Protège-moi

Углы кабинета профессора Пуанкаре мягко омывало уже уходящим закатным светом. Чуть подрагивающими от усталости и возраста, но всё ещё уверенными руками женщина привычно наводила порядок на рабочем столе. Часы мерно отсчитывали наступивший весенний вечер. Тихий, осторожный стук заставил её отложить в сторону изящный пресс-папье. Цифровизация после шторма уже не вступала в свои права — она отвоевала их без особого кровопролития и ненавязчиво требовала отказа от полюбившихся ритуалов. Моник противостояла ей вполне успешно — её слишком ценили в Университете Шалон-сюр-Сон и спокойно прощали подобные сентиментальные привычки. «В силу почтенных лет.» Мадам Пуанкаре прогнала эту мысль, словно надоедливую цыганку на улице. Неизвестный пока визитёр, однако же, оказался настойчивым — вновь послышался деликатный стук. Моник вздохнула, мельком глянула в маленькое изящное зеркало, лежавшее на столе, и намеренно устало проронила: — Войдите. В конце концов, её незваному гостю не помешает знать, что рабочий день давно закончен, и элегантные пожилые леди вроде неё давно находятся мыслями в своей уютной квартире на площади Сен-Винсент. Дверь мягко приоткрылась, позволяя уже теряющим золотистость лучам выхватить из наступающего полумрака лицо вошедшего. Моник бросила на него взгляд, и мгновенно улыбнулась, стряхивая за ненадобностью наносную усталость. — Иво? Мои глаза меня не обманывают? Я ведь уже не всегда могу им верить, знаешь ли. Высокий, статный мужчина подошёл к её столу, едва заметно улыбаясь одними уголками губ. Стороннему человеку эта улыбка могла бы показаться почти надменной, но она очень хорошо знала, что лучше всего за Иво всегда говорили его глаза, нежели тонко-строгое лицо. И действительно — они и сейчас светились прежней сдержанной, но искренней теплотой. Тёмные волосы были стянуты на затылке в хвост, тщательно спрятанный под ворот казённой инквизиторской чёрной формы. Моник же всё ещё ясно помнила, сколько студенток вздыхало, стоило им заметить струящуюся по спине тёмную гладь. — Стали ещё длиннее, раз прячешь под китель? Или дресс-код обязывает? — И то, и другое, профессор Пуанкаре. Прошу прощения, что отнимаю у вас время в конце рабочего дня. — Всё в порядке. Садись. Я очень рада тебя видеть, хоть твой визит и застал меня врасплох. Иво слегка нахмурился, занимая кресло напротив. Он никогда не позволял себе гримас, лицо его всегда оставалось столь же спокойным, что и ровный, глубокий голос. Это она тоже хорошо помнила. — Хочешь кофе? Удивительно, но мой секретарь всё ещё на месте. — Подаёте плохой пример. Моник рассмеялась. Она действительно была рада его видеть. — Не думаю, что ты подаёшь хороший. — Почему же? — Выглядишь, как человек который слишком много работает. — Думаю, в моём случае это более чем оправданно. — Конечно, Иво. Тогда кофе тем более не помешает. Она подняла трубку, отдала распоряжение удивлённой Лулу, мысленно сделав себе пометку расспросить её позже о том, почему она не предупредила её о визите бывшего студента Шалон-сюр-Сон. Выходила? Или было что-то ещё? — Я ещё раз приношу извинения за незапланированный визит. — Прекрати. Думаю, ты прекрасно знаешь цену времени, и сколь жаден до него светский трёп. Иво не удержался от улыбки — искренней, не взирая на причину, что заставила его искать встречи. Мужчина ощутил слабый укол досады — стоило бы, конечно же, навестить мадам Пуанкаре раньше, руководствуясь, прежде всего, не деловыми соображениями, а простой человеческой благодарностью. — Это вежливость. — Конечно. Что тебя привело ко мне? — Это может прозвучать странно, но… Дверь тихо скрипнула — показалась Лулу с подносом. Иво перевёл взгляд на секретаря, слегка подняв бровь. Моник мгновенно поняла, почему, мысленно поставив себе ещё одну галочку. Не постучалась, несмотря на то, что очевидно знала, кто находился сейчас в кабинете. Лулу, очевидно, в силу опасной комбинации молодости и необременённости лишними серыми клетками, истолковала этот взгляд по-своему. Девушка нарочито долго задержалась глазами на лице приора, намеренно-случайно задев его предплечьем, когда размещала поднос на столе. Мужчина усмехнулся. Профессор тут же уставилась на Лулу взглядом, достойным античной Медузы. Та мгновенно ретировалась из кабинета, на этот раз не просчитавшись с расшифровкой коммуникационных сигналов, и не забыв тихо прикрыть за собой дверь. Моник незамедлительно вышла вслед за ней. — Свободна на сегодня. Лулу виновато кивнула и принялась сгребать в сумочку вещи. Вернувшись в кабинет, она мягко усмехнулась. — Ты у нас молодой приор, Иво. Красивый. Неженатый. — С одним из этих пунктов мне, согласно правилам этикета, не надлежит соглашаться. Впрочем, думаю, мадемуазель простительна её оплошность в силу юности. Если, конечно, она не замышляла против меня очередное покушение. — Согласно правилам этикета, мне также надлежит не согласиться с одним из вышеназванных пунктов. Хвала Единому, только со вторым, насколько мне известно. Иво спрятал очередную улыбку за тонкой фарфоровой чашкой. Сделал глоток, чуть прикрыл глаза — кофе был отличным. Что ж, оплошность нерадивому секретарю действительно можно было простить хотя бы из этих соображений. Их разговор был уютным, точно веранда тихого ночного кафе летним тёплым вечером. Эту картину Ван Гога Иво, к слову любил, хоть ему и не была близка большая часть его творчества. Беседу не хотелось прерывать, но он и вправду не собирался отнимать у Моник много времени. У него самого-то было его не очень много. Почти бесшумно Иво опустил чашку на блюдце. Профессор внимательно смотрела на него, оперевшись подбородком о тонкие пальцы. — Ты сказал, что твоя просьба может прозвучать странно. Почему? — Не совсем так. Странно, что моя просьба напрямую касается моей студенческой исследовательской работы, но в то же время мне кажется, что я буду вынужден просить гораздо о большем. — В чём тебе по-прежнему не отказать — так это в умении изящно подводить к сути вопроса. Моник встала, договоривая, прошла к двери и выглянула в коридор. Девчонка ушла, хорошо. Она плотно закрыла дверь и вернулась за стол, выжидающе посмотрев на Иво. Он сплёл пальцы. — Не уверен, насколько изящно. Вкратце — мне нужны результаты моего исследования до правок, если вы их сохранили. — Хм. Предполагаю, что да — твоя работа была очень стоящей. Настоящий труд учёного, невзирая на молодость и довольно ограниченные источники информации. Но что ты подразумеваешь под «большим»? Меж бровей Иво залегла тонкая морщинка. — Профессор Пуанкаре, мне очень нужны контакты одного из участников описанных в исследовании прецедентов. Если быть точнее, то конкретного. — Иво, я, конечно, не очень информирована о том, как работают службы осведомления Инквизиции, но осмелюсь предположить, несколько эффективнее моей телефонной книги. — Да. В этом и затруднение. Моник мгновенно собрала вместе нехитрые слагаемые. — Тебе не нужно, чтобы об этом знали? Иво посмотрел на неё одновременно с уважением и теплом. — Да. Я приехал к вам один. У меня не так много времени. — Не уверена, что это было разумно, Иво. Я смотрю телевизор. — Во-первых, зря, по моему скромному мнению. А во-вторых, я не думаю, что у них хватит одури снова попытаться убить меня спустя неделю. — И всё же… Ладно. Ты уже совсем взрослый мальчик, не мне тебя учить, как жить. — Спасибо. Женщина только покачала головой. Фраза Иво о том, что он приехал один, всколыхнула в ней мутное неприятное беспокойство. Детей у неё не было, да и бывшего студента равно нынешнего приора она не видела добрых несколько лет. Почему? Определённая мера ответственности за его жизнь? Моник, конечно, не Скарлетт, но пообещала себе подумать об этом завтра. — Что за случай тебя интересует? — Лаграс. Сожжение заживо пяти подростков в Первом интернате. Я рассматривал этот случай отдельно, так как он представлял собой единственное известное псионическое воздействие на человека, не имеющее отношения к хилерству или эмпатии. Позже мы отказались от включения его в основное исследование по этическим соображениям. — Пожалуй, не только по этическим, Иво. И я думаю, что ты очень хорошо это помнишь. Сотрудники Инквизиции, тогда ещё под эгидой прежнего приора, заявились к ней прямо на работу, здорово перепугав преподавателей кафедры Исследований отклонений псионического спектра. Говорили мягко, но крайне настойчиво. В итоге они лишились приличной и очень важной части исследовательской работы Иво, но выбор у них не то, что бы был, учитывая его стажировку в Корпусе на тот момент. Работа была частично переписана, дополнена и сдана в срок, благодаря скрупулёзности и патологической работоспособности месье Иво Мартена. Защита прошла блестяще. Больше никто к этой теме не возвращался. — Я помню. Прекрасно помню. — Так чего же ты ждёшь от меня? — Вы контактировали с одним из родственников псионички, с которой произошёл инцидент. — Непреднамеренное убийство пяти человек. — Ей было одиннадцать лет. Ребёнок, псионик. Сильный. А значит — плохо контролируемый, учитывая количество знаний о детях-псиониках с подобным ресурсом на тот момент. — И всё же это было убийство. — Я не буду оспаривать ваш тезис, потому что его невозможно оспорить. Мне действительно нужно связаться с…убийцей тех подростков в Лаграсе. Или хотя бы с человеком, поддерживающим с ней связь в последнее время. Это было бы даже лучше. — Я могу узнать, зачем? — Часть меня очень хочет сказать вам, что я не вправе разглашать материалы дела. Ради вашей же безопасности. — Дела, которого, очевидно, пока ещё нет, раз ты выясняешь информацию у меня, а не через своих самураев. Иво усмехнулся. Перевёл отсутствующий взгляд на уже подкравшуюся темноту за окном. — В архиве есть данные об этом происшествии. Но они неполные. — Как это возможно? — Я задаюсь тем же вопросом, профессор Пуанкаре. Хоть и в полной мере отдаю себе отчёт, насколько…непрофессионально это звучит, учитывая должность, которую я в данный момент занимаю. Моник помассировала начинающие ныть виски. Изящным жестом пресекла попытку очередного извинения. — Я не стану углубляться сейчас в конспирологические теории о том, кто и зачем это сделал. А, главное, как. В уголках губ Иво вновь наметилась неуловимо-призрачная улыбка. — Верно, профессор Пуанкаре. Этим уже занимаюсь я. — Прекрасно. В одном ты прав: я действительно общалась с одним из родственников этого…ребёнка. Тогда ребёнка. И по какой-то причине меня терзают смутные сомнения, что именно это и вызвало интерес сотрудников прославленной организации, которую ты имеешь честь возглавлять с недавнего времени. — Зачем вам было это нужно? Моник потянулась к чашке с остатками кофе. Остыл, конечно. Она с неудовольствием отметила, что головная боль благополучно угнездилась в правой височной доле и теперь вовсю наслаждается новосельем. — Хотела тебе помочь. Видела, что времени мало, а работы чертовски много. В конце концов, никто из молодых учёных твоего возраста не замахивался на подобное. Смотреть даже боялись. Иво дипломатично принял этот изящно-полуправдивый ответ. В конце концов, лучше полуправда, чем явная ложь, а вербально усомниться в словах Моник и требовать дополнительной информации сейчас было бы вопиющей наглостью. Профессор верно истолковала его ожидающее молчание и вздохнула. — Хорошо, месье дознаватель. Вы правы. У меня действительно осталось…кое-что. Иво внимательно посмотрел на неё, хорошо понимая всю опасность просьбы. Для них обоих. — Профессор Пуанкаре, я могу…рассчитывать на вашу помощь? — Да. Но информация в обмен на информацию, Иво. Я, знаешь ли, хоть и устаю несколько быстрее, чем девять лет назад, но это не значит, что я совсем потеряла хватку. — Не сомневаюсь в этом. Он помолчал. Затем коротко произнёс: — Три дня назад в Нью-Пари в районе Термитника было совершено нападение на человека. Ожоги третьей степени, почти полное поражение кожных покровов. Какое-то время он был ещё жив благодаря усилиям врачей. И дал показания. Моник почувствовала, как к головной боли медленно примешивается лёгкое головокружение. Медленно спросила, уже зная, что услышит. — И что же он сказал? — Что виной поджога был человек. Псионик. Примерно двадцати лет, предположительно, девушка. Возгорание произошло мгновенно и бесконтактно. — Он не мог ошибиться? Некоторые пирокинетики настолько тонко взаимодействуют с возгораемыми материями в окружающей среде, что это действительно сложно отследить. Иво молча качнул головой, несмотря на очевидную ненужность уточняющего вопроса. — Почему тогда этот случай нельзя отдать в ведение Инквизиции? Почему ты занимаешься этим в одиночку? Разве преступления псиоников не являются прямой задачей вашей юрисдикции? — Я не могу быть уверен в том, был ли это один и тот же человек. А именно — Рене Годар. Пока не могу. Именно для этого мне и нужна информация. — И какова вероятность, что это разные люди? — Практически нулевая. — Тогда вернёмся к вопросу о том, почему ты так не хочешь, чтобы дело велось так, как это у вас там принято? — Если Инквизиция даст делу ход, то, скорее всего, человека с похожим преступным профилем казнят быстрее, чем ваш секретарь сделает мне ещё одну чашку кофе. Я вынужден буду подписать резолюцию, если того потребует Церковь. — Уж прости за цинизм, но, кажется, это часть твоей работы? Что за внезапный акт милосердия? — Единственной причиной, почему смертный приговор не привели в исполнение тогда, стал возраст убийцы. С одиннадцати лет Рене Годар является носителем чипа, отслеживающего информацию о любых её перемещениях, а также находится в изоляции под постоянным действием пси-блокатора. Через три месяца ей исполнится двадцать один год. Я думаю, нет необходимости пояснять, каким…событием для неё будет ознаменовано совершеннолетие. — Но это больше десяти лет! Она же сейчас, должно быть, едва способна ходить! Моник с силой потёрла лицо руками. Пси-блокатор имел огромное количество побочных эффектов — помимо своей основной задачи он наносил значительный ущерб как нейромедиаторам мозга, так и общему физическому состоянию. Ей страшно было даже представить, во что должна была превратиться сейчас молодая девушка, которую постоянно подвергали воздействию такого рода. Хотя…есть ли уже разница? Рождение. И смерть. В этом было что-то почти поэтичное. И одновременно страшно неправильное. — Зачем ей сохраняли жизнь десять лет? Не милосерднее ли было убить её сразу? Иво неопределённо повёл плечом. — Ты ведь сам сказал, что это ребёнок. Который не мог себя контролировать. Профессор испытующе вгляделась в его тёмно-серые глаза, напоминающие сейчас небо в шторм. Он промолчал. Понимает и сам всё. Не потому ли ищет её? Иво вновь заговорил. — Сигнал её трекера пропал. Сотрудники Корпуса незамедлительно прибыли на место пребывания Годар. — Дай угадаю… — Помещение пустовало. По тому, что удалось выяснить — в течение нескольких часов на момент прибытия отряда. Три дня назад в одном из районов Нью-Пари убит человек. Убит тем же псионическим воздействием, что и те подростки в Лаграсе. Как вы понимаете, случай… необычный. Моник молчала, пытаясь справиться с потоком информации, безжалостно разметавшим её привычный уютный вечер. — Есть ещё один крайне важный нюанс. Человек, которого, предположительно, убила Годар, принадлежал к моему ближайшему профессиональному окружению и фактически являлся моим поверенным. — Чёрт бы тебя побрал, Иво! С этого и нужно было начинать. И, я надеюсь, что у тебя не хватит окаянства вещать сейчас здесь про ересь. Извиняться не буду. Иво только взглянул на неё — быстро, слегка обеспокоенно. Осторожно продолжил, не сводя взгляда с лица Моник: — Учитывая утечку информации из архива и данные обстоятельства… Я не могу быть уверенным точно, с какой из сторон находится источник угрозы. Тем более, что у меня есть некоторые основания предполагать, что она может располагаться в непосредственной близости от меня. Одна часть Моник отчаянно требовала назвать его грёбаным параноиком и налить ему бокал хорошего бренди, стоящего у неё в шкафу на случай экстремальных ситуаций. Потом заставить его вызвать кого-то нибудь из своих красавцев в форме и отбуксировать на работу. Потом забыть обо всём. Вообще обо всём, что она здесь от него услышала. Но он доверился тебе. Возможно, единственной. Нет, конечно, нет. Разве можно так с ним поступать? Она вздохнула. Потом покачала головой. — Иво, но я всё равно не могу понять. Её в любом случае ждёт казнь. Какая разница, кто найдёт её быстрее: ты или Церковь? — Псионик с подобным ресурсом — уникальное явление. Действительно уникальное. Церковь расценивает их, как опасных. Я расцениваю, как неизученных. Геном не исследован. Но ещё не поздно начать. Я уверен, что Рене не одна. И мне нужно выяснить это наверняка. Если среди псиоников есть также телекинетики, способные взаимодействовать с человеческим организмом — нужно взять это под контроль. — Ах вот оно что, месье Мартен. Значит, всё твой пытливый исследовательский ум? — Если мне удастся убедить Церковь в её полезности, то мы сможем использовать геном Годар для дальнейших исследований в данной области. И, разумеется, вопрос лояльности. Человек, обладающий подобным ресурсом пси, который обязан мне жизнью — это очень удобный инструмент. — Это…опасный инструмент, Иво. Очень опасный. Прости мне мою очередную иронию, но не боишься ли ты сам сгореть в костре, Инквизитор? Приорствуешь-то всего ничего пока. Обидно выйдет. Иво встал и слегка поклонился ей. К своему облегчению она увидела, что он вновь улыбается. — Не боюсь, профессор. К сожалению, мне пора. Мужчина протянул ей руку. Моник протянула ладонь в ответ. Неожиданно Иво осторожно сжал её руку. — Берегите себя, профессор. Я свяжусь с вами, когда будет готов подходящий канал для коммуникации. Он помедлил. — И я найду способ отблагодарить вас за помощь. Женщина раздражённо выдохнула: — Я согласилась разве? — А разве нет? Она замахала руками. — О, Единый. Покинь, пожалуйста, мою скромную обитель, наконец. Мужчина поднял ладонь в знак прощания и скрылся за дверью. — Иво? Голова вновь показалась в проёме. — Дай знать, как доберёшься до Нью-Пари, хорошо? Любым из способов. Иво сдержанно кивнул. — Обязательно. Смущается. Так и не привык. Дверь закрылась с мягким щелчком. Моник рухнула в кресло, одной рукой нашаривая в ящике стола таблетки от головной боли, второй — телефон. Во что, чёрт возьми, он опять втянул её?