***
У Евы — по мнению Прайма — было много интересных привычек. Даже в таком обыденном действии, как сон, Ева выделялась. Чаще всего она спала на правом боку, лицом к спинке дивана, подложив руки под голову и тихо сопя. В этой незатейливой позе Ева напоминала Оптимусу спарка: настолько безобидно она выглядела. Ева не догадывалась об этом, но иногда Прайм позволял себе подлететь к человеческой платформе и наблюдать за её умиротворённым лицом. Порой Оптимус выпускал штекеры: маленькие и юркие проводки-усики, которые невзначай поглаживали приоткрытые участки человеческого тела. Одежда. Как Прайм в такие моменты ненавидел этот глупый аналог брони. Хлипкий и ненадёжный, но мешающий явственнее почувствовать манящий запах, приникнуть к горячей нежной коже… Ещё одним занимательным — с точки зрения Оптимуса — занятием Евы, была её манера есть. Багформеры питались через металлические хоботки, находящиеся внутри основного энергоприёмника. Энергию, находящуюся в энергоне, поглощали напрямую через них. Люди же это делали по-другому. Ева это делала иначе. Обычно, когда дети (чаще всего Джек) приносили человеческую еду на базу, Ева располагалась за столом, сидя на диване и подложив ноги под себя. Она брала бургер (кажется, так называлась эта странная пища?) двумя руками (о, эти маленькие тонкие человеческие пальцы!), открывала рот (в такие моменты Оптимусу казалось, что у него начался сезон спаривания досрочно. Разве можно было остаться равнодушным, видя эту юркую розовую человеческую глоссу?) и едва-едва откусывала. Боялась испачкаться. Однажды Прайм засмотрелся и очнулся только тогда, когда Рэтчет дёрнул его за крыло. По внутренней связи пришло полное негативных эмоций сообщение, смысл которого сводился к тому, что Оптимус умудряется фетишизировать обыденную жизнь отсталой органики. Прайм мог бы не согласиться, но выступающие паховые пластины выдавали его с металлическими потрохами. Да, совсем скоро у него должен был наступить сезон размножения: ворны войны сбили привычный цикл и были времена, когда Оптимус подавлял в себе низменные позывы. Но сейчас и здесь, на Земле, в тёплом климате, замершей войной и милым человеком под боком… Разве стоило себя ограничивать?***
Порой у Евы бывали плохие дни. В этом не было чего-то странного — такие дни были у всех. Кто-то шёл выпивать, кто-то бить грушу в спортзал, кто-то цапался с другими людьми… Ева, сколько себя помнила, кусалась. Когда чувства переполняли её — плохие или хорошие — милым делом было куснуть себя или другого человека. Несильно, конечно. Ровно так, чтобы выразить весь спектр накопившихся эмоций. Умерев и возродившись в другом мире, ничего не изменилось. Наоборот, из-за постоянного стресса детская привычка усугубилась: Ева стала кусаться чаще. Джун странности приёмной дочери переносила стоически, как мать: терпела, пока Еве надоест впиваться зубами в предплечье и та отпустит, уйдя с гордым видом выполненного долга. Мико лезла кусаться в ответку и, в отличие от Евы, себя не сдерживала. После пары-десятков синяков, Ева пришла к выводу, что кусать стоит только менее активных людей. Джек всегда выглядел смущённым. Говорил о том, что Сиерра принимает укусы за засосы, и подозревает, что у него уже есть отношения. Ева правда старалась кусать его не так сильно: портить парню личную жизнь из-за такой глупости не хотелось. Рафа кусать было попросту жалко: мальчик имел слишком бледную и тонкую кожу. Когда же Ева попыталась приблизиться к агенту Фоулеру, тот показательно достал электрошокер. А кусаться хотелось и часто. Тогда, находясь в отчаянии, Ева купила детскую игрушку, которую дают младенцам, когда у них режутся зубки. Правда замена была некачественной: под зубами не чувствовалась человеческая плоть и никто не пытался вырваться. Короче говоря, весь прикол странной привычки Евы пропадал, и ей это не нравилось.***
По наблюдению Оптимуса, была у Евы особенность, которая отличала её от других людей. Укусы. Ева любила кусаться. Когда Прайм впервые увидел это, то подумал, что девушка хочет съесть сородича: но спустя пару мгновений понял, что это не так. Игра? Ритуал? Земной аналог Голонета давал интересную интерпретацию поведения человека. Оптимус был заинтригован вдвойне: значило ли это, что Ева ищет себе партнёра для спаривания? Всё было похоже на это: Ева не лезла к Рафу, так как тот по человеческим меркам был ещё детёнышем; Ева ходила злая и раздражённая, если ей не удавалось укусить кого-нибудь. Прайм старался, как мог, намекать Еве. Часто был рядом, подставляя части с оголёнными мягкими проводами: стоит только протянуться и вот же, кусай!.. Но Ева будто не замечала этого или, говоря просто, игнорировала. Прайм подставлял даже крылья — неведомое доверие для того, кто не был ему даже интерфейс-партнёром. Рэтчет неодобрительно качал шлемом в такие моменты. Многозначительно смотрел. Однажды сказал, что причуда Евы — это просто причуда, а не клич о поиске партнёра, но Прайм был не согласен. Запах обмануть не мог. И в один момент Оптимус Прайм не сдержался. — Ты можешь укусить меня, — Оптимус сказал прямо. Он знал, что были во Вселенной культуры, которые в упор не воспринимали намёки. Что ж, если человечество было одной из них, то он был не против. Ева замерла. Сперва ей показалось, что она ослышалась, но, нет! Прайм никогда не шутил, а сейчас… Отчасти Еве было стыдно. Даже Прайм заметил её странность. С другой стороны, если он сам предлагает, то грех отказываться. — Куда? — Ева с готовностью приблизилась к инсектоиду. Прайм не ответил: выпустил штекеры-хоботки, опустился на пол, чтобы Еве было удобнее. Он думал, что, возможно, она захочет оседлать его. Ева помешкалась. Не сломает ли она зубы, кусая металл, пусть и мягкий? — Я могу… Сильно? — Не сдерживай себя, — Оптимус разгонял механизмы внутри себя. Запах Евы наполнил отсек, и Прайм готов был поклясться, что слышал в нём желание. Ева не ответила: почти кинулась на предложенный штекер, вцепившись в него зубами. Металл податливо прогнулся под её усилиями, но Прайм даже не вздрогнул. Боли не было. Человеческих сил было слишком мало, чтобы пустить ему энергон. Коннектор давил в защитные паховые пластины. Мешочки с трансфлюидом и яйцами добавляли приятной тяжести чуть ниже честплейта, но всё же требовали освобождения. Прайм больше не сдерживал себя. Ева приняла его ухаживания, проявив инициативу. Оптимус больше не хотел ждать ни минуты. Прижав Еву к платформе, инсектоид приник дермами к открывшейся беззащитной шее. Ева выгнулась, стараясь спихнуть Оптимуса. Страх за несколько секунд достиг апогея. Девушка не понимала, что на него нашло. Она причинила ему боль, вызвав агрессию? Прайм рыкнул. Ева явственно пыталась выбраться из-под него, но дурманящий запах стал сильнее. О, так люди тоже любят играть в сопротивление?.. Жвала легко разорвали ненавистную одежду; Ева вскрикнула, когда холодный металл прижался к ней напрямую. — Прайм, чёрт тебя дери, слезь с меня!.. У Евы выбивает дух: острые жвала касаются её шеи. Оптимус хочет её укусить?.. С шипением паховая броня уходит в пазы; длинный коннектор, наконец, освобождается. Инсектоид почти ложится на Еву, держа свой вес на передних манипуляторах. Прайм давно представлял, как Ева будет выглядеть с его выводком внутри. Как большой — даже по кибертронским меркам — инсектоид, он в гестационной камере имел тысячи маленьких яиц, которые в будущем могут стать новой колонией. Их колонией. Оптимус понимал, что человеческая матка физически не примет столько; но хотя бы несколько десятков — вполне. Ева всхлипнула. Между ног стало совсем мокро: девушка чувствовала, как что-то наполняет её изнутри. Что-то тёплое, жидкое и будто немного пульсирующее. Попытка сняться с коннектора Оптимуса ни к чему не привела: инсектоид не позволил отстраниться. Оптимус успокаивающе погладил Еву по спутанным волосам. — Всё хорошо, моя Искра. Ты в безопасности, — Прайм мурлыкнул мотором, — отдохни. Оптимус представлял, как через квартал маленькие личинки покинут тело Евы. Это могло быть, конечно, опасно для неё. Но на базе был Рэтчет — и он обязательно поможет Еве, если будет такая нужда. Ева предприняла попытку выбраться, правда, крайне вялую. Осознание произошедшего ещё не дошло до неё. — Отпусти… Прайм покачал шлемом, прижимая Еву ещё сильнее к платформе. Отпускать столь беззащитную Еву на базу, полную инсектоидов было бы неверно. А если у кого-нибудь из них начнётся сезон спаривания? Или, того хуже, инстинкты возьмут вверх, и… Оптимус не хотел делиться Евой с командой. Такой хорошенькой и мягкой. Инсектоид постарался устроиться поудобнее, все также удерживая Еву на месте. Позволил металлическому корпусу едва-едва завибрировать. Вроде именно так вели себя земные животные со странным названием «кот», когда хотели выразить своё довольство? Ева терялась в странном ощущении наполненности и медленно приходящего осознания. Оптимус, мать его, Прайм — огромный металлический жук — только что трахнул её, оплодотворил, а теперь довольно мурчал. Как ебаное животное. — Дай встать!.. — Ева очень хотела избавиться от того, что сейчас находилось внутри её матки. Слабые человеческие руки упёрлись в огромный корпус, стараясь оттолкнуть, но потерпели поражение в неравной борьбе. Оптимус тихо хмыкнул, наблюдая за потугами Евы. Его Искра, как всегда, искала приключений. Инсектоид был бы не против отпустить её, но разве стоит человеку уходить так рано после спаривания? Ответ был очевиден. … и Оптимус знал метод, который мог бы убедить Еву остаться. Выпустив жвала, инсектоид наклонился к шее девушки. Запах — и без того всеобъемлющий — усилился в сто крат. Удержаться было невозможно, да и не нужно: Оптимус очень хотел показать Еве признательность также, как и она ему. Но, кажется, он перестарался. Оптимус лишь едва-едва сжал жвала на тоненькой шее, чтобы оставить там то, что люди называет «засосом», как в энергоприёмник хлынула солоноватая жидкость. Сенсоры взорвались буйством уведомлений, и Прайм тут же отпрянул. Ева уже не говорила: лишь что-то почти беззвучно хрипела. Красная кровь быстро заливала платформу. Оптимус молча смотрел на теряющую жизнь Еву и думал. Процессор анализировал состояние человека с огромной точностью: инсектоид уже знал, что его Искра не выживет. Агония заполнила внутренние системы: Оптимус рванулся к Еве, позволяя жвалам рвать человеческую плоть. Спасти Еву уже было нельзя, но прекратить её муки и сохранить внутри себя — возможно.