Отблески

      Порой Оптимусу казалось, что он жил в Раю. В самом настоящем Раю. Правда он не мог сказать, кто ему его дал: Праймус или Юникрон?       Но это неважно. Важно то, что Ева теперь с ним и у неё есть Искра цвета океана. Разве это не Рай?       Даже если Ева так не считает, то мех пребывает в экстазе каждый миг после киберформирования Евы.       Всё было сумбурно, Ева практически не помнила то, как Кибертрон вернулся к жизни — да, планета снова стала функционировать для жизни трансформеров на ней. И пока Джек, сообщивший ей это, выглядел счастливым, Ева вспоминала сюжет.       Оптимус должен был умереть, и внутри Ева была счастлива от этой мысли, до того момента; пока мех не появился на базе лишь для того, чтобы забрать человека с собой, подарить ей ту жизнь, о которой он мечтал, но не сама Ева.       Последующие дни, которые Ева провела на Кибертроне, были словно в тумане. Сначала Оптимус рассказывал много о своём родном городе, показывал старые архивы того, как выглядел довоенный Кибертрон, а после, в один из совместных вечеров, наступила… темнота.       Темнота, что не предвещала ничего хорошего. Оптимус сделал её полностью под стать себе, а Ева… Ева смирилась с этим. Поняла, что ничего уже не исправить. Оставалось лишь смириться и принять позорное поражение.       — Твоя психика сломалась, Ева, — она прижалась лбом к стене, осознавая, в каком дерьме валяется из-за тех чувств, которые вызывает в ней Прайм.       — Ты что-то говорила, моя Искра? — Оптимус обеспокоенно обернулся к Еве, замечая изменения её ЭМ-поля. Прайм, конечно, понимал, что переселение это всегда стресс для разума, особенно слабого человеческого. Но Ева держалась большим молодцом.       Мех отошёл от рабочего места, приобнимая Еву за плечевые сегменты. С удовольствием посмотрел на символы, выжженные на её корпусе. Ева принадлежала ему — и древние письменна на ней это подтверждали.       Оптимус всегда был рядом, даже когда Ева пыталась оставить себе хоть секунду одиночества в местной душевой. После интерфейса с Праймом у неё часто облазила краска, либо же оставался трансфлюид между сервоприводов.       — Ничего, — она трусит шлемом, пытаясь выкинуть все эти мысли из процессора, и приглушить ЭМ-поле, как учил Рэтчет. Единственный, кто занялся её обучением в теле кибертронца, хоть и бурчал постоянно. — Разве у тебя не много работы?       — Никакая работа не сравнится с кликом, вроведённым вместе с тобой, — Оптимус тянет Еву за крыло, с неудовольствием отмечая пару вмятин. Порой он заигрывался: Ева даже в корпусе кибертронца была хрупкой феммой. Он мог бы дать ей больший корпус, но не захотел. Зачем?       Оптимус ждёт момента, когда Ева сможет окончательно восстановиться, а после сольётся с ней Искрами. Тогда её статус станет окончательным.       Реакция корпуса не заставляет себя ждать: Ева вздрагивает, не скрывая ответа на прикосновения Оптимуса, особенно к такому деликатному месту. Чёртовы сикеры, что имели самое слабое место самым открытым.       — Прекрати за них дёргать каждый раз, — Ева опускает своё крыло из-под прикосновения меха и поворачивается к нему фейсплейтом, — на Земле есть стереотип, что если дёргают за косички, то значит девочка мальчику нравится.       — Ты мне нравишься, — подтверждает Оптимус, но больше за крыло не дёргает, — тебе же нравится, Ева. Тебе приятно. Ещё приятнее, когда глоссой, не так ли?       Оптимус положил манипулятор Еве на бедро, а после послал маленький разряд тока.       В процессоре всплывает несколько предупреждений о скором открытии протоколов интерфейса, которые Ева старается игнорировать. Как только она получила этот корпус, Оптимус стал голодным ко всему и теперь его «мало» переросло в «хочу ещё больше». То, что Прайм умел глоссой такое, что доводило Еву до перезагрузки за один клик, она не сомневалась и от этого было стыдно.       — Сейчас не время отдыхать, Оптимус, — она хватает его за манипулятор и убирает от своего бедра, не стоит сейчас давать зелёный свет им обоим. — Скоро тебя ждёт встреча со своей командой, тебе нужно хоть что-то успеть сделать.       — Я всё сделал, — Оптимус берёт Еву за манипулятор и ведёт за собой к рабочему месту, — посмотри. Это проекты договоров с ближайшими кибертронскими колониями о возвращении под юрисдикцию Кибертрона. Совсем скоро сюда прибудут десятки тысяч нейтралов.       Прайм хочет поделиться восторгом с Евой. Восторгом от того, что его планета вновь живёт.       Ева изучает документы, что перед ней мелькают — в основном всё было на кибертронском и где-то мелькали картинки.       — Это сильное заявление, — она поднимает оптику на Оптимуса, чувствуя его ЭМ-поле. Счастье Оптимус всегда скрывал перед другими, но наедине с Евой переставал блокировать волны своего настроения. Это заставляло чувствовать себя особенной. — Хотя война была довольно долгой и большая часть сбежала от неё с нежеланием участвовать. Что ты планируешь делать с десептиконами? Страскрим показал, что не желает заканчивать то, что начал Мегатрон.       — Интегрировать в общество. Десептиконы — это очень большая часть кибертронцев. Мы уже сейчас принимаем тех, кто снял свой знак. Но говоря о тех, кто не снял… Если они вновь станут разжигать войну, то мне придётся казнить их.       Прайм не желал вновь проливать энергон, но у него не было выбора. Многие представители фиолетового знака были военными преступниками.       — Будут бунты, главное их перечеркнуть на корне и остановить.       Дальше в политику этого мира Ева влезать не хотела. Кибертрон всё так же был серым, хотя области планеты, где поселились трансформеры, начали понемногу очищаться. Это радовало оптику. Еве нравилось наблюдать, как день за днём дым войны исчезал. Становилось свободнее, лучше. Теперь Ева начинала видеть то, про что рассказывал Оптимус.       — Твоя идея о возвращении кибертронцев гениальна, — Ева прячет манипуляторы за спину, когда останавливается у огромного окна, где она всегда следит за жизнью других трансформеров. — Ты молодец.       — Я пресеку любую попытку переворота. Изнутри режима или снаружи, — мех шагнул к Еве, останавливаясь за ней. Там, далеко внизу, оживал мир. То тут, то там уже можно было увидеть вернувшихся из отдаленных уголков галактики.       Ещё шаг — и Ева прижата к стеклу. Оптимус лезет в стыки паховой брони, приподнимает сервопривод за бедро.       — Открой, Ева.       Снова. Снова Оптимус ведёт себя очень неприлично, как какой-нибудь подросток в пубертате. Снова он будет брать её практически на глазах у всех, кто пожелает поднять оптику на дворец Праймов.       — Оптимус, — она опускает шлем, чувствуя, как броня сама по себе уходит в пазы — не по её приказу, не по её желанию — открывая мягкий порт. — пожалуйста, давай хотя бы отойдём.       — Зачем? — мех звучит искренне удивлённым. — Мы находимся в своей кварте. От кого нам прятаться?       Стеснение Евы было понятно. Стоит кому-то пролететь мимо или посмотреть наверх, как его линзы зафиксируют крайне неприличную картину. Ну и что? Каждый житель Кибертрона был осведомлён, что у Оптимуса Прайма есть кандидат в Бондмейты. Так чего удивительного в том, что он берёт его?       Оптимусу не хочется долго подготавливать Еву: её порт давно был настроен только на него, поэтому мех толкает коннектор внутрь, прямиком в мембраны.       Насколько бы Ева не была готова принять его, в процессор всё равно приходят ошибки, что стенки не могут выдержать быстрый коннект. Еве стоило либо расслабиться, либо попросить Оптимуса дать ей время на устранение нескольких ошибок.       — Каждый раз так… — раздражённо шипит Ева, упираясь манипуляторами на стекло. Где-то внутри она надеялась, что под весом и скоростью Прайма оно не треснет, — подожди пару секунд.       Что было плюсом тела кибертронца — они не уставали до того момента, пока энергон не пересёк критическую отметку. Они могли часами находится в одном положении без желания спать, есть, отвлечься. Для человека это было странно. И потому спустя несколько бриймов Еве сама сделала толчок. Как бы она не отталкивала меха, не говорила, что его действия слишком распутны, Еве каждый раз всё также нравилось это чувство заполненности.       — Вот видишь? А ты боялась, — Прайм наклоняется к крыльям Евы, дентами прикусывает кончик одного. Ева на вкус была прекрасна.       Мех двигается сразу быстро, желая заставить Еву от каждого толчка лишь сильнее впечатывается в окно. Оно выдержит, а даже если нет, то Ева умеет летать…       … умела бы, дай он ей Т-шестерню. Сикер с крыльями, но без возможности трансформироваться. Оптимусу было бы жаль, не будь это Ева.       Системы гудят всё сильнее; слабое вентилирование не спасало её от перегрева, а Оптимус вместо того, чтобы дать ей остынуть, лишь наслаждался тем, до какого состояния доводит Еву. Знал её слабые места, касался и кусал каждый раз, оставляя на крыльях новую отметку. Рэтчет однажды махнёт манипулятором на просьбы Евы убрать эти отметины.       — Оптимус, — вокалайзер на клик барахлит, когда Ева желает сказать, как ей приятно, но она не говорит: гладить эго Оптимуса ещё и словесно Ева не хотела.       — Я здесь, — мех успокаивающе гудит мотором, успокаивая Еву. — Я с тобой.       Оптимус не может точно сказать, почему он так сильно хочет Еву. С их последнего интерфейса не прошло и джоора, а он опять готов быть с ней.       — Давай сейчас сольёмся Искрами?       Еву коротит. Больше не от удовольствия, а от предложения Оптимуса. Тот долго молчал, даже не поднимал тему о том, чтобы стать Бондмейтами, а тут так резко предложил это.       — Я ещё не изучила, как это сделать, — апатично отвечать Ева. Эти слова она выучила наизусть, чтобы однажды, когда мех предложит это, у неё была отмазка.       — Всё просто, Ева, — Оптимус не сбивает темпа, голос его звучит спокойно, — просто открой мне честплейт. Моя Искра сама потянется к твоей.       Мех выходит из Евы, разворачивая её к себе фейсплейтом. Целует, водит манипуляторами по всему, что может достать.       — Давай, Ева. Открой честплейт.       И как всегда Оптимус выигрывал, заманивал Еву в свои сети, а она, как глупая жертва соглашалась со всем. Даже сейчас, когда он велит ей открыть честплейт, Ева отдаёт приказ своему корпусу.       Манипуляторы Оптимуса перегревали системы Евы, делая ту податливой. Как только её Искра была обнажена, фемма сама выгнула корпус навстречу Прайму.       Будь что будет, Ева уже смирилась с тем, насколько противоречивы у неё чувства к этому меху с его приехавшим процессором.       Оптимус не в первый раз видит Искру Евы. Он видел её в самый первый день, когда Ева только-только получила корпус кибертронца. Но теперь — теперь всё иначе. Теперь они соединены системами, и мех стоит в жалких бриймах от того, чтобы получить Еву себе навсегда. Даже дольше, чем навсегда.       — Ты согласна стать моим Бондмейтом? — и всё же Прайм спрашивает, вновь повторяя вопрос, заданный когда-то.       Манипуляторы Евы хватаются за плечевые сегменты Прайма, чтобы та не свалилась. Разве есть что-то более доказывающее, что она не против, чем то, что Ева открыла ему свою Искру для соединения?       — Разве стоит спрашивать то, что уже неизбежно? — Ева отводит оптику в сторону. Она слишком сейчас обнажена, чтобы ещё и словесно принять жестокую реальность.       — Конечно, — мех наклоняется к честплейту Евы, так и не открыв своего. Аккуратно прикасается к её Искре, а после и вовсе приникает к ней дермами. Целует, лижет глоссой. — Скажи «да». Скажи мне это, Ева.       Столь горячий контакт с её частичкой вызывает ошибки; боевых протоколов у Евы не было, но предупреждения о проникновении к самой незащищённой части корпуса, к тому, из-за чего она сейчас может ходить и мыслить, всплывали всё больше и больше.       Если она продолжит увиливать от ответа, прятаться от Оптимуса, тот снова сделает ей больно, а Рэтчет не вечен в своей доброте и возможности восстанавливать помятые участки корпуса.       Она не хочет признавать это, но вынуждена согласиться.       — Да, Оптимус.       Терпение лопается, вместе с усилившимся гулом систем. Ева сказала «да». Она сказала ему «да». Его Искра это сделала.       Честплейт Оптимуса открывается, обнажая Искру, спрятанную за Матрицей. Мех почти что вжимается в Еву, а та — в стекло.       — Я люблю тебя, — это последнее, что говорит мех перед тем, как стать с ней единым целым.       Последнее, что ощутила Ева — волну удовольствия, что начала протекать по каждому участку её систем. Серво уже не были такими крепкими, она могла лишь сильнее ухватиться за меха, царапая его покраску своими когтями.       — Оптимус…       Последнее, что говорит Ева перед тем, как её оптика тухнет.       Оптимус удерживает Еву, хотя сам готов свалиться даже не в оффлайн, а в стазис. Системы перестраиваются, перекраивают внутренние коды. Оптимус ощущает Еву внутри себя.       Он видит обрывки чужих воспоминаний и эмоций — столь странные и непривычные. Прайм считывает их, сохраняет в процессор: это всё Ева. Его личность. Его Бондмейт.       Их связь отныне неразрывна, и Оптимус не может в это поверить, но одна Искра на двоих лучшее доказательство.       В темноте сознания Евы начинает мелькать Оптимус. И даже не его образ, а ощущение, что этот мех залезает под её корпус, изнутри выжигает своё имя, Оптимус просто поместил себя внутри Евы, как ещё одна метка.       Окуляры активируются снова. Ева может видеть перед собой уже закрытый честплейт Оптимуса.       — Что это было?       Впервые Ева чувствует себя сильнее, чем прежде. Как только частичка Оптимуса оказалась запечатлена на каждой плате, системе и трубе, Ева начала его понимать, чувствовать. Прайм давал ей эту силу и выносливость.       — Мы теперь Бондмейты.       Оптимус ответил не голосом и даже не по внутренней связи: голос меха зазвучал где-то глубоко в процессоре, отпечатался не звуками, но кодом.       — Теперь ты понимаешь, почему это было так важно мне? — Оптимус всё же подключает вокалайзер, аккуратно проводя манипулятором по фейсплейту Евы.       — Я чувствую тебя, — неловко говорит Ева, осматривая свой корпус. Новое ощущение было странным, непривычным. Теперь её одиночество в её же корпусе забрали. — И это неловко.       Фемма поднимает свой шлем, как только чувствует прикосновение к сегментам лица и выдыхает. Она сойдёт с ума, если будет чувствовать чужой Дефект в себе?       — А я чувствую тебя, — подтвердил мех, — и мне не неловко. Ты очень интересно ощущаешься в Искре, Ева. Как огонь плавильни. Мне почти что больно, и это идеально.       Мех не мог полностью осознать всю Еву. Даже слившись с ним она продолжала быть настоящей загадкой.       Хаос и только. Если Еве придётся ещё с этим разбираться, она точно зароется и позволит скраплетам сожрать себя. Теперь она официально является пассией Прайма. Ей придётся играть перед остальными роль хорошей и послушной избранной феммой Оптимусом.       Бардак, на что она подписалась? Столько раз делала плохие выборы, пуская всё на самотёк, и со временем ничего не изменилось.       — Мне нужно к Рэтчету.       Оптимус послушно подхватил Еву на манипуляторы. Он не спешил ей говорить, что по традициям древних они должны были ещё несколько циклов предаваться взаимной любви, сливаясь раз за разом.       В конце концов сейчас Ева может его не выдержать. Перегореть. Буквально.       Мех стремительно вышел из кварты, направляясь в медотсек.       — Я бы могла спокойно сделать это сама, я не настолько слаба.       Но всё же Оптимус уже сделал это и вряд ли отпустит её — это Ева чувствовала прекрасно. Рэтчет ей расскажет то, что нужно, осмотрит её состояние, проанализирует системы; а после ещё несколько джооров будет слушать, как Ева хочет Т-шестерню.       — Ты в обиде на меня, — констатировал мех, — из-за невозможности трансформироваться. Пойми меня, Ева, ты слишком свободолюбива. Ты бы улетела от меня. Но теперь… теперь, даже если улетишь, то вернёшься. Так ведь?       Войдя в медотсек, Оптимус сразу положил Еву на платформу, только после этого поздоровавшись с Рэтчетом.       — Здравствуй, старый друг.       Рэтчет, что был занят разбирательством разных запчастей, чтобы наконец привести свой отсек в порядок, даже не удивился тем, кто посетил его. Ева и Оптимус практически каждый цикл посещают Рэтчета с просьбой восстановить какую либо часть Евы.       — Но я хочу, — продолжает настаивать Ева уже Оптимусу. Теперь его бояться не было смысла, да? Оптимус теперь будет слушаться её, теперь у Евы есть всё, просто нужно смириться с ролью. — Оставь нас с Рэтчетом.       Что-то в этих двух изменилось, и Рэтчет считывал это. Нестабильное ЭМ-поле Евы нормализовалось и имело одинаковые с Оптимусом волны. Одинаковые.       — Вы сделали… что?! — док метнулся к Еве, чтобы просканировать состояние её камеры Искры.       — Я не уйду, — мех посмеялся над наивностью его Искры, — я больше никогда не уйду. И да, Рэтчет, мы слились с Евой… Наконец. Я ждал этого слишком долго.       По кибертроским меркам — нет, но по личным ощущениям — очень даже.       — Проверь Еву. Я хочу быть уверен, что с ней всё хорошо.       — Отлично. Но физически можешь покинуть этот отсек? Ты и так со мной.       Да, Оптимус теперь ощущался везде и это чувство было ново. Но хоть каплю времени она-то может быть одна? Скорее не одна, а в компании другого бота, который не носил имени Оптимуса Прайма.       — Оптимус, твой процессор уже совсем поплыл? Ева только свыклась быть кибертронцем, — Рэтчет поднимает взгляд на экраны, что висели на стене. Всю информацию, что он собирал из разъёма Евы, можно было увидеть там. — Камера стабильна, но требует укрепления, корпус имеет мелкие повреждения, состояние человеческого сознания в теле кибертронца… почти что стабильно.       — Зачем? — антенки Оптимуса едва опускаются. — Я не уйду от тебя. Я не хочу, — и тут же переключает своё внимание на Рэтчета, — да, я поспешил, но оно того стоило. Теперь… теперь ничего не имеет значения. Почини её, Рэтчет. Укрепи, если надо.       — И Т-шестерню дай, — добавляет Ева в потоке информации, которой перекидываются два меха. Разве теперь ей могут отказать, когда она является избранницей Оптимуса? Но сам мех сообщил, что теперь она не сбежит… Жутко.       — Я хочу остаться один на один с Рэтчетом. Тебя ждут другие члены команды, помнишь? Тебя ждут, тебе лучше уйти, Оптимус, пожалуйста…       Всей собой Ева транслировала одно сплошное возмущение, и Оптимусу решил отступить. Если его фемма желает приватности — кто о таком думал после слияния? — то она её получит.       — Хорошо. Я скоро вернусь, — мех невольно кинул предупреждающий взгляд на Рэтчета, но ЭМ-поле тут же выразило раскаяние. Новые протоколы требовали, чтобы Прайм не смел отпускать Еву.       Как только двери лаборатории закрываются за Оптимусом, и Ева открывает дермы, чтобы задать интересующий вопрос, то Рэтчет её перебивает и начинает первый.       — Слияние позволяет создать новую Искру, — медик отодвигает несколько датападов, что твердили о состоянии пациентки. — Оптимус желал сделать это с тобой. Он способен, как Прайм, но ты, как бывший человек и как тот, кто не поддерживает чувства Оптимуса, не можешь сделать этого. Впрочем, одного его желания будет достаточно. Учти это.       Создание новой Искры. Оптимус хотел, чтобы Ева полностью была зависима от него, чтобы у них было наследие, которое Ева будет ненавидеть. Ева будет ненавидеть всё, что Оптимус даёт ей.       — Я не буду готова на это, никогда.       Крепкие манипуляторы дока хватают фемму за плечевые сегменты. ЭМ-поле Рэтчета читается, но не так открыто и просто, как с Оптимусом.       — Нет, Ева, если Оптимус захочет, ты должна быть готова. Если Оптимус сойдёт с ума, то в этом будешь виновата ты. Наша планета только вернулась к жизнеспособности, не смей убивать это.       — Не обвиняй меня в том, что я не выбирала! — Ева отрывает от себя манипуляторы и спускается с платформы. — Найди мне Т-шестерню как можно быстрее. Я приду к тебе для установки.       — Не смей сбегать, — шипит Рэтчет.       — А то что? — она выгибает надбровные дуги и поворачивается к доку. Власть была в её манипуляторах. — Откажешь избраннице самого Прайма?       Оптимус далеко от отсека не уходит: ему вовсе не нужно идти не по каким делам. Он замирает мрачным стражем, каменной статуей у входа в медотсек. Даже сквозь толщу металла Прайм чувствует Еву так чётко, как если бы она лежала рядом с ним. Так будет даже тогда, если они окажутся за тысячи световых лет друг от друга.       Оптимус читает Еву. Те эмоции, что она испытывает. Она точно недовольна, зла и испугана. Через связь Оптимус передаёт ей поддержку: успокаивает, обещает, умоляет. Его Искра столь импульсивна, но с опытом это пройдёт.       Ева покидает медотсек, чувствуя, что рядом с ним стоит Оптимус. Скучающий Прайм выглядел обыденно, как будто он не ждёт своего Бондмейта; но Ева прекрасно понимала: он принял эту позу лишь для того, чтобы сосредоточиться на её чувствах.       — Ты не обязан ходить за мной по пятам, ты знаешь это?       — Я нет, — согласился Оптимус, тут же подходя к Еве и обнимая её за талию, — но ты, как младший Бондмейт, обязана меня сопровождать.       Оптимус оставил быстрый поцелуй на дермах Евы, увлекая её вперёд по коридору.       — Я догадываюсь, о чём вы говорили с Рэтчетом.       — Ничего толкового он так и не рассказал, — Ева опускает оптику на манипулятор, что покоился на её талии. Оптимус не терял возможности контактировать с ней. — И что же, как младший Бондмейт, я должна делать ещё? Мыть тебя? Кормить? Может, ещё работу выполнять?       Ева Прайм — звучало ужасно. Она как минимум недостойна этой роли; но власть, что даётся при этом звании, пленит. Рэтчет выглядел разочарованным, но тем не менее выполнит её… просьбу. Или приказ?       — Если хочешь, то ты можешь делать всё вышеперечисленное. Мне было бы приятно, помогай ты мне в очистители или заправляя меня своим энергоном… Не так ли, мой летающий сикер?       Оптимус прошёлся ладонью по свежим сварочным швам.       — Твой арсенал слов пополнился новым прозвищем? — Ева выгибает надбровную дугу. — Я не собираюсь становиться для тебя няней и уж тем более кормить собой этот огромный корпус. Я тебе не повербанк.       Она постучала кулаком по честплейту, намекая Оптимусу на его габариты по сравнению с ней. Еве было достаточно того, что Оптимус однажды помыл её, вернуть ему эту монету она явно не желала.       — Мне нужно найти записи и сводки правил того, что делают Бондмейты, поможешь мне?       — Правила? Сводки? Почему ты всё хочешь стандартизировать? — Оптимус понимает, почему. Ева хочет играть строго заданную роль, а не быть инициатором. — Ты меня любишь. Веди со мной так, как подобает.       Оптимус погладил Еву по шлему, как гладил бы животное.       — Потому что каждый раз я узнаю что-то новое, что должна делать, — Ева отклоняется в сторону, чтобы остановить движения меха. — Я твой партнёр, а не животное, Оптимус. Имей должное уважение.       Еве нужно найти учителя, что поможет выучить кибертронский и правила кибертронской жизни. Просить Прайма об этом не имело смысла. Каким бы хорошим правителем не был мех рядом с Евой, любое обучение закончится либо коннектом, либо переписанным правилом по прихоти Прайма.       Ей нужна была правда. Те воспоминания, которые она видела при слиянии, ей ничего нового не дали. В процессоре мелькали картинки, как архивариус Орион Пакс стал Оптимусом Праймом.       Ей нужны правила этого мира, практика среди народа. Нужно изучить местность и найти места, куда можно сбежать. Слишком воодушевлённый план для уставшей Евы.       — У нас разные понятия любви. Для меня это уважение личного пространства, а для тебя — не отходить ни на секунду от меня. Вот тебе и дилемма, как решать будешь?       — Безусловно, ты узнаёшь новое очень часто. Ты оказалась в новом для себя мире, моя Искра, — мех с сожалением убрал манипуляторы от Евы вовсе, — а дилемму мы решим просто: ты будешь со мной всегда, как тебе и предписано. Ты ведь хотела знать о взаимодействии? Вот один из пунктов.       Оптимус продолжил путь, жестом призвав Еву следовать за ним.       Ничего другого, как последовать за Оптимусом, Ева не могла. И что это за чертовщина такая, где младший должен прислуживать старшему? Так ещё и серво раздвигать.       — Личное пространство, Оптимус. Я не истинный кибертронец, а человек, который морально может устать от постоянной компании с одним и тем же мехом. Мне нужно развеиваться, прогуливаться, — она загибает пальцы при перечислении каждого пункта, — узнавать все своими аудиосенсорами и оптикой, чтобы адаптироваться. И в большинстве этих случаев без тебя.       — Со мной, — настаивает Оптимус, — тебе опасно ходить по Кибертрону одной. Ты Бондмейт Прайма, и, значит, отныне цель для Десептиконов. Я не стану подвергать твой актив опасности. Заметь, Ева, я не ограничиваю тебя в потреблении информации. Библиарий дворца в твоём распоряжении. Датапады с доступам к архивам — тоже. В конце концов у тебя есть я: я научу тебя всему, чему смогу. Этого мало?       Это уже хотя бы что-то. Начать с малого было бы неплохой идеей, но этого казалось мало, хотелось поспешить и вырваться как можно быстрее, ускорить процесс. Но спешка всегда всё губит, а Ева итак в самом плачевном положении. Злить Оптимуса и получать за это было ещё хуже.       — Хорошо, этого достаточно.       — Я рад, что тебя, наконец, стало достаточно, — тон Оптимуса звучит совершенно нейтрально. Никто сторонний и не поймёт, о чём говорит мех. — Мы…       Оптимус был прерван пришедшим сообщением. Его вызывал Ультра Магнус с срочным докладом по новым территориям.       — Мы продолжим этот разговор. Прости, Ева, но мне нужно идти, — чуть притушил оптику, имитируя подмигивание, — ты же хотела одиночества? Но когда ты станешь достаточно интегрирована в наше общество, то станешь моим личным советником и по политическим делам. Я не хочу решать что-то без тебя.       Ещё хуже быть втянутой в эту политику, но тем не менее Оптимус показал, что хочет слушать её мнение. Ева хватает Прайма за манипулятор и тянет к себе в объятия. Не одному же меху хватать её тогда, когда ему пожелается? Ева кладёт манипуляторы тому на бёдра, прижимаясь своим животом к его паховой броне.       — Я буду в библиарии.       Оптимуса нужно замаслить, показать ему послушную Еву, чтобы он не следил за каждым шагом и постепенно верил в неё, как в равного себе автобота. А потом сбежать.       — Удачного совещания, — она машет манипулятором на прощание и идёт в сторону тренировочной площади. Обычно там можно было найти тренирующихся ботов, которых Ева видела ещё на Земле.       Оптимус ещё несколько бриймов смотрел Еве вслед, продолжая ощущать на себе её призрачные прикосновения. Как морок, как наркотические присадка… Прайм был по-настоящему зависим от Евы. От её добрых слов, обращённых к нему, и уж тем более жестов.       … и неважно, что по внутренней связи Оптимус ощущал приторно-сладкий вкус лжи и обмана. Его Ева вновь хочет поиграть? Это можно устроить. Всё же Ева не была бы собой, не продолжай она отчаянные попытки сопротивления его воли.

***

      Ева чувствовала его везде, даже когда вошла в тренировочный зал — там никого не было, кроме Уилджека. Отлично. Разрушитель, который идёт против правил ради своей выгоды; уважает Оптимуса, но не против какой-то маленькой пакости. А пакость являлась в том, чтобы помочь Еве с трансформацией.       — О, теперь мне обращаться к тебе «миссис Прайм»? — язвительный тон бота вызывает у Евы раздражение.       — Земные словечки в совокупности с твоим кибертронским не сходятся адекватно.       Уилджек бросает ей в ответ снова гудящий звук с примесью клацания — язык, который Ева так и не выучила.       — Я здесь, чтобы попросить о помощи.       — И что же приме Прайма нужно от простого слуги?       И как Рэтчет терпит его?       — Научи пользоваться Т-шестерней.       — Нет.       Ева сжимает манипуляторы. Тут уже не поиграешь со своей должностью, Уилджек являлся свободолюбивым ботом, Разрушителем, а у тех нет пунктика отвечать правилам. Полная противоположность Оптимуса.       — У тебя есть тот, кто научит тебя, — Уилджек разводит манипуляторы в стороны. — Только береги порт, я слышал, что Прайм не может сосредоточиться на чём-то, когда ты рядом.       — Как раз-таки в этом и проблема. Я хочу научиться, а не пострадать.       Оптика бота изучает Еву, сканирует свежий шов на животе. И какая ему-то выгода помогать ей?       — С тебя будет, — кидает бот и машет манипулятором на выход, где продолжалась тренировочная часть, только под открытым небом на высоте.       — Тут занимаются сикеры, сканируй одного, чтобы получить альтмод, — он кивает на нескольких ботов, что тренировались в воздухе. Им то Оптимус не запрещает летать, сволочь. — Твоя задача выключить оптику и представить. Визуализируй, как каждая наночастица твоего корпуса смещается. Представь свой окончательный вид и всё получится.       Звучало просто. Даже слишком просто. Ева сканирует истребитель.       — Ты должна увидеть высоту, — Уилджек толкает её ближе к перилам, чтобы Ева могла смотреть вниз со дворца Праймов, изучить территорию. — Ты же знаешь, что для летунов нужно рассчитывать траекторию трансформации и полёта?       А вот это было хуже. Ева бы долго тренировалась, чтобы увидеть разбег своей трансформации и сколько места оно занимает. Быстро к этому привыкнуть не получится, но попробовать можно. Фемма тушит свою оптику, пытается визуализировать этапы трансформации, но…       … но изменения не чувствует. Лишь дёргает своими крыльями, что вызывает смех. А после Уилджек просто толкает её в спину.       — Иногда лучший вариант научится — это учиться в экстренной ситуации!       Если Ева выживет, она убьёт Уилджека.       Доклад Ультра Магнуса у Оптимуса вызывает сдержанную радость. Кибертронцы, бежавшие от войны, рады вернуть, но условия, условия, условия… Между нейтралами, автоботами и десептиконами огромная идеологическая и временная пропасть. Чтобы изменить это, придётся отдать долгие ворны. Прайм не был уверен, что у его расы есть столько времени на препирательства.       Время от времени Оптимус обращался связью к Еве. Та чем-то была занята, задумчива. Но в какой-то момент всё изменилось. На клик Оптимус почувствовал чужое удивление, гнев, а после — ужас.       … и подорвался, вылетая из кабинета, оставив Магнуса удивлённо пялиться на пустое место, где кликом раннее сидел Прайм.       Ева не главная героиня, которая легко и просто в панике обретёт супер силы. Она проклинает Уилджека, проклинает свой выбор в учителе, проклинает Оптимуса, который решил сделать её летуном.       Она не трансформируется, падает дольше. Из-за страха ни одна функция, отвечающая за экстренную трансформацию, не работает: весь процессор был наполнен предупреждениями об опасности. И когда Ева тушит оптику, готовясь упасть и разбиться, её корпус резко взмывает в воздух.       Броня оказывается помятой из-за слабого металла; кажется, будто плечевой сегмент от удара вывихнулся. Когда фемма зажигает оптику, то видит, как взлетает вверх.       — У меня получилось!       Эйфория от полета заканчивается одним — под серво ощущается чужой металл, а после и голос.       — Никак нет.       Вехикон. Чертов вехикон её спас от падения и возвращает назад, на тренировочную посадку, где Ева помимо Уилджека замечает испуганный фейсплейт Оптимуса.       Первым делом хотелось трансформироваться и улететь, а не продолжать сидеть на чужом корпусе. Вехикон хоть и спас её, но такого рода прикосновения вызывали отвращение. Эмоции Оптимуса сейчас переполняли Искру.       Ева бросает раздраженный взгляд в сторону Уилджека. Она чуть ли не умерла окончательно.       — Что смотришь на меня? Я колёсник, как обучаются летуны я не знаю.       Боевые протоколы Оптимуса ревут от ярости. Хочется взять Уилджека за шлем — очевидно, пустой — и смять одним движением манипуляторов. Останавливает только то, что его Искра смотрит, и Прайм вовсе не хочет, чтобы она боялась его ещё больше. Именно поэтому Оптимус лишь кивает вехиконам, указываю на Уиджека, а после сухо приказывает:       — Увести. Посадить в карцер.       И больше Оптимус не обращает внимание ни на что: кидается к Еве, заключая её в объятья. Параллельно осматривает оптикой каждый сегмент корпуса. Выпускает штекеры. Нельзя верить только оптике, связи, или чему-то ещё. Надо проверять полностью.       — Открой разъёмы. Я подключусь и посмотрю состояние твоих внутренних систем.       Оптимус зол и на Еву тоже. Как она могла так рисковать? Если ей так хотелось полёта, то Прайм привлёк бы надёжного сикера, а не колёсного, да ещё и Разрушителя!       — Ева, я разочарован.       Вот так вот и помогай Еве. Уилджек выглядел удивлённым. Не то чтобы его впервые садят в карцер, будучи одиночкой он много где побывал. Прежде чем покинуть их с вехиконами, бот кинул оптику на Еву, отправляя краткое сообщение «ты должна».       Ева выглядит возмущённой и растерянной. Из-за неё пострадал Уилджек, а Оптимус выглядит в край взволнованным, раз уж выпустил кабеля для проверки.       — Система оповещает об вмятине на животе и вывихе плечевого сегмента. Больших повреждений нет, потому спрячь от меня эти щупальца.       Тогда Оптимус не отвечает: он за манипулятор тащит Еву в сторону, подальше от обрыва, а после разворачивает к себе, прижимает к честплейту. На кончиках штекеров мелькают электрические заряды, и Оптимус усиливает их, когда подносит к стыкам разъёмов. Ева ещё не научилась контролировать, правильно распознавая команды корпуса, поэтому с тихим щелчком закрывающие крышки уходят в пазы. Оптимус не медлил, тут же подключается.       Считывать информацию с Евы приятно. Почти что предварительная ласка, но боевые протоколы не дают насладиться этим. Ева не врала. Она была здорова, но всё ещё слишком слаба после операции.       — Ты бы не смогла так сразу трансформироваться. Даже Бамблби не смог, хотя он весь актив это делал. Ты понимаешь, Ева?       Перекачка информации ощущается интимно, Ева чувствует, как Оптимус лазает по её файлам, изучает ошибки, поломки, как касается практически каждого участка внутри и это… заводит.       — Но у него получилось, — Ева упирается манипуляторами в честплейт Прайма, чтобы иметь дистанцию. Нет, Оптимус должен только проверить её, никак не больше. — Попытка не пытка. Я не знала, что так выйдет. Но ты не трогай Уилджека, ладно? Это я попросила его помочь.       — Тогда мне тронуть тебя? — Оптимус злится ещё больше, когда видит, что Ева не понимает. — Приказать удалить Т-шестерню и крылья? Ева, ты должна понимать, что когда совершаешь ошибки ты, то страдают другие и я.       Прайм пресекает сопротивление, обнимая Еву. Матрица пытается глушить страх и ярость.       Тронуть её. Оптимус не сделает ей больно, так ведь? Ева может поиграть роль хорошей партнёрши, показать как сожалеет об этом, и как бы не желала того Ева — пожертвовать собой ради свободы Уилджека.       Манипуляторами Ева обхватывает лицевые сегменты Оптимуса и тянет на себя.       — Забудь о том, что случилось, Оптимус, — как бы Ева не пыталась изучать свой корпус, знать его так детально она не могла, потому попытки соблазнения у неё были… человеческие. Ева спускает манипуляторы на талию меха, задевает паховую броню, пуская туда лёгкий ток. — Можешь тронуть меня.       Но Оптимус лишь качает шлемом. Попытки Евы приласкать его действительно почти что отключают защитные механизмы. С большой неохотой мех отключает штекеры, но Еву не выпускает из манипуляторов.       — Я думал, что вот-вот потеряю тебя. Понимаешь? Я чувствовал твой ужас, — Оптимус хочет, чтобы Ева поняла его, а не столь безответственно относилась к своей жизни.       — Это уже произошло.       Ева опускает оптику. Это неловко, она чувствует себя ребёнком, которого отчитывают из-за того, что он разбил коленку, когда катался на велосипеде. Ева же каталась на вехиконе, пока падала с высоты. Почти идентичная ситуация. Но вот что отвечать Оптимусу, она не знала. Испытала страх? Да. Продолжать твердить о том, что ей было страшно? Возможно, это собьёт злость Оптимуса, и он начнет её успокаивать.       Ева ступает ближе, прижимается к нему всем корпусом и тушит окуляры.       — Прости. В следующий раз я попрошу профессионального бота помочь мне.       — Следующий раз наступит не скоро, — мех тушит оптику, мысленно делая пометку найти вехикона, спасшего Еву, и выдать ему награду, — именно поэтому нам стоит всегда быть вместе. Ты ещё слишком юна и… Глупа.       Оптимус знает, что это оскорбит Еву, но по его мнению на правду не обижаются.       В какой-то степени Оптимус прав. Поступок был недальновидный, но почему-то именно на Уилджека Ева была готова положиться. Возможно, не получилось просто потому что она… Ева. И просто кто-то сверху ненавидит её и забирает всю удачу.       — Мне нужно к Рэтчету, — шаг назад.       — Идём, — Оптимус не даёт Еве отстраниться слишком далеко. Нет, теперь он её просто не отпустит от себя, — после медотсека мы пойдём в нашу кварту. Это ясно?       Мех не ждёт ответа. Он ждёт покорности и покладистости. Тотального подчинения, но не из-за страха, а из-за любви.       Пока что высовываться и говорить про свое «я» нельзя было. Оптимус теперь её не отпустит одну, будет таскать куда угодно, главное, чтобы с ним. И только туда, куда ему нужно.       — Да, Оптимус.       Второго посещения Рэтчет не ожидал. Обычно Ева приходила с жалобами на поцарапанную покраску, небольшие вмятины, но с тем, с чем пришла фемма к нему, удивило дока. Особенно то, что причиной травм был не Оптимус.       — В следующий раз найди кого-то более компетентного для обучения, — Рэтчет нагревает помятый корпус, чтобы вернуть форму. — А ты, Оптимус, следи за ней. Меня вызывают в один пункт раненых на окраине Каона. Меня, возможно, заменит Нокаут.       Несмотря на тот факт, что Нокаут снял десептиконский знак, Оптимус ему, конечно, доверял намного меньше Рэтчета. Особенно Еву. Рядом с ней мех мог терпеть только старого друга и то не всегда.       — Мы будем ждать твоего возращения, — но оставить Еву совсем без медицинской помощи тоже было нельзя. Прайм жалел, что его познания в медицине так малы.       Осмотр у Рэтчета занял не так много времени, как всегда. Док вернул полностью власть над рукой Еве, и все ошибки, которые постоянным напоминанием всплывали в процессоре, исчезли. Теперь было предупреждение об малом количестве энергона. А это нужно обращаться к Оптимусу.       — Мы можем идти? — Ева поднимает оптику на меха.       — Если Рэтчет закончил.       Медик кивнул, и Оптимус помог подняться Еве с платформы, предложив свой манипулятор в качестве опоры. Задумчиво окинул взглядом сперва её, а потом и весь медотсек в целом.       — Спасибо, старый друг.       Путь до кварты был быстрым: Оптимус — и коды внутри него — требовали, чтобы Бондмейт, наконец, оказался в безопасности.       Как только за спиной Евы закрываются двери, она подходит к платформе. После столь активного дня ей стоило не только уйти в оффлайн, но и поживиться.       — Мои показатели почти на критической точке.       Из-за нового тела она часто забывала питаться — в человеческом организме это было проще, твой желудок просто предупреждал, что голодный, а тут нужно постоянно проверять свои датчики.       — Это ещё одна причина, по которой ты не смогла трансформироваться, — Оптимус не сбавляет поучительного тона, — тебе стоит лучше следить за собой, Ева, если ты утверждаешь, что самостоятельна.       Мех садится рядом с Евой на платформу, а после решительно кивает.       — Я не дам тебе чистый энергон. Солью свой.       — Куда уж больше впускать тебя?.. — бурчит тихо Ева. Оптимус пытается полностью заменить в её жизни, корпусе, абсолютно всё. Всё, что могло бы принадлежать Еве, постепенно наполняется Оптимусом. Даже коды, которые должны быть её, теперь имели частичку Прайма.       — Почему не чистый?       — Потому что при критическом заряде всегда заливают либо медицинский, либо уже переработанный энергон. Чистый энергон требует энергии, — мех тянет Еву к себе, а после и вовсе усаживает на колени, — опережая твой вопрос: медицинский не дам, потому что я не хочу.       Оптимус утягивает Еву в поцелуй, а через несколько кликов начинает сливать энергон через энергоприёмник. Это очень неудобный и экзотический способ: обычно использовались штекеры, но Прайм хотел пробовать по-разному.       Нечто горячее сразу же опаляет глоссу. Ева не может оттолкнуть Оптимуса, понимает, что передаваемый переработанный энергон приводит её системы в стабильную работу, но сам способ… её смущает.       Ева упирается в его честплейт, чтобы прекратить это, но не может остановить себя. Её глосса голодно врывается в энергоприемник Оптимуса, толкается внутрь, чтобы поглотить ещё больше энергона. Ева действительно была голодной.       Оптимус усмехается сквозь поцелуй. Ева как всегда борется с ним, но и оттолкнуть не может. Нет сил. Нет достаточной мотивации. Голод вещь страшная — это Прайм помнил с тех лет, когда наступил энергетический кризис в середине войны.       Вместе с тем медленно проходит и злость. Боевые протоколы отключаются окончательно, а осознание того, что Ева здесь, с ним и ничего не произошло укрепляется.       Манипуляторы, что покоились сначала на плечевых сегментах, Ева положила на аудиосенсоры Оптимуса. Она приподнялась над ним, нависла, чтобы проще было проникать сквозь дермы меха. Голод действительно делал всё противоположное тому, чтобы хотела сделать фемма.       Как только Ева хочет оттолкнуть его от себя, корпус сам прижимается. Как хочет убрать глоссу, та лишь глубже проникает, пока манипуляторы оттягивают шлем Оптимуса назад за антенны.       Прайм позволяет Еве делать на нём и с ним всё, что она захочет; от её движений коннектор начинает сильнее давить на паховую.       И при всём это Прайм не отвлекается от заправки Евы. В процессоре мех высчитывает проценты: Ева не сможет принять всё его топливо или даже часть. Она была намного меньше и слабее.       Поэтому, когда уровень энергона становится удовлетворительным, Прайм сам разрывает поцелуй.       — Теперь я буду заправлять тебя так… как можно чаще.       Ева слизывает остатки энергона со своих дерм, вытирает пальцем след на Оптимусе и садится на его колени.       Это было странно. Ева была будто голодным животным, что накинулась на столь примитивный способ передачи питания. Это всё Оптимус делает с ней. Она слезает с чужих колен и вздыхает. ЭМ-поле Оптимуса было закрыто, но из-за чёртового слияния Ева чувствовала, что Оптимусу это понравилось. Даже очень. И будь проклято её согласие стать Бондмейтами, ведь то, что пожирает сейчас процессор Прайма, пожирает и её, активирует эти чёртовы протоколы интерфейса.       — Я хочу от тебя спарков.       Оптимус облокотился о стену, отключив оптику. Ему не нужно было видеть Еву, чтобы наблюдать за ней.       — Нескольких.       Спектр эмоций бушует внутри: сначала Еве кажется, что ей послышалось; потом наступает понимание сказанного: страх, ужас вперемешку с теми эмоциями, которые испытывает Оптимус.       — Нет, — Ева делает шаг назад, желая увеличить дистанцию между ними.       Оптимус тяжело вентилирует, стараясь справиться с потоком негатива от Евы. Боевые протоколы почти запускаются, но мех из отключает силком: боя нет. Физического так уж точно.       — Почему?       — Потому что я не готова ни к спаркам, ни к тому, чтобы стать настолько близкой с тобой, — Ева обнимает свои плечи. Само осознание того, чтобы внутри неё развивались потомки Прайма, пугало. Каким будет выводок Оптимуса? — Мы ещё и дня не прожили как пара, а ты уже твердишь о детях. Нужно знать границы, Оптимус.       — Мы были «парой» и до связи, — Оптимус не спешит вставать. Ева выглядит потерянной и требующей поддержки, но он спугнёт её, если приблизится, — в отличие от родов на Земле, у нас этот процесс абсолютно безболезненный. Что же до готовности… Ты себя недооцениваешь.       — Нет, — она машет шлемом. Оптимус не слышит её, не хочет понять, что для человека, хоть и бывшего, это слишком серьёзный шаг, особенно для безответственной Евы. — безболезненно это или нет, но это слишком важный шаг, на который я не готова. Не хочу — тебе этого ответа должно быть достаточно.       — И всё же это будет. Вы ведь наверняка об этом уже разговаривали с Рэтчетом? Я могу в любой момент зажечь в тебе новую Искру, и ты ничего не сделаешь с этим.       Меху не нравится ставить Еве условия или угрожать, но порой это единственное, что можно с ней сделать. Порой по-другому она не понимает.       — Рэтчет сказал, что для заискрения мы оба должны этого хотеть.       Ева накрывает манипуляторами свой живот. Чтобы кто-то был там? Нет, ни за что, она ни морально ни физически не готова выносить потомка Оптимуса. Она ещё не настолько сломалась, а если и забеременеет — кем же она станет? Безвольной куклой, которая должна играть любящую партнёршу? Оптимус хочет этого. Ева же нет.       — Я устала, — Ева аккуратно шагает к меху, что сидел на платформе. Больше всего в жизни Евы её раздражала зависимость от защиты Оптимуса. В моменты, когда он делает ей больно или плохо, она всё равно возвращается к нему в объятия, чтобы почувствовать себя, как за каменной стеной.       Вот и сейчас фемма садится на платформу рядом и кладёт шлем на плечо Оптимуса.       — Ты захочешь, — Оптимус включает оптику, переводя задумчивый взгляд на Еву, — можешь лечь отдыхать. Оффлайн ещё никому не вредил. Особенно после такого дня.       Прайм склоняет шлем в сторону Евы. Вслушивается в тихий гул её механизмов.       — Кого бы ты хотела: фемму или меха?       Как она ненавидела то, что её тело подчиняется Оптимусу, как голос сам прорывается, даже когда оптика тухнет, чтобы уйти в оффлайн, и вместо неё отвечает желание Оптимуса, которое заполняет полностью её Искру.       — Кого хотел бы и ты, — она звучит тихо, покорно, как хотел того Оптимус. И Ева это ненавидит.       — Это мой ответ, — Оптимус мягко усмехается, оставляет поцелуй на шлеме Евы, — давай попробуем после того, как ты отдохнёшь? Я думаю, что у нас получится сразу.       Ответ так и не приходит. Ева внутри ликует, что вовремя у неё получается отключить вокалайзер. И она, наконец, спустя столь долгое время уходит в оффлайн.       Без каких-либо сновидений, просто в пустоте с переполняемыми эмоциями, которые не принадлежали ей. Пока в ней течёт энергон Оптимуса, пока их связь ещё свежая, Ева не была собой.       И это лишь больше удручало. Как она сбежит, если её всё больше тянет к тому, кто причиняет боль? Последние мысли, что заполонили процессор, исчезли. Ева ушла в оффлайн.       Оптимус же не хочет уходить в оффлайн, поэтому молча наблюдает за сном Евы. Охраняет его, как охраняли собаки на Земле дома своих хозяев.       Понимание того, что всё это спокойствие напускное и временное, травит разум. Прайм хотел бы, чтобы всё было по-другому, но так уже не будет никогда. Только если Ева сама перестанет противиться всему, что он ей говорит.       И она, конечно, перестанет. У его Евы уже давно не было выбора.