Кошачий бульон

      Да уж… ну и дров наломали наши главные герои.       Нельзя сказать, что это кого-то особенно разволновало или пошатнуло привычный порядок вещей…       Ладно уж, говоря напрямик, не увиливая: ничего на самом-то деле их вдохновенный и отчаянный порыв не привнёс! Первое время лишь повозмущались, повозились, поколупались… и замяли.       Работали наши почтенные пролетарии похвально быстро. Каждый по очереди пропустил через себя волнующие события и извергнул то, что в итоге назвали «постановление о деструктивном поведении».       А тут можно читателя и с поверхностным устройством ведения дел в Компании познакомить…       Недавний мятеж видел своими глазами каждый из членов Совета, и благо никому письмецо писать не пришлось.       Сначала (как бы это было не парадоксально) в дело вмешался глава Белой отрасли (то бишь Шестой). Всё он возмущался и хотел среди Городских найти виновных (ибо ну очень он не любил этих клетчатых). Но причина ведь действительно была! Не мог же первый класс просто взять и из Города уйти! Тут явно кто-то сговорился, причём даже не единым слоем, — а сейчас голову в песок спрятал! Кислотой он знатно плевался, а потом и орал на всех, умудрившихся попасть под горячую руку. Он всё пытался до правды докопаться!.. Однако, к счастью, быстро забыл. Резонно рассудил, что так-то никакого серьёзного ущерба Компания не понесла, поэтому нечего было нервы на пустяки тратить. К тому же (не комплиментом ему будет сказано, но всё же), похоже было на то, что разбирательства с бунтующими вручную здорово резонировали в такт его чувственной натуре… вот он и остыл. Пошёл дальше дела вершить, будто ничего и не было.       Далее всё проходило живее и существеннее. Стоило успокоить недовольного и активного общественного деятеля, пришло время за настоящее дело приниматься. Вклад Центра Важных Бумаг оказался, как всегда, незаменим. Глава его (любимый «главбух» или же Первый, как его называли чаще) быстро с бумажками подсуетился и реестрик выписал. Трудяга буквально по граммам органический остаток мятежников подсчитал, справочки навёл и с документами Города сопоставил. Менее чем за одну смену (хотя она у него и так никогда не кончалась) он сделал вывод о том, сколько особей содержало «злокачественное явление» вплоть до того, что до каждой циферки нарушителей выписал и все печати расставил. Любил он свою работу ужасно, и это не могло не радовать. Так, трижды проверив каждую циферку в имени грязи на газоне, он передал списочек в ОПВ, с замиранием сердца ожидая развязки.       Отрасль Положительного Влияния, всё это время отмывавшая этот же самый газон руками счастливых добровольцев, с радостью приняла этот дар. Сразу же окрестив каждого, кто находился в списочке «Врагом народа, Компании и мира», они сделали этот ужас своеволия публичным с подобающей непоощрительной припиской. На этом дело было в общем завершено.       Всё снова вернулось на круги своя. Достойные граждане радовались тому, что Компания в очередной раз сохранила мир, восхваляли заслуги грамотных и справедливых членов Совета, осуждали бессовестных нарушителей, покушающихся на высокое, а недостойные… а недостойных не было.       Альтер.Вондерленд всё так же существовал ровно. Ни единая веточка не надломилась на прекрасном карамельном дереве из пластмассы. Невзгоды обошли стороной этот дивный мир, не оставляя ни налёта жгучих сомнений… Вроде бы.       Что-то было не так.       Обыватель не ощутит этого, просто не сможет прочитать мелких знаков, но на то он и обыватель, чтобы работать исправно и не забивать голову. Пока граждане находятся в блаженном неведении, ОПВ работает не покладая рук.       ОПВ работает всегда.       Ведь не просто так эта победа над врагом будто прошла мимо. Ведь не просто так Компания в своей привычной манере не выпустила ни одного пресловутого обращения о «прекрасном триумфе».       Проблема была глубже, многограннее, сложнее.       Неудачное стечение обстоятельств или изощренный план то был…       В результате переучёта участников мятежа некоторых вовсе не нашли. Может, если бы каждый причастный не боялся сболтнуть «лишнего», опасаясь перманентного статуса «врага народа», проблема бы была проста и решаема, но пока что Лидер ставил на уши всех, кто его окружал.       Паранойя овладела им полностью. Он долго говорил, оставшись наедине с теми, кому ещё мог доверять, но делал это бегло, тяжело и бессвязно. Он был мнительным и тревожным. Он возымел такую несвойственную ему поэтичность в речах, что это пугало.       — Стоя в темноте, — хрипловато шептал он главе ОПВ, — в одно ухо я слышу клятвы в вечной верности. В ухо другое этот же голос неразборчиво и давяще воет на бесконечной ноте, — шумно и трепетно сглатывал слюну, продолжал зыбко. — Вдруг передо мной резкой вспышкой зажигается лампа, а рядом… никого.       Помедлив несколько мгновений, он застывал, содрогался и снова продолжал, обдавая щёку слушателя жаром:       — Я совсем один, но заговорщик где-то рядом. Чего он желает? О чём он молчит? Хочет ли он навредить нам, или услышанный шёпот — лишь эхо? Каковы истинные мотивы? Какие интересы повелевают неизвестным? На чьей он стороне? Если так подумать, подвоха можно ожидать от кого угодно. Ведь не мог просто так первый класс выйти из Города, найти Главное здание, подгадать нужный момент…       Он воровато оглядывался, боясь быть услышанным посторонним, трясся, продолжал, намертво вцепившись похолодевшими пальцами в чужое предплечье:       — Слишком много противоречий. Представь тёмный океан. Кто знает, сколько в нём может быть подводных камней? Всё, что в силах обречённого экипажа, — плыть по течению, надеясь на удачу. Может камней совсем нет, но никто не имеет права расслабляться! Если беда придёт, она сделает это незаметно… Мы не можем этого допустить. Ради народа. Понимаешь?       В свою очередь глава ОПВ после продолжительного вдоха… советовала ему пойти отдохнуть.       Отбросив все метафорические посылы в ярких обёртках, мы получим следующее: во время предотвращения недавнего небольшого восстания Лидер по неосторожности довольно сильно себе навредил, вследствие чего захворал. Болезнь та была не смертельна, но систематически и эффективно разогревала богатую мозговую кашу нашего дорогого мыслителя до прочных сорока градусов. Наслаивалось на это ещё то, что переживая за устойчивость Компании, он принял решение мужественно нести этот недуг на ногах, чтобы не выпадать из дел и не вызывать подозрений, волнений или, того хуже, заговоров. Нет, он вообще был человеком понимающим и правильным: о здоровье своём заботился получше остальных! Но, наверное, разволновался в последний раз так, что не позволил себе уйти на своевременный больничный (к тому же, такого слова в лексиконе правильного гражданина быть и не должно было). Вот он и нёс своё мебельное существование: ходил, не разбирая дороги, бредил, потел, как не в себя, прочие неприятности вытворял… но на отдых не соглашался. Всё же, тогда ему бы пришлось спать, а спать он очень уж не любил.       Ну, и в итоге разгуливала эта кипящая кастрюлька мозгов по Главному зданию, изображая эффективность и вовлечённость, а ему тем временем все убеждённо потакали…       Одним словом: страшное время устроил наш Лидер не только неугодным, но и себе лично!       Коллег не пощадил, а уж Вику вообще не повезло!       Пускай Компания и делала вид, что абсолютно всё идёт по плану, различные проверки и мероприятия в Городе участились втрое. А как жить спокойно, если все вокруг «крысу на корабле» разыскивают, а у тебя даже документов нет?! Тяжко. Даже провинившиеся жители его невзлюбили, поэтому он вечно с места на место бегал и незавидную судьбу оттягивал. Подъедал за остальными, пока никто не видел, за домиками скрывался, в коллектив пытался влиться… Ну, в итоге, забыли про него. Не «шпион» и ладно.       Как на корабле в шторме жил. Время всё шло, а перемен не следовало. Вик очень долго надеялся. Вопреки страху он держался до конца и был последним лучиком надежды… Конечно, более попыток «просвещения» не предпринимал, потому что опасался, но не нам его осуждать.       Он был очень одинок и напуган.       И так чуть с ума не сошёл, а прознал бы о случившемся с бедной командой — вовсе во всём бы признался.       Молчаливость Компании в каком-то смысле и его уберегла. Тут можно только дифирамбы пропеть и снова за работу приняться. Как же всё-таки мудры и справедливы составляющие этой огромной машины! Как всеобъемлющи и заботливы! Всему обязаны мы этому бесценному народному объединению! Оно же и силы даёт, и ресурсы…       Всё бы хорошо, но дьявол кроется в мелочах. И во всей этой мучительной суматохе, направленной на глобальные проблемы, одной мелкой и незначительной всё же удалось ускользнуть от чуткого внимания. Проблема та не была надуманным произволом воспалённого сознания кого-то свыше, не была скрыта от чужих глаз… Она была проста, совершенно ничтожна, просто мелочна по сравнению со всеми терзаниями, окружающими сильные организмы. Она была всеми забыта.       Может, именно ей ещё предстоит сыграть ту немаловажную роль, потревожить тысячи сердец, пошатнуть неоспоримые истины и внедрить двоемыслие в молодные умы.       Одиноко ожидая где-то там, она была безобидна, но одна лишь искра бы точно заставила все предрассудки взлететь на воздух.       Как же долго она могла лежать в неподвижности. Как же искренне посапывала в тяжёлом дурном сне…

***

      Боль.       Через плотно закрытые веки в мозг возвращалась мука. Она вползала вслед за лукавой тишиной, струясь по ушным каналам вглубь тяжёлой головы. Сначала было терпимо. Мозги только гудели и вибрировали, иногда щёлкая. Будто дом, полный осиных гнёзд, голова издавала звуки, мешающие прибывать в блаженном сне целую вечность. Зуд начинался немыслимый. Насекомые, окончательно обнаглевшие от бездействия, садились на лицо, потирая лапки. Они прогрызали ходы, а потом заделывали их остатками старой древесины. Они строили чётко и быстро. Черепной каркас лишь потрескивал, когда они отрывали от него кусочки, которые мешали. Глаза было не открыть.       Ядовитые твари. Они ведь даже мёда не делают, так зачем селятся так близко?! Хищники, одержимые мясом. Хоть волосы-то отставьте!       Одна укусила прямо в висок. Жутко больно.       Уже невмоготу терпеть!       Сухим хлопком тяжёлого вдоха, легкие расклеились, пустив по телу долгожданный кислород. Рот широко открылся, жадно глотая воздух, безвольно истекая липкой слюной с привкусом железа. Вены на белой шее страшно запульсировали. Личинки поползли прочь из живого существа. Чесотка угасла. Холодная рука победно сорвала с лица гадкий пристрой насекомых.       Больно и трепетно из глаз полились последние слёзы. Соль смочила слипшиеся ресницы, наконец позволяя открыть глаза. Тугой горячий напор вновь обдал голову.       Вильям снова мыслил.       Словно грешник в пустыне, убитый солнечными лучами, он не находил в себе силы к движению. Как исхудалый слепец, он отчаянно стонал, наслаждаясь тем, что снова способен дышать, и горько истекал слезами от мучительной боли. Он не видел ничего, кроме приглушённого света. Насекомые заполонили ему взор, гудящим роем улетая всё выше к небу. Невыносимое жужжание погружало в забвение.       Когда и вторая рука снова была способна к движению, он наконец-то смог дотянуться до своей головы. Растирая и расчёсывая иссушенную кожу лица, он понял, что оно всё в засохшей крови.       В виске снова кольнуло.       Зрение на миг пропало вовсе, а потом окончательно прояснилось. Свет забил в глаза.       Первое, что увидел Вильям, — ветви карамельных деревьев высоко-высоко над головой. Они переплетались и росли так плотно, что казались надёжной крышей. За плотной порослью не было видно даже неба.       Вильям вдруг осознал, что даже не знает о месте своего нахождения, но это не самое страшное, что его настораживало. Приходя в себя, он понимал, что больше не ощущает времени от слова «совсем»…       Последние воспоминания врезались в память. На глаза опять выступили слёзы.       Он ведь мёртв, верно? Суждения о конечности бытия оказались лишь ложными домыслами, и теперь ему предстоит провести бесцельное существование здесь? Сколько он заплатит за всё, что совершил? Сколько ему придётся дальше в одиночестве страдать за свои поступки?       — Надо же… А мы думали, что ты уже давно сдох, — удивлённый и резкий голос заставил его собрать последние силы, чтобы подняться в сидячее положение. Мозги снова заскрипели. Сжав зубы, Вильям обхватил свою голову, чтобы хоть как-то уменьшить боль. Он всё ещё слышал жужжание.       — Чего?.. — прошептал он, борясь с мешающим говорить языком. Потребовалось несколько мгновений, чтобы зрение и слух начали работать сообща.       Ответом на вопрос послужило молчание. Перед собой Вильям заметил группу сидящих на траве чеширов с открытыми глазами. Из всей той шумной толпы, пошедшей за ним, осталось лишь меньше десятка.       — Где мы? — всё ещё не до конца понимая и принимая просходящее, плыл Вильям. Руки наконец нащупали наскоро сделанную повязку из рукава чьей-то рубашки, которая обвязывала голову. Рядом лежала смятая бумажная маска.       — Карамельный лес, — отрезал говорящий и, отвернувшись, добавил: — будто ты не в курсе…       А Вильям и правда был не в курсе. Непослушная голова никак не хотела приходить в норму, поэтому пришлось снова опуститься на локоть для опоры. Он разомкнул сухие губы, пытаясь продолжить разговор… и понял, что опустился на что-то мягкое.       Щёки загорелись. Повернув голову вправо на еле держащейся шее, он увидел, что рядом лежит ещё одно тело в клетчатой рубашке.       — Нет, — вдруг окликнул его кто-то из безмолвного кружка, — а ну уйди от него!       Тут же, повиновавшись резкому окрику, Вильям уже подался влево, но и там его ждал сюрприз… Он понял, что лежал в рядке клетчатых тел, каждое из которых имело значительное видимое повреждение! Холодные, тихие… Они не спали. Они не прилегли в бессознательном шоке! Они не случайно опустились на тёплый, но кровавый газон!       Дыхание спёрло.       Губы искривились, будучи плотно сжатыми, а брови болезненно опустились на глаза. Он сначала побагровел чуть ли не до синего оттенка, а потом резко стал бледен, как мел. Желудок вмиг отозвался мерзкой и холодной болью. Если бы Вильям не был голоден, то, вероятно, он выдал бы ещё кое-какую неприятную выходку.       Вильям потерянно ещё раз осмотрел окружающую его действительность, а потом снова перевёл взгляд на уставившуюся на него группку чуть поодаль. Он разомкнул губы, будто намереваясь что-то сказать в своё оправдание, но связной речи не вышло. Вместо этого, он выдал тихое высокое: «А-а-а…», — которое спустя несколько мгновений перешло сначала на громкий голос, а потом на крик.       Вильяма затрясло. Он смотрел на свои окровавленные руки и сам не замечал, что истошно вопит. Мушки летали перед глазами, голова готова была взорваться, челюсть болела, но никто из сидящих рядом и не думал что-то говорить.       Вильям виноват.       Он ужасно виноват, и никакими слезами уже нельзя искупить то, что он сделал.       Крик прервался коротким вздохом, похожим на щелчок, а потом возобновился с новой силой.       Вильям опять припал к земле, схватившись за волосы. Он нещадно тянул разросшиеся патлы вплоть до того, что вырвал парочку прядей. Уперевшись больным лбом в землю, он снова закричал, чуть ли не раздирая уголки губ. Нечеловеческий вопль начал чередоваться с громкими и неистовыми рыданиями.       Он глубоко вдыхал разом, выпускал этот же воздух с криком и заканчивал эту тираду плачем, уходящим вглубь измученного тела. Из носа хлестала кровь. Глаза стремились вылезти из орбит. Вильям так отчаянно царапал землю пальцами, что один из ногтей, напоровшись на что-то среди травы, с отвратительным чувством оторвался. Боль была мучительна, но он не обратил внимания.       Он не хотел, чтобы его утешали.       Из-за своей глупой надежды, из-за легкомысленности и наивности он потерял всё. Он верил, что в поражении была исключительно его вина. Сейчас он знал, что это он всех убил. Он убил тех, кто пошёл за ним. Он погубил столько невинных жизней. Он лишился всех близких себе людей.       Крик перешёл на вой, на визг, на скрежет, перед тем как затихнуть. Глаза налились кровью. Вильям не смолкая кричал что-то несвязанное. На какой-то момент он вовсе обезумел.       Он не должен был выжить в этом походе!       Он не должен был выживать вообще!       Он просто должен был остаться в пятом подразделении, не создавая проблем!       Остаться там навсегда!       Он не должен был собирать последователей!       Он не должен был!       Он не должен был существовать!       Вильям охрип от воплей.       Кровь особей шестого подразделения на его руках. Они отдали свои жизни только по его прихоти. Они заплатили самым ценным — и ради чего? Он обманул всех, кто верил в него. Он и был тем предателем, о котором говорилось в письме.       Больше даже слёз не осталось.       Будто откуда-то со стороны Вильям смотрел на изнеможённое тело в крови, корчившееся на земле.       Что-то внутри надломилось.       Ему совсем не было жаль.       Он чувствовал усталость.