Воском по воску

                    Керосиновая лампа тускло освещала погруженную во тьму комнату, которая таила в себе множество тайн, теорий и загадок, запечатлённых на уже давно потрёпанном временем пергаменте. Буквально каждый сантиметр стены был покрыт вдавленными в поверхность металлическими кнопками и несколькими слоями бумаги с: размышлениями на тему человеческого сознания, различного рода наблюдениями, какими-то выводами, а также зарисовками черт лица того или иного человека. Стол так вообще был полностью завален бумагой, буквально ломился от неё. Вот только хозяину комнаты это никак не мешало.       — Дьявол… — тихо выругался Филипп, смяв ещё один неудачный лист, затем с нескрываемым приступом психоза швырнув его за спину, несмотря на то, что двигаться из-за ещё не до конца затянувшейся раны в плече было проблематично.       Удивительно, но он попал точно в центр бумажной горы в заполненном мусорном ведре, которая тут же обвалилась, создав ещё больший беспорядок на полу. Восковая леди широко улыбнулась, подавляя в себе желание хихикнуть, и протянула своему носителю ещё один лист, но уже полностью чистый.       — Не хочешь передохнуть? Уже довольно поздно. Тебе нужно выспаться, дорогой.       — Нет у меня времени спать, — всё так же раздражённо ответил ей художник по воску, снова пытаясь что-то начиркать, но уже через секунды три, если не раньше, снова смял свой недо шедевр. На сей раз это было ещё более агрессивно.       — Филипп… — леди попыталась его приобнять, но мужчина не дал ей это сделать, с отчаявшимся вздохом положив голову на стол так, что его лоб чуть ли не прилипал, а волосы полностью скрыли лицо.       Но та всё равно не растерялась и нежно погладила его макушку, аккуратно перебирая тёмные и слегка кудрявые пряди.       — Я почти неделю над этим уже сижу, — монотонно пробормотал восковщик, устало повернув голову набок, — Что со мной не так?       — Всё с тобой так. Ты может сейчас и пытаешься что-то зарисовать, но мыслями ты в совершенно другом месте. Вот и всё объяснение.       — Я просто вообще уже ничего не понимаю… — он сделал движение правой рукой назад, тем самым вытащив из-под маленькой образовавшейся между лежащими книгами щёлки более-менее удачные варианты, нарисованные им в течение этой проклятой недели.       На первый взгляд, на каждом из них было одно и то же лицо. Но ни в коем случае не для автора. Филипп тратил больше половины ночи ежедневно вот уже целую неделю, чтобы выдавить из своего мастерства хоть что-то, что он бы считал более приближенным к оригиналу, но вот руки его словно вообще не хотели слушаться, и только и делали, что мяли чёртов пергамент, не давая достичь своей цели. Ему ничего не нравилось. Его задачей было идеально запечатлеть того, кто в последнее время заполнял все его мысли — новичка Фредерика Крейбурга. Потому что ему нужно было это сделать. Без причины. Без каких либо мотивов. Просто нужно было. Он сам не понимал, зачем. С того самого дня он не мог думать ни о чём другом. И если сейчас он выкидывал за час десять листов, то в ночь после их первой встречи он выкинул за это же время в три раза больше. Сперва это вполне можно было назвать, как бы то глупо не звучало, любовью с первого взгляда, потому что мужчина не мог найти другого названия для того спектра эмоций, который он испытал, когда новоиспечённый выживший заявился на порог поместья. Все черты лица композитора кричали об идеалах, которых так вожделённо всегда придерживался Филипп. Но… Возможно ли, что это было ошибкой? Его же собственная теория вполне могла затащить его в омут чувств, которые были просто навязаны его же собственными придуманными стандартами непорочного разумом и руками человека. Именно поэтому с каждым новым листом Филипп всё больше и больше сомневался в том, что чувствовал. Было ли это «импульсивным поступком», когда он в прямом смысле слова подъехал к Фредерику на коленке? Да, возможно. Да и сам музыкант не оценил, за что теперь Филипп расплачивается игнорированием и побегушками от него же самого по всей территории проведения матчей. Он ведь так сильно хотел увидеть его ещё раз… У него не было никаких непристойных желаний или очередных всплесков на признания, когда он загнал зашуганного Крейбурга в угол. Всё, чего он хотел это… извиниться за тот цирк, который он устроил на эмоциях. Даже понимая, что их взаимоотношения это уже вряд ли как-то спасёт.       — Я просто… — с паузой произнёс мужчина, — Мне начинает казаться это всё абсурдом. Ну, когда я думаю о том, что это была внезапная симпатия. Или как вы там, девочки, это называете…       — Но? — уточнила миледи.       — Но когда я увидел его снова, чего и хотел, то мне стало как-то… Не знаю, возможно, «не по себе»?       — Почему же? Из-за того, что он тебя оттолкнул? Но ведь все выжившие боятся охотников.       — Я без понятия. Правда, — последовал очередной вздох, — Я вроде обрадовался, но в то же время вообще нет. Было ведь слишком очевидно, что он меня даже слушать не станет.       — Но это ведь повод попробовать поговорить с ним ещё раз, не думае…       — Чтобы он мне вообще потом коленом по паху вдарил? — Филипп поднял бровь, — Нет уж, спасибо. Вдобавок, ему не составит труда. Я уверен.       Тем не менее, девушка проигнорировала эти слова, начиная искать способ решения проблемы прямо вслух:       — У Альвы завтра вечером командный матч же? Он сейчас в топе находится, кажется. Получается, сам может себе напарника выбрать?       — Ты… — на его лице возникла нервная улыбка, — Издеваешься? Ты меня вообще не слушаешь?       — Он даст тебе список игроков, ты посмотришь, есть ли там этот твой музыкант. И если будет, то попросишься к Альве в напарники. Вы же хорошо ладите, он вряд ли тебе откажет. А там уже на месте разберёшься в своих чувствах.       — Надёжный план, — Филипп наивно кивнул, — Прям, как швейцарские часы!       — Боже, хорошо… — терпение мадемуазели, увы, тоже начало потихоньку лопаться, — Что ты предлагаешь? Ещё неделю расходовать нервы и бумагу? На здоровье, я не буду тебя останавливать.       — А, так всё так просто было?       Но мужчина тут же тихо вскрикнул, когда почувствовал на лбу лёгкий, но очень неожиданный и заслуженный щелбан.       — Ты сам решаешь, как поступать. Но почему ты тогда ноешь по поводу того, что не можешь определиться со своими чувствами, если ровным счётом не делаешь ни-че-го? Господин Крейбург со своей внешностью себе быстро кого-нибудь найдёт, уж поверь. Вот только ты пока осознаешь, что у тебя это была всё же симпатия, а не обычная заинтересованность и раскопки в твоей теории, то будет поздно.       — Да мне плевать на его внешность! — он позволил себе немного поднять голос, но увидев слегка напуганные глаза красавицы, сразу же исправился, — Прости… Понимаешь, я… Дело не в самом лице.       Она промолчала, дав ему договорить.       — Ты знаешь, что я никогда не судил человека по статусу, расе, внешности и что там ещё у людей важным считается, бла-бла-бла.       — Так.       — Это просто набор каких-то характеристик, чтобы один считал себя лучше другого.       — Так.       — Поэтому для меня это бессмысленно в отличии от остальных.       — Но? — снова повторила леди.       — Здесь нет никаких «но», в том-то и дело. Моя теория всегда помогала мне видеть человека насквозь, даже будучи незнакомым с ним. Он идеально подходит, понимаешь? — прозвучало с едва уловимой для слуха дрожью, — Подходит к тому, что я считал совершенством… Я никогда такого прежде не видел, у всех ведь есть недостатки. Ему явно хочется чего-то большего, нежели чем то, что он имеет сейчас, но у него нет возможности это воплотить. Вернее, она есть, но он не может воспользоваться ей. В нём будто бы сокрыт такой талант, который я даже без прослушивания его музыки заметил. Это удивительно…       — Если он, как ты выразился, идеален по «твоей теории», то почему ты вообще сомневаешься насчёт того, что чувствуешь? Не значит ли это, что он в твоём вкусе?       — Но ведь… Нормально ли вообще питать к человеку какую-то симпатию из-за одной лишь теории? В этом и заключаются мои сомнения.       Она пожала плечом:       — Почему нет? Тебе важно, чтобы человек соответствовал твоим критериям. Ты говоришь, что он им соответствует по теории. Почему бы остальные пункты, именно не по теории, проверить, начав просто чуть больше общаться и узнать его получ…       — Это звучит конечно всё прекрасно, но я тебе напомню, что мы — охотники. Моя первая и последняя попытка завязать хоть какой-то разговор закончилась плачевно.       — Филипп, — она посмотрела на него так серьёзно, как только могла, — Если ты дашь ему понять, что ты правда не хочешь причинить ему вреда, то он как минимум тебя выслушает. Без хватаний, без преследований, как в прошлый раз. Просто найди подходящий момент. И если он тут уже тебе откажет, то ты, по крайней мере, пытался.       Девушка понимала, что должна подтолкнуть его к действиям любой ценой, ведь в противном случае дорогой ей человек никогда сам на это не решится. Восковщик какое-то время молчал, а потом и вовсе отвёл взгляд в сторону, в итоге действительно начав обдумывать всё сказанное. Не сказать, что его не тревожила вся эта затея, потому что риск больше никогда просто даже не увидеть столь интересующее его лицо был слишком велик, но и не сказать, что его не цеплял шанс удачи, пусть он и был гораздо меньше. Если не попробовать, то что тогда? Уж лучше правда сделать хоть что-то, чем бездействовать. К тому же, есть вариант, что вообще ничего не получится, если Альва не согласится взять Филиппа в напарники на один матч. Или же, если Фредерика не будет в вышеуказанном списке игроков. Именно поэтому художник просто сдался, успешно приняв положение в споре. Он не помнит имени той, кто всегда поддерживала его и пыталась ему помочь, как и она сама, но одно он знал наверняка — она всегда будет на его стороне и сделает всё возможное ради его душевного спокойствия, даже если у неё есть только одна рука и половина тела. Да и безымянная девушка знала, что он пойдёт ради неё на то же самое. Потому что такая судьба была предначертана им с самого начала. И это уже однозначно никак не изменится.              

***

                    — Да вы только посмотрите на него! Чертовски правильное поведение, когда тебе указывают на ошибки… Браво, аплодировать стоя готов!       Всё то же время, всё те же жильцы, всё то же поместье. Холл крыла выживших уже на протяжении получаса был наполнен недовольными криками и возмущениями, а атмосфера конфликта настолько пропитала комнату, что любой проходящий мимо человек сразу начинал чувствовать царившее в воздухе напряжение и спешил как можно быстрее удалиться прочь, лишь бы не попасть под горячую руку. В нынешней ситуации это могло произойти на раз-два.       — Господин Кэмпбелл, прошу, оставьте его в покое… — настойчиво попросила Алиса, стараясь успокоить разбушевавшегося шахтёра, — Все ведь совершают ошибки.       — Не такие! — ответил покрасневший от гнева Нортон, чуть ли не испепеляя глазами человека, находившегося за спиной журналистки, — Я в начале матча со стеной разговаривал, да? Тебе сказали прямым текстом не своевольничать, что ты там такого почти двадцать минут делал на пару с Воском? Это время можно было потратить на помощь нам.       — Нортон… — акробат Майк легонько похлопал друга по плечу, — Ты правда палку перегибаешь, давай чуток потише. Хелена трясётся вся.       Рядом стоящая слепышка и правда выглядела очень обеспокоено, но когда услышала своё имя, то лишь с выдавленной улыбкой покачала головой, пытаясь сделать вид, что всё в порядке. Впрочем, получалось у неё так себе. Из всех присутствующих ещё особенно выделялись Патриция Дорвал и Наиб Субедар, которые смотрели на виновника не менее пугающими взглядами, чем шахтёр, что было не особо удивительно, так как тоже входили в его близкий круг общения подобно смягчающему ситуацию акробату.       — Он прав, — поддержала Энни Лестер, — К тому же, вы помните ситуацию мистера Крейбурга? Наверняка тот восковой господин за ним гоня…       — А я вот что-то не уверен в этом, — опроверг её слова Нортон, затем подняв руку, а после ткнул пальцем в вышеуказанную фигуру, — Откуда нам знать, что он там Воску пообещал? Вы не находите странным то, что произошло в матче? Мои глаза меня точно не могли подвести, воск его прикрыл, пока та ящерица на него падала!       — Что-о-о? — Майк очень удивился, тут же лицемерно «переобувшись» с ехидной улыбкой, — А вот о таких подробностях я в курсе не был!       Всё это время хранящий молчание Фредерик предпочёл не изменять своим привычкам и просто смотрел в пол, не желая уделять никому в этой комнате и капли своего внимания. Даже Алиса, которая зачем-то сейчас влезла во всю эту разборку, всё больше и больше начинала его раздражать. Это не её дело, зачем она вставляет свою никому не нужную защиту, словно он ребёнок, который не может постоять за себя? В большинстве случаев композитор всегда имел хорошее самообладание и не особо злился на окружающих, предпочитал соблюдать нейтралитет, старался открыто не показывать свою неприязнь к человеку, даже если он её правда чувствовал, но только не сейчас. За последнее время на него столько всего навалилось, что его разум уже банально не справляется. Ему просто хочется не думать. Он прибыл в поместье не ради того, что сейчас происходит.       — Постой. Но с какой стати ему вообще что-то обещать Воску? Мы всё равно проиграли, — заметил сидящий на диване Илай Кларк, гладящий свою увукающую от удовольствия сову, — Да и вспомни правда ту ситуацию в день прибытия мистера Крейбурга.       Но Нортон высказал ещё более абсурдную версию:       — А вы забыли, что Воск поехавший на всю голову? У него есть повод отомстить, но наш Крейбург, перед которым Воск недавно распинался на коленях, почему-то в люк сбежал. Вы не находите это подозрительным?       — На что ты намекаешь?       — Включите фантазию! Хелена ребёнок, при ней озвучивать это не буду.       В холле тут же повисла гробовая тишина и не прерывалась она секунд десять, пока Майк Мортон не прикрыл рот рукой, чтобы сдержать порыв смеха. Слепышка и вправду не поняла, о чём речь, зато остальные ещё как поняли. И складывая все факты воедино вариант шахтёра теперь им казался не таким уж и абсурдным.       — Фу, Господи, какая мерзость… — со всё ещё звучащим хихиканьем произнёс Майк, — А ведь он ещё на фортепиано играет. Значит, такой вариант имеет место быть. Пальцы точно рабочие.       Алиса медленно отошла на несколько шагов назад, пребывая в таком шоке, в каком не помнила себя уже очень давно:       — Да вы все с ума посходили…       Наиб Субедар тоже вмешался:       — Мистер Крейбург, вы уж простите мне моё любопытство, но если мне не изменяет память, то вы в день своего прибытия бросили что-то вроде «мне хватает фанатиков»? Правильно же?       — О-о-о, — теперь конфликтом начал рулить акробат, — Точно-точно, не изменяет, Наиб! Я тоже помню. Значит, у него это частая практика? Ну, как у Марго.       Вечно молчаливая в компании и зажатая в углу танцовщица вздрогнула и уже было хотела что-то возразить, но безумие в глазах Мортона, которые словно так и кричали «ну давай-давай, ответь что-нибудь!», не позволило ей это сделать.       Внезапно в другой части комнаты послышалось неожиданное возражение:       — А ты умеешь хоть что-то делать помимо своих бомб дурацких?       Это был сидящий на пуфике Эдгар Валден, рисующий очередной шедевр в маленькой книжке, которую тот обычно всегда носил с собой в кармане брюк для записи идей для будущих картин, если неожиданно случался приступ вдохновения, но большая часть страничек всё равно была изрисована, потому что смотреть на обычный текст парнишке было просто скучно и он нуждался в картинке.       — Извини? — с издёвкой переспросил акробат.       — У мистера Крейбурга хотя-бы музыка неплохая выходит. А ты только своими подрывами нам лишний повод для и без того ненужной уборки создаёшь, — последовал невероятно мрачный взгляд исподлобья, — Даже, если у него что-то и было интимное с Воском, то это не ваше собачье дело, господа.       — Ха-а-ах? То есть, ты его поддерживаешь в этом поступке, если всё же было? Я правильно тебя понял?       — Этого я не говорил. Однако все выживают, как могут. Мне так-то плевать, — он пожал плечами, — Думайте, что хотите.       — Мамочки… — Энни закрыла рот руками, — А что, если… Нет, постойте, нельзя же так обвинять господина Крейбурга, вдруг его заставили?       — Ой, пфф, я тебя умоляю! — Майк с сарказмом помахал рукой, — Ты его лицо видела вообще? Я ещё в день его прибытия заподозрил неладное. Слишком уж на подстилку похож. Наверняка ложится под каждого желающего.       — Орфеус вроде говорил, что ты очень хотел посмотреть расписание, верно? — уточнил Нортон у всё ещё молчащего музыканта, — Значит, ты ещё и заранее заранее знал, что такое произойдёт?       — Вы… Вы себя вообще слышите? — Алиса не стала сдаваться, пусть её нервы уже и начали потихоньку самоуничтожаться, а брови будто зафиксировались пожизненно на более высокой точке лба, — Какая «практика пальцами»? Какая «подстилка»? Фредерик всё это время почти что держался в стороне от всех остальных, а вы из него проститутку делаете?       Майк в очередной раз добавил масла в огонь:       — А напрашивается только такой вывод, милочка. Подстилка, вот, что-то даже ничего не отрицает.       — У меня есть имя, — её голос и выражение лица изменились до неузнаваемости, — И у «подстилки» тоже есть имя. Вы казались мне очень приятным молодым человеком, мистер Мортон, но я, видимо, глубоко ошиблась на ваш счёт.       — Пфф… — но кучерявый собеседник лишь закатил глаза и отвёл взгляд в сторону.       В глазах Алисы неприятно закололо. Казалось бы, обвиняют вовсе не её, но чувствует всю эту несправедливость именно она. Да, она очень хотела, чтобы её друг поговорил с восковым художником, потому что рассказ Крейбурга о ситуации в саду всё же заставил её немного усомниться в корыстных мотивах охотника, что она уже замечала за собой ранее, когда встречала на карте Кошмара и он несколько раз по непонятным девушке причинам помогал ей с побегом. Да и однажды увидев, как маленький мальчик с мешком на голове ходит хороводы с тремя чумазыми малышками в лохмотьях, её мнение об охотниках всё же не могло оставаться негативным. Она не так и давно живёт по правилам всей этой тюрьмы, но уже давно для себя поняла, что выжившие бывают гораздо страшнее тех, кто на них охотится. И нынешний случай это только подтверждал. Именно поэтому, повернувшись лицом к Фредерику, Алиса легонько потрясла его за плечи с чуть ли не умоляющим взглядом.       — Скажи им хоть что-нибудь… Ну пожалуйста. Почему ты молчишь? Пожалуйста… Ты ведь не делал ничего такого, я же знаю!       — Вы слишком добрая для этого поместья, мисс ДеРосс, — с едва заметным упрёком озвучила Патриция, — Неоднократно за вами это замечала. Если будете продолжать идти у кого-то на поводу, то быстро сгинете где-нибудь в яме.       — Может и так, госпожа Дорвал. Не отрицаю. Но я вовсе не…       Тихие смешки сбоку не дали ей договорить. Все присутствующие тут же навострили уши, чтобы понять, что им не кажется, но уже буквально через мгновение это было не нужно, потому что звук, который стал только громче, а потом ещё громче, перерос в не очень долгий, но пронзительный смех с нотками истерики. Фредерик расплылся в до жути широкой улыбки, которая так же внезапно исчезла, как и появилась, а в глазах запечатлилась лишь полнейшая бездонная пустота.       — Ясно, — единственное, что он сказал за всё это время, прежде чем демонстративно развернуться и покинуть комнату, едва слышно стуча тростью по полу.       Растерянная Алиса ещё какое-то время стояла на месте, явно не осознавая того, что сейчас произошло, явно пребывая в ступоре, а когда осознала, то дверь уже громко захлопнулась.              

***

                    Тёмные очертания коридора встретили своего нового посетителя с не самыми распростёртыми объятиями, потому что свет потух уже среди большинства настенных подсвечников, что немного затрудняло видимость. Пауки, жившие в давно сотканной паутине, зажались в угол от появившегося шума, а каждый стук трости по твёрдой поверхности отдавался эхом на ближайшие метров так пять. Шаг композитора был очень стремителен и непоколебим, потому что желание уйти куда подальше от этих ярких фантазёров било через край. Сказать, что ему было «неприятно» — всё равно, что промолчать. Его прям-таки подташнивало. При чём очень сильно. И сколько бы раз он не повторял у себя в голове «успокойся», ровно столько же раз ему хотелось что-нибудь ударить по дороге, сбить с ног какую-нибудь вазу, да хоть сделать трещину в стене… Но из выученных когда-то базовых правил приличия и своих уж слишком жёстких в детстве способов воспитания было очевидно, что такая вспышка эмоций не приведёт ни к чему хорошему. Фредерик понятия не имел, куда он идёт, да и не считал сильно важным сейчас над этим задумываться. Даже, если целенаправленно пойти в свою комнату, то не грех потеряться в такой темноте, а стоит пойти к фортепиано — ещё кто-нибудь не дай Бог решит позадавать вопросы с уклоном на недавний матч. Да и стоит ли вообще теперь кому-то на глаза показываться, если завтра утром все эти «недослухи» обойдут всё поместье и всех, кто ещё якобы не в курсе? Фредерику не привыкать к дурной репутации, это распространено почти в любой сфере работы публичной личности, вот только в этом поместье, среди одного и того же круга лиц, данная проблема напрягает в пять раз больше обычного, если не в десять. Что же делать?       Нервы начинают потихоньку сдавать, а трость чуть ли не расшибает пол. Тени на стенах постепенно растут, теперь будучи похожими на людские очертания. В ушах неприятно звенит, поэтому композитору не остаётся ничего, кроме как остановиться и попытаться заглушить воображаемый источник шума руками, но помогает это, мягко говоря, плохо. Картинка перед глазами начинают плыть, а ноги подкашиваются. Звучащие голоса и чей-то шёпот становятся только громче. Музыкант оказывается на полу, всё ещё не оставляя попыток прекратить свои мучения, но тщетно. Паника только растёт, а звуки перекрывают всё, что только можно. Он не слышит ничего, кроме тонны бармотаний и шёпотом голосов, обладателей которых он в жизни не видел. Пусть они замолкнут, пусть они замолкнут, пусть они замолкнут…       — Фредерик! — кусками звучит женский голос прямо под ухом, но при этом, как ни странно, очень знакомый, в отличии от всех остальных.       В расплывчатом изображении всё же удаётся распознать прибежавшую за ним Алису, которая так отчаянно пытается помочь ему встать, но Крейбург вообще никак не реагирует, продолжая вжиматься в старый пыльной ковёр.       — Что с тобой? — ДеРосс тянет руку к его лицу со слабой надеждой на то, что это выведет его из столь отвратительного состляния, но ситуация лишь усугубляется., когда в голове композитора что-то щёлкает и он с ненамеренно проявленной силой отталкивает журналистку, а та теряет равновесие и, запнувшись об ковёр, падает на пол.       Звук падения наконец приводит мужчину в чувство, но тот сразу подскакивает от осознания того, что только что сделал, потому что на запястье одной из руу девушки уже появляется очень заметное покраснение, а сама Алиса схватилась за левую лодыжку, скривив гримасу боли. И вместо того, чтобы исправить ситуацию или хоть как-то помочь, всё ещё находившийся в ужасе Крейбург пятится назад, а затем и вовсе исчезает прочь, пока по случайности травмированная Алиса пытается до него докричаться.