Ева не знает, как долго была в оффлайне, но выходит из него она слишком шумно.
К тому, как резко запускаются все системы, Ева привыкнуть не может. Оптика зажигается быстро, так же как и проявляются предупреждения: конечности долгое время были в одном положении, потому требовали их разработать. Ева ненавидела свой слабый корпус.
Похоже, Оптимус переложил их в более удобное положение. Тот, как всегда, смотрел на неё, изучал. И почему Ева раньше считала это комплиментом и заинтересованностью в себе? Теперь это больше походило на сталкеринг. Ах, да. Это он и был.
— Ты не спал, — констатирует она.
— Да, — мех нежно проводит ладонью по брюшным сегментам Евы, — ты прекрасна, когда в оффлайне. Но только когда ты в сознании, ты ещё более невероятна. Твои жесты, взгляд, ЭМ-поле. Подобно земным бурям.
Мех целует Еву в плечо.
— Как ты себя чувствуешь?
Намёк, который Оптимус делает, Ева понимает сразу: тот подготавливает почву, располагает к себе, чтобы выполнить то, про что они разговаривали перед сном.
И Ева кричит глубоко внутри, потому что это работает: она снова плывёт от хороших слов и нежных прикосновений.
— Ты меня подкупаешь, — она поворачивается набок, чтобы смотреть ровно на фейсплейт меха.
— Я беспокоюсь за твоё состояние. Тебе нужна новая энергия? Может, ты хочешь ещё отдохнуть? — Оптимус ластится к Еве.
Да, он был прав. Ему её всё ещё до ужаса мало, даже когда она целиком и полностью принадлежит ему.
— Нет, я чувствую себя вполне окрепшей и полной сил.
Поведение Оптимуса странное, но тем не менее милое, особенно его попытка добиться её нежности. Даже такому, как Оптимус, она нужна, и Ева, ведомая неизвестно чем, поддаётся и даёт ему эту нежность. Обнимает его за шлем и притягивает к своему честплейту.
— Ты можешь поспать.
Оптимус слышит тихую вибрацию Искры Евы. Невероятный звук. Любимый звук Оптимуса.
— И ты никуда не уйдёшь? Ты будешь здесь, когда я проснусь?
На такой вопрос Ева может лишь посмеяться. И куда она уйдёт? Оптимус теперь навсегда запечатлен под её корпусом, даже его имя было выжжено на её бедрах, так как она сбежит?
— Конечно, буду.
— Спасибо, Ева.
Оптимус отключает оптику, смахивает уведомления. Магнус интересовался, в порядке ли Прайм. Конечно, да. Рядом со своим Бондмейтом нельзя быть несчастливым.
Оптимус не помнил, когда в последний раз позволял себе полный цикл подзарядки. Это было очень давно. Но и сейчас долго оффлайнить не хочется: хочется провести свободное время с Евой.
Теперь Оптимус был в отключке, а Ева, которая имела бы возможность полазить по кварте без чужого внимания, была в крепких объятиях. В своеобразной клетке. Как и всегда было с Праймом.
Кибертронцам не снятся сны в человеческом понимании. Процессор не перерабатывает во время забытья информацию, генерируя гротескные образы.
И всё же в оффлайн Прайм видел Еву. Связь стала причиной того, что он продолжал чувствовать и смотреть на её прекрасный образ. И, конечно, ощущать физически. Ева была с ним. Ева и правда никуда не ушла.
Несколько минут Ева пыталась пролистать свою карту памяти: ни одно воспоминание не было без Оптимуса, на каждой картинке мелькал мех. Где он помогал ей, где он читал для неё, где он брал её. Самоанализ не помогал от слова совсем.
Оптимус в оффлайне выглядел привлекательнее. Не трогает её, не лезет в саму Искру, и Еву это делает счастливой. Вот бы так всегда.
Шли джооры. Оптимус продолжал пребывать в состоянии оффлайна, плыть среди нескончаемого двоичного кода — и чего-то ещё, куда более глубинного. Но всё равно или поздно заканчивалось. Закончилось и пребывание во сне: мех почувствовал движение под собой, тут же активируя оптику.
— Куда ты, моя Искра?
— Размяться, — с одной стороны это правда, Ева не может долгое время находиться без дела. — И осмотреть, что ты тут собрал, — она указывает за свою спину, где вдоль стены находились стеллажи с датападами.
Оптимус нехотя отодвигается в сторону, давая Еве возможность действовать так, как она пожелает. Мех чувствовал себя хорошо. Подзарядка пошла на пользу: многие ошибки, которые Оптимус почти что считал родными, исчезли.
— Здесь мои личные датапады. Те, что я читаю. Художественная литература, поэзия. Несколько научных работ, — Прайм перезагрузил воколайзер: тот звучал слишком тихо и нестройно.
С платформы Ева сбегает быстро. Серво держат ещё плохо, но быстро возвращаются в строй.
Вот как, в кварте последователя Праймуса лежат не важные файлы, а просто книги для развлечения? Это показывало, что Оптимус не хотел сюда переносить свою работу.
Литература — это хорошо, когда Ева выучит кибертронский, она хоть что-то возьмёт тут почитать.
— На Кибертроне есть аналог свиданий?
От вопроса Евы проц наполнился приятными воспоминаниями того вечера… Одного вечера. Одного. Их можно было бы сделать ещё много, не так ли? Теперь нет ограничений ни в чём.
— Полного аналога нет. Но кибертронцам ничего не мешает проводить время вместе так, как они хотят.
— Тогда давай устроим?
Ева двигается к стеллажам. Голос Оптимуса был прекрасным, почему бы не попросить его почитать какую-то историю, пока Ева сидит у окна и пьёт местный алкоголь? Тогда бы она расслабилась, возможно, под воздействием градуса смогла бы относиться к Прайму лучше. Спастись в алкоголе теперь казалось хорошей идеей.
— Конечно, Ева.
Оптимус корит себя за то, что не додумался до этого раньше. Он был так занят возрождением и восстановлением Кибертрона, что будто бы забыл всё, что учил на Земле.
— Можем прямо сейчас. У меня нет других дел.
Были, конечно. Были, но Прайм делегировал их Магнусу. Всё подождёт, потому что у Кибертрона совсем скоро может появиться спарк самого Прайма, рождённый впервые за миллионы лет.
Если до этого Ева думала, что может отвлечь меха от недавнего разговора, то сейчас, видя, насколько воодушевлённо выглядит Прайм, она поняла одно — Ева вырыла себе могилу своими же руками.
В процессоре мелькали мысли Оптимуса, а Искра дрожала в ожидании
чего-то. Чего конкретно Ева понять не могла, хотя, безусловно, догадывалась.
— Мы можем пойти куда-то, — она смотрит в окно, где расстилается столичный пейзаж. Они здесь недолго, но всё быстро оживало и восстанавливалось. — Либо же остаться здесь, чтобы ты мне что-то прочитал. Как вы развлекаетесь? Помимо просмотров драки на арене и патрулирования. В жестокости я не заинтересована, если у вас это считается романтикой.
— Давай останемся здесь, — Оптимус поднялся к платформе, подойдя к стеллажу. Задумчиво посмотрел на датапады, — что ты хочешь послушать?
Оптимус не хотел выходить из кварты. Воспоминания о возможной гибели Евы были ещё слишком свежи. И чем только думал Уилджек?..
— Если бы я знала, что там написано, то ответила бы тебе.
Выбирать литературу было всегда трудно, особенно когда перед тобой нет разноцветных сверкающих обложек, названий книги и описания к ней. Перед Евой просто был стеллаж с однотипными датападами.
— Возьми на свой вкус.
И пока Прайм будет ломать шлем, что же почитать ей, Ева с удовольствием займёт место у окна — то подобие стула, которое установил ей Оптимус, единственное место, что вызывало интерес в фемме помимо платформы.
Оптимус тянет манипулятор к стеллажу, но сам неотрывно следит за движениями Евы. Его фемма точно переняла все повадки сикеров: грация, раскованность в движениях. Ева была идеальной, и он смог подобрать ей великолепный корпус. Видеть то, как Ева сидит в его кварте, на Кибертроне, не сжигаемым войной — разве это не то, к чему он стремился всегда? Да, это именно оно.
— Хорошо, моя Искра, — Оптимус берёт то, что любит и чтит всей Искрой — легенду о первых Праймах.
Спокойствие за окном тушит бурю эмоций внутри. Ева успокаивается, когда следит за размеренной жизнью там, внизу. Однажды, возможно, и она будет, как обычный гражданин, рассекать небо для того, чтобы размяться, без страха, что за ней гонится Оптимус. Будет звеном общества — важным звеном — не зависящим от звания и того, кем является её партнёром.
Мечтания были слишком сладкими на вкус, отдавали горечью на кончике глоссы. Недосягаемые, потому что рядом садится Оптимус, напоминает о своём существовании и не даёт насладится спокойствием.
— Что ты хочешь мне прочитать?
— Легенду о Праймах. Сборник, — Оптимус зажигает экран датапада, задумчиво смотря на текст. Всё из написанного он знает сам — Матрица тому виной, — не все Праймы были идеальны. Но первые, порождённые Праймусом, создали нас, как цивилизацию. Я люблю, читая это, вспоминать, что не абсолют. Титул не делает меня идеальным. Я совершаю ошибки. Но порой забываю об этом.
Теперь Прайм смотрит на Еву и в процессоре бьётся лишь одна мысль: а фемма перед ним — это не самая его большая ошибка?
— Когда ты сознаешь, что сделал ошибку, что ты с ней делаешь?
Ева бросает взгляд на Прайма. Она чувствует сомнение Оптимуса, чувствует, как впервые в его процессор прилетает мысль, и Ева понимает, какая.
— Я твоя ошибка, — пробуя эти слова на вкус, Ева не чувствует ровным счётом ничего. Ни радости, ни горя. — Не переживай, люди часто задумываются насчёт отношений. Не зря ли они начали это, зачем вообще они вступили. Но никогда не поздно отступить, если ты того хочешь.
Оптимус чуть приподнимает уголки дерм.
— Ты стала лучше пользоваться связью, но ты меня неправильно поняла. Моей ошибкой является то, что я не делал всё правильно с самого начала. У меня есть всё, о чём я мечтал: ты мой Бондмейт, ты со мной, но одновременно с тем ты очень далеко от меня. Это моя ошибка. Поэтому сейчас я стараюсь сделать всё, чтобы мы были как можно ближе.
Это можно было сделать до того, как Оптимус насильно сделал её кибертронцем. Когда в порыве агрессии чуть ли не придушил её, и теперь жизнь Евы наполнена не спокойствием, а желанием сбежать и вернуть тело. Второе уже маловероятно.
— Что случилось, то уже случилось, — она пожимает плечами.
— Да, это так, — Оптимус задерживает взгляд на брюшных пластинах Евы, — итак, легенды…
Оптимус читает не просто на кибертронском — он читает на древнем языке, на котором уже давно никто не говорит, кроме него. Он знает, что Ева не понимает, поэтому иногда — в перерывах между чтением истории — возносит Еву. Просто потому что не может протянуть и джоора без этого.
Ева слушает его, на удивление, внимательно. Тот новый язык, который Ева ни разу не слышала, звучал приятно, на удивление. Особенно, когда это зачитывал сам носитель языка.
Прайм не прерывал чтения, изредка смотря на Еву. На её расслабленную позу, совершенно открытую и доверчивую. Жаль, что в её Искре не было места для этих чувств.
— … дальше идёт одна из тех легенд, которую я хотел бы тебе не зачесть, а рассказать. Ты не против? Я люблю обсуждать прочитанное.
Ева вытягивает манипулятор, приглашая Оптимуса к разговору. Впервые за долгое время она расслабилась, посмотрела на меха, как на обычного партнёра. Как будто у них долгие хорошие отношения, а в этот вечер они могут стать ближе.
— Я слушаю.
— Это история любви Солус Прайм и Мегатронуса Прайма, — мех открыто любовался Евой, — Мегатронус считается падшим Праймом. Он был изгнан другими за страшное деяние. Солус являлась лучшей кузницей Кибертрона. Именно она создала Звёздный меч, апекс броню, Молот… и Реквием бластер. Очень мощное оружие. Обладание им стало камнем преткновения с отношениях между Солус и Мегатронусом. Он должен был вернуть оружие после победы над Юникроном, но не сделал этого. В конечном итоге он её убил в порыве ярости.
Оптимус умолк. Чужие воспоминания — такие далёкие — проносились перед оптикой.
Чем-то напоминало историю с Элитой. А теперь они находятся в схожем сценарии: Оптимус влюблён в Еву до сумасшествия — она же чувствовала что-то напоминающее влюбленность. Или это были не её чувства?
— Но любила ли она его?
— Я… — Оптимус замер. Вопросы был неожиданным. — Я не могу знать об этом. Не все воспоминания попадают в Матрицу. Думаю, что, да. Она старалась оградить его от той власти, к которой он не был готов. Это был смелый и правильный поступок.
— А если она не любила его так, как он её? — Ева жадно поглощала ту информацию, которую ей дал только что Оптимус. Если через историю других ей получится донести до Оптимуса реалии их отношений, то оно того стоит. — Что, если она погибла от рук того, кого не любила и это его злило? Злило так, как злит тебя, когда ты осознаёшь, что я не люблю тебя.
— Мы не можем знать этого, моя Искра, — Оптимус покачал шлемом, — но я понимаю, к чему ты ведёшь. Всё ещё боишься, что я дезактивирую тебя?
Мех задумался, может ли он это сделать. В какие-то моменты актива с Евой он был на грани — это правда. Вечные отказы изматывали, поднимая из глубины кодов самое тёмное. Но дезактивировать — это одно, а жить с этим — совсем другое.
Слишком спокойно он задаёт этот вопрос. Слишком уверен в том, что остановит себя в любой момент, когда дойдёт до критической точки.
— Я не боюсь, я знаю это. Ты можешь твердить, что никогда не сделаешь это, что остановишь себя, но в те моменты ты просто не видишь себя со стороны. Ты весь становишься таким… Похожим на человека.
— Но ты всегда хотела, чтобы я был больше похож на человека. Почему теперь это плохо? — искренне недоумевал Оптимус. — И я никогда не убью тебя, Ева. Ты моя Искра, часть меня, моя любовь… Умрёшь ты — за тобой умру и я. Я не самоубийца.
Оптимус придумывал другие доводы, учитывая то, что прошлые Еву не впечатлили.
— Эгоист, — фырчит Ева и отворачивается.
Каждый раз новое оправдание. Каждый раз Оптимус переписывает всё по-своему. Каждый раз Ева не хочет просить помощи или спрашивать у меха что-то, потому что не верит ему. Не верит тому, что он может ей сказать.
— Я хочу на улицу, — фемма поднимается на серво. Стоит проветрить шлем, поискать другое общение, расслабиться. — Одна.
— Нет, — Оптимус выключает датапад, убирая его в сторону, — ты не пойдёшь. Ты ещё не заискренна. После этого ты тем более не выйдешь на улицу одна. Там опасно. Там много бывших десептиконов. Я хочу им верить, но не могу, особенно когда у них есть цель в виде слабой тебя.
Порой Оптимусу кажется, что ему надоело повторять одно и то же. Но всегда так и выходит, что, да, кажется. Для Евы он готов повторять простые истины ворнами.
— Я имела ввиду, что со стражами.
Заискрена. Заискрена! Еве это не послышалось? Оптимус хочет заискрить её, хоть она и против этого?
— Я тебе уже сказала, что не готова. И пока я не соглашусь, этого не будет.
— Будет, — Прайм резко поднялся, а после почти потащил упирающуюся Еву за манипулятор к платформе, — и будет прямо сейчас. Ты всегда боишься, Ева. Это надо прекратить.
Оптимус не хочет, но случайно кидает Еву на платформу слишком грубо. На клик мех хочет прерваться и извиниться, но быстрый анализ Евы показывает, что повреждений нет. Что ж.
— Нет! — Она толкает меха в честплейт своими манипуляторами, стараясь оттолкнуть от себя. — Только посмей это сделать, Прайм, и я возненавижу тебя до самого последнего нейрона в своём корпусе.
Места много, сила, которой с ней делился Оптимус через Искру, позволила сорваться с места и побежать к двери. Оптимус никогда не блокирует её, никогда не закрывает их в кварте, потому что… доверяет. Или делает вид.
Ева более быстрая и манёвренная — это так, но у неё мало опыта. Мало опыта в управлении собственным корпусом, мало даже базовых протоколов. Именно поэтому мех успевает настигнуть Еву прямиком у дверей и схватит за талию, а после и вовсе перекинуть через плечо.
— Я не хотел так, но ты не оставляешь мне выбора, моя Искра, — Оптимус выходит из кварты, вновь — в который раз за цикл — направляясь в медицинский отсек. Надеется, что Рэтчет ещё никуда не уехал, а даже если так, то хватит и Нокаута.
Свобода не так долго мелькала перед оптикой; но если Оптимус считает, что Ева слаба, то это не значит, что в ней нет той злости, которая позволит ей причинить вред меху.
Те когти, что были дарованы её новому корпусу, помогли. Ева не знала, где ей стоило схватить, чтобы причинить боль Оптимусу, но она постаралась на славу, чтобы на спине меха не осталось чистой краски вообще. Зазвучал противный скрип металла, искры шли от соприкосновения когтей. Ева пыталась дотянуться до важных проводов и шейных магистралей, которые Оптимус открыл ей.
Оптимус встряхивает Еву, в проц поступают неприятные ошибки. Это не больно — физически нет. Но внутри Оптимуса разрывает от негативных эмоций: своих и чужих.
— Хватит вести себя как малый спарк, Ева! — мех почти что влетает в медицинский отсек, заставляя Рэтчета оторваться от работы.
— Что случилось? — медик подрывается с места, оставляет свою деликатную работу на потом. Оптимус выглядел раздраженным. Рэтчет уж молчит про его ЭМ-поле, что стало так легко читаться.
— Именно поэтому у нас не может быть детей, Оптимус! — Ева хватает того за лицевые щитки и заставляет посмотреть на себя. — Я возненавижу тебя, твоего выродка и всё, что будет связано с тобой, если ты это сделаешь. Я убью всё, что находится внутри тебя и то, что будет во мне. Только. Если. Ты. Посмеешь. Сделать. Это!
Оптимус неумолим. Он спокойно встречает взгляд Евы, и лишь синяя оптика темнеет.
— Хочу спарка от Евы, — поясняет Прайм, игнорируя борьбу и поток оскорблений, — она не хочет. Сейчас мы сольёмся, и я хочу, чтобы ты сразу проверил, зажглась ли новая Искра, Рэтчет.
Он не слышит её криков, не реагирует на её действия. Оптимус сделает с ней эти ужасные вещи и тот, кого Ева хотела считать своим защитником, поступает с ней ещё хуже, чем мог бы кто-либо другой.
Омыватель стекает по щекам незаметно для самой Евы. Теперь она чувствовала слабость и собственную беспомощность.
— Оптимус, это неразумно, — вступает Рэтчет, но как только видит взгляд меха, сразу отступает. — Для заискрения должно быть желание у обоих.
— Оптимус, не делай этого, умоляю… прекрати, мне страшно, — Ева хватается за его шлем.
— Я знаю, Рэтчет, — только сейчас Оптимус понимает, насколько
устал. От постоянной нелюбви Евы, от её отношения к себе. Но после того, как у неё появятся обязанности в виде спарка, то и на сопротивление станет меньше времени, — и тем не менее это возможно. Мощностей моего корпуса хватит. К тому же, мы с ней уже связаны. Тебе ли не знать, что я и один могу. И принеси, пожалуйста, фиксаторы.
— Нет, Рэтчет, умоляю тебя, не делай этого, не будь соучастником этого безумца!
Но как бы Ева не молила, Рэтчет поступает так, как сказал ему Оптимус. Не подчиняться Прайму было противозаконно. Ева чувствует, как её манипуляторы хватают и фиксируют над головой, как какого-нибудь преступника.
— Прости, Ева, но если сам Прайм желает потомков, то это настоящее чудо — возможность породить новую Искру спустя так много эонов войны.
Оптимус благодарно кивает старому другу. По его ЭМ-полю понятно, что он тоже недоволен сложившейся ситуацией, как и Прайм, как и Ева. Но он не сопротивляется. Этого много стоит.
— Это не больно, Ева, — Прайм старается успокоить Еву, садясь рядом с ней на платформу, — ничего из того, что предстоит, не больно. Тебе не о чем волноваться.
По внутренней связи Оптимус посылает Еве волны любви, сожаления и мольбы.
Связь, что соединяет их, успокаивает попытки Евы агрессивно избежать того, что уже суждено случиться. Единственное, что остаётся — страх и беспомощность.
— Оптимус, пожалуйста, давай оттянем это, — Ева поднимает мокрый фейсплейт на меха, хочет коснуться его, чтобы показать, что она нуждается в нём сейчас. — Прошу, Оптимус, дай нам время, умоляю, я обещаю, что соглашусь, но не сейчас
— Потом ты найдёшь очень много отговорок, Ева. Я знаю тебя. Ты хочешь сбежать, — Оптимус проводит ладонью по брюшные пластинам Евы, будто пытаясь понять прочность металла, — со спарком это будет сложнее сделать, не так ли? Да ты и сама не захочешь уходить. Ты просто не знаешь свой потенциал. А теперь, пожалуйста, открой честплейт.
— Я не оттягиваю, Оптимус, если и делать спарка, то лучше уж будучи в хороших отношениях. Ты же сейчас… сейчас портишь всё.
Ева ненавидит себя, ненавидит корпус, который ей подарил Оптимус, потому что по его приказу что-то внутри щёлкает, и процессор отдает команду открыть честплейт. Металл уходит в пазы, чтобы раскрыть не особо защищённую камеру Искры. Та дрожала также, как и Ева. Или это был лишь визуальный обман.
Оптимус жестом приказывает Рэтчету найти нужные приборы. Если с первого раза не выйдет, то Прайм попытается ещё. И ещё.
И ещё.
— Мы в хороших отношениях, Ева. Ты такая послушная, — Прайм проводит кончиком пальца по камере Искры Евы, — давай, Ева. Возжелай этого также, как хочу этого и я. И всё пройдёт быстро.
Ева не хочет. Ненавидит эту мысль, не позволяет ему сделать то, что так нужно Оптимусу.
— Я не хочу.
— Ева, тебе нужно, — Рэтчет подключает сканер, чтобы следить за состоянием Евы, если та уйдет в стазис от переизбытка эмоций. — Я подключил датчик фиксирования новой Искры. Если у тебя получится, он запищит и покажет заискрение. Это… даст новую надежду.
Оптимус тоже открывает свой честплейт, обнажая Искру. Обычно слияние или искрение происходило после коннекта, на пике удовольствия, но Оптимус не хочет интерфейса. Как, впрочем, и Ева.
Мех нависает над Евой, вглядываясь в её фейсплейт. Боится. Плачет. Это плохо, но есть вещи, которые Ева поймёт только потом. И эта одна из них.
Прайм подаётся вперёд, и их Искры соприкасаются. В этот раз это не приносит удовольствия. По воле Оптимуса запускаются древние коды, которые он никогда не использовал, как и многие другие кибертронцы.
Слияние идёт тяжело. Внутренне Ева отчаянно сопротивляется и это мешает и очень сильно. Но Прайм не сдаётся.
Сопротивление, которое ставит Ева, быстро ломается. Ломается оно лишь потому что в процессоре мелькают картинки мечты Оптимуса — маленький спарк, что так похож на них обоих.
И это топит её Искру на короткий миг. Эта чёртова связь передаёт ей полностью эмоции Оптимуса: злость, что Ева не любит его так сильно, как он её; желание связать их спарком; счастье, когда он смотрит на неё — даже в этой ситуации. Её Искра принимает это желание Прайма.
Формировать новую Искру в чужом корпусе трудно. Кибертронцы — это не Оллспару и не Праймус. И всё же это возможно и это получается.
Мех наслаждается тем, как коды Евы принимают его и как появляется нечто третье. Ещё неоформленное до конца, но явственное и живое.
Датчики пищат, и Рэтчет, будь он кинут в плавильни, видит на экране сигнал от новой Искры.
— Праймус, появилось! — насколько бы он не понимал, что этот момент должен быть интимным для двух трансформеров, сдержать своё восхищение от этого он не мог. — В корпусе Евы появилась новая Искра, Оптимус. У тебя получилось.
Ева тушит свою оптику. Получилось. В ней теперь есть новая Искра?
Получилось?
С первого раза?
Оптимус поворачивает шлем к мониторам, всматривается в них… И не может сдержать счастья.
Теперь он не только видит, но и чувствует новую Искру. Совсем слабую и маленькую, но она уже есть.
Мех отстраняется от Евы, с неохотой закрывая честплейт. Оставляет поцелуй на её Искре.
— Спасибо, Ева. Ты делаешь меня счастливым.
Честплейт Евы закрывается не разу. Та, лёжа на платформе, до сих пор пыталась понять то, чему так радовались два меха: она и новая Искра. Новая Искра сейчас в ней. Оптимус не знал, получится ли это с первого раза, он волновался, испытывал возбуждённый интерес и счастье. Это Ева чувствовала, когда соприкасалась с ним Искрами. И теперь Рэтчет говорит им это.
У них будет спарк.
Честплейт закрывается тихо, Ева вентилирует системы, чтобы успокоиться.
— Отпустите меня, я хочу назад.
— Перед этим, пожалуйста, успокойся. Ты зла, я знаю, — Оптимус печально улыбается, — но я не хочу, чтобы в порыве гнева ты навредила себе или спарку.
— Оптимус, я ничего другого, кроме как закрыться от всех вас, не хочу.
Ева дёргается в порыве злости, но фиксаторы на манипуляторах лишь оставляют вмятины. В процессоре выскальзывают привычные предупреждения о поломках, но Ева смахивает их в сторону.
— Не будь сейчас напорист, — Рэтчет отключает экраны. — Будь внимателен и спокоен, если ты навредишь Еве, есть большая вероятность того, что Искра в ней ослабнет. Они зависят друг от друга, но основным поставщиком силы и питания являешься ты, потому если ты зол на Еву — успокаивайся. Новая Искра считывает тебя, как и Ева.
— Я понимаю, старый друг.
Оптимус берёт Еву за плечи, крепко прижимая к платформе. С неудовлетворением замечает свежие вмятины. Ева себя совсем не бережёт.
— Я полностью контролирую себя, но Ева — нет. Ты сможешь ввести ей успокоительное, не навредив спарку?
И снова всему виной Ева. В одном корпусе сидит одновременно органика с глупым мышлением, а с другой стороны та, кто породит новую нацию Кибертрона. Поэтому Рэтчет глотает все выходящие из энергоприёмника ругательства, и вводит в трубы Евы успокоительное.
— Она побудет в таком состоянии около цикла. Но если ты введёшь ей новую партию энергона, то препарат очистится в течении нескольких джооров.
Как бы Ева не настраивала свои аудиосенсоры, всё воспринималось так, будто она где-то глубоко под водой, а Оптимус пытается её спасти. Свободными от оков манипуляторами Ева тянется к фейсплейту меха, пытается ухватиться за него, но манипуляторы лишь с громким стуком падают на платформу. Слишком тяжело было думать и двигаться.
Оптимус кивает, внимая рекомендациям Рэтчета. Берёт Еву на манипуляторы, прижимает к себе. Ева кажется такой беззащитной… даже больше, чем во время нормального сна.
— Спасибо, — Прайм бросает лишь одно слово, а после выходит из медотсека.
Уже в кварте Оптимус кладёт Еву на платформу, а сам садится на пол рядом с ней. Возможно, он немного солгал Рэтчету: Искру пожирает боль. Только чья? Его или Евы?
Ева не видит ни кошмара наяву, ни чего-то хорошего, но что-то пожирает её также, как и Прайма. Возможно, это был страх того, что Ева ничто рядом с Праймом. Что её слова равняются нулю по сравнению с его словами.
Ева кусает дермы в отчаянной попытке не пустить омыватель снова. Она повелась на нежность Оптимуса, стала зависима от его хорошей стороны и теперь платит по счетам.
— Я ненавижу тебя, — шепчет Ева, а после отворачивает шлем. Хотелось снова уйти в оффлайн, либо же лучше — сразу в стазис. Или умереть.
— А я люблю тебя, — Прайм звучит глухо, совсем не так, как всегда, — и моей любви хватит на троих.
Слова о ненависти выворачивают Искру на изнанку. Это больно, но это то, что происходит. Остаётся лишь смириться и действовать дальше.
— Всё будет хорошо. Ты большая молодец, Ева. Я восхищаюсь тобой.
Лёгкая похвала, что должна ничего не значить для Евы, зажигает Искру. Снова эти проклятые эмоции, снова она чувствует Оптимуса, снова она хочет этой защиты, на которую повелась.
— Мне страшно, — Ева поворачивает шлем обратно к Оптимусу и слабо двигает манипулятором. — Зачем ты это сделал, Оптимус?
— Потому что люблю тебя. Люблю, и хочу, чтобы у нас были спарки. Мы ведь Бондмейты. Это нормально, когда Бондмейты хотят зажечь новую Искру, не так ли? На Земле также.
Оптимус поворачивает шлем к Еве, а после целует манипулятор своей Искры. Каждый сегмент, каждую пластинку. Ничего не оставляет без внимания.
— Не бойся ничего. Ни меня, ни чего-то ещё. Просто делай так, как я прошу, и у тебя всё будет хорошо. Но для этого мне нужна твоя любовь. Понимаешь?
— Но на Земле к ребёнку нужно быть готовым, — Ева следит слабо мигающей оптикой за движениями меха, боится, что тот может дёрнуться и разозлиться, — и я не готова к тому, чего хочешь ты. Я ещё молода и глупа, именно поэтому просила время. Чтобы привыкнуть к тебе, привыкнуть к этой жизни, а ты повёл себя как… как последний засранец. Сделал импульсивный поступок и теперь ждёшь от меня благодарности и принятия своего положения.
Она громко гудит системами и тушит оптику.
— Хорошо, я приму твой выбор. Но то, что появится на свет, будет только твоей ответственность, Оптимус. Я подарю тебе жизнь, но в отместку хочу свободу. Теперь решать тебе.
— Что ты такое говоришь, Ева? Ты вообще слышишь себя?
Прайма просит о свободе… Его собственный Бондмейт!
— Нет, Ева. Ты мне уже подарила себя. Подарила жизнь. Подаришь и общую вечность вместе.
— Свободу действий и слов, Оптимус. Я хочу, чтобы ты считался с моим мнением и прислушивался к нему.
Ева чувствовала себя старшей в такие моменты. Оптимус вёл себя как импульсивный ребёнок, у которого забирают право выбора, и он отыгрывается на тех кто слабее; но это всего лишь Дефект. И если Еве нужно научиться справляться с этим вирусом, то она будет это делать, чтобы однажды стать свободной.
— Если хочешь, чтобы я действительно стала твоим Бондмейтом, я хочу уважения. И ты получишь всё, что так хочешь.
Ева сломлена. Ева понимает, что она — расходный материал. Что она — игрушка в манипуляторах Оптимуса, его любимая Ева.
— Но ты свободна, Ева, — почти болезненно шепчет Прайм, — ты просто не понимаешь, что такое настоящая «несвобода». Несвобода — это когда у тебя нет корпуса, а только голая Искра, заключенная в тюремную камеру. Привычная практика этой войны. Несвобода — это когда мнемохирурги переписывают твой разум, удаляя и изменяя воспоминания. Вот это несвобода. Вот это неуважение. Меня ты не посмеешь обвинить ни в чём подобном.
— Но сейчас не идёт война, лишь послевоенный режим, в котором ты вправе решать все. Я к этому всему не отношусь, ни к Кибертрону, ни к войне. Я говорю про твоё отношение к себе. В который раз ты не услышал меня и поступил так, как желал сам, руководствуясь лишь мыслью, что это укрепит нас, свяжет ещё больше. Это лишь сильнее отвернуло моё доверие к тебе; так что, да, Оптимус, я могу тебя обвинить в этом. Я человек, Оптимус, и ещё долгое время буду им. Но те обещанные ворны свыкания с новым корпусом ты мне не дал; ты слишком многое взвалил на меня в надежде, что я всё проглочу и буду твердить тебе о любви. Я действительно… любила тебя тогда, когда ты плакал, и когда клялся слушаться меня, когда пригласил на свидание. Как бы неловко тогда не было, но я что-то чувствовала. Теперь это переросло в грёбанную беготню от твоей зависимости.
— Это всё пройдёт. Забудется.
Оптимус понимает, что повторяется, но он не знает, что ещё сказать. Но абсолютно точно знает, что сделает, если Ева не перестанет упрямиться.
— Как бы ты назвала нашего спарка?
Вот как. Оптимус просто бежит от их разговора, но это обозначало одно — он задумался над словами Евы.
— Имена на вашей планете имеют значение, ведь так? — Ева смотрит в потолок, считает швы, которые там есть. — Это твой спарк, решай сам.
— Но ты ведь просила свободы. От той, которая у тебя есть, ты отказываешь, — Оптимус тушит оптику, обхватывая шлем манипуляторами. Матрица успокаивающе гудит в честплейте. — Скажи мне имя, Ева. Назови его.
Ева чувствует то, как ломается Оптимус. Ей нравится эта месть, но почему-то где-то глубоко внутри что-то екает, не позволяет наслаждаться мучениями Прайма.
— Рене, — выпаливает первое пришедшее иностранное имя на ум Ева. — Тебе нравится?
— Нравится.
Оптимусу всё равно. Да, имя совершенно не подходит Кибертрону; да, Ева, очевидно, сказала первое, что пришло ей в проц. Главное, что она хоть сделала это.
— Я люблю тебя, Ева.
— Я знаю.
Оптимус медленно, но верно сходит с ума, Ева это видит и, увы, в этом мире она является единственным рычагом давления, который может удержать Прайма от полного безумства.
— Обними меня.
И если Ева является тормозом для меха, значит, она будет играть свою роль для хорошей жизни.
Оптимус не медлит в выполнении просьбы Евы: поднимается на серво, после ложится к Еве… заключает её в объятья. И всё ещё думает о том, что ему мало. Шлаково мало.
— Ты такая красивая, когда в печали, — Оптимус обводит взглядом весь корпус Евы, останавливая взгляд на окулярах, — но я бы хотел, чтобы ты больше радовалась.
— От тебя зависит, буду я счастлива или нет. В большинстве ситуаций ты делаешь наоборот, — Ева утыкается шлемом в грудной отсек, она не знает, чего хочет сейчас. Одновременно оттолкнуть меха и всё так же прижиматься к нему, чувствуя Искрой, что он защитит её. От других — да, но от себя никогда.
— Я могу подарить тебе целый мир, но не изменить твоё отношение к себе. Извини, Ева, но твои страдания — это только твоя вина. Твоя упёртость, твоя человеческая глупость… Я прощаю тебя. И буду прощать всегда, — мех гладит Еву, задумчиво проводит ладонью по всем сегментам брони, до которых в силах дотянуться, — всё будет хорошо. Просто знай это. Не мешай мне сделать так, чтобы наше счастье было вечным. Оно в любом случае будет, но с твоим очаровательным сопротивлением настанет не так скоро, как хотелось бы.
— И по итогу виноватой делаешь меня, — Ева тихо вентилирует, тушит оптику. — Это твоя позиция, когда тебе нечего больше сказать? Обвинять меня в моих же желаниях, в моих личных границах и в том, что я медлю?
— Я просто говорю правду. Ты не должна реагировать на неё столь остро, — его Ева продолжала упорствовать в своей глупости. Что ж, Оптимус готов был это терпеть. Теперь у него не было выбора, а даже если бы и был, то он выбрал бы Еву ещё и ещё, — по поводу желаний… Твоего желания летать. Я готов тебе разрешить это делать, но с одним условием: мы сольёмся в гештальт и будет летать вместе.
На одну секунду Ева почувствовала, как её механизмы остановились. Сначала Ева была счастлива это услышать, Прайм позволил ей летать, но с тем небольшим «но», что так портило малину.
— Что? — Еве снова кажется, что её аудиосенсоры барахлят. — Мне послышалось?
— Нет, Ева. Тебе не послышалось. Я бы хотел летать с тобой, но полноценно менять альтмод не желаю. Гештальт — это лучший выход, — Оптимус представил полёт над Кибертроном. Мирным Кибертроном, таким красивым и безмятежным, — ты будешь моими крыльями.
— Нет. Если желаешь летать со мной — смена альтмода хороший выбор. Что-то свежее, но никак не гештальт.
Чтобы Оптимус был рядом ещё и в полете! Ева тогда точно сойдёт с ума. Хоть крылья он не должен отбирать у неё.
— Я буду летать. Я научусь трансформироваться и буду летать, Оптимус. Но не так, как хочешь того ты. Уважай мой выбор.
— Ты говорила мне «нет» тогда, на Земле, но в конечном итоге стонала подо мной. Ты говорила мне «нет», в желании стать Бондмейтом, но вот ты здесь и наши Искры связаны. Ты говорила мне «нет», когда я просил тебя о спарке, но новая жизнь уже есть в тебе. Так скажи мне, Ева, почему я должен слышать твоё «нет», если каждый раз выходит по-другому?
Оптимус смеётся: тихо, но счастливо.
— Потому что я буду продолжать говорить тебе нет. И однажды ты меня услышишь. Почему-то я до сих пор верю в это.
Было грустно от того факт, что Ева такая наивная, такая доверчивая. Такая влюблённая.
— Я услышу твой отказ только тогда, когда он будет значим и обоснован. Ева, ты должна принять, что я никогда не вредил тебе, даже если ты думаешь иначе.
Разговаривать с Евой Оптимусу трудно. Она не понимает его, она слишком сильно сопротивляется.
— Я уже говорил: просто люби меня.
— Только тогда, когда ты начнёшь уважать и принимать мои отказы. Полёт для одного. Хочешь летать со мной — меняй альтмод.
Самым лучшим решением было закончить разговор — отвернуться от Оптимуса и выключить оптику.
Оптимус несколько долгих кликов смотрел на Еву, а после задумчиво осмотрел кварту, будто она могла дать ответы… Никто не мог. Даже Ева не могла. Она хотела того, с чем не справиться. Глупые люди точно не справятся со свободой.
— Тебе не хватает свободы — я это понимаю. Но чем она тебе так ценна? Уйдёшь от меня — и что будет дальше? Ты считаешь, что организуешь себе лучшую жизнь, чем я? Думаешь, тебе так будет лучше? — и всё же Оптимус правда пытается понять. Бесконечный разговор, который идёт по столь же бесконечному кругу. — В тебе говорит не свободолюбие. В тебе говорит человеческая гордость.
— Во мне говорит уважение к себе. Я не прошу отпустить меня совсем, в этом мире, не зная правил и не имея базовых знаний кибертронца, я не выживу. Единственное, что я прошу — не ограничивать меня. Это та свобода, про которую я прошу.
У них действительно замкнутый круг получается. Ева пытается вдолбить в процессор Прайма, что она хочет уважения к себе, равноправия, а не статуса рабыни.
— Я хочу доверия, Оптимус. Ты попросил его у меня, я попрошу его у тебя.
— Как я могу доверять тебе, Ева? Я знаю, что у тебя на Искре. Знаю, что как только представится возможность, ты сбежишь. Ты подвергнешь себя огромной опасности ради того, чтобы заполучить свободу! — голос с каждым кликом становился всё громче и громче, но так и не дошёл до отметки крика. — Ты не сделала ничего, чтобы я тебе смог доверять, моя Искра.
Мех резко поднялся с платформы. Лежать рядом с Евой отчего-то стало невыносимо. Мысли о мнемохирургии закрутились в процессоре ещё явственнее. Возможно, стоит эту проблему решить так?
Ужасно. Ева почувствовала сразу тот спектр эмоций, который прокрутился в процессоре Оптимуса в эту секунду.
— Ты мне не доверяешь, я не доверяю тебе, но всё равно всё происходит так, как хочешь ты. Какой-то хаос. Однажды я не выдержку.
— Хорошо. Ты будешь летать одна, — и Оптимус стремительно вышел из отсека. Ему нужно было выпустить пар, снять напряжение с цепей и поговорить с Уилджеком. Потому что тот, как минимум, совершил одну страшную ошибку. И если на всё остальное Прайм мог закрыть оптику, то на угрозы активу своего Бондмейта — нет.
Даже если сам Бондмейт был в этом виноват.
***
Для Уилджека находится в карцере не впервой. Вымотанный ворнами войны, мех даже придумал чем ему заниматься, пока он ждёт приговора.
Скомканный в небольшой шар кусок металла стучал об стенку, каждый раз возвращаясь в манипуляторы Уилджека. Такая себе игра, пока ждёшь приговора от самого Прайма. Возможно, это дезактив, возможно, что-то похлеще. Уилджеку было уже по большей части всё равно. Он своё отжил и уйти в колодец Искр давно хотел. Только Рэтчета жаль будет оставить.
Шаги Оптимуса отличить от чужих было легко. Тот не скрывал своей походки, был спокоен, да и кто к Уилджеку придет ещё, кроме Прайма?
Оптимус вошёл в карцер медленно и также медленно — почти показательно — заблокировал дверь. В таких камерах никому не предусматривалось ни стульев, ни платформ, ничего. Отсек из четырёх литых стен: Ева бы точно сравнила с заколоченным гробом. Так ли оно было сейчас?
— Что тебя сподвигло помогать Еве? — Прайм в усталом жесте облокотился о стену, сложив манипуляторы на честплейте, — Что ты от неё хотел такого, чего бы не смог получить сам или попросить у меня?
Уилджек прекращает стучать шаром металла по поверхности, его оптика даже не обращает внимание на вошедшего Оптимуса, тот просто смотрит на вмятины от ударов.
— Она попросила о помощи, я ей помог, — бот пожимает плечевыми сегментами. — Если помогаешь пассии Прайма, то можешь получить многое. Поэтому иметь её в должниках выгодно, не считаешь, Оптимус?
— Именно из-за того, что я тоже так считаю, я и задаю этот вопрос. Она тебе теперь должна. Ты ей помог, так или иначе. Что ты хочешь? Я отдам долг за неё, — Оптимус не гневался на поведение Уилджека сейчас. Разрушители никогда не славились субординацией. Ни во время войны, ни после. Уилджек — особенно. Его можно было бы казнить: попытка убийства Бондмейта самого Прайма — это очень серьёзное преступление. И всё же Уилджек был ценен. Как тот, кто жил до войны; как тот, кто помогает восстанавливать Кибертрон.
Но, конечно, если такое повториться, то плавильня уже работает. И Прайм готов сплавить там каждого, кто навредит его Еве. Даже себя.
Конечно, самое выгодное для Уилджека — попросить свободы. Циклы путешествия в космосе убили в мехе способности коммуницировать с остальными; с каждым разом это всё труднее и труднее, и только благодаря Балкхэду бот смог быть на Кибертроне.
— Плавильня, да, шеф? — Уилджек снова делает бросок в потолок и магнитит шар назад, к манипулятору. Громкий звук разбавляет тишину карцера. — Я обучал Еву так, как обучали моих ребят, так что не удивляйся. Я лишь исполнил прихоть Бондмейта Прайма. Если бы я отказал, то оказался бы всё равно тут.
— Несмотря на статус, у Евы сейчас нет реальных полномочий. Тебе ли это не понимать. Она вчерашний человек. Маленький и слабый. Я не потакаю её сиюминутным импульсивным желаниям и остальные не должны, — Оптимус не скрывал возмущения, сквозившего в голосе. Можно было простить Рэтчета, установившего Еве Т-шестерню. — Когда в следующий раз решишь кого-то учить летать, обзаведись сам летающим альтмодом. Или хотя бы понимаем того, кого и как ты учишь.
Прайм обвёл взглядом карцер. Серый цвет напоминал цвет дезактивов.
— Тогда научи своего человека обращаться к правильным мехам и феммам, а не ко мне и мне подобным.
Уилджек понимал, почему Ева решила обратиться к нему: она либо боялась Прайма, либо не доверяла ему, а бывший Разрушитель, который идёт против правил и имеет боевой опыт со свободолюбивым характером, лучшая мишень для учёбы.
— В следующий раз, когда она подойдёт ко мне, я пошлю её… сразу к тебе.
— Спасибо за совет, но следующего раза не будет. Я высылаю тебя с Кибертрона на дальние рубежи. Разведка докладывала об активизации остатков Десептиконов и не только их. Мне нужна там грубая сила. Можешь собрать свой отряд — Ультра Магнус его утвердит — и улетай в течение трёх циклов, — Оптимус разблокировал автоматические двери, но не вышел, — и я не хочу, чтобы ты когда-нибудь приближался к Еве по возвращению сюда. Даже если она сама будет искать встречи. И её долг я считаю погашенным: твой актив остался при тебе.
— Не переживайте, шеф, — мех проходит мимо Прайма, останавливаясь лишь на клик. — Попрошу держать меня подальше от ваших романтических погонь, передай это и своему человеку.
— Я обязательно предупрежу Еву о нашем уговоре, — мех выходит следом, жестом приказывая стражам закрыть карцер. В шлем приходил следующая идея: поддержать Еву в таком помещении… Ворн? Да, ворна было бы достаточно. Целая человеческая жизнь в четырёх стенах. Это бы её усмирило навсегда. — Желаю тебе удачи, Уилджек.
Мех не ждёт ответных любезностей: направляется в свою кварту.
***
Находится одной в кварте было приятно. Она наконец-то могла обдумать, что ей делать дальше: играть послушную роль и подсластить Оптимуса, либо продолжать устраивать драки и кричать на меха. В любом из случаев она пострадает, просто первый вариант может оттянуть время. Но Ева не собиралась быть… рабыней. Даже если это означало её выживание.
Оптимус вошел в кварту, изучающе посмотрел на Еву. Оставлять её одну было… Не то чтобы опасно, но это ведь Ева. В одиночестве в её чудную голову могут приходить ещё больше глупых затей.
— Ты успокоилась, моя Искра?
Прайм остановился у зеркала, с неудовлетворением смотря на разодранную спину. Да, Ева была страшна в гневе. Будь у неё чуть больше силы или ума, то могла бы стать страшным противником.
Мех двигался настолько тихо, что Ева даже не могла понять, что он зашёл в кварту, пока не услышала его голос.
— Да, — она повернула шлем в сторону Прайма. — Тебе стоит обновить краску, прости.
— Ничего страшного. Это просто краска. Ты не повредила внешний слой брони, — Оптимус подошёл к одному из шкафов, достал оттуда полировачную машину. Косметические процедуры можно было оказывать себе и вне отсека, хотя Нокаут рекомендовал посещать только его, — поможешь мне?
Прайм мог бы и сам с этим управиться: хватило бы зеркала и штекеров. И всё же Бондмейты должны ухаживать друг за другом.
Вот она — возможность, за которую Ева должна была ухватиться, попытаться отомстить Оптимусу за то, что тот не посчитался с её мнением. На грани фола.
— Хорошо.
Сползти с платформы было тяжело, но цель была одна — взять эту чёртову полировочную машину и натереть бампер Прайма до блеска. Либо дать по бамперу. Еве уже было всё равно, главное лишь сильнее навредить. Плевать как и какие будут последствия.
Обхватив покрепче устройство, Ева включает скорость. Обороты с каждым нажатием на кнопку стают всё быстрее и быстрее, её цель — выставить на максимум и вместо полировки сегментов брони проникнуть в гидравлические сухожилия. В шейных магистрали. Туда Ева и целит полировочную машину. Если не от силы, то от скорости оно точно сорвёт какую-нибудь важную трубу с прокачкой энергона, либо провод, отвечающий за важный орган. .
Оптимус удивлён рвением Евы. Через связь мех чувствует её злость и что-то ещё… Нечто, что не имеет точного определения, но кажется Прайму до безумия знакомым. Только что же это? Отогнать эту мысль до конца не получается, поэтому Прайм продолжает пристально следить за Евой.
— Будь аккуратнее, Ева.
— Не переживай, уж я то постараюсь.
Ева ступает ближе, касается оставленных ею царапин, нежно проходит пальцами по ним, а после прижимается губами.
— Присядь, Оптимус, ты слишком высокий.
Действовать под успокоительными было тяжело, но желание ответить меху за его решение зачать спарка лишь сильнее билось в Искре, как и странное чувство под Искрой. Она чувствовала, что помимо неё в этом корпусе билось нечто другое, что питалось её же эмоциями. Если она воспитает отпрыска Оптимуса, как его же врага — Ева будет счастлива. Она возьмёт под опеку это существо, научит его ненавидеть Оптимуса и поможет его убить.
Оптимус послушно опускается на платформу, спиной к Еве. Расслабляется, блокируя новые плохие мысли. В своей кварте Оптимус хотел быть спокоен. Наедине с Бондмейтом и спарком… Он не должен думать о предательстве. Ева его не любит, но это не то. Это другое.
— Ты можешь сделать менее мощный режим машинки. Моя броня будет полироваться и с третьей скоростью.
Как только перед оптикой Евы появились шейные магистрали меха Ева сразу же прижала полирователь к ним.
Трубы от нагрева лопались, выпуская энергон; гидравлическое покрытие исчезало, стоило Еве нажать на какую-либо область машинкой и это выглядело… приятно. Еве нравилось, что мех получает по заслугам, что энергон с каждой секундой лишь сильнее прорывается через лопнувшие трубы. Чтобы он не сделал с ней потом, фемма готова наслаждаться этим моментом. Оптимус не сделает ей слишком больно, потому что она вынашивает их спарка.
Держать долго на весу такого гиганта Ева не могла, потому сразу же откинула машинку в сторону, что была испачкана энергоном Оптимуса. Это вызвало улыбку, что делала Еву безумной. Да, она действительно обезумела, и если их язык любви — боль, она готова тратить всю свою силу на его реалезацию.
— Что такое, милый? — Ева наклоняет шлем набок, наблюдая, как по дермам Прайма стекает синяя жидкость. — Ты так испачкался, я случайно задела важную область, да? Прости, я не хотела быть грубой.
В процессор одно за одним поступают уведомления об угрозах дезактива и лишь одно закрывает половину экрана: повреждение главной несущей энергоновай магистрали. Это не больно. Это в высшей степени неприятно, потому что корпус включает множество резервных механизмов и ресурсов, желая спасти себя же.
А вот по-настоящему больно, так это Ева, которая попыталась дезактивировать его… Впервые. Оптимус не думал, что до этого дойдёт, так и ещё столь скоро.
Прайм тут же включает процесс перераспределение энергона в магистралях — очень неприятная процедура, но это то, что сейчас спасёт его — нет, не от дезактива — но от стазиса. Энергон будто нехотя перестаёт под огромным напором выливаться из порванных трубок; те свисают вниз, больше не находясь под натяжением.
— Рэтчет убьёт нас, если мы ещё раз заявимся к нему в отсек, — мех вытирает дермы тыльной стороной ладони, оставляя на ней энергоновый отпечаток, — Ева, я тебе уже говорил, что ты очень глупая?
Ева желает схватиться за машинку повторно. С такой же яростью воткнуть её под нагрудную броню, залезть в брюшную полость, достигнуть Искры и уничтожить Оптимуса, но на один единственный рывок она потратила все силы. Всё лишь ради того, чтобы насладиться тем, как Оптимус включает экстренные программы, чтобы уберечь себя от дезактива, как он лишается такого огромного количества энергона. Оптимус выглядел ужасно после её прикосновения, подстать его Искре.
— Я не глупая, милый, — Ева заботливо кладёт манипуляторы на щёки меха, поворачивает его шлем в разные стороны, чтобы рассмотреть, как тянутся следом за головой оголённые провода. — Если бы я лишила тебя головы, было бы интересное, правда? О, нет-нет, разве достойный старший Бондмейт будет ругать младшего за маленькую шалость? Как долго тебе придётся сидеть как эконом-лампочка, дорогой?
— Тебе этого времени не хватит, чтобы сбежать, Ева. Если ты на это, конечно, надеялась, — процесс саморегенерации вступает в силу быстро, особенно если учитывать то, что Матрица помогает корпусу, — ты можешь начать оправдываться. Тогда, возможно, я буду менее суров.
Оптимус тушит оптику, стремясь экономить энергию. Делает меньше восприимчивость аудиосенсоров. Говорить он не перестанет, нет.
Оправдания? Зачем Еве оправдания?
— Я хотела причинить тебе боль, Оптимус. И мне нравится та картина, которую я вижу, но знаешь что? — Ева опирается манипуляторами на бёдра Оптимуса, когда склоняется к его аудиосенсорам. — Если ты тронешь меня, пострадает и наш спарк. Ты ведь не хочешь избавиться от первой же Искры, которую сделал нам двоим? Или если он выживет, как ему жить, понимая, что его отец пытался убить его мать?
Занимать позицию Оптимуса было приятно. Ева чувствовала спокойствие, когда срывала агрессию таким способом.
— Тебе нужно восстановиться, — она дарит поцелуй в шлем и следует к платформе. Еве тоже следовало отдохнуть.
Ева, конечно, была права. Оптимус не мог её тронуть, да и не хотел. Физическое воздействие не принесёт должного результата. По крайней мере, Оптимус так думал.
— И я тебя люблю, Ева. Рад, что ты так заботишься о нашем спарке.
… и всё же его Искра начинала проявлять те качества, которые очень ценны для Бондмейта.
Оптимус действительно совсем другой. Не тот, каким Ева запомнила его при знакомстве, но первое впечатление всегда обманчиво, верно?
Оптика тушилась сама по себе. В процессор приходило предупреждение о желательном оффлайне, ведь корпусу нужно было очистить введённый Рэтчетом препарат и функционировать за двоих, поддерживать огонь в новой Искре.
Что больше всего напугало Еву в момент приступа агрессии, что она не поняла сразу, но теперь, лёжа одной на платформе, свернувшись по-человечески в позу эмбриона, она испытала страх о потере партнёра. Не свой личный, а Искры. Она могла потерять Оптимуса по собственной глупости.
— Теперь ты понимаешь меня? — Оптимус нашёл в себе силы обратиться к эмоциям Евы. — Именно это я ощущаю каждый раз, когда появляется возможность потерять тебя. Каждый раз этот страх… Праймы не должны испытывать его. Мы вообще ничего не должны испытывать. Но делаем это.
Мех медленно поднялся, пытаясь отрегулировать оптику: мир вокруг был нечётким. Следовало дойти до очистителя, а до этого заправиться.
То, что произошло, произошло по вине Оптимуса. Ева просто дала слабину, зная, что не может убить его. Но бегать и помогать ему фемма не собиралась. Она продолжит играть ту роль, которую играл Оптимус каждый раз, когда причинял ей боль. Но… Но Ева была на грани.
Подняться с первого раза не вышло: сервоприводы потеряли достаточное количество сенсоров, подпитывающихся энергоном. Сейчас общий процент составил около десяти процентов. Преступно мало.
И всё же, сосредоточившись, мех встал достаточно твёрдо. Но шага сделать не смог: попытка оказалась провальной.
— Ева, помоги мне. Пожалуйста.
Ева ненавидела то, как корпус продолжал слушаться Искру, которая полностью зависела от Оптимуса. Ева ненавидела Оптимуса.
— Хорошо, — она поднимается с платформы, ступает к Прайму и подставляет своё плечо, чтобы он мог опереться на неё. — Что мне нужно принести?
— Помнишь, я тебе когда-то говорил об низком уровне энергона и том, что чистый при низкой энергии переварить не получится? Я бы мог воспользоваться медицинским, но ты порвала магистрали, идущие от энергоприёмника в том числе. Мне нужно, чтобы ты заправила меня через штекеры. Передала энергию так, как это делал я.
Оптимус старается слишком сильно не опираться на Еву, боясь, что та упадёт.
Кормить Оптимуса, имея при этом мало сил? Еве нужно питать себя, держать онлайн ещё долгое время — это слишком опасно. Слишком.
— Хорошо. Что делать с открытыми магистралями? Я позову Рэтчета, лучше ему доверить это.
— Рэтчет точно однажды дезактивирует нас. Или придумает более изощрённую пытку.
Мех с помощью комлинка прислал Рэтчету короткой приказ, в ответ получив крайне неприятное определение всего того, что происходит в этом дворце.
— Сильно не питай. Ты должна оставить заряд себе и спарку, — мех открыл порты для подключения.
До этого момента к ней подключался только Оптимус, она же в ответ не выпускала штекеры: не умела и не хотела. Теперь приходилось экстренно учиться.
В её руках сейчас буквально была жизнь самого Прайма.
Ева кусает одну из дерм, чувствует внутри зарождавшее ощущение удовлетворённости и приказывает штекерам выползти под грудной броней.
— Ты сейчас нуждаешься хоть в капле энергии, да, Оптимус?
— Я был бы благодарен, если бы ты мне её дала, Ева. Мне не хочется уйти в стазис, — Оптимус медленно повернул шлем в сторону Евы, — если почувствуешь, что слабеешь, то остановись.
— Рэтчет придёт?
Ева подключает кабели к портам, энергии хоть немного, но хватит для восстановления — у Оптимуса была регенерация, частичная, но была, остальным займётся Рэтчет.
— Он не убьёт тебя, может бурчать много на меня, но починит. Это же Рэтчет.
— Он крайне недоволен, но клятва, данная им, как медиком, не даст ему нас бросить в беде, — Прайм позволил себе слабую усмешку, — спасибо, Ева. Я очень ценю твою помощь.
Заряд энергии медленно пополз вверх. Жалкие проценты, которые, тем не менее, были невероятно ценны.
— Благодаришь после того, что это я сделала с тобой? — она опустила оптику на меха. Тот выглядел уставшим, помятым, таким, каким бы Ева хотела видеть его; но вот она — вопреки собственному желанию и здравому смыслу — помогает и держит актив Оптимуса на плаву. — Я не знаю, что со мной. Я ненавижу тебя, но помогаю.
Ева аккуратно кладёт манипуляторы на шлем меха и прижимает его к своему честплейту, будто это поможет решить все их проблемы.
С тем сумасшествием, которое их обоих захватило, они действительно друг друга стоят.
— Значит, ты не так уж меня и ненавидишь. В конце концов у тебя были возможности дезактивировать меня и раньше, — системы успокаиваются. В объятьях Евы тяжело не успокоиться, — не думай об этом. Я не зол на тебя.
Двери отсека с шипением открываются, и в кварту почти что вбегает Рэтчет. Его ЭМ-поле сочится ядом.
Убивающую ауру Ева ощутила сразу. Рэтчет и так её ненавидел, а теперь ещё и Оптимуса нужно после неё латать.
— Если ваш коннект проходит именно так — ко мне больше не обращайтесь.
— Это был не коннект.
Специальный кейс, что был в манипуляторе дока, падает на платформу с громким стуком.
— Я запаяю все пробоины, — Рэтчет осматривает магистрали меха, проверяет его состояние. — И дам медицинский энергон.
— Прости, старый друг, — извинения Прайма звучат искренне. Он почти что стыдится, — этого больше не повторится.
… и вот в этом Оптимус не уверен, но говорить по-другому не хочется. Однажды они с Евой будут счастливы, а эту ситуацию воспримут, как нечто незначительное.
Рэтчет машет шлемом. Такое происшествие ожидаемо. Ева ранила Оптимуса, отомстила за то, что тот сделал.
— Просто сиди молча и сохраняй силы. Ева, отойди и не мешайся.
Мешать доку не хотелось. Больше всего хотелось исчезнуть, эмоциональный багаж раскрылся и опустел, теперь и Ева словила апатию. Она устала.
Лазером мех орудует практично и идеально, он латает каждый кусок, восстанавливает магистрали энергоприемника, проверяет, хорошо ли были наложены сварочные швы.
— Тебя нужно переместить в лежачее положение и установить насос с энергоном.
Мех кивнул, тут же начав смену положения. Перед оптикой мир всё ещё продолжал быть тусклым. Вероятно, уже не из-за недостатка энергии.
— Спасибо, — тихо поблагодарил Прайм, нарушив рекомендацию Рэтчета. — И извини, Рэтчет.
Ничего другого, кроме как смерить Оптимуса спокойным взглядом, Рэтчет не мог. Да, его ЭМ-поле выражало негодование, да, ему не нравилась идея оставлять Еву около Оптимуса.
— Меня не будет много циклов, надеюсь, что за это время мне не будут поступать экстренные сообщения, что Прайм на грани дезактива, — это док говорит уже не Оптимусу. — Ты приносишь проблемы, Ева.
— Ты знаешь причину моего поведения.
— Не жалей себя, я предупреждал тебя ещё в самом начале. Теперь твои поступки имеют свои последствия и тебе с ними разбираться.
— Не вини её, — Прайм через внутреннюю связь послал Еве тёплые чувства, которые испытывал. Благодарность, поддержку. Сожаление, — все совершают ошибки.
За некоторые ошибки казнят, но Оптимус не хочет об этом ни думать, ни тем более говорить вслух. Ева — это исключение из правил. Ей можно намного больше, чем другим.
Помешанность Прайма на этой органике уже была привычной. Рэтчет бы уже схватил Еву за манипуляторы и лишил шлема за покушение на потомка Праймуса: но как врач он не может подобное сделать. Зато может как друг — ему хватит либо мнемохирурга, либо приказа Оптимуса. Рэтчет был зол. Зол от безысходности, зол от страха, что сковывал нейроцепи — вдруг в один из циклов он прибудет на вызов, а Оптимус дезактив? Потому что этот больной мех готов пожертвовать своим активом за глупую бывшую органику.
— Я всё сказал, Оптимус. Она это заслужила, а тебе нужен покой. Я попрошу нескольких ребят следить за твоей квартой, а Еву отправить в карцер. Какие бы ты не питал к ней чувства, Оптимус, она понесёт наказание за содеянное.
Мех окончательно отключает оптику. На несколько секунд полностью стихает ЭМ-поле, а после мех тихо говорит.
— Хорошо. Я согласен с тобой, Рэтчет. Но спарк… Пусть сидит взаперти, одна, но на полноценном пайке. Прости, Ева. Это ради твоей же безопасности.
Ради её безопасности бросить в карцер? Без удобств, без каких-либо развлечений? Человеческий мозг не выдержит, Ева не выдержит.
— Не бросай меня, Оптимус.
Вокалайзер выдаёт сбой, Ева даже не хочет стараться настроить его. Ей страшно оказаться одной взаперти, без общения, без хоть одного бота рядом.
— Ему нужно восстановиться, и прежде чем я отлечу, — Рэтчет хватает её за манипулятор и поднимает на серво, — я прослежу за тем, чтобы тебя посадили.
— Я с тобой, Ева. Я всегда с тобой через нашу связь и спарка. Я всегда в твоей Искре.
Оптимусу почти что больно, но он понимает, что тяжёлые выборы — это то, что он должен делать. Иначе никак.
Действия Рэтчета по отношению к Еве грубы. Его хватка стальная, особенно когда он волок фемму за собой, в сторону другого крыла.
Даже та связь, о которой твердит ей Оптимус, не спасает от накативших эмоций. В этой сумбурности она даже не могла понять. Лишь мрачный голос Рэтчета оповещает её о том, что они прибыли.
— Лишь потому что ты можешь породить новую Искру, ты сидишь в таких условиях.
Медик это буквально выплёвывает, будто слова могут как кислота разъесть её корпус. Сильно толкает в отсек, где не было ничего. Совсем ничего.
Оптимус поражается той тишине, что воцарилась в кварте. Без Евы она была ужасно пустой. Ни тихого гула её механизмов, ни биения Искры, ни ЭМ-поля… Ничего. Только связь, которая тянула Прайм туда, к карцерам.
Да, Оптимус Прайм совершил очень много ошибок. Одна из них даже носила имя.
