Драббл 38
Ева подкинула поленьев в костёр. Тот был и без того мощным: языки пламени вздымались высоко вверх, доходя Еве почти что до пояса. И это без бензина! Ветер колыхал огонь, но тот не сгибался, будто совсем не чувствовал его силы. Один Бог знает, как Еве было тяжело достать в Джаспере нормальные дрова. Так уж вышло, что в пустыне не шибко много деревьев, которые можно срубить. Зато в остальном атмосфера была более-менее, хотя, конечно, без огромного количества зелени вокруг, да лесной свежести, было немного не то. Ну, ладно. Если бы Ева была абсолютно с собой честна, то ей всё было не то. Её тянуло домой. Домой не в смысле, что в другую вселенную; а домой — туда, где бескрайние леса сменялись столь же бескрайними полями; туда, где по кромке озерца ползёт туман, нагоняя почти что животный ужас. Ева зареклась, что не вернётся. Это можно было сделать — мост был в её распоряжении — но не нужно. Слишком больно. — … это небезопасно. Ева не сразу услышала голос Оптимуса. Тот, кажется, болтал что-то на протяжении нескольких минут. Ну да, техника безопасности, все дела. Только вот всем было на неё наплевать. Ева даже не старалась делать вид, что её интересует Оптимус или его нравоучения. — Это традиция, Прайм. Ты же чтишь традиции, не так ли? — Ева разгладила подол белого хлопкового платья. — И это весело. Прыгать через костёр. — Ты можешь получить ожоги. Можешь запнуться о дрова и получить ещё более страшные увечья. Платье на тебе может загореться… Ева дослушивать не стала: коротко разбежалась и, подгадав момент, прыгнула. Языки пламени лизнули голые пятки, опалили ноги. Ева, кажется, даже почувствовала запах горелой ткани. И действительно, та немного почернела. Но это было лишь начало. Ева не стала думать, резко повернулась и вновь прыгнула через костёр. И опять. И снова. Вместе с короткими прыжками, жаром огня и ночным ветром в лицо, Ева будто расцветала. Страх уходил из её души, пропадали ненужные волнения. И даже взгляд голубых линз, пристально следящих за ней, не смущал. — Ну что ты там стоишь? — Ева взмахнула подолом платья, на несколько секунд перестав прыгать. — Принимай свой уменьшенный размер и айда прыгать со мной. Ты же хотел узнать о традициях Земли? Вот одна из них. Ева не думала, что Оптимус сделает это. Она предложила чисто из вежливости, но, впрочем, совсем скоро увидела, что мех её предложение принял. Ночь уходила незаметно. Горячее пустынное солнце вставало из-за горизонта; вместе с тем затухали последние искры костра. Ева не могла заставить себя перестать улыбаться. Что-то знакомое шевельнулось в груди. Нечто, что отсылало к дому. И даже Оптимус Прайм, всю ночь бывший с ней, этого ощущения не портил.Драббл 39
«Невозможно спасти того, кто не хочет спасаться» Ева в сотый раз пробежалась взглядом по цитате. Не так давно Ева, после очередного конфликта (с кем? Рэтчетом? Оптимусом? Уже и не вспомнить), в расстроенных чувствах пошла на платформу с диваном и достала с полки первую попавшуюся книгу. Кажется, когда-то эти книги притащил Фоулер, чтобы развлекать себя. Всё это было неважно: книга, которая попалась Еве, была глупа до безобразия. Какой-то странный любовный роман, в котором каждый главный герой поступает, как конченный мудак. И всё же, Еву зацепила одна фраза. Так сильно зацепила, что она вот уже пять минут тёрла друг о друга вспотевшие ладони, не в силах спокойно усидеть на диване. Ева не знала, почему эти слова отдались такой болью. Вероятно, потому что она была согласна с ними? Сколько раз она твердила всем вокруг — всем! — что им нужно спасать себя. Оптимусу (двум!), Мегатрону, Лило, всем-всем-всем. Но никто из них её не слушал и этому было оправдание: если кто-то не хочет, то и не вскочит. Логично. Только было одно большое «но». Ева, кажется, тоже не хотела спасаться. Одна часть Евы возмущалась на собственные мысли: ну как же так? Она сделала так много ради себя, ради свободы, ради… Чего? Какой был смысл в борьбе со внешним миром, если бороться надо было всё время с собой? Эта мысль не укладывалась в голове. Именно она пугала больше всего. Потому что… Была правдой? Ева захлопнула книгу, откинув её в сторону, на диван. Тяжело вздохнула, оперевшись руками о перила. Это стоило обдумать. Она ведь ничего не теряет, верно?***
— Что же вас привело ко мне в кабинет, юная леди? Неужели опять беспокоит нога? — Доктор поправил очки-половинки, приглашая Еву сесть в кресло. — Вы выглядите болезненно. — С ногой всё хорошо, — Ева медленно опустилась в кресло, тяжело вздохнув. Когда Доктор потянулся к тарелке со сладостями, чтобы приблизить её к Еве, та помахала рукой, — нет, спасибо. Я не хочу есть. — Как скажите, — Доктор ещё внимательнее посмотрел на Еву, — итак?.. — Мне нужно спастись, — выпалила Ева, а после умолкла. Собрать мысли в кучу было трудно, — я имею ввиду, что… Понимаете, мне плохо. Я хочу убить себя, — уже убивала, — и пить. И плакать. И мне страшно. И… Доктор не перебивал, внимательно слушая. — … и я врежу и себе, и остальным. Мне так говорят, и я подумала, что они не врут мне. Поэтому я здесь. Мне нужно проверить. — Я правильно понимаю, — тон Доктора был миролюбивым, — что вы, мисс Дарби, хотели бы посетить психиатра? — Да, — прозвучало обречённо, — я бы хотела посетить врача. Я должна знать, в этом ли лежит моё спасение, или я всё делала правильно. — В вашем случае, Ева, мы можем направиться к врачу прямо сейчас, — Доктор улыбнулся, задумчиво водя ладонью по белой бороде, — не беспокойтесь: сперва вы просто поговорите и пройдёте тесты. — Меня могут упечь в психушку и пичкать таблетками? — Ева сжала ладони в кулак. Пить таблетки — это лишиться свободы разума. Сидеть в четырёх стенах, в помещении под охраной — это лишиться свободы тела. Это… Непозволительно? А есть ли эта свобода сейчас? Ева же пришла спасать себя от себя же. Может ли стоить настоящая свобода того, чтобы лишиться её на некоторый срок? А здоровье? А здоровая жизнь? — Если тесты установят, что вам нужна квалифицированная помощь, то вам будет предложено лечь в больницу, — Доктор смотрел на Еву с отеческой заботой, — вы можете отказаться, но я посмею дать совет не как врач, но как человек: если вы хотите спасти себя, то абсолютно правильно начать с себя же. Все остальные приходят и уходят, а мы у себя одни. На всю жизнь. Ева передёрнула плечами, а после решительно кивнула. — Вы правы. Пойдёмте к вашему психиатру, — Ева поднялась с кресла и поспешила к выходу, на миг остановившись у зеркала. Из отражения на неё смотрел человек с уставшими и злыми глазами. Страшный человек. От него Ева должна была спастись в первую очередь, а там… А там, глядишь, и от остальных спасётся. И даже если нет, то, может, она переживёт это легче, если из списка своих главных врагов пропадёт она сама.***
Ева знала, что путь к спасению, конечно, трудный. Кому, как не ей об этом знать? Но путь к спасению от себя — это непрерывная работа, потому что от Оптимуса Прайма можно было убежать, получая передышки, а вот от себя — нет. Спасение оказалось не побегом и даже не приключением, а долгой работой. Без выходных. Без перерывов. Порой даже без сна. Порой Еве казалось, что она вот-вот опустит руки. Когда пропадал эффект от таблеток, когда одни препараты подходили, а другие — нет. Когда, сидя на сессиях у психиатра, а после и психолога, Ева рыдала и ненавидела. Ева выворачивала себя голой плотью наружу, обнажая нерв за нервом. Ева чувствовала себя слабой, проговаривая вслух то, о чём раньше боялась даже думать. Еве казалось, что вот он — Ад. Даже не несвобода, а кое-что, как оказалось, куда хуже. И этот Ад казался нескончаемым: Ева хотела увидеть просвет во тьме, но его всё не было. И всё же, ничто не вечно. Сменялся месяц за месяцем, сезоны перетекали друг за другом. В какой-то момент Ева перестала думать о смерти. Нет, она, конечно, помнила о том, что умирала. Знала о том, что однажды умрёт. Но больше не стремилась к этому. Смерть не пугала, но и не была более адекватным вариантом решения проблем. Осознание этого принесло радость. Потом Ева перестала видеть в других лишь средства для достижения целей. Джун перед ней предстала, как в край задолбавшаяся мать-одиночка, которой нужна была помощь по дому, а не постоянные побеги в пришельцами на войну. Рэтчет, как утомлённый жизнью старик, прошедший огонь и воду. И даже Оптимус — даже тот предстал, как жертва заболевания, а не просто злодей, желающий отобрать свободу только ради злого деяния. Перестать смотреть на мир, деля его на чёрное и белое; а всех вокруг на правых и неправых, было трудно. Но Ева это сделала. И почувствовала себя многим лучше. Далее Ева отказалась от алкоголя. Теперь в нём было мало смысла, да и мешать антидепрессанты с ним было нельзя. Ева не настаивала. В бутылке плескалась смерть, а не спасение. Но главным оказалось другое: Ева открыла вокруг себя целый мир. Оказывается, жизнь не заканчивалась на Оптимусе Прайме, кибертронцах и путешествиях между мирами. Вокруг был… Мир. Земля, со всеми её людьми и обычной человеческой жизнью. Ева нашла в себе силы на то, чтобы пойти учиться и начать общение с теми, кто ничего не знал о инопланетной войне. И полегчало. Полегчало по-настоящему. Ева смотрела в зеркало и не до конца узнавала себя. На неё смотрел человек. Больше не злой и не усталый. Не напуганный. Да, со своими травмами, да, всё ещё со своеобразным характером. Но теперь Ева чувствовала в себе настоящую силу. Силу, которая поможет ей в будущем. Если уж не победить, то достойно принять поражение. — Ты уверена, что хочешь переехать так… далеко? — Джун с беспокойством смотрела на Еву, собирающую свои вещи. — Да, — Ева звучала твёрдо, — мне нужно строить свою жизнь, Джун. Сама понимаешь. Мы не молодеем, — подмигнула, — к тому же, ты знаешь, что без образования сейчас никуда… — Ева погладила Ориона, который всё мешался между ног, за ушком. — В Джаспере нет той специальности, на которую я хотела бы отучиться. В Нью-Йорке есть. Джун смахнула слёзы, но кивнула. Ева была права, и Джун видела, что это не пустая бравада, и… Не побег. После лечения Ева изменилась и изменилась в лучшую сторону, что заметили абсолютно все. Больше не было криков и ссор, манипуляций и истерик. Ева перестала вести себя, как ребёнок, и с каждым днём становилась мудрее и мудрее. И спокойнее, ответственнее. Джун так и не узнала диагноз, поставленный Еве, но и не настаивала на этом. Врачебная тайна есть врачебная тайна. Ева к моменту сбора вещей успела закрыть все юридические и личные дела. В первую очередь, конечно, извинилась. Лично. Перед всеми. Ева извинилась перед Рэтчетом, и если начало речи он воспринял скептически, то под конец смотрел на органику перед собой… По-другому. Да, Рэтчет не был психиатром — а органическим тем более — но понять простую истину было просто: Ева была больна и за свои действия полноценно не отвечала. Теперь же да, и эта версия Евы действительно была другой. Адекватной. Ева смогла даже записать видео с извинениями Лило, отправив прямиком в другой мир. Ева не сомневалась, что его перехватит Саундвейв и отправит подруге. Что, впрочем, и случилось. Лило в ответном сообщении предлагала встретиться когда-нибудь, но Ева ответила отказом. Были вещи, которые стоило оставить в прошлом. Иногда это были люди. Ева Лило уважала, но тягаться с десептофлотом не хотела; и если подруге и правда было хорошо с ними, то это был только её выбор. В ином случае Лило пришлось бы пройти тот же путь, что и Еве. И, наконец, Ева объяснилась с Оптимусом Праймом. Это был один из самых сложных разговоров за всю жизнь Евы, но он, на удивление, оказался продуктивным. Ева никого не обвиняла и не порицала, а лишь поставила одно простое условие: все разговоры о любви Ева готова принять только тогда, когда Прайм будет здоров. И точка. Ева прямо сказала, что никаких манипуляций и обманов больше не потерпит, а если увидит, что мех её вновь обманывает, то потеряет её навсегда. Оптимус, к удовлетворению Евы, условие принял и попросил лишь разрешения на то, чтобы изредка её навещать. Ева лишь покачала головой, отвергая просьбу. И вот, стоя у дверей аэропорта с чемоданом в одной руке, а переноской в другой, Ева чувствовала, будто вступает в другую жизнь. Иронично, даже путешествия между вселенными не чувствовались так остро. Да, может, за спиной Евы до сих пор маячили призраки прошлого: страх тёмного Прайма и Оптимуса, ужас от осознания того, что Земля может быть уничтожена. Да, за спиной Евы остались те обиды, которые она нанесла другим, а те — ей. Но теперь Ева была не одна в противостоянии с этим прошлым. И даже понимая, что опасность всё ещё окружает её, она отчего-то чётко поняла: она спаслась. … и Ева направилась к терминалу, более не оглядываясь на привычный джасперский пейзаж.***
Ева мыла посуду. В наушниках играла песня из молодости: что-то далёкое, ностальгическое и приятное. Ева тихо подпевала, едва покачиваясь. — Мама! Мама! — к ноге прилипло нечто маленькое, но сильно. — Смотри, что я нашла. Ева быстро выключила воду, вытерла руки о полотенце и вытащила наушники из ушей. Наклонилась к дочери. — Это же мой альбом, — потрепала по голове дочь, аккуратно забирая из рук той тяжёлую книгу, — хочешь посмотреть? Дочь активно закивала и, взяв Еву за руку, потянула в комнату. Уже сидя на диване в гостиной, Ева положила альбом на колени и открыла первую страницу. Задумчиво провела подушечками пальцев по первой фотографии. — Это ты, мама, — дочь ткнула пальцем в фото, — но грустная. О да. Это была одна из самых первых фотографий, сделанных на паспорт после попадания в новый мир. Там Ева была изображена также, как и чувствовала себя внутри в тот момент: разбито и сломлено. — У твоей мамы был плохой период в жизни, — Ева не стала скрывать от дочери правду, — это фото оттуда. — Но зачем ты хранишь это? — дочка искренне удивилась. — Потому что это моё прошлое, — спокойно ответила Ева, — с фото или без него, оно всегда будет со мной. Главное просто принять его, дорогая. Увидев это фото, ты подметила, что я грустная; а я, посмотрев на это фото, увидела то, кем была, и то, кем стала. Девочка с придыханием слушала маму, а после перевернула страницу. — Грузовик! У тебя был грузовик? Ева покачала головой. — Нет, это не мой. Это моего друга. Его зовут Оптимус Прайм. Ева Оптимуса Прайма не видела с момента последней встречи… Пятнадцать лет назад? Тогда излеченный мех принёс Еве свои извинения и та, конечно, простила. Не было поводов не прощать. Потом, через некоторое время, Ева получила сообщение, в котором без подписи было лишь одно фото. Кибертрон. Сияющий и живой. Ева была искренне рада. — А это кто? — девочка быстро потеряла интерес к машине, ткнув в другую фотографию. — Что это за тётя? — Это Лило. Моя давняя подруга, — это было единственное совместное фото, сделанное на Немезиде. — Но я её никогда не видела, — расстроилась девочка. — Мы больше не общаемся, — Ева погладила дочь по голове. — Но разве так бывает? — девочка даже рот от изумления открыла. — Разве дружба — это не навсегда? Я с подругами тоже не буду всегда на площадке играть?.. — и всхлипнула. — Ну что ты, милая, — Ева прижала дочь к себе ближе, — не плачь. В жизни бывает по-разному. Иногда даже самые крепкие узы распадаются. Дружба не исключение. Но знаешь, что самое важное? Не нужно грустить, если она распадётся. Нужно радоваться тому хорошему, что было, — и Ева перелистнула страницу, привлекая внимание ребёнка. — Это бабушка Джун! Джун уже не было на этом свете. Она мирно ушла пять лет назад во сне. Ева прикрыла глаза. Ей было жаль, но она не смогла проводить приёмную маму в последний путь, потому что была беременной, да ещё и в другой стране. — Бабушка больше не приедет в гости? — Нет, дорогая. Но бабушка Джун с нами. Она смотрит на нас сверху, с облачков. — Зачем бабушка тогда на нас насылает дождь? — девочка поморщилась. — Она не хочет, чтобы я гуляла? — А это для того, чтобы ты радовалась лужам и радуге, — Ева щёлкнула дочь по носу и перелистнула страницу. — Это ты на учёбе! — Мой выпускной, — Ева смотрела на счастливую себя, держащую в руках диплом. Ева нашла себя в совершенно неожиданной отрасли — в кулинарии и закончила именно это направление. Да, жизнь умела удивлять. — А это ты на работе! — дочь указала на фотографию ниже. О да, второе важное достижение Евы. Открытие собственного ресторана. — … и тут ты получаешь звёздочку! — третья фотография, сделанная совсем недавно. Ева, получившая звезду Мишлен. Годы работы, бессонных ночей, мыслей… Ева никогда не думала, что она придёт к этому, но факт оставался фактом: Ева была шеф-поваром собственного ресторана с мировым именем, да ещё и звездой Мишлен впридачу. Страница с тихим шелестом перевернулась. — Это папа и ты на свадьбе. И братик у тебя в животике, — о да, Ева помнила этот день. Один из самых счастливых в своей жизни. Её муж — прекрасный и любящий человек. Её сын — её гордость и золото. Совсем скоро у Евы уже должны были появиться внуки. — А это уже я у тебя в животике, — фотография по соседству была сделана годы спустя. Да, у детей Евы была большая разница в возрасте, но едва ли это было проблемой, — ой, а почему так мало фотографий? — девочка загрустила. — Не расстраивайся, — Ева закрыла полупустой альбом, — я в этом альбоме храню только самые важные фотографии своих важных моментов из жизни. — Почему же у тебя их так мало, мама? — Может, и мало. Но они очень важные, — Ева отложила альбом в сторону, — к тому же, в будущем из будет больше. Хочешь сока? Девочка активно закивала, и Ева поднялась на ноги, направляясь на кухню. На миг остановилась у зеркала в прихожей. Еве уже было больше сорока лет. Годы шли и время, конечно, брало своё. Память о прошлых приключениях окончательно притупилась, оставив после себя лишь послевкусие. На Еву из зеркала смотрел взрослый, состоявшийся и счастливый человек. Порой Ева задавала себе вопрос: хотела ли она другой жизни? Жизни, полной вещей необычных и опасных, непривычных для человека? Хотела ли Ева жить миллионы лет в теле феммы? И каждый раз Ева отвечала чётко и понятно: нет, не хотела бы. Ева жила прекрасную, полную счастья жизнь. В ней были трудности и горе, но это было нормально. По-другому жизнь прожить было нельзя. Ева заправила выбившуюся прядь волос за ухо. Впереди её ждало ещё много всего: в конце концов, она может прожить ещё десятки лет. И проживёт. Обязательно проживёт. И когда придёт время уходить на заслуженный покой, Ева не будет испытывать ни страха, ни сожаления, ни предвкушения. Да, Ева проживёт ту жизнь, которую всегда хотела. Потому что она свободный человек. Большего ей было не нужно.Драббл 40
— Нет, Ева, — звучит голос за спиной Евы, и он же доводит до мурашек. Профессор Прайм всегда соответствовал правилам поведения, строго следуя им. Но, очевидно, не сегодня. Ева сидела одна в аудитории, а профессор, о, Боже, стоял слишком близко. Глубокий голос, который не должен был принадлежать на вид молодому мужчине, отвлекал, особенно когда он произносил её имя… Так. — Ещё раз: так дело не пойдет, — рука Оптимуса ложится на листок около её руки, и Ева, не в силах поднять взгляд и попросить не нарушать личное пространство, лишь напряглась. Он наклонился слишком близко. — Ты будешь добра выучить гражданскую войну в США, её причины начала? Хорошо, начнём с чего попроще. Сколько изначально на флаге было звёзд? — Я не знаю, — это правда. Еву не волновала история этой страны, было лишь желание поскорее уйти отсюда. — Мне наказать тебя ещё раз? Колени сводятся рефлекторно, как только Ева вспомнила предыдущее наказание. Нет, позволять Оптимусу так касаться себя было лишним. Он уже нарушил правила личной жизни, когда использовал голоформу и устроился в её институт, чтобы следить, под предлогом «это ради твоей защиты». — Прекращай этот цирк. Стульчик с грохотом летит назад, когда Ева поднимается с места. Нет, нет и нет, Оптимус зашёл слишком далеко и поддерживать театр одного актера она не собиралась. Лучше у противной профессорки Мириам будет сидеть на парах, нежели называть и дальше меха профессором. Эго Оптимуса сейчас было на высоте. — Но ты всё так же продолжаешь настаивать на наказании, моя Искра, — Еву грубо толкают между лопатками и заставляют прижаться грудью к столу. — Ты надела эту короткую юбку для меня или для того студента третьего курса? Он не спускает с тебя взгляда, и ты знаешь, как я отношусь к этому. — Да пошёл ты! Она даже до конца не успевает закончить, как юбка задирается до поясницы, обнажая красные после прошлого наказания бёдра. Как для лидера автоботов, который проповедует защиту слабых, на ней он отыгрывался слишком агрессивно. И это было слишком приятно. — Я устал учить тебя, что для будущего бондмейта Прайма плохие слова не имеют места присутствовать в лексиконе, — пальцы меха скользят по белью, задевают край. — С тобой нужно много времени сидеть, чтобы научить правильному поведению. Перед шлепком Оптимус всегда гладил место, куда бил, готовил её, но удар всё равно всегда был неожиданным. Правило, которому он хотел следовать: Ева никогда не должна поднимать корпус с парты, а если всё же поднимет (что она часто делала), дальше могло быть больно и приятно одновременно. Одно это доводило до оргазма, когда Оптимус под конец ударял по клитору. — Что мы выучили на предыдущем уроке? — Что я должна оставаться послушной. — Правильно, моя Искра, — Прайм звучит слишком довольно, как для носителя Матрицы. — Меня радуют твои успехи.Драббл 41
— Это надо как-то прекратить, — Джек отставил в сторону чай. С солью. Вытер губы тыльной стороной ладони, но стереть нарисованные маркером усы так и не смог. Они были водостойкими, — с самого утра эти подколы идут. Мне досталось больше всех, но маме и Ориону тоже досталась. Кота то за что! Он же даже не знает, что такое кастрация… Мико понимающе кивала на речь Джека. Оба смотрели на Еву, которая стояла у перил, задумчиво осматриваясь по сторонам. — Жертву выискивает, — Джек вперился в Еву внимательным взглядом. Та, почувствовав его, повернулась в их с Мико сторону и послала воздушный поцелуй, — следующим может стать кто-угодно. Никогда не думал, что кто-то может быть так опасен на первое апреля. — Да ладно, — Мико пожала плечами, — она уже успокоилась. — Это только начало дня, — часы действительно показывали лишь десять утра, — она может и над тобой подшутить. И над Рафом. И над Балкхэдом! У Евы сохранилась парочка скраплетов. — Так! — Мико быстро поднялась, понизила голос до шёпота. — Будем действовать превентивно. У меня, кажется, есть идея. Джек наклонился чуть в сторону, несколько долгих секунд смотрел на спину Евы. А после решительно кивнул. — Выкладывай.***
— … это жестоко, — план Мико действительно отличался огромной жестокостью по отношению к Еве, — кто-нибудь точно умрёт. — Да никто не пострадает, — Мико заговорщицки улыбнулась, — её нужно проучить. А вечером мы всё всем расскажем. — Ага. Если ничего непоправимого не случится, — Джек посмотрел на Еву, которая довольная лежала на диване. Она согнала их с Мико оттуда под предлогом дикой усталости. Но что-то подсказывало Джеку, что на диване окажется совсем скоро новый прикол, — она туда кнопку подложит. Сто процентов. — Ей это уже точно не поможет, — Мико быстро среагировала на зажёгшийся портал, — за мной, Джек. Сейчас ей будет не до приколов. На базу возвращались автоботы после очередного боя с десептиконами. Последним в воронку заехал Оптимус Прайм, тут же трансформируясь. — Оптимус! — Мико сбежала по лестнице, слыша за собой быстрые шаги Джека. — Оптимус, нам нужно поговорить. Прайм тут же среагировал, опускаясь на колено перед людьми. — Да?.. — Это очень личный разговор, и… Он касается Евы. Оптика меха вспыхнула на пару тонов ярче.***
Джеку и Мико быть в отсеке Оптимуса Прайма было непривычно. На базе это место заслуженно считалось Евиным. — Что случилось? — Прайм осмотрел нечитаемым взглядом людей, стоящий на его рабочем столе. — Наверное, это очень трудно объяснить… Тебе, — Джек закашлялся, не уверенный, как это приподнести. Сам розыгрыш звучал абсолютно абсурдным, но учитывая специфику отношений Евы и Прайма — это могло сработать, — но ситуация очень серьёзная. — Да, — Мико решительно кивнула, быстро-быстро заморгав, — Ева никому ничего не сказала. Но мы сами всё узнали. Да, Джек? Джек несколько раз печально кивнул. — С Евой что-то не так? — Прайм анализировал сотни вариантов того, что с его Искрой могло случиться. Её поведение сегодня ничем не отличалось от стандартного. Так что?.. — Ева беременна. Оптимус на клик замер. Значение земного слова ему было незнакомо, поэтому он позволил себе отключиться от реальности, окунаясь в мировую сеть. Одного брийма было достаточно, чтобы прочитать гигабайты информации по теме. — От кого? — если бы не миллионы лет на войне, тренирующих выдержку, то Оптимус бы точно не смог справиться с вокодером. Впрочем, ЭМ-поле удержать не смог: автоботы наверняка почувствовали взрыв эмоций, ослепивший пространство на несколько долгих кликов. — Ну… — Мико замялась. Эту часть легенды они не продумывали. — От Винса, — а вот Джек нашёлся быстро, — мы не знаем, как так вышло… Это ужасно, Оптимус. Винс отвратительный человек: он не возьмёт ответственность. — Да, — Мико быстро поддержала историю, — с Евой должен быть кто-то рядом. Мы, Джун. И ты. Джек резко повернул голову в сторону японки, слыша, как хрустнули позвонки в шее. Катушка лжи раскручивалась слишком быстро. — Да, Еве нужна твоя поддержка, Оптимус. Но ей нельзя волноваться, — им ничего не оставалось, как продолжить игру, — мы все знаем про ваши отношения, но, пожалуйста, не дави на неё слишком сильно. Это же Ева. Она, бывает, делает ошибки. Джек шумно сглотнул. Теперь, смотря на Оптимуса, окутанного аурой ярости, было понятно, что ошибку совершили здесь только они.***
— И о чём ты так спешил поговорить? — Ева спокойно расположилась на платформе, с лёгкой усмешкой смотря на меха. — Выглядишь на взводе. Что, Мегатрон мордашку помял? — Я всё знаю. — О, — Ева понимающе кивнула, — тогда это всё меняет. А про что знаешь-то? — Джек и Мико мне всё рассказали о том, о чём ты никому не хотела рассказывать, — Оптимус говорил размеренно, следуя советам людей. Он не должен был вываливать на Еву то, что уже всё знает. Она сама должна была догадаться. Улыбка Евы дрогнула. — Вот крысы. Сдали меня из-за такой фигни, — Ева тяжело вздохнула, — Оптимус, это была просто шутка. Мне захотелось повеселиться. Это на Земле нормально. Никто не пострадал. — Пока что да, — Прайм поражался легкомысленности своей Искры, — Ева, это не шутка. Это очень серьёзно. А обо мне ты подумала? Ева нахмурилась. — Ну, я и с тобой тоже хотела. Просто с другими легче было… Ну, шутить. Короче, понял, да? А с тобой… Я всю ночь с тридцать первого на первое голову ломала, как с тобой это сделать. Но ничего не придумала. Надо было с Рэтчетом проконсультироваться. Он лучше знает тебя. — Ты… — Оптимус, впервые за весь этот долгий цикл, испытал радость. Ева хочет от него спарков?.. — Ева, я не понимаю тебя. Зачем тебе тогда был нужен этот Винс? — А про Винса ты как узнал?! — Ева аж подпрыгнула: с Винсом она поступила намного хуже. В качестве подарка на первое апреля спустили ночью шины у его тарантайки. — Слушай, я понимаю, что ты против такого. Да, это недостойный поступок. Но я обещаю, что такого больше никогда не повторится. Но я ему ничего возмещать не буду. Это он мне пусть моральный ущерб возмещает. И вообще, кто здесь джентльмен: я или он? — Ева, я не позволю тебе с ним быть, — от мысли о том, что Ева может продолжить сосуществовать с этим человеком нечто тёмное скребло в процессоре, — и твоего ребёнка мы оставить не сможем. Я могу киберформировать только тебя. Но на Кибертроне у нас будет столько спарков, сколько ты захочешь. Ева сперва со скепсисом слушала монолог Прайма, а после взорвалась весёлым хохотом. — Что, тоже концепцию первого апреля просёк?.. Ну шутник ты! От кого-кого, а от тебя я такого не ожидала… — Я рад, что ты реагируешь на это смехом, моя Искра. — Ты… Серьёзно? — как только Ева поняла опасность своего положения, все краски схлынули с её лица. — Оптимус, я не беременна. Тем более от Винса. Я же… Ну, только с тобой сплю. — Мне Джек с Мико всё рассказали. — Да они мне мстили!.. Вот суки, — Ева готова была рвать и метать, — Оптимус, поверь мне, пожалуйста: у меня не было никаких контактов с Винсом. Он уродливый. И дети мне не нужны. Вообще. Особенно от Винса. Они же будут конопатыми! Оптимус всматривался в лицо Евы. Долго и испытывающе. Ева врала часто. Ему — особенно. Но сейчас, кажется, впервые за долгое время он видел исключительную искренность. — Значит, всего лишь розыгрышь, — Оптимус тихо усмехнулся, — но у нас обязательно будут совместные спарки. — Я убью Мико и Джека!Драббл 42
Ева напряжённо смотрела на часы, отсчитывая минуты до пяти часов вечера. С той же настырностью она осматривалась вокруг: скалы, скалы, скалы… Песок. Сухие растения, притронься к которым кончиком пальца, и они рассыпятся. Пригород Джаспера не менялся. Впрочем, Ева на это внимания не обращала. Она ждала второго участника этой маленькой рандеву, но тот пока не пришёл. Они, конечно, договорились встретиться ровно в пять, но Ева-то пришла пораньше. Всё же это правило хорошего тона: приходить не просто вовремя, а заранее. Но Саундвейв, очевидно, этого не знал. Или знал, но не хотел следовать такому простому правилу этикета. К его чести, когда часы отбили ровно пять, в нескольких метрах от Евы зажглась воронка. Сперва из неё вылетел Лазербик, покружив с десяток секунд над головой девушки — после появился и сам Саундвейв. Молчаливый и мрачный. Всё так же похожий на богомола. Что-то с этом мире оставалось неизменным. Воронка потухла и на пустыню опустилась тишина. — Ну здравствуй. Саундвейв Еве, конечно, ничего ответил. Даже визор не посветлеет, показывая какой-нибудь смайлик. — Дружелюбно, но, ладно, — Ева сидела на камне, внимательно смотря на десептикона. Тот ей не нравился. Еве вообще мало кто нравился и на всё это были свои причины. Саундвейва эта участь не обошла стороной из-за того, что тот был… молчалив. Ева любила поговорить и чужое молчание воспринимала очень остро. Саундвейву, впрочем, было, очевидно, всё равно на отношение Евы к нему, хотя тот должен был догадываться о нём, — я с тобой поговорить хочу. Точнее… Давай честно: у меня, и у тебя есть проблемы. Надо их решить. Вместе будет лучше, согласись? Саундвейв даже шлема не склонил: так и остался стоять металлической мрачной статуей посреди жёлтого пейзажа. Лазербик был более активным: уселся меху на плечо и смотрел на Еву, не отрывая взгляда. — … ладно, у меня есть, как ты понял, две проблемы. Даже три. Может, чуть больше. Но я обобщу. Во-первых, это Дефект; во-вторых, это Вирус. И то, и другое тебе знакомо. И это не вопрос. Вот теперь Саундвейв подал признак жизни: тонкие сегменты металлических пальцев дёрнулись. Едва заметно: Ева бы даже списала это на иллюзию, если бы не тот факт, что мех до этого стоял вообще без движения. — Ты, наверное, задвёшься вопросом: чем можешь помочь ты? — со стороны Саундвейв выглядел… Да не выглядел он заинтересованным. Вообще. Ни в чём. — Ответ простой. Нужно найти лекарства от этих недугов. Из всех вокруг ты выглядишь наиболее перспективным. Вопросы? Возражения? Визор Саундвейва вдруг посветлел; Ева подумала, что мех хотел ей показать насмешливый смайлик, но вместо этого она увидела фото… — Лило! И не Лило вовсе. То есть, она, но не та, которая была знакома Еве. Это была Лило этого мира? Она была? Знали ли об этом десептиконы? Мегатрон? Или… — Если ты её видел, то ты под Вирусом. Но другие — нет, так? Лёгкий кивок ознаменовал согласие Саундвейва с вопросом Евы. Визор меха вновь стал непроницаемо чёрным. — Чёрт, неужели ты не хочешь вылечиться? Саундвейв, ты должен понимать, что это… Ненормально. Дефект. Вирус. Всё это. Война должна быть войной, а не Санта-Барбарой. Саундвейв на это ничего не ответил. За его спиной вновь зажглась воронка портала и мех, медленно развернувшись, направился к ней. Ева молча смотрела на уходящего, а после, громко выматерившись, сплюнула на землю. Вокруг было слишком много психов и в этой психушке Ева чувствовала себя единственной здоровой. Это было проблемой. Как оказалось, лишь для одной Евы.