного Оптимуса Прайма для удовлетворения. Даже в таких мелочах она зависит от них.       Манипулятор Оптимуса скользит ниже между телом Евы и его. Достигает того места, где его Искра насажена на тёмного Прайм; оттягивает плоть, медленно погружает один, а потом сразу второй металлический палец. Оптимус серьёзен: процессор вычисляет, сможет ли Ева принять их обоих одновременно без серьёзных повреждений.       Девушка стонет и дёргается наверх, пытаясь уйти от ещё большей заполненности, но получает предупредительный удар тёмного Прайма по бедру. Боль обжигает, но отчего-то Еве хочется ещё больше развести ноги, хотя это уже и невозможно.       Оптимус качает шлемом, а после делает шаг назад.       — Мы порвём её.       — Она не почувствует боли.       Оптимус колеблется, но лишь пару кликов: его Искра выглядит такой нуждающейся сейчас… Разве можно ей отказать?       Ева беззвучно кричит, когда чувствует попытки второго меха войти в неё. Конечно, между бёдер у неё много жидкости, выступающей в качестве смазки, а сама она сильно возбуждена и максимально открыта: но человеческая физиология всё ещё существует.       … поэтому, когда Ева чувствует, как её плоть внизу сперва натягивается, а потом с характерным звуком рвётся, отдаваясь ударами сердца где-то в глотке, она может с этим только смириться. Ева искренне боится опустить взгляд вниз и увидеть там кровавую кашу. Впрочем, видеть и не надо. Поток чего-то густого и горячего быстро заструился по бёдрам, помогая Оптимусу толкнуться ещё глубже.       Оптимус и тёмный Прайм больше не сдерживаются: они держат одинаковый быстрый темп, почти синхронный. Еву подбрасывает от каждого толчка, но сильные манипуляторы и вновь вернувшиеся штекеры не дают сорваться вниз.       И не только они не дают.       — Ст-стойте, — Ева находит в себе силы промычать одно слово, но тут же захлёбывается в бесстыдном стоне, когда очередные два толчка выходят слишком глубокими.       Внизу живота горит: горит от возбуждения и от боли, которая ещё не дошла до мозга, не преобразовалась в вопль агонии. Но это только пока наркотик сдерживает её, потом же…       Опять мысль обрывается, зависает где-то в спёртом воздухе.       Холод пробирается к груди, контрастируя с общей температурой. Еве не плохо, но очень хорошо; Ева не хочет спать, но и остаться в сознании не в силах.       Тёмный Прайм изливается первым, сжимая мягкую кожу бедёр до синяков. За ним совсем скоро следует Оптимус. ЭМ-поле мехов выражает чистый экстаз, переплетается друг с другом, силясь то ли задавить, то ли слиться. Две стороны одной монеты в этот момент как никогда похожи друг на друга.       Ева опускает взгляд вниз. Она это делает невольно, на автомате, почти не желая узнать, что с ней сделали мехи. И всё же, она смотрит вниз.       Крови было много. Она заливала её живот, большую часть бёдер, оставила свой след и ниже по ногам. Ева думала о том, что это выглядело даже красиво. Будто искусный художник разрисовал её, добавил новое в старый образ.       Сил на то, чтобы склонить голову не было, но Ева перебарывает себя. Ей нужно видеть, что с ней стало. Жизненно необходимо.       Голое мясо лона пульсирует, всё также покрытое кровью. Возможно, если бы Ева смогла склониться ещё ниже, то наверняка бы увидела хотя бы часть своих внутренних органов. Но пока была только плоть и выступающий обломок белой кости.       Они не только порвали её, но и сломали ей что-то.       Ева тянется рукой к своему тазу, но Прайм перехватывает её ладонь, крепко сжимает. Вторую ладонь аккуратно обхватывает Оптимус.       Тишину разрезают сразу множество звуков: тяжёлая работа механизмов, судорожное, почти захлебывающееся дыхание Евы. Но самой девушке очень тихо, почти как в могиле. Темнота стелется перед внутренним взором, отодвигая все физические ощущения на второй план.       Ева чувствует, как что-то стекает по её рту. Видит поток белой пены, вытекающей от своих губ и дальше вниз по телу. Видит, и не понимает, почему чувствует резкий химозный запах, отчего вдруг начинает видеть мир всё более и более чётко. Приход медленно подходил к своему концу, вымываемый быстрым перегоном крови от возбуждения, которое с каждой минутой становилось всё меньше и меньше.       Внизу живота начинает разгораться боль, пока тёмный Прайм и Оптимус делают очередной одновременный толчок внутрь Евы.       Действие наркотика кончалось, а вот ночь только начиналась.