Ева с любопытством разглядывает тяжёлую бархатную ткань, прячущую под собой что-то плоское и вытянутое. Рама? Картина? Или…
«Проклятое зеркало, дата неизвестна. Лю…й …трев… …отре… …ност… дру… ми…» — гласит старая поистёршаяся табличка.
Ева только фыркает в ответ на подобный маркетинговый ход. О да, у любителей домов с привидениями наверняка глаза бы загорелись. К счастью или сожалению, Ева к их числу не относилась.
Но всё равно было любопытно. В чём именно заключалось это «проклятье»? По оставшимся буквам смысл понять не удавалось, Ева, в принципе, никогда не была хороша в логических головоломках, шарадах или ребусах.
В любом случае, было похоже на какое-то предупреждение. Вроде знака «Не лезь — убьёт!» на трансформаторной будке. И каким же провокационно-подначивающим этот знак казался в детстве. Как хотелось всё-таки влезть и проверить, что же там такого страшного…
Ровно так же хотелось этого и сейчас. Полузабытое, совершенно детское желание поиграть в бесстрашного исследователя гробниц зудело где-то на подкорке. И так хотелось поддаться, позволить внутреннему ребёнку взять верх…
К тому же, она ведь ничем не рискует? Это же не трансформаторная будка. Это всего лишь старое зеркало.
Проклятий не существует. Существуют суеверия и люди, склонные находить связь между абсолютно случайными событиями. Вот перебежала чёрная кошка дорогу, а человек потом упал и сломал себе ногу. И разумеется, виновата в этом кошка, а не кривая плитка на мостовой.
Ева тянулась к старой пыльной ткани, пытаясь успокоить саму себя. Ну правда, чего ей бояться? Страшной морды, нарисованной на зеркале каким-нибудь шутником, чтобы поглумиться над теми, кто осмелился заглянуть в «проклятое» зеркало? Ну так Еву этим не проймёшь, она уже готова увидеть что угодно под этой тканью, некогда красной, а теперь скорее тёмно-багровой от грязи.
«Цвета засохшей крови» — промелькнула мысль. И тут же исчезла, задавленная одним коротким усилием воли. Такие сравнения Еве были ни к чему.
Грязная бархатная ткань, наконец, поддалась её потугам, медленно сползая с зеркала, обнажая старинную золочёную раму, покрытую резными узорами и вензелями. Некоторые из них напоминали странноватые иероглифы, которые, казалось, слегка двигались и мерцали, будто голографические.
Ева отмахнулась и от этой непрошенной мысли. Бред полнейший. Это игра тени, просто тень от убираемой ткани, дрожащая в слабом свете едва работающей лампочки заброшенного музейного коридора.
Ткань зацепилась за какой-то выступ, ровно на границе самого зеркала, оставив открытой только верхнюю часть рамы. Ева потянула чуть сильнее — безуспешно. Ткань даже не шелохнулась, будто приклеилась к стеклу. Может, и правда, на самом зеркале было что-то липкое, старая газировка например.
Или кровь предыдущего любопытствующего.
Ева поморщилась в ответ на очередную трусливую мысль. И решительно дёрнула за край ткани. С громким треском, просто оглушительным в абсолютной тишине коридора, ткань порвалась, падая на пол уже бесполезной грязной тряпкой. А вслед за ней пошатнулось и старое мутное зеркало, норовя упасть и разбиться. Ева тут же схватилась за раму, удерживая его на месте, не давая упасть. Пальцы задели что-то острое с обратной стороны, Ева болезненно зашипела, на долю секунды зажмурив глаза.
Крепко, до вспышек разноцветных пятен. А может, вспышки реально были?
Ева открыла глаза, поморгав пару раз. И застыла. Зеркало больше не было мутным. Теперь в нём отражалось что-то вроде коридора. Не этого музейного коридора, а другого, бесконечного, как бывает, когда поставишь два зеркала напротив друг друга.
Как будто для рождественского гадания на суженого. И что ей с этим делать? Погадать? Попробовать увидеть в нем своего единственного?
Стоило ей об этом подумать, и зеркало словно откликнулось на её вопросы. Коридор двинулся, исказился, расплылся мутным туманом. А в нём показался силуэт. Высокий, мощный и будто… Неправильный. Угловатый, слишком ровный… Нечеловеческий.
А затем силуэт открыл глаза. Нет, не открыл. Зажёг. Будто прибавили яркости на дисплее, плавно, разгораясь. Еве даже показалось, что она слышит гул и тихий скрежет каких-то механизмов.
Льдисто-голубые огни впились будто в саму её душу с недоумением и подозрением. А затем в его взгляде вспыхнуло осознание и… Что-то ещё. Тёмное, дикое, опасное. Предвкушающее.
На размытом «лице» туманного силуэта появилась улыбка. Радостная, мягкая, вежливая, настолько контрастирующая с призрачным ледяным огнём жадных глаз, что становилось жутко.
А затем он двинулся. Двинулся вперёд, к ней, будто сделал шаг по зеркальному коридору. А затем ещё один, и ещё. Со всё нарастающей волной паники, Ева с внезапной чёткостью осознала, что это не просто картинка: оно живое, оно движется, она это потревожила и теперь оно придёт за ней.
Губы силуэта шевельнулись и едва слышный бархатистый шёпот раздался из зеркала, так близко, будто оно прошептало ей это на ухо.
«Моя Искра».
С коротким истошным визгом Ева отшатнулась от зеркала, разжав пальцы. Тяжёлая рама с грохотом рухнула на пол, проклятое стекло раскололось на сотни мелких осколков, осыпая пол.
Ева вгляделась в осколки и завопила снова, ещё громче и отчаяннее.
Теперь он был везде. Отдельный силуэт в каждом из осыпавшихся осколков, оно всё ещё было там! Или не оно?
Нет, они были разными, теперь — разными. Каждое маленькое отражение двигалось невпопад, каждый силуэт чем-то отличался. Одни массивнее, другие изящнее, выше и ниже, резкие и плавные.
И из каждого осколка на неё смотрит эта ненавистная жутко-голубая, а то и алая, оптика.
Ева чувствовала, что задыхается, горло охрипло от крика, но прекратить кричать она была не в силах. Ровно так же, как и сделать хоть что-нибудь, отойти, убежать, отвернуться, хотя бы закрыть глаза, чтобы не видеть всего этого… Но под сковавшим её ужасом она продолжала смотреть. И они смотрели на неё в ответ, жадно, требовательно, изучающе.
— Мисс Дарби! Мисс Дарби! Ева, да очнитесь вы!
Щеку обожгла пощёчина, обрывая визг Евы. Голова мотнулась в сторону от удара, позволив отвернуться от кошмарных взглядов призрачных силуэтов.
Ева закашлялась, тяжело дыша, пытаясь успокоить бешено мечущееся сердце. Подняла глаза на человека (о боже, живой, реальный человек!), давшего ей пощёчину. И облегчённо улыбнулась, узнав своего школьного учителя. Да что там, она была готова броситься ему на шею и расплакаться от счастья.
И только почувствовав чужую успокаивающую ладонь на своей спине, она осознала, что и правда это сделала, вжалась в мужчину всем телом, цепляясь пальцами за его пиджак, ища защиты. Живое человеческое тепло, казалось, заставляло отступить льдистый холод ужаса в её душе.
Тяжёлая, но мягкая и бережная мужская ладонь аккуратно погладила её по волосам, словно маленького испуганного ребёнка. Что, в общем-то, почти так и было, но почему-то всё равно хотелось обидеться на такое отношение. Останавливало только то, что обижаться по пустякам — это ещё более детское поведение.
— Мисс Дарби, успокойтесь. Дышите глубже. Что здесь произошло? Почему вы так кричали?
— Мистер Хейз, там… Оно…!
Ева махнула рукой назад, в сторону осколков, всё ещё крепко цепляясь за чужую одежду другой ладонью, не в силах ни объяснить подробнее, ни открыть глаза и обернуться.
— Вы настолько сильно испугались этого зеркала? Мисс Дарби, это просто стекло с отражающим слоем из серебра или алюминия на обратной стороне. Самое страшное в нём — это то, что вашей семье теперь придётся выплачивать компенсацию за порчу музейного экспоната.
Он говорил спокойно и размеренно, явно пытаясь её успокоить, но эти снисходительные разъяснения Еву только раздражали. Можно подумать, она не знает, как работают зеркала! Только вот это — не зеркало, это орудие пыток, созданное в самом Аду!
— Да нет же! Осколки! Там были силуэты, которые…!
Ева прикусила язык, осознав, что именно она едва не озвучила. Что она могла сказать? Что потревожила что-то потустороннее, и теперь призрачные силуэты следят за ней из осколков проклятого зеркала? Да кто в это поверит? Чушь полная, звучит как бред умалишённой…
Но она ведь видела их, видела! Она не могла просто придумать этот жадно-льдистый взгляд, даже в худших кошмарах она бы не смогла такое вообразить, да ещё и настолько детально!
Ева всё же набралась смелости и обернулась, готовясь снова увидеть те жуткие светящиеся линзы. Но осколки были всего лишь осколками. Старое мутное зеркало отражало то, что и должно было отражать: потолок, коридор, её учителя и саму Еву. Её испуганные глаза… Но никаких жутких силуэтов с их светящимися линзами.
— Мисс Дарби, вам что-то померещилось в зеркале? — голос мистера Хейза стал только мягче. — Такое бывает. Оно было очень старым и мутным, наверняка напыление тоже стало неравномерным, что вполне могло повлиять на оптические свойства, создав, своего рода, иллюзию, в виде тени или силуэта. А ваш мозг уже дорисовал остальное: глаза, зубы, когти, что вы там увидели?
Оптическая иллюзия, да? Нет, были бы это просто теневые силуэты — Ева бы ещё, может, и поверила. Но глаза! Светящиеся, жадные, хищные… Они явно не могли быть простой игрой света.
— Огни. Попарные и осмысленные, смотревшие прямо на меня. Светящиеся глаза, сначала в целом зеркале, а потом в каждом из осколков.
— Это всего лишь оптическая иллюзия, мисс Дарби. Вы ведь умная девушка и сами понимаете, что никаких глаз в зеркале быть не могло, так ведь?
Понимает. Насколько бы ярким не был оставшийся в её сознании жуткий образ — его просто не могло быть в реальности. Ей показалось. И всё.
— Да… Да, конечно. Мне показалось, просто показалось…
Ева едва слышно прошептала это, всё ещё вжимаясь в плечо мистера Хейза, пытаясь убедить в этих словах, в первую очередь, саму себя. Мужчина облегчённо выдохнул и крепче обнял её в ответ, всё ещё слегка поглаживая по голове. Ева даже не находила в себе сил злиться на этот покровительственный жест — как бы то ни было, его действия действительно влияли на неё успокаивающе. Дыхание стало глубже, Еву даже уже почти не трясло.
— Вот так, всё в порядке, вам совершенно ничего бояться, мисс Дарби. Вы посмотрели в зеркало, испугались и уронили его, так? Надеюсь, вас не задело осколками? Вы не поранились?
Мистер Хейз выпустил её из объятий и аккуратно взял её за руки, рассматривая ладони.
— Нет. Нет, я успела отскочить, всё в порядке.
— А это? Выглядит свежим.
Только тут Ева заметила глубокий порез на указательном пальце. Удивительно, что крови не было…
— А, я задела что-то острое на обратной стороне рамы, пока пыталась поймать зеркало… Чёрт…
Выражение лица мистера Хейза стало серьёзнее и настороженнее.
— Вам срочно нужно промыть и обработать порез. Стоит также проконсультироваться с врачами, мало ли какую инфекцию вы могли занести в кровь, на этом зеркале же наверняка вековой слой пыли скопился за то время, что оно тут простояло… Если его вообще когда-то мыли. Пойдёмте, я лично проконтролирую. В конце концов, на этой экскурсии я несу за вас прямую ответственность.
Мужчина пытался казаться строгим, говорил исключительно по делу и выгораживался взваленными на него обязательствами, но что-то в его тоне и выражении лица подсказывало Еве, что на самом деле он просто по-человечески за неё переживает. Но не хочет прямо это озвучивать, чтобы не нарушать определённых границ в общении с ученицей.
Хейз всегда был заботливым и понимающим человеком со строгими моральными принципами, отличным преподавателем, а ещё весьма привлекательным молодым мужчиной. Поэтому, вполне очевидным образом, оказался предметом влюблённости чуть ли не половины школы. И пусть возраст его учениц уже был вполне легальным, но аморальности самой идеи это не отменяло.
Как следствие, мистеру Хейзу всегда приходилось тщательно следить за своими словами и действиями, не допуская двусмысленности. В каком-то смысле, его попытки избежать лишних намёков были даже милыми.
Сама же Ева никогда на него особо не засматривалась и всеобщего восторга не понимала. Ну да, отличный препод, приятный мужчина. Внешне симпатичный, но не более того.
Но вот в тот момент, стоя в полутёмном заброшенном коридоре музея, чувствуя его пальцы на своих ладонях, бережно изучающие её кожу в поисках других повреждений… Всё ещё помня тепло его объятий и замечая, как в его присутствии растворяются последние льдинки страха перед потусторонним…
В тот момент Ева почувствовала… что-то. Но не стала долго об этом думать, просто улыбнувшись и кивнув в ответ на его слова.
— Да, хорошо. Как скажете, мистер Хейз. Пойдёмте.
Мистер Хейз открыл для неё дверь, пропуская первой в основной зал музея. Обернулся на разбитое зеркало, чуть вздрогнул и поёжился. Помотал головой, отгоняя наваждение.
— Мистер Хейз? Всё в порядке?
— Да, мисс Дарби. Просто отблеск света от более ярких ламп в зале.
Хейз вышел из коридора вслед за Евой, закрыв за ними дверь, больше не оборачиваясь на осколки старого разбитого зеркала, в которых ему померещились какие-то светящиеся огни. Мужчина старательно отмёл любые мысли об ощущении чужого взгляда, прожигающего спину. В конце концов, ничего потустороннего в старом разбитом зеркале не было и быть не могло.
Как не было ни ледяного взгляда светящихся линз, переполненных ревностным гневом и ненавистью, ни жестокой ухмылки, предвещающей ему смерть.
***
Ева чувствовала тревогу. Не ту явную и определённую, когда точно знаешь, чего опасаешься, и подготавливаешь себя к возможным исходам, пытаешься убедить себя в том, что всё пройдет наилучшим образом. Нет, тревога была другой: туманной, едва ощутимой, зудящей в затылке, сжимающей сердце и утягивающей его куда-то вглубь живота, чтобы тут же отпустить, а через минуту вернуться с новой силой.
И ведь причин не было: обычный осенний день, обычные школьные занятия. Домашнее задание она сделала, никаких контрольных и тестов не предвиделось, тема, которую сейчас объяснял мистер Хейз, была несложной, и на любой вопрос по ней Ева спокойно отвечала. Дело было не в учёбе, не в семье, не в окружавших её людях… Точнее, не совсем в них.
Ева чувствовала, что
за ней следят. Спину жёг чей-то пристальный взгляд, буквально физически ощутимый, но сколько бы она ни оглядывалась — поймать наблюдавшего ей так и не удалось. Более того, этот самый взгляд казался… чужим. Ева даже самой себе не могла объяснить свою странную уверенность, но это точно не мог быть кто-то из её одноклассников. И это-то и было самым жутким: больше никого вокруг не было. Да, ещё было окно, но это четвёртый этаж и вид на пустырь… Вокруг не было ни одного другого здания, из которого на неё могли бы смотреть.
А ещё Ева точно знала, когда именно это ощущение появилось впервые. Помнила свет льдистых огней, направленных прямо на неё.
Огней, которые она сама призвала, заглянув в то проклятое зеркало.
Ева пыталась отмахнуться от своей странной паранойи, сконцентрироваться на учёбе, отвлечься на что угодно другое. Но ощущение не исчезало. Взгляд был всё таким же пристальным и жадным, скользящим по её спине и шее, вызывая волну ледяных мурашек, заставляя морщиться от отвращения. Более того, в какие-то моменты он усиливался, становился злее и острее, почти угрожающим.
В те моменты, когда мистер Хейз оборачивался к ней и задавал очередной вопрос по теме занятия.
Нет, это был не его взгляд: наблюдение всё так же чувствовалось откуда-то сзади, а не спереди. Да и мистер Хейз был как всегда вежливым и учтивым, более того, кажется, он за неё переживал, подмечая её беспокойство.
И Ева была бы рада его успокоить, но для начала ей бы стоило успокоиться самой. Тогда ей это даже удалось, на целых три дня. Взгляд никуда не исчез, но Ева научилась не обращать на него внимания. Она даже начала понемногу забывать о том жутком дне в заброшенном музейном коридоре. И забыла бы совсем, ей это почти удалось… Но льдистый ужас вернулся с новой силой, в тот момент, когда их классу сообщили о смерти их учителя.
Мистера Хейза, найденного мёртвым в его собственном доме. Никаких следов взлома или проникновения, ничего не украдено… Только труп мужчины с перерезанным горлом, лужа крови, заливающая пол… И осколки разбитого зеркала на полу.
В тот день взгляд, впивавшийся ей в спину, ощущался на редкость
довольным.
***
Ева сходила с ума. Абсолютно точно и совершенно неотвратимо.
Начиналось всё вполне безобидно — с ночных кошмаров. Туманных и вязких, тех, что цепляются за сознание липкими щупальцами необъяснимой тревоги, утягивая куда-то во тьму, вынуждая задыхаться от нахлынувшей паники… Сменяющейся ужасом под светом призрачно-ледяных линз, впивающихся в неё из темноты.
Ева просыпалась в холодном поту, с бешено колотящимся сердцем, оглядывая комнату в поисках несуществующей угрозы, вздрагивая всем телом, замечая парные огни в зеркале своей спальни — всего лишь отблески света фар, проникшие через окно. Винила стресс, жару, нехватку свежего воздуха, слишком тяжёлую пищу перед сном… Да мало ли причин?
Ева пробовала с этим бороться. Заваривала успокаивающие чаи, гуляла перед сном, проветривала комнату и оставляла открытой форточку, меняла рацион и даже убрала зеркало — ничего не помогало. Хуже того, кошмары становились всё более и более жуткими: огни призрачных линз горели ярче и будто приближались с каждым днем. Иногда их становилось больше, но чаще она видела только один силуэт — тот самый, что и в проклятом зеркале, до того, как оно разбилось. Еве даже казалось, что кроме самих линз она видит обрамляющие их пластинки — тонкие, двигающиеся, сужающиеся и расширяющиеся, формируя из льдистых огней чётко очерченные зрачки нечеловеческих глаз, следящих за ней.
Устав от недосыпа, в один вечер она воспользовалась одной из крайних мер — снотворным… И серьёзно пожалела об этом. Не реши Ева прибегнуть к медицинским способам уснуть — возможно, она могла бы проснуться. Вскочить, закричать, убежать, что угодно. Но всё, на что Ева была способна — это лежать и с замирающим сердцем вглядываться в уже знакомый льдистый свет голубых линз в дальнем тёмном углу её спальни.
Холодный гибкий кабель скользнул по ноге, обвивая лодыжку, плавно поднимаясь выше, словно тонкая ядовитая змея, привлеченная теплом и запахом её тела. Второй провод оплёл другую ногу, два скользнули по запястьям, ещё один сжал левую грудь, изучающе тыкаясь в ореол соска ещё более холодным и твёрдым навершием, почти царапая нежную кожу. Один свернулся кольцами на шее, и Ева начала задыхаться: не от давления, от страха. Хватка была не столь уж плотной, но сам факт того, что что-то холодное, но живое и обладающее собственным разумом, сейчас прислушивалось к её испуганному сердцебиению, грозясь в любой момент перекрыть ей кислород, отзывалось волной тревожных мурашек по всему телу.
Силуэт приблизился почти вплотную, так, что она могла бы услышать его дыхание… Если бы оно дышало. Но всё, что Ева слышала — это скрежет и гул механизмов. Робот?
Её кошмар протянул руку к её лицу — тёмную ладонь, похожую и не похожую на человеческую. Пять пальцев — сегментированных, из ровных прямоугольников, отблёскивающих металлом.
Животный ужас стал совершенно невыносимым, сжимая горло куда плотнее гибких кабелей, обвивших её шею. Ева чувствовала, что ей не хватает кислорода — всё вокруг расплылось и замерцало вспышками разноцветных пятен, прежде чем окунуться в кромешную темноту.
Она так и не смогла понять, приснилось ли ей то, что она потеряла сознание, или она действительно умудрилась упасть в обморок даже не просыпаясь. Впрочем, Еве было всё равно. Очнулась она только утром, чувствуя себя совершенно разбитой и ни капли не отдохнувшей. Голова раскалывалась, горло ныло от немого крика, а тело била крупная дрожь.
Ева поклялась самой себе, что больше никогда не будет пить снотворное — ни один из предыдущих её кошмаров не был настолько ужасным. Но других способов обеспечить себе нормальный сон она придумать не смогла.
Ева не высыпалась, а вместе с недосыпом пришли галлюцинации. Она всё чаще пугала окружающих тем, что резко вздрагивала, увидев знакомые жуткие силуэты, мелькающие в любой отражающей поверхности — даже на улице. И попытки убедить себя в том, что тени — это всего лишь тени, не помогали от слова совсем. Сердце всё также замирало и бешено колотилось в страхе за свою жизнь, дыхание перехватывало из-за нервного комка в горле. А стоило страху чуть отступить — начинала кружиться голова, слюна становилась вязкой и накатывала тошнота.
Жить своей обычной жизнью становилось всё труднее. Она не могла спать из-за кошмаров, не могла есть из-за вечного чувства тошноты, боялась выходить на улицу, не могла и двух часов высидеть без очередного приступа паники, чем отвлекала одноклассников от занятий. В конце концов, её отстранили от школы за неуспеваемость.
И вот тогда уже забила тревогу «семья» Евы: Джек и Джун Дарби. Если раньше Еве удавалось кое-как скрывать от них своё состояние, то теперь её прижали к стенке. Впрочем, и у неё самой не осталось никаких сил придумывать отговорки и объяснения. Пришлось рассказывать всё как есть.
***
Ева уже не считала ни минуты, ни часы, ни дни. Она не знала, сколько пробыла там, среди мягких стен. Ей было и неважно: главное, что во всей комнате не было ни одной отражающей поверхности, а значит, не было и следящих за ней глаз. Палата психиатрической лечебницы, которую кто-то другой воспринимал бы как тюрьму, для Евы оказалась островком спокойствия, истинным спасением во тьме её безумных галлюцинаций. Только здесь она, наконец, почувствовала себя в безопасности… Относительной, конечно.
Доктор заходил к ней регулярно, скорее всего, каждый день, но проверить по часам Ева не могла. Она отвечала на его вопросы, подробно, уже в который раз описывала те ожившие кошмары, что следили за ней сквозь ткань миров, при этом плотно зажмуривая глаза, чтобы не увидеть ничего потустороннего в блеске его очков.
Временами, Еве даже хотелось и
вовсе ослепнуть.
Доктор говорил с ней о многом. О друзьях, семье, о прошлой жизни, о её целях и желаниях, о мире в целом. Спрашивал, неужели она готова провести всю жизнь здесь, спрятавшись от собственного сознания? Ева ничего не отвечала. Разумеется, сидеть в четырёх стенах было совсем не весело, но что она могла сделать? Выйти? Снова встретиться лицом к лицу с призрачными зазеркальными силуэтами, с их горящими линзами, жадными взглядами и призывным шёпотом?
Нет, ни за что. Ева явно не настолько сильная, чтобы столкнуться с этим снова. Может, когда-нибудь она и наберётся смелости, но точно не сейчас. Она устала. Ей, а главное, её рассудку нужен отдых. Длительный отдых.
И она оставалась. Дни шли за днями, и Ева даже начала успокаиваться. В какие-то моменты, ей и вовсе начинало казаться, что она всё это придумала, что не было никакого проклятого зеркала и никаких преследующих её силуэтов. Она даже подумывала о том, чтобы открыть глаза и взглянуть на отражение в очках Доктора, убедиться в том, что никаких огней больше не увидит… Но не делала этого. То ли просто по привычке, то ли из-за остатков страха, разросшихся глубоко в её душе.
До того дня, когда за дверью её палаты не послышались тяжёлые незнакомые шаги, странно искажённые, сопровождающиеся каким-то гулом и будто металлическим скрежетом по кафелю напольной плитки. Ева думала вжаться в угол и закрыть уши руками, но шаги становились всё громче, звуча будто в самой её голове. Она не выдержала, встав с пола на подрагивающие ноги и подойдя к двери, заглядывая в небольшую прорезь в верхней её части…
Чтобы вплотную столкнуться со светом льдистых линз, направленных прямо на неё.
***
Доктор устало потёр переносицу, сдвинув очки на лоб, и тяжело вздохнул. Он пролистывал уже сотую статью за один этот вечер, пытаясь найти хоть что-то действенное — бесполезно. Противный голосок на грани сознания зудел о том, что Доктор уже перепробовал всё, что только можно было — некоторым пациентам просто нельзя помочь. Но сдаваться не хотелось. И Доктор продолжал свои попытки, задерживался допоздна, искал всё новые и новые подходы… Он как раз наткнулся на одно крайне любопытное исследование по электростимуляции, когда со стороны входа в клинику что-то звучно громыхнуло.
Доктор нахмурился в недоумении, в полголоса выругавшись на халатного охранника, забывавшего придерживать за собой дверь. К последовавшему эху шагов в коридоре, ведущему к одной из дальних палат, он даже не прислушивался, слишком погруженный в чтение. И не осознал бы их наличие вообще, если бы не раздавшийся через несколько минут истошный женский вопль — кричала Ева.
Доктор вскочил из-за своего рабочего стола, вызывая полицию и охрану. Но прибывшие на место люди обнаружили лишь выломанную дверь и пустую палату. А на полу разгромленной комнаты, среди обивки от искромсанных мягких стен, в россыпи алых капель крови поблёскивали мелкие осколки разбитого зеркала.
Заявление о пропаже человека составили на месте. Полиция наведалась к семье Дарби, которые добавили к заявлению свои показания о наличии странного шума из бывшей комнаты Евы прошлой ночью и о пропаже части её личных вещей: сумки, пары комплектов одежды, расчёски… Будто набор первой необходимости для путешествия налегке.
***
Океан в тот день был на редкость спокойным, водная гладь — идеально ровной, отражающей лучи заката словно самое большое зеркало на планете. Следы на песке постепенно исчезали, сглаживаемые ленивыми волнами. И последние мельчайшие осколки проклятого зеркала так же бесследно растворялись в объятиях своего водного собрата.
Еву так и не смогли найти.
А может, нашёл кто-то другой.
