Путь творца тернист и зыбок, Я — отшельник и изгой. От своих устал ошибок, Вечный спор с самим собой. Чувства странные тревожат, Мысли мрачные гнетут. Ночь хмельная не поможет, Вырваться из тяжких пут. Боль терзает, затуманит взгляд! Затуманит взгляд. Время тает, нет пути назад! Нет пути назад. КняZz — Боль
Юрий Михайлович знал, что у ОМОНа полным-полно различных историй, что передаются из уст в уста… Из разряда тех, что в рапорт не всегда, как есть запишешь. Такие случаи приключались, которые и в голове порой не укладывались. Кто бы ему ещё сказал, что его необычный старший сын вляпается в одну из таких… Хотя… После того случая, когда Мишку похитили оборотни в погонах, Юрий Михайлович уже не шибко удивлялся. Однако сегодняшнее происшествие побило все рекорды. Хотя в рапорте всё было шито-крыто белыми нитками! И пленника непутёвого нашли, и ещё одного маньяка в дурку упрятали — красота, но как же! Горшенёву Михаилу Юрьевичу таков финал показался слишком простым, поэтому он решил под конец этого спектакля подкинуть сцену в стиле Тодда… Особенно яркими красками эти слова играют, если знать, чем он вознамерился закончить свою зонг-оперу. Сказать, что Юрий Михайлович окончательно поседел в тот день, значит ничего не сказать. Во-первых, Мишка всё же оказался прав, не зря он ему доверился, хотя сомнения были, особенно по-началу. Андрея держали в этом подполье, только вот самого его там уже не наблюдалось. Но преступник был взят с поличным в виде следов пребывания пленника и видеоматериалов, и уже дальше того можно было колоть на предмет пребывания Князева. Только вот сына его такой вариант уж точно удовлетворить не мог. И пока Горшенёв старший вкрадчиво интересовался, где Мишка, попутно подруливая к дачному посёлку; он уже понимал, что дело дрянь и вдавливал газа в пол… И не ошибся. Подоспел прямо к… Дальнейшие события можно было пересказывать со слов главы оперативной группы примерно таким кратким образом: битый не битого откачивал.***
Князь, который пребывал в нирване ровно до момента, пока Горшок не вздумал под его боком скоропостижнуться; теперь вовсю хлопал побелевшего Миху по щекам, предварительно поковырявшись в его куртке и обнаружив там пузырёк нитроглицерина, который уже пшикнул ему в рот, едва не повыбивав зубы от охватившего нервяка. Но ничего, без зубов прожить можно, Миха это доказывал на протяжении стольких лет, а вот с сердцем, которое вовсю начало отмирать — проблематично, увы. Конечно, человек только что сам из преисподней выбрался! Однако весь сон, как рукой сняло, едва до Андрея дошло, какой именно номер намеревался выкинуть Горшок. Не в его смену, бл*дь! Вот он и остался тут вовсю колдовать над пока ещё не мёртвым анархистом… Да, с переохлаждением, в состоянии близком к помешательству, но ничего не попишешь! Раз уж дорогой друг приказал долго жить и одолел его инфаркт или ещё какая напасть — Князь не доктор. Хоть и качать это тело ему не впервой. Воспоминания с тем связанные лишний раз лихорадили душу, потому что всё отчётливее казалось, что у Мишки меньше и меньше шансов очнуться. Только и он своим почти обывательским сознанием понимал, что ещё бы несколько минут промедления, и готов Кадавр Горшок Юрьевич, откинувший копыта, и помирай… То есть поминай, как звали панка-артиста-анархиста, потому как тот сюда явился в уже созревшем предынфаркте, израсходовав чуть ли не все девять жизней. Всё, последняя осталась — больше не предвидится. Хотя, порой и могло показаться, что Горшок совершенно бессмертен, и ничто его не берёт. Но вот пропажа Князя взяла. Да еще как. Покрепче, чем костлявая за яйца. Перепугался Андрей так, как никогда до этого. Потому что никогда раньше СЛР он в таком состоянии нестояния не проводил. Того, кто усомнится, просим самого на манекене потренироваться. Сил на эти мероприятия уходит поболее, чем при нелегком беге. Не просто также рёбра очень часто при таком натиске ломаются. Но, как правило, в таких ситуациях рёбра — это дело десятое. Прекардиальный удар не помог. Пришлось Князю по полной упражняться, кое-как разместив длинное тело Горшка на ровной поверхности промерзшего пола, разворошив весь бардак, который Миха нынче навёл. На кухне тесновато было. Сам он уселся сверху, ибо совсем не до реверансов было. Дыхание у Михи поначалу было, слабое, но он его чувствовал, а вот пульс на сонной не прощупывался. Перед тем, как начать, Андрей чудом разблокировал телефон и выдохнул, увидев, что скорую тот успел вызвать… Стало быть немного надо продержаться… И принялся надавливать сцепленными в замок руками. Его самого ощутимо колотило. Несмотря на холод, пот лился по вискам, лицу, за шиворот. Страх сковал сердце, мешая моторчику нормально работать. Если так пойдет и дальше, то Князь тут рядом свалится… Но остановиться казалось немыслимым. Преступным. И убивающим быстрее всех этих телодвижений. Только вот Миха не реагировал. Всё так же лежал поломанной куклой с запрокинутой головой. На глаза навернулись сухие слёзы. Лишней влаги в организме уже не было. Андрей решительно наклонился к его лицу — дыхания он больше не ощущал. Коротко взревев и припомнив соотношение, он, помимо компрессии, принялся с силой проталкивать в чужие легкие воздух. От своих пыхтений он, наконец, согрелся и даже кажется ощущал себя как никогда живым. И нужным, чёрт возьми! Только вот пересохшие губы в край разбились, и Князь щедро залил рот Горшка алеющей водой… Та ещё, должно быть, вампирская картина… Но ему было плевать, кровь со своих губ он судорожно слизывал, не ощущая ничего. В подполье металлический привкус давно поселился у него во рту. — Не отпущу, бл*дь! — выдохнул он ему прямо в бесстыжую пасть. — А сдохнешь, с того света достану! И он продолжал, как в тумане своё дело. Руки одеревенели, задница затекла на костлявых и неподатливых бёдрах Горшка, а легкие горели… Бронхит или воспаление ему обеспечено — это точно. Андрей не брался гадать, сколько прошло времени… Только надеялся, что скорая прибудет не слишком поздно. Дача, конечно, далековато от ближайшей подстанции, но… Он надеялся, что повод показался им серьёзным… Не каждый день вызывают на жертву маньяка. Когда в организме не хватает резервов, то все силы уходят на поддержание какой-то одной функции. Сейчас Князь лишь делал два вдоха и тридцать нажатий… Примерно, конечно. Мозг считать отказывался, он вообще потерялся в пространстве, даже зрение, как будто сбавило яркость до минимума, перейдя в режим экономии. Потому Андрей чуть и не отдал чёрту душу, когда его оголившейся поясницы коснулось что-то холодное и влажное. Он заорал не своим голосом, совсем не по-мужичьи, развеяв сомнения о том, что у него сорван голос… А когда обернулся… Это оказалась собака. Немецкая овчарка в служебном ошейнике. Их нашли. Князь выдохнул, улавливая цокот коготков по полу. Вскоре кухонку наполнил уже топот тяжелых ботинок, его аккуратно стащили с Горшка и, проверив зрачки последнего, сменили на посту, пока Князь слабо трепыхался, порываясь продолжить начатое. Андрей полуобморочно выдохнул, потому что больше всего он боялся, что те уже расширенные неживые… И спасать уже некого. Сознание ускользало, но Князь отчаянно хватался за него, потому что ощущал, что там в реанимации лежит не только Мишка, но и он сам. Его душа. Он не мог говорить, отвечать на расспросы оперов, тупо смотрел закатывающимися глазами, однако увести себя далеко не дал. Он плыл и с трудом осознавал, что его закутали во что-то теплое, прислонили к чему-то мягкому и дали глотнуть из почти обжигающе горячего термоса. Мужики переговаривались, но смысл их разговора ускользал от него, как и всё остальное. Нашедшая их овчарка устроилась у него в коленях, положив свою лохматую ему на живот… Князь был готов поклясться, что столь хитроумным способом его обездвижили, отдав служилой команду охранять. Что ж, учитывая, что он до сих пор не знал, где маньяк… Андрей только сильнее прильнул к шерстяному боку. Он немного пришёл в себя, когда скорая всё же доехала до них. К счастью, приехала врачебная бригада, а не один фельдшер, поэтому… Однако, когда плеча Князева дотронулись, он всё равно неистово замотал в сторону Горшка, прохрипев что-то вроде: — Помирать не собираюсь, его спасите! И в самом деле от него на время отстали, видимо, оценив состояние, как стабильное. По сравнению с Горшком, который всеми силами изображал труп, кто угодно покажется стабильным, признаться по правде. И Андрей, затаив дыхание, наблюдал из коридора, как в кухонке вовсю заводят Миху… И он очень сильно надеялся, что это не реанимация по социальным показаниям, а по-настоящему надежда остаётся. Не сойти с ума, с трудом, но удаётся. Мозги соображали с трудом. Но даже так он понимал, что если Мишка уйдет вот так — это будет мучить его всю оставшуюся жизнь. Ну, если та ещё будет. В груди было как-то тяжело, словно на нём целый слон лежал, а не служебная овчарка Берта. Да, если Князь выберется, а Горшок нет, то, как раз эта его почерневшая от гнева и боли тень и будет преследовать… Запомнится вовсе не добрый шут с веселыми глазами, а вот этот Мишка, доведенный злоключениями и не выдержавший всего этого свалившегося на них дерьма… А затем и Андрей разозлился не на шутку: Вот тот — гад, хитёр успел извинился, а он… Князь-то не успел и пикнуть! А ведь тоже совесть не чиста, рыло-то в пушку… И думал он порой ночами долгими, когда обида притуплялась, что бросать Горшка после стольких лет всё-таки было как-то… Мы в ответственности за тех кого приручили. И он покосил на собаку… Нет, Мишка не далеко ушёл от братьев наших меньших совсем нет. И обижаться на него, скапливая злобу, всё равно, что на ребёнка зло таить или вот пса. И если он сейчас вот так уйдет… На своих, с*ка, условиях… Андрей потупился. Не-ет. И он, с трудом собравшись, начал перебирать все молитвы, какие знал. И к Творцу взывал, и к Зелёной Таре, и к Кришне и ко всем, кого сумел вспомнить! Миха б такого не одобрил. Но ему было плевать. И когда, наконец, врач отослал фельдшера за носилками, Князь обмер, а затем снова задышал. Ну не стали б так труп упаковать спешить… Когда Миху пронесли мимо него, тот был восково белым, кто-то держал на вытянутой руке пакет с раствором, а редкие волоски на его груди были чуть обуглены — видимо, долго и упорно били электродами. В рот была вставлена трубка, мешок которой качал фельдшер. Видно было, что дело совсем худо… Андрей не нашёл в себе сил ничего спросить. Кто-то из омоновцев сменил фельдшера и тот снова склонился над ним, прослушивая сердце фонендоскопом, а затем что-то неразборчиво крикнул коллеге. Кажется, эти двое не могли поделить укладку. И Михе требовались четыре руки. Князь снова попытался сказать, что он перебьётся, но его грубо заткнули. Нахлобучив на лицо кислородную маску и с разбегу попав в вену, поставили систему с капельницей, видимо, восполнять жидкость… Затем фельдшер прокричал омоновцам что-то о второй бригаде, что скоро подъедет, и был таков. Убедившись, что тот отошёл на приличное расстояние, Князь позволил себе соскользнуть в темноту.***
Юрий Михайлович прибыл как раз тогда, когда желтый автомобиль бригады интенсивной терапии, как раз отъезжал от подъезда к его даче. Мысленно чертыхнувшись и предчувствуя, что сын его давно запрыгнул, зубами зацепившись за каталку к Андрею; он, уже почти никуда не торопясь, спокойно вышел из машины. Князев жив. К трупам желтенькие машинки не посылают. Его сын тоже скоро будет в больнице, где, если поплохеет, без помощи не оставят. Всё могло окончиться куда хуже. Однако, прежде чем догонять скорую он решил разведать обстановку… Не нравилась ему распахнутая дверь его дачи… Маньяк Андрея по наводке в соседнем доме ведь держал… Чего старший Горшенёв не ожидал застать так это двух омоновцев, проводящих СЛР лежавшему в коридоре Князеву. Кто тогда, бл*дь, уехал на скорой?! Неужто кого-то похититель подстрелил? Так, сообщили б сразу… И куда в таком случае запропастился Мишка, что должен был грызть локти рядом?! Глава опер группы окликнул его негромко: — Юрий Михайлович, ваш сын жив. Его сейчас в больницу везут. Врач сказал, сердце… — дальше Горшенёв не слушал. Уже развернулся было, чтоб бежать к машине, как, вспомнив о причине Мишкиного состояния, спросил: — Вторую бригаду вызвали? — На подъезде, — ответил тот. — Скажите, чтоб в одну больницу везли, — вырвалось у Юрия Михайловича, прежде чем, он успел подумать, что поблизости лишь одна и есть… Но Мишка б этого хотел, это он знал точно.***
Когда Андрей очнулся в следующий раз, то всё вокруг тряслось, а кто-то стучал водителю через перегородку и орал, чтоб так не тряс. Бедолага отвечал, что сами же гнать велели… Вёз Князя совсем не аристократический дилижанс, а раздолбанная буханка. Потому что на приличном соболе ездили только БИТы, а их немного… Особенно в области. А они попали территориально на ту подстанцию. Так что суетились сейчас вокруг осоловело моргавшего Князева представители обычной линейной бригады. Правда, самому пострадавшему это всё было невдомёк. Первый и второй номер между тем вовсю решали, чем бы ещё его загрузить. По стандарту в его паршивом случае действовать не выходило. Ибо наблюдались сочетанные повреждения. Травмы вместе с переохлаждением, с воспалением, нервным истощением и развившейся сердечной недостаточностью. Отличный букет… Андрей, право, думал, что хуже венерического быть не может, а не-е-ет! Заметив, что больной скорее жив, чем мёртв, ему скорее засветили в глаза фонариком и принялись расспрашивать, сколько пальцев он видит. Так как препятствия в виде трубки Князь в своей глотке не обнаружил, то хрипло спросил: «В ту ли больницу его везут, куда только что привезли Горшенёва». Фельдшера переглянулись, а затем, видимо, старший ответил: — В ту. То-то, приемка обрадуется, — и они с напарницей понимающе вздохнули. — Редко им сразу двоих тяжелых привозят, ещё и таких вот… — Звёзд, — кашлянула вторая девица, немного засмущавшись. — Ладно, стабилизируют вас да, глядишь, в Питер быстрее перевезут… Обоих, — старшая, судя по всему, выбрала тактику успокоения расшатанных нервов Князя, а то возьмет и выдаст новый шок. — А у вас совсем связи нет с той, другой бригадой?! — от количества влитого физраствора и хрен знает какого ещё химического коктейля Андрею полегчало. Ну, обезболили его точно знатно. Он вообще ничего не чувствовал, кроме неприятных покалываний в груди… Чечетку у него что ли омон там танцевал… Но узнать, что с Мишкой было жизненно необходимо. — Напрямую нет, только через подстанцию. Да мы уже через десять минут приедем. Вы не волнуйтесь так, Андрей Сергеевич. С ним там отличные специалисты. И не таких вытаскивали, — вновь начали его успокаивать девчонки, а сейчас Князь приглядевшись отметил, что достались ему молодухи… И как с носилками справлялись, а?! А с кардиографом?! Нет, где-то у нас, определенно, дооптимизировались… Буханка в очередной раз подскочила, отчего Князь в очередной раз потерял сознание. Ибо наши дороги — жестоки и беспощадны, прямо как амортизаторы у раздолбанного уазика. Когда в следующий раз он очнулся его перекладывали с одних носилок на другие — уже не девчонки, а более массивные кадры. Те же стояли чуточку в сторонке, терпеливо ожидая, когда им распишутся в карте. Дежурный врач в слух сокрушался: — Светка, Поля, ну вы не могли до Питера его довезти! Стабильный же! У нас и так реанимация на ушах! Кардиолог занят, и журналисты одолевают… А тут вы жару им в огонь подбрасываете информационным поводом! — Он не доедет, — упрямо отвечали дамы. — Не на нашем чудо-мобиле. Ухудшался по пути, сознание спутанное. Расписывайтесь! Дальнейшая перепалка потонула в тумане, потому что Андрей снова стал куда-то отходить… Хорошо, что не отлетать. Частью мозгов он осознал, что Горшок где-то рядом и попытался соскочить с каталки, чтобы разузнать всё и успокоиться наконец-то, отчего свалился с неё и потерял сознание.***
Пока скорая упаковывала Князя и Горшка, чтобы с превесёлыми мигалками покатить их в больничку; журналюги уже отрабатывали свой хлеб, раздувая сенсацию. Один заголовок был краше другого. Следившие за ситуацией поражались, как быстро перетасовывались факты и менялся рассказ. По одной версии выходило, что Горшку поплохело от того, что нанятый им проучить Князя головорез перестарался. Пришел воочию глянуть и чуть душу чёрту не отдал. По другой выходила история в стиле Шекспира. Сначала Князь делает предательский финт ушами и уходит из группы, потом Горшенёв поливает его говном, затем первого похищают, а второй, посыпая голову пеплом, бежит его спасать. Находит и от счастья отдаёт богу душу, второй его откачивает, в результате чуть не представляется сам… Сюжетов была куча. В одном Горшок Князя с боем отбивал от маньяка. В другом Андрей уполз сам, а после послал Горшенёва к черту, отчего тот не выдержал и помер. В другой версии их обоих пристрелили, одного при попытке бегства, второго при попытке помочь. Одна газетенка даже описывала, по словам кого-то из соседей, что эти двоё даже целовались. Но вскоре дала опровержение, что то было в рамках СЛР. А вообще, никто никогда не узнает, что там происходило по правде. Всё-таки ни один даже самый пропитый сосед не спешил на помощь. А что целовались — это сразу разглядели, добрые люди, бл*! И всё же подобное взбудоражило общественность. Всё и раньше знали, что этих двоих связывает крепкая дружба, но сейчас… Кажется, больших доказательств, чем оба одной ногой в могиле и не надо было. Фанаты стенали в кои-то веки объединившись, хотя кое-кто нет-нет да и начинал гнать бочку на Князя, из-за переживаний по которому торкнуло Горшка. Но другие им напоминали, кто это всё начал, и те затыкались.***
Ладно, одного укатили в реанимацию, второго… А второму целый комплекс нужен был, чтобы прийти в себя. Начиная хотя бы с капельницы с питательным раствором, чтобы организм начал восстанавливать утерянную в дни заточения влагу. Заканчивая установкой стента, потому что сердечко тоже дало промашку. Выходного кардиолога уже вызвали. Вот это ему подарочек. А дальше и кости срастаться начнут нормально под волшебными-то, калечащими, но лечащими руками костоправов… Там, глядишь, и выветрится постепенно, каплей за каплей стылый холод подполья из самого его существа. Только для этого Мишка должен был жить. Всё это Андрей прокручивал в голове, когда, очнувшись в следующий раз, обнаружил себя в очень странной палате. Там не было ширм, пациенты там лежали голые, обвитые паутиной из бесконечных трубок. За большую часть постояльцев дышал ИВЛ. Его самого тоже раздели до нага и готовили к операции. Страха не было. Только неизвестность. Он так его тут и не увидел… Не означало ли это, что того уже перевезли в более прохладное помещение? Андрей и сам чуть было не похолодел от таких мыслей, как вдруг в палату интенсивной терапии вкатили новенького. Судя по длинной, расчертившей грудину затампонированной полосе, Горшка уже прооперировали. Повернув голову, Князь пронаблюдал за тем, как врачи корячатся с Мишей. Проводов на том и трубок было поболее, чем мух на потолке в пирожковой у вокзала… Но он был. А раз так, то стало быть живы мы, хоть и стоим на краю. Андрей же так устал, так смертельно устал, но держал глаза открытыми до победного, надеясь, заметить, хоть какие-то улучшения с Михой, пока не вырубился. Точнее на сей раз его вырубили. Наркозом. Отрубив от реальности все переживания, которые мутузили Князя не менее жестоко, чем Музыкант, когда бесился и входил в раж.***
Очнулся Андрей уже в Питере. Вот так упал, очнулся… Хотя упал он многим раньше всё-таки. Ладно, наркоз, операция, очнулся почти дома. Новая палата была совсем не чета той, где он пришёл в себя в первый раз. Чувствовалось, что кто-то крепко за ту потратился. При упоминании финансов Князь едва не запел романсы, как вдруг резко дёрнулся, радостно осклабившись. Вышло, наверное, жутко, но ему было плевать. Благо никого спешащего к нему со всех ног пока не заметил. Ни единого наблюдателя, что говорило о том, что дела у него, стало быть, более менее. Он вспомнил, как выпивая с Вахтангом после очередного почти пустого зала, договорился до такого, что так, мол-де… Волка ноги кормят. А если волку ноги перебьют?! Ну там со сцены *нусь или фанатки Михи, обезумевшие от предательства их идола, возьмут да и в морду кислоты плеснут… И че потом — всё, соси лапу?! В общем, так надрался тогда Андрей, что пошёл да и оформил на последние деньги страховку жизни и здоровья. На год. Алименты Дианке просрочил, потом на утро сожалел, но онлайн договор был уже готов. И во те, как чувствовал, наступил-таки страховой случай… Стало быть, совсем с концами выселяться под мост над Невой не придется после такого лечения. Успокоенный такими мыслями, Князь продолжил рассматривать платную палату уже с большим интересом. Чистенько, ремонтировано не в прошлом веке — прилично даже. Ещё и на тумбочке цветы. Свежие. Стало быть, не один он тут кукует… Не то, чтоб Андрей те прям так любил, но в больничном царстве любому привету от живой природы и внешнего мира радуешься. Между тем он продолжил разворот, стараясь не тревожить лишний раз трубки и кислородную маску на морде, как вдруг обмер. У него был сосед. Замечательный! Миха звать. Правда, дохрипеться до того у Андрея не вышло. Видимо, тот ещё в себя не пришёл… Мысль эта ударила тупой болью куда-то в грудь. Тут Князев, наконец-то, обратил внимание на свою туго перебинтованную… Да, попали они с Горшком, конечно. А потом его вдруг накрыло осознанием, что он выбрался. Выжил. И подполье позади. И этот выбл*док Музыкант… И что Миха его уж точно не похищал… Вон он. Балбес. Так распереживался, что его торкнуло тоже. Андрей поджал содранные губы. Попытки получше рассмотреть Горшка ничем хорошим не увенчались, только растерзанная петлей шея заболела с новыми силами. Их разделяла тумбочка и стул. Только вот почему никого с ними в палате не оказалось, а?! Где все, ау?! Народ? Мы тут живы! А потом Михин монитор как-то страшно запищал. Андрей, кое-как вывернувшись, дотянулся до кнопки вызова медперсонала, но шаги последних и без того уже слышались в коридоре. Горшка куда-то торопливо увезли, начисто проигнорировав его вопросы. И больше не привозили. Бл*дь.***
Что ж, а дальше его поджидали сплошные скитания по лабиринтам памяти. Чтобы не слететь с катушек, Князь старался думать о том, что прошлое, бл*дь, вполне для него. Только вот о том, что поздно, Андрей — думать было попросту невыносимо. Он, то впадая в забытьё, то выныривая, постоянно поворачивал голову в сторону, откуда забрали Горшка. И так мучительно было выныривать из омута больного горячечного бреда и не видеть того, что едва слёзы на глаза не наворачивались. Правда, первые дни у него эта беда с глазами и не прекращалась — те слишком уж привыкли к мраку подполья. Но потом-то! По ощущениям кусок души наживо отрезали и делают теперь с ним невесть что. Или конечность отрубили, на месте которой во всю разверзлись фантомные боли. Иронично получается. Если взять во внимание его морфийно-горячечные сны, то Андрей для Мишки сердце. Также борется за жизнь отчаянно, изо всех сил: ради, а не вопреки! И вот сейчас, кажется, сдаёт… Князь же ощущает, что у него нет руки. Только вот сердце, если умрёт, то навсегда. Отсутствие же конечности вроде и не смертельно, но будет аукаться до конца жизни; и никакое протезирование не спасёт положение, больно как в первый раз. Разные повреждения, но по уровню мучительности в долгосрочной перспективе разнятся не так уж и сильно.***
Новость о благополучном завершении этой дикой истории, которой самое место было бы в девяностых и за которой наблюдала вся страна, облетела все СМИ, которым только было не лень. А кому лень? Такая сенсация… Правда, она тут же была сильно омрачена, когда в сеть и в новостные выпуски просочилась сопутствующая ей новость о том, что у второго действующего лица есть все шансы самому отправиться в могилу. Иронично, конечно, по-чёрному. Пока одного спасают — второй борется за жизнь. Ничего не напоминает?.. Всё вернулось на круги своя, епт! И Князя, который едва выбрался из одного ада, чтоб попасть в другой; где Мишка вот-вот помрёт, а Андрея даже отказываются к тому прикатить, это угнетало. В новости он не лез, как-то не до того было. Князев лежал, прикованным к кровати, без шуток! На руки ему надели не стальные кандалы, а мягкие вязки… Потому что он уже пытался убежать, чтоб выяснить, что с Горшком… Так и сверзнулся с постели… Шов разошелся и интерны-хирурги снова его скобами из степлера, похожего на мебельный, пришпиливали. Вот те и чудище Франкенштейна. Да и, по словам очевидцев, во сне он знатно сучил всеми конечностями, словно снова убегая… Ясен хрен откуда. Короче, был Андрей привязан, словно буйный шиз. Ещё и куковал без доступа в интернет. Потому что телефон с планшетом ему не давали, говорили, что нельзя пока волноваться… А он от этого только больше свирепел. Эмоции на свободе обрушивались на него бурным водопадом. Сначала Миха дал фортеля, потом… Андрей не мог успокоиться, доставая медперсонал вопросами насчет последнего. Но все отвечали обтекаемо нейтрально, замучивая его ответными расспросами, на которые Князь, чувствуя, как зреет внутри нехороший ком, отвечал невпопад. Скорее всего, это потом ему аукнется беседой с психиатром, но сейчас ему было плевать. Да, и положа руку на подшитое сердце, он был далеко не в порядке. Последовавшее вскоре после того, как Миху укатили, воссоединение с семьёй что-то сломало в нём окончательно. Поэтому, когда взмыленная Агата ворвалась в палату, в которой Андрея пытались привести в надлежащий вид, и, растолкав медсестёр (не со зла, ёлки!); бросилась ему на шею, то он не выдержал и, тихо всхлипывая ей в плечо, крепче сжимал ослабшие руки на простыне — сил обнять в ответ не нашлось. Да о чем речь… Точно не о груди, что прострелило болью в потревоженном шве. Однако сказать ей об этом он не решился, и будь боль в разы сильнее. Только жарче прильнул к острому плечу, чувствуя, как горящую в ознобе голову начинают осторожно поглаживать, массируя самыми подушечками нежных пальцев. И стало легче.***
Агата, которой робко казалось, что девять кругов ада наконец-то закончились, и сама тихонько плакала, прижимаясь щекой к его волосам. Потому что порой этими самыми чёрными зимними ночами ей начинало казаться, что всё. Всё, не успела сказать самого важного, не успела насмотреться. И просто не успела. Счастье было в значительной степени омрачено новостью про Горшка, но это не вызвало злости на него. Общая беда их сблизила за то время, что они проводили бок о бок. Расклеивая ли листовки с фотографией Князя на них и суммой вознаграждения за любую информацию, или же… Тем вечером, когда перекошенный горем Мишка пришёл, чтобы нянчиться с Алисой. Да, именно этот эпизод для неё лично стал самым показательным. Она не бралась судить, что там в его седой башке крутилось, но Агата считала, что сама она многое поняла за это время. Хотя бы мотивы так скверно себя вести на камеру. Не с большой злости это делалось — от большой боли. Поэтому и сейчас бросать Миху не собиралась. И вот этот его полубезумный марш-бросок не злил, а лучше всего иллюстрировал глубину переживаний и мощь, с которой они его одолевали. Разве можно злиться на того же Хатико, который так ждал своего человека и умер, так и не узнав, что с ним произошло?.. Надо будет она и Горшка перед мужем станет выгораживать до последнего. Только что-то ей подсказывало, что это не понадобится. Не могла же она так в нём ошибиться… Не могла! Не зря он сейчас так убивается… Никогда ещё Агата не видела его слёз. Злость — да. Но не их. Внутри всё вскипело. Она уже успела, пока тот лежал в беспамятстве, рассмотреть каждую черточку его повреждений, но… Какие шрамы он прятал в душе?! Стало жутко. Она начала осторожно растирать его виски, перемежая это легкими поцелуями в макушку… Андрей горел — температура означала либо воспаление после операции, что было ужаснее всего, либо набирающая мощь пневмония, что тоже паршиво, но предпочтительнее. А ведь для него тоже ничего ещё не кончено. Немного запустить — и дело дрянь. Внутрибольничная инфекция, малейший стресс — и всё… Но, скажите, как тут не волноваться?! Нет… Но Агата намеревалась снизить для него нервный накал, насколько это возможно. Она уже жалела, что так, некстати, отлучилась за кофе… В палате никого не было. Мишкины родные слушали в то время созванный в срочном порядке консилиум врачей. И он очнулся один, увидел Горшка… Которому ещё и поплохело. Снова, что скорее всего означает, что его посадят на тот аппарат, как она успела услышать краем уха и переведут в другую палату. То-то Андрей изведется. С другой стороны — ему же лучше, если он не будет видеть, как буквально под боком умирает друг, да не просто друг черт возьми! Нет, Нигровской следовало быть сейчас сильной. И дозировать информацию. Иначе она его потеряет… Мишку до слёз жалко. Но сделать они для него ничего не могли, пока нет предварительного решения специалистов. Если он умрет сейчас, её мужу лучше не узнавать об этом, как можно дольше. Пусть потом не прощает. Всё лучше, чем такие новости да на не восстановившиеся сердечные мышцы. Андрею же, заключив его лицо в свои ладони и слегка охладив ласковыми, солёными от слёз губами покрытые нездоровым румянцем щёки; она уверенно сказала, что они со всем справятся. Вот теперь прямо так, прямо вместе, потому что объединенные усилия всегда продуктивнее. Нужно вместе творить… Даже херню. Особенно этим товарищам, которые по отдельности ну просто части от одного целого, чуть не самоуничтожились. Этот злополучный раскол едва не лишил её Андрея, Алису с Дианой отца, а Князя Миши. Агата даже не уверена, что Андрей смог бы с такой потерей справиться даже при наличии целого «гарема». Не по той причине. Она вздохнула, старательно отгоняя от себя жуткие мысли о том, что если… Князь, между тем, уснул у неё в руках. Ну, Нигровская очень сильно надеялась, что именно забылся оздоровительным сном, а не провалился в беспамятство. Прислушиваясь к хриплому дыханию, она не решалась его отпустить… Просто осторожно надела скинутую кислородную маску — ему с его пораженными пневмонией легкими та точно была, кстати… И продолжила легонько укачивать, почти как Алиску за день до этого. Сейчас та была с её матерью. Тоже не вполне здоровая, увы. Но разорваться Агата пока была не в силах. Да и как можно?.. Если бы ещё она только умела отгонять дурные сны и мысли… Если б.***
После этого в палату вскоре заглянула на огонёк и Надежда Васильевна с глазами на влажном месте. И с того момента Князь почти нинасколечко не оставался в больнице один. Ну разве что ночью. И там да, его наученные горьким опытом прошлой смены — привязывали… А днём рядом нет-нет да кто-нибудь был, либо из персонала, либо из других пациентов (соседа, правда, к нему никакого так и не подселили. Зато на процедурах, куда его постоянно возили, были кадры разной степени битости этой жизнью. Андрей постепенно проникался реалиями нездоровой жизни. Вот недалече услыхал от одной бабулечки с кардиомиопатией рекомендацию кушать помидоры сорта «Бычьё сердце» прямо с дачи, желательно своей. Опустим вертолёты в голове Андрея при слове «дача». На замечания Князя, что те, пока вырастишь — удар хватит, пожилая дама по-доброму рассмеялась. И сказала, что ежили совсем не шевелиться, то можно сразу в гроб ложиться… А так хоть — цель есть. И движения, милок, жизнь!), либо кто-то из близких. Глядели, чтоб не убёг в поисках***
И бояться, оказывается, было чего. Не могли ведь Миху забрать просто на экскурсию по больнице, правда?! Покатать легенду русского панк-рока по местным процедуркам да моргам, дабы тот расхотел помирать! Потому что это романтично только, когда вжух и всё, а кому-то потом кишочки у подножья скалы соскребать. А ещё хуже, когда помирать приходится долго и мучительно… Заверните-ка в паллиативное отделение! А жаль… Глядишь, не одному б Михе такая экскурсия на пользу пошла. Отправлять бы всех, кто с суицидальными наклонностями по краю ходит на недельку санитаром туда… Может и поменяли б взгляды на жизнь и смерть. Эх. А бояться стоило, хотя бы потому, что ничего хорошего от Горшка в последнее время ждать не приходилось. Ибо, скажите на милость, разве вот так взять и довести себя до инфаркта, который активировался на радостях, это хоть близко рядом с нормальностью граничит?.. Нет, Князь в это верить отказывался, потому что это уже цирк какой-то на колёсиках. Так случиться не должно было. Ладно, он тут в стабильно тяжелом горемычится, едва живой и с сердцем, которое за такой уикенд у Барри спасибо не сказало… Но Миха?! Не в подполье у психопата, прощаясь с жизнью, человек же сидел, чё вот он!.. Нет, Горшок должен сейчас был куковать рядом с койкой Андрея и старательно заговаривать ему зубы; как только он и умел, чтобы отвлечь от тяжёлых невесёлых дум, настырно уговаривая вернуться в группу. Потому что: «Ну ты погляди, Андрюх, где мы оказались?! Эт не дело, ё-моё! Вместе надо, расцепляться нам нельзя, слышишь, а?!» А в итоге, бл*дь, где же они, с*ка, оказались?! Пульс подозрительно шкалил, Андрей пытался себя держать в руках, но самоконтроль теперь был ни к чёрту. Помимо всего обширного списка врачей, в перспективе у него маячил ещё и кабинет психотерапевта — это точно. Ему пока в карте начертили ПТСР под вопросом — и этот самый знак стоило снять… Только бы добраться до него, доползти, ё-моё! Мишка… Да, Князь страшно хотел увидеть Мишу. И сейчас, и тогда, когда он совсем отчаялся. Неслучайно, конечно, бедный разум на даче Горшка дотянулся именно до него, потому что расстались они ну вообще некрасиво. Андрей же с людьми не привык некрасиво расходиться. Это как не завершить диалог — он останется оборванным на невнятной ноте, как недописанная мелодия, и что потом с ней делать-то? Только мучаться неоконченностью. А то, что незакончено и запоминается лучше. К сожалению или к счастью. Ещё он столь отчаянно хотел взглянуть сейчас на Миху хоть одним глазком, потому как думал, что и сам на волосок от смерти… Вон она костлявая рядом ходит-бродит, а входит без стука — хоп, уноси готовенького… И вот так обрывать всё связанное с Горшком?.. Нет хуже только было остаться трупом у него под кухонным гарнитуром! Бл*дь! Михе он этого не желал, хоть трижды они будь в ссоре. Хорошо, что этого не случилось, зато другое… Не подкачало, с*ка! Но чего уж точно не ожидал Князь, едва вырвавшись из подполья; так это того, что предсмертная (как он думал!) агония вдруг приобретёт материальную форму и начнёт недужно уверять, что вот он бы никогда с ним так!.. Сердце вновь оборвалось сожалеющей болью. И вспоминать-то, копаться в туманных лабиринтах памяти было мучительно, а уж думать о том, что дальше, если тот… и он так и не успеет сказать, что если и усомнился, то лишь на мгновение… И то пребывая в столь страшном отчаянье, что и помыслить сложно! — Андрей, ты только не волнуйся, — вернув его в реальность, сказал Лёша, которого, видать, Алла дома уже науськала, чтобы не потревожил отбитого Князя. А той в свою очередь проела плешь Агата. Но, кажется, тот выбрал неверные слова. После таких обычно самое время начать не то что волноваться, а бегать по потолку вверх тормашками. Но Андрей не мог — он и на ногах не стоял. Только сцепил покрепче зубы, не желая вообще продолжать дальше этот вполне предметный разговор и одновременно только лишь этого желая в настоящий момент. — Лёх, не тяни, говори уже, ну, — хрипло и едва слышно просипел он. Даже не заметил, как сжался, будто ожидая подспудно от Ягоды удара. Ну да. Чёрные глаза, длинные волосы и весьма внушительная фигура, обтянутая таким же темным костюмом. Только одноразовый больничный халат несколько смазывал знакомую картину. Князь и правда чувствует, как поднимается внутри паранойя, и уже готов отбиваться стойкой от капельницы. Потому младший Горшенёв и не подходит ближе, чтобы ещё Андрея им инсульт какой не *бнул на нервяке. Ну или Князь его не *бнул по горбу. — Миша жив, — слышит он заветное… Андрей долго сипло выдыхает и закрывает голову затрясшимися руками, в черепушке звенит, а на пальцах ещё фантомно ощущалась земля, хотя кожа давно уже была чистой, но он все равно маниакально ковырялся под ногтями. Как вдруг не успели его мысли урваться в более приземленные во всех смыслах дали, как Ягода его пришпорил: — Но очень нестабилен, он в себя ещё не приходил. — Бл*ть, — комментирует Андрей и морщится. Лёха на это тут же реагирует и говорит, что может уйти сейчас же, чтобы не волновать. И тогда Князь подмечает и его состояние. Явно от Михи и зашёл. Лохи же, как сраные попугаи-неразлучники в одно отделение попали. Кардиологию, бл*! — Не, Лёш, раз уж зашёл, давай говорить, я от неизвестности скоро стены грызть начну. Девчонки меня волновать боятся и не отвечают, ждут, когда оправлюсь немного, но ты-то сам видишь, что до этого «немного», как до Китая раком, — от долгой речи сбилась дыхалка, проклянув мысленно пораженные легкие, он потянулся снова к маске. Стало чуть полегче. Но только телу. Ягода же мрачно кивнул и вопросительно посмотрел на стул. Князь, чуть погодя, кивнул в ответ, и они оказались друг напротив друга. Точнее, Лёха с боку от больничной койки. — Рассказывай. Всё, — даже сквозь маску грозно потребовал Князь, приготовившись к увлекательному рассказу. В подтверждение этого младший Горшенёв тяжело вздохнул и растрепал волосы. Лёгкого рассказа не предвиделось. — Мишке нужно сердце, — будто бы виновато сказал Лёха, а у Андрея мир лопнул.***
Отматывая назад, забегающие снять показатели с приборов врачи (или притворяющиеся ими практиканты) нихрена Князю не говорили, почему Миша не с ним. Андрей же, как только появилась возможность, с поразительной настырностью уточнял. И так, и сяк, и на косяк, но едва ли он чего-то добился этим. Все вокруг него были в сговоре. И злиться было бесполезно, как лучше же хотели… Да, и не обязаны по букве закона разглашать конфиденциальную информацию. Андрей ему кто?! То-то и оно, что официально никто. Теперь же, когда Лёха поведал настоящую причину, ему снова поплохело, что подтверждало правильность такого с ним аккуратного обращения… Но Князю сейчас было совершенно не до таких выяснений. В мозгу осталась вычерчена только одна единственная мысль: Горшку нужна пересадка. Мотор совсем износился. Что ж, с его-то образом жизни и последними событиями, свалившимися, как прошлогодний снег на голову, чего-то подобного, увы, стоило ожидать. Не сейчас, так потом. Это, как бы больно не было признавать, походило на правду. Самое мерзкое, Князь теперь понимал, что данных им самому себе навскидку пяти лет на обдумывание всего произошедшего уже не было. Теперь время шло на дни, если не часы. Про всё это маясь и бледнея, рассказал Лёха, который выталкивал слова насильно; а сам не знал, куда деваться от горя, которое заполнило палату, что аж цветы совсем уж увяли, а во рту расползлась кислятина, поднявшаяся из глубины души. Князь невидящим взглядом смотрел в серый потолок, пока жизнь со звоном стекла трескалась, шла мелкой-мелкой сеточкой. Как при попадании мелкого камня в лобовуху… Вроде держится, а уже не то, не защищает. Это у Андрея на память о произошедшем при самом благоприятном излёте останется лишь рубец на сердце… Да, про нервяк (у медийной-то персоны? Смешно!) и нездоровый образ жизни (тут и сам хотел, но жизнь макнула куда категоричнее) можно забыть навсегда, если не хочешь сыграть в ящик, а у Горшка вообще труба. Здесь и сейчас. И если бы Князь даже задумался отдать своё сердце Мише… Ибо, бл*дь, провались он пропадом в ад прямо из палаты, если не отдал ему то ещё в самом начале их пути! Однако сейчас это бы сделать было очень проблематично. Увы, теперь и его бычье сердце совсем не такое здоровое, чтобы спокойно кочевать из одного тела в другое. Жертва будет неоправданной и нихрена не жертвенной, потому что это лишь самоубийство чистой воды. Не по щучьему же велению это всё делается. Не подозревая о зревших в чужой голове мыслях в стиле одной песни пера Марго Пушкиной; Лёша совсем упавшим голосом поведал, что Мишку и держат-то в медикаментозной коме, потому что дело по всем фронтам дрянь. К сердцу подсоединили какую-то систему, так что вне больницы он уже жить не сможет. Вот и получается, что если Князь коротает дни в палате для выздоравливающих, то Горшок завис в кардиореанимации. Сердце уже начинает портиться, несмотря на принятые меры, так что донор нужен срочно. Младший Горшенёв подозрительно затих и отвернулся к окну. Андрей прикусил губы, по виску в поредевшие волосы скатилась набухшая слеза. Неужели совсем ничего нельзя сделать?.. Неужели их сказка оборвётся, и его бедный шут больше никогда не будет сиять весёлыми глазами?***
Тем временем А где-то в одном из сумасшедших домов Ленинградской области Музыкант, покачиваясь взад-вперёд всем корпусом, возбуждённо шатался по комнате, обитой уже далеко не белыми мягкими стенами. Кое-где на тех виднелись вмятины от буйных голов, что бились в них до него. Сам наш незадачливый похититель особо буйным не был, а находился в этом изоляторе только по предписанию суда. Впрочем, та бюрократическая махина только начала разворачиваться и заседаний предстояло немало. Возможно, повторная экспертиза покажет его вменяемость, и тогда он переедет в настоящую тюрьму. Впрочем, различий было немного. И там, и там свободы не видать, как своих ушей. Только в тюрьме насильно уколы и таблетки не впихивают. Ну, а пока его распределили сюда. А так как вёл себя смирно, то обошлись и без рубашки. А вот это они, конечно, зря! Убранство было скудным. Да, и что там делать? Мемуары писать? Кровать была наглухо прибита к полу, круглый столик у стены постигла та же незавидная участь — не сдвинуть, даже если навалиться со всей силы. Но ему это не грозило, прорва таблеток и уколов, которыми его пичкали на завтрак-обед-ужин, полностью погасили его импульсивные вспышки агрессии, в голове осталась одна взбитая каша. Да и не нужно ему было больше ничего. В этом мире его миссия окончена. План был приведен в исполнение. И вне зависимости от того, чем эта история закончится, своего Музыкант добился. Цель оправдывает средства, так какая разница, что пришлось перегнуть на сей раз палку?.. Что ж, во всём многообразии есть свои отступления и частности. Этот раз не оказался исключением. Но, насколько он знал, после его вмешательства все детали картины вновь сложены так, как и должно быть — воедино. Всё кончено. Баланс восстановлен. Сказочному миру ничего не угрожает. Поэт и трубадур, проказник и шут, творец и гений уйдут в согласии друг с другом и переродятся вновь. А он, если потребуется, вмешается. Как и много сотен раз до этого. Сейчас же Музыкант, или некто, кто скрывался за его обликом, торопливо бросился к койке, полез под матрас, шаря по нему руками, рассчитывая ухватить… Во время утреннего осмотра оторванного лоскута плотной ткани ещё не было, иначе санитары изъяли бы. Откуда он это взял?.. Ха! Лицо прорезает оскал. Кто ищет — тот всегда найдёт. Князь этот урок тоже усвоил, а тот, кто скрывается за маской Музыканта, лишь может захлёбываться хохотом и гордиться тем, что стал ему учителем, открывшим такую простую истину. Вдруг хватит ума пронести через всю оставшуюся жизнь, а?! Лоскут ткани в умелых руках становится жгутом. Достаточной длины, чтобы… Долго же он планировал, ещё больше думал. Словно в тумане, не помня себя, Музыкант обматывает один конец импровизированной верёвки к недвижимой задней, почти вплотную прижатой к стене ножке стола. На втором мастерит добротную петлю, по структуре такую же, какую использовал и для своего пленника в подполье. Будь стол не прикручен, провернуть подобный трюк было бы куда проблематичнее, но устав лечебницы сделал половину дела. Спасибо! Добрые люди! Он, жутко ухмыляясь, влезает петлю и рывком дёргается вперёд, не пытаясь щадить горло. Очень скоро лицо багровеет, глаза закатываются, контроль над органами мочеполовой системы слабеет, а воздух потихоньку кончается. Тёплая влага струится по ногам, а мир меркнет.А уж кто он на самом деле: псих, что возомнил себя третейским судьей, или же залежалая хтонь, что изрыгнула пыль страниц одной старой сказки — решать, друзья, вам.
***
А пока в Князевской палате повисла гнетущая тишина (потому что сейчас им могло бы помочь только чудо, над которым никто из ныне живущих не был властен); двое фельдшеров со светомузыкой катили на очередной вызов. Диспетчер, вот ж старая ведьма, дала сложный вызов без двадцати восемь. То есть почти в самом конце смены, когда народ постепенно стягивается на подстанцию, тихонько приводя в порядок укладки и готовя наркотики к сдаче. Нечего сказать, чудная у девчонок выдалась неделя и, в принципе, продолжалась. Потому что не каждый день вызывают в дурдом, спасать самоубивца. Ладно, не дурдом — это оставим обывателям. Психоневрологический диспансер — во! Да, клиенты там соответствующие, но за такие случаи персоналу славно прилетает по голове. Не камнем, а бюрократической машиной. Замучаешься отписки пулять. Потому и следи в оба. А тут… И на старуху нашла проруха. Вот и летели выручать коллег, ворча только что диспансер этот на границе их зоны ответственности. Переработка, стало быть, огромная будет. До Питера, если так прикинуть почти столько же ехать. Какие-то чертовы пять км, а вызов уже им пульнули. Эх, чего только в области не случается, то маньяки вылупливаются, как птенцы воробьёв по лету; то вот зимой, видать, у сумасшедшего обострение случилось, как у разбуженного зимой медведя-шатуна. А такие, как известно, дикие и злющие, лапу дососать не дали, непорядок. Хорошо, что этот только себе навредил. А то первый кадр так и вовсе учудил. Уж эта-то бригада знает. Не думали они, что Князев может на роль жертвы сгодиться, а оно вон как! Ладно, хоть довезли они его почти без приключений. А то журналисты и так подстанцию одолевали: главнюк только знал, что отбивался, мол-де, помощь оказали, согласно стандарту, остальное разглашать не имеем права. А если б не довезли?! Не-ет, и думать про такое не хотелось. И так по первости ступор у девчонок случился, когда в полуживой отбивной они узнали «беглеца из Короля и Шута». Правда, тот быстро прошёл, когда омоновцы отвесили им словесного пенделя. И правда… чего они? Будто вчера в скорую пришли. Человек он есть человек, физиология одна, что у бомжа, что вот… у кумира юности. Потому собрались и сделали, как надо. Только об одном жалели, что тот не в состоянии был автографы давать. Да и вообще болтать. Селфи щелкнуть — тут они не настолько отморожены. Короче, одним словом, честные работники бюджетной сферы, которые и к Малахову в шоу не стремились, и продать журналистам жаренные фото тоже… Только о не испрошенной закорючке да хоть на листке кардиограммы сожалели. К слову, вот та то осталась… На долгую память, ха! Не то, чтоб они прямо совсем уж фанатели, но… После того, как нелегкая привела к ним такого пассажира, уже как-то не получалось оставаться в стороне. Оттого они продолжали следить за ситуацией через знакомых с шараги, что трудились сейчас в том самом кардиоцентре, куда перевезли потом Горшка и Князя. Это и обсуждали по ходу пути, трусясь в буханке, а как привезли их на место происшествия да провели куда надобно, так Света с Полей переглянусь с удивлением. Не узнать подрагивающего в судорогах маньяка Музыканта было тяжело, учитывая, что его бандитскую рожу показали на всю страну с кратким описанием прошлых приводов в каталажку. Но работа есть работа, и девчонки принялись откачивать паразита. Хочешь не хочешь, а человеческая жизнь — главная ценность, и дать помереть даже такому гандольеру, ну никак нельзя. Замучаешься потом смерть в присутствии оформлять… Да и таким гадам лучше жить да мучаться, а не раз — и всё. Хотя… Есть такая поговорка, про то, что в проруби не тонет. Так вот маньячелло этот недоношенный, видать, из той же породы. Был. Или есть. Удивительно, но откачать Музыканта вышло, только у шутовки вселенной на этого кадра были свои планы. Потому что, уже заведя мотор данного нелюдя, докторята смогли установить, что это чучело без кислорода провело куда как больше, чем усреднённые три минуты. Ибо вынули из петли его не сразу, хотя и из-за недостатка высоты и сноровки шея не сломалась. Ну либо лекарства так притупили разум, что силёнок не хватило довести дело до финала. Обнаружившие его санитары позвали помощь. Музыканта начали качать, потому что признаков биологической смерти не обнаружили, а получать втык очень уж не хотелось. Но… Между СЛР и необходимым для функционирования дыханием и кровообращением нельзя ставить знак равно. Это, конечно, давало больше, чем пресловутые три минуты, но… Всё равно. Качай-не качай, но дальше в мозгах, пусть и медленнее начинаются все те же «замечательные» процессы отмирания тканей, высшей нейронной деятельности и всего прочего. Но тем не менее сердце завелось, что, в целом, не самая большая редкость. Бывало, людей и спустя двадцать! минут вернуть к жизни, после клинической смерти удавалось. Сердце у чёрта лошадиным оказалось. Повезло. Или смерть его не приняла, как какой-то инородный мусор. Дышал за него всё ещё мешок Анбу. Отодвинутые веки явили зрачки разного калибра. Это было паршиво, но пусть уж нейрохирург решает: пан или пропан. Может, на что ещё сгодится этот мешок говна, даже если и мозг помер. Девчонки переглянулись. Сейчас главное было довезти хоть куда-то с бьющимся самостоятельно сердцем. Иначе совсем зря пропадет. В областную больницу его не решились везти, лучше уж сразу в городскую. Там хоть аккредитован донорский центр. Фельдшера не имели права ставить такое заключение, но… опыт подсказывал, что туда им и надо. Всеми правдами и неправдами убедив в том диспетчера, забыв о увеличивающейся переработке. Так, дамы, вновь переглянувшись друг с другом только им понятными выражениями на хитрых лицах, прихватив санитара-сопровождающего от лечебницы, погрузили спасённого в родную буханку. Где, продолжая колдовать над телом, которое, дышать самостоятельно ну ни в какую не хотело, крикнули через перегородку водителю адрес больницы, которую их уже совсем не стервозному диспетчеру им удалось сосватать. По иронии судьбы именно там и находились сейчас Горшок с Князем… Только не бывает же такого, чтоб реально так звёзды сошлись, чтоб совпали и группа крови, и резус, и документально подтвержденная, а не предположенная смерть мозга подтвердились, а?! Да, они владели инсайдерской информацией насчет дел Горшенева, и понимали, насколько мала вероятность такого парада планет, но! Каков был бы пассаж! Искупи хоть часть вины, а, падаль?! В любом случае следовало спешить. Чтоб хоть кому-то повезло. Здесь состояние такое, что счет на часы пойдет… Надо чтоб реципиент уже готовенький поджидал в больничке… В последней надежде, так сказать. А даже, если и совпадет всё, то чудес-то не бывает. Живём не в сказке. Со своими отягчающими Горшок был далек от того, кто может находиться в верхних списках очереди… Несмотря на состояние. Тут уж вообще… Фартануть должно было невероятно. Но, в целом, девчонки были настроены с оптимизмом. Глядишь, реально кому сегодня помочь получится. Потому шутили над превратностями судьбы негромко даже… Ибо медики-то наши с юморком оказались. Правда, здоровенный санитар, забившийся в уголок, глядя на эти пляски на могиле, про себя подумал: «Вас бы, девицы-красавицы, да в наше учреждение».***
«Как тесна Земля», — рассеянно подумывал Лёша, выходя из палаты Князя и сжимая кулаки. И вообще… Что имеем — не храним, потерявши — плачем. Так же и он с братом. Это Мишка, что-то предчувствовал уже давно, пытаясь утянуть его в свой проект. Ягода же ходил отстраненный. У них свои орбиты, которые пересекаются раз в столетие. И сам он хорош. Дал на откуп этот несчастный флакончик нитроглицерина, который всё равно, что ингалятор с каплей камфорного спирта для астматика! А что можно было предпринять ещё?.. привязать к батарее?.. А кто бы им Князя отыскал? Это ведь Мишка до дыр засмотрел видеоролики и заметил там что-то такое, о чём даже омоновцам и отцу не поведал. Просто орал в трубку, что знает, где Андрей, что его нужно спасать срочно… А теперь же… Чё-ёрт! А теперь врачи сказали, что готовится надо к худшему. Очень горько стало от того на душе, что орбиты почаще не пересекались. А главное и сделать-то ничего теперь нельзя. Это ж не печень, которую кусок оттяпал да и живите оба, радуйтесь, только на беленькую не налегайте… И не почка, хотя одну, конечно, беречь пришлось бы, как зеницу ока. Но жить можно вполне, только не носить короткие куртки и опять-таки, вот где подковырка — зеленому змию не звонить. Но сердце-то! Оно, сука, одно и не отпочкуется! Такая операция только жмурикам-овощам показана. Поэтому в их случае нужно, чтоб беда пришла в другой дом. Паскудно? А то… Но своя рубаха ближе к телу… Только вот Михе не повезло вдвойне. Зима — не сезон для доноров на колесах, то бишь байкеров… Потому, если и будет орган… Куда ему с эпикризами из нарколожки в карте… Потому и выходит, что выхода нет. Надежда призрачная. И та тает, как снежинки, что задувает в окно, которое Лёха открывает в едином порыве, чтоб остудить голову… Нет, прав был брат, когда говорил, что в науке будущее. Только вот у нас всегда все через одно место. В мире этом безумном. И вместо бороздения просторов космоса и выращивания органов… И говорить тошно порой. Вон сколько миллиардов долларов во всякую хрень типа Евровидения вкладывают, хотя это цветочки ещё. Да… Ягодки они… Леша хрипло рассмеялся в морозную тьму. Зимой рано вечерело. А сейчас уж скоро девять. Было ему по-настоящему плохо. Горшенёв понимал, что единственным донором из возможных может стать он сам. Только вот помирать — во-первых, не хотелось, а, во-вторых, ну какой псих согласится провести такую операцию?! Это печень, почки можно родственнику отдать без вопросов, коли здоров сам. А моторчик… Ну тут только, как в каком-то стареньком уже фильме — себя порешить, обсыпавшись в ванной льдом для охлаждения, предварительно вызвав скорую и оставив записку. Родители не поймут… Но и тут… Мало того, что дичь несусветная, и нюансов много, так ещё и орган распределяется в порядке очереди. Бестолку то бишь. Куда не плюнь. Если только в криминал не ввязываться. Хотя да… Будь речь за почку, печень опустим, та б, наверное, фейс-контроль у Ягоды тоже не прошла. Тогда да — кто, если не он, верно?! Это, конечно, не проговаривалось вслух, но Лёха уверен, что отец, не раздумывая, пожертвовал бы своим, если бы сам не был насквозь больной. Его б законы не остановили. Наверное. Забрал бы Миху с больнички, обратился к каким-то жутким людям… Провели б страшную кустарщину в операционной где-то в подвале. Бр-р… Как же жутко о таком было рассуждать, но обстоятельства прижимали тисками, а отец человек конкретный. Батя в общем такой человек, что испугался бы только самого себя. Разумеется, родители Лёше и слова не сказали. Да и никто в здравом уме не сказал. Как можно отправлять на заклание одного из своих детей, чтоб спасти другого?! Да и сам он… Дурак что ли?! Миха первый бы у виска им всем покрутил. Ну вот, Лёха уже о брате в прошедшем времени думает. Восхитительно! Со злости Лёха с гулким грохотом захлопывает форточку. Стекло гулко дребезжит, но ему плевать. Он не псих и не самоубийца. Просто хочет окончательно успокоить душу, сняв ЭКГ. Ну так. На всякий. Скорее всего, сердечко у него тоже не первой свежести, малость покрытое жирком… Зато сосуды, наверное, чистые, да! Уже подходя к стойке с дежурной медсестрой, он увидел, что в отделение привезли нового пациента. Сначала не обратил внимания, ну мужик, да мужик, воздух в него мешком качали, но потом зацепился больным взглядом за знакомый силуэт и обомлел, не дойдя до поста пару шагов. Музыкант. Конечно, к тому сбежался персонал, Лёха отошёл к стене, не в силах отвести взгляд. Он видел записи с Князем. Он знал, что из-за этих любительских видеороликов Миха сейчас лежит и борется из последних сил за жизнь, постепенно сдавая колоду костлявой. А теперь и этот не человек, а зверь тут! Да, молния в него попасть должна. Только вот не бывает зимой. Потому, вероятно, тут он не из-за молнии, потому что Лёха умудрился расслеповать опоясывающий синяк на шее, обтянутой воротником для фиксации. Ягода мрачно усмехнулся, наблюдая, как маньяка увозят куда-то в сторону операционных. Нет, если то Божья кара, то… Он не докрутил мысль, качая головой. Так, где тут можно по-быстрому напроситься на ЭКГ, не схлопотав от выздоравливающей бабульки?! И не заслужить пару косых взглядов и сеанс в психиатрии от знающих его паскудную ситуацию врачей?! Ну а потом… Поинтересоваться что ли, что с этим упырём случилось? Отцу может поведать эту преинтересную историю? Авось, глядишь, что-нибудь интересное узнается? И Лёха прокрался к стойке, постоянно оборачиваясь в сторону, в которую увезли Музыканта. Что там с ним, говорите?..***
Где-то Миха открывает глаза и не может понять, где он, и как тут, в этом «где» очутился. Хочет вскочить на ноги, даже дёргает руками, но… Они скованы ремнями. До этого привязывали его только в нарколожках, в которые он, бывало, ясен хрен, попадал по собственной дурости, когда терял над собой контроль и срывался. Опустив голову, Горшок скосил глаза вниз и понял, что сидит на стуле с подлокотниками. Ещё бы, привязать его к воздуху было бы проблематично. А кто его привязал-то, что было до?! Ведь так санитары не работают. К более горизонтальной поверхности приматывают… Да, и стул заслуживал внимания. Хоть и был не из тех двенадцати, за которыми охотился Остап, до того, как его понесло. Но всё равно вычурный, словно из какой-то пьесы, а не реальности ему под зад выкатился. Память даёт о себе знать и в голове всплывают последние события. Подполье, полуживой Андрей и… страшная боль, притаившаяся зверьём за грудиной, которая в один момент кинулась, вгрызшись в плоть. Бл*дь, где Князь?! Миха задёргался активнее, будто он ошибся и после «м» должно следовать «у». Теперь стало по-настоящему страшно. Неужели утырок нашёл их и… Что тогда сделал?! Неужели целый автобус омоновцев не сориентировался в трёх соснах?! Да и поймали ж они гада проклятого, так какого же хера, а?.. — Андрей! — раненым медведем заголосил Миха, забившись в своей ловушке. Но ответом ему послужила тишина. Поэтому Горшок решил попытаться выбраться. Отчего-то ему именно сейчас казалось, что очутись на месте Князя он, то… Наверное, не выжил бы. У Андрюхи помимо шеи, ещё и здоровье было бычьим. Но теперь, это уж вряд ли. На этих мыслях Горшок дёрнулся особенно отчаянно сильно, но это ничего не дало. То ли он так ослаб, то ли кандалы были такими невообразимо мощными, но в кожу впились тугие ремни. Ну что там дальше?! По канонам всратых околофантастических фильмецов, ему сейчас должны вколоть инъекцию, после которой он в человека-невидимку какого-нибудь превратится, чтобы подглядывать за… Да где тут хоть кто-нибудь?! Уж лучше б, право, в Халка. Чтоб всё тут покрушить. Найти Андрея и угомониться, обратившись вновь человеком. Хотя зачем супергероику приплетать, если есть канон Шварца?! Больно всё ещё было, только как-то глухо, словно сквозь вату, тихо подвывала грудь, как будто после того… Ох ну и знакомая же боль одолела. Горшок похолодел, неужели он всё-таки отправится сейчас в небытие?.. А чего, спрашивается, хотел. Как жил, так и сдохнет, в одиночестве. А вот это уже живее отозвалось. Скорее наживо, уколом куда-то… Куда-то, потому что у кого-то вены были слипшиеся, и искать их проблематично, поэтому отследить место ментального укольчика он не сумел. Да и не хотел. Были дела поважнее. Если осмотреться, наверное, можно было узнать в чьё ж подполье его занесло. Подсознание, конечно, шутит, как могёт, издевается. Выворачивает душу. Уж действительно — вряд ли всё это реальность, учитывая, как было больно, как никогда «до». Но Миша ведь успел извиниться! Успел дать наставление и почти отпустить. А как иначе? Это он к смерти бежал, как в лоб сапсана, успел вот быстрее, чем Князь бы хотел. А вот сам сказочник любил жизнь, что ж ему Миха перед смертью мог ещё сп*зднуть? Ну явно не что-нибудь злое, чтоб отравить всё дальнейшее существование. — Андрей, ты не здесь? — ещё раз на удачу попробовал он, но всё же никто не отозвался. Только гулкое эхо, издевательски вторило, отражаясь от наступающей темноты. Он здесь один. Совсем один. Как тень. Среди… Нет не руин. И к лучшему, потому как Князю тут не место. Звезда должна сия… Твою ж мать! Это принесло одновременно онемение и облегчение, конечности похолодели, лидокаиновый холодок и спутанность затекла в мозг. Может, так его отключают от аппарата жизнеобеспечения, документы подписали, а так-то он уж нежилец и ловит последние мгновения запертый внутри самого же себя. И опутан вовсе не ремнями, а своими предрассудками. Извинился, ты, Горшочек, как же! Зря пыжился! Ты ж самое важное сказал Князю в горячке, тот, наверное, и не уловил полусознательный. — Вы такие лохи, что на вас без слёз не взглянешь, — вдруг гулкий голос раскатом прогремел в небольшом закутке. Миха же только сейчас сподобился вглядеться в углы и понять, что у него мир, как у человека с инсультом — нихера не разобрать. И уж тем более не удалось различить притаившегося, тут он был уверен, внутреннего демона. — Не тебе судить, — без особого энтузиазма отзывается он. Если это подсознание, с ним спорить смысла нет. Вгрызаться в кого? В самого себя?! Ха, значит часть Мишки так реально считает… А уж, если маньячина за собой его в ад уволок, то… Ну, а чё он будет распыляться зазря? — Да кому же, как не мне, Горшок? Не признаёшь, что ли? — от клубившегося мрака без лишних спецэффектов отделилась сутулая фигура и уверенно направилась, вплывая в поле зрения невнятными очертаниями чего-то… Нет, кого-то, смутно похожего на самого Миху. — Это ты, у*бок?! — безумно дёрнувшись вперёд, Горшенёв только повис в ремнях, а очертания приобрели совсем узнаваемые черты. Точь-в-точь он сам. Только с дикими глазами, которые Миха так старательно репетировал для Тодда. — Это ты у*бок, — заржал тот, а в руках у него сверкнуло знакомое лезвие. — Что ты такой серьёзный? — нараспев осведомился другой, а крепкая рука паучьими пальцами тем временем поймала Горшка за подбородок. Затем тонкое лезвие, как бы Миха не трепыхался, своим острым кончиком залезло в уголок рта. Так гранат обычно раскрывали — проворачивая по кругу. Похоже, ему улыбку Джокера всё же сделают и перекошенное хайло в вечности останется улыбчивым. Впрочем, близнец из зазеркалья, коротко полосанув, отстранился, а потом гавкнул: — Хер с тобой, полутруп. Тебя ждут, а я здесь закончил, вали из моего подполья, — и острый локоть без замаха прилетел в нос. Горшок и пикнуть не успел, как сознание выключилось, а его двойник, оставшись один, задумчиво поскрёб ножом щетину: — Что до Музыканта — сам виноват, вот тут мы во мнениях расходимся. Пошалили и будет, — и растворился в клубах дыма.***
Ночью В это же время в операционной, отделившись от тела Музыканта, скользнула за медсестрой в другую дверь дурного вида тень. Застыв над соседним оперблоком, где на столе лежал Горшенёв с развороченной, подобно свиной туше, распахнутой грудиной; тень зависла, будто оценивая состояние. А затем, коротко кивнув с потолка, с чувством выполненного долга просочилась обратно в свой мир, оставив Миху в тот самый момент, когда хирурги, кропотливо склонившись, вшивали, словно портные в эту оболочку новое сердце.***
Позже Князю сейчас самое время было уверовать в существование потусторонних сил. Не то, чтобы он раньше не верил в Судьбу (с Михой они в неё ещё как верили) или реинкарнацию в какой-то степени. Но, знаете, ребятки, чудеса и всякие удивительные вещи постоянно происходят вокруг, но как-то, бл*дь, не с ними. Точнее с ними произошло одно крупное чудо — их встреча в реставрационке, а дальше как-то… Не то, чтоб беды начались, нет. Скорее напротив, они обладали определенным запасом везения, иначе бы и не прорвались… Да и тут не стояли б, ибо сколько историй разных приключилось — и не упомнить. Но, чтоб прямо чудеса?! Нет, ведь записочка не сработала… Миха, как пил, словно черт поддатый, да кололся, так и продолжал. Ныне… Редко, но бывает, снаряд летит в одну воронку. Вот так и тут. После ухода Лёхи единственное, что он мог делать, так это молча глотать злые слёзы отчаянья. Это было непросто: перед близкими упрямо делать вид, что всё нормально, лишь с наступлением отбоя он мог дать волю чувствам… Даже, если то означало — всю ночь напролёт молиться всем известным высшим силам. Так действительно было легче. Создавалась иллюзия, будто он хоть что-то делает… От безысходности спасу не было в этой палате, хоть на стену лезь, но разве ж это поможет. Да и привязывали его ночью на совесть. Это его лирический герой мог: «все равно я убегу, избавлюсь от оков», сам же он лежал, разъедаемый удушливой слабостью своего предательского тела. Болело даже то, о чём он в подполье и не думал. То, о чём он и не подозревал. Например, застуженные зубы. Ко все прочему. Будто мало ему… Их даже пролечить сейчас было нельзя — не пригласят же к нему сюда стоматолога… Да, и так организм получил большой стресс, чтоб ещё его рассверливать там. Ладно, хоть почки не отстегнулись, выдержали. А то вообще прекрасно было б загреметь пожизненно на диализ. Ибо, ну где он новую-то достанет, м? Самое паршивое, что ночью, если его не загружали снотворным, дико хотелось почесать гипс, а не было возможности. Только и дали ему портативную кнопку вызова персонала на крайний случай. Но Князь пока не настолько оскотинился, чтоб из-за чесотки дергать… Кроме того, по ночам ему казалось, что он почти ощущает, как образуются пролежни. Гнить заживо, как та позабытая картошка у Музыканта ему вовсе не улыбалось. Но покуда эти мысли отвлекали хоть чуточку от Михи… Он был почти рад их подпитывать. Страданье не преумножал поиск родственной души, Князь в ознобе исступления тянулся к уже найденной. И давно… Кажется, что жизнь назад. Возможно, и не только эту. Но, самое страшное, что сейчас то время пролетело. И теперь Мишка где-то там, вроде и недалеко, но к нему и не подойти, не подобраться… Не объясниться. Никак. Потому и привязанный Андрей скрежетал зубами да шептал сухими искусанными губами молитвы и недужные просьбы в серый потолок, чтобы ему вернули этого бедного Йорика обратно. И чудо произошло. Не то молитвы были услышаны, не то мироздание сжалилось над ним за все перенесённые страдания, но необыкновенное чудо всё-таки свершилось. И Князь оказался в шаге от того, чтобы воздать хвалу Творцу за ещё один дарованный шанс. Но обо всём по порядку. Терпенье, ребятки.***
В тот день Андрей не уснул, а вырубился под утро. Его одолела страшная тревога вплоть до рассвета. Будто что-то происходило. В воздухе повисла предгрозовая угроза, терпеть невмоготу было. Проснулся вновь от заплаканного голоса Агаты, который его настойчиво звал, вырывая из лап забытья. Чуть инфаркт не схватил, потому что на неё это не было похоже. Сразу решил, что что-то с Мишкой, весь внутренне съёжился, похолодел, но… Продрав глаза, убедился, что на губах жены сияла широченная улыбка, которую она подарила ему, разжав тиски на горле. — Мишку прооперировали! — прошептала та, крепко обнимая дрогнувшего от облегчения Князя. Все мысли мигом вытрясло из башки… Если так, значит, нашли сердце… Чуть отойдя от первичного упоительного счастья, он отстранил её и, заглядывая в глаза, спросил, как это вообще произошло. Потом в мозг, всё ещё затуманенный после прерванного сна, пришла жуткая мысль… и Князь, запинаясь, спросил, где Лёха. Ибо, ну не понравился ему его тамошний взгляд, люди с таким на всякое способны… Мало ли, вдруг решил лично на себя Фауста роль примерить, с Есениным там пообщаться. Это ж потом сразу двоих рядышком прикапывать придется, Мишка ж, как узнает… С Ягодой, на счастье, всё было нормально. Их чёрный ворон, кажется, всю ночь и утро вился в больнице, улаживая все дела и переговариваясь с хирургами и другими специалистами. До него вот только не дошёл, но оно и не мудрено, зато Агата Лёшку непривычно окрыленного сцапала в коридоре… Чисто случайно, как она сказала. Князь хотел спросить, кто же донор, как Миха со всеми своими отягчающими обстоятельствами смог так подняться в очереди. Да всё сомневался, спрашивать или нет, в курсе ли та сама, но всё же решил поинтересоваться, испытать удачу. А вдруг?.. Правда, ответ его не удовлетворил, он успел неплохо изучить жену. И сейчас она, зачем-то скрыла от него эту информацию… Ну право, не убил же никого Юрий Михайлович ради этого органа?! Нет же?.. Но и дальше терзать Агату он не стал, ибо знал, если та что-то вбила себе в голову… Узнает. У того же Лёхи, не сможет же тот, мимо пройти, ой не сможет… Уж его-то он тоже хорошо знал.***
Да, Агата солгала Андрею, глядя прямо в лицо. Ощущала ли она себя, оттого плохой женой, другом?! Нет. А кто вообще в здравом рассудке осудит её за утаивание столь пикантной подробности от Князя, который сейчас выглядел так, словно пытался проморгаться, потому что никак физраствор уже через глаза брызнул от таких новостей-то?! Ведь сердце, действительно, нашлось, да ещё какое! Именно это волнующее обстоятельство и заставило Агату сохранить молчание. Сердце-то у Мишки теперь не абы весть от кого… А от того самого утырка, из-за которого всё это и началось. Музыканта. И как на это отреагирует Андрей — она не знала. Миша жив — это сейчас то, что хотел услышать Князь. Нигровская же не хотела развеивать очарование момента и прогонять нахлынувшее облегчение этой сомнительной ложкой дёгтя. Он заслужил немного расслабиться безо всяких там оговорок и нюансов. Да и не желала она становиться для него в сей чудесный миг той, что по канонам принесла две извечные новости: «Хорошую и плохую». Плохих и так достаточно, а Мишка жив, а какое там у него сердце — дело десятое.***
Лёху Князь поймал уже многим позже, когда самому полегчало. Мысль о том, что с Горшком теперь всё не так плохо, (несмотря на тяжёлую операцию и возможные осложнения) грела изнутри, окончательно приводя в чувство все подмороженные в подполье внутренности. Ещё бы! Ведь где-то там, в другой палате лежал живой и не собирающийся уже так скорехонько помирать Миха. Персонал уже не пытался как можно скорее убежать при виде запылённых, но ой каких пытливых глаз Князя, который всё привык контролировать… А тут, хочешь-не хочешь, а такой возможности он был лишён, и это сказочно бесило. Ему б своими глазами удостовериться, но приходилось довольствоваться малым — словами других. Если угодно тех, кто, бл*, допущен к телу. Ай как звучит красиво, ни дать ни взять. Проблески юмора не могли не радовать. Было досадно, если б в подполье осталась похоронена именно эта, без сомнения, важная часть его существа. Ну, какой тогда из него шут?! Поэтому, вновь находя те в себе, Князь почти сиял. Радовал и семью, и персонал тем, что идет, кажется, на поправку. Ну, как на поправку… Дело ведь и от настроя зависит, верно?.. Поэтому, когда он поймал Лёху, (заорал как резанный через весь коридор, чуть не устроив парочку новых инфарктов постояльцам больнички) заприметив его спешащего куда-то, тот просто не сумел бы проигнорировать. Медсестра, что катила Андрея с процедур обратно в палату, осуждающе вздохнула, а Ягода сменил траекторию своего движения. Первое, что Князь за ним приметил, так это какой-то маниакальный блеск в тёмных глазах и совершенно странную, но очевидно довольную улыбку. Если б Андрей мог улавливать оттенки эмоций, то увидел бы львиную долю мстительного во всём этом портрете; но чтением (читай: по воде) по лицам не овладел ещё в таком совершенстве… Оттого просто посчитал это, как легкое помешательство. Ну знаете ли, когда всё плохо-плохо-плохо, а потом р-раз! И резко хорошо. Тут ведь и башкой поехать недолго. Но Лёха вон, бодрячком. Кажется. Сколько уж лет знакомы, а Князь всё одно не брался выносить в отношении Ягоды однозначные суждения. Кроме того, что тот, определенно, не прост. Поэтому Андрей немного криво улыбался, (делать это уверенно он теперь сможет нескоро, и не только из-за застуженных зубов, но и мозгов) ожидая хороших новостей. Конечно, не следовало надеяться, что Миха вот прям щас козликом начнет скакать по палате. Не в сказке же прописаны. Но вот там всякую положительную динамику услышать в качестве допинга для самого себя хотелось страшно. Да иным нарикам так дозу не приспичивало, как не терпелось Князю поскорее увидеть этого шута лохматого, который опять обыграл смерть. Поэтому, когда Лёха заглянул «в гости» в палату, терпеливо дождавшись, когда медсестра поможет Андрею устроиться; и заметно устало сел на стул рядом, то они разговорились. Как он и полагал, не всё было так радужно. Но для него это не стало разочарованием. Ведь в сознании, по-прежнему, всё застилало осознание того, что Миха жив! Такой восторг его охватывал, что дыхание спирало. Они смогли! Только одна мысль трогала Князя сильнее, чем другие. И он решился задать этот вопрос. Не зря ж пол коридора на уши поставил, разворачивая к себе младшего Горшенёва. — Слушай, Лёш, — и Андрей решил выяснить все подробности Мишиной операции. — Кто? Как?.. И Ягода поменялся в лице, что-то в нём треснуло, потому что выражение у него сделалось пугающее. — Сейчас ох*еешь, — доверительно пообещал он, и Князь поверил, что так и будет; потому что Лёха подался вперёд и впился глазами в его ну совершенно сумасшедшим образом. Не был бы он к такому готов, то уже отскочил бы от греха подальше. Ягоде только шляпы и не хватало, чтоб образ Безумца из Страны Чудес был готов. Впрочем, уж лучше тихий псих Шляпник, чем Актерище конченное Музыкант.***
И Лёха не солгал. Андрей сначала удивился тому, насколько юморной может быть вселенная, а уже потом подумал о том, что… — *бать, — повторил он, осознав всё. Горшенёв кивнул. Князь же, что с ним достаточно редко случается, не нашёлся с тем, что ответить. В этот момент Лёша ему особенно напоминал того самого грифа, который следует за умирающим путником в пустыне, пока он не свалится замертво, чтобы склевать. Но не Андрея, разумеется. Лёхе с Юрием Михайловичем дорогу лучше не переходить. Это Мишка их простой, как три рубля, а эти товарищи хитровыделанные. Хладнокровию, с которым тот поведал о незавидной судьбе Музыканта можно было только… Позавидовать?.. Впрочем, морализаторством Князь промышлять не собирался. Ситуация как-то не располагала. В конце концов никого специально не убивали, никто ради Михи жизнью не жертвовал. Это он и хотел узнать. Теперь же узнал и даже не представлял, что чувствовать по этому поводу. «Сердце ж в себе дух чёрта вшивого не перенесёт», — успокаивал себя Андрей, загнавшись с уходом младшего Горшенёва. Нет, всё же с самой жизнью даже таким шутам, как они не потягаться. Правда, Князь бы хотел сделать поправочку на то, что юмор — это когда смешно всем, а не только кому-то одному. Ну это в нём гуманизм уже заговорил, надо прекращать. Как насилие порождает насилие, так равенство исключает, с*ка, братство (и нечего тут разбираться, Иосиф Александрович!). Как и добро, как правило, до добра не доведёт. Благими намерениями вымощена дорога в ад. В общем, расфилософствовался наш Князь не на шутку. Может, от Ягоды вибраций характерных поймал, а может дозу лекарств так подобрали. Всё это он крутил заевшей пластинкой в голове, пока под покровом ночера готовился к побегу***
Разумеется, после такого демарша увиделись они с Михой не скоро. Точнее даже Андрею заявили, что тот своим безрассудством мог поломать намеченный план лечения Горшенева. Да-да, конечно, прикатил тут со своей пневмонией, когда тому любая лишняя бацилла может оказаться пулей в новое сердце. Но… Князь же не знал, ну, в самом деле! Терзаний теперь прибавилось. Ну замечательно просто… А может таким образом его пытались удержать на месте. В любом случае это подействовало. Андрей стал послушным выздоравливающим, хотя короткие до мяса ногти норовил сгрызть вместе с пальцами. Терпел то, что до Михи пара метров всего. Впрочем, теперь-то легче было. Когда он воочию убедился, что тот жив, в сознании. А разговаривать, признаться, было до чертиков страшно. Так что Князя всё устраивало. Зато не согласен был с текущим положением дел сам Горшок. Настал его черед, отмачивать безумные трюки. Ну, право фокусник, две недели назад помирал вовсю, а сейчас… Андрея разбудило странное скрежетание у двери. Он медленно открыл глаза. Судя по всё ещё темнеющему окну, ночь не уступила свои права. Но вот что за скрип?! Сейчас вот затих… Больных так мимо не провозят. Тут в отделении всегда спешат и водят каталки да коляски лихо, хоть и аккуратно. Внезапно сердце подсказало. Князь на миг снова прикрыл глаза и, пока его забоявшийся у самой черты ночной визави не укатил восвояси, назад произнес громким шёпотом: — Мишка, я знаю, это ты. Въезжай. С минуту ничего не происходило, и ему уж было показалось, что он ошибся, как дверь отворилась… Горшок вкатился медленно, словно на помост эшафота. Лицо его было опущено. А длинные волосы спутаны и влажны от пота, видно было, что путь до палаты Андрея дался ему нелегко. Он молчал, и Князь тоже не решался проронить ни слова. А в самом деле что тут скажешь?! Но как-то прервать это тягостное молчание надо было. И он не придумал ничего лучше, чем, запрокинув голову, бессовестно заржать. Мишка пораженно вскинул своё жало, обращаясь к ниму своими темными недоумевающими глазами, как на идиота. — Вот мы лохи! — давясь от смеха, посчитал необходимым прояснить Андрей, а не то друже ещё запишет его в поехавшие. Горшок между тем осоловело моргнул пару раз, а затем вся соль их положения дошла и до него… Ну да. Двое из ларца, два шута, побитых жизнью, что теперь кукуют в кардиологии, слабые и немощные… Поочередно сбегающие проведать друг друга. Как тут, право, не заржать. Лохи и есть. И он подхватил за Андреем. Вскоре на этот, не побоимся того слова, безумный хохот, прибежали дежурные интерны. Вылупили зенки и сдавленно матерясь, покатили Миху назад… Правда, перед этим тот успел дотронутся ладонью вытянутой руки Андрея. Так закончилась эта встреча на Эльбе. Не последняя.***
Вскоре после неё их-таки подселили в одну палату. Во избежание новых побегов. Сначала они оба долго молчали. А затем Мишку прорвало. Нет, он не стал говорить о том страшном объявлении, о Тодде, о подполье. Нет, Горшок болтал без умолку обо всякой ерунде, будто до этого по меньшей мере год ему никто не давал выговориться или постоянно затыкал рот. А Андрей и рад был, уши у него всегда благодарные были. Тем более, что Миха хоть и смешил отчаянно, корча давно знакомые приятные глазу рожи, но и старательно избегал всех острых углов. Андрей принял правила игры. Тоже много шутил и рисовал карикатуры на общих знакомых и местную фауну, объезжая тонкие места. Но вечно они так кружиться не могли. Ночами, он просыпался в холодном поту, и словно в кошмарном бреду слушал, как Мишка репетирует… Своё извинение. Князь боялся пошевелиться и выдать себя. Потому как, по-хорошему, готовить речь должен был не только Горшок. Вот так и получалось, что дамоклов меч навис над обоими. Только вот Мишкин был острее. Ведь тот до сих пор не знал, чьё именно сердце ему досталось. Он тщетно всех допытывался, но тут уж никто не стал говорить правду. Все боялись огласить вслух эту новость. А то ещё повторит трюк из мортал комбат. Свят-свят-свят исполинский! Ограничивались охами и ахами, как ему повезло, что подвернулся суицидник, у которого орган уже портился, потому на стол попал Горшок, а не кто-то более благонадежный. Только вот тайное очень сильно стремится стать явным. Не специально, не со зла, а Мишка на процедурах подслушал разговор шепчущихся студентов. Те пока ещё не поняли, что и у стен могут быть уши, а медицинская этика для них ограничивалась дисциплиной в учебном плане.***
Конечно, новость оказалась… пугающей. Для обоих. Только у Андрея было больше времени всё обмозговать и прийти к выводам. Потому терзался и загонялся из-за того больше Горшок, чем он. Нет, Князь не индеец, чтобы верить, что орган несёт в себе отпечаток, слепок души, а то и целого призрака… Плоть и плоть. Главное, здоровая. И позволит Мишке ещё немного покоптить этот свет. И на том спасибо. Как только донести до него сию чудную мысль, а? Миха явился белее снега. Мрачный, скрючившийся, ужасно загнанный этой новостью. — Они мне не говорят, Андрей, — глухо отчеканил он, а потом поднял взгляд и умоляюще продолжил: — Скажи ты. Прошу, Андрюх. Скажи мне правду. Я не вынесу, если не узнаю. И Князь, собравшись с духом сказал, с горечью наблюдая, как следующий вдох Горшку дался мучительно тяжело и шумно. Как бы сердце щас не шуганулось и не отмерло, как партизан на допросе. Штирлиц ещё никогда не был так близок к провалу. Андрей поспешил предотвратить катастрофу. И он осторожно коснулся напряженного предплечья Миши, обратив на себя его внимание. В тёмных глазах читались сожаление и печаль. Они буквально вопрошали: «Ты теперь ненавидишь меня, да? Во мне его сердце». Тогда Князь скользнул рукой ниже… туда, где неистово колотился о сломанные рёбра предмет печали и, легонько, почти невесомо дотронулся, ответив на невысказанный вслух вопрос: — Миш, это всего лишь сердце, а ты — не он, — терпеливо заметил он, отмечая не сразу, краем глаза, что у Горшка теперь на дурной голове значится лишь седой ёжик волос — обрился и поседел. Кто его тут успел обрил?.. Надо же! А как дальше Тодда играть собрался?! В парике? Или вовсе… Не из-за него ли такое преображение?.. Не думает же он о своем сходстве с ублюдком Музыкантом?! Или… Твою ж!.. — Слушай, не мозги же, в самом деле? Их пока пересаживать не научились на моё счастье, — Князь усмехнулся, съехав рукой под лопатки. — Мышление этого гада тебе не грозит, а так… Ты жив, Мишка! Представляешь, после всего этого, — тут он сделал драматическую паузу, заглядывая: достигают ли цели его слова. Горшок всё ещё выглядел несколько кислым, но это, вероятнее, следствие болезни, всё-таки это всё очень тяжело переносить. Вот взяли и впихнули чужое сердце и легкие, чтоб не конфликтовали. Ещё напичкали разной химией, чтоб организм не воспринимал, как нечто чуждое, и не отторгал. А смачным штрихом то махонькое обстоятельство, что и обезболивать, как следует, его не брались. Наркоман же! Ещё и чувствительность к данным веществам снижена. Вот и страдал от боли, бедолага, как только медведем не ревел… Всё-таки сильный он, Мишка его. — Знаешь… Я ему даже благодарен, — вдруг выдал Андрей, а Горшок напрягся, удивлённо вылупившись на сказочника, который, кажется, малость съехал с ума. — У*бок мне тебя с того света вернул. Это лучшее, что он мог сделать за всю свою вшивую жизнь, — он не хотел шмыгать носом, но тот его подвёл. Сказав это, Княже осторожно обнял Мишу, едва не е*нувшись с инвалидного кресла. Из-за ворота одежды Горшенёва торчал страшный шрам. У самого Андрея был нихера не лучше, но как замечательно было почувствовать своей грудью, как теперь уже родное сердце отсчитывает свои положенные удары.***
Ну допустим, с хозяином сердца они вопрос порешали. Мишка ещё порывался что-то бякнуть, но Князь и слышать ничего не желал. Только вот плотина между ними уже треснула. Засунуть голову в песок и притворяться сапогом почти не ношенным более не представлялось возможным. Вот и сейчас он отчаянно штриховал потрет… Рука сама вывела черты Музыканта. Андрей завис на минуту, а затем лицо его исказилось; он смял лист и направил точным движением в урну, но Мишка, что крутился в кресле по палате, извернулся и перехватил… Расправил и обмер. — Андрей, — треснуто позвал Горшок, цепляясь жадным взглядом за его стушеванную фигуру, за все изменения, что с ним произошли. — Ты ж вернёшься? Княже, видишь, что случилось, когда мы расцепились! Неужели… — голос его дрогнул. — Тебе этого мало? Князь вздохнул. О да. Ему и Агата про это уже говорила, он и сам часто думал, особенно в последнее время. Несмотря на все чудачества, Горшка хотелось видеть рядом. Живым и… — Вернусь, — тихо ответил он, отчего глаза Миши залучились. Если б мог щеночек, вскочил бы, виляя хвостом. Андрей же дал себе чуточку полюбоваться, а потом припечатал безжалостно: — Только при одном условии. Миха сник, нахмурился, но всё же спросил: — Никакого театра, да? — Я не про то, Миш, — устало дёрнул плечом Князь. Вот будто свет клином на театре сошёлся. Не в том же было дело, театр этот ёперный — не причина, а лишь следствие их раскола. Излома, что наступил раньше всякого Тодда. Нет, зло всегда было лишь одно, как и его претензия к Горшку… Зря, что ли этот балбес перед ним вечно молодцом держаться старался, скрывал свою слабость… Только хреново выходило. — Ты пойдёшь к анонимным наркоманам и будешь лечиться, — вместо этого выдвинул он условие, на которое, признаться, долго не мог решиться, хотя то было очевидно… С Мишкиным-то новым сердцем. Но не с его характером сучьим местами и временами. — Не смей орать, я вижу, что ты хочешь, — устало опередил Андрей разинувшего было пасть Горшка. — Я не стану с тобой спорить. Но это моё условие, заметь, всего ничего, — он вздохнул, опуская голову ниже к коленям, чтобы затем устало посмотреть из-подлобья на разорванной струной сжавшегося друга. — Ты пойми, Мих, если ты сорвёшься, больше шанса не будет, третьего сердца не будет, понимаешь ты это или нет?! — угрожающе проревел он.***
Так что сорвался не Миха, а сам Андрей: повысил голос и рванул того за грудки. Горшок хотел высказаться, но, заглянув в глаза Князя, совсем дикие, отчаянные, смолчал. Решил переварить. «А ведь это сам полудохлый Князь меня и откачивал», — хорошо понимает Горшок и даёт себя трепать. Заслужил. Чувство вины охватило его, как пламень сухостой летом. Лихорадочный взгляд упёрся в прикрытую шарфом изуродованную шею, скользнул дальше от всё ещё припухшего носа к подживающей зелёно-желтой щеке, что сейчас едва ли не ходила ходуном от гнева. Ну и натерпелся Андрей за всё это время… Да так, что Михе и не снилось и не под одним приходом не чудилось. В какой-то момент Горшок не выдерживает и, аккуратно перехватывая чужое запястье со скоплением оливковых вен (Не к месту вспомнилась рука того мертвяка в морге, напугавшая до колик ещё в самом начале этого страшного пути. Поэтому Миха невольно покосился на тёплую руку, которая на даче была такой замученной. Когда-нибудь он спросит у Андрея. Аккуратно, чтобы не причинить боль, когда-нибудь Горшок решится спрятать эту ладонь между своих — ведь эти руки подарили ему сказку и спасли удивительного человека. И тогда он выслушает всё, что творилось в те ужасные дни. Потому что вечно жить с таким грузом даже самый сильный человек не сможет. Однажды этот нарыв придется вскрыть, чтобы Князь окончательно излечился.), ну а пока тянется вперёд, слепо ткнувшись лбом в лоб. — Бл*дь, Андрюх, я попробую, слышишь? — объясняет он почти взахлеб, прижимая с невесть откуда появившимися силами его затылок своей дрожащей рукой, чтоб не свалил никуда. Не сейчас. И вообще никогда. — Чёрт со всем, мне ты дороже, — быстро-быстро, но кристально честно говорит Горшок. — Я чуть без тебя насовсем не остался, вот вообще не понравилось. Ты только возвращайся, а? — с надеждой чуть отстраняется он, чтобы заглянуть в глаза, где будет написан его приговор. Всё-таки оказался Андрей судьей. — Будем музыку сочинять, прям как раньше. И сообщение твоё дурацкое удалим!.. — лепечет он, не видя пока окончательного вердикта… Ну же… Кивни и будет всё. как раньше. Пожалуйста… — Не забегай так вперёд, — подрезал крылья Князь, глаза которого на миг смягчились, а затем он, словно дал себе мысленного пинка. И даром, что молоточка и мантии судьи не имел, всё равно пригвоздил: — Выполнишь условие, тогда и будем решать. Год чистым. Сдюжишь? Без бухла, наркоты. Сигарет, — сделал контрольный Андрей, решивший, видимо отобрать все радости в жизни. А с другой стороны, что это за жизнь такая, в которой из радостей только это?.. Горшок задумался, хотя уже всё решил. — Как тебе такое? — допытывался сказочник, внимательно наблюдая за его меняющимся со скоростью светофора лицом.***
— Да хоть дв…! — и Князь закрыл ему рот рукой до того, как Миха воодушевлённо продолжил. — Не смей договаривать! — зашипел в лицо Андрей, у которого от нервов пальцы подёргивались, глаза налились кровью, как у быка, которого готовили к корриде. — Не обещай того, в чём сам не уверен, не обнадёживай меня, Горшок! Сколько слов уже было сказано?! Они все изолгались! Не говори — делай, и тогда я вернусь. Мне нужен надёжный человек, которого я, бл*дь, полюбил годы назад! — плевать, как это звучало… Как из какого-то теле-мыла, бл*дь, просто это правда, с*ка. Сипло выкрикнув это, Князь отбросил от себя Горшка и резко отвернулся. Плечи у него крупно дрожали от нервного перевозбуждения. Он слишком устал тянуть всё на себе, за*бался слышать одно, а видеть другое. Ему всего то и нужно, что немного стабильности в этом зыбком мире, в котором всё так переменчиво! Под сраку-то, посмотрим правде в глаза, лет. Ещё и с больным теперь уже навсегда сердцем. Нового разочарования то может и не пережить. Просто и банально. А то, как бывает… Сегодня ты идёшь на свой акустический концерт в честь Нового года и ухода из группы, в которой играл десятилетия… А завтра просыпаешься со сломанным носом и перебитой лодыжкой в подполье, из которого всеми силами шлёшь письмо и не знаешь, дошло оно до адресата или нет. Сегодня ты из последних сил роешь подкоп, а уже через час в состоянии близком к инфаркту откачиваешь своего заклятого друга у него же на даче. Сегодня Миха обещает завязать, а завтра на той же даче его найдут мёртвым — потому что слова слишком зыбкие и ничего не стоят. И Андрею больно, а боли он больше не хочет. Напряженной спины аккуратно касается Мишина рука, он молчит и не отвечает, только лезет ближе, чтобы привалиться грудью к спине, как тогда на даче. Только в этот раз сердце билось сильно. Уже какое-никакое, а обнадёживающее действие. Андрей медленно выдыхает… Кого он обманывает. Больно будет всё равно. Независимо от того впустит ли он Горшка, скулящего под дверью, обратно в свою жизнь. Или же нет. Такой уж тот человек. Незабываемый. И злиться долго и всерьез на него не получается… Хотя и, порой, бывает жизненно необходимо. Не отцепляться, говоришь? Что ж, посмотрим. Сможешь ли ты.***
После титров
Реабилитация. Казалось бы. Вроде и последняя ступень на пути к восстановлению, а сколько же в это слово заложено смыслов! Князь, конечно, физически шёл на поправку быстрее (А что там уж у него в душе творилось, тут только психотерапевт и знал. И то до конца докопаться не мог, Андрей упрямо выставлял щиты и отказывался полностью оголяться. Внешне он был такой же, как и до подполья. Но Агата сама ходила отоваривала ему рецепты на антидепрессанты, потому и понимала, что там всё далеко не в порядке.), но Мишка пытался не отставать. Правда, наверное, весь персонал очень быстро пожалел, что позволил этим двоим реабилитироваться вдвоем. Ну, а как иначе? Они же в одном отделении, не водить же их на электрофорез в разное время, только потому что… Ещё до того, как швы сняли, Миха досмеялся до того, что у него те чуть не разошлись, а скоба едва не отлетела ухмыляющемуся Князю в глаз. Ржать, как конь Ерофея, было больно, а не ржать не выходило, как и вполсилы, ибо то не дело; потому что они с Андро, как два клоуна, вечный двигатель. Со всякими зарядками на ЛФК выходило то же самое. Однажды они чуть не подрались, начав несерьёзно бороться. Вот так секунду назад тихо-мирно тянули пяточку за носочек, повторяя за тренером, а затем слово за слово, и вот уже они клубком по залу катаются. И хоть за этим и было забавно наблюдать со стороны, публика в лице хворых и болезных выпала в осадок. Конечно, ведь такой контраст с тем, как те вели себя по отдельности… Часть часов по ЛФК была индивидуальной ввиду различия проблем со здоровьем. Так вот изумительное дело, Горшок без Князя был сама скромность и незаметность. Андрей без Мишки тоже старался не отсвечивать, но вместе с этими двумя творилось… нечто. Агата, которая, зайдя за Андреем, впервые застала это зрелище не для слабонервных, невообразимо старалась сохранить серьёзное выражение на лице. Что-то ей подсказывало, что эта сцена повторится и не раз. Заведующая всем этим кружком гимнастов, среди которых господа музыканты были ещё и относительно молодыми, подошла к застывшей Нигровской и тихонько спросила: — Ваши? А что ещё делать Агате? От второго великовозрастного детя отказываться? Раз уж пришла… — Мои, — и забрала этих товарищей, решительно взяв под белы рученьки и потащив по коридору скрюченных мужичков. Больно? Да. А что хотели? Могло быть ещё больнее. — Ну и? Как успехи? — спросила она, обращаясь к обоим. Помимо их состояния, её последнее время, как понемногу окончательно отступила тревога за жизнь; интересовало и то, что они надумали делать дальше. Накал временами виделся, но как-то отходил на другой план, потому что приоритеты поменялись. А что будет дальше? Агата просила Андрея серьёзно подумать о том и решить. Конечно, лично она хотела, чтобы всё вернулось на свои места, когда те решали свои проблемы поговорив, но… Она-то в жизни Князя появилась, когда с Михой у него всё начало давать трещину, потому отчасти он тогда за неё и зацепился. Осознавать это было немного неприятно, но на правду не пеняют. Ревность изначально была лишена всякого смысла. У неё и без того обеспечено определенное место в жизни Андрея, такие отношения её устраивали. Не устраивало другое… А именно то, что творилось у её мужа на душе. Причем задолго до подполья. Тот умело скрывал чувства, но она видела, что без Горшка тому плохо. То, как он вгрызся в свои проекты, работая и днём, и ночью, лишь бы отвлечься, было показательно. То, как он порой срывался, психуя, якобы на проигрыш в игре, тоже. А сейчас один больной ублюдок и вовсе повскрывал все нарывы, прибавив кучу психологических проблем. С Мишкой же Андрей выглядел так, словно забывал о них. С Мишей ему было заметно спокойно. Конечно, пока тот не подкрадывался, ха! И всё-таки, упаси её ктулху, вынуждать Князя возвращаться туда, откуда его вытесняли, душили… Если так дела обстоят, то сама не даст. Как-нибудь сами справятся. Но Миша, несколько удивив её, вполне уверенно сказал: — Всё отлично, ё-моё, проблемы решаемы. Всё за*бись. А ты как щитаешь, Андрюх? — они встали в коридоре около окошка, наблюдая за редкими, не достигающими земли снежинками. Князь с трудом вынырнул из своих мыслей и переспросил. Миха повторил, пытливо всматриваясь в загруженное лицо. Скачки настроения, а что нынче поделать? Результаты от психотерапии не сразу видны. Это ломать только быстро. — Решаемы, — наконец, согласился тот. И вроде речь шла за здоровье, а прозвучало по-другому, с иным подтекстом. И все трое собравшихся это понимали, но не стали проговаривать вслух. Всё идёт своим чередом, как и условились. Агата лишь сделала за спиной Князя многозначительный жест по обращению к Горшку типа: «смотри у меня» и тихонько отошла в сторонку. Вообще-то всего лишь за кофе. Но ей не хотелось нарушать момент, когда Миха с Андреем, многозначительно переглянувшись, как всегда, впрочем-то, продолжили беседу на ином уровне, нежели это было понятно для обыкновенного человеческого уха.***
Я весь в свету, доступен всем глазам, Я приступил к привычной процедуре: Я к микрофону встал, как к образам… Нет-нет, сегодня — точно к амбразуре! И микрофону я не по нутру — Да, голос мой любому опостылет. Уверен, если где-то я совру — Он ложь мою безжалостно усилит. Бьют лучи от рампы мне под рёбра, Лупят фонари в лицо недобро, И слепят с боков прожектора, И — жара!.. Жара! Он, бестия, потоньше острия — Слух безотказен, слышит фальшь до йоты, Ему плевать, что не в ударе я, Но — пусть! — я честно выпеваю ноты! Сегодня я особенно хриплю, Но изменить тональность не рискую, Ведь если я душою покривлю — Он ни за что не выправит кривую. Бьют лучи от рампы мне под рёбра, Лупят фонари в лицо недобро, И слепят с боков прожектора, И — жара!.. Жара! На шее гибкой этот микрофон Своей змеиной головою вертит, Лишь только замолчу — ужалит он: Я должен петь до одури, до смерти! Не шевелись, не двигайся, не смей! Я видел жало — ты змея, я знаю! А я сегодня заклинатель змей: Я не пою, а кобру заклинаю! Бьют лучи от рампы мне под рёбра, Лупят фонари в лицо недобро, И слепят с боков прожектора, И — жара!.. Жара! Прожорлив он, и с жадностью птенца Он изо рта выхватывает звуки, Он в лоб мне влепит девять грамм свинца. Рук не поднять — гитара вяжет руки! Опять! Не будет этому конца! Что есть мой микрофон — кто мне ответит? Теперь он — как лампада у лица, Но я не свят, и микрофон не светит. Бьют лучи от рампы мне под рёбра, Светят фонари в лицо недобро, И слепят с боков прожектора, И — жара!.. Жара! Мелодии мои попроще гамм, Но лишь сбиваюсь с искреннего тона — Мне сразу больно хлещет по щекам Недвижимая тень от микрофона. Я освещён, доступен всем глазам. Чего мне ждать? Затишья или бури? Я к микрофону встал, как к образам… Нет-нет, сегодня точно — к амбразуре!
20 июля 2013 года Горшок, поющий песни из сольника Князя, который некогда сам же и обосрал? Фейк? Выдумка? Донесли злые языки?.. А может быть… реальность?! Да Князь бы и сам не поверил, если бы ему об этом сказали. Может быть, даже если бы показали, тоже не поверил, потому что звучит еще менее реалистично, чем, их история про старика Алонса. Ну право… За эти годы много чего приключилось. Если в кратце рассказать, то физически Андрей восстановился быстро. Даже на курсы самбо немного походил, правда, в спецмедгруппу, но… Возможность в случае чего, как следует прописать в рыло, он оттачивал постоянно. Психически Агата, по-прежнему, вздыхала и никак не комментировала шокер под подушкой. А все близкие давно уяснили, что подкрадываться к нему со спины чревато самое малое ударом в челюсть, а то и разрядом. Сложнее всего к тому было привыкнуть Горшку, но и он справился. Князь прокачал свой скилл невидимости до совершенства. Фокус с побегами от фанатов давался ему всё лучше. Обниматься и раздавать автографы толпе непонятных людей его не могли заставить никакие силы, тем более денег. Это было выше его. Тут уж любая терапия разбивалась о природные качества, помноженные многократно на пережитое. На интервью он соглашался теперь редко, большую их часть держать себя в руках ему удавалось, но один раз он всё-таки сорвался и прописал особенно наглому журналюге в глаз. Дело удалось замять, потому что да — Княже — псих, у него и справка, чёрт возьми, имеется! Ибо нехер было его спрашивать: не кажется ли ему, что Музыкант оказал им с Горшком большую услугу? Не, подарочки — не отдарочки, ё-моё, но… Правда, чаще всего за место него на прессу срывался Мишка. Те уже, кажется, начинали его побаиваться. Перед вью, получив задание от редакции, тянули короткую спичку. Ну потому что вопросы были однотипные, заезженные до одури, но оттого не менее болезненные. Масла в огонь подливало то, что за время их реабилитации в обеих группах творилось без фронтменов дикое. Ну иначе Князь не брался это описать. Ладно, Король и Шут — счета в больничке да и семьи чем-то кормить надо было. Ренник активно гастролировал, не гнушаясь объявлять и сбор на лечение Горшка и Князя, причем о последнем его как бы совсем не просили. Ладно, Лёха, что желая поддержать брата стал включать в репертуар их песни, без какого-то не было спросу… Но Димка-то Ришко куда?! Сказать, что Андрей ох*ел от подобного поворота дел, значит, ничего не сказать. Тоже, бл*дь, Лжедмитрий нашёлся! Вахтанг ему происходящее объяснил так, что группа простаивала, народу нужны деньги, тебе тоже, вот он и дал обратившемуся к ними Касперу зелёный свет. Нет, Князь не злился. Только недоумевал, кого хрена… Смотрел записи, где Димку едва ли не плющило от восторга, и гадал, где же он ошибся в человеке. С Каспером они поговорили ещё в больничке. Хорошо так. Расстались почти полюбовно. Всё-таки, как следует раскинув мозгами, Андрей мог понять. Если есть амбиции и возможности, надо идти делать своё. Кажется, тоже Мишка сказал и Леонтьеву, тоже вдоволь насмотревшись на концертные записи. Так, и вышло, что, получив возможность, заценить, как будет без них, оба остались у разбитого корыта. Впрочем, то им пока особо и не было нужно. Здоровье всё равно не позволяло скакать на сцене. От Короля и Шут отпочковался Северный Флот, которому было дано разрешение на три года исполнить старые песни с обязательными авторскими отчислениями. Каспер тоже намутил свой проект, только в тот старые музыканты Князя не пошли. И не музыканты тоже. Вахтанг имел несколько проектов, поэтому жить ему было на что. Андрей занялся всерьез рисовками клипов и загрузил Агату изданием сборников стихов, картинок и прочего… Пока вокруг поднялся такой движ этим грех было не воспользоваться. Нашёл дела в разгребании собственных диких архивов он и для Егорыча, потому что друзьями не разбрасываются. Димке тоже пришлось на время забросить бас и переквалифицироваться в личного помощника. Впрочем, тут Андрей совершенно не настаивал, сам захотел. Так и сидели втроём, а иногда и вчетвером, когда Миха в гости приезжал… Смотрели пожелтевшие от времени тетрадки и ржали, как кони. Потом, когда у обоих от жопы немного отлегло, стали понемногу думать о совместном альбоме. Год-то прошёл… Промелькнул, потонув за капельницами, километрами снятых ЭКГ, купленных браслетов здоровья, личных тренеров и прочего… По большей части долгих разговоров. Вроде как даже концепт, музло и тексты накидали. Директор, басист и звукарь у них были. На гитариста, скрипача и барабанщика устраивали долгий конкурс, где Горшок вдоволь поизгалялся над кандидатами, в тайне сожалея о молчаливом Поре и верном Яшке. Но людей нашли. Благодаря вновь появившейся в коллективе даме, даже чем-то состав стал похож на «золотой». Правда, второй гитарист вскоре начал вызывать у Мишки легкие приступы ревности. Но так как к игре его он придраться не мог да и сам же выбрал Альбертика, то приходилось уживаться. Король и Шут постепенно вернулись на большую сцену. Правда, гастрольный график был редким, словно им обоим было крепко за шестьдесят и они берегли силы, как Кипелов. Но зато собирали полные залы на больших площадках, где в райдере отдельно было прописано требование к дежурившим скорым — убедиться, что электростимулятор исправен. Это, конечно, было и так понятно, но мало ли… Помимо того, организаторам приходилось немало побегать по местным рынкам, доставая десять сортов помидор. Что поделать, калий, черт подери! Возвращаясь же к сегодняшнему концерту в Юбилейном, то Князь Мишку совсем за язык не тянул и не заставлял. Тот сам такое желание изъявил, ну а он, кто такой, чтоб сопротивляться?! А в целом… Сказать по правде, все мы не в своем уме. Отбросим все невозможное, и останется правда, да, мистер Холмс? Поэтому, если отбросить всё, о чем Андрей и помыслить не мог, то вот она, звезда пленительного счастья… Сияет и орет во всю мощь пересаженных легких: «Мгновения мне хватит вполне!». Звезда дрыгалась и скакала по сцене. Пела с упоением об одном дошедшем до адресата письме… Правда, из одного неважная такая Луиза, а из второго Дракула, но суть-то она, как всегда сокрыта где-то в глубине строчек… Песня о том, чтоб быть снова вместе и не расставаться, хоть и облик поменялся и лик при луне застыл… Но ведь не это ж главное, а?! Мишка был самозабвенно счастлив, неприметный браслетик на руке, уже вовсю пищал, но его было не слышно в грохоте музыки. Горшок скакал, словно в самом деле стал бессмертным вампиром, и чхал теперь на всё с высокой колокольни. Даром, что метеоритного хвоста не виделось. Князь подпевал на припеве, но дальше не лез. Пусть корячится Мишаня. Вообще у Андрея положение привилегированное. Условия пару лет назад он поставил? Поставил. Миха выполнил?.. Поглядев в его сторону, Князь довольно улыбнулся. По всем фронтам, умница. А новые ставить никто не запрещал. Посему, на одной из репетиций, после того, как его вновь попытались поддеть за живое проклятущие журналисты: «Мол-де, неужели простили такие измывательства над альбомом?» — Андрей ну просто в шутку спросил: — Слабо? — Спорим? — хитро и азартно сверкнули глаза Михи. — На что? — подался навстречу Князь. — На… Я спою Письмо? Уделал, ё-моё?! — Я тебя за язык не тянул. Ребят, слыхали? — ребята слыхали и ухмылялись, наблюдая за тем, что там ло там лидеры снова отчебучат. — Разбейте, — потребовал Андрей, протянув сцепленные с Мишкой ладони. Ну а теперь клиническая картина такова. Тринадцатый год, жара, июль, концерт Короля и Шута. И Горшок, вышедший на сцену с Письмом. Надо было Меригуана на кон ставить, ибо ему это, ну очень к лицу было бы; но это уж как-нибудь в следующий раз. А пока прошло два года, отвоеванных у смерти. Миха продержался. И на припеве вступил Князь, закидывая руку на чужие плечи, как раз тогда, как оба самозабвенно завывали: «Примчаться готов!» И в самом деле готов… Что первый, что второй. По первому зову.