Просперити

Юнги побаивается зайти во двор через главные ворота, поэтому он делает круг и попадает домой через задний двор. Подозрительная тишина наводит его на плохие мысли: обычно на вилле так напряжённо спокойно, когда глава семьи дома, и если шестое чувство Юнги его не обманывает, так оно и есть. Он не может лгать самому себе, что неприлично долго задержался в гостях у Тэхёна — Мисо точно будет вне себя от злости. Даже не переодевшись, он осторожно заглядывает на кухню, где ещё утром яблоку негде было упасть — сейчас же совершенно обычная обстановка. Тройка поваров хлопочут у плиты, а прислуга занимается протиранием праздничного сервиза. Мать, заметив Юнги, оставляет полотенце на красивой фарфоровой тарелке и подходит к сыну, взволнованно рассматривая испорченные брюки. — Что с тобой приключилось? — она делает попытку стряхнуть грязь с колен, но вовремя вспоминает, что не имеет права пачкать недавно вымытый пол. Её рука застывает в воздухе, и, поджав в странной эмоции губы, она выпрямляется. — Это мелочи… упал с велосипеда, — отвечает Юнги и проходит мимо матери. — Стой, куда ты! — Мне нужно отдать платье и чек Мисо. — Ты что, тебе нельзя появляться в передней, — тянет за шиворот брюнета женщина, передавая чехол с роскошным нарядом служанке, чтобы та отнесла госпоже, — гость уже прибыл. Они сидят в гостиной. — Уже? — удивляется Юнги, сверившись с часами на стене. — Только половина третьего. Ему так не терпится взять Мисо в жены? — Это не наше дело, — Тэян берет в охапку спелую черешню и перекладывает в сервиз, туда же гроздья с белым виноградом, ягоды которого размером с грецкий орех, а также румяные яблоки и бананы. Юнги тянется за одной черешней в тазике, за что получает легонький шлепок, но своего добивается. — Я, кстати, виделся сегодня с Тэхёном. Помнишь его? — медленно покусывая во рту фрукт, садится на свободный стул рядом с дверью в сад парень. Тэян заканчивает с вазой, сразу приступая к лимонаду. — Твой школьный приятель? Как у него дела? — улыбается мать и отворачивается, когда к ней подходит единственный слуга в доме не корейской национальности. Мужчина спрашивает по-английски можно ли выносить посуду, и Тэян ему кивает. — Да, он стал артистом. Выступает с джазом в дорогом ресторане. — Я рада за него, — искренне щебечет женщина, и Юнги устает ходить вокруг до около, заявляет: — Он предложил мне работу. Завтра я иду на собеседование. — Работу? — застывает с подносом в руках Тэян, недоверчиво нахмурившись. Она не была против того, чтобы Юнги зарабатывал, но также она понимала, что семья может не одобрить его порыв. Это приведет к скандалу, которого она всеми силами пытается всегда избежать. — И что же это? — Смена ночная, в том же дорогом ресторане, так что я не буду один, не волнуйся, — пылко отвечает Юнги, решительно намереваясь убедить мать дать согласие. — Я буду простым официантом. — Даже не знаю, — опускает поднос на тумбочку Тэян, морщины на её лице углубляются из-за терзающих сомнений. Она держит губы сжатыми, а тонкие брови — собранными у переносицы. Так выглядит человек, не готовый идти на компромисс. Но Юнги хорошо знает свою маму. Она может казаться упрямой, но все её действия несут за собой не что иное, как заботу. Она хочет поступить как лучше. Брюнет обнимает маму со спины и опускает подбородок на осунувшиеся плечи. — Мамочка, ты только подумай, я ведь о многом не прошу. Днем буду помогать по дому, а ночью зарабатывать нам деньги. Наши собственные сбережения, представляешь? Я накоплю, и мы переедем. Начнём жить сами. Да, без этой роскоши, которая вовсе не наша, зато свободные. Пожалуйста, поддержи меня, — Юнги целует худую ручку матери, гладит её, рассматривая фиолетовые вены, и улыбается так сладко, что Тэян смягчается, верит обещаниям единственного, кто её любит. Юнги по взгляду понимает, что победил, и довольно хлопает в ладоши, а Тэян дёргает его за щеку, воодушевленная возможными переменами. Она тоже чувствует себя птицей в золотой клетке и по ночам часто корит себя, что понадеялась на родственников мужа, которые её презирают. Но больше всего она ненавидит себя за то, что и Юнги приходится терпеть плохое отношение. Она воспитала его хорошим мальчиком: парень никогда не выказывает неуважение к старшим, как бы они жестоко себя ни вели. Стрелки бьют три часа, а солнце продолжает окрашивать в золото весь двор. Ужин решают подать к шести, а пока джентльмены обсуждают бизнес, заперевшись в кабинете главы Мин. Тэян просит сына посидеть в своей комнате, потому что господин Мин решает провести экскурсию для гостя по всему периметру. Он кичится своим гаражом с автомобилями разной марки, многие из которых он привез из-за океана. Затем они гуляют по саду с лабиринтом из кустов белых роз, коих Юнги терпеть не может. По сравнению с другими, у семьи Мин небольшая, по меркам аристократии, резиденция. Двадцать пять акров. Тем не менее, будто желая нагнать американских богачей, господин Мин установил у себя во дворе все, что может позволить себе миллионер: экзотических птиц, вроде павлинов, для которых отведена своя зона. Беседка с редкими цветами, бассейн и поле для крокета. Дом же много раз реконструировали под моду. Добавляли больше помпезности, золота и мрамора. Огромные хрустальные люстры, словно расцветшие бутоны цветов, картины известных художников — к неудаче господина Мина, большинство копии — и антикварные вазы. Наконец-то жара спала, солнце мелькает сквозь листву деревьев, поют птицы, и Юнги даже благодарен этому неизвестному жениху за свой прием, иначе сейчас бы ему пришлось работать. Ещё ему повезло в том, что работу за него доделали, а Мисо не закатила истерику с платьем. Всё шло отлично. Убедившись, что все члены семьи собрались в гостиной, Юнги, переодевшись в чистые брюки и бежевую кофту с короткими рукавами, выходит из домика, где ютятся слуги, на улицу, вдыхая цветочный аромат. Он всюду ищет садовника и, когда замечает его под яблоней, опустив виновато голову, направляется к нему. — Мистер Андерсон, надеюсь, вы не в обиде на меня за ваш велосипед? Обещаю, я куплю вам новую цепь и оплачу ремонт. Старик, потный и уставший, поднимается с травы и легонько смеется. Его пышные седые усы дернулись от улыбки. — Брось, всякое бывает. — Я все-таки настаиваю! — протягивает ладонь Юнги, и старик, не желая спорить, пожимает её. Проголодавшись, брюнет идет на запах аппетитной еды и подзывает мать, прося отложить ему чего-нибудь. Тэян смотрит на него с предупреждением. — Если поймают, нам обоим не поздоровится. — Ну хоть кусочек ветчины. — Я сделаю тебе сэндвич, — обещает Тэян и просит подождать. Вернувшись, она говорит: — Этот джентльмен такой приятный человек. По манерам сразу видно, что воспитанный. А какой симпатичный! — Мам, мне-то что? Я есть хочу. Но Тэян его словно не слышит. — Он говорит только на английском… интересно, почему? На вид вроде кореец. Наша Мисо сидит и глаза вверх не поднимает. Никогда не видела, чтобы она так долго держала рот закрытым, — хихикает женщина, тут Юнги её поддерживает, ведь Мисо переговорит любого — кокетка-хохотушка, — что может быть хуже? Покачав головой, парень покидает помещение, чтобы понаблюдать за закатом. Со стороны обеденного зала доносятся смех и шум столовых приборов. Гигантская хрустальная люстра видна даже через массивные бордовые шторы. Юнги прячет руки в карманы и слышит голос старика-садовника: — Сынок, можешь принести мне секатор? Похоже, я оставил его у крана. Не отказывая в помощи, Юнги без задней мысли направляется к правому крылу виллы, где в кругу клумб пестрых ромашек стоит каменный умывальник для сада. Здесь лежат инструменты, шланги и необходимый старику секатор. Юнги хватает его, но останавливается, услышав странный щелчок, как если бы кто-то перезарядил пистолет. Парень с интересом поворачивает голову в сторону звука и застает на веранде первого этажа человека, уже ему знакомого. Он, держа меж зубами сигарету, подносит к ней бензиновую зажигалку и закуривает. Мужчина, который его чуть было не сбил, а затем имел наглость поучать, одет в дорогой итальянский костюм из черной атласной ткани. Белая рубашка, поверх неё жилет на пуговицах, подчеркивающий крепкое спортивное телосложение. Широкие плечи и спина держались уверенно: его осанка говорила сама за себя — аристократы, к тому же баснословно богатые, стоят именно так. Гордо, самоуверенно и в то же время расслабленно. У Юнги сама по себе открывается челюсть. Он застигнут врасплох появлением этого джентльмена во дворе его дома. Мужчина же словно ничуть не удивлён этой встречей. Он только пускает густой дым в воздух и прищуривается, спрятав одну руку в карман штанов. — Сейчас муха залетит, — сигаретой указывает на брюнета мужчина, спускаясь по лестнице вниз. Юнги не хочет, чтобы он спускался и тем самым сокращал дистанцию между ними, потому что, будучи сообразительным, парень понимает, что этот человек — и есть долгожданный гость. Если кто-нибудь заметит его разговаривающим с человеком такого статуса, тогда прощай Америка! — Почему ты не за столом? — Скретч, корейское имя которому Чонгук, проходится взглядом по невысокой фигурке и на миг застывает на секаторе в чужой руке. Юнги интуитивно прячет эту руку за свою спину. — Я… — не может подобрать слов парень, потому что не хочется отвечать, что ему не положено. — Я не голоден. Чонгук не сдерживает смешок. — Разве это не считается дурным тоном? — это был риторический вопрос, обращенный в никуда. — Как твоя нога? Юнги немного обескуражен чужой наблюдательностью и демонстративно топает. — Не сломана, как видите. — Ты, значит, Мин? — А по мне не видно? — намекая на свою азиатскую внешность, изгибает одну бровь брюнет, опасливо оглядываясь. Ему лучше закончить этот бессмысленный диалог и вернуться на свою территорию, только, судя по всему, у Чонгука на сей счет другие планы. — Слушайте, я должен идти. — И оставить гостя одного? Это уже второе проявление дурного тона. Ты точно Мин? — Что за напыщенный болван, — по-корейски фыркает Юнги, закатив глаза. Скретч, услышав незнакомую ему речь, в приятном удивлении улыбается и бросает окурок от сигареты на землю, отчего Юнги неодобрительно хмурится. Он поднимает окурок и держит его в руке, чтобы позже выбросить. — Что ты только что сказал? — наклоняет голову Чонгук, который странным выходкам мальчишки поражается больше, чем следовало бы. — Вы не знаете корейский? — Зачем он мне сдался, — пожимает плечами Джей Кей, не собираясь развивать эту тему. — И все-таки, что ты сказал? Полагаю, ничего хорошего? — Непереводимый корейский фольклор, — Юнги делает шаг, собираясь отнести секатор садовнику, как на голову выше Чонгук оказывается прямо перед ним, став непреодолимой стеной. Его грудь дутая, крепкая, он точно проводит свободное время за тренировками и каким-нибудь видом спорта. Чем обычно занимаются богатеи? Конной ездой, гольфом и, для разнообразия, футболом. — Ты не похож на свою сестру, Мисо. Она ведь твоя сестра? Вы вроде бы одногодки, — изучающе мажет взглядом по парнишке мужчина, — она учтивая и скромная, — услышав это, Юнги прыскает в смешке, не понимая, чем смотрел Скретч, раз уж счел кузину столь скромной девицей. — Уверен, вы будете отличной парой. Совет вам да любовь! — отсалютовав, брюнет отодвигается, и улыбка сходит с его лица, румянец сменяется на мертвецкую бледность. Он врастает в землю, испуганно и злостно глядя куда-то вперед. Чонгук видит эту переменчивость настроения, от того выпускает морщинки меж переносицей из-за недоумения. Он оборачивается за спину и застает на веранде господина Мина — низкого старика с коротко подстриженными седыми волосами и французскими усиками. Его упитанный живот спрятан под смокингом, сшитом у лучшего корейского модельера. Он держит папиросу двумя пальцами, на которых сверкают перстни с синими камнями, и смотрит только на Юнги, чувствующего себя муравьем под стаканом. — Ты что здесь делаешь? — небрежно и яростно звучит низкий прокуренный голос деда. Нет, только не это. Пусть он молчит, пусть хоть один раз отнесется к Юнги с пониманием и не станет закапывать его перед посторонним человеком. Впрочем, Мины обожают лишний раз напомнить Тэян с Юнги, кто они и где их место. Солнце садится за холмы, опускаются сумерки, и на их фоне грозный вид главы семейства выглядит дьявольски пугающе. Чонгук не понимает вопроса и ещё больше не понимает интонации господина. Он приходит к выводу, что мальчишка в чем-то провинился, возможно, пропил машину или проиграл круглую сумму в казино, вот старший и беснуется. — Я… — во рту Юнги ужасно сухо, он еле двигает языком и считает удары сердца, не зная чем оправдать себя. — Тебе кто разрешил появляться в передней? Ты что, щенок, забыл свое место? — Джихо, глава Мин, нарочно говорит по-английски, чтобы Чонгук всё понимал. — Простите, — учтиво кланяется Юнги, глотая свою гордость и покрываясь липким потом унижения. Его кулаки сжимаются в ненависти, и окурок, который он поднял, превращается в ничто. Каким же червяком он себя чувствует. Как же мерзко на душе. Он не смеет взглянуть Скретчу в глаза, хотя тот решительно испепеляет его двумя, как бы задавая очевидные вопросы. Юнги перед ним строил из себя гордого льва, а сейчас его, точно подворотного пса, прогоняют прочь. Унизительно! — С тобой и твоей матерью я позже разберусь, — чеканит Джихо, сунув в зубы папиросу. — Мистер Скретч, он доставал вас? — Всё в порядке, господин Мин. Я просто спросил, где здесь уборная, — со смешанными эмоциями отвечает Чонгук, все ещё поглядывая на опущенную голову парнишки. — Я попрошу, чтобы вас проводили, — рукой приглашает в дом Джихо и заодно уже на корейском кидает Юнги: — вечером в моем кабинете. Джей Кей не понимает сказанного, однако по реакции парня очевидно то, что ему вынесли страшный приговор, иначе бы Юнги не дышал так часто и в его глазах не клубился бы страх. Но эти страдания длятся всего мгновение, затем он снова кланяется и идет вдоль виллы, углубляясь в сад. Чонгук поднимается по лестнице на веранду, проходя в двери. — Это ваш внук? — интересуется он, щелкая медной крышкой зажигалки. Господин Мин, будто минутой ранее не походил на разъяренного зверя, хихикает. — Он мне не внук. Он служит моей семье. Скретч задумчиво облизывает губу, не понимая, кто именно ему врет, потому что ему ясно дали понять, что мальчишка Мин. Неужели его обманули? — Выходит, он не носит вашу фамилию? Джихо раздражают расспросы о Юнги, но он вежливо отвечает на каждый, не желая обидеть гостя. — Носит, но нам он дальний родственник. Они с матерью бежали из Кореи, мы их приютили. — Как благородно с вашей стороны, — иронично замечает Чонгук, садясь за стол, за которым Мисо успевает заскучать. *** Машина Скретча отбывает к десяти часам. Ворота за ним закрываются, а слуги принимаются убирать со стола. Тэян, держа подол платья руками, быстро мчится в комнату к Юнги. Она, подобно торнадо, срывает двери и, схватив угрюмого сына за плечи, трясет. — Юнги, что ты натворил? Почему господин Мин зовёт тебя к себе?! — на глазах матери собираются бусины слез. Ни для кого не секрет: если старший вызывает кого-то в свой кабинет, значит, того несчастного ждёт суровое наказание. Чаще всего это удары палками, иногда — ремнем. Юнги вытирает слёзы с лица Тэян, качает головой и просит успокоиться. — Как я могу быть спокойна?! Юнги, прошу, умоляй его, проси прощения, целуй его руки, но не допускай, чтобы он побил тебя! — Я не сделал ничего плохого, чтобы так унижаться перед ним. Пусть изобьет, — упрямо отвечает парень и встает с пола. Тэян, всхлипывая, провожает сына мокрыми глазами и тянет себя за волосы, причитая на их несчастную долю. Юнги держит спину ровно, достойно проходит мимо слуг, которые ему сопереживают, но молчат, занимаясь уборкой. В этом огромном доме, где из господ живут Джихо, его первенец со своей женой и дочерью Мисо, Юнги некого назвать семьей. Он никогда не почувствует себя дома. Не сядет за обеденный стол и не встретит со всеми гостей. Он чужак. Остановившись перед темной деревянной дверью, он хватается за круглую ручку и не дёргает на себя. Ему даже стучаться не хочется, но он это делает, чтобы не разозлить Джихо больше. — Входи, — дед стоит боком, глядя в большое окно, за которым светят фонарные столбы. Юнги без слов проходит к столу и опускается на колени, сложив на них руки. Господин Мин усмехается этому действию. Дерзкий мальчишка, сын своего глупого отца, который сперва пошел против семьи, взяв в жены простолюдинку, следом — против власти, за что и был расстрелян. Джихо достаёт из ушек штанов кожаный коричневый ремень и складывает пополам. — Скажи спасибо, что ты здесь один. Я пожалел твою мать. В конце концов, её вина лишь в том, каким ты вырос, но в твоей тупости она не виновата, — скалится господин Мин прежде, чем замахнуться и нанести свой первый удар. *** Джей Кей стоит в гардеробной комнате у огромного зеркала, с рамами из орешника, окрашенного в слоновую кость. По бокам внушающая резьба в виде раскрытых тюльпанов. Он разглядывает себя, пока женщины берут мерки для нового костюма. Он разводит руки в стороны, позволяет тем обтянуть свою грудь сантиметром и щелкает пальцем прислуге. Американец лет сорока молча разливает виски в бокал и на подносе отдает господину. — Всегда завидовал твоему гардеробу, — посвистывает за спиной Чонгука человек, появившийся в дверях. Он обхватывает глазами верхний этаж с открытыми полками и вешалками, на которых висят десятки костюмов разных цветов и тканей, стилей и ко всему прочему украшений. Чонгук через зеркало приветствует гостя и отсылает портных, залпом проглотив виски. Мужчины выходят на свежий воздух, занимая плетеные кресла рядом с бассейном. Чонгук сразу требует принести напитки и закуски. Ветер теплый, но на небе кучкуются тучи, которые подступают к городу с моря. — Как прошел ужин у Минов? — Бывало и хуже, — зажигает сигарету, защищая её рукой от ветра, Джей Кей и смотрит на дядю с прищуром, — задницу мне лизали достойно. — Я говорил тебе, у него на тебя грандиозные планы, — смеется Майкл, стройный солидный американец, с гладко уложенными назад каштановыми волосами. — Этот старик возомнил себя корейским императором Коджоном? Прислуга оставляет на столе дорогую бутылку коньяка, бокалы и нарезанный лимон с креветками. — Он обычный идиот, — заключает без энтузиазма Чонгук, глядя на двор, пока Майкл бросает кусочки льда в свой бокал с коньяком. — Ты меня подставил, дядя. — Я? Да разве я мог? — хохочет старший Скретч, отпивая глоток янтарного. — Я сделал тебе одолжение. Надо держать друзей рядом, а врагов ещё ближе. Этот Мин Джихо все больше привлекает внимание местных шишек. — А моё имя обеспечит ему авторитет и неприкосновенность, — подхватывает Чонгук, покусывая заусенец большого пальца. — Именно так он и считает, — кивает Майкл, расстегнув две верхние пуговицы своей рубашки, — завидую шлюхам, которые ходят в коротеньких платьях и не давятся от духоты. Я сейчас расплавлюсь. — До меня дошли разговоры, что на юго-западе города открылся новый завод. Мои клиенты временами заскакивают туда. — Не волнуйся об этом, я уже послал наших людей выяснить, что там происходит. Джихо не мог продвинуться так далеко. Его никто в счет не берет. Представь себе, какой-то желтолицый ублюдок, который приехал сюда лет тридцать назад, пытается объединиться с местными. Ни один уважающий себя американский бизнесмен не станет вести дела с непрошеными, когда вокруг столько громких имен. Чонгук едко усмехается над словом «бизнесмен», потому что в данном случае оно трактует совсем другое, что должно по обыкновению трактовать. Брюнет перекидывает ногу на ногу и подбрасывает брови ко лбу, решив поспорить с дядей. — Ну не скажи, в Британии не брезгуют работать с цыганами. Майкл смеется, сев поудобнее и положив руки на свои колени, наблюдает, как в алкоголе тает лед. — Потому что у цыган стальные яйца и они везде чувствуют себя как дома. — Как бы то ни было, Майкл, — цокает устало Чонгук, бросив сигарету в пепельницу, — мне мерзко даже притворяться будущим зятем этого ублюдка. Пустить бы пулю ему в лоб, и все на этом. — Потерпи, пока не узнаем, с кем он связан, что его имя у каждого второго на языке. Тем более внучка его, говорят, чертовски горяча. — Сидела как селедка весь вечер, — отмахивается Чонгук. — Обычно, мой дорогой племянник, именно на вид порядочные дамы в постели лучше любой элитной потаскухи. Скретч закрывает тему, не имея настроения вспоминать ужин, после которого у него всю ночь раскалывалась голова. Чонгук встает с кресла и спускается к бассейну, смотря на опавшие в воду листья. Начало июня, а некоторые из них уже пожелтевшие. Чонгук не любит осень, и любая вещь, которая связана так или иначе с этим временем года, его выводит из себя. Ещё он по натуре своей весьма честолюбив: малейшая грязь, непорядок или хотя бы соринка вынуждает его рычать в ярости. Поэтому он подзывает слуг и требует немедленно убрать все листья с бассейна и сменить воду. — Я должен выехать за город в эти выходные. Принять товар, — отрешенно рассказывает о своих планах Джей Кей, который доверяет абсолютно все своему дяде. Майкл — единственный человек, заполучивший его доверие, и притом не просто так — он единственный, кто у него остался. — Я тебя понял. Прослежу, чтобы полиция тебя не беспокоила, — поправляет рукава рубашки мужчина и, опустив со звоном бокал на стеклянный столик, подрывается с места. — Увидимся, — хлопает по спине племянника Майкл, покидая великолепную виллу с райскими землями. *** — Ты еле двигаешься, лучше не ходи сегодня на работу, — с жалостью следя, как Юнги переодевает кофту, предлагает Тэян. Юнги, словно одеревенев, аккуратно просовывает голову в отверстие и тянет ткань вниз, то же самое повторяя с руками. Спина после вчерашних побоев исполосована, но парень не придает этой боли никакого значения. Наверное, это цена за жизнь, к которой он уверенно стремится. — Сегодня мой первый день и собеседование, я не могу не пойти. — Но тебе больно!.. — Я в полном порядке, и до вечера мне точно полегчает, — целует мать в щеку Юнги и отсылает из комнаты, заверяя, что ничего страшного не произошло. Тэян нехотя уходит в дом, а Юнги, оставшись наедине со своими мыслями, кряхтя опускается на кровать и ложится животом вниз, поскольку по-другому спать он не сможет ещё неделю. Тяжелая рука Джихо вперемешку с его ненавистью сделали свое. Юнги готов был позорно зарыдать, ему кажется, что дед именно этого и добивался, замахиваясь сильнее с каждым разом. Но Юнги лишил его удовольствия, он вытерпел, запомнил каждый удар и мысленно считал. Четырнадцать раз. Он его ударил четырнадцать раз. Усталость наваливается резко. К счастью, ему разрешили отлежаться и не работать, а садовник, узнав о случившемся, поспешил объясниться перед господином Мином. Если бы он не попросил принести секатор, Юнги в передней бы не появился. Но объяснения ничего не изменили. Поздним вечером, нарядившись в свои самые симпатичные туалеты, Юнги слышит, что к нему стучатся. Он понятия не имеет, кто это может быть, и, на ходу заправляя майку в брюки, открывает дверь. Мисо, воровато оглядываясь, будто за ней гонятся, входит без разрешения в чужую спальню и просит закрыть дверь. Она в странном наряде: в черном длинном плаще с капюшоном, хорошо прячущем голову. Протиснувшись внутрь, девушка хмыкает, пройдясь беглым взглядом по полупустой каморке. — Удивительно, но я раньше здесь не бывала. — Что ты хочешь? — вздыхает Юнги, продолжая приводить себя в достойный вид. Он расчёсывает свои волосы так, что челка становится шторкой, обнажая благородный лоб. Мисо не обижается на слова парня и, показав свое лицо, мило улыбается. — Тетушка сказала, что ты устроился на работу в какой-то богатый ресторан? — Ресторан обычный, просто туда заглядывают богачи, — поправляет кореянку он, странно косясь на яркие тени и губы. Мисо не пожалела блеска на глаза и румян, делающие её щеки больше. Он подозрительно прищуривается, осознавая, к чему ведет девчонка. — Можно я пойду с тобой? — Ты с ума сошла? — округляет глаза Юнги. — Хочешь, чтобы твой дед меня прикончил?! — Пожалуйста, мы ему не скажем. Я так давно не выбиралась в город. Я тоскую по вечеринкам, музыке, танцам! — она мечтательно кружится, как будто своими движениями помогает уговорить брюнета, который точно знает, что рисковать из-за обычных прихотей кузины не станет. Он же не идиот. — Я обещаю, что не принесу тебе проблем. — Нет, Мисо. Я работаю всю ночь, а ты не можешь находиться всю ночь в месте, где собираются в основном мужчины. Те же дамы, что их сопровождают, не являются благородными… — Боишься, что меня зачтут за шлюху? — поднимает одну бровь Мисо, резко перестав улыбаться и приняв серьезный вид. — Моя фамилия Мин. Все знают, кто я такая, и ни один мужчина не посмеет пальцем меня коснуться. Тем более, если мистер Скретч возьмет меня в жены. Упомянутое имя заставляет Юнги закатить глаза. Он застёгивает жилетку на пуговицы и поверх надевает пиджак. — Забудь об этом. Ты остаёшься дома. — Какой же ты бессердечный! — задирает подбородок Мисо, взмахнув от досады рукой. — Я пришла к тебе сама! Чуть ли не умоляю тебя, а ты, мерзкая муха, смеешь мне отказывать! Правильно дедушка сделал, что избил тебя! — кореянка в бешенстве подходит к двери и дёргает на себя, одарив Юнги своим самым злющим взором, чтобы он знал, как она сердита. Покачав головой на очередные гадкие слова, брюнет дожидается девяти часов и, под благословение матери, покидает виллу, добираясь до черно-белого мира в пешую, поскольку велосипед отдали на починку. Юнги дышит ночным бодрящим воздухом, внутри весь кипит от предвкушения и уже представляет, как в скором времени выбирает обои в свою квартиру. В свою. Прежде он не замечал, как сладко на вкус это слово. Ночью копоть и грязь смешиваются с темнотой. Люди, выходя на крыльцо, слушали музыку проигрывателя одного из соседей. Они разрешали себе забыть о столбах пыли и нищете, в которую их загнали заоблачные мечты. Юнги сидит в вагоне один. Поезд трясет. Он оставляет за собой черный дым, доходящий как будто бы до звезд. Ночной Нью-Йорк почти похож на черно-белый мир: ровные дороги пусты, но у обочины то и дело стоят автомобили или кареты с тройкой лошадей. На улице тихо, оттого стук их копыт отдается эхом от окон высоких каменных зданий. Широкие тротуары напротив полны людьми. Это могут быть как и бродяги, сидящие на сломанных ящиках, так и джентльмены в обществе дам. Цепочка людей собирается у входа в кинотеатр. Весёлый смех и запах папиросы становятся символом сегодняшней ночи. Кто-то, кто не имеет денег сходить в бар, собирает народ прямо во дворе. Джаз играет на весь квартал, а на стенах висит американский флаг. Фронтовики, коим повезло вернуться после войны, воодушевленно рассказывают о новой эпохе, которая ждёт Америку. Это будущее со всеми благами, деньгами и работой. У каждого будет всё, о чем только можно пожелать. Люди ему верят и запивают свою веру сидром, потому что, окажись это чем покрепче, патрулирующие офицеры непременно бы задержали их. Юнги подходит к взрослому мужчине с боливаром на голове и спрашивает о таком-то ресторане. Тот, нацепив на глаза очки, рассматривает парнишку с макушки до кончика носа начищенной обуви, словно оценивая, любезно указывает направление. — Благодарю, — отвечает Мин, переходя дорогу и помахав шоферу за машиной, что уступил ему проход. Ресторан, в который его пригласил Тэхен, снаружи выглядел обычным. Высокие темные двери со стеклянными окнами, серый кирпич и разве что цветная вывеска с надписью «Блади Мэри» — кровавая Мэри. Юнги, поправив галстук, входит в помещение, обставленное круглыми столами со свечами. Окна заведения практически скрыты за толстой мишурой светлых тюлей и штор. В ресторане всего парочка посетителей, и от того Юнги удивляется: чем же знаменито это заведение, если тут, в такой-то час, совсем мало народа? Швейцар подходит к вошедшему вместе с кожаной книжкой, оказавшейся меню. Он выглядит с иголочки и похож на француза, либо на того, кто прикидывается им. Юнги кое-как отводит взгляд от высоких колонн греческого типа и фортепиано, на котором чересчур скучно играет музыкант, и переводит взгляд за длинную барную стойку. За ней стоит жилистый бармен, натирающий бокалы. — Я здесь по приглашению Ким Тэхёна, — тихо говорит швейцару Юнги, и тот сразу прячет улыбку. Он пальцем подзывает парня следовать за ним и входит за шторку, ведущую на кухню. Оттуда они проходят коридор, пока не добираются до двери, за которой оказывается лестница вниз. К счастью, по бокам горит свет, и Юнги смотрит под ноги, чтобы не споткнуться. Уже на половине пути он слышит медленную музыку оркестра, щекочущий нос запах алкоголя и многоголосие. Освещение здесь с красным оттенком, как и вычурная мебель с подушками и золотыми подлокотниками. Пространства здесь на удивление больше: хватает на десяток диванов с низкими кофейными столиками, на которых стоят пустые бутылки шампанского и фужеры, два бильярдных стола и даже покерный стол, где собралось больше всего людей. Юнги теряется, не зная, на чем остановиться. В зале стоит сизый дым от сигар и какофония ароматов различных парфюмов. Смешавшись, они забивают ноздри и действуют на голову мигренью. Юнги остаётся у барной стойки, ожидая прихода Тэхёна, что в это время, сверкая точно Полярная звезда, стоит у микрофона на сцене, исполняя легкую песню в жанре блюза. Тот замечает Юнги, однако не выходит из образа, радуя слушателей своим очаровательным бархатным голосом, от которого дамочки без ума. Они без ума ещё и от того, насколько красив Тэхён: его стройное тело обтянуто зеленым костюмом из брюк-клеш и такого же цвета жилета без рукавов; под ним обычная рубашка и полосатый галстук. Волосы парня, вопреки нынешней моде коротко стричься и зализывать челку набок, отросшие под маллет, как и у Юнги, обнажают лоб. Парень тянет последние ноты вверх и под бурные аплодисменты кланяется, принимая комплименты не только от дам, но и джентльменов, хоть немного разбирающихся в музыке. — Ты пришел! Рад тебя видеть, — с широкой улыбкой подходит к парню Тэхён, прося у бармена воду без льда. — Я не знал, что ты умеешь так красиво петь, — искренне восхищается Юнги талантом школьного приятеля, — похоже, ты местная звезда. — Ещё бы, без меня ни один вечер не обходится, — без хвастовства заверяет Ким и подмигивает, опустошив стакан одним заходом. Юнги провожают в кабинет управляющего, где ему объясняют его обязанности. Он внимательно выслушивает, соглашается со всем и остаётся довольным, что смена меняется каждые три дня. Ему выдают форму, которая оказывается ему немного великоватой: черные строгие брюки и рубашка с черной бабочкой. Волосы просят обязательно зализывать, чтобы избежать конфузных ситуаций с едой. Также ему выдают перчатки и просят выйти в смену уже сейчас, дабы попрактиковаться. Пожав руки и подписав бумаги, Юнги выходит в зал с благодарной улыбкой, адресованной Тэхену. — Спасибо, что помог мне устроиться. — Без проблем. Мистер Джонас объяснил тебе некие тонкости? — по прищуру парня Ким понимает, что не объяснил. — Значит, слушай, здесь собираются не абы какие люди. Некоторые из них не обычные бизнесмены или политики. Вот, например, Джек-Джек, — указывает зажженной сигаретой на мужчину с лишним весом Тэхён, — алкоголь, который сейчас все пьют в этом баре, мы получаем благодаря ему. Поэтому ему всегда за счет заведения. — А полиция? — А полиция, даже если захочет, ничего сделать не сможет, — встревает в разговор молоденький бармен, облокотившись локтем на деревянную стойку, — наши покровители одни криминальные шишки. Юнги сворачивает губы в трубочку от удивления. Тэхен в знак подтверждения кивает. — Этим твоя работа и опасна. Чуть что, и к богу, — с каменным лицом комментирует он, не замечая, как у Юнги хмурятся брови. — Зато, если сумеешь расположить их к себе, они на чаевых не скупятся. Здесь деньги считаются мусором, приятель, потому что ими столь часто сорят… — хихикает Тэхён вместе с барменом. — В общем, запомни три правила для выживания. Первое: не хами. Второе: исполняй любую прихоть гостя. Третье: держи рот на замке. Никто не должен знать, кто здесь был и что делал. — Последнее правило намотай на ус особенно, а то, как думаешь, почему нам срочно понадобился новый официант? От языкастых избавляются сразу же, — хлопает по плечу Юнги бармен и отходит, когда за стойку присаживается милая леди. Брюнет прыскает в нервном смешке и поправляет бабочку на воротнике, которая вдруг резко начала давить. — Тебе здесь понравится, — обещает Тэхен и заканчивает курить, возвращаясь на сцену, где музыканты, взявшись за инструменты — контрабас, барабаны и саксофон, — начинают бренчать. На сей раз звучит веселая мелодия, и женщины, схватив своих мужчин, выходят на танцпол. Их коротенькие платья, украшенные как крупными камнями, так и свисающими цепочками, пестрят в свете огней. Красные, желтые, розовые, черные и золотые наряды кружат голову, больше этого голову кружит музыка. Юнги наблюдает за хохотуньями и их партнерами, то и дело успевающих тяпнуть ту или иную красавицу за ягодицы, забывается. Это какой-то другой мир, полный шампанского, танцев и веселья. Юнги даже мысленно не может представить себя на месте одного из этих гостей. Он не любит танцевать, не умеет пить и бросать в потолок кучу денег, потому что у него их нет. Эта разгульная жизнь, похожая на всплеск шампанского, которое в данный момент льётся в бокалы за одним из столов. Блеск ослепляет, и тем, кто ослеплен им, кажется, что музыка никогда не остановится. Деньги будут всегда. Молодость не увянет. А Юнги знает, что у шампанского есть свойство терять пузырьки газа, и вскоре оно становится обычной сладкой водичкой. *** В тысяча километрах от Нью-Йорка, где простираются бескрайние пустоши, а на них фермы или маленькие городишки, идет дождь. Темно-синий форд, шевеля дворниками, останавливается у обочины двухэтажной хижины, которую другие называют таможенным пунктом. Желтый свет от фар раскрашивает капли, падающие в лужи грязи, коих здесь много из-за плохой дороги. За ним тормозят две машины, одна из них грузовая. Шофер открывает зонт и передает его в руки Чонгука, который опускается своими дорогими туфлями прямо в грязь. Он с раздражением разглядывает испачканную подошву и проклинает непогоду за испорченную обувь. — Сэр, груз наверху, — выходит навстречу человек в форме и вежливо приглашает Джея пройти внутрь. Чонгук проходит мимо него фурией и, не вытерев ноги, оказывается в просторном помещении с двумя рабочими столами и полками с документами. Парочка служащих, завидев его, поднимаются с мест в приветствии. Чонгук им жестом разрешает сесть обратно, поднимаясь по скрипучей закругленной лестнице на второй этаж. Здесь сыро и всего две комнаты без дверей. Скретч входит в ту, что ближе всего, и, достав из кармана платок, прикрывает им нос. Его догоняет служащий и парни, приехавшие следом. Серые стены с пятнами плесени, грязные окна, пропускающие внутрь холодный воздух, становятся идеальным пристанищем для его товара. Он в уме насчитывает пять мешков, лежащих по горизонтали рядом друг с другом. — Сколько всего? — смотрит он на потного американца. — Десять. Пять здесь, пять в другой комнате. — Хорошо, все верно, — кивает Скретч и, закурив, требует открыть один из мешков. Его парни дёргают за узелки, развязывая ткань, после чего перед Чонгуком оказывается одетый в рабочую форму мертвый человек. Он посинел, губы черные. Скретч наклоняется ближе и брезгливо кривит ртом. — Какого черта от него так сильно воняет? Я же просил держать тела в холоде. — Это не наша вина, сэр, а ваших курьеров. Когда мы их получили, они уже плохо выглядели. — Часом, не заразные? — сипло звучит голос мужчины, что сидит у трупа. — Вот сам и проверишь, — Чонгук цокает, после чего труп раздевают. На животе виден грубый длинный шов. Парни, засучив рукава, давят ладонями на него и, подняв взгляд на Скретча, кивают. — На месте. — Достаньте весь товар и загрузите в машины, — потушив окурок о стену, бросает его на пол Чонгук, спускаясь под разговоры вниз. Торговлей наркотиками Скретч занимается с 1920 года, когда в банках резко пополнела казна, а люди, приобретая акции, разбогатели. Благодаря товарищеским отношениям с сицилийскими баронами, Чонгуку кокаин достается за смешную цену. Естественно, здесь, в Нью-Йорке, он продает его в десять раз дороже, и все потому, что наркотик слишком хорош. Майкл наладил отношения с местными властями, подкупив каждого, кого смог, но Чонгук, зная, что ветер не может всегда дуть в одну сторону, все равно действует аккуратно. Как хозяева баров продают алкоголь втихую после принятия сухого закона, так и Скретч ведет свой незаконный бизнес осторожно и продуманно. На островах много рабов темнокожих, у которых нет семьи и которым никогда не выбраться из-под сапога итальянцев и испанцев. Многие из них умирают от тяжелых условий жизни или во время стычек с местными жителями, тем самым становясь средством перевозки наркотиков. Покойников ещё не догадываются проверять на таможнях, особенно, если это темнокожие, и Чонгук спокойно получает свои заказы. Вскоре на стол опускают большой ящик с толстыми пакетами, запатентованные в несколько слоев скотча, чтобы товар, находясь в брюхе, не повредился. — Загружайте, — Джей Кей поднимается со стула и тянется к внутреннему карману пиджака. — Тела сжечь, желательно сейчас же. — Конечно, мистер Скретч, мы бросим их в бочки и зальем керосином, — принимая толстую пачку денег, улыбается мужчина, — с вами, как и всегда, приятно иметь дело. — Через месяц я снова приеду, будьте готовы. — Не прощаемся надолго, значит-с. Чонгук садится в машину и морщится от сырости, желая поскорее вернуться на свою виллу. Но прежде ему необходимо доставить полученное в хранилище, так что в Нью-Йорк он вернется лишь к воскресному завтраку.