Просперити

Чимин не знает как долго он здесь. У него нет часов, чтобы понять день ли сейчас или вечер. Время стало для него ничем иным, как пустым словом. В палате отсутствуют окна, только хорошо запертая и прикрытая картоном форточка, так что воздух в комнату поступает лишь в том случае, если кто-то отворит дверь, чтобы войти в палату. Чимина не запирают на ключ, но он и сам боится выходить, боится, что за дверью его поджидают: сделай он необдуманный шаг, его снова похитят и заставят заниматься мерзостями. Поэтому парень осторожничает. В голове полнейшая путаница, как если бы пытаться распутать клубок из разных нитей. Первые два дня после пробуждения Чимин много плакал и кричал. Последнее, что он помнил, как его трахал жилистый старик с козлиной бородкой. Далее - темнота, которую он сумел полюбить, ведь темнота это забвение. Лишь в бессознательном состоянии он чувствовал себя в безопасности, это единственные минуты, когда никто к нему не прикасался. Как давно он вынужден был удовлетворять похоть озабоченных мужчин? Как давно его и без того жалкая жизнь превратилась в круговорот распутства? Он не видел солнца так долго, что забыл тепло его лучей. Парня окружали сырые стены, испачканные спермой или рвотой девушек, некоторые из которых младше него. Он со слезами на глазах вспоминает как перед ним билась в конвульсиях обнаженная блондинка, чьи большие зеленые глаза закатились, а изо рта вытекала пена. А ведь он понимал, хотя и не хотел, что подобное в любой день ждёт и его. Больно заставлять себя проходить через адовы круги, но вокруг Чимина врачи и психотерапевт. Они внимательно слушают всё, что он рассказывает и делают пометки в своих блокнотах. К ним присоединяется полицейский, но вопросы резко меняются, как и колорит эмоций, которые переживал напуганный парень. Он делает глоток воды, смотрит на свои худые белые руки, украшенные под тонкой кожей фиолетовыми венами. Когда заканчивается одна боль, приходит новая. Пытаясь очистить организм от наркотических веществ, брюнета пичкают лекарствами, ему ставят уколы, дают много воды и молока, отправляют в разные кабинеты для сдачи анализов. Санитары часто его навещают, медсестры приносят еду и меняют утки. Чимину невыносимо стыдно в такие моменты, он стесняется, чувствует себя жалко, потому что чужие взгляды полны или сожаления, или пренебрежения. Этим людям известно кто он и из-за чего сюда попал. Грязный... Они наверняка обзывают его подобными словами, стоит выйти им из палаты. Полицейский терпеливо ждёт пока брюнет, чья реакция заторможена, начнёт говорить. Парень долго пялится в одну точку и всё поправляет больничный наряд, стараясь прикрыть ещё яркие засосы и синяки, оставленные разными клиентами. Это могли быть как мужчины постарше, так и его ровесники; богатые и из среднего класса, мулаты и краснолицые, худые или полные, американцы или приезжие. Выдав пару деталей, Пак вновь замолкает на некоторое время и сильно чешет шею, как будто на ней затянут ошейник из ядовитого плюща. — Ты помнишь как это произошло? - вкрадчиво задаёт вопрос офицер, сняв с запревшей головы шляпу. — И кто именно это был? Это были те же люди, что удерживали тебя? Или у них были сообщники? — Что? - хмурится Чимин. — Как тебя похитили? — Меня похители?.. - вытягивает тот исхудавшее лицо с впалыми скулами и нездоровыми синяками под глазами. Он ведет себя так, будто с луны свалился, решил офицер, но не давил. «У парнишки стресс, да и мозги растеклись от наркоты. Дай бог мне терпения», - про себя думает полицейский, потирая подбородок, и Чимин в этот момент начинает плакать. — Меня похитили, - будто только сейчас осознает правду, принимаясь вытирать влажные щеки. Допрос приходится перенести на неопределенный срок. Но уже через два дня офицеру звонят из больницы и просят приехать. Войдя в палату, пропахшую аммиаком и препаратами, полицейский первым делом бросает взгляд на вазу с пышным букетом белых ромашек вперемешку с яркими малиновыми гвоздиками. — Рад, что вам получше, - поправляя накинутый на плечах халат, кашляет мужчина, привлекая внимание разглядывающего картинки в журнале Чимина. Парень присаживается на скрипучей железной койке и кивает, тихо приветствуя своего единственного, не считая персонал больницы, посетителя. Взгляд его ясный, без мутной дымки, щеки порозовевшие и губы налиты кровью. Выглядит он теперь как человек, смотреть стало приятнее. — Мне делают кровопускание, чтобы быстрее очистить организм, - поясняет Чимин, увидев как пристально его разглядывают. Офицер понимающе кивает. — Через час подойдет ваш психотерапевт, так что поторопимся... — Кто этот человек? - первым спрашивает Чимин, вынудив мужчину в недоумении нахмуриться. Полицейский держит в руке раскрытый блокнот, вертит между пальцами ручку и оглядывается за плечо, на кивок брюнета. Кивок был обращен на благоухающий букет, который все больше вытесняет неприятные застоявшиеся запахи больницы. Судя по раскрытым бутонам, цветам второй день. — Он ещё прислал мне это, - достает из тумбочки вазу с апельсинами и зелеными крупными яблоками Чимин. — И мне сказали, что моё лечение оплачено. Кто всё это делает? — Вероятно, это инспектор, - наклоняется к блокноту мужчина, словно данная тема разговора его никак не волнует. Однако для Чимина нет впредь ничего важнее, чем узнать личность человека, который о нём заботится. О нём впервые думают и помогают... Парень уже рассказывал, что переехал сюда до начала войны и был десятилетним мальчишкой, которого судьба испытывала на каждом шагу. Сперва он оставил свой дом, родину. Приплыв в Америку, его бедная семья кочевала с места на место, пока не добралась до Нью-Йорка. В 1915 его родителей зарезали местные бандиты, и сиротке, не ходившему в школу, не знавшего языка, пришлось выполнять грязную работу, дабы выжить. Он ночевал под мостом, еду добывал из помойки или попрошайничал. Иногда его жалели и, под влиянием хмельных напитков, богатые дяденьки бросали ему пару центов. Но чаще всего его гоняли метлой и обзывали оборванцем. Чимин много болел, голодал и прятался в суровую зиму в подвалах или в мусорных баках. Вскоре он встретил семейство Фа, которые занимались прачечным делом. Его приняли в свои ряды, но в семье, помимо него, было ещё девять детей, поэтому спал он на полу в самом углу небольшой каморки. В нынешнем году Чимину исполнилось девятнадцать, он работал разносчиком газет, и вот как раз в очередной свой трудовой день его похитили... с той секунды все изменилось. — Чимин, ваших похитителей и сутенеров посадили вчера в два после полудня, так что вам больше не о чем волноваться, - возвращает того на землю басистый голос. Брюнет рассеянно кивает и поворачивает голову к вазе с фруктами. И все-таки, кто же этот человек?.. — Вы меня слушаете? — Я бы хотел встретиться с ним и поблагодарить, - с воодушевлением произносит Пак. — С кем? С инспектором Кимом? - удивляется офицер и хохочет. — Даже я с ним не виделся лично. — Кимом? - теперь черед брюнета приходить в изумление, поскольку добродушный инспектор - кореец. — Он человек занятой, незачем его отвлекать от накопившейся работы. Это, кстати, отчасти его заслуга, что вы наконец на свободе. Он вычислил притоны, иначе одному богу известно какова была бы ваша судьба, - вздыхает шумно офицер, на что Чимин подбрасывает ровные брови ко лбу. Чувство признательности переполняет его всё больше и больше, он набивается странными мыслями, больше похожих на наваждение, как можно скорее посмотреть своему спасителю в глаза. Хочется крикнуть ему «спасибо», хочется пожать ему руку за то, что он прекратил его страдания. У него была семья, но их убили. У него было подобие семьи, однако, по словам полиции, семейство Фа как три месяца покинула город. И вот Пак Чимин снова один одинешенька. Может, ему полегчает, если он познакомится с инспектором, выкажет ему уважение и произнесет искреннее «благодарю», потому что больше ему дать нечего. Только слово. — Мне важно увидеть его, - настаивает на своем парнишка, глаза которого впервые за последние полгода зажигаются огоньком, и офицер это тоже замечает, — просто отправьте ему телеграмму... я уверен, ему небезразлично. Раз уж он помог нам. Пару секунд уходит на размышление, в палате воцаряется тишина, и, кажется, парень слышит биение собственного сердца. Он держится прямо и решительно, всем своим упрямым видом показывает, что, как ни крути, своего добьётся. — Ничего не обещаю, - разводит руками собеседник, пожалев мальчишку, но и обнадеживая. Чимин этот ответ принимает за «да». Через час к нему приходит психотерапевт, затем медсестра с лекарствами, предупреждая, что завтра у него повторно возьмут анализы. А Чимин её не слушает, он смотрит на цветы и ждёт. Отныне ему есть для чего выздоравливать. *** Намджун стягивает с носа очки и жмурится, чтобы избавиться от пелены усталости в глазах. Он достает платок из кармана, вытирает капельки пота со лба и слышит приближающиеся шаги к его двери. Не успевает человек постучаться, как инспектор первым приглашает того войти и отодвигает кипу накопившихся бумаг. — Добрый день, сэр. — Добрый день, - кивает Намджун и обращает взор в окно, желая проверить свои слова, в самом ли деле день добрый. Нью-Йорк полон колорита. Он непостоянный, взбалмошный, местами хитрый и подлый, временами кокетливый и развратный, однако зачастую дымный и суетливый. Не то, чтобы инспектор скучал по ещё более хмурому Вашингтону, но там хотя бы его дом, его славная дочь и мать. Намджун часто думает о малышке, тоскуя по ней, шлет подарочки и не хочет думать о жене, которая, вероятно, тоже не думает о нём. Ким вновь жмурится до желтых пятен и прочищает горло, махнув рукой секретарю. — Вам пришла почта. — Есть что-то неотложное? Секретарь принимается изучать адресатов. — Вас просят завтра явиться в мэрию к полудню. Намджун тянет уголок рта в ухмылке, потому что знал и ждал этого приглашения. Надо полагать, недовольные зачисткой бизнесмены наведались к мэру и высказали свое волнение. Намджун прямо-таки слышит их угрозы в сторону Хилана. — ...Пришли больничные счета, - меж тем продолжает секретарь. — Надо будет заехать на Уолл-Стрит, - кивает Ким, решив не откладывать в долгий ящик перевод суммы. Он сразу вспоминает о потерпевших, мысли его по кругу гонят бледное измученное лицо парнишки, и Намджун, забрав письма, говорит: — Свяжитесь с капитаном, пусть наведается ко мне. Инспектор ждёт около сорока минут, пока к нему не входит мужчина с папкой документов. Они обмениваются любезностями, затем Ким изучает доклад и внимательно читает показания пострадавших. — Как они? - поднимает строгий взгляд Ким. — Некоторым полегче. У одной девушки наблюдаются психические расстройства, вроде шизофрении. Врачи не уверены, последствия ли это наркотических веществ. Её перевели в диспансер за городом. — Ужасно такое слышать, - понуро подмечает Намджун. — Один потерпевший, инспектор, как мне доложили... кхм, просил о встрече с вами. — Неужели? - без энтузиазма спрашивает тот, листая страницы. — Его имя Чимин, сирота. Работал разносчиком газет. За ним, видимо, наблюдали долго, выследили и загребли в машину. Он точно не знает сколько пробыл в притоне, сказал, когда его похитили, на дворе лежал снег. Пальцы Намджуна так и виснут на краешке страниц, не перелистывая. Он задумчиво собирает брови у переносицы, и лицо его становится серьезным, отстраненным, будто ему пришлось сидеть в кругу подлецов и лицемеров. Есть некая связывающая ниточка между ним и этим парнем, помимо национальности. К ним обоим судьба обошлась одинаково жестоко, но у Намджуна хотя бы осталась мать и он поставил перед собой цель, шел к ней, а Чимин искал тепло на помойках и полгода терпел как и душевные, так и телесные издевательства. Остаётся лишь гадать через что ему пришлось пройти ещё, о чем никто из смертных душ не догадывается. Намджуну внезапно охота узнать о нём больше; возможно, за этим кроется инстинктивное чувство опеки и симпатия из-за их общей культурной принадлежности. Тяжело понять. В любом случае, инспектор и не пытается, он всегда доверяет голосу рассудка, и все равно, что сегодня впервые в жизни рассудок подозрительно молчалив, а говорит за него сердце. — Сколько ему лет? — Девятнадцать, - отвечает с глубоким вздохом капитан. — Получается, грамоте он не обучен? — Грамоте? - усмехается, словно Намджун задал самый бессмысленный вопрос из всех возможных. — Что вы, я сомневаюсь, что он вообще считать до десяти умеет. Реплика офицера не приходится инспектору по вкусу, он с недоброжелательностью поджимает уста и замолкает. Пару минут душевного монолога в уме с самим собой убеждают его как-нибудь заехать в больницу и навестить пострадавших, в первую очередь Чимина. — Ясно, - ставит точку в разговоре Ким, расправив плечи, — продолжайте патрулировать город и готовьтесь к следующим облавам. — Сэр, вы в самом деле решили прикрыть подпольные бары? Это приведет к скандалу. — Не все, а только те, где привыкли коротать время люди, по чью душу я пришел, - не желая обсуждать принятое им решение, отмахивается инспектор. Он потирает подбородок, тяжело вздыхая от того, что из-за нагруженного графика так и не съездил в отель Скретчев, позволил им зарабатывать на беззаконии. Это следует исправить в кратчайшие сроки. Намджун бросает быстрый взгляд на лежавшие на столе письма, замечает одно от некого «М», хмурится пуще. — Разрешите удалиться, инспектор? — Да, можешь быть свободен, - мужчина дожидается полного одиночества и только тогда распечатывает письмо, принимаясь читать его содержимое. *** Мисо бросает в рот белый виноград и возвращает внимание модному журналу, в котором уже приметила для себя новое платье. Она слушает бархатный женский голос, который тянет ноты в медленном джазе, записанный на фонограф, и наслаждается одиночеством, коего иногда тяжело добиться в доме, где помимо самих хозяев, также снует прислуга. Фонограф лежит на вычурной тумбе с позолоченными срезами и выкрученными подобно бутону тюльпана ножкам. Ненавязчивая песенка про разбитое сердце помогает Мисо фантазировать красивую историю любви, в которой она - главная героиня. Устроившись поудобнее на софе из китайского шелка, она свисает разутую ножку к ковру из шкуры белого медведя. Фрукты лежат в хрустальной вазе цвета карамели. Девушка срывает ещё одну виноградину и откусывает её половину, позволяя каплям стекать за воротник её пеньюара. Она хихикает, словно произошло нечто забавное и будто в комнате, помимо неё самой, сидят ещё люди, хотя это отнюдь не так. Привыкшая строить глазки Мисо, настолько вошла в роль кокетки, что ненароком притворяется даже в гордом одиночестве. Впрочем, в компании отца и деда она совсем другой человек. — Ты даже не удосужилась переодеться? - входит в гостиную её мать, младшая невестка. На ней изумрудного цвета платье ниже колен с кружевным воротником и поясом. Она недовольно разглядывает потягивающуюся дочь, хватает валявшийся под софой платок и швыряет его в хихикающую Мисо. — Мамочка, ещё так рано. — Рано? Сейчас час дня, бездельница! Скажи мне на милость, почему ты сидишь здесь, когда должна ходить на цыпочках перед Джеем Скретчем?! - начинает злиться мать, отбирая у девушки фрукты. Она откладывает вазу на другой стол, обходит диван и выключает проигрыватель, прерывая ангельское, по мнению Мисо, исполнение певицы. Мисо садится, поправляет лохматые локоны и вздыхает. — Ко мне должны прийти на чай Лорен и Брианна, мы хотим позагорать у бассейна. — Это всё, о чем ты думаешь, бестолковая соплячка! - берет журнал и швыряет его на пол мать, растоптав каблуком дорогой обуви. — Нельзя быть такой дурой в твоем то возрасте, Мисо! — Ну что ты ворчишь? - закатывает в безразличии к чужому негодованию девушка. Старшая на мгновение смеряет её испытывающим взглядом и желчно хмыкает. — Ты хочешь деда разозлить? Ждешь, когда он тебя, как и Юнги, избивать начнёт? — Как ты можешь меня с ним сравнивать?! - морщится капризно Мисо. — В таком случае возьмись за ум, паршивка, начни добиваться внимания Джея. Дедушка же прямо сказал, держать его рядом, ослепить красотой и сладкими речами. А ты что делаешь? — Я наслаждаюсь приятным летним днем, но он был приятным до того, как ты принялась отчитывать меня, мамочка, - вскакивает в плавном движении Мисо, медленно блуждая по шикарно обставленной гостиной с роялем, на котором никто никогда не играл. Она опирается локтями на закрытую темно-синюю крышку, рисует пальцем всякие узоры и не замечает свирепый взор матери, готовой волосы рвать на голове из-за чужой ветрености. — Ах, Мисо, ты все-таки дурочка. Разве тебе не ясно, что свадьба с Кретчем станет для тебя подарком судьбы? Он красив, главное неприлично богат и вроде бы не глуп. Твой дед хоть и старый человек, но властолюбивый и жадный, от дел отходить не желает, твоего отца держит на расстоянии вытянутой руки, так что ещё непонятно кому достанутся его богатства. Ты думаешь, если он терпелив по отношению к тебе, то ты не можешь оказаться на месте своего кузена? Дорогая дочь, - берет за нежную ручку ту мать, — для женщины нет ничего важнее красоты, потому что красота это то оружие, которым можно убить мужчину. К счастью, ты прекрасна. В тебя влюблены многие, я знаю, но прекрати быть легкомысленной и приворожи своими чарами к себе Джея. Он разве тебе не нравится? Ты постоянно о нём болтала! Мисо цокает языком и быстро идет обратно к софе, плюхнувшись на неё и обняв небольшую квадратную подушку. — Какой вздор... Вы превратили меня в игрушку, - бурчит она, — да, я красивая. И немного, возможно, легкомысленна, но это не значит, что мною можно управлять. Я, может, не хочу пока выходить замуж? Я слишком юна. Мне хочется закончить университет, побывать в Европе, побольше танцевать и ходить на свидания... — О чем она думает, - обращается к невидимому наблюдателю младшая невестка, ударив себя по бедру. Мисо смотрит с усталостью на мать, отлично понимая, что не найдет в ней поддержку, потому что тот, кто не видит мир твоими глазами, не способен разделить твои мысли. Девушке вечно твердят как быть, что делать, куда следовать. Она в самом деле марионетка, которой управляют несколько рук одновременно. Возможно, именно это и стало причиной её желания выбраться из дворца с драконами и быть самой собой. Проживать молодость, совершать ошибки, влюбляться в подлецов, гулять до поздней ночи, изучать мир под разными углами и с разносторонними людьми. Мисо так впечатлилась вечеринкой на вилле Джея, что до сих пор вспоминает её с глупой улыбкой на лице. В тот вечер она не только натирала ноги в мозоли, она чувствовала себя абсолютно свободной, что даже позволила себе поцелуй с незнакомым джентельменом. Эта короткая связь показала ей насколько порой приятно быть безликой, очередной дамой в толпе красавиц. Хотела бы Мисо вновь погрузиться в эту непередаваемую атмосферу. — Зачем дедушке вообще Джей? Он и без него зарабатывает много денег, - вдруг заговаривает девушка, выбравшись из соблазнительных мечтаний. — А я откуда знаю? Он никому ничего не рассказывает. — Джей красивый, я не спорю, но вокруг есть ещё мужчины и они тоже весьма недурны собой, - уже более игриво добавляет Мисо и, схватив с паркета журнал, хихикает, убегая на второй этаж, подальше от осатаневшей матери, которая после подобного заявления багровеет. Несносная девчонка эта Мисо, но, быть может, благодаря этой своей черте её можно признать сносной?.. *** Как не старался Юнги отвлекать себя мыслями и делами, он не мог перестать вспоминать слова Чонгука о предстоящем свидании. Это первое его свидание, при том с мужчиной. Юнги не совсем понимает как вдруг так вышло, что в нём проснулись чувства к своему же полу, ведь до встречи с Джеем он не испытывал подобного, не засматривался на парней, да и вообще редко позволял себе такую роскошь, как влюбленность. Трудно любить кого-то другого, если не можешь полюбить себя, что Мин и делает половину своей жизни, из-за неприятных оскорблений и травли со стороны родственников. Но с появлением Чонгука в его жизни изменилось многое... то, как он смотрит на него, заставляет чувствовать себя центром мироздания. Скетч говорит с любовью, каждое его слово, жест, взгляд, полны чувством обожания, даже неким боготворением. Это просто вынуждает его верить ему. Началось всё с раннего утра: Юнги перепутал пары носков, затем стукнулся головой о перегородку, уронил столовый прибор, обжег язык кипяченным молоком, а затем, погруженный в мысли, не заметил лейку и споткнулся, пролив воду на подол своих штанов. Заметив это, Тэян удрученно вздыхает и подходит к сыну. — Ты целый день сам не свой, - трусит его штанины рукой мать, щурясь на солнце, — снимай, я повешу, чтобы высохли. — Я просто не заметил, - оправдывается Юнги, поднимая и ставя на место лейку. — И чего ты такой рассеянный? На работе проблемы? - выпрямляется Тэян, вдруг, позабыв о первой мысли, слегка улыбается. — Или, быть может, тебе приглянулась кто? — Что? - не успевает подавить стеснение Юнги, уши которого густо краснеют, и внимательная мать не может этого не заметить, улыбается шире. — Кто она? Вы работаете вместе? — Мама, ты ошибаешься, - качает головой парень, желая поскорее вернуться в свою комнату и надеть чистые брюки, заодно избавиться от вопросов матери, которые приводят его в смятение. Она даже не подозревает насколько далека от правды, и правда эта больнее лжи, гораздо бесстыжее, чем возможно вообразить. Юнги пристально всматривается в тонкие черты напротив, спрашивает себя, смогла бы она принять его чувства к Чонгуку, которые день за днем, подобно розам, распускаются в пышный бутон. Уже сложнее контролировать себя, придумывать отговорки, чтобы держать с ним дистанцию, а также оправдания для своих потайных надежд; чем дальше он хочет держать от себя Чонгука, тем больше он желает его близости. Когда часы бьют полпятого, Юнги заправляет белую рубашку в удлиненные бежевые шорты из плотного хлопка, которые он купил себе ещё будучи школьником и с тех пор, не меняясь физически, носит по сей день. Он постоянно косится на время, не знает что делать дальше, потому что в голову лезет всё сразу. За что браться не знает. Юнги подходит к комоду, душится духами, потом хватается за расческу и зачесывает прямые черные пряди. Сперва вбок, не нравится. Затем назад - тоже не пойдет. Следом Юнги укладывает челку-шторку как привык обычно и смотрит на свое отражение через небольшое зеркало в почерневшей от времени массивной раме. Он изучает себя, рассматривает крайне придирчиво, думает, что чего-то не хватает и касается пальцами груди. Украшений. Они бы подчеркнули его кукольную, не типичную для парней, красоту. Мин вздыхает и надевает на палец перстень, следом, обувшись, выходит на улицу. Тэян ловит его перед самым выходом. — Ты уходишь так рано? И ты пойдешь в этом? - обратив внимание на бриджи, удивлённо спрашивает женщина. Нет, все-таки материнское сердце не ошибается, у него точно кто-то появился. Тэян скрывает улыбку и заостряет взгляд на причесанных волосах сына, с которыми сейчас играет несильный ветер. — Сегодня душно, - отвечает Юнги, вложив в свой ответ убедительность, о которой он раньше и понятия не имел. — У меня встреча с Тэхёном в городе. Тэян слегка кивает и предлагает тому яблоко, по дороге заморить червячка, но Юнги горячо отказывается. Вдруг его будто дёргает назад невидимая сила, и он просит мать положить ему с собой как можно больше фруктов. Взяв бумажный пакет с набранным, Мин быстро юркает за ворота. Он нарочно вышел за полчаса раньше, желая пойти навстречу и перехватить Чонгука, чтобы тот не подъезжал к самому дому; тем более место встречи обговорено не было, а связаться с ним Юнги то ли стеснялся, то ли не мог, поскольку справочник находился в гостиной, рядом с дверью в дедушкин кабинет. Если бы кто-то заметил его, он бы схлопотал. Облака, к счастью парня, заслоняют находившееся ближе к западу солнце. К половине девятого оно должно сесть, а пока, властвуя над всем сущим, светило ослепляет. Юнги стоит у въезда в Грейт-Нейк, разглядывает высокие кипарисы, чьи прямые, смотревшие вверх, ветки слегка покачиваются из-за ветра. Он наслаждается минутами тишины и приятным запахом листвы, косится на дорогу. Вроде бы машина Джихо не стояла в гараже, и теперь Юнги переживает, что первым его заметит дед, а не Чонгук. Только волнение было напрасным, поскольку спустя пару минут показывается капот автомобиля кремового цвета. Он движется медленно, но водитель сразу замечает фигурку у дороги и останавливается рядом с ожидающим и явно смущенным Юнги. Джей ему улыбается, выходит из машины, одетый в свободного кроя брюки в полоску, белую майку, поверх которой он накинул легкий черный кардиган. Мужчина стягивает очки в тонкой оправе, хлопает дверью и приближается к оторопевшему парнишке. Юнги в немом восторге: как можно быть настолько красивым? Он видел многих красавцев в журналах Мисо про моду и кинематограф, однако никто в подметки не годится стоявшему перед ним человеку. Чонгук же, тем временем, теряет дар речи, опустив взор на обнаженные худые ноги. Они настолько белоснежные, что как будто светятся. На коленке левой ноги пару желтоватых синяков, перед ним словно бедра школьника. Джей прикусывает губы, подавляя скользкую усмешку, представив свои ладони на этих манящих ножках и нежно интересуется: — Как давно ты ждешь меня здесь? — Всё в порядке. Я не хотел, чтобы нас кто-то увидел, поэтому, давай уедем отсюда поскорее? - вспомнив о Джихо, оглядывается по сторонам Мин. Чонгук ничего не отвечает, только открывает для него пассажирскую дверь автомобиля, где всего места для двух персон. Юнги облегченно вздыхает, покидая Грейт-Нейк, прижимает пакет с фруктами ближе к груди. — Что это у тебя? - отвлекается от дороги Скретч, кивнув на хрустящий в чужих руках сверток. Парень словно только сейчас вспоминает о том, что все это время держал пакет, охает, глядя на дорогу. — Это фрукты. Ты можешь заехать на станцию? — Оттуда нет дороги. — Это важно, потом свернем, - Юнги не говорит, что должен, по зародившейся традиции, порадовать голодных детишек, ведь они его ждут. Он понимает, что Джею делать там нечего, тем более «Черно-белый» мир полон копоти и пыли, которая испачкает его великолепную белоснежную машину. Джей больше не задаёт вопросов и вертит руль направо, выезжая на извилистую дорогу, вдоль которой, вместо красивых ландшафтов, грязные заводы и трехэтажные квартиры. Впереди они видят множество столбов черного дыма и шумы станков. Чем ближе они к станции, тем хуже пахнет воздух: копоть режет ноздри, а помои, которые накапливаются на улицах, вызывают рвотные рефлексы. Юнги боковым зрением изучает реакцию Чонгука на окружающий его мир, удивляется, что его лицо безмятежно. Он водит одной рукой, хотя руль большой и наверняка тяжело управлять таким автомобилям вполсилы, в любом случае, по Скретчу так не скажешь. — Останови здесь, - заметив игравших в мяч детей, просит Юнги, — подожди, я скоро. Чонгук наблюдает за спешившим к завизжавшим ребятишкам парнем, пытается понять, что он задумал и выглядывает в окно, чтобы рассмотреть получше. Только когда он замечает у улыбающихся девочек в руках фрукты, все становится ясно. В один момент Джею даже хочется выйти, быть рядом с брюнетом в эту секунду, наблюдать за ним вблизи и любоваться каждым жестом, однако, поступи он так, скорее всего, своим появлением не только смутит Юнги, но и привлечет внимание, а это приведет к излишнему любопытству. Он подавляет приступ, достает сигареты и закуривает, заодно разглядывая мир, о котором однажды упоминал Юнги. «Среди копоти и грязи... настоящая жизнь», - вспоминает слова парня Скретч и соглашается. Его мир полон фанфар и блеска, но убрав всю эту пошлость, можно увидеть то же, что и здесь. Юнги раздает прыгающим вокруг него детям подарки, болтает с ними, обещая вернуться завтра и, помахав женщинам с тазиками белья, возвращается обратно к машине, в которой курит Чонгук. — Ты их знаешь? - спрашивает он, когда Юнги садится в салон и захлопывает дверь. — Я отсюда добираюсь на работу и вижу их каждый день. Эти дети ничего, кроме пыли и сухих пайков, не едят толком. Мне их жаль, поэтому я их подкармливаю, - всё ещё улыбаясь ребятне, машет им через окно Мин. Чонгук делает долгую затяжку, отчего его щеки впадают, и бросает окурок на грязную дорогу, не обращая внимания на столпившихся на улице людей, которые с восторгом рассматривают дорогую роскошную машину. Прежде сюда никогда не заезжало нечто подобное, и люди ошеломлены увиденным. — А их родители? - смотрит на брюнета Джей. Юнги поднимает на того сдержанный взгляд, в котором все равно читалось многое. Например, грусть. — Посмотри вокруг, Чонгук, и получишь ответ на свой вопрос... Эти люди день за днем горбатятся просто, чтобы выжить. Они толком не видят своих детей, потому что пытаются заработать пару центов, и на эти деньги им нужно обеспечивать всю семью. Я не хочу обижать их своим вниманием, но мне действительно хочется помочь им, хотя бы такой мелочью, - кивает на откушенный персик в грязной ладони мальчишки Юнги, — отец одного ребенка потерял ногу, попав под поезд и больше не мог работать. Когда я принёс его ребенку булочку, он заплакал. А потом обнял меня. Он сказал: «Моя малышка не ела два дня, спасибо, что спас мою дочурку», - брюнет кусает губу, дабы сдержать слёзы; его голос ломается, но он всеми силами выравнивает его. — Булочку... это ведь просто булочка, но он плакал, потому что я накормил его голодную дочь. Понимаешь насколько этим людям тяжко? Я не могу пройти мимо чужого горя. Это ведь дети... Они не должны познавать боль... В салоне становится тихо, и лишь гогот играющих снаружи детишек нарушает молчание, затянувшееся между ними. Чонгук долго смотрит на чужой профиль и порозовевшие щеки, уговаривает себя не обнять его сейчас. Этот парень из другого теста, он осознал это в первую же секунду, когда заговорил с ним. Он из высшего общества, но он не прогнил. Это тот самый сочный плод в корзине червивых ягод. Чонгук не знал, что бывают такие люди: беззлобные, сочувствующие, бескорыстные и милые. Юнги был послан небесами на землю, чтобы Чонгук влюбился в него. Теперь он в этом не сомневается. Не зря столько лет его сердце пустовало, не находило родственную душу; он уже смирился с мыслью одиночества. И вдруг на горизонте появился Юнги. Джей вздыхает и кладет руку на чужую макушку, нежно погладив. Мин вопросительно поворачивается к нему. — Я восхищаюсь тобой, - улыбается Чонгук и заводит машину, — ты попал, жемчужинка. Я в тебя влюбляюсь все глубже и глубже, почти захлебываюсь в этой любви. Парень не находит ответа на столь внезапное очередное признание, которое, как кажется, Джею легко дается, и покрывается румянцем. Они возвращаются на трассу, которая ведет в Нью-Йорк. Впереди их ждёт долгий путь: проезжая через главные улицы, за город, к побережью, где находится особняк Скретча, они наслаждаются компанией друг друга и при этом не роняют ни слова. Юнги высовывает голову в окно, позволяет ветру, бившему его в лицо, портить его укладку. Чонгук иногда обращает на того взгляд, улыбается и давит газ в пол, обгоняя автомобили на мосту. Вычурные здания, шумные районы, кареты автомобилей, рекламные вывески с изображением дамочек в ярких юбочках проносятся подобно кадрам пленочного фильма. Громоздкие, набитые разными сложными геометрическими фигурами, пафосные крыши в стиле арт-деко, привлекают глаз любого, кто ненароком посмотрит вверх. Юнги провожает взглядом минувшие высотки, словно впервые бывает в Нью-Йорке. И отчасти это в самом деле так: он впервые здесь как человек, не запряженный в кандалы труда и нужды. Он сейчас один из тех, кто катается по шоссе, не волнуясь о завтрашнем дне. У него есть «сегодня», а значит, он богат. Авто минует широкие проспекты и центральный парк, заворачивая к дороге, которая ведет к ещё одному богатому району, где простираются виллы, окруженные садами. Юнги узнает местность, хотя ночью деревья казались выше, а тропинка уже. — Мы едем к тебе на виллу? - умудряется разглядеть высокие купола замка. — Почти, - улыбается загадочно Чонгук и круто вертит рулем, отчего их заносит на повороте, и Юнги чуть было не падает в его объятия. Он поспевает схватиться за поручень и удержаться на месте. На развилке Джей поворачивает налево, проезжая вдоль собственного дома. Юнги смотрит на великолепный каменный дворец, подмечает, что при свете дня и без лишней мишуры он выглядит лучше и изысканно, словно они переместились на два столетия в прошлое. — Приехали, - объявляет Чонгук. Мин смотрит на тихие волны моря, затем на белый песок и наконец обращает взор на большую белую яхту у причала, которая своим размером заставляет брюнета пустить слюну. Если яхта такой величины, то каковы тогда корабли? — Поплаваем? Погода нам благоволит, - протягивает руку обомлевшему Скретч и, хихикнув, видя, что тот в полном недоумении, сам сплетает их ладони. — Почему ты так удивлён? — Мы будем плавать в море? — Нет, я хочу показать тебе свою яхту. Как тебе? - они поднимаются на причал и Чонгук широко улыбается. — Купил её позавчера. Назвал в твою честь «Жемчужинкой», - подмигивает тот, и Юнги сконфуженно округляет глаза. — Ты же шутишь? — Нет, - кивает в сторону мужчина, намекая обратить внимание на корпус. Золотыми ровными буквами выгравировано «Жемчужинка». — Ты просто сумасшедший, - не сдерживается и прыскает в смешке польщенный парень. Они поднимаются на борт. Чонгук дает добро капитану поднять якорь и пуститься вплавь. Тот кивает за штурвалом. — Ветер хороший, поднимем паруса, - кричит он тому и ведет Юнги к носовой части. — Всё, что тебе нужно, сесть и наслаждаться видом. Мин чувствует на своей макушке прикосновение: Чонгук надевает на него панаму и отходит к леерной стойке, облокачиваясь на неё локтями, с улыбкой глядя на Юнги. Ветер с моря дует ему в спину, разлохматив густые волосы. Он время от времени зачесывает их, обводит оком горизонт и рассказывает Юнги о прелестях сегодняшнего плавания. — Мы можем остановиться и нырнуть в воду, если хочешь? Я позаботился о запасной одежде. — Это лишнее, - качает головой Мин. — Вода очень теплая. — Тебе меня не переубедить, - расплывается в улыбке Юнги, и у Чонгука сердце замирает при виде этого редкого явления. — Неужели? Это вызов? — Я плавать не умею, - признается он, испугавшись, что Джей решит сбросить его за борт забавы ради. Чонгук снисходительно заламывает брови, сперва не поверив в чужие слова, однако Юнги выглядит уверенно. Мужчина прикусывает губу. Что-то странное, многообещающее было за этим жестом, чего Юнги пока не понимает, но что Скретч уже представил в своих мыслях. — Я научу. Позже и в другом месте, - зарекается он. Яхта, разрезая волны, добирается до середины бассейна. Вода лазурная и, будто поддерживая их свидание, спокойная; солнечные блики, отражавшиеся на лазури, игриво подергиваются. Им сигналят в приветствии другие яхты и лодочки. Чонгук поднимает руку, обменивается парочками фраз с людьми, чьи финансы говорят красноречивей их языков. Юнги обнимает свои ноги, притягивая их груди, откидывает голову, изучая мачту и пышные белые паруса, шелест которых помогает ему расслабиться. — Ты, надеюсь, голоден? - Джей стягивает с глаз очки, затем снимает кардиган, обнажая накаченное тело, которое идеально обтягивает майка. Мин не в состоянии оторвать глаз с крепких накаченных рук, видит выпирающие вены на запястьях и задумывается, как долго Чонгуку пришлось тренироваться, чтобы добиться таких результатов. Он, вероятно, легко способен поднять его на руки. Юнги неловко от того, насколько сильная между ними разница в комплектации тела. Если Чонгук - гора мышц, то Юнги и холмом не назовёшь. — Ты голоден? - повторяет свой вопрос мужчина. — М? Да, - быстро отвечает первое, что приходит на ум Мин, лишь бы избавиться от своих назойливых размышлений. — Сегодня мы поужинаем на палубе. Я хочу, чтобы ты полюбовался закатом. Повар уже приготовил блюда. Чонгук выходит на кормовую часть, где их ожидает накрытый скатертью столик на двоих. Шампанское нежится в ведерке с подтаявшим льдом. Узкие фужеры ждут, когда в них зашипят напитки. Сев по местам, им приносят тарелки с блюдами и приборы. Их так много, что Юнги половину из них никогда не видел, не имея понятия чем пользоваться в данный момент. — Давай узнаем друг друга поближе? Я сегодня раскрытая книга для тебя. Учти, что в моих же интересах предстать перед тобой таким, каков я есть, так что задавай вопросы, тщательно обдумав их. Есть то, чего бы ты не хотел знать, - Джей берет вилку для салата и принимается за еду. Юнги хватает тот же прибор, что и он, дабы не выдать свою неосведомленность в правилах этикета. — Ты думаешь, я не понимаю чем ты зарабатываешь на жизнь? Я уже догадался, не переживай, - хмыкает парень. Джей открывает шампанское и разливает его в фужеры. — И что ты думаешь об этом? — Ты убил передо мной человека, есть что-то страшнее этого? — Я защищал тебя. — Я знаю, - вздыхает бесшумно Мин, — я кое-что решил за сегодня... Я не хочу ничего знать о твоей незаконной жизни. — Мудрое решение, - отпивает глоток алкоголя Чонгук, — так я смогу обезопасить тебя от... всего. — Почему ты не любишь Корею? - жует шпинат Юнги, желая сменить тему. Чонгук на секунду замирает, но решает ответить, пусть говорить об этом ему всегда неприятно и отчасти больно. — Семья моей покойной матери отказалась от неё, когда она вышла замуж за моего отца. Он хоть и был из богатой семьи, но богатство он нагреб незаконным путем. Его убили. И я знаю кто, - с паузами рассказывает мужчина, — моего отца застрелил старший брат моей мамы. — Так ты кореец по материнской линии? Это она дала тебе имя Чонгук? - Юнги забывает о салате и креветке на своей вилке, рассматривая насупленные брови Скретча. Тот ухмыляется. — Она хотела, чтобы я, несмотря на расстояние, помнил о своей крови. Но я не считаю себя корейцем. Я - американец, - уже мягче улыбается Чонгук, — раньше я терпеть не мог, когда кто-то звал меня вторым именем, для всех я всегда был Джей Кей. Но ты исключение. — А Тэхён? - Юнги поздно кусает язык; он быстро прячет глаза в пол и делает вид, будто разрезает креветку ножом. С соседнего стула доносится смех. — Он узнал это имя случайно, когда я говорил со своим дядей. Я бы сказал, не ревнуй, но мне нравится как ты это делаешь, - тянет уголок рта выше Чонгук, любуясь смущенным брюнетом, чье сердце испускает взволнованные удары. Неужели он никогда не научится контролировать свои эмоции? Юнги бурчит что-то на подобии «не ревную я» и отводит взгляд к горизонту. Солнце печет правую сторону лица, показываясь из-за окрашенных в желтый облаков. Уже скоро наступит закат, время рядом с Джеем пролетает с невероятной скоростью, и Юнги не знает, хорошо это или плохо. Скорее плохо, ведь после такого чудного дня нет ни малейшего желания возвращаться в серую реальность. — Что это? - кивает на неглубокий вытянутый в длину шрам на чужом плече Мин. Чонгук поднимает руку, чтобы Юнги лучше рассмотрел шрам, отвечает: — Я служил на фронте. Это не единственное, что мне досталось в память о войне. Шрамы есть на спине, на животе и груди. Я покажу тебе их потом, в более интимной обстановке, - понизив голос, откидывается на спинку стула Скретч. — Так ты участвовал в войне? - запивает чужие слова шампанским Мин, умоляя свои уши не краснеть. Он наглым образом флиртует с ним. Более того, его интонация полна уверенности, что между ними обязательно что-то произойдет. Юнги не может игнорировать намёки, особенно такие прозрачные. — Это было, наверное, самое страшное, что ты видел в своей жизни? — Да, - со серьезным видом кивает Чонгук, возвращаясь в тот ад, из которого немногие вернулись. — Я видел смерть. Я с ней засыпал и просыпался, я с ней играл, я с ней ел и вел беседы. Знаешь, чем она пахнет? - это был вопрос, на который не требуется ответ. — Кровью. Её настолько много, что, даже когда шел дождь, нам казалось, будто лила кровь. Мы были умыты ею. Я собственными руками закапывал трупы своих товарищей. Я сам обрабатывал свои раны, пока враги обстреливали нас. В те минуты не возникали никакие мысли, кроме одной «пусть это закончится». Юнги слушает как завороженный, нахмурив брови от напряжения. В его голове расцветают кровавые картинки, но он уверен, это даже не половина из того, что видел в те годы Чонгук. Сейчас его привычная игривость и нежность отошли на второй план, он вертит в руке вилку и буравит одну точку пустыми глазами, видимо, вспоминая трагические события каждого человека тех лет. Прошло не так много времени, раны всё ещё свежие и порой зудят. Чонгук не забыл, но его сознание подстроило все так, словно война происходила в его прошлой жизни, будто это не он стрелял в людей и нес товарищей на своей спине в безопасное место. — Эта война забрала у меня многое, включая мать. Но я вернулся и стал новым человеком. На сегодняшний день я бизнесмен, у меня есть связи и громкое имя. Я не могу жаловаться, - закуривает Чонгук, нарушив напряжённое молчание и вернув на лицо улыбку. — И ты счастлив? - с грустью любопытствует Мин. Джей поднимает на того взгляд из-под ресниц. — Теперь, когда у меня есть ты, очень. Солнце светит ярче перед заходом. Закат они провожают в умиротворенной тишине. На бассейн опускаются сумерки, и становится резко прохладно. Яхта возвращается на берег. Чонгук не отпускает руку Юнги, ведет его через узкую тайную тропинку к своей вилле. Они минуют сад с ухоженными растениями, добираются до заднего двора, откуда Джей и начинает свою экскурсию по дому. Он жестикулирует и рассказывает историю каждого камня, скульптуры, декора; предлагает обойти все комнаты и срывает с дерева спелые черешни, угощая Юнги. Он живо повествует о коллекции картин, собранных в холле. Говорит, что знакомом с некоторыми художниками лично, играет ему собачий вальс на фортепиано и смешит своими непопаданиями в ноты Юнги. В доме везде горит свет, гигантские люстры с хрустальными камнями, висящими подобно сосулькам в холодные зимы, напоминают волшебный калейдоскоп. Они поднимаются на второй этаж, где Чонгук тащит его на балкон и обнимает со спины, указывая на море, в котором они пробыли несколько счастливых часов. Юнги приятно от его объятий и крепких рук вокруг талии. Сейчас он даже рад их разнице в росте: объятия Чонгука ощущаются как если укрыться одеялом. Тепло, комфортно, безопасно. — Где вся твоя прислуга? - произносит Мин, ощутив его голову на своем плече. Чонгук мягко улыбается и обжигает своим дыханием его ухо: — Я распустил весь персонал. Сказал, сегодня ко мне приедет моя жемчужинка, вы тут лишнее, - вроде шутит, но звучит серьезно Скретч. — Не мог ты так сказать, - усмехается Юнги. — Не веришь мне? Чонгук поворачивает его к себе и зажимает своим телом в перила, опустив руки по обе стороны на каменный парапет. Он сейчас настолько близко к Юнги, что слышит его учащенное сердцебиение. Блеск в глазах Чонгука имеет опасный характер: он привлекает не для того, чтобы спасти, а чтобы заманить в ловушку - и Юнги попадается. Джей опускает ладонь на его скулы, поглаживает большим пальцем, слегка надавливая. Губы Юнги мокрые, сочные и манящие. Чонгук был бы идиотом, не попробуй он их прямо сейчас. Это должно быть настолько же вкусно, как самая сочная вишня. — Я сказал тебе, что не поцелую тебя, пока не позволишь... Пожалуйста, позволь, - наклонившись ближе, шепчет прямо тому в губы, трется носом о щеку и зазывает, подталкивает, искушает, просит, умоляет... У Юнги в груди закипает океан. Бурлящая вода обжигает душу, и только Чонгук способен остудить её. Поэтому он обнимает чужие широкие плечи и кивает несколько раз. — Поцелуй меня. Чонгука не надо просить дважды. Он резко подается вперед, накрывает желанные губы своими и сует тому язык в рот, сразу сплетая его с чужим. Они целуются так, словно зависят друг от друга, пожирают, тянутся друг к другу, обжигаются и все равно не отпускают. Чонгук грызет его кожу, жадно сосет и лижет, играется языком, ласкает, пытаясь сказать как сильно нуждается в этом поцелуе. Его руки окольцовывают талию Юнги, прижимают к себе до хруста костей, и все равно мало. Надо ещё, надо совсем близко. Их языки играют друг с другом, губы зудят в приятной боли. Чонгук не выпускает его, замедляет поцелуй, хочет распробовать, растянуть эти мгновения, когда ему в лёгкие вдохнули новую жизнь. Их дыхание сбивается, тело реагирует на поцелуй покалыванием. Желание целоваться перерастает в нечто большее, и оба это хорошо ощущают. Юнги постанывает, трется о накаченную грудь, о которой думал весь день, пальцами зарывается в чужой затылок и тянет пряди. Чонгук его за это слегка кусает, зубы лопают нежную кожу, пуская кровь. Чонгук её с удовольствием слизывает, смакует солоновато-сладкий вкус и как бы извиняюще проводит кончиком языка по ранке. — Как долго я этого хотел... - Джей снова целует, спускается руками к его заднице и сжимает половинки, выкрав ещё один стон. — Ты не знаешь какого это смотреть на тебя и не сметь касаться. Я думал, что с ума сойду. Но сегодня я тебя не отпущу... Я твой, пора бы и тебе стать моим, Мин Юнги, - Чонгук шепчет ему в губы, ласкает подбородок и легонько подхватывает за бедра. Юнги оказывается в его руках сам того не осознавая. Он обнимает его торс ногами, дышит рвано прямо в шею и еле сдерживается, чтобы не облизать её. Чонгук словно читает его мысли, ухмыляется и, целуя на ходу, ведет в спальню. Приятная прохлада шелка вместо того, чтобы отрезвить, словно больше погружает Юнги в омут похоти. Он не отпускает Джея, всё ещё терзает губы и мысленно торжествует, когда мужчина нависает над ним, вдавливая его в кровать с балдахином. Запах тела Юнги затуманивает разум, Чонгуку трудно контролировать себя и свои руки: они касаются его везде, сжимают, трут, царапают, словно в него вселился голодный зверь. А как тут остановиться, когда он лежит перед тобой весь взмокший, сам желает близости и дразнит сладкими поцелуями. У Чонгука болезненно тянет в паху, член упирается в змейку штанов, но ему хочется растянуть прелюдии, поиграть с ним. Хочется попробовать каждый миллиметр тела Юнги, вылизать вдоль и поперек, показать ему глубину своих чувств. С Юнги не хочется грязно и грубо, с ним хочется ласково, трепетно. С Мин Юнги не секс, с ним надо заниматься любовью. Чонгук раздевает его сам, бросает одежду на пол и разводит тому руки, окольцевав запястья, покрывает влажными поцелуями грудь. Тело парня слишком чувствительное: оно реагирует судорогами, Юнги постанывает даже от обыкновенных поцелуев, что же с ним будет, когда Чонгук заполнит его собой? — Я хочу касаться тебя, - шевелит руками Мин, кисти которых вдавливает в постель Джей. — Твое желание для меня закон, - облизывает его соски Чонгук, наслаждается томными вздохами и поглядывает как забавно заламываются чужие бровки. Юнги кусает нижнюю губу, тянет мужчину на себя и снова страстно целует. В какой-то момент он чувствует его горячие ладони на своих бедрах. Каждое касание, грубое оно или нежное, переполнено желанием. Эта жгучая смесь похоти и любви будоражит кровь обоих. Чонгук дорожками поцелуев прокладывает путь до его бедер, целует живот, избавляется от бридж и исполняет свою мечту - перед ним самые красивые ровные ножки. Многие дамочки не могут похвастаться тем, что имеет при себе Юнги, и Чонгук радуется, что именно ему достался самый лучший. Самый вкусный, самый мягкий, самый дурманящий. Он тянет его на себя, поднимает одну ногу и облизывает бедра, поцелуями привязывает к себе, дает понять, что это его. Юнги от возбуждения трясет. Он зарывается пальцами в простынь, мнет её, пытаясь сдержать фонтан чувств и не кончить от того, насколько чувственно между ними происходящее. — Мой потрясающий, - вкрадчиво шепчет Джей, стягивает с него белье и касается пальцами головки затвердевшего члена. Юнги полыхает. Нет, ошибался... Чонгук не сможет его остудить, он ведь буря, он разгоняет пожар по всему телу; из-за его ласки огонь подбирается выше, рвёт кожу, жжет плоть. Юнги выгибается дугой, слышит его томный, пронизанный похотью голос, забывает собственное имя. — Мой неземной, - Джей кусает его шею, не переставая ублажать его. Ладонь взмокла от интенсивных движений, член между его пальцами горячий настолько, что у Чонгука будто бы появляются волдыри на коже. Он оставляет засосы ему на груди, надрачивает и глубоко вдыхает его притягательный запах. — Я бы пробовал тебя ложечка за ложечкой, - смотрит на него в любовью Джей, а Юнги не понимает что ему говорят. Он сейчас в другом измерении, возможно, даже в раю. По его спине пробегают мурашки, тело электризуется и все ощущения концентрируются в его бедрах. Он отрывисто вздыхает, стонет своим грудным голосом, сводит Чонгука с ума. — Не останавливайся. — Это я тебе гарантирую, - хмыкает Чонгук, ускоряется, предчувствуя скорою разрядку. Юнги ерзает под ним, шелковое одеяло прилипает к его вспотевшему телу и, наконец, он кончает Джею на руку. Судорожно вздыхая, парень сглатывает ком в горле и кусает губы, когда Чонгук резко дёргает его за бедра к себе, желая перевернуть на живот. В голове Юнги щелкает, и, присев, он останавливает его. — Не меняй позу... я хочу видеть твое лицо, - объясняет тому Мин, видя недоумение в черной бездне напротив. Джей Кей хрипло смеется, но не настаивает. Юнги облегченно вздыхает, ложится обратно на спину, которую столь тщательно старается спрятать. Он не хочет, чтобы Чонгук увидел то уродство, что ему подарили сильными ударами палками и ремнем. Чонгук называет его неземным, красивым, потрясающим, однако его тело изуродовано, и нет в этом ничего прекрасного. Пальцами собирая стекающую в бока сперму, Джей растирает её и, закинув ровные ножки на свои плечи, приподнимает его бедра. Липкие пальцы касаются колечка мышц, размазывают жидкость, и Юнги только сейчас вспоминает о смущении. Челка его прилипает ко лбу, он отворачивает голову, пытаясь скрыть стыд, тем не менее Чонгук, схватив того за подбородок, возвращает мутный взгляд на себя. — Сам говорил, что хочешь смотреть на меня, а теперь отворачиваешься, - заискивающе шепчет Чонгук, одним пальцем давит, заставляет парня шумно сглотнуть. — Не стесняйся, просто расслабься, мой потрясающий. Он начинает его растягивать, сперва одним пальцем, по мере углубления, добавляет второй и следом третий. Смазки вполне хватает, но Юнги слишком узкий, Чонгук с трудом входит в него и дуреет, представив как нереально с ним трахаться. От предвкушения глаза застилаются дымкой желания. Юнги тихо постанывает и двигает ему навстречу задницей, сам насаживается, весь извивается, словно раненая змея, просит одними губами большего. Как великолепен он в своем желании, как страстно он умоляет, как нежны его стоны. У Чонгука член колом стоит, если не трахнет его сейчас, взорвется. — Будет немного больно, потерпи, моя жемчужинка, - облизывается Скретч. — Почему ты до сих пор в одежде?.. - недовольно хнычет Юнги, с нетерпением следя как мужчина расстёгивает брюки и достает свой член. — Разденешь меня позже, сейчас не до этого, - Чонгук фиксирует головку у дырочки, смазывает её и пару секунд дразнит, проводит ею по горячей плоти и, заметив недовольный вид парня, улыбается, а затем резко входит полностью и до конца, чем приводит Юнги в ужас. Не ожидавший подобного, он вскрикивает, чувствуя как в нём вдруг полно и горячо. Пульсирующая боль отдается, казалось бы, по всему телу. Он часто дышит, сжимает кулаки до дрожи, стараясь преодолеть боль, дает себе время привыкнуть и смаргивает слезу, которую слизывает Чонгук. — Прости, но лучше я войду сразу, чем постепенно, так было бы больнее... ты слишком узкий, - не двигается в нём мужчина, ждёт, когда боль отойдет, отвлекает брюнета влажными поцелуями, посасывая розовые губки. — Черт возьми, в тебе так горячо... так узко... ты меня всасываешь в себя, как гребаный зыбучий песок. Юнги хнычет, спрятав лицо за ладонями. — Не говори этих вещей, я стесняюсь. — Я говорю только то, что ты меня с ума сводишь. Я ещё ничего не начал делать, а уже готов кончить, - Чонгук замечает, что морщинки на кукольном лице разглаживаются и принимается медленно толкаться, кусает его щиколотки. Юнги мечется, не зная куда себя деть, он заводится по-новому от новых ощущений, которые накрывают его волной экстаза. Бедра до сих пор зудят, внутри всё горит и между тем так приятно, так хорошо и до звёздочек перед глазами глубоко. Чонгук толкается с оттяжкой, насаживает его и выходит, повторяет свои движениями несколько раз, двигается в нём рьяно, как будто его вот-вот у него отнимут. Разве кто-то осмелится на столь опрометчивый шаг? Джей не отдаст его никому, даже Дьяволу, даже Богу. Он оставит его в своем сердце, построит для него там замок, будет лелеять и любить, защищать от зла и дышать им. К черту кислород, когда есть Мин Юнги. Запах секса и мускуса вытесняет прочие ароматы в комнате. Толчки переходят в размашистые, голодные и быстрые. Соприкасаясь, их кожа лопается. Пошлые шлепки голых тел отскакивают от стен. Юнги раздвигает ноги шире, расплывается лужей, когда чувствует ладонь на своем члене. Чонгук возвращает на плечи сползающие вниз чужие ноги, рычит. — Какой же ты горячий… — Ещё. Пожалуйста… Чонгук, пожалуйста, - откидывает голову назад, выгибается Юнги, не в силах сдерживать стоны, которые перерастают в крики. Они целуются, ласкают друг друга, Чонгук давит на его живот ладонью и кончает внутрь, буквально пожирает его разбухшие губы, слетев с тормозов. Вслед за ним изливается Юнги, снова пачкая простыни. Он жмурится, покамест пребывая в эйфории, не осознает, где он и что вообще происходит. Однако не успевает брюнет перевести сбившееся дыхание, как Чонгук берет его за шею и тянет на себя. Шепчет хрипло: — Не расслабляйся, жемчужинка, у нас вся ночь вереди. — У меня работа... - слегка толкает его в грудь Юнги. — Я твоя работа, - слизывает бусины пота и капли спермы с его живота, дьявольски улыбается, — какой же ты вкусный. — Чонгук, - закатывает глаза, похоже, пришедший в трезвый ум Юнги, приподнимается на локтях и сердито буравит мужчину кошачьими требовательными глазками. Глядя в них, Скретч не может не растаять. Он уступчиво улыбается и приподнимается к нему, зачесывая пальцами взмокшие черные пряди назад. — Ладно, на этот раз отпущу, хотя мне тебя всё ещё мало... - чмокает его в скулы, языком проводит по ушной раковине, шумно дышит и рукой поглаживает грудь. — Я всегда держу свое слово, Юнги. Джей опускает взор на его приоткрытые растерзанные уста и первым делом сует язык тому в рот, страстно целуя. Юнги податливо отвечает, сплетает их языки, позволяет посасывать и обнимает. Если бы он знал, что бывает так хорошо с тем, кого любишь, он бы не игнорировал любовь всю свою жизнь. Он бы не закрывался. Он бы не запрещал. А может, его сердце просто томилось в ожидании именно Чонгука? Другие ему не были и уже никогда не будут нужны. *** Тэхён кусает свою губу так сильно, что на радостях не замечает как прокусывает её. Его голова двигается вверх-вниз, он много раз кивает и, не зная как выплеснуть эмоции, горячо пожимает руку сидящему напротив джентельмену, имя которого знает каждый человек в Голливуде. Стэнли Форкер, седоволосый американец ирландского происхождения, улыбается парню, чья красота и сильный вокал привлекли его внимание. У него глаз наметан на таланты: он вознес к звездам немало обычных, на первый взгляд, людей, которые теперь первые лица Голливуда. Он находит неограненные алмазы, работает с ними и преуспевает. Миллионы не помещаются в банках, фильмы бьют рекорды по просмотрам на кинопрокате. Это именно то, о чем долго мечтал Тэхён - его шанс, один на миллион. Форкер услышал его пение и не остался равнодушным. Сперва режиссер просто наблюдал за ним, попивая виски с содовой; послушав три песни в его исполнении, все сомнения отпали. Этот парень не только сказочно красив, он ещё и харизматичен, артистичен и чертовски обаятелен. Приковывает взгляды на себя, даже не прикладывая особых усилий. Тэхён просто держит микрофон, а ощущение, будто он укрощает королевскую кобру. Его бархатный голос, подобен тягучему меду, ласкает слух, словно пение греческих муз. Предложив ему пройти прослушивание для своего будущего фильма, Форкер уже заранее знал реакцию парнишки. Недаром его глаза сверкали соблазнительным блеском - он жаждал этого. Тэхён долго не мог поверить в услышанное, а осознав, потерял дар речи. — Я пришлю сценарий через две недели, когда закончу корректировку. Репетируй и учи текст. Пробы начинаются в августе, так что я надеюсь увидеть тебя, Тэхён, - протягивает свою визитку Стэнли, ослепляя Кима обилием крупных перстней на трех пальцах. Тэхён кивает, оставляет свой адрес и впервые за всю свою жизнь чувствует себя живым. Вот он, Ким Тэхён, не тень среди теней, а свет, который, возможно, скоро рассеет мрак. Взбудораженный новостью, брюнет хвастается случившимся перед Марко, много пьет, отказавшись сегодня более выступать, отмечает свою маленькую победу. Он ждал столько лет, он пел и надеялся привлечь хоть чье-то внимание, верил в свой талант, однако, если и примечали его, то либо из-за красоты, либо в попытке провести веселую ночь. Тэхён глотает залпом коктейль из джина, меда и лимонного сока. Щеки его краснеют, а губы расплываются в счастливой улыбке. Марко точно не помнит сколько всего и как много влил в себя брюнет за последние полтора часа. В конце концов, сидя за барной стойкой, Тэхён ощущает чей-то пристальный взгляд среди толпы. Он крутит головой туда-сюда, из-за сильного опьянения картинки за ним не поспевают. Несмотря на нетрезвость, парень находит человека, который проделывает в нём сквозные дыры, улыбается. Красивый. В дорогом костюме и с шикарными часами с массивной золотой цепочкой. Значит, богатый. Как раз типаж Тэхёна. Брюнет отказывается делать первые шаги и ждёт, когда мужчина сдастся первым и подойдет к нему. Тот же, в свою очередь, держа одну ногу на второй, медленно попивает скотч, всё ещё пожирая глазами одетого в бархатный бордовый костюм Тэхёна. Внезапно незнакомец откладывает пустой бокал на столик и, поправив жилетку, поднимается со своего места, решительно сокращая между ними дистанцию. Тэхён улыбается шире. Сегодня явно его день, но именно ночь он намерен провести в объятиях красивого незнакомца. После ещё двух бокалов коктейля, брюнет впадает в беспамятство.