Воском по воску

                    — Мистер Лоренц, спешу вам сообщить, что я приготовила всё к сегодняшнему чаепитию! Жду вас после матча, как закончите.       — Ох, вот как, — произнёс высокий мужчина, листающий папку со списком выживших, — Хорошо, я вас понял.       Главный холл крыла охотников, около десяти часов утра. Новый день начался всё так же непримечательно, как и все остальные, постепенно пропуская едва заметные лучи солнца внутрь помещения через тонкие щёлки тяжёлых бархатных штор, которые в этой части поместья, к сожалению, висели почти на всех окнах, а отодвинуть их было довольно сложной задачей. Да и кашлять пылью, как ни странно, тоже особо никому не хотелось. Что уж поделать, хозяину особняка скорее всего было всё равно на зрение своих марионеток, потому те были вынуждены скитаться в темноте утром, днем и вечером. Одна из немногих особенностей территории охотников, которой точно не завидовали выжившие.       — Скажите, какое печенье вы предпочитаете? У меня есть возможность приобрести овсяное или сухое, — поинтересовалась девушка в традиционном японском одеянии.       — Я очень признателен вам за то, что вы уделяете нашим чайным беседам столько внимания, госпожа Мичико, — последовало в ответ с едва заметной и очень натянутой мягкой улыбкой, — Но я не думаю, что вам стоит тратить очки на столь незначительную вещь. Я вполне могу обойтись и без этого.       — Но я ведь помню, что вам понравилось моё печенье в прошлый раз. Я подумала, что будет хорошей идеей купить ещё какое-нибудь для разнообразия, — Мичико сплела пальцы рук в своеобразный замочек, — К тому же, вы меня очень выручили вчера с керосиновой лампой. Не хочу оставаться в долгу.       — В таком случае… буду рад.       Охотник Альва Лоренц, некогда будучи известным изобретателем в своей прошлой жизни, приходился всем жителям территории как конкурентом, так и, по сути, главным «мастером на час», потому что стоило только случиться перебоям электричества или просто какая-то вещь переставала работать должным образом — все сразу бежали к «отшельку», надеясь на его гениальный ум и умелые руки. И хоть мужчина был почти всегда очень унылым, предпочитал держаться в стороне от толпы и друзей у него можно было пересчитать по пальцам — ни один из этих факторов не помешал ему подняться в топе сильнейших охотников за последнее время.       — Кстати, вы уже нашли себе напарника на вечер? — гейша, с которой Лоренц как раз довольно неплохо ладил, поднялась в воздух над полом и аккуратно взглянула на бумажный список, дабы не отвлекать Альву от прочтения, — Я бы с удовольствием вам помогла, но после выстрелов Счастливчика что-то неважно себя чувствую, простите.       — Можете не переживать об этом, я найду кого-нибу…       — Альва!       Но громкий возглас и стук открывающихся дверей холла его перебили, а словно порхающая бабочка гейша от неожиданности перевернулась в воздухе, будто бы сделав сальто. Силуэт в дверном проёме сразу же метнулся в центр комнаты, в то время как за ним появилась ещё одна фигура, угрожающая вслед кулаком.       — Твою мать, Филипп, орать потише нельзя? — рявкнул проходящий мимо Джокер, который буквально секунду назад чуть не умер от инсульта, когда столкнулся с восковым мастером в коридоре.       Иронично, но тот, что и следовало ожидать, его просто проигнорировал, в очередной раз перепрыгнув через перилла. Судя по всему, существование такой вещи, как лестница, для него всегда было шуткой. Мичико закрыла глаза и прижалась к потолку, опасаясь, что восковщик сейчас не успеет затормозить и врежется в них с Альвой, вот только сам Альва даже не шелохнулся. К их с гейшей счастью, Филипп всё же затормозил, оказавшись с отшельником почти вплотную лицом к лицу, а Лоренц всё равно всё так же безэмоционален, даже не моргнул, в своём репертуаре.       — Альва! Ты… Мы… Матч! Надо… Срочно! — попытался объясниться мужчина, но вместо этого выкинул лишь какой-то непонятный набор слов из-за одышки.       — Боже, господин Филипп, я чуть потолок не пробила! — с заметной растерянностью сказала опустившаяся вниз охотница, — Нельзя же так врываться, вы чего.       Тем временем Альва продолжал терпеливо и молча наблюдать за другом, который всё ещё жадно хватал ртом воздух. И только потом, когда мастер уже перестал походить на надувшийся растрёпанный красный шарик, физик спокойно попросил:       — А теперь всё то же самое пожалуйста, но помедленнее.       — Тебе… Фух, тебе уже выдали список выживших на вечерний матч?       Лоренц лишь похлопал глазами, по прежнему не меняясь в лице, а затем перевёл взгляд на находившуюся в руках листовку. Одно мгновение и она уже без лишних комментариев оказывается в руках у молодого художника. Филипп быстро пробегается по тексту, в надежде увидеть заветное имя, чтобы привести план своей дорогой леди на плече в исполнение, и чудо действительно свершается.       Мастер очень широко улыбается, теперь буквально засветившись на всю комнату, а затем непринужденно спрашивает:       — Альва, ты же знаешь, что я тебя обожаю?       Тишина и непонимающий взгляд Лоренца в ответ.       — Ты самый-самый лучший, всегда меня выручаешь, я всегда могу на тебя положиться! Ты заслуживаешь всегда быть в топе на первом месте! Правда самый-самый лучший!       Снова никакой реакции. Альва ещё какое-то время ждёт, после чего аккуратно поднимает руку тыльной стороной и легонько машет кончиками пальцев:       — Ближе к делу, Филипп.       Однако не успевает и секунды пройти, как вышеупомянутый оказывается в нескольких сантиметрах от лица изобретателя с чуть ли не умоляющим взглядом и начинает тараторить:       — Мне нужно попасть с тобой матч, это дело жизненно необходимой важности, возьми меня в напарники, мне очень-очень-очень-очень, правда, о-о-о-очень надо! Пожалуйста-пожалуйста, пожалуйста, прошу, пожа-а-а-а-а-алуйста!       Как и ожидалось, Альва даже без проявления каких-либо эмоций всё равно будто бы удивился, но возражать что-то не стал, ответив максимально коротко в привычной себе манере. Хотя вряд ли бы тот даже при таких уговорах согласился, если бы вакансия уже не пустовала. Не любит он по десять раз планы менять.       — Ладно.       — Супер! — с нескрываемой радостью восклицает Филипп через мгновение, будто бы заранее знал о согласии, а ещё через мгновение настолько резко и сильно сжимает опешившего отшельника в объятиях, что Лоренцу аж хочется кашлять.       Художник отпускает друга также быстро, как и схватил, и уже хочет быстрее покинуть холл, чтобы рассказать обо всём своей восковой даме, которая предпочла сегодня остаться в их комнате, но снова тормозит на месте, когда замечает боковым зрением силуэт в чёрно-белом фраке с какой-то бумажкой в руках.       — Месье отшельник, прошу простить меня за беспокойство, но вам просили передать видоизменённую версию сегодняшнего списка.       Альва и по-прежнему стоящая рядом гейша с сомнением переглядываются, когда старый дворецкий протягивает им документ с новой информацией, а Филипп украдкой выглядывает из-за плеча друга, стараясь распознать текст, который уже начинает читать Лоренц.       — А что, собственно, не так? — интересуется мертвец, но всё же замечает незначительное изменение.       — Состав выживших немного изменился, произошла замена в числе одного человека. Композитор не будет числиться среди участников сегодняшнего матча. Его место займёт старатель.       — Могу я узнать, в чём причина замены? Простите, но это не очень компетентно. Я стараюсь подходить ответственно к каждому противнику заранее.       — Да, мы понимаем, — старик кивнул, — Но композитор известил нас около сорока минут назад, что очень плохо себя чувствует. Можете не переживать, за предоставленные неудобства вам будут начислены дополнительные очки с его счёта.       Альва может и слегка расстроился, но лишь тихо вздохнул без всяких возражений. А вот Филипп будто бы растерялся и поубавил уровень всей своей энергичности, которую проявлял перед предстоящей игрой.       — Всё в порядке? — уточнил повернувшийся к нему отшельник, заметив потерянность приятеля, но увидел лишь удаляющуюся спину и чёрные локоны.       — Прости, всё отменяется.              

***

                    Щебет птиц сегодня был громче обычного, да при чём настолько, что никакое стекло и стены не спасали от навязчивых песенок, которые те так пытались спеть жителям поместья в надежде получить взамен что-то вкусное по возможности. К сожалению, как известно, у выживших ситуация с едой не всегда была благоприятная, поэтому покормить птичку хотя-бы половинкой хлебной буханки позволить себе мог не каждый.       — Эй, не деритесь! Перестаньте, всем хватит.       Эмма Вудс пришла в закрытую часть сада всего пять минут назад, а уже с утра пораньше успела стать свидетелем голубиной драки за заветные крошки. У неё безумно огромное сердце, но легкомысленности тоже хватает. Стеклянная крыша и стены и так вечно грязные, а после появления птиц про чистоту и в помине забыть можно, одно открытое окно создаёт миллион проблем.       — Умнички, ешьте! — с улыбкой поддерживает их увлечённая садовница.       И увлечена она так сильно, что даже не замечает, как за её спиной оранжерею покидает человек, который находился здесь ещё задолго до её прихода. Переступив порог своеобразной «клетки», Фредерик оказывается в длинном коридоре, желая поскорее выбраться наружу, потому что свежего воздуха из одного единственного открывающегося окна ему мало. После вчерашнего инцидента он ни то, что спать, а даже возвращаться в собственную комнату не хотел, страшась встретить кого-нибудь по дороге, поэтому предпочёл расположиться на лавочке закрытого сада, не смыкая глаз на протяжении всего прошедшего времени. Спать не хотелось. Совершенно. Ему вообще ничего не хотелось. Вчерашние обвинения только ещё больше ударили по его ментальному здоровью и он даже не знал, что предпринять, чтобы это исправить. Так ещё и Алису сильно толкнул, вишенка на торте!       — А я говорил, что нужно усердно учиться, чтобы смешивать ингредиенты правильно! — послышался до ужаса неприятный слуху голос в коридоре, обладателем которого был, конечно же, один из главных зачинщиков вчерашнего конфликта.       — Выучил я твою формулу, хватит уже паясничать, — ответил второй мужской голос, явно принадлежащий Нортону Кэмпбеллу, — Но магниты всё равно гораздо удобнее.       Очередной день, начавшийся с проблем. Чтобы попасть в открытую часть сада нужно было преодолеть одно большое препятствие, состоящие из двух болтающих у стенки выживших, у которых со зрением проблем явно не наблюдалось, да и со слухом тоже. Контактировать после их последней встречи равноправно самоубийству. И если Нортон ещё плюс минус наплевательски отнесётся к тому, что Крейбург пройдёт мимо, то вот Майк точно ещё долго не отвяжется. Натура у него такая: душа компании, в ней же главный дурак, а стоит лишь представиться малейшему случаю, как он выпускает свою крысиную сущность наружу. Жуткое зрелище…       — «А МаГнИтЫ ГоРаЗдО УдОбнеЕ», бу-бу-бу, — передразнил тот в ответ мямлящим голосом.       Рисковать или нет — решение сложное, но Фредерик всё же выбрал первый вариант, дожидаясь, пока две большие проблемы не отвернуться в противоположную сторону и не будут полностью увлечены разговором, а затем максимально тихо пересёк коридор, придерживая трость в руках, чтобы не создавать лишний шум и не попасться, как случилось с ним недавно в саду. Входная дверь закрывается, план успешно выполнен. Теперь можно вздохнуть спокойно. По крайней мере, так уже хотелось подумать, если бы не звук от стучащих каблуков, которые всё приближались и приближались с противоположной стороны улицы. Композитор спешит скрыться за стенкой и улавливает знакомый парфюм с нотками лаванды, от чего у него начинается небольшая паника. Направляющаяся внутрь Алиса с задумчивым взглядом пересекает лестницу со своей любимой книгой в руках и останавливается на полпути, оглядываясь на сад ярко-жёлтых роз, будто надеясь там что-то или кого-то увидеть, но вскоре бесцельно опускает глаза и удаляется с тихим вздохом.       Фредерик сам понятия не имел, зачем он спрятался. Как бы усердно он не искал ответ в своей голове — у него ничего не получалось. Очевидно, что ему стоит извиниться за то, что произошло. Тем более, что он в долгу перед ДеРосс, ведь она была единственным человеком, оставшимся на его стороне, за исключением, пожалуй, Эдгара Валдена, но подобрать хоть какие-то слова он сейчас не был в силах. Даже винить воскового художника во всех его бедах уже казалось ему странным. Ладно он, но если бы на его месте был ещё кто-нибудь, кто действительно был принуждён кем-то из охотником к чему-то некультурному, то его бы тоже так обвиняли, перекинув всю вину на плечи этого самого человека? Увы, но со всей нынешней ситуацией на фоне своих «коллег» Воск начинал казаться музыканту не таким уж и противным. Тем более, с учётом, что ничего из сказок остальных выживших, они с ним с ним не делали. Конечно всё ещё непонятно, чего он пытался добиться на матче, но это как-то не особо беспокоило.       Время шло и близилось к полудню, завтрак выживших подходил к концу. А это означало, что ещё немного и сад тоже нужно будет покинуть, потому что шанс с кем-нибудь пересечься начинал опять постепенно расти. Да, вечно бегать от всех не получится, Крейбург лишь откладывает неизбежное. Но сейчас ему хочется просто немного успокоиться, сидя в тени на лавочке в окружении цветочных бутонов и шума воды фонтана, прикрывая веки. А возможно, стоит и вовсе вернуться к репетиции новой симфонии на фортепиано, чтобы привести мысли в порядок. Это будет лучшим досугом на ближайшие пару часов.       — Кхм-кхм. Композитор резко открывает глаза, вздрогнув от вида высокого мужского силуэта перед собой и застывает на месте. Перед ним стояла главная причина всех его бед, на которую он вроде как уже решил не злиться буквально пару часов назад, но теперь все те прежние ощущения по какой-то причине вернулись, оставляя неприятное ощущение в груди. Возможно, из-за нахлынувших воспоминаний о их первой встрече, а возможно из-за того, что он хотел побыть в одиночестве. Точно неизвестно.       — Добрый день? — неуверенно произнес нарисовавшийся Филипп с широкой улыбкой на губах.       Фредерик его проигнорировал.       — Я помешал?       И снова проигнорировал. Тишина. Один лишь прожигающий взгляд исподлобья.       — А-а-а… Значит, помешал? — всё так же наивно переспросил охотник, но не перестал улыбаться.       — Вы догадливый, — разрешил себе ответить музыкант, отведя холодный взгляд в сторону.       — Можно присесть?       Левый глаз Крейбурга аж дёрнулся. У этого ненормального вообще есть какие-то понятия о логике или он просто сейчас пытается вывести его из себя? Тут даже определить сложно. По лицу совершенно непонятно, что у этого мужчины на уме.       — Искренне прошу меня простить, но позвольте пожалуйста узнать, как у вас первый вопрос перетёк во второй?       — Так «да» или «нет»?       Что ж, видимо, он на полном серьёзе. Что с ним не так вообще? Фредерик всем видом показывает, что ему неприятно вести эту беседу, но этот фанатик всё равно словно от счастья светится. А тут он ещё и Солнце так загораживает, будто у него нимб над головой и он святой! И от всей этой нелепости начинаешь чувствовать какой-то громадный конфуз. Отказываться наверное смысла нет, потому что вспоминая все предыдущие их встречи — понятно каждому, что охотник всё равно будет настаивать на своём, он слишком упёртый и непробиваемый. Разве изменится что-то, если ему открытым текстом сказать, что ему НЕ стоит садиться рядом? Вряд ли. Именно поэтому Крейбургу ничего не остаётся, кроме как со вздохом показать добро жестом, а затем опустить голову и приложить ладонь ко лбу, пока Филипп радуется согласию, как маленький ребёнок. С этого момента диалог не продолжается, они просто сидят в тишине под звуки ветра, чему Фредерик вроде как и рад, но в то же время вообще нет. Смысл было садиться рядом, если даже сказать нечего? Помоему кто-то правда просто пытается капнуть на нервы, которых у музыканта из-за всего происходящего осталось уже не так уж и много. Иного вывода не напрашивается.       — А можно вопрос? — интересуется всё ещё довольный охотник, слегка наклоняясь в сторону собеседника.       — Какой? — устало и без единого движения спрашивает выживший, продолжая держаться за лоб.       — Может… Снимете пальто?       Реакцию композитора было описать довольно сложно, она была уж слишком неоднозначной. Он даже сперва не понял смысл, вложенный в эту фразу, так что лишь с удивлением поднял голову, хлопая белыми ресницами и пялясь на улыбчивое лицо напротив, а только затем очень заметно помрачнел.       — Вы меня ещё и раздеть вздумали?       Филипп, услышав это, лишь закатил глаза и поспешил объясниться:       — Вы не так поняли.       — А что мне нужно понять?       — У вас на плече оса, мистер Крейбург.       Забавно, но одно лишь короткое предложение сотворило какое-то немыслимое чудо и всё недовольство Крейбурга куда-то тут же улетучилось, а на левом плече действительно словно что-то зашевелилось, от чего стало, мягко говоря, не по себе. С жалящими насекомыми шутки плохи, а с осами, которые населяют сад поместья так вообще. Она ведь и в лицо прилететь может, если её резко смахнуть… Ох, как бы ему сейчас пригодилась помощь энтомолога Мэлли Плинни, которая со всеми подобными существами ладила даже лучше, чем с людьми. Но её, к сожалению, здесь нет. Есть только сам Фредерик и этот странный восковой художник.       — Позволите? — спросил разрешение вышеупомянутый, заметив, что предмет его воздыхания как-то не особо торопится избавляться от букашки, а затем аккуратно смахнул осу прямо голыми руками с плеча.       Теперь ситуация стала ещё более неловкой, ведь Фредерик позволил себе озвучить некую претензию вслух, пусть и обычно подобного себе не позволял, а Филипп даже не разозлился, что было удивительно. Даже наоборот — он помог. Может, стоит реально попытаться держаться нейтрального разговора, как и советовала Алиса? Да ну, это же абсурдно… Нейтральный разговор? С охотником? Да потом проблем с коллегами ещё больше станет и разгребать тоже ещё больше придётся, ни за что!       — Мне… Уже нужно идти. Приношу свои извинения, — пробормотал музыкант и поднялся с лавочки, не дожидаясь ответа.       Ему необходимо исчезнуть. Прямо сейчас. Нельзя, чтобы кто-то увидел их вместе. Этого нельзя допустить. Он наелся грязи сполна.       — Что? Эй, постойте! — но Филипп в очередной раз доказал свою упёртость и не дал ему и пару шагов сделать, попытавшись схватить за локоть.       Как и ожидалось, Крейбург успел отстраниться, чтобы избежать лишних прикосновений:       — Прекратите меня преследовать!       — Но я не преследую, — на удивление спокойно ответил мужчина.       — Я вам не верю.       — Но я правда не знал, что вы здесь…       — Во-перв… — Фредерик чуть не сорвался на очень раздражённый тон голоса из-за внезапно нахлынувшей злости, но вовремя себя остановил, сделал глубокий вдох, а только потом, через огромные затраченные силы, принялся договаривать, — Во-первых, повторюсь, мне с трудом в это верится. Во-вторых… Пожалуйста… Оставьте меня.       Последняя фраза прозвучала как-то более подавленно, чем остальные, от чего у Филиппа начало немного нарастать чувство беспокойства. Он же вроде не сделал ничего плохого сейчас, почему на каждый его вдох у композитора срабатывают негативные рефлексы? Или это последствия от их первой встречи? Или того командного матча? Или всё вместе?       — Вы меня настолько сильно ненавидите что ли, раз даже пять минут моей компании не выдерживаете?       Но, несмотря на максимально серьёзные намерения узнать правду, ответа не последовало. Опять полное игнорирование, ничего больше.       — Меня, знаете, тоже мои не поймут, если увидят, что я с вами тут болтаю. Так что рискуете не вы один.       — Зато по вашей милости мои теперь думают, что я…       Но он снова прервался на полуслове, боясь озвучивать остальное. И если Филипп в недоумении намекнул, что ждёт этого, то Фредерик прикусил губы и тяжёло вздохнул от понимания своей никчёмности и зависимости от жителей этого поместья. К сожалению, выжившие не могут играть по-отдельности. А это означает, что без команды любой одиночка становится буквально никем. Он — лишь пешка в руках хозяина поместья, которую даже никто не защитит, когда она будет в этом нуждаться. Захочет ли хоть кто-то ему помогать, если до этого человека дойдут вчерашние слухи? Маловероятно. Впрочем, уже всё равно почти нечего терять. Если от него когда-то отказался даже родной отец, то чего уж ждать от посторонних. Его никто никогда не признает. Если кого-то что-то и заинтересует в нём, то это будет лишь его смазливая внешность.       — Ваши что? — всё-таки переспросил мастер, хоть уже и понял, что ответа он не получит.       Снова тишина. Восковщик всё равно ещё какое-то время ждёт, но в итоге сдаётся, складывая руки на полуоголённой груди. Как ему вообще выкручиваться, если любое его слово переворачивают с ног на голову он не знал. И узнать, судя по всему, не мог.       — Слушайте, я понятия не имею, что там у вас стряслось. Но я… Правда по случайности оказался в саду. Пусть и не отрицаю того факта, что я предпринимал попытки встретиться с вами сегодня вечером.       Композитор поднял уставшие глаза на охотника.       — У вас сегодня должен был быть матч с моим коллегой… А я, собственно, в напарники к нему хотел.       Складывается ощущение, что сейчас происходит невозможное, потому что Фредерик продолжает стоять на месте, при этом опираясь на трость, внимательно слушает, не перебивает, даже не намеревается побыстрее удалиться. Неужели смирился, что Воск его все равно догонит и будет настаивать на разговоре? Нет… Не похоже на то.       — Ну и… Потом узнал, вы отказались от участия. Поэтому я немного забеспокоился, — он сделал паузу, — Потому что дворецкий сказал, что вы неважно себя чувствуете. Я даже хотел вас найти, но потом подумал, что вы личность наверное популярная и вам не до меня.       Крейбург снова отвёл взгляд.       — Или я не прав?       Музыкант тихо постучал пальцами по металлической ручке трости, явно не зная, что сказать. Раздражение и сгусток печали сменились на безразличие. Он уже давно потерял суть повествования и не был в силах что-то возражать. Недостаток сна всё же начал сказываться на самочувствии. Ещё даже не вечер, а бедняге просто хочется упасть на кровать своей комнаты и отдохнуть, чтобы хоть как-то это компенсировать. Настолько сильно его вымотала вся эта бессмысленная беседа и его положение, в которое он сам же себя и загнал.       — Зачем вы всё это делаете? Я не понимаю вас, — спросил выживший с прежним спокойствием в голосе.       — Что вы имеете в виду под «всем этим»?       — Всё это и имею.       Прохладный ветер подул с новой силой, заставляя каждый цветок сада пуститься в своеобразный танец. Засохшие жёлтые лепестки роз поднялись в воздух, преодолевая такое расстояние от своего бутона, о котором даже не могли и мечтать, напоследок увидев всё поместье, как на ладони прежде, чем опуститься на выложенную из плит дорожку. Последние лучики Солнца скрылись за серыми тучами, которые вот-вот намеревались захватить всё небо и подчинить его себе на ближайшее время.       — Вы были первым, кто спросил моё имя в день моего прибытия, пока остальные лишь здоровались, обсуждали меня, отмечали мою привлекательность. Да, я разозлился из-за вашего поведения. Но я это запомнил. Вы зачем-то прикрыли меня в той игре, благодаря чему я смог сбежать. Хотя у вас не было причин меня спасать. Даже больше. У вас был повод мне насолить после того, как я проявил грубую силу. И сегодня, как вы сами мне сказали, вы хотели узнать, всё ли со мной в порядке.       — И что с этим не так? — Филипп поднял бровь.       — Вы правда не боитесь осуждения других охотников?       — Мне… Как-то всё равно? — мужчина пожал плечами, — У нас конечно полно не самых адекватных. Мне тоже периодически крышу сносит, моя леди подтвердит, хах. Но это моя жизнь. Я сам принимаю решения.       — Тогда почему именно я? Какая вам выгода со всего этого? Я не дам вам ничего взамен, вы ведь это прекрасно знаете.       — Мне это и не нужно.       Небо на мгновение засветилось, предупреждая о будущих раскатах грома. Едва заметные точки крохотных размеров начали постепенно покрывать асфальт, увеличиваясь в количестве и размере, тем самым окрашивая поверхность в более тёмный цвет. Из-за услышанного и резко изменившийся погоды замерший Фредерик не успел даже опомниться, как восковой мастер оказался к нему почти вплотную, а затем наклонился. Расслабляющий запах сырости и свежести был перебит запахом старого пергамента и застывшего воска, чем-то напоминающего ароматические свечи. Пусть и не хотелось это признавать, но присутствие Филиппа так близко не было неприятным, а даже вполне наоборот: немного успокаивало и расслабляло. Возможно, из-за запаха.       — На протяжении долгих лет я придерживался теории, что пропорции лица отображают истинную душу человека. Поэтому… Сразу увидел в вас чуткую и талантливую натуру, которая желает засиять, но не выходит. Меня это восхищает в вас, мистер Крейбург. Безумно...       У и без того оцепеневшего Фредерика внезапно перехватило дыхание, чему он снова теперь не мог найти объяснение, и от чего вдвоне помутнел рассудок. Лишь на одно мгновение, но всё же помутнел. Падающие с неба капли будто замедлились, а звук ветра расплылся и стал напоминать человеческий вой. Даже движение листьев и цветочных кустов перестали быть такими громкими и резкими для слуха. Хотя... Быть может, так казалось из-за того, что всё внимание музыканта теперь было устремлено на стоящего перед ним человека. Он не слышал ничего вокруг кроме чужого голоса.       — Вы можете и дальше использовать меня, как щит, если посчитаете нужным. Но я не буду против, если смогу хоть иногда быть рядом с вами.       Движение всего мира вернулось в привычное течение, хотя какую-то секунду назад всё казалось совершенно иным и непривычным, будто опустившимся в хаос. И всё из-за какой-то маленькой фразы. Гром ударил с новой силой, а капель стало ещё больше. Но, тем не менее, даже при таких погодных условиях улыбка восковщика теперь словно... Как бы то не звучало глупо и наивно, заменяла ушедшее Солнце и больше не выглядела издевательской, какой казалась ранее. От неё действительно веяло некой... Заботой и трепетностью. По крайней мере, так теперь казалось. Но самым странным было участившееся сердцебиение, от которого чуть ли не рвалась грудная клетка и, то, которое композитор никак не мог замедлить, мысленно себя проклиная за проявленную слабость, так ещё и перед кем-то посторонним       — Договорились? — полушёпотом спросил охотник, протягивая Крейбургу мизинец.       Только сейчас Фредерик обратил внимание на огромные ожоги по всей его коже, хотя раньше не придавал этому особого значения и даже не задумывался о том, насколько болезненным мог быть процесс их получения. А ведь Филипп даже повязками никакими не пользуется и ежедневно в таком виде использует горячий воск в матчах, постоянно себя калеча. Его правда такое устраивает? Вдобавок, у него ведь наверняка болит плечо после того самого матча... Злая рептилия его сильно покалечил или же всё не так критично? Впрочем, думать сейчас нужно было не об этом, даже если глубокие сомнения насчёт Филиппа постепенно начали рассеиваться. Да, за всю свою жизнь Фредерик кучу раз слышал подобные речи от тех, кто желал просто напросто втереться к нему в доверие ради своих корыстных целей. Но почему ему казалось, что сейчас всё совсем иначе? Совершенно не так, как раньше? Филипп ещё и гипнотизировать умеет или же мнение Крейбурга правда внезапно поменялось? Ответа сам он не мог найти и уже даже потянулся своим мизинцем к руке восковщика, всё же желая столкнуться с риском и взглянуть, что из всего этого выйдет однако в последний момент остановился.       — М-мне… — композитор опустил глаза, в глубине души чувствуя себя очень растерянным от незнания, что делать, чего не чувствовал довольно давно, — Мне нужна гарантия…       — Гарантия? Хмм, — Филипп немного удивился, но спорить не стал и, наконец выпрямившись, приложил указательный палец к подбородку, — Дайте-ка подумать… Вам нужно что-то, чтобы быть уверенным, что я вас потом не брошу в какой-то из игр в одиночестве, я правильно понимаю?       Тот не сразу, но неуверенно кивнул, почему-то всё ещё побаиваясь смотреть мужчине в глаза.       Спустя ещё некоторое время размышлений художник снова улыбнулся:       — Половины всех моих очков будет достаточно?       Повисла неловкая пауза. Предложение снова казалось полнейшим абсуодом. Филипп сейчас серьёзен или опять шутки шутит? Нереально понять. Как он может отзываться об этом действии, как о каком-то пустяке, это же невероятно огромная сумма! Если вспомнить недавние результаты игр, то мастер ещё каких-то пару недель назад находился в топе на пару с Альвой, но потом его обогнала рыбоподобная девушка по имени Грэйс.        – Прошу прощения? – переспросил Фредерик, посчитав, что всё же ослышался.       — Я сказал, что напишу расписку и переведу половину всех своих очков. Этого хватит?       — В-вы… На меня все ещё более косо смотреть будут. Это перебор.       — У нас ведьма как-то Хастуру больше половины своего добра в карты проиграла. Среди охотников это обычное дело, когда некуда тратиться, — Филипп с сарказмом помахал ладонью, — Об этом никто не узнает, не переживайте. Главное ведомость никому не показывать.       — Так, нет, постойте. Хотите сказать, вы мне...       — Ой, господин Крейбург, можно только пожалуйста без очередных вопросов вроде «а зачем, а где подвох, а почему»? — последовал усталый вздох, — А то я знаю, к чему вы клоните. Я только что всё объяснил, вы сами попросили гарантию. Давайте не будем это проходить по второму кругу.       Предложение очень заманчивое, но в том-то и дело, что уж до боли заманчивое. Слишком заманчивое. Настолько, что от него веет опасностью за километр. Но, с другой стороны, Фредерик уже вроде для себя решил, что всё же готов довериться, поздно отступать. Тем более, когда Филипп уже снова близко у его лица и протягивает ему мизинец.       — Ну же.       Этот вернувшийся полушёпот убивает! Опять же, не хочется признавать, но у Филиппа довольно красивый голос… Но сейчас вслушиваться всё равно нет возможности, потому что мелкий дождь наконец перерос в ливень, заставляя парочку посмотреть в небо.       — Чувствую, Сё Биань сегодня будет рыдать в подушку… — подумал вслух художник, затем ощутив лёгкое, еле уловимое прикосновение к мизинцу, которое затем также стремительно исчезло.       Перед глазами был лишь удаляющийся в сторону особняка силуэт одетого в пальто кораллового цвета Фредерика, всё так же стучащего тростью по мокрому асфальту.       — Поторопитесь, если не хотите простудиться, — бросил вслед музыкант не оборачиваясь, из-за чего удивлённый Филипп в очередной раз не смог сдержать широкую улыбку.