Воском по воску

                    Тёмный коридор поместья Олетус уже несколько часов находился в полной тишине, ведь время отбоя уже давным-давно наступило, а как-либо беспокоить остальных жителей никому особо не хотелось. В конечном счёте, жизнь в стенах этого здания довольно не легка и не безопасна, даже когда время матчей уже подходит к концу, выпуская всех участвующих в них выживших за ворота, а охотников с места проведения игры. И всё бы ничего, сегодня бы тоже мог быть обычный и ничем не примечательный вечер, если бы только не определённое число и день недели, которые означали, что ровно в полночь спокойствие одного из коридоров будет нарушено. Одна из дверей особняка аккуратно и почти бесшумно открывается тяжёлой мужской ладонью с длинными чёрными ногтями, после чего её обладатель заходит в просторную, но до жути пыльную и населённую пауками комнату, при этом еле сдержаваясь, чтобы не закашлять от тяжёлого и спёртого внутри воздуха. Мужчина делает несколько шагов к большому книжному шкафу и ещё раз оборачивается, дабы убедиться в своей скрытности, после чего поворачивает книгу с выделяющимся узором в виде папоротника на корешке, а затем и вовсе пропадает, будучи затянутым в тайную часть комнаты вместе со шкафом.       — В-вы сегодня задержались… — бормочет себе под нос ещё человек, сидящий в углу секретного местечка, будто бы страшась как-то помешать новоприбывшему.       — За собой следи, — лишь грубо звучит ответ.       Обладатель более шипящего голоса разминает затёкшие плечи и принимается с раздражением отряхиваться от осевших на его белую рубашку клубков пыли.       — Поназавели себе дворецких, а уборкой никто не занимается… Бездари!       Но затем волна его злости меняет своё направление и обрушивается уже на сидящего рядом человека, который сразу начинает трястись от одного только взгляда до боли пугающих и пожирающих глаз.       — А тебе отдельное приглашение нужно? — мужчина тянет когтистую руку к стоящему посередине комнаты ящику, после чего распахивает его и моментально расплывается в широкой улыбке от большого количества склянок и шприцов с разными жидкостями, выбирая ярко-зелёную пробирку.       — Я… п-после вас…       Спорить тот не стал, да и явно не считал нужным:       — Пфф, как знаешь.       Зелёная жидкость сразу же оказывается в шприце, а потом и вовсе внутри вены мужчины, от голоса которого теперь не остаётся и даже одной десятой чего-то прежнего, так как он постепенно перерастает в самое настоящее нечеловеческое рычание, однозначно звучавшее на почве боли и всяческих неприятных ощущений. Ухватившаяся за стену ладонь моментально наносит на каменном покрытии огромные глубокие царапины, а размеры тела незнакомца теперь умножаются на два, затем на три, а потом и на четыре раза вместе с большой тенью, которая теперь достигала почти двух с лишним метров. Одежда на самом теле постепенно рвётся, а звук треска хлопка бьёт по ушам. И если бы не скривлённая осанка и вжимания испытуемого в пол, то этот мутирующий господин однозначно бы пробил потолок, пребывая в таких тяжёлых конвульсиях. Наконец, голос стих, и мужчина, теперь уже больше напоминающий огромную человекоподобную ящерицу, с наслаждением хрустнул шеей, высовывая свой тонкий и скользкий язык, а только потом приоткрывая хищные глаза.       — Очаровательно… — настолько расслаблено, что аж мерзко пробормотал ящер.       — Лучино, так… б-больше продолжаться не может… — сидящий в углу парнишка наконец нашёл в себе силы подняться, придерживаясь за стоящий рядом крохотный столик, но очередной раз взгляд рептилии исподлобья тут же заставил его об этом пожалеть.       Дерюз, в свою очередь, рявкнул, накидывая на полуоголённое тело заранее приготовленную рубашку:       — Если что-то не нравится — вали. За последствия сам отвечать будешь, Джокер.       — Н-но мне надоело пытаться усидеть на двух стульях! У меня и так плохая репутация… — растерянно ответил ему в спину красноволосый, известный в стенах поместья, как плачущий клоун, — К тому же, от этих наркотиков слишком много побочных эффектов! Мы ведь жизнями рискуем, это не шутки…       — Радуйся, что тебе вообще такую возможность дали, нытик. У остальных нет выбора, за какую сторону играть, так у тебя тут ещё и очки удваиваются.       — Но я не хочу больше никого травмировать! — поднял голос Джокер, судорожно схватившись руками за голову, — Я схожу с ума от этих веществ! Мне это не нравится!       — Да будет тебе мне лапшу на уши вешать, — мутант ехидно усмехнулся, наконец повернувшись лицом к маленькой фигурке, сидящей на полу, — Единственный человек, которого ты травмировать не хочешь — твоя разукрашенная куртизанка, на всех остальных тебе глубоко плевать.       Как же быстро в этот момент изменилась ситуация… Ведь клоуна будто бы за секунду подменили, потому что всякая тряска с его стороны исчезла, а голос очень сильно исказился, подобно ящеру, как и его интонация, стоило только парнише услышать эти до боли противные, мерзкие и оскорбительные речи в сторону его замечательной танцовщицы.       — Маргорета — не куртизанка… — тихо пробормотал Джокер с большими интервалами между словами, так ещё и с таким пустым взглядом, словно уже перебрал в мыслях все известные ему пытки для рептилии, которыми он бы так наслаждённо вытаскивал из него извинения за эти слова.       — М-м-м, да-да, — но Лучино это, как ни странно, не испугало, — Кстати говоря, до меня на ужине слушок дошёл, что к нам с тобой присоединится этот… Как его… Кэмпбелл. Так что имей в виду, что даже, если ты свалишь — он будет в курсе твоей замешанности в этом.       Новость явно выбила Джокера из колеи, потому что он, несмотря на полностью закрытое маской лицо, явно побледнел…       — Н-но я ведь…       — А там, поди, и разболтает всем всё, — последовала ещё одна садисткая улыбка во все имеющиеся у рептилии острые зубы, — Про меня-то он скорее всего промолчит, если я на одной стороне с ним буду. А вот покрывать тебя, что у него, что у меня, причин больше не будет, не думаешь?       — Н-но…       — Так что выполняй то, что велит хозяин. В противном случае твои же отбросы тебя и растопчут, если узнают, что ты ещё и охотник в придачу, — дал ему некий «совет» Лучино, бросив к ногам клоуна ту самую вещь, из-за которой прошлое Джокера когда-то кардинально изменилось навсегда.       Это была та самая маска из самой настоящей человеческой кожи, когда-то сделанная из лица самого ненавистного на свете Джокером человека, которого, на самом деле, тот даже человеком называть уж очень не хотел, да и вряд ли когда-нибудь вообще назвал бы. И эта самая маска, ставшая когда-то символом кошмара, который сотворил этот человек, и сотворил Джокер, сейчас являлась не столько бывшим лицом погибшего монстра, сколько новым лицом Джокера после введения инъекции. Всегда… Абсолютно всегда стоило только клоуну ввести в вену отданное хозяином поместья вещество и снять свою пластиковую, смертельно печальную, с нарисованными слезами маску, скрывающую его ужасные ожоги и уродства, как самодельная маска из чужой кожи моментально прирастала к каждому ожогу, к каждой морщине, к каждой выпуклости на лице, которое Джокер так не хотел показывать остальным. Таким образом, он менял лицо «внешнего» урода на лицо «полноценного» урода, когда-то носившего имя Серго, по совместительству являющегося мужем Маргореты Зелле, в которую так сильно и страстно, но безответно был влюблён плачущий клоун. И во всём случившемся его не столько пугало осознание, что он предаёт своих товарищей и сражается на двух сторонах, нанося им увечья, будучи охотником, сколько то, что он буквально становился Серго. Тем самым Серго, зависимым от бутылки, регулярно избивающим свою собственную жену, а также тем, кто лишил Джокера всякого шанса на нормальную жизнь. Именно Серго лишил его лица, за что вскоре и поплатился, но уже собственным лицом. Так были ли перевоплощения Джокера в Серго, которого он так яро ненавидел по сей день, его наказанием за убийство и поджог того места, которое он когда-то считал своим домом — цирка, считавшегося пару лет назад пристанищем для всех талантливых, но безумно одиноких в душе трюкачей и акробатов? Ответа Джокер не знал. И уж тем более он не знал, как эта созданная им же из чужой плоти маска до сих пор не сгнила, что уж говорить о том, как она прирастала к его лицу, каждый раз преобразуя остатки контуров губ в противную и злорадствующую улыбку. Быть может, были виноваты чары поместья, а может и маска была лишь подделкой… Впрочем, это было не так важно по сравнению со всем остальным.       — Я… Не понимаю вас, Лучино, — клоун устремил пустой взгляд на лежащую перед ним частицу Серго, — Вы испытываете такую боль от этих инъекций… Разве оно того стоит, даже если вам нечего терять во взаимоотношениях с остальными?       — Мне дали приказ — я его выполняю. Остальное тебя волновать не должно, — ящер закатил глаза, пусть и всё же понимал, что причина у него есть и вполне себе весомая.       Исследования Дерюза сами продвигаться в таких тяжёлых жилищных условиях не могли, а двойной заработок очков был единственным, что помогло бы сгладить ситуацию, поэтому тот лишь воспользовался приказом в свою пользу, когда занял вторую позицию в играх, так как ранее состоял только в рядах охотников. Увы, но одно такое исследование однажды для него плохо закончилось и он уже окончательно привык к новому телу после полного превращения, перечеркнув мысль о возвращении обратно, да и шанса всё равно у него уже и не было. Если бы только не то, что благодаря предоставленному противоядию и пробиркам со стороны хозяина поместья, теперь Лучино снова стал человеком и в любое время мог выбирать свою форму, играя сразу за две команды. Но, что и так было очевидно — предпочтение ящер отдавал своим хищническим наклонностям, которые проявлял в охоте на выживших, тем самым срывая стресс, и зарабатывая себе на исследования в отдельной комнате особняка. Вдобавок, хозяин скрыл его имя в картотеке среди выживших, именно поэтому в компании охотников рептилию знали, как Лучино, а в компании выживших лишь, как мистера Дерюза. И только в этой комнате, разделяя общий приказ с плачущим клоуном, он был Лучино Дерюзом.       — Ладно, ты как хочешь, а я спать, — утомлённый этой беседой ящер направился в сторону двери, даже не дожидаясь ответа, чему Джокер ни в коем случае не смел возражать, пусть и всё еще надеялся услышать более внятный ответ, — И поторапливайся, если не хочешь пересечься с кем-то в коридоре. Мало ли что.              

***

                    — А потом мы с Хеленой немного поговорили о книгах. Я и не знала, что она такая умненькая, так ещё и… ну, с её недугом, как бы грубо не звучало, это вдвойне удивительно для меня, — гейша восхищённо выдохнула, взяв из тарелки крохотную овсяную печеньку, — Признаться, я ещё ни разу так прямо не общалась с кем-то из выживших, но мне даже понравилось. Она такая малютка…       — Вот как, — ответил сидящий напротив Альва Лоренц, мешая ложкой редкий горячий чай, от которого исходил еле уловимый запах шоколада, — В таком случае, боюсь спросить, но наши планы не помешали вашему времяпровождению с мисс Адамс?       — Ох, что вы! Вовсе нет, — Мичико легонько помахала рукой, — Мы договорились потом ещё как-нибудь посидеть вместе в библиотеке, всё в порядке. К тому же, я никак не могла отказаться от наших посиделок, мне очень приятна ваша компания.       Альва лишь с большими усилиями выдавил из себя лукавую улыбку, но при этом промолчал, а затем и вовсе опустил глаза на содержимое чашки, снова заметно погрустнев. И Мичико, как ни странно, это заметила. Сделав ещё один глоток, та поспешила поставить свою фарфоровую чашку на блюдце, после чего опустила руки на колени и с некоторым волнением посмотрела на мужчину, однозначно пребывая в раздумьях, стоит ли ей сейчас задавать вопросы.       — Мистер Лоренц…       Отшельник поднял взгляд.       — Простите, возможно, это не моё дело… Но вас что-то беспокоит? Вы обычно менее зажато себя ведёте, когда я нахожусь рядом. Или же… Я сболтнула что-то лишнее?       Но Альва снова промолчал, чем вызвал у девушки только больше неоднозначных поводов для волнения. Хотя, кажется, спустя какое-то время желание для ответа в нём всё же немного созрело, потому что иначе, зачем отшельник последовал примеру гейши и тоже поставил чашку, объяснить было трудновато.       — Вы не сказали ничего плохого, Мичико, — произнёс Лоренц, глядя куда-то вниз, — Я просто немного не в настроении. Не забивайте себе голову.       — Я… могу чем-то помочь? Возможно, советом или ещё чем-нибудь?       — Я в этом очень сомневаюсь, — он пожал плечами, наконец сдавшись, — Я повздорил с Филиппом на днях, ничего особенного. Вы тут вряд ли что-то сделать сможете.       — Ох, — гейша приложила кончики пальцев к губам, — Так вот, в чём дело. И что… Вообще никак не помиритесь? Всё ведь поправимо, мистер Лоренц.       — Мне бы не очень хотелось вас во все детали просвещать, но… к сожалению, его внимание сейчас слишком заострено на одном человеке, из-за общения с которым у него могут быть серьёзные проблемы. Я ему только об этом напомнил, но он не оценил.       Мичико на мгновение задумалась, снова взяв чашку:       — Простите мне моё любопытство однако… в какой форме вы ему об этом сказали?       — Не в самой вежливой, — без всякой запинки ответил Альва, — Я понимаю, что скорее всего переборщил, но на тот момент по календарю была важная для меня дата, поэтому я не мог общаться иначе.       Вот только Лоренца больше удивило то, что гейша уточнила сейчас именно это, а не то, кем на самом деле является столь интересующий Филиппа человек. Конкретно по имени она вряд ли могла сама его назвать, но, наверное, просто догадалась, что речь идёт о выжившем, поэтому и не спросила? Вопрос действительно хороший.       — Я думаю, вам стоит ещё раз обсудить этот момент. Если вы правда беспокоитесь за него, то так и скажите. Я уверена, что он вас поймёт.       — Вы просто не общались с ним столько, сколько я, — физик тихо вздохнул, — Если он чего-то хочет, то будет упираться до последнего. Это та черта, которая однозначно его когда-нибудь погубит, Богом клянусь.       — Хорошо. Тогда попробуйте хитростью, — последовала мягкая улыбка.       — Хитростью?       — Ну, по вашим словам, у него ведь будут проблемы, если он не прекратит то, что делает сейчас, верно?       — Верно…       — Но что тогда будет с его восковой дамой, если с Филиппом что-то случится?       Альва в замешательстве расширил глаза, а Мичико продолжила:       — Даже, если ему все равно на свою безопасность, то я не думаю, что он не будет беспокоиться за леди из воска. Он ведь так оберегает её! Сами подумайте. Это будет для него хорошим поводом прекратить взаимодействия с этим человеком, потому что выбирать между ними он уж точно не станет.       Мужчина уставился на гейшу так, будто бы она говорила ему нечто совершенно очевидное, но сам Лоренц, в силу своего характера, об этом раньше даже и не подумал бы. Её предложение было настолько гениальным, что физику аж на внезапных эмоциях захотелось похлопать, но он этого всё-таки не сделал, посчитав, что смотреться это будет довольно странно и нелепо.       — Но всё же, перед этим… — гейша сделала напряжённую для него паузу, — Попробуйте понять чувства Филиппа. Если для него этот человек так важен, то не давите хотя-бы морально, когда снова будете разговаривать. Это, скорее всего, лишь оттолкнёт его. А вам это не нужно, мистер Лоренц. Просто дождитесь подходящего момента. Я больше, чем уверена, что господин Филипп поймёт всё сам.       Удивительно, но как бы не хотелось Альве отрицать подобное, даже в этом Мичико была опредённо права. В конечном счёте, зная характер Филиппа и его одержимость лицами, то, когда он бы кем-то так сильно заинтересовался — было лишь вопросом времени. Вот только так ли правда ему важна эта одержимость, когда она так дорого стоит, что в стенах этого здания, что снаружи? Для Альвы уж точно однозначно нет, он гораздо старше и благоразумнее воскового мастера, поэтому и понимает, какие последствия на самом деле будут от поступков восковщика, если он вскоре не остановится. Именно поэтому ему остается лишь надеяться на понимание мастера и то, что тот хотя-бы прислушается в будущем к его словам.       — Я очень благодарен вам, Мичико, — ответил Альва, наконец хоть немного расслабившись после всего услышанного, потом добавив, — Признаться, я не уверен, что с моими… некоторыми проблемами в общении у меня что-то выйдет, но я, по крайней мере, попробую сделать так, как вы предложили.       А Мичико лишь кивнула, подарив ему ещё одну приятную и очаровывающую улыбку:       — Тогда замечательно! Очень рада слышать.              

***

                    — Удачи вам на матче, мистер Кларк! Держим за вас кулачки!       — Вам тоже сегодня вечером, мисс Вудс!       — Хосэ, какого чёрта… Куда ты дел мой довлин?       — Мурро, держи своего кабана на улице, умоляю, он опять сожрал мои запасы!       Время близилось к обеду. Все жители в зоне выживших занимались своими делами, то посещая матчи, то оставаясь в своих комнатах, то проводя время с остальными за каким-либо досугом в попытке скоротать время или же заняться чем-то полезным для всех. Самых первых сегодня было большее количество, но и отдыхающих, не сказать, что было мало. И пока компашки выживших гуляли по коридорам, болтая о чём-то своём — Фредерик лишь краем уха слышал их доносящиеся за стенкой голоса, сидя за фортепиано в соседней комнате, и пытаясь отрепетировать новую мелодию, пришедшую к нему в голову на днях. Вот только пальцы его сегодня будто не слушались, а мысли и звуки путались между собой, не позволяя сыграть даже половины песни так, как он того хотел. И Крейбург, кажется, догадывался, в чём причина, но до последнего отказывался в это верить, всё ещё пытаясь выдавить из своих попыток хоть что-то стоящее. Вот только зря, потому что пальцы снова предательски дрогнули, стоило лишь композитору снова вспомнить всё то, что он услышал несколько дней назад, стоя за колонной. Сколько бы раз музыкант не пытался понять, что конкретно он думает об этом — через несколько минут его мнение уже начинало меняться, что происходило уже бесчисленное количество раз. Как бы он не хотел, но у него банально не получалось понять, был ли он приятно удивлён тем, что сказал Филипп или же его пугало то, что произнёс в тот день отшельник. Казалось бы, ещё недавно Фредерик не мог решить, правильно ли он поступает, по сути, пользуясь восковщиком, пусть и привык так периодически поступать с другими людьми ради какой-то самовыгоды, а теперь его уже беспокоил шанс того, что Филипп сам откажется от их сделки, даже если Альве Лоренцу он сказал об обратном. Почему вообще композитор стал столько думать об этом мужчине, которого сам же и, можно сказать, побил на первой встрече? Какая-то неприязнь к Филиппу в душе как будто бы всё ещё присутствовала, но после того разговора в саду Фредерик тоже уже не был в этом уверен. Ему просто хотелось не думать, потому что чувство неопределённости уж слишком сильно сказывалось на качестве его работы, да и на продуктивности тоже не меньше. Это невероятно раздражало и расстраивало. Конечно, Крейбург мог бы поступить так же, как и в прошлый раз, просто начав винить во всём Филиппа, но тоже не мог, потому что злился сейчас именно на себя и только на себя.       Казалось бы, ничего не могло стать ещё хуже, если бы не сбоку нависшая над клавишами высокая тень, не на шутку испугавшая Фредерика, ведь тот не слышал чужих шагов, да и точно бы заметил, если бы какой-то человек обошёл рояль сзади и встал слева. К тому же, уже глядя на эту тень композитору становилось вдвойне не по себе, потому что по спине начинало бегать странное и необъяснимое чувство холода. Неуверенно повернув голову, Фредерик увидел до боли знакомую фигуру и одежду, а подняв взгляд уже на само лицо… Он лицезрел самое настоящее осуждение в человеческой форме, которое всем своим видом показывало ему, что Фредерику стоит побыстрее встать из-за фортепиано, иначе это самое осуждение не перестанет его преследовать.       — Отец?       Крейбург прекрасно знал, что это очередная его галлюцинация, возникшая на нервной почве, но она казалась настолько реальной и способной до него дотронуться, что у композитора перехватило дыхание. От одной лишь мысли, что его сейчас публично унизят, стоит ему лишь встать, как и неоднократно происходило до его попадания в поместье, Фредерику становилось тошно и подавлено одновременно. Но фигура почему-то молчала. Просто молчала, осуждающее взирая сверху вниз. Но даже от этого обычного молчания музыканту лучше не становилось, потому что взгляд, направленный на него сверху, и так говорил о многом сам по себе. Это было отвратительно, мерзко и… было главным страхом композитора.       — На концерте есть свободное местечко? — внезапно и крайне не вовремя прозвучал за спиной чей-то женский голос, а к плечу аккуратно прикоснулась маленькая, но изящная и лёгкая рука.       Фредерик вздрогнул, будучи отвлечённым на свои кошмарные видения, поэтому явно выглядел немного растерянным, когда повернулся и увидел позади так некстати нарисовавшуюся сзади Алису, наблюдающую за ним со всё тем же привычным интересом.       — Ох, я тебя напугала? — обеспокоенно уточнила девушка, заметив его реакцию, — Прости, я вроде постучалась…       Мужчина перевёл взгляд обратно на то же место, где буквально только что находился объект его фантазии, но, как и ожидалось, теперь там было пусто и застоявшийся в комнате запах осуждения наконец растворился, позволив Крейбургу выдохнуть и расслабиться, потому что то, как сильно на него давил тот самый отцовский взгляд, снившийся ему в дурных снах — описать словами было просто невозможно.       — Я не слышал, как ты зашла, — всё-таки ответил журналистке Фредерик, слегка оттягивая воротник, чтобы полностью избавиться от остатков чувства удушения, — Что-то случилось?       — Ну, тебя не было сегодня на завтраке, поэтому я немного волновалась, — она пожала плечами, — Но, как вижу, всё в порядке, раз ты здесь? Со скольки играешь?       — Где-то… С шести утра. Точно не помню.       Брови ДеРосс стремительно полезли на лоб.       Фредерик продолжил:       — Видимо, сегодня не мой день.       — Не получается? — поинтересовалась молодая особа, на что довольно уставший на вид собеседник покачал головой, дав ей понять, насколько сильно его не удовлетворяет результат.       Алиса приложила ладонь к подбородку, пытаясь в спешке придумать хоть что-то, чем она смогла бы помочь, но в голову, как назло, ничего не лезло, да и сама девушка, к своему сожалению, в музыке не особо разбиралась, поэтому понимала, что её советы вообще вряд ли посчитаются действенными. Впрочем, стоять молча она тоже не собиралась.       — Ты не думал о том, что ты просто очень устал? Ты постоянно репетируешь чуть ли не по половине дня. Это ведь очень энергозатратно, Фредерик.       — Боюсь, я не могу иначе, — композитор облокотился лбом на крышку фортепиано, теперь походя на маленького ребёнка, который засыпал на скучном уроке, — В последние дни особенно.       — Почему так?       — Я не знаю, — озвучил мужчина с очередным тяжёлым вздохом после небольшой паузы, затем наконец прикрыв веки от ощущения собственной никчёмности и отвращения к ней же.       Алиса задумчиво отвела взгляд, перебирая все возможные варианты, приходившие ем на ум, но вот уже тут догадка долго себя ждать не заставила, поэтому выжившая всё-таки решила спросить об этом вслух, пусть и понимала, что её другу это не понравится.       — Это из-за Воска?       Фредерик сразу же нахмурился, но глаза не открыл, продолжая сидеть полулёжа за роялем:       — При чём тут он?       — М-м-м, да так… Просто предположение, не больше, — её лица, к счастью или к сожалению, Крейбург сейчас не видел, но по интонации и мягкости голоса был готов поспорить, что она улыбается, да и слишком уж загадочно и подозрительно прозвучало это «да так», — Кхм, во всяком случае… Я пришла сказать, что дворецкий сегодня объявил, что послезавтра будет встречное мероприятие в честь приезда тех двух новых выживших. Не хочешь составить мне там компанию? Не очень хотелось бы идти туда только с мисс Плинни. Как ты знаешь, она не особо разговорчива, вдвоём будет немного неловко.       Со стороны композитора ответа не последовало, потому что его первой же мыслью после услышанного вместо встречи с новоприбывшими выжившими был шанс пересечения на встрече с восковым художником, если тот явится на мероприятие (а он уж однозначно явится), что заставило Фредерика наконец открыть глаза и бесцельно уставиться в стену, уже зачем-то представляя, как Филипп подходит к нему в середине вечера и заявляет, что расторгает их сделку. И то, что сейчас больше всего напрягало, было даже не фактом расторжения, а это снова всплывшее и странное необъяснимое ощущение тревоги… Композитор ведь и так чувствовал себя некомфортно из-за того, что вообще на это согласился, а теперь не хочет, чтобы это прекращалось? К чему бы это?       — Скорее всего не смогу.       — Но… Ты, кажется, говорил мне, что у тебя нет никаких планов на ближайшие дни. Что-то изменилось?       Но Фредерик снова не дал ей ответа, уже надеясь, что сможет сейчас выкинуть ещё какое-нибудь внезапное оправдание, но у него не вышло.       — Что ж, ладно. Дай мне знать, если передумаешь, — Алиса с печалью вздохнула, затем направившись к двери, чтобы больше не отвлекать своего товарища от музыки.       Тем временем композитор не мог определиться с тем, что ему делать, и какой из всех возможных исходов его больше всего не устраивает. Не будет ли всё же лучше пересекнуться с Филиппом на встрече и выслушать всё в лицо, чем потом выслушивать это прямо в матче? Да и произойдёт ли вообще нечто подобное? Фредерик слышал всё своими ушами, восковщик говорил, что не собирается отказываться от того, что сам же и начал. Но вдруг за эти дни он всё же что-то переосмыслил после тех вразумительных речей отшельника? Что у Фредерика, что у Филиппа действительно будут проблемы, если о их сотрудничестве узнает кто-то ещё, вот только… Что одному на это уже будто всё равно, что второму. Видимо, всё же не стоит избегать неизбежного и ждать того, что будет, потому что уже, сколько бы ни прошло времени, однозначно ничего не поменяется.       — Постой!       Алиса остановилась, с удивлением взглянув на композитора.       — Я… Хорошо, я пойду.