situationship

                    Марк просыпается в полнейшей прострации. Голова раскалывается тупой ноющей болью, во рту помойка.. но самые кончики пальцев пульсируют мягким теплом, прогревая ладони до самых скованных обстоятельствами запястий. Он всё так же сидит на диване, не сдвигаясь со вчерашнего дня и на сантиметр, и тупо пялится в свои нелепо раскрытые ладони. Он более чем уверен, что ему снился прекрасный сон, в котором он обнимал сгусток тёплого солнечного света.. и именно это остаточное ощущение сейчас точно подсвечивало ему самые подушечки, напоминая, он был здесь.       Парень медленно оглядывается по сторонам, отчаянно стараясь избегать резких движений затёкшей от неправильного положения шеей. Он и сам не знает, чего ищет, но не находит ровным счётом ничего. Пространство встречает всё тем же холодом и тишиной, поселившимися здесь после ухода Донхёка.       “Донхёк..” - имя мёдом растекается по языку, своей природной сладостью пробирая до самого корня и зудящей глотки, одним существованием этого созвучия напоминая парню о чувстве глубоко испытываемой им жажды.              Марк неуверенно поднимается на ватные ноги, стремясь исправить ситуацию хотя бы физически, запутывается, спотыкаясь о пустую бутылку, и едва не вспарывает носом мохнатый ковёр. Не без затруднений добравшись до кухонного острова, парень как-то несвойственно для себя быстро натыкается на оставленный в самом центре столешницы, аккурат под заранее наполненным графином с водой и лимоном (видимо, именно для того, чтобы точно быть найденным), лист стандартного офисного формата А4. Марку приходится изрядно напрячься и несколько раз растереть глаза в жалкой попытке настроить фокус в отсутствие очков поблизости. Удаётся, очевидно, не сразу, но хоть с чем-то в этой жизни он справиться всё же должен.       Смысл слов доходит до мозга по перебитым каналам связи тоже не без задержек, но хотя бы с третьей попытки Марку удаётся разобрать хотя бы порядок чужих мыслей. Если коротко, то Венди желала мужу “отрастить, наконец, яйца, а не плыть говном по течению” и “определиться, какого хрена ему вообще в этой жизни надо”, а пока “она устала и берёт во всём этом паузу на подумать, чего и ему желает”.       Парень коротко фыркает, вдруг узнавая старую манеру их беззаботного юношеского общения, и словно только сейчас вспоминает, что не так давно они и правда были довольно близкими друзьями, всегда готовыми помочь, понять.. и вправить мозги, если потребуется.              Он откладывает записку, залпом осушая второй по счёту стакан, и, уперевшись руками в столешницу, снова склоняется над аккуратно выведенными каллиграфичным почерком словами.       - Что мне в жизни надо?.. - ему не приходится долго думать, чтобы нужный ответ сам собой всплыл перед глазами. Марк давно знает, чего, а точнее, кого хочет в эту самую жизнь, но понятия не имеет, как всё исправить. Он облажался уже во всех мыслимых и совершенно непредсказуемых моментах, и даже думать боится, чего ему может стоить попытка заслужить обратно чужое доверие и принятие.       Вероятно, Хёк ненавидит его за всё это... он обнаруживает себя вновь тупо пялящимся в собственные ладони. Бессилие разливается по выпуклым венам, затапливая сознание стыдом. Как он мог опуститься так низко? Марк впечатывается лицом в ладони, едва не врезается носом в столешницу. Глаза Донхёка не идут из головы, и это действует на добивание. Он ошибся ещё в самом начале - вполне осознанно и вполне себе самостоятельно. Будь легче, если бы существовала некая третья сторона, на которую он с удовольствием мог бы скинуть вину и ответственность за случившееся с ними, но, как известно, в жизни сослагательного наклонения не существует ровно настолько, насколько и нет в данный момент иного виноватого, кроме него самого. Всё это время он не делал ровным счётом ничего, кроме ошибок, в жалких потугах бороться с самим собой против собственных желаний в стремлении самому себе доказать собственную неправоту.. чтобы что?       Он растягивает кожу, то ли пытаясь разбудить сознание, то ли желая пробраться пальцами в глухую черепную коробку и хорошенько встряхнуть мозг. Он, Марк Ли, ошибался с первых секунд знакомства с Донхёком.. хоть с реальным, хоть с воображаемым в этих снах..       - Сны.. - Марк останавливает немного затянувшийся процесс самобичевания, оборачивается через плечо, сосредотачивая максимум своего внимания на примятом своей пьяной тушкой диване.       Только что он спал. Он уверен, что “никуда не ходил” этой ночью, но при этом точно спал и даже выспался.. но это значит, что Хёк должен был быть с ним. Какова невероятная вероятность того, что младший согласился бы провести эту ночь с ним? В его сне? Даже не попытавшись сделать его последним.. Марку, правда, хотелось бы в это верить, но верится с трудом.              Два стакана жидкости влитые внутрь так, точно за ним гнались и грозились силой отобрать всё до последней капли, ситуацию его подзатянувшегося пьянства, конечно, облегчили, но не так чтобы очень. Голова всё отчётливее гудит болью, опоясывая лоб мыслями поперёк, душа их стыдом и пуская всё по тому же заезженному до кособокой колеи треку увязнувших в самом себе упрёков и сомнений.       Мысль об “отращивании, наконец, яиц” загорается в воспалённом мозгу, подобно руководству к действию, и парень решает начать, хотя бы, с приведения себя в форму телесную, а после уже перейти и к решению своего ментального, глубоко экзистенциального кризиса.       

***

      Марк неуверен. Марку кажется, что эту фразу в пору выбить ему на лбу, в качестве добровольного признания в собственной недееспособности, ущербности и просто генетически оправданной глупости. Даже обдумав всё, что только можно было, разобрав ситуацию по косточкам и пересобрав её в более менее устойчивую конструкцию, он всё равно не может решиться и сделать первый в своей недолгой сознательной жизни правильный и честный, как ему самому себе кажется, шаг.       Он всё решил, определил круг возможностей и зону своей ответственности, но всё продолжает неловко мяться перед запертой изнутри тёмной дверью. Он не боится быть услышанным, на этот раз толстый слой поролоновой звукоизоляции оказывается как никогда на его стороне.       За последнюю пару недель в этом, так называемом, творческом крыле был произведён ряд изменений - Марк более, чем уверен, что произошло это не без прямого заинтересованного участия в них Донхёка - и теперь к каждой студии прилагалась именная ключ-карта, что весьма и весьма ограничивала круг допускаемых к “ценному оборудованию и персональной информации” лиц. Повод, что сказать, был придуман идеальный, и ректор тут же подписал все необходимые разрешения и утвердил раздутую смету. Донхёк предусмотрел многое, дабы оградить себя, своё время и личное пространство от стороннего вмешательства. Многое, но не всё. Полный доступ ко всем помещениям, хоть как-то относящимся к дополнительной вне учебной деятельности студентов, давала специальная карта, мастер-ключ, что выдавалась всему руководящему составу студенческого совета… а Марк Ли, весьма номинально назначенный ответственным за вопросы интеграции трансферных студентов в учебное сообщество, с недавних пор как раз к этому оговоренному числу лиц относился в числе первой десятки, так что...              Негромкое пиликанье предвещает механический перебор отлаженного до автоматизма замка, и дверь с глухим кликом отворяется.       Сидящий с опущенной на одну сторону подушкой наушника Донхёк оборачивается на звук постороннего вторжения, заранее несколько удивляясь внеплановому визиту Ренджуна. Ведь кто ещё это может быть в пятницу вечером? Едва ли на своё рабочее место без особой надобности решит заглянуть Леле - он, конечно, работу свою любит, студию, шоу, все дела, но Джисона, определённо, любит больше. Особенно по пятницам. Особенно вечером. Так что, выбор из двух этих китайских зол оказывается очевиден: скорее всего, Хуан Ренджун, с периодическими приступами синдрома квочки-наседки, в очередной раз пришёл в поисках компании для своего обедо-ужина, ведь в тот самый обед Хёк его проигнорировал, отдав предпочтение часу сна в уединении этой самой студии вместо еды в столовой. Так что на практике, читай, накормить всё чаще и чаще отказывающегося от еды в шумной компании Донхёка.       Как бы то ни было, обе догадки оказываются ложны, когда из приглушённого освещения коридора появляется совершенно другая по габаритам фигура с наглухо надвинутым на лицо капюшоном, что не спасает от узнавания нисколько, но атмосферности моменту придаёт. Хёк недовольно фыркает, закатывая на чужое поведение глаза, и, закрутившись в кресле в обратном направлении, снова устремляет взгляд в распахнутые окна рабочих программ на мониторах.       Марк воспринимает его молчание за, своего рода, согласие с его здесь присутствием, а потому рискует зайти дальше. Впрочем, и далее о законах приличия как-то никому особо не вспоминается, и пока Донхёк пытается договориться с истерично колотящимся сердцем, Марк наглеет в конец, снова усаживаясь пятой точкой на низкий стол. Он находит это место максимально приближенным к младшему, а если тот всё же повернётся к нему, то вообще окажется с ним лицом к лицу, так что риск видится ему сейчас вполне себе оправданным.       Всё так, однако, спустя пару минут Марк всё ещё молчит, бездумно пяля в сцепленные в замок руки, а Хёк просто слепо кликает мышкой и изредка бьёт дрожащими пальцами по рандомным клавишам, моля всех богов музыкального творчества, чтобы он не умудрился хоть что-нибудь из многих и многих часов работы испоганить.              - Can we talk? - он ещё не начал, а уже снова накосячил. Марк не успевает окончательно скатиться в поле глубокого самобичевания, в связи с неверным подбором не то что слов, но самого языка, когда младший, как всегда, приходит к нему на помощь.       - Ну давай поговорим, - у него на самом деле нет никакого желания и дальше играть в бестолковые игры из серии “кто на кого больше обижен”, а притворяться, что так или иначе неизбежный разговор становится сейчас такой уж неожиданностью, хочется ещё меньше. - Как можно судить по прошествии этих недель и месяцев, наша с тобой “проблема” даже не думает никуда, увы, исчезать, а значит, у нас нет на текущий момент иного выхода, как продолжить как-то с этим жить. Желательно, наименее затруднительным способом..       Марка коробит от всей этой ситуации, от самого тона, который избирает младший для своего с ним, Марком, общения.. его бесит смертельно то, что Хёк продолжает избегать его взгляда и сам не предпринимает ни единой попытки установить зрительный контакт.       - Учитывая то... - в отличие от старшего, Донхёк, кажется, предельно внимательно подходит к подбору наиболее корректных формулировок наименее личностно окрашенных, словно учится на юридическом, являясь образцово-показательным студентом всего факультета, а не на популярной журналистике в медиа среде, с весьма сомнительной нерегулярной успеваемостью в графике акцентированной синусоиды. И всё же, слова не льются из него прежним шумно бурлящим потоком, а сочатся по капле, каждой следующей попадая Марку аккурат во всё более и более выраженную болевую точку. - Также, учитывая то, что прежний способ её решения, в силу обстоятельств непреодолимого действия, для нас закрыт, а сон всё ещё является биологической потребностью жив..       - Прости меня, - Марк в курсе насколько безграничны, в теории, могут быть возможности Донхёка в говорении по делу и без, если он только сейчас разойдётся, поэтому действует на опережение. - Я знаю, что эти мои слова ничего не изменят, но я правда хочу извиниться и объясниться перед тобой.       - Ну отчего же не изменят? Было бы интересно послушать, - Хёк, как и ожидалось, раскручивается в кресле, выходя практически в один уровень глаз со старшим, и, обнимая руками подтянутые к груди разведённые колени, как-то несвойственно блекло заглядывает в чужое лицо.              Первое желание Марка на эту встречу исполняется ожидаемо неожиданно, и парень не вполне уверен, что остаётся этому рад. Он зависает, глядя на некогда светлое, приятно пухленькое личико, что теперь всё словно заострилось и ощетинилось в его сторону такими болезненно угловатыми гранями, что в пору раниться. Марк хотел видеть его, но он хотел видеть “своего Хёка”, а этот парень.. другой, может та самая пресловутая “лучшая версия Хёка”, но всё ещё “не его Хёка”.              - Sunshine, please.. - он чувствует, что вдох застревает поперёк, искусственно сдавливая лёгкие и заставляя гореть изнутри. Донхёк медленно моргает, но никак не отзывается, ни один мускул не вздрагивает на его холодном отстранённом лице. - I ám sorry. Truly deeply sorry but.. by all means I never meant it that way! I am so sorry, I really am.. - младший всё ещё не реагирует, занимаясь посильным переводом по большей части с невербального языка тела на корейский, и Марка срывает окончательно. - Sunshine, please let’s go back! Let’s go home. Together.       - Хоум? - это слово он определённо вычленяет верно. Донхёк всё ещё остаётся для старшего абсолютно не считываемым, а потому не представляется ничего иного, как быть честным. Наконец-то, начать быть честным с ним и с самим собой.       Старший глупо кивает, явно не надеясь на положительный исход, продолжает смотреть на парня глазами побитой собаки, выброшенной на улицу в дождь, слякоть и бог знает, что там ещё. Он смотрит и ждёт непонятно чего, и это оказывается более, чем очевидно для обоих.       - Ты любишь её? - младший задаёт вопрос, оставаясь безапелляционно строг и серьёзен, что несомненно странно и изрядно тревожит, но Марк всё равно уже успел всё для себя решить, поэтому предпочитает честность.       - No-o-o-o, - тянет шёпотом, теряя голос на этапе озвучивания намерения. - No, love! She’s just a childhood friend..       - А меня? - вопрос втыкается ударом подлых или колом в ребро, но определённо цели достигает. - Что на счёт меня? Меня ты тоже не любишь?.. Или может я “just a sex friend”? - старший неопределённо дёргает головой, начиная неминуемо краснеть от шеи до ушей. - И что это должно значить? - Донхёк знает, что победил. Он видит ответ на дне чужих, нервно бегающих по его лицу глаз, но ему жизненно важно, чтобы Марк сам обличил ответ в слова. - И меня не любишь, Марк Ли, хм? Кого ж ты тогда вообще любишь? - младший плавно стекает со своего кресла, усаживаясь на эти нелепо торчащие из-за небольшой высоты стола колени, и Марк зависает, не зная в какой момент успел уснуть.. и за какие такие межгалактические заслуги ему позволяют сейчас просто смотреть столь красочные жизнеспособные картинки?       - You’re just a dream.. yeah? I just lost my mind.. I’m a fucking crazy psycho.. - Хёк оплетает руками напряжённую до предела шею, прикрывает глаза, сминая пальцами тонкую ткань капюшона, и момент становится до слёз проникновенен и болезнен ровно до тех пор, пока парень, пусть совсем немного, но всё же со злонамеренной задержкой качает головой, отрицая предположение. - Oh shi..              Хёк решает, что с него и так достаточно, а потому позволяет губам совсем невинно сомкнуться. Едва ли на пару секунд, но старшего успевает прострелить импульсом бегущего электричества от самой макушки до пяток и не только. Донхёк инстинктивно чуть прогибается, ощущая сомкнувшуюся хватку ладоней на талии и бедре. Приходится сглотнуть и оборвать вдох, чтоб не сорваться окончательно.       - I've been missing you so badly, love.. - старший подаётся навстречу, очевидно желая в полной мере насладиться выпавшим на его долю счастьем, но Хёк к этому моменту уже успевает собраться с мыслями и даже положить поперёк призывно приоткрытых губ указательный палец.       - Не так быстро, Мистер Ли, - Марк с удивлением обнаруживает, что обращение отзывается внутри.. не совсем так, как принято в приличном обществе. - Сначала ты ответишь на мои.. вопросы... - Донхёк зависает, с критически близкого расстояния наблюдая за тем, как чернеет взгляд напротив. - Мне нужно.. - мысль вроде как ускользает, но тем не менее по прежнему остаётся в поле острых нужд и желаний. - Нужно.. мне нужно получить твой конкретный ответ на мой конкретный во.. оу..              Он даже умудряется собраться на какое-то короткое, ничего не значащее в этой параллельной параллели время, но, увы, старший за эти же на удачу выпавшие мгновения успевает пасть настолько низко, что ни лучика чужого благоразумия не касается вымощенной пресловутыми благими намерениями дорожки, ведущей их обоих ещё ниже.       Марк, как его верный провожатый, ведёт остывшим кончиком языка по горячей коже напряжённо дрожащего пальца, задирает голову выше, пользуясь чужим бездействием, и более, чем тупо прямолинейно, целует подушечку, следом многообещающе обхватывая палец губами.       Донхёк шумно затягивается воздухом и шлёт все свои нравственные убеждения и этические нормы настолько далеко, сколь только смеет предоставить вселенная.       - К черту! Всё после! - младший впивается голодным поцелуем в давно заждавшиеся его губы, и даже не думая размениваться на ложные скромности и нежности, жадно берёт своё по праву. Марк чувствует, как от накатившего волной удовольствия, постыдно закатываются глаза под прикрытыми веками. Однако, счастье его длится недолго, и в следующую секунду младший столь же резко отстраняется с влажным, пошлым до невозможности чмоком. - Нет! Стой! Я так не могу! - Хёк крупно дрожит, с трудом сдерживая стон от расцветающего едва ли не на самом видном участке шее сливово-черничного засоса. - Марк-чтоб-тебя-Ли! Какого дьявола ты творишь?       - I need you so freaking much, babe. I need you more than anything, I love you more than anyone in this fucking world! Love you even more than the whole world, love you.. love...       - А по-корейски то же самое слабо? - Донхёк замирает, глядя в ожидании и полной готовности дать, наконец, зелёный свет, но прежде ему нужно услышать.       - Я люблю тебя, Ли Донхёк, - Марк даже как-то успокаивается, прижимаясь своим лбом к чужому. - Прости меня. Всё, что произошло, весь этот хаос.. всё это лишь моя вина. Я должен был тебе рассказать, должен был быть честным.. мне очень жаль, Хёкки! Жаль, что всё так вышло. Если ты только дашь мне шанс, на этот раз я его не упущу, я всё объясню! Всё и правда не так, как может показаться.. прости, это звучит ужасно и пошло, но всё правда... - младший оказывается вынужден снова прервать бесконтрольный поток чужой мысли. Он непременно пожелает переслушать всё вышеперечисленное ещё раз, и не раз, но не сейчас. Сейчас у них есть ряд важных дел, не терпящих дальнейшего отлагательства.       - Ты правда любишь меня, Марк Ли? - старший почти неслышно выдыхает откровенное до мурашек “люблю”. - И то, что ты женат..       - Love, I will explain..       - Непременно, - Донхёк прижимается губами к контрастно тёмной родинке на бледной коже, обрывая несвоевременную дискуссию и переводя весь дальнейший контакт в горизонтальную плоскость тактильного общения.                     Компактный двухместный диван оказывается ожидаемо тесен и маловат для них двоих, и не желая более причинять младшему беспричинной боли, Марк ловко изменяет в очередной раз положение уже успешно раздетых наполовину тел.       С момента их последней близости успевает пройти порядком времени, и Хёк стесняется до истерического румянца, пока не без помощи седлает чужие крепкие бёдра. Из всей одежды на нём остаётся одно лишь неприлично широкое худи, под которым прекрасно себе хозяйничают чужие руки, и которое старший не рискует снимать, пеняя на продолжающий работать на максимуме мощности кондиционер. Его своевольное решение закономерно вызывает недовольство младшего, что чувствует себя крайне уязвимо в этом недвусмысленном положении, в то время как на самом Марке, несмотря на оголённый торс, всё ещё присутствует как бельё, так и расстёгнутые, чуть приспущенные джинсы.       Донхёк приподымается, ища комфорта, и опускается обратно уже под аккомпанемент утробно рычащего стона в своё красное ухо. Хитрая улыбка расцветает на искусанных губах, пока младший притирается голой попой к до боли крепкому стояку.       - Тяжело, хмм? - тянет невинно до того, что кровь закипает в венах, выключая сознание от слова совсем.       Марк зарывается носом в шею, слюнявя нервными поцелуями ключицы, и с ощутимой силой сжимает наиудобнейшим образом ложащиеся в его ладони ягодицы. Донхёк шипит возмущённо, прогибаясь в пояснице, чтоб следом обиженно захныкать, когда его собственное возбуждение тугим жгутом стягивает внутренности.       - Love, please, - Марк не соображает. Если он скажет, что хоть одна клеточка его воспалённого мозга сохраняет способность думать, он соврёт. Каждая его изворотливая извилина затапливается медовым светом, волнами исходящими от самого мимолётного касания парня, вскипает от полувздоха едва громче шёпота и запечатывается в этом беснующемся состоянии следующим за предыдущим поцелуем. Донхёк уничтожает его каждой секундой промедления, крошит волю в пыль любым касанием, заставляя припасть к этим божественным ногам и никогда более не сметь от них отрываться. - I need you.. can I..                     Донхёк понимает его одним лишь чудом или такой же голой, как и он сам, интуицией. Он отстраняется, откидываясь назад, в кои-то веки оказываясь благодарным весьма скромным габаритам выделенной на них троих студии, и, быстро нашарив на столе тюбик с плотным зимним кремом для рук, возвращается в прежнее положение. Марк благодарно целует его в губы, неторопливо и нежно, пока наспех пытается справиться с неподдающимся дрожащим пальцам колпачком.       Хёк не уверен, что смог бы доступно объяснить, почему именно сейчас и именно так, но он весь покрывается липкой испариной стыда, чувствуя заботливые касания чужих пальцев. Никто из них не ответит, сколько раз они занимались этим, и даже не важно реально ли или только виртуально, во снах, но с Марком для него каждый раз особенный. А этот, самый особенный из всех.              - Love? - Хёк жмурится до серых пятен, немного отстраняясь и пытаясь ответить на жаждущий его внимания взгляд. - Я так скучал по тебе, - младший лишь молча смотрит в ответ, желая услышать больше. Ему сейчас очень-очень прям как надо отвлечься, и Марк, кажется, тоже это понимает. - Я помню, что говорил это уже, но боюсь, тебе ещё не раз и не десять придётся услышать от меня.. - Марк сглатывает, болезненно сосредоточенно хмуря брови. - Я не хотел, чтоб всё так вышло. Я правда рассчитывал.. - он запинается, видя, как изменяется взгляд напротив.       - “Рассчитывал” на что? - он не требует, просто правда желает знать. - Что я не узнаю? Или что это наша.. “проблема” разрешится раньше, чем я смогу узнать?..       - Что я смогу решить свою проблему с этой нелепой женитьбой до того, как ты о ней узнаешь, но.. - Марк опускает взгляд, и младшему в какой раз приходится его ждать. - Находясь с тобой, мне совершенно не хотелось ни о чём таком думать. Находясь с тобой так близко, я всё больше расслаблялся, и мне всё меньше хотелось.. думать. Тем более, об этом.       - Между вами правда ничего нет, Марки? - обращение отзывается щекоткой за рёбрами, принося с собой зыбкую надежду.       - Правда, Sunshine, - он наконец улыбается честно и чисто, не тая за душой никаких оговорок и уточнений мелким шрифтом на полях. - Она, действительно, моя подруга детства. Возможно, в какой-то степени юности. Наши семьи, увы, увидели в этом куда больше потенциала, чем то было на самом деле..       - Ты её не любишь? - Донхёк непременно послушает всю эту длинную историю до последней детали позже, но конкретно сейчас ему нужны конкретные факты, без перечёркивающих всё вышесказанное “но”. Чётко, понятно, лаконично. И ни крупицы, сверх этой информации, не желает просачиваться внутрь его воспалённого сознания.       - Как я и сказал ранее, и я не откажусь от своих слов позже, я не люблю её в том смысле, - Марк коротко целует парня в кончик носа и прижимается своим лбом к чужому, - как я люблю тебя.       - А что насчёт неё? - это не имеет к ним никакого отношения. Возможно так, но ему важно представлять всю картину. - Она тоже испытывает к тебе исключительно.. дружеские чувства?       - Я.. я не знаю, love. Честно говоря, мы никогда об этом не говорили, - младший поджимает губы, явно додумывая ответ самостоятельно. - Is it even matter, love? - Марк, снова уходит вглубь, и Хёк останавливает его самокопание коротким чмоком в губы.       - I don’t know. Is it? - старший отрицательно качает головой. - Хорошо, ты прав. Сейчас тут только мы.. и я прервал тебя на самом интересном, не так ли? - парень хитро улыбается, чуть потираясь о лишённый на какое-то время внимания стояк старшего, на что парень отзывается протяжным сдавленным стоном.                            Донхёк уже откровенно грызёт Марку ухо, рискуя того и гляди пробить зубками хрящ, когда внутрь проскальзывает третий палец. Не то, чтобы ему было больно или, ещё хуже, неприятно, но..       - Марк, пожалуйста, хватит тянуть! Я правда готов, всё будет хорошо.. только, пожалуйста, М-ма-марк.. - он хрипит на излёте дыхания, глубоко назад запрокидывая голову, когда, впиваясь едкими поцелуями в подставленную под удар шею, старший плавно опускает его бёдра, входя до упора в одно уверенное движение.       Младший путается пальцами в чужих волосах, стягивает пряди в кулак, давая время себе и своему телу привыкнуть, и Марк терпеливо ждёт, пытаясь отвлечься от этой сумасшедшей давящей пульсации, продолжает осыпать поцелуями сжавшиеся плечи, губами отлавливая по миллиметру отпускающее парня напряжение.       Донхёку приходится прожить ни одну стадию от отрицания до принятия, потому как ждать не хочется от слова совсем, однако, физиология, на этот раз, оказывается против, бойкотируя его глупые опрометчивые порывы. Приходится терпеть и ждать вместе со старшим, когда же тело подчинится вновь, позволяя в полной мере осуществить желанное и насладиться близостью.       Марк, на пробу, едва подкидывает бёдра, и младший отзывается на действие тихим стоном. Широкие ладони подныривают под ягодицы, коротко сжимают, поощряя и, как бы, обещая помочь, если что. Донхёк запоминает вот эту, первую накатившую волну удовольствия, свой стон долгожданного облегчения... а дальше наступает темнота. Жаркая, влажная, тесная от объятий темнота, полная горячего шёпота и его собственных просьб. Донхёк по счастью даже не запоминает, о чём просит и когда, находя, вероятно, в этом своё спасение, ибо знай он, то факт самовоспламенения перестал бы быть лишь научной выдумкой, а получил бы первую документально подтверждённую жертву. Марк нагло пользуется этой ослепившей младшего развязностью, в считанные мгновения успевая осуществить всё, от чего Хёк ранее отказывался, густо краснея и крепко стоя на своём “не буду, мне стыдно”.       Где-то на задворках сознания парень может и улавливает, что вот эта конкретная поза, скорость и вообще повышенная включённость в процесс рук в целом давно выходит за им самим же установленные рамки, однако, нарушение их ещё ни разу не доставляло такое неописуемое количество удовольствия, поэтому он выбирает продолжать.       Донхёк гнётся в спине до лёгкого хруста под чутко отслеживающими его состояние касаниями. Его глаза открываются ненадолго, глядя перед собой, но яркие вспышки удовольствия и искры экстаза лишают возможности хоть как-то обработать картинку.              - Love, are you good? - младший глубоко целует вместо ответа, позволяя и дальше до звёзд вдалбливать своё разморенное лаской тело в подушки, спинку, стену, пол.. ещё пара толчков и сознание с выкриком чужого имени покидает обмякшую в уверенной хватке тушку.       Марк рискует и уже не в первый раз позволяет себе словить последние мгновения чистого кайфа, даже не задумываясь о том, чтобы выйти из младшего, продолжает мягко двигаться, удерживая медленно ускользающий от него оргазм за хвост, пока Хёк наконец не стонет болезненно уязвимо, содрогаясь и пытаясь импульсивно свести ноги.       - Шшш, всё хорошо, - Марк мягко целует парня в висок, опуская отключившееся, кажется, от большей части систем жизнеобеспечения тело мокрой в липкой испарине спиной на диван.       Донхёк кривится от испытываемого дискомфорта, вздрагивает и снова расслабляется, пока старший продолжает стоять над ним, пытаясь сообразить.. только сейчас, глядя на то, как по тёмным кожаным подушкам сиденья растекается белёсое пятно, до старшего доходит, что они чёрт возьми, всё ещё в студии, в самом сердце учебного корпуса, без прямого доступа к воде, не то что к полноценному душу, и одного этого факта уже достаточно, ведь Хёк его непременно придушит, когда узнает, что этот негодяй, вопреки его многократно повторяемым ранее просьбам, позволил себе кончить внутрь.       Марк знает, что в какой уже раз к ряду облажался по полной, но всё равно продолжает стоять и тупо таращиться на медленно растущую под младшим лужицу. И несмотря на всю пошлость ситуации, суть её оказывается вовсе даже не в том, что ему, Марку Ли, удалось затрахать его, Ли Донхёка, до потери сознания - не то чтобы в первый раз, - но в том самом клубке вибрирующей живой энергии, что пульсирует и дышит вот прямо тут, на его глазах... вся суть в нём, в Донхёке.       Этот контраст, между тем пустым и жалким существованием, что он волочил, оставшись без Донхёка, и тем бушующим чувством жизненной силы, что переполняла его сейчас, кислотой расплёскивается по сетчатке, выжигая лишнее и оголяя суть. Ту самую, что опять и снова сводится к Донхёку. Только этот парень наполняет Марка смыслом, давая ощущение важности и нужности. И да, стоит признать, это становится совершенно бессмысленно игнорировать.              Он опускается обратно на пол, неудобно устраиваясь на пятках, и проникновенно трепетно целует круглую коленку. Донхёк вздрагивает, чувствуя касание, и открывает глаза, тут же опуская их в направлении источника странного ощущения. Когда их взгляды пересекаются, младший окончательно смиряется с тем, что пропал. Этот человек может за ручку его отвести хоть к самому Сатане в рабство или на истязания, не важно, Хёк всё равно пойдёт.       Марк прижимается своей бледной щекой к золотистому бедру и самыми кончиками пальцев рисует завитушки на внутренней его стороне, удивительным образом одновременно и успокаивая, и возбуждая снова. Донхёк так же, лишь подушечками, дотягивается, через касание умудряясь передать просьбу так, чтобы только Марк его и понял.                            Младший молча радуется уже тому, что у него остаётся достаточно сил просто на самостоятельное дыхание. Ещё утром его план на день выглядел несколько иначе, но теперь вот он лежит, мягко раскачиваясь на размеренных волнах чужого дыхания, слушает ровный стук сильного сердца, и неожиданно чужое спокойствие становится своим. Он чуть выкручивает голову, устраивая подбородок на кулачок, и смотрит в ответ на прикованный к себе влюблённый взгляд. Теперь Хёк уверен в том, что видит в этих потеплевших глазах бездну ранее скрытых от себя эмоций. Марк устало перебирает пальцами отросшие подвившиеся прядки и растекается совершенно тупой улыбкой.       - Перестань! - младший шлёпает его пальцами по рёбрам и на секунду отводит взгляд.       - Прости, я обещал так больше не делать, но не удержался, - улыбка не гаснет нисколько становясь всё наглее и пошлее.       - Заткнись! - Донхёк мигом краснеет по самые уши и зарывается носом в по-прежнему оголённую грудь, щипая старшего за бок.       Марк тихо смеётся, выдыхая не без облегчения на перепавшее на его выходку везение.       - Love, can we talk? - откровенно говоря, ему совершенно не хочется рушить эту атмосферу интимности между ними, но что-то внутри настойчиво зудит, подсказывая, что это не тот вопрос, что стоит откладывать. Опять. Спасибо, Марк на этих граблях уже потанцевал и повторять желанием не горит.       - Если ты считаешь, что это необходимо, - Хёк желает говорить о неприятной, откровенно тяжёлой теме ещё меньше, но стараясь оставаться логичным и последовательным, естественно, соглашается.       - Love, - это не самый честный приём, потому как это обращение действует безотказно, и младший возвращает парню всё своё внимание. - Я хотел бы.. то есть, я хочу, чтобы мы.. oh shit, what a looser..       - Марк, - младший, как обычно приходит на помощь, оставляя мягкий поцелуй под сердцем и мгновенно заземляя.       - Ты согласишься быть моим парнем? - Донхёк смотрит в ответ, пытаясь всё же понять, о чём думает этот человек.       - Может ты забыл, но ты женат, - только произнеся эту очевидную истину, он осознаёт насколько болезненно слова дерут горло... и что они только что натворили.       - Love, - процесс осознания, судя по всему, настолько красноречиво отражается в чужих глазах, что Марк и сам улавливает его суть. - Пожалуйста, не накручивай себя, дай мне всё объяснить..       - Чёрт возьми, Марк.. что мы наделали... - Хёк нервно дёргается, явно намереваясь сбежать из этих тёплых объятий, но старший оказывается быстрее и вовремя успевает перехватить чужие запястья. - Отпусти меня, Марк!       - Донхёк, послушай меня! - боясь, что в этой борьбе они рано или поздно рухнут с того самого дивана, старший позволяет парню слегка отстраниться, давая возможность им обоим сесть напротив друг друга.       - Этого не должно было произойти! Я же обещал себе.. как я мог?! Что если кто-то узнает? О боги, Ренджун будет так разочарован...       - Ли Донхёк! - младший вздрагивает от резкого окрика, поднимая на старшего недоумевающий взгляд. - Причём тут вообще Рен.. Нет! Стоп! - Марку приходится хорошенько тряхнуть головой, дабы хоть сколько-нибудь прояснить мысли и начать, наконец, распутывать этот клубок с нужного конца. - Донхёк, пожалуйста, давай не принимать сейчас поспешных решений. Дай мне всё тебе спокойно объяснить...       - Что здесь объяснять, Марк? - Хёк ненавидит себя за то, что голос дрожит, выдавая, насколько он на самом деле сейчас близок к тому, чтобы сломаться окончательно. - М-марк... - маленькая солёная капелька срывается с ресниц, обрывая старшему сердце.       - Хёкки, пожалуйста, просто послушай. Мы не сделали ничего плохого, слышишь? Твоей вины тут нет вообще ни в чём! Это не настоящий брак.. ну то есть он настоящий, но лишь фиктивный, - слова не звучат убедительно от слова совсем, и парень продолжает настойчиво тянуть кисти из слишком крепкого захвата. - Хёк, между мной и Венди правда нет ничего кроме детской дружбы. Хотя, вероятно, даже она сейчас под вопросом. Мы говорили с ней на эту тему всё это время, пытались точнее.. и после последней такой “попытки” она собрала вещи и ушла, - Донхёк замирает, но хмуриться не перестаёт, слушая лишь внимательнее. - В данный момент это.. немного затруднительно, но я тебе обещаю, как только будут решены все вопросы со слиянием компаний, дело по нашему разводу можно будет считать решённым!       - Ты сам себя слышишь? Даже я понимаю, что это звучит, как бред! - младший снова предпринимает безуспешную попытку вырваться. - Отпусти меня, Марк!       - Донхёк, пожалуйста, давай пойдём домой, всё спокойно обсудим...       - Никуда я с тобой не пойду!       - Babe, please... - он пробует снова и снова, и никто сейчас не смеет его в этом осуждать.       - Что если нас кто-нибудь увидит, Марк? Ты вообще представляешь, в каком свете это меня выставит...       - Да какая разница, кто там что подумает?       - Марк Ли! Ты не в себе?! Ты женат! А я парень! Это Корея, Марк! Это просто... я просто... - он опускает голову, не желая даже встречаться взглядами со старшим. - Как я мог..       - Love, please, - Марк склоняется ниже, пытаясь всё же поймать убегающие от него глаза. - Я люблю тебя, помнишь? - нежно гладит большими пальцами тыльную сторону похолодевших ладоней, чувствуя, как парень чуть успокаивается.. или просто перестаёт вырываться. - Хёкки, я понимаю, что всё это не просто, но ты нужен мне. Без тебя это всё не имеет никакого смысла. Без тебя я просто не справлюсь.              Донхёк обращает на старшего грустный заплаканный взгляд. Он знает, что совершает ошибку, наступая на горло своим принципам, но имеет ли он вообще право рассуждать о тех самых “принципах”, которые с появлением в его жизни этого недалёкого канадца полетели ко всем чертям, а после сегодняшнего вечера, видимо, и вовсе перестали существовать?.. Донхёк должен его оттолкнуть и убраться отсюда, не оглядываясь, но вместо этого обнимает, прижимая к вызывающей в нём стойкую зависимость груди.       Марк гладит его по голове, незаметно выдыхая мигом охватившие его страх и панику, и тепло прижимается поцелуем к нервно бьющемуся виску, обещая “со всем разобраться”.              - Что нам делать, Марк? - он бубнит, невинно цепляясь за чужие лопатки, как за спасательный круг.       - Как насчёт того, чтобы всё же пойти домой, м? - следующим поцелуем старший уже контрольно улавливает успокоившийся пульс. - Примем душ, поедим чего-нибудь вкусненького, м? Как тебе идея?       - А что, если она вернётся? - Хёк жмурится, боясь даже представить себе такой дешёвый пошлый расклад.       - Не вернётся.. точнее, она может, в любое время, квартира целиком и полностью в её распоряжении, - Донхёк отстраняется в непонимании. - О нашем с тобой доме, - и Марк специально делает акцент на нужном слове, - не знает никто. Даже ищейкам моего отца понадобится время, чтоб во всём разобраться и что-то предпринять на этот счёт.       - Я не понимаю, - он решает всё же озвучить мысль в надежде получить нужный ответ на неё.       - Love, - Марк притягивает к губам зажатые собственными чужие ладошки и, зажмурившись, откровенно целует каждую. - Доверься мне. На этот раз я сумею тебя защитить.              Донхёку хочется верить. Правда. Но он не верит.       - Значит... где, ты говоришь, наш новый дом? - у него нет выбора, и на самом деле, он давно с этим грустным фактом смирился.       - Здесь недалеко, - Марк светится откровенным счастьем, не замечая притаившейся в чужих глазах обречённости. - Let’s go, love!       

***

      - Хорошо баюкаешь, да сон не берёт!       - Ченлэ, пожалуйста, оставь в покое бабушку! - Ренджун сжимает гудящую голову обеими руками, пробуя уложить внутри весь тот пласт информации, что умудрился вывалить в неё Хёк за минувшие полчаса. - Хотя, в чём-то ты прав... Ли Донхёк!       - Инджунни, не кричи, пожалуйста, - Хёк жмурится, прикрывает глаза. - Я и так не выспался...       - О! В этом я как раз и не сомневаюсь! Скажи, ты не в себе?       - Не в себе, определённо, - младший глупо хихикает, вызывая в старшем лишь желание убивать.       - По-твоему, это смешно, да? Где ты был? Не спал он... а я, по-твоему, спал, пока ждал тебя всю ночь?! - Донхёк не без стыда заглядывает в уставшие глаза в плотной сетке капилляров. - Неужели сложно было хоть смс кинуть?       - Инджунни, ну прости, - Хёк тянется через стол, заключая чужие сжатые кулачки в мягкий захват своих тёплых ладошек. - Я правда не подумал, что ты воспримешь это так серьёзно.       - А как ещё я мог это воспринять? Я переживаю за тебя, Донхёк! Если я ничего не говорю, то это не значит, что я не вижу, как тяжело ты переносишь всю эту ситуацию с Марком. И не надо мне в очередной раз вешать лапшу про то, что ничего такого не происходит и тебе вообще всё равно. Тебе не всё равно! И тут охренеть сколько всего происходит! - Ченлэ бегает глазами от одного старшего к другому, опасаясь сказать хоть слово, чтоб не быть вышвырнутым прочь за любопытство. - Ты любишь его и тебе больно!       - Я люблю его и мне больно, - Ли больше не улыбается и не ёрничает, говоря спокойно и строго. - И он тоже любит меня, и ему тоже больно.              Ренджун раздражённо цыкает, убеждая себя снова и снова, что рукоприкладство это не выход. Он не понимает, да, он совершенно не понимает всех этих ненормальных, что своими любовями умудряются даже ему усложнить жизнь.              - Ли Донхёк, - благо, он больше не рычит и не кричит. - Как твой близкий друг, я имею право знать, что за чёрт у вас происходит?!       - Марк предложил мне переехать в его квартиру и жить с ним...       - Опять? - китаец гнёт брови, тяжело выдыхая перенапряжённый воздух.       - Не совсем...       - Хёк он женат!       - Пока женат, - никто не может упрекнуть его в этой попытке оправдаться. Разве что, Хуан Ренджун.       - Какая разница?! Вы планируете теперь жить втроём?       - Нет! Конечно, нет! Как ты мог такое обо мне подумать..       - Не знаю, Донхёк! Я вообще не знаю, что об этом всём думать, знаешь?       - Венди уехала, - парень опускает глаза, не находя достаточно сил, чтобы произнести всё это, глядя в принципиально честные глаза друга. - Они с Марком заключили фиктивный брак под предлогом слияния компаний.. точнее, это было решение их родителей, которые просто решили сыграть на многолетней дружбе своих детей, - Ченлэ плотно поджимает губы, запрещая себе вставлять комментарии. - Марк обещал мне, что как только это станет возможным осуществить без серьёзных репутационных потерь для бизнеса, они оформят развод. Между ними нет никаких отношений, и Марк обещал защитить меня...       - “Марк обещал”? - Ренджун сам не верит, что всерьёз произносит это вслух.       - Марк обещал мне, - Хёк повторяет слово в слово, точно мантру начитывая для своего личного успокоения.       - Донхёк... - старший выдыхает имя, хмуря брови и на секунду прикрывая глаза.       - Я знаю, Ренджун. Я не совсем идиот, я всё понимаю, - на этот раз ему хватает сил, чтобы посмотреть другу в осуждающее глупый самообман лицо. - Просто... просто, пожалуйста, дай мне ещё немного времени побыть счастливым. Пожалуйста. Я же не так много прошу...              Совсем ненадолго повисает гнетущая тишина. Они все и правда понимают, что ничего хорошего из этого априори выйти не может, но глядя сейчас в круглые, полные бесплотной надежды глаза, едва ли нашёлся бы человек, способный эту самую надежду убить.       Ренджун не уверен, как лучше поступить, а Ченлэ боится даже проводить аналогии... боится и всё же, глядя сейчас на Донхёка, не может не представить на его месте Джисона. Был бы он способен, подобно Марку, заставить любимого человека пройти через весь этот ад.. будет ли способен?              - Я всё понимаю, правда. Я не тешу себя глупыми иллюзиями, не верю в волшебные сказки, и чуда завтра тоже не произойдёт.. я знаю всё это, просто... сейчас, я хочу жить сегодняшним днём, не думая о том, что завтра вообще когда-нибудь наступит. Мне всё равно даже на то, насколько инфантильно и незрело это звучит, я хочу быть счастливым сейчас, я хочу чувствовать себя любимым именно сейчас и именно с ним...       - Донхёк... - Ренджуну больно за каждое откровение, что слетает с дрожащих губ, и он менее кого бы то ни было хочет заставлять друга оправдываться.       - Мне нужно знать, что завтра, когда все мои чувства и надежды будут растоптаны, а сам я унижен и брошен, ты будешь на моей стороне, Ренджун! Мне нужно знать, что со мной будет кто-то, кто не позволит окончательно утонуть! Мне нужно верить, что я не останусь один...              Ченлэ даже не замечает, в какой момент из его застывших глаз выкатывается едкая, прожигающая до правды слеза. Он столько раз об этом думал, проигрывал в голове множество сценариев, но реальность всё равно оказывается жёстче и болезненнее любых его смелых фантазий.              - Я буду с тобой, Хёкки, - Ренджун мягко улыбается, склоняясь ниже и наконец обнимая похолодевшие от страха ладошки в ответ. - Я всегда буду на твоей стороне. Ты можешь на меня рассчитывать.