Уставшим путником войду в твою я спальню. Без приглашения, тайком, без лишних слов. Возле тебя я сяду тихо на диване И пожелаю необычных, сладких снов. Зажгу свечу я, но будить тебя не стану, Не отрываясь, буду пристально смотреть. И этот миг мне силы даст, залечит мои раны, И он сумеет сердце мне согреть. Дальний путь зовет меня, но уйти я не могу, Возвращаюсь снова я, твой облик в сердце берегу. Король и Шут — Забытые ботинки
«КНЯЗЬ ПОЁТ СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР, НО ВЫНЕСЕТ ЕГО ГОРШОК» Именно такой заголовок выстрелил в Горшка на следующий день, едва тот привычным движением руки обновил вкладку рекомендаций на Ютубе. Миха едва зубы себе не раскрошил, пока, не мигая, таращился в экран компьютера. Он ночевал за этим столом, положив лохматую голову вместе с небритой физиономией на клавиатуру, отчего на мятой щеке отпечаталось что-то несуразное. Периодически Горшок, встрепенувшись, окидывал мутным взглядом экран, в кошмарном полусне обновляя вкладку, в надежде на новое видео… Или нет, не так. Часть его дико боялась нового видеописьма из подполья, точнее того, что этот мерзкий выбл*док мог сотворить с Андреем, но неизвестность угнетала и того пуще. Идеальным было бы получить звонок от отца, что Князя нашли, а маньяка запаковали… Или вовсе пулю в жопу этому пидорасу всадили при попытке скрыться с места происшествия, ё-моё. Но, чай, живём не в сказке, а если и в последней, то в очень-очень мрачной под названием «реальность»… Вурдалака аль оборотня понять проще! А этого «упыря» он и понимать не желал. Хотя голос в голове противно шептал, что Тодда-то Миша оправдал… Благородный мститель! Но ведь Князь этого самого маньяка на каторгу безвинно не ссылал и жену не отбирал? Ведь так?! Или Горшок чего-то про Андро не знает?! Странно, но эта мысль его рассмешила настолько, что Миша издал хриплый, лающий смешок. Ну да, конечно, он же предлагал роль судьи. От этого полуистерического смеха у него дрогнула рука, и сервис обновился… Так, он оказался чуть ли не первым, кто наткнулся на ролик, который, Миха был убеждён, вновь соберёт неимоверное количество просмотров а, завирусившись на Ютубе, и вовсе мелькнёт в новостях по «зомбоящику», освещая всю эту тёмную историю, приключившуюся с одним из лидеров «фольклорного», с*ка, «коллектива». И плевать, что коллектив давно уже не коллектив, а сборище наёмных музыкантов, а лидеры отпочковались друг от друга самым некрасивым образом. Прежде, чем смотреть, что тот утырок наснимал, Миха полез в описание. Может, он и не походил на детектива Пуаро да и Шерлок из Горшка сомнительный, что понятно, но что-нибудь он да понимал, потому что спёрли не чёрте кого, а Андрея, которого Миха раньше думал, что знал лучше себя. Но жизнь доказала, что он ошибался. Не было никакой души, что по ошибке мироздания разделило на два тела… Ну или было, но ему досталась самая калечная, несамостоятельная часть, которая загибалась тут в одиночестве без этого самодостаточного кабана! Горшок поморщился и, сжав кулаки, отбросил эту подтачивающую мыслишку, как несостоятельную и вообще антинаучную. Он материалист, бл*! Только вот чем дольше длилась эта вакханалия, тем сложнее ему становилось и дальше себя в этом убеждать. Впрочем, описание к «любительскому» видеоролику, как и ожидалось, не порадовало. Тишину квартиры оглушил грозный звук, какой разносится, если как следует п*здануть по столу кулаком. Что, собственно, Горшок и сделал. А после… — У*бок! С*кин сын, убью! — сокрушался Миша, отбитой рукой вцепившись в волосы. Он драл свои отросшие для спектакля патлы самозабвенно, словно это могло помочь… хотя бы приглушить охватившую в миг другую боль. Но это оказалось не просто, потому вскоре он убрал дрожащую руку от волос и замер, с трудом сглатывая удары заполошно скачущего сердца. Внутри всё сжалось, мешая натянутым струнам нервов даже чуточку ослабнуть. Казалось, ещё немного и Миха лопнет от перенапряжения и его разорвет прямо тут на конфедератский флаг, что был вымалеван на любимом плащике. И это Горшок ещё даже не посмотрел, что этот оператор-любитель наснимал. Хорош, панк, анархист, что гордо показывал фак всему миру… Но самоуничижения не помогали, и он медлил, малодушно боясь нажимать на значок паузы. Видео только вышло. А что, если этот упырь снял, как шинкует Князя гармошкой?.. А мудреные басурманские алгоритмы Ютуба просто ещё не засекли эти изуверства, и не снесли видос подчистую?! Если это так, то забыться сном Миха больше никогда в своей жизни не сможет. Только, если вечным. Но он же материалист и далее по тексту. Значит, его смерть — это будет конец всему, в том числе и страданиям. Не так плохо, если вдума… Мысленный подзатыльник подействовал слабо, потому Горшок продолжил измышления на сию животрепещущую тему. Можно даже поспорить, что его убьёт быстрее: сам ли руки наложит или сердце заверещит, что пора, его остановочка?! Нет, он, конечно, не хренов Кобейн, но… Бл*дское описание звучало примерно так: «Горшок ты че за говно записал?! Это ещё хуже, чем было! Переделывай, если не хочешь дружка, как пазл собирать. Срок тебе два дня, иначе начну присылать по одному пальцу». Конечно, отчебучь подобное Князь, Миха б издох от ущемления гордости, это вам ведь не защемление какого-то там седалищного нерва, а топтание по его самолюбию! Чтоб он да язык в жопу заснул?! Да не в жизнь! Это, что ж получается, он — Горшок, и говно написал? Да один его палец всего Князя не стои…! Тут Миха испугался, понимая, что палец не скорее всего, а точно средний… И показывался исключительно ему самому в лицо. За что боролся, яростно выкрикивая последние полгода, а то и год, на то и напоролся… Это стоит признать. Нынче такие громкие заявления играли иными красками и Горшок понимал, что стоит. Жизнь она вообще бесценна, получается. Никакая опера про злющего цирюльника не возместит жизнь. Андрея. Ну, его в болото питерское Тодда этого зловонючего! Так, не исправит это уже ничего. Ни дружбу не вернёт, ни даже просто не вернёт… Всё, видите ли, этому психу ряженному не то да не так. Да хоть станцуй ему Миха нижний брейк вместо пого всё равно не заценит… Он как хищник, вкусивший кровь, уже свою жертву не отпустит… Только игры будут всё извращённее и злее. Психопату верить нельзя. С него станется и просто так Князя расчленить на кучку Андреек. Ради забавы. Чтоб было, чем время занять. Тьфу, бл*дь! Напасть… Куда мозги не повернут, а всё на его текста выгребают… Не скрыться и не деться никуда. До крови прикусив щёку, Миша насилу заставил себя потянуться к мышке и включить запись. На неё вся надежда, иначе не видать им Князя, как ему собственных лопоухих ушей. Прошлое видео Миха до дыр засмотрел, обращая внимание на каждую мелочь. Даже проверил на наличие склеек. Пришлось узнать тонкости монтажа, но то было чисто. Снято одним дублем, а значит тот как снял, так и залил в сеть. Беда, что с общественного вайфая. Конечно, у Горшка нет гарантии на то, что и это видео будет снято одним дублем, но так больше шансов, что Андрей сможет что-то донести, завуалированно сказать?.. «Ну же, Княже мой, — исключительно про себя рыдал-умолял Миха, прикрыв красные глаза: — Пожалуйста, что-нибудь: весточку, полувзгляд, полувздох, как раньше, помнишь, да?!» И он себя корил и ненавидел в этот момент за беспомощность… Потому что на сей раз он должен был стать маяком для Князя, попавшего в беду, но Миша лишь вновь надеялся на то, что Андрей сможет решить проблемы. Спаси себя сам, Андро. Не сможет. Не в этот чёртов раз. Тут, чтобы обмануть судьбу, и ждать час икс, одной его надежды мало. Нужно что-то существеннее для шанса. Запись прогрузилась, включаясь. Миша машинально сжал пальцами край стола, скрипнув вставленными пару лет назад зубами до противного скрежета.***
«Да, на него больно смотреть!» — окружающие не говорили ему этого вслух, но и сочувственные рожи, поджатые губы справлялись с этим не хуже голосовых связок. Разные бывали ситуации, но Миха почти привык быть на этом месте. Когда шептались и оглядывались на него, а то и вовсе отводили глаза. А когда не делали этого, то смотрели с болью. Например, когда не было вен, чтобы поставиться, или когда пытались откачать от передоза за пятнадцать минут до концерта в каком-нибудь ДК, но всё, как грится, бывает впервые, с*ка! Жалел ли Горшок сам валяющихся в экскрементах по углам притона торчков в термальной стадии?! Нет, с х*ли?! И никакой боли в его взгляде не было. В такие моменты в душе всё выстывало. Становилось невыносимо жутко, что сегодня они, а завтра он… И это неизбежно. Это ударяло, билось в мозгу, заслоняя всё остальное. Но сегодня он, кажется, впервые прочувствовал… Каково по другую сторону, став субъектом, а не вечным, бл*дь, объектом для чужих п*страданий по тому, «как он себя гробит». Андрей же, вот в чём соль, себя не гробил. Это его старательно вгоняли в пресловутый гроб. Неосторожно сказанные слова, подхваченные той частью фанатского сообщества, что и раньше на встречах недоумевали: «Горшок, ты нахрена этого Чебурашку в группу притащил?» Миха прикрыл глаза. В самом деле ж притащил… Тот ведь даже упирался. И не для вида. А он притащил… Чтобы «что»? Чтоб его сейчас вот так мучили… из-за него?! Держать себя в себе было тяжело. Продолжать держать глаза и уши открытыми тоже. Но и закрыть — невыносимо малодушно. Потому что реальность от этого не переменится. Князя не выпустят из того стылого подполья, в котором ему, очевидно, приготовили могилу. Андрея надо было срочно спасать, а не наматывать сопли на кулак, жалея свою психику! Точнее её остатки! Но по сравнению с… Херня, дело-то житейское, потому что сам нажил, бл*дь! А вот Князь там не по своей воле глядит в камеру непривычно блеклыми глазами, замученный в край, хотя этот клятый экран и не передаёт всей полноты картины… Ибо темно, как у негра в заднице! Может, и хорошо, что не передаёт… А то его б Миха точно треснул! Раз до ублюдка в маске пока никак не добраться… Как и до Андрея, что казался подчас бело-серым, словно вырезанным из бумаги, но не разукрашенным человечком. Вдобавок он отмечает его руки почерневшие, но не от грифельного карандаша, а от… земли (чем он там занимается-то, ё-моё?!). Всё это Миха замечает в полумраке, потому что он, во-первых, выкрутил на мониторе яркость до соточки, а, во-вторых, прилепился носом почти вплотную к экрану. Как и в первый раз, он не может оторвать взгляд от Андрея. Хоть это и физически больно. Смотреть на всё, не имея ни малейшей возможности… Ни единого шанса дотянуться. Докричаться через экран, донести своё не «отвратительно» и «фигура незначительная», а совсем-совсем другое… То, что и язык-то с трудом проворачивается даже здесь, в одиночестве, покаянно шептать. Но Горшок глухо рычит, когда, пробегая нервными глазами по скрюченной фигурке, вдруг останавливается на тонкой (это как этого озорного кабанчика надо было уморить, чтоб та снова стала тонкой, как лет …дцать назад, а?!) шее Князя, перетянутой петлёй. Некстати вспомнилось, каким тот раньше был нескладным воробьишкой. Таким, что казалось, что вот этот-то порыв ветра точно подхватит и унесёт, прямо в Зачарованную страну… Ну и Миху вместе с ним, потому что в этого плюгавенького вцепится. Может, и лучше б было… будь оно так. Правда, из него Тотошка такой себе, но и из Андрея — Эли просто чумовая! Против воли Горшок заулыбался, но тут же, вновь вперившись взглядом в тёмный экран, погас, словно кто-то выдернул невидимый шнур. Да, бл*дь, живём не в сказке, а в каком-то сраном хорроре, который вот-вот грозился превратиться в смертельную западню. Он и раньше не питал особых надежд, что клятый маньяк сохранил в своей тупой, наглухо отбитой башке подобие здравомыслия, но после сегодняшнего «кина» не остается и крохи надежды, что где-то под слоем всего говна запрятан человек. Это настоящее чудище, по ошибке попавшее в человеческое тело. Чернобыльская чупакабра и та поприятнее будет! Такому у*бку не место даже в их песнях, из лицедеев всех мастей которых тоже можно целый «гоп-парад» составить. Но у них в историях есть мораль, какая-никакая! А тут что за мораль? В чём, бл*дь, смысл такой жестокости неоправданной?! Месть за говённый последний альбом и распад?! Месть?! И Миха прикусил язык, вспоминая весь лейтмотив Тодда, выстроенный на мести, кое-где откровенно бьющей невпопад… Ну ладно, мясник, судья — даже священник! Но остальные горожане, что лишь желали виски подравнять?! Они-то в мясорубку попали совершенно ни за что! Вот, понимаешь ли, насмотришься такого, и за человечество стыдно станет, причём, бл*дь, в своём лице! Потому как Горшенёв тоже всякого натворил такого, что и говорить теперь стыдно, и отражению в глаза не посмотришь без немого укора. А как Князю потом (если ещё будет это заветное «потом», бл*дь!) смотреть, скажите, с*ка, как ответить на его взгляд?! На замученный взгляд человека, которого вот уже… Сколько там? Неделя? Больше? Короче, уже неимоверно долго держат взаперти без надежды на спасение. Потому что это самое время — штука хитрая и очень даже субъективная. Во дни блаженства и почти в раю проносится, как вспышка. А всякое дерьмище растягивается, словно проклятущий Орбит без сахара. Только никаких экзаменов, сессии уже нет. И остаётся только повесится… Его хмурый взгляд снова упёрся в проклятую петлю, что росла чуть ли не с потолка! Вот и, получается, что его душу вырвет вовсе не конопля! И Миха рвёт волосы на седой башке, но этого мало, и он хочет побиться ей, желательно об стену, можно с разбегу, чтоб наверняка, но продолжает смотреть. Хоть и кажется, что глаза скоро вконец остекленеют и лопнут. Тоже, нах, старик Алонсо нашёлся! Был бы им, давно б прознал, что, где и когда. А пока только и остаётся констатировать, что эта запись такая же короткая, как и первая. Оправдались, выходит, их ожидания насчет второй серии «балета». Но, в отличие от «пилота», теперь Князь по ту сторону экрана казался на себя не похожим, совсем, бедолага, схлынул. Не просто схуднул, что аж всё поп-звезды, сидящие на кабачке и хрене, обзавидовались! Нет, бл*дь! Так не сушатся… Что вместо пухлых румяных щёк обнаруживаются какие-то впадины! Было в этом что-то дюже ненормальное, напрочь поломанное… Отчего выстреливало в голову понимание, что не столько от тотальной голодовки так теряют в весе, но и ещё от ужаса, который после таких приключений запросто может перерасти в хронь. Жаль, не в хтонь. Миха может хоть самому ктулху поклясться, что эта удавка, почти ошейник собачий — ничто иное, как попытка Андрея окончательно унизить, растоптав всё человеческое достоинство. Смотрите, дорогие телезрители, теперь ваш гордый мятежный Князь у меня на коротком поводке! Скажу гавкать, — будет гавкать. Скажу танцевать, спросит, как именно. Почему ты сам не додумался, а, Горшок? Или у тебя как у Страшилы — мозгов нет, только опил… глина то есть! Ведь всего этого можно было избежать, посади ты его на привязь и лиши воли. Тексты пишет? Пишет, и хрен со всем остальным. Ты же звезда, ты главный на сцене, так и оставил бы его за кулисами, в тени, клепать текста… И довольствоваться костями с твоего королевского стола! Возможно, Миша окончательно повредился рассудком, но он уверен, что сейчас слышит именно это паскудство, отдающееся визгливым скрипом, точно уколом в самый мозг. От всего этого голову на манер кишечника начинает пучить. Только вот мысли — не газы, им выход сложнее найти. Дурнота подступила к самому краю, потому что Князев… его Андрей, тем и дорог, тем и близок, что такой волевой, что сильный, не только поборовший свой страх сцены и деливший с ним всё, начиная от шмотья, заканчивая вколотым героином, первую и последнюю инъекцию которого ему сделал лично Горшок, когда адреналин х*рачил так, будто они Юбилейный снова собрали… Но и постоянно отгонявший его собственные страхи. Это Андрей швырял в его демонов словесные гранаты, пусть и в виде шуточных-прибабуточных песенок, когда сам Миша уже был готов им отдаться… Он думал, что и помрет также с Князем на страже, но… Тот покинул пост, весьма однозначно высказавшись, что он думает по поводу его: «Подожди, когда я помру, тогда и поступай, как хочешь, а пока засунь свои амбиции в задницу!» И всё-таки это был его Андрей… Это он теперь сипло, опустив глаза в пол, с надрывом пел переписанный «смертный приговор» так, как можно петь отходную себе. И Горшок едва удерживал рвущийся изнутри звериный вой… Держался из последних сил только потому, что, слыша чужую боль, как никогда ясно понимал, что у него просто нет права баюкать и жалеть себя, когда его Княже держится и поёт. Так зарифмованные строчки окрашиваются личным. Некстати, в голову сверлом вонзилось: «Я с тобой поделюсь своим личным — не подумай, что простак… Это всё не так!» Что не так-то? Что на одной не быть им тропе?! От этих мыслей внутренности скрутило тугим узлом, что и не продохнуть. О да, понимаешь ли, окрасить текста личным, когда в реальности хрен его разгадаешь… Андрей это любил. Ну вот он уже о Князе в прошедшем времени отзывается, бл*дь! И всё же. Тот истинный поэт, через лирических героев рассказывающий о себе, о… Горшке… Таким образом, они оба «путешествовали» по сказочному миру, где всем заправлял добрый шут. Миха, несмотря на всю браваду, не был уверен, что, окажись он в такой западне, то смог бы петь. Скорее всего, его бы сразу же пристрелили, ибо он же Горшок такой… ползать на брюхе б не стал. За жизнь он никогда особо не держался, а уж когда та так разваливаться начала, то и подавно! Харкнул б в харю смачно и был таков. Не стал бы плясать под их дудочку, не сто процентно, но… Не смог бы он через себя перешагнуть. Оставил бы семью, друзей оплакивать безвременно почившего. А Княже вот мог. И пел. Через боль в горле, с этой сраной петлёй на шее, которая, если и имела какой-то извращённый сакральный смысл для психопата, то для Михи никакого! Ведь на Андрея он всегда смотрел, как на короля… *бать, пусть тот и отождествлял себя, скорее уж с шутом, но… Мало ли кто и что! О том разделении ролей у них не принято было говорить. Потому что каждый считал себя то шутом, то королём… И это было! Как и много чего другого. Было и прошло. А он всё никак не мог успокоиться. Почти с боем выдирал у пораженных людей в гримерке из их потных ручонок жалкий, замызганный листочек распечатки текста, только потому что это… бл*дь! Нет, ему и думать про это было больно, не то, что полноценно погружаться, вспоминая. Но Мишка мазохист. Поэтому за то время, что Князя не было… Не только с ним, но и в зоне доступности***
Вскоре ему хватило ума понять, что в картинке ничего не кроется. Ни хитро выделанного ребуса, ни двадцать пятого кадра. Понимание пришло эдак на пятый просмотр, а может и на десятый. Миха не считал, для него время, пространство и прочая лабуда слиплась в клёклую невнятную кашу выкипаюшего бытия. Горшка клинило. Все ресурсы организма работали на поддержание одного органа — мозгов, что, кажется, настолько разбухли, что были готовы продавить череп и выдавить глазницы… От подобных мыслей его мутило, однако удовлетворить позыв было нечем. Мишке решительно не лез в горло кусок. Может, ещё и поэтому он сейчас почти не ощущал своего остального слабеющего тела, медленно уплывая в закатные дали… Глаза, налившиеся совсем не как сочные яблочки, закрылись и он лишь слушал клятое видео. Он не спал. Нет. Разум же херачил за себя и за того парня, отчаянно пытаясь работать, но постепенно и поднятые резервы организма истончились. Миха совсем ослаб, башка тоже, как прежде, не варила, предохранители, пища благим матом, перегорали. Сраный герыч и бухло сделали своё чёрное дело: бренная тушка и, что важнее, думалка отказывала тогда, когда больше всего была необходима. Хоть воем кричи. Что-то неуловимое ускользало от его понимания, но, чёрт возьми, оно было, бл*дь! Горшок это жопой чуял. Неведомая подсказка, край путеводного клубочка блеклой нитью затерялся между строк… Ускользал, как вода сквозь пальцы. Но Миша был упрям. Он горстями хлебал эту мутную воду, бившую ключом, отнюдь не живительным, а из затхлого подполья. Данное «питьё» пованивало застоялым прогорклым илом и откровенным тухляком, а значит: что-то было не так. Не спрашивайте, есть ли смысл в этой мудрённой х*етафоре, но Горшок его видел, ну или отчаянно того желал. Впрочем, рассуждать отрешено не выходит. В голову сразу бьёт наотмашь очёредной виток п*страданий, что странно ведь этого органа у него нет. Однако дурной башке не прикажешь. Андрей мастак писать текста, заворачивая их столь ловко и ёмко, что и дипломированным стихоплётам не всем снилось. Факт же?! Ещё какой… Но зачем в голову-то лезет, лишний раз напоминая о состряпанных профи либретто к Тодду. А… Горшенев, кажись, понял. Совесть — она родимая разгулялась… И продолжала заливаться, суча лапками в истерике недостойной настоящего мужика. И всё-таки! Княже ведь хоть простой купчинский парень, выдумавший столько баек из склепа и сказок; но Миха был уверен, что тот горазд и во что-то большее, чем, как сам же Горшок обзывался в пылу обиды, гложущей кости, чем колхозные побасёнки! И всё же Андрей был едва ли менее упрям, чем он. Потому — да был горазд, но не хотел. И теперь вряд ли захочет… И всё-таки! Тодда Княже даже в таком состоянии переписал, где-то полностью заменив строчки, где-то подправив. И… Возможно, он, Михаил Горшенев, и тайный законченный фанат этого обалдуя, но… Горшок был готов сожрать свой носок, но, чёрт возьми, этот вариант ему вкатывал больше «оригинала». Только вот в гробу он видал достижение цели «таким» гнусным путем. И это разом делало не просто переписанные строки, а любое упоминание оперы тошнотворным. Но… Не об этом сейчас. Так, из глубин подсознательного Миха вынул на поверхность свою голубую (это не то, что вы подумали, бл*дь!) надежду, что Князь додумается зарифмовать что-то такое, о чём знали лишь они вдвоём, чтобы не случилось путаницы, чтобы маньячина обоссаный ничего не понял, потому что откуда бы ему, чёрт возьми, знать, что там Андрюха подразумевал под проникновенными словами?! А ещё Горшок до мучительных колик в подреберье боялся принять желаемое за действительное и неверно истолковать намёк, если тот был. А он был! Со стороны он, должно быть напоминал служебного пса, взявшего след… Он встрепенулся и, открыв глаза, принюхался… И верно что-то чуя, Миша всё ближе и ближе клонился к экрану, будто желая раствориться… как в этих непонятных японских хоррорах просочиться внутрь, перекинуть волосы через рожу, захрипеть-забулькать и перестать уже напрягаться так, что жила на лбу пульсировала, грозя призвать этой морзянкой, как минимум гипертонический криз, а как максимум и апостола Андрея, бл*дь! Хотя на последнее он бы и согласился, лишь бы с причала, обглоданного пескарями, его доставать не пришлось, иначе можно сразу в камышах рядышком притопиться, оплакиваемым хором лягушек и скрипачами-комариками. Почему именно скрипачами?! Ну положим х… Ладно, просто зудело всё у Горшка от одного непрозрачного Каспера! Ладно, Егорыч за ним увязался… Техник, как большой ребенок… А этот хитровыделанный хрендель! Ух… А какие интервью товарищ Ришко себе позволил. Минуту славы получил, стервец! Но не об этом сейчас… Ни о скрипачах, ни о гитаристах разной степени подлости сейчас не время было думать. Совсем не о них, были наполнены его думы… — Князь! — голосил Горшок, достигая экстремума своей функции отчаяния, когда он уже поскуливал в голос, будто от скребущейся боли, такой, когда начиналась очередная ломка. Ни с чем не спутать: кости выламывает, мышцы каменеют, словно только что он выскочил проруби, хотя никогда и не был этим самым… как его! Ну что за напасть? Башку так клинит, что за канитель? Всякую математическую придурь в голове воскресил, а тут элементарное… на языке вертится, а все никак не… Плевать! Страшнее другое… Ломка. Только её сейчас и не хватало. Сейчас Горшок был чистым вопреки всему. Признаться, до этого момента он был так поглощен своими переживаниями, что та как-то маячила на задворках сознания. Не исчезала, но и не выкатывалась на передний план — так жужжала фоном… Но сейчас игнорировать не выходило. Может, оттого что зависим Миха был не только от герыча, а?! Он не заметил, как вцепился в экран пальцами, отчего по небольшой плазме расходились белеющие переливающиеся круги, как от капель дождя по лужам. Горшок звал и никто его не слышал, а в ушах эхом отдавался расстроенный плачь гитары, дрожащей струнами, как поджилками. Михе было невыносимо, а разум давал осечку за осечкой в этой русской рулетке. А он всё ждал выстрела, как озарения. Кажется, этот новый текст раза с …дцатого он выучил на зубок и шептал онемевшими губами вслед за Андреем, как молитву или мантру на здравие и удачу. Только, бл*дь, не за упокой! Но заговор всё не срабатывал, оставаясь голосом из колонок, неизвестно за сколько километров записанным. Ну что он мог сказать… Текст был полон тоски, безнадёги, слова его летели в пропасть, хотя должны были в цель — мозг Михи, чтоб тот наконец понял, как спасти этого дурика! И вновь это желание, инстинкт пса отодвинули непрекращающуюся ломку. И тогда до Горшка стало понемногу доходить: сначала махонькие догадки начали цепляться одна за другую, а затем всё выстроилось в одну цепочку так мучительно, как глоток спирта, прокатившийся в желудок и обжегший горло. Вечер. Один из тех самых… в чём-то последних, во времена работы над Театром Демона, напряженной, полной разногласий, что они тщетно пытались, как прежде, залить бухлом, но выходило скверно. Порой даже имело обратный эффект — алкоголь подбавлял жару в пламя противоречий. Язык развязывался настолько, что наружу выходило то, что оба предпочли бы скрыть, цепляясь за ошметки былого. Горшок в ту пору как бы бросал. Но из-за этих тёрок… Завязка быстро сошла на нет. Сколько раз он подшивался, как кур ощипанный, так бестолку! И всё-таки бывало, что прок с этого был… Когда им удавалось одинаково залиться до беспамятства, потому что иначе уже друг друга не понимали, хоть и каждый день были рядом. Они тогда, точно общались на разных языках, глухой с немым — да и только! А пьяные в сопли… Знай, младенческий лепет работал, как чёртов переводчик, что для одного, что для второго. Помнится, тогда они завалились к Горшку на дачу, потому что там их никто особо не доставал… ну и у него всегда там водился стратегический запас на чёрный день. Будто Миха боялся, что государство вновь «пошутит» неудачно и введёт сухой закон, вот и закупался всем, что горит, чтобы заливать в утробу. Как Копатыч из приснопамятных Смешариков, которого чуть мёд сраный не погубил. Только вот мед в малых дозах — даже полезен, а бухло… Больное сердце Михи твердило, что и капля уже яд. Хотя то, как они с друг другом тогда собачились много хуже… Тот яд не выведется почками и печенью. Это и вспоминать жутко… Как они глаза друг на друга не поднимали после репетиций, на которых, если Андрей и соизволил объявляться, то его неизбежно давили, травили… Отчего Князь, спешно всучив ему текста, не зарубаясь уже, как раньше, споря с Горшком до хрипоты насчет аранжировок, убегал домой, ловя в спину злой чёрный взгляд его и заодно товарищей по группе… Общее дело постепенно превратилось в только его, Михино… Андрей взял и отступил, забрав с собой нечто очень важное. Иные говорили да и он себя пяткой в грудь колотил, мол, нахрена тот тебе… Так вот хрена б! Паскудно осознавать, но весь Тодд, за редким исключением написан был, пока тот ещё не хлопнул дверцей. Вот так бывает… У кого-то прекрасная Муза, а у Горшка — поддатый, здоровяк с озорными прищуром. Но углубляться во все это не хотелось… Спасибо, Миха вдоволь этого дерма наелся вскоре после ухода, когда жалел себя и клял «такого сякого, сбежавшего не из дворца», но всё ж… Сволочь ты, Андрей Сергеевич — первостатейная! Раньше в рот заглядывал, рисовал его, вдохновлялся, а потом… На те — я и сам с усами. Тьфу! И все-таки, отматывая мысленно события, в тот период, напившись в стельку, они общий язык ещё как-то находили. И даже… Сочинили «Танец злобного гения». Пусть котелок и барахлит, а тогда он был в тапочку, но Миха каким-то неведомым образом помнит… В тот прохладный, теплый вечер ему, как никогда за последнее время, было хорошо и весело… Только теперь всё это вспоминалось, как будто посмертно, точно вечер тот был подарен на прощание, чтобы провести его, как прежде вместе, ненадолго позабыв про разногласия и ссоры, про недопонимания на почве грядущей разлуки… С неизбежностью которой Горшок не желал смириться. Оттого и вёл себя ещё паскуднее, видимо, намереваясь провернуть с Князем тот же фокус, что и Братец Кролик с Братцем Лисом, когда кролик заливал: «Только не бросай меня в терновый куст!» А куст тот был родным домом — во как! Так и Миха демонстрировал всем видом и поведением, мол-де, катись ты, Княже, колбаской назад в Купчино, но на самом деле… Он всё ждал, когда тот ему в лоб пропишет и начнет, как прежде вгрызаться, биться за свои права в группе, но этого не случилось. Увы… В тот вечер Горшеневу паскудничать не хотелось от слова совсем. Только устало привалиться к чужой потной спине, что только что лихорадочно выводила потрясающие слова, что, как влитые легли на его музло, а теперь расслабленно выдыхала; и думать о том, что он не хочет, чтобы наступало утро… А хочет остаться в этом мгновении, когда они оба поучаствовали в рождении сто процентного хита, и отпраздновали это диким танцем… Конечно, далеко им до гениев, а злобой вроде и не отличались, но… Тот удался. Потому что дико гогоча, две малость протрезвевшие туши — баран да кабан неловко завалились, чуть не скатившись в подполье, которое бухой Андрей, что лазал за соленьями, за каким-то лядом не докрыл… Это было на даче Миши. Это был театр демона. Это было подполье! И слова переписанного текста врубили в башке тумблер не только болезненно счастливых воспоминаний. Что-то щёлкнуло, и Горшок, едва сломавшись слезами неверия, бросился к экрану, уткнувшись разгоряченным лбом туда, где приблизительно была голова Андрея, однако из-за размеров экрана Миха протаранил всего Князя… Впрочем, ничего криминального он и не замысливал, лишь нестерпимое желание соприкоснуться, ощутить, как и прежде, что не один ты горишь теми же мыслями… А сколько раз они, бухие, пытались схлопнуть их башку в одну? сколько шишаков было набито? И не упомнить… Сейчас же с Горшеневым творилось нечто невообразимое. Возможно, он шипел-лепетал благодарности за шанс срывающимся в бездну голосом, возможно, просто выл, наконец дав волю эмоциям и выход боли! Но попутно Миша набирал отцу, пусть тот собирает своих гавриков… И только попробует, сказать, что это все чухня и ему показалось! Им нельзя, просто преступно проигнорировать его наводку, куда ехать и где Князя искать. Потому что иначе Горшок сам поедет и всё сделает… Несмотря на точащие изнутри сомнения! С чего он вообще взял, что Андрюха может знать, куда его затащили?! Если похититель планировал отпустить Князя, то глаза у того должны быть завязаны или он должен был быть оглушен. Ключевое слово «если». Ублюдка несло, и в возможность мирного исхода не верилось вовсе. С упыря сталось бы и прихвастнуть, наслаждаясь отчаянием в глазах, что сгнобят его совсем-совсем близко от места, где, хотелось бы верить, они оба были счастливы, а не только Горшок. Так что могло статься, что Михе и не почудилось и намек в тексте на театр демона, на танец говорил именно об этом, а, например, не о сожалениях Андрея, что они всё про*бали, раз перед смертью он вспоминает об этом последнем мгновенье «как раньше». И если Горшенев не ошибся, то… По спине пробежал ток. Вполне возможно в тот злополучный вечер, когда Княже не явился на собственный концерт, их с таксистом едва не протаранил похититель. Наверняка, с купчинским поэтом в багажнике. Внутренности вновь скрутило. Как близко… А он не придал значения, решил, что бухой дедок помчался к ругающейся жене! А ведь машина была такая: либо пенсионерская, либо старобандитская. Впрочем, сочетание тоже бывает у самых хитрых и изворотливых… Доживших. Однако ублюдок-похититель дряхлым не казался! Упырь в расцвете сил… Ну или почти. С*ка. Говоря отцу прерывающимся от волнения голосом, Миша, как мог описал и машину, и отворот, надеясь, что это поможет. Их дачное товарищество не то, чтоб огроменное, но и не маленькое. Однако он надеялся, что такую машину точно кто-то да видел. А дальше дело техники — пробить владельца на околокриминальное прошлое, в котором сам Горшок уже не сомневался, и готовить группу. Только делать это тихо. Не дай ктулху заметит и избавится от «улик», а Княже — главная. Проверить стоило даже, если вероятность минимальна! Горшенев никогда себе не простит, если не дожмет сейчас, отступится… Лишь бы он правильно истолковал, лишь бы не придумал себе ничего из того, что сумел прочесть между строк. Лишь бы память не подвела. Лишь бы… Андрей дождался.***
Четыре часа спустя Князь, конечно, не принцесса, чтоб его спасать из заточения у огнедышащего дракона, но Горшок именно это и собирался сделать, облачаясь в каску, бронежилет и слыша усталые вздохи отца. Который и так очень помог своими связями, а теперь вынужден был наблюдать за тем, как Миха сучит руками, упрямится, не пожелав оставаться дома и вообще успокаиваться, пока не увидит живого Андрея своими глазами. Сердце колотилось, как в последний раз, нервы являли собой раскалённые добела провода, но то внутреннее… Помешанный же взгляд красных глаз в сочетании с растрепанными патлами выдавали, что Горшок не в себе. А с психами спорить — легче говна обожраться, поэтому никто его уговорить остаться и подождать, пока сработают профессионалы, не смог. Ни мать, ни Агата, а… Лёха не стал пытаться, потому что знал — бесполезно. Миха маятником шатался туда-сюда, вокруг да около, таскался задом-наперёд у газели, из которой выгружалась группа захвата. Выгружалась, надо сказать, в мрачно-скептичном настроении. Потому что по таким наводкам им ещё вряд ли приходилось действовать. Впрочем, старый мерс реально нашли, как и владельца — недавно вышедшего по удо за примерное, бл*дь, поведение! Он и отмечаться-то ездил в город также прилежно и безукоризненно, как и заливал недалече полицейским, прошедшим по соседям с расспросами «маньячном Горшенёве». У Горшка зла не хватало. Он давно выкипал, шипя и пенясь. Не взрывался этот горючий котелок только потому, что Миша надеялся безумно сильно, что вскоре увидит Андрея. Он знал, чего боялся отец. Что Горшок сейчас ринется, наплевав на всё в пролом и либо сдохнет, либо выбьёт всё дерьмо с ублюдка, и будет, конечно, прав, но Фемиде в лице Прокурора и УК РФ фиолетово. Присядет, как нех*й делать за нанесение тяжких телесных… Ещё и омону придется того защищать! Впрочем, вероятнее все-таки первое, а не второе, как бы он не хорохорился. Ну, а пока он напряженно думал, облачённые в экипировку мужики двинулись к дому, и Миха было привязался следом, но его остановила чья-то тяжёлая рука в чёрной перчатке. — Куда? — Я с вами, — выдал Горшок, ничтоже не сомневаясь. По чужому взгляду читалось: «Слабоумие и отвага. Задолбали эти не нюхавшие пороху идиоты!» Ответили ему более тактично: — Гражданскому там не место. Оставайся тут, Михаил Юрич, не лезь под ноги, — более чем весомо сказал мужик, судя по нашивкам… Да, не разбирался в их знаках отличия он. Только в армейских. Но смотрел тот даже сквозь непроницаемое забрало шлема внушительно. Снизу верх, ибо был он выше самого Михи и шире в плечах. — Да не могу я так, начальник! Не на месте у меня… Это, сердце, да! — и он многозначительно постучал кулаком по впалой груди. — Ладно, — прозвучало, и Горшок с готовностью рванул вперёд, только лишь услышав первый слог, но этот, видимо, всё же глава группы продолжил, и Миха застыл, как вкопанный, будто перед носом невидимая стена встала: — Только учти, из-за тебя твой друг может стать трупом. Скрипя почти новыми зубами и в отчаянии сжимая кулаки, Горшок нестерпимо захотел прописать тому в крытое табло да вот только насилу сдержался. Мужик в чём-то может и прав. Миха уже не думал про маньяка, ему казалось, что Князь вот он, почти у него в руках, что его можно схватить за шкирняк и оплести щупальцами. Только он и сам себе сказать затруднялся… Как отреагирует, если увидит вживую измученного Андрея с петлёй на шее и рядом маньяка. Кинется ли душить… Маньяка, естественно! Или же освобождать Князя? Последнему-то в глаза смотреть придется, а это страшно аж жуть! А это значит первый вариант вероятнее. Когда я злюсь, я сам себя боюсь, ё-моё! Слова про труп друга его пригвоздили. И Горшок механически кивнул, оставаясь с приставленным к нему человеком из группы, чтобы не сорвался с цепи да и не появился в разгар «представления», не испортив тем самым спектакль своим камео, грозящим затмить главную роль. Вот это номер бы был. Тем временем вся ватага остановилась за покосившимся соседским сараем, подальше от предполагаемого места, в котором насильно удерживали Андрея. А Миша все ходил, раскачиваясь маятником, чувствуя, как припекает пятки и не только их… Хотя январь на дворе, ё-моё! Каску он-то снял, а вот броник оставил, забыв про него и думать. Приставленный омоновец стоял рядом деревянным истуканом с автоматом наперевес, почти не шевелясь, но приглядывая, как за детсадовцем. Горшок косился на него лиловым глазом: как бы не наделать глупостей в отсутствие мобильной группы, а?! Когда раздался треск, Миха подпрыгнул, как цирковая обезьяна — чуть ли ни не метр в верх, словно в попытке улететь к херам. Затрещала, как оказалось, рация омоновца. Он пошаманил над шайтан-шарманкой, и та заговорила. А лучше бы вообще помалкивала, потому что развесивший уши Миша внутренне заледенел и обмер, когда услышал: — Преступник обезврежен. Похищенного нет, приём.