***
Донхёк ещё никогда не стремился попасть в здание университета с таким рвением, с каким пришлось справляться сегодня. Ни на один свой, даже самый важный экзамен он не спешил так, как к концу, так называемой, нулевой пары. Джемин с Ренджуном опрометчиво расслабляются, увлекаясь каждый своей собственной утренней рутиной, чем Ли успешно и пользуется, сбегая прямиком из под их носа. Он торопится, спотыкаясь и едва не влетая красным лицом в подозрительно озирающихся на него студентов. Влетая в общий холл, Хёк спешно перебирает взглядом многообразие людей, будучи уверен, что Марк должен быть где-то среди них. По средам у баскетбольной команды всегда проходит та самая, утренняя тренировка, на которой хоть камни с неба, хоть дождь, хоть град с яйцо, но должны быть все без исключения, даже скамейка запасных и лист потенциальных кандидатов. Значит, Марк обязан быть где-то здесь! Воздух болезненным колючим ершом застревает в глотке, и Донхёк подаётся вперёд буквально из последних сил. - Как ты мог? Как ты посмел со мной так поступить?! - Донхёк кричит и бьётся кулаками в чужую грудь, и несколько обескураженный подобным приёмом Марк не сразу понимает, что лучше бы младшего зафиксировать, пока он на нервах не вывихнул себе чего и не отключился посреди учебного холла. - Sunshine, it’s ok! I’m really sorry... - Да пошёл ты! - Донхёк поднимает взгляд, глядя в круглые, полные откровенного раскаяния глаза, и весь боевой пыл, продержавший его на плаву последнюю пару часов сходит на нет. - Ты в порядке? - он несмело проводит всё ещё холодными от эмоций ладонями по чужому лицу и тут же перескакивает на старающиеся удержать его на месте руки, точно желая проверить старшего на наличие каких-то возможных травм. - У тебя ничего не болит? - Марк боится говорить, боится улыбаться, умиляясь проявлениям этой внезапной заботы, и лишь кивает, надеясь, что этого будет достаточно. Донхёк замирает, глядя на целого и невредимого старшего, явно полного сил и энергии с ещё влажными после душа волосами, и всерьёз решает, что с него достаточно. - Да пошёл ты к чёрту, придурок! - без предупреждения, Хёк мгновенно возвращается в свой боевой режим, обрушивая на Марка весь резервный запас ударов и тычков. - Ненавижу тебя! Идиота кусок! Тупой отморозок! Никогда! - каждое своё слово младший старается сопроводить новым ударом или хотя бы попыткой его осуществления, и старший лишь пристыжено защищается, даже не стараясь как-то от них увернуться или остановить разбушевавшуюся бестию. - Никогда больше не смей ко мне приближаться! Никогда! Ты меня понял?! - Sunshine, it was just a dream! I’m sorry... - Заткнись! - наконец его попытки венчаются успехом, и хлёсткий звук пощёчины, кажется, замораживает всех и каждого в ореоле распространения её звуковой волны. Марк глупо моргает, но и Донхёк больше не пытается идти против него в бой. Он сбито дышит, продолжая сверлить парня ненавидящим взглядом, и делает первый шаг к отступлению. - Я тебе всё сказал, Марк Ли. Не смей. Больше никогда и нигде, - и он специально выделяет слово интонацией так, чтоб Марк наверняка понял, насколько широко распространяются границы его “нигде”. Марк понимает. - Не смей ко мне подходить, не смей разговаривать, не смей даже думать об этом! - он грозит вытянутым перед старшим пальчиком, и пусть это нисколько не пугает того, но желания тревожить явно напрасно перенервничавшего парня тоже не вызывает. - Я никогда не прощу тебя за то, что ты сделал! Никогда! Донхёк устало разворачивается, но даже так агрессии в его облике оказывается достаточно, чтобы толпа зевак и сплетников спешно расступилась, освобождая проход к нужному корпусу. Ченлэ с Джисоном молча наблюдают за происходящим, и младший впервые за последнее время готов признать, что, возможно, теория его китайского друга о том, что эти двое ведут себя крайне странно и явно что-то от них, вроде как тоже друзей, скрывают, оказывается не настолько уж безнадёжной фантастикой, какой казалась прежде. Ченлэ серьёзно расстроен и, глядя на продолжающего потерянно стоять в толпе Марка, сам готов разреветься от жалости и необъяснимого ему чувства несправедливости всего происходящего. Джисон мягко перехватывает чужую ладошку, заставляя парня вздрогнуть от неожиданности - тот уже практически успел отвыкнуть от ощущения сплетения чужих длинных пальцев со своими. Он с секунду смотрит на их крепкий замочек, прежде чем поднять неуверенный взгляд. Джисон жмёт губы, и Ченлэ точно знает, что тот просит прощения за всё, что между ними произошло. Ченлэ тепло, хоть и по-прежнему грустно улыбается, чуть сжимает пальцы, так же молча извиняясь, что сам допустил до этого, и, понимая друг друга без никому не нужных лишних слов, Джисон тянет старшего куда-то в сторону, разумно предполагая, что и хёна их сейчас лучше не тревожить, и Ченлэ стоит отвлечь чем-то более приятным.***
Джемин смотрит с подозрением. После утреннего инцидента сначала дома, а позже и в холле, когда, вбежав в последний момент, они с Ренджуном едва успели застать раздачу лещей, Джемин становится подозрителен ко всем. Даже Джено достаётся вне очереди. Однако, Ченлэ в данный момент вызывает у На столько вопросов, что сдерживаться и дальше становится просто невозможно. Младший грызёт губы, точно оголодавший сурок, и то и дело трёт уже изрядно покрасневшую кожу пальцами, коротко прижимается к тыльной стороне ладони, дабы успокоить себя на пару-тройку мгновений, после чего аттракцион невиданной провокации запускается снова - максимально подозрительно. Строгий взгляд перескакивает на второго участника этого славного дуэта, и количество вопросов резко удваивается. Джемина до чёрта задрала эта дурацкая маска, поэтому, воспользовавшись чужой рассеянной отвлечённостью, На резко выкидывает вперёд руку, одним коротким жестом сдёргивая с парня кусок злосчастной синтетики. - Оу! ОУУУ! Йоу! - На бегает глазами от одного парня к другому. Останавливается на Ченлэ, снова возвращается к Джисону, и, наконец, получает все необходимые ему ответы, даже не озвучив ни единого вопроса. - Ах вы мелкие... - Хён! - Джисон плотно сжимает свои не менее красные, с отчётливыми следами укусов губы, и очень уж настойчиво гипнотизирует старшего округлившимися невинными глазами, доходчиво убеждая воздержаться от никому не нужных сейчас комментариев. Джемин схлопывает обратно рот, не ослабляя интенсивности своего внимания, но всё же возвращает Джисону его прикрытие как раз к тому моменту, как за стол с аномальным количеством еды подходят Ренджун с Джено. Джено опускает поднос, устраивая его между собой, джемином и младшими, и виновато утыкается носом в плечо своего надутого парня. - Джемин-а, ну не дуйся, - он канючит, и На разве что для вида всё ещё пытается изобразить вселенскую обиду, на самом деле давно прощая своего непутёвого парня, даже не помня за что. - Ну, малыш... - Шшш, - младший шипит, призывая того к соблюдению правил приличия, - позже, Джено-я. Тебе нужно поесть, - младший техничными отработанными движениями делит принесённую на них всех еду, строго следя за тем, чтоб Ли досталось нужное количество белка, и тот расплывается в улыбке, понимая, что уже прощён, просто нужно пройти необходимые процедуры. Ренджун с другого конца стола так тяжело вздыхает, что остальным просто приходится обернуться, реагируя на звук, как на призыв. - Я вот не знаю, будить его или нет? - Хуан смотрит на спрятавшего голову в переплетение рук друга, и сведённые на переносице брови действительно выдают происходящий в нём тяжёлый процесс. - Оставь его, - к Джемину возвращается прежний грустный настрой. - Ты же знаешь, он плохо спал сегодня. - Но тогда весь остаток дня он проведёт голодным! Ему нужно поесть! - дилемма Ренджуна переходит в категорию тех, в которых какое решение ни прими, всё равно провалишься. - Моя бабушка говорит: “Кто спит, тот сыт…” - Леле, ты прекрасно знаешь как я люблю мудрость твоей бабушки, но не сейчас, - Ренджун смотрит на младшего с укоризной. Как истинный китаец китайца, уж он то должен понять, насколько важна еда, и почему его предложение для старшего сейчас абсолютно неприемлемо. К счастью, на этот раз удача оказывается как раз на китайской стороне, и Донхёк сам приходит в движение, лишая друга необходимости принятия этого сложного решения. Он отрывает гудящую голову от стола и пьяно смотрит по сторонам. - Ты не голоден? - Ренджун внимательно сканирует чужое лицо, пытаясь всё же понять, что происходит, раз утром этого сделать не удалось. Донхёк примерно с тем же сомнительным энтузиазмом смотрит на медленно подталкиваемую к нему порцию куриных стрипсов. Наверно, при любых иных обстоятельствах, он бы их хотел и, вероятно, даже попросил бы добавки, но сейчас желание есть не идёт от слова совсем. Хёк бормочет тихое “спасибо”, не решаясь в очередной раз обижать друга отказом, и тянет самую маленькую хрустящую полосочку в рот. Ему ещё никогда не приходилось есть под таким давлением, но кажется даже сами челюсти его сейчас двигаются на трёх с половиной силах стороннего внимания. Благо, Джено после тренировки и двух проведённых на семинаре пар оказывается целиком и полностью занят процессом восполнения своих опустошённых энергетических и белковых запасов, а Джисон, составляя ту самую половину, остаётся всё тем же воспитанным ребёнком и лишь изредка поглядывает в сторону не такого уж и старшего хёна, не желая мешать, но и не находя иного способа усмирить волнение. После сцены в холле, Хёк уверенно становится темой номер один всех сплетен и пересудов. И будучи более чем осведомлён о том, с каким лёгкостью и превосходящим вчерашнее обожание к SunD рвением его “самые заядлые” фанаты кинутся поливать упавшего с Олимпа кумира, Ренджун тревожно замирает примерно в таком же ожидании, что и разумный не по годам Джисон. Хёк же, продолжая пребывать в блаженном неведении, а по правде говоря, безразличии, остаётся на эту тему глух, слеп и нем. И аппетита, стоит признать, в нём не присутствует тоже. Он сбрасывает половинку недоеденного стрипса обратно в тарелку и чуть отодвигает от себя, всё ещё боясь обидеть своей чёрной неблагодарностью заботливого друга, но не находя в себе достаточно сил, для усилия жевания с последующим перевариванием и усвоением. Этого всего сейчас для него слишком много. - Прости, Ренджунни... - он жмёт губы в виноватую улыбку. - Есть совсем не хочется, - парень перекидывает ногу через скамью и вешает лямку рюкзака на плечо, явно намереваясь сбежать от облепившей его со всех сторон неловкости. - Я, пожалуй, схожу в медпункт. Попрошу таблетку... от чего-нибудь. - От чего-нибудь, - Ренджун не хочет давить, но и идиотом прикидываться не в его правилах, а потому он ограничиваться минимальным минимумом для того, чтобы дать понять другу, что тема на момент закрыта, но позже они к ней обязательно вернутся. Донхёк понимает, да, но едва ли это способно его остановить. Он кивает, снова тихо благодаря и решая не уточнять, за что именно, устало волочётся к выходу. Как никак, но он спал этой ночью, он спал половину первой пары, сразу после ссоры с Марком, за что, само собой разумеется с его-то везением, получает строгий выговор. Благо, не дополнительные часы общественно-полезных работ, и на том спасибо. Однако, всего этого всё равно оказывается недостаточно. Донхёк валится с ног, едва находя в себе силы дышать. Он ничего не замечает, что впрочем логично, ведь все взгляды и перешёптывания остаются за его спиной. Там же, где остаются его друзья. Ренджун уже видит начало неизбежного, он тихо рычит, замечая, как все эти сплетники и ущербные злопыхатели кучкуются за своими столами, чтоб обменяться ядом и понести получившийся, обновлённый деталями и вкусами, коктейль откровенной лжи в массы. - Вы чего такие мрачные, точно с утра по морде получили? - Марк останавливается у самого края стола и опускается на место минутой ранее занимаемое Хёком, небрежно сбрасывая принесённый с собой поднос на столешницу. - Ouch! Это ж только я получил... - И судя по всему, за дело! - если Ренджуна до конца дня удар не хватит, он будет всерьёз впечатлён собственной выдержкой, а пока остаётся, разве что, массажировать виски в надежде на скорое облегчение. - What?! Excuse you?! - Марк на самом деле с парнем даже согласен, но его гордость за сегодня и без того пострадала достаточно, чтоб ещё и от этого недорослика терпеть. - Оу! Заткни в себе канадское радио! У нас тут и своих достаточно! - 真的！True, dude... не нарывайся, - Ченлэ мешает языки в кучу и улыбается, что не вполне бьётся с контекстом, и это уже в какой раз отвлекает Джемина от решения главной насущной проблемы. Он замечает какую-то подозрительную активность со стороны Джисона и, видит Бог, и Джемин, к слову, видит тоже, какой яркой краской заливаются щёки и нос младшего под этой чёртовой маской. Лицо На искажает гримасой праведного гнева, и он уже было открывает рот, чтоб отчитать этих непослушных детей за то, что они отказываются успокоить его охочее до деталей сердце, когда набирающий обороты диалог Марка и Ренджуна снова возвращает его в реальность. - Я ничего не сделал! - это естественно не так, но не может же он публично признаться, что случайно... и эту часть он готов повторить Хёку хоть тысячу раз! Так вот, он случайно, мать его, сбросился с крыши в их общем с Донхёком сне, чем чуть не довёл младшего до нервного срыва. - Тем, кто “ничего не сделал” по морде с утра не прописывают, Ли Минхён! - Марка аж всего передёргивает от какого-то бредового ощущения, что его, как в детском саду, снова отчитывает воспитательница за очередное разбитое мячом окно. - Это был даже не вопрос сделал или нет, вопрос был в том, что именно ты сделал! - Это наши с ним дела, ok? Мы как-нибудь сами разберёмся, ok? - желание есть как-то быстро покидает старшего. - Разберётесь? Вижу я, как вы разбираетесь... Йа! Ты меня слушаешь вообще?! Я с тобой разговариваю! Убери свой грёбанный телефон! Это просто отвратительно! - Ренджун не понимает, что происходит, но по быстро сменяющимся краскам на лице оппонента догадывается, что ничего хорошего. - Марк? - его голос больше не рычит и не пылает гневом, но совершенно неприкрыто сквозит тревогой, заставляя всех присутствующих за столом обратить на происходящее внимание. - Мне... мне нужно идти, Джонни... пишет, что ждёт меня... - Джонни-хён?! - и вот лучше бы Ченлэ продолжал заниматься под столом тем, чем они с Джисоном занимались и до этого, потому что теперь***
Донхёк просыпается, окружённый ароматом Джонни. Он глубоко дышит, плотнее прижимаясь носом к складкам плотного трикотажа, позволяет спокойствию затопить разорённое переживаниями сознание. Чужое худи обнимает тело со всех сторон, обещая надёжную защиту, и Донхёку этого вполне должно хватать, но всё же не хватает. Ему хорошо, но вместе с тем тревожно. Парень пробует восстановить последние события, но они как-то совсем уж неожиданно обрываются посреди общего коридора, не давая никаких намёков на то, что могло бы случиться с ним дальше. Хёк хмурится, решая быть рациональным и последовательным. Хоть раз. Хоть в чём-то. Внося хоть какое-то разнообразие в привычно спонтанные необдуманные действия. Он точно помнит, что после того, как выполз из столовой, направился в медпункт за таблеткой от головной боли. Его сильно тошнило по дороге, и качающийся пол с вертящимся во всех проекциях потолком вот вообще никак не помогали. Висок нещадно напоминает, что боль хоть и поутихла, но всё же далеко не ушла, а значит впереди его ожидает ещё часок другой этого кошмара. Хёк пытается вспомнить что-то ещё, но дальше ничего нет, одна лишь чернота и пустота. Он тихо скулит с досады, натягивая на нос хрустящее свежестью одеяло, и тянет аромат. Сознание неожиданно схлопывается, потому что Донхёк его тоже узнаёт, вот только принадлежит он совсем не Со. Теперь он боится открыть глаза, понимая, что в комнате не один. Он даже догадывается, с кем бы мог быть - благо, запах не самого характерного и доступного для Кореи одеколона и свеже выстиранного глаженного хлопка подсказывает более чем достаточно, - но вместе с тем, он боится убедиться в своей правоте. Он боится, но выглядеть кретином, притворяющимся спящим, боится ещё больше, ведь это унизительно, а он не такой. Донхёк открывает глаза, тут же утыкаясь взглядом в бледные скулы - “слишком близко, какого чёрта, он так близко”. Хёк пробует отодвинуться, но на практике это оказывается несколько сложнее, чем в теории. Марк не просто близко, он лежит рядом, лежит вплотную, и одна из его рук явно мониторит ситуацию, цепко удерживая младшего за талию. Тот ещё раз совсем тихо вздыхает и максимально медленно и осторожно выкручивается в объятиях, видимо рассчитывая на что-то иное, но на деле загоняя себя в ловушку. Как только Донхёк успешно преодолевает первые 180 градусов оборота, хватка Марка резко крепнет, надёжно фиксируя вертлявое тело и прижимая спиной к собственной груди. Донхёк замирает, чувствуя как старший утыкается носом ему в макушку и выдыхает перегретый внутри воздух. Хёк не знает, как должен реагировать на это. Не знает, как вообще попал в эту квартиру. И пусть был он в ней всего раз, эту спальню он совершенно точно запомнит на всю жизнь. Донхёк вообще ничего не знает... разве, что ругаться и злиться ему больше не хочется. Совсем. Навсегда. И дело даже не в его полном физическом и эмоциональном истощении, а в том, что дебильный поступок этой канадской чайки, что, теперь известно наверняка, отморожена настолько, что даже не летит, высветил слишком уж тёмные углы его сознания, выставив на осмысление ряд неоднозначных вопросов, ответ на которые оказался предельно однозначен. Донхёк безбожно и безнадёжно влюбился в тот самый, самый отстойный и вместе с тем самый идеальный вариант, что только выпадал ему в жизни. Этого уже больше, чем он может вынести. У него нет ни сил, ни желания бороться со своими чувствами. Он не может позволить себе такой роскоши - бороться с тем, что настоящее, что идёт от самого сердца и убивает хрупкую душу своей бессмысленностью, ведь Марку ничего из этого не нужно. Его любовь, тепло и преданность нужны только Донхёку. У него уже есть определённая теория на счёт чужих тайн, есть свои догадки, но он не хочет ни думать об этом, ни говорить. Он в принципе не уверен, что это в целом имеет для него лично какое-то значение. А если это ничего не решит, тогда стоит ли об этом говорить?.. - Как ты себя чувствуешь? - голос Марка хриплый, низкий, пробирается под кожу, попадает в кровоток и... выносит Донхёку мозг. Это уже перебор. Он делает глубокий вдох, готовясь к более рациональному ответу, чем “я, блять, наверно умом тронулся, потому что влюбился в тебя, идиота кусок” или “в целом, полагаю, не плохо, но то, что ты не хочешь быть со мной, признаться, всё ещё убивает”. Хоть он и не вполне уверен, что, собственно, не так с этими его ответами, ведь они очень даже объективно отражают реальность, мозг настойчиво уверяет, что воспроизвести вслух стоит что-то совсем другое. - Нормально, - не совсем то, но для начала тоже сгодится. - Что произошло... то есть... - Хёк снова дышит, собирая мозги в кучу. Пытается. - Я имею ввиду, я ничего не могу вспомнить. Как я вообще оказался... у тебя? - вариант “с тобой” остаётся за скобками, но Марк, кажется, впервые понимает его недофразы в полном объёме. - Not quite sure... - Донхёк морально готовится к тому, что это будет сложно. - I mean... - сонный Марк оказывается немногим хуже, Марка волнующегося, но младший, как всегда, находит это милым. Пусть так, зато он может быть уверен в чужой откровенности. Тем временем, шестерёнки в голове старшего всё же начинают крутиться в правильном направлении, переключая в нужный языковой режим. - Джонни написал мне, когда ты отключился посреди коридора, не дойдя до двери медпункта всего несколько метров. К счастью, он увидел тебя заранее и успел поймать, thank God, - Марк прижимается очередным поцелуем к пушистым растрёпанным волосам, и у младшего останавливается сердце. - Медсестра сказала, что вероятно у тебя упало давление... или глюкоза... not sure, it was really difficult to understand, - он прижимается всё теснее и бубнит всё непонятнее, ближе, теплее. Донхёку реветь хочется от одной только мысли, насколько ему хочется иметь всё это на ежедневной основе, и насколько очевидно эта забота и привязанность никогда не будут принадлежать ему в полной мере. - Она сказала, что тебе следует отдохнуть, у тебя вероятно нервное истощение, и, судя по общему виду, ты плохо питаешься, - желудок младшего скручивает болезненным спазмом от одного упоминания еды, и Донхёк всерьёз опасается, что покоящейся как раз на его животе рукой старший может почувствовать этот голодный призыв умирающего в муках органа. Это было бы слишком смущающе... и, к его сожалению или всё же нет, Марк действительно чувствует. - Хёкки, ты правда голоден? - почувствовав каплю сочувствия к своей горькой судьбе, желудок младшего на этот раз отзывается громким и крайне болезненным для парня урчанием. - Oh shit... hold on for a second... I mean... - Марк просыпается на все сто процентов, но делает это крайне резко и необдуманно, в своей коронной манере, отчего тело не поспевает за мозгом, превращая даже привычные движения в неловкие и суетливые. Он кое-как выбирается из постели, становясь на нетвёрдые ноги, и с пару секунд настраивает фокус, продолжая в упор глядеть на высунувшуюся из-под прикрытия одеяла сонную моську младшего. Невинные круглые глаза Хёка буквально вынимали из парня последним крупицы серого вещества, заменяя их на розовые сердечки, и Марк отказывался верить, что вся это сопливая муть всё продолжает и продолжает появляться в его сознании абсолютно бесконтрольно и крайне непредсказуемо. - Я... я закажу тебе суп, подожди немного, ok? Марк порывается сбежать на кухню, но младший делает над собой усилие и ловит парня за рукав. Останавливается не только Марк, но и что-то в нём - слабая хватка пальчиков удерживает на месте крепче металлических тросов, и объяснения своим реакциям у старшего каждый раз находятся всё с большим трудом и с меньшей правдоподобностью. - Мэл?.. - кажется он либо вот-вот отключится повторно, чего Марк и его внутренний параноик не переживут, либо уснёт, вконец исчерпав доступный резерв. Как различить эти два состояния, даже после подробного объяснения медсестры, Марк так и не понял, но Хёк явно последние секунды остаётся с ним. - Не уходи, - Донхёк зевает и уже в следующий момент с головой проваливается в сон. Марк смотрит на него, размышляя о том, где парень сейчас находится? Что ему снится, когда он, Марк, не с ним? Уходит ли он к себе студию или на злополучную, но такую потрясающую крышу? Что видит он там... ведь сейчас всё ещё день, солнце стоит довольно высоко, только готовясь к закату, а время в их снах полностью дублирует реальность... Его пустую голову обычно, как впрочем и сейчас, посещает миллион сто тысяч вопросов в минуту, и если хоть один из них касается младшего Ли, то количество их возрастает кратно желанию Марка узнать соответствующие ответы. Марк желает. Во всех смыслах этого слова. Он трясёт головой, надеясь чуть прояснить рассудок, и сделать наконец то, что должен. Поэтому выжидает ещё пару минут, давая глазам в полной мере насладиться открывшимся им видом - мягкие изгибы сверкающей золотинками кожи Донхёка в объятиях ломаных складок белоснежного хлопка высвечивали сейчас острый эстетический контраст в косых лучах послеобеденного солнца... зрелище не для простых смертных. Марк вполне мог бы подумать о том, чтобы обратиться в Комитет всемирного наследия ЮНЕСКО, чтобы присвоить этому явлению статус “объекта всемирного наследия”... однако, был риск угодить в подсписок объектов, “находящихся под угрозой”, судя по всему, его собственной угрозой. Так что, официальное оформление их отношения друг к другу вполне могло и подождать, да и не то чтобы он всерьёз намеревался им с кем-то делиться. Марк шлепком ладони встречает собственное лицо, принимаясь растирать проступивший стыд по щекам - ради всего святого, что в нём чисто гипотетически ещё осталось, что за дичь он плодит в своей голове? Он очень осторожно отцепляет пальчики от своего рукава, подменяя углом мягкого пледа, и прячет кисть в комфортное тепло, надеясь создать таким хитрым способом иллюзию собственных объятий. Это не надолго, и он обещает самому себе и спящему Хёка, что вернётся, как только убедится, что еда на месте и ожидает своей участи быть съеденной. Благо, сервис доставки в Корее поражает своей скоростью, так что в любом случае, это не должно занять много времени. Марк сбегает на кухню, как и планировал ранее, снимает телефон с зарядки и, быстро сделав заказ в уже не единожды опробованном и хорошо известном ему ресторанчике, опускается на диван, не рискуя возвращаться в спальню. Он откидывает голову на спинку, упираясь взглядом в пустой потолок. Психологи говорят, это не лучшая идея, так как, получая доступ к такому широкоформатному дисплею, наш глубоко травмированный на постоянной основе мозг принимается транслировать на него все свои глубинные переживания и вопросы требующие скорейшего решения. Сейчас Марк склонен с этим утверждением согласиться. Его сознание снова затапливается мириадами вопросов, но на этот раз почти все они обращены к нему самому. “Что с ним не так, в конце концов?” - лидер в числе прочих. Естественно, он знает, что во всей этой ситуации “не так”, если можно так выразиться, но также он знает, что это не есть не решаемая проблема и даже у неё есть весьма простое и доступное решение, имей он только желание её реально решить... и он даже вроде имеет, но что-то его останавливает, вот это самое решение и не приходит. Ему страшно подумать о том, что это банальная человеческая лень, нежелание идти на конфронтацию и что-то кому-то объяснять... стыдно. Ему стыдно за то, что он не может найти в себе силы быть честным и быть счастливым, и вместе с тем ему стыдно за то, что он боится быть этим самым “честным и счастливым”, боится неприятия, осуждения... просто боится. Некстати вспоминаются Джемин и Джено, их бесстыдное, ничем не завуалированное счастье быть друг с другом, быть друг для друга. Они... они дарят Марку надежду и вместе с тем словно служат постоянным укором, мол, смотри, у тебя так никогда не будет. Может всё было бы легче, не появись в его жизни Донхёк? Не столкнись он с ним однажды во сне, а после и наяву... Марк уже несколько раз пробовал вспомнить тот, самый первый сон, но получается всё смазано, непонятно, и такое ощущение, что с каждым разом деталей на поверхность всплывает всё меньше и меньше. Пусть он сам и убеждал Донхёка, что всё помнит, что то была лишь прелюдия и бла-бла-бла - в тот момент его намерением было лишь отвлечь и расслабить парня. На деле же, Марк не помнит почти ничего, только ощущение всепоглощающего блаженства, покалывание кончиков пальцев, точно перебегающее электричество от каждого прикосновения. Он помнит горящую огнём кожу и искры в глазах, сорванный шёпот и медовые стоны, побуждающие зайти дальше. На этом его воспоминания обычно обрываются, собственно, как и время уединения. Он чувствует лёгкую вибрацию телефона в руке и, не глядя, жмёт на кнопку приёма, разумно полагая, что курьер таки не обделён интеллектом и умением читать и заметил его комментарий “не шуметь и не звонить в дверь”. - Да, вы уже подошли? - Марк отрывает спину, рассчитывая тут же встать, но останавливает действие на середине, быстро приходя к пониманию, что на том конце линии вовсе не курьер. - Ждёшь кого-то? - голос, как всегда, строгий и сухой. Точно в нём и капли жизни не осталось. - Доставку, - впрочем Марк отвечает зеркально, а потому, вероятно, они оказываются квиты. - Это должна делать для тебя жена. Я предлагал нанять тебе хотя бы прислугу... - Ты позвонил обсудить вопросы моего питания? - парень жмёт кулак свободной руки, стараясь отвлечься и не злиться понапрасну, тем более, когда в доме он не один. - Anyways, я немного занят, так что... - его взгляд скользит в сторону плотно запертой двери в спальню, и последнее, чего бы ему сейчас хотелось, так это того, чтобы Хёк стал свидетелем чего-то такого, о чём ему знать не стоит. Пока. - Так ты разговариваешь с отцом после почти трёх месяцев разлуки? - Wow, ты даже заметил моё отсутствие? Что случилось? Выдалась свободная минутка между встречами? Или твой секретарь напомнила? - Я полагал, Корея должна была привить тебе уважение к старшим... - Уважение не вакцина и даже не вирус, отец. Его нельзя привить, зато можно заслужить через определённые поступки, слова, действия... Хотя, вероятно, тебе об этом мало что известно, - Марк хмурится, чувствуя как подступает такая уже привычная головная боль напряжения. - Кто-то яйца, я смотрю, отрастил, - парень замирает, понимая, что возможно опрометчиво рано перегнул. - Дерзить мне вздумал, щенок? - Марк молчит, не смея произнести и слово. - Неужели ты решил, что уехав от меня на другую сторону этого маленького шарика, что-то смог изменить, м? Марк всё ещё молчит. Он не желает слушать этого человека, не желает думать на темы, что тот настойчиво впихивание в его сознание. У него есть свои заботы, свои приоритеты... главный из которых сейчас - курьер с супом для Донхёка. - Ли Минхён, ты можешь игнорировать меня сколько угодно, это никаким образом не отменяет твоих обязанностей перед семьёй. Ты должен жить и трудиться на благо и процветание... - Кого? Тебя? - тяжёлое дыхание рвётся из него, потряхивает от макушки до кончиков пальцев. - Семьи, Минхён. На благо семьи, - голос родителя звучит отстранённо. Примерно так, как он говорит во время деловых встречи или заслушивания квартальных отчётов по отделам. Совсем не так, как стоило бы, разговаривая с сыном о его будущем. - Ты дал слово, Минхён. Ты поставил подпись... - Это сделал за меня ты! - Ты или я - кому есть до того дело? В нашем мире это равнозначно. - Not a damn thing! - он всерьёз начинает опасаться, что взболтнёт лишнего на эмоциях, когда в дверь кто-то тихо стучится. - Anyways, мне пора идти. Не звони мне, я не был рад общению с тобой. - Минхён... Марк его не слушает, сбрасывает звонок и намеренно закидывает гаджет под диванную подушку, даже не задумываясь о том, чтобы брать его с собой в спальню.***
Донхёк вздрагивает во сне и неожиданно просыпается. - Всё в порядке? Ты испугался? - младший мгновенно расслабляется, чувствуя мягко сжимающие его объятия. Сейчас ему гораздо легче дышать и не так жарко, как было прежде - после еды, укладывая парня обратно спать, Марк с радостью стащил с него чужую толстовку, заменив собственной футболкой. - Я долго спал? - краем своего разрозненного внимания Хёк замечает царящий вокруг полумрак и горячо выдыхает слова куда-то в шею, и Марк рефлекторно закусывает губу, сдерживая отклик. Впрочем, не слишком успешно. - Not really... часа... часа полтора-два, - и по его сбивчивому ответу и перепаду голоса от хриплого до сорванного высокого младший убеждается, что всё понял верно. Донхёк предпринимает над собой не дюжие усилия, толкая старшего в грудь, перекатывается и усаживается на чужие бёдра. Марк тут же обнаруживает свои руки на чужой талии, и ему это определённо нравится. Донхёк следит за его реакцией, упирается ладонями в тазовые кости и подтягивается чуть выше - Марк звучно сглатывает, находя позу младшего предельно провокационной, однако, не останавливает, как делает в подобных ситуациях обычно. Хёк выгибает бровь, принимая информацию к сведению, и решает двигаться дальше... раз уж сопротивления всё равно не встречает. Он склоняется к чужому лицу, и Марк открывает рот отвечая на поцелуй ещё до того, как чужие губы полностью достигают его собственных. Поцелуй выходит смазанным и немного неловким, Хёк не уверен, куда ему стоит двигаться дальше, но останавливаться явно не намерен. Марк разумно перенимает инициативу, стискивает хватку пальцев на чужих боках, заставляя парня тихо ойкнуть, разрывает поцелуй всего на секунду. Марку её достаточно. Он перекатывается, подминая младшего под себя, вжимает в матрас до скрипа стиснутых рёбер и под весом собственного тела разводит бёдра по сторонам, устраиваясь между широко раскинутых ног. Донхёк замирает, глубоко дыша и то и дело облизывая губы. Он согласен и кричит об этом каждой клеточкой своего существа, и в кои-то веки Марк его понимает и даже не тормозит. Он хищно улыбается, склоняясь над разложенным под собой парнем, и целует так, что у того глаза закатываются и пальчики на ступнях поджимаются, заранее готовя к чему-то явно большему. Донхёк выныривает из сбитых в единый душный ком одеяла, пледа простыней... рук, ног, поцелуев. Он выгибается, подаваясь грудью вперёд, и протяжно стонет, чувствуя следующие за ним по пятам всё те же поцелуи и ласки. - Мэ... М-мэл... - он бессильно скребётся в спинку кровати, вытягивая вперёд руки, и стонет распахнутым ртом, боясь разреветься от переизбытка ощущений, от гнетущей стимуляции всех его слабостей разом, от удушливого до приторности перевозбуждения... от повышенной концентрации Марка в крови, в сознании, в каждой клетке бренного донхёкова существа. - Марк, пожалуйста... - Донхёк плачет, и крупные капли слёз замирают на его слипшихся мокрых ресницах, срываясь вниз под собственной тяжестью и прокатываясь проторенными по шее дорожками до искусанных пиков ключиц. - Yes, Sunshine? - Марк прижимается к нему со спины, вгрызаясь поцелуем-укусом в загривок, и Донхёк заканчивается, как человек, здесь и сейчас, в этой самой кровати. Его крупно трясёт, пока эмоции захлёстывают по самую макушку, постепенно лишая зрения, слуха, голоса и любого иного признака, отличающего Донхёка от розовой лужи всех этих нелогичных чувств, одномоментно вырвавшихся из него наружу, выставляя на