Просперити

«Я иду за тобой». Это то, что сказал ему Чонгук по телефону и во что Юнги твердо верил, однако прошло неприлично много времени... наверное... так кажется. Учитывая, что Юнги потерял ему счет, вновь оказавшийся запертым в сарае, да, миновало два... три дня... а то и неделя. — Холодно... — шепчет замерзшими губами парень, греет ладони слабым дыханием изо рта и, уронив затылок на самодельную подушку из грязных марлей, проваливается в сон. Во сне он видит языки пламени. Они, подобно дождевым червям, извиваются вокруг Юнги, издают пищащие звуки, будто хором вопят «Горим! Горим! Караул!». Юнги, испугавшись этого причудливого сна, с шумным вздохом вскакивает и оглядывается, осознавая, что уже наступила ночь. Хоть глаз выколи, ничего не видно. В этот момент, к его удивлению, дверь скрипит, и в сарай вбегает запыхавшийся человек. — Юнги! На отклик парень интуитивно подрывается вперед, вглядываясь в густую темноту. — Мистер Андерсон? Мистер Андерсон! — Мин узнаёт под зимней шляпой садовника и счастливо улыбается. Старик держит в руке керосиновую лампу и утешительно улыбается. — Я думал, вы меня забыли. — Вот-те на! — Андерсон в спешке помогает заледеневшему парню подняться, накидывает на него плед и шепотом просит не мельтешить. — Вы обещали за мной прийти, но не пришли. — Это потому, что один человек велел мне подождать. — Подождать чего? — оказавшись на стуже, недоумевает Юнги и поднимает взор на небосвод. Он ясный, полный звезд и круглой, яркой луны, прячущейся за высокими кипарисами, покрытыми снежными шубками. Юнги пускает пар ввысь, улыбается ночному воздуху, звездам, по которым скучал и, боязливо вертя головой, следует за садовником по знакомой ему тропинке. Мистер Андерсон тянет его к выходу через задний двор. Старик прикладывает палец к губам, мол тише, не разбуди собак в псарне. Юнги кивает, идет по протоптанной тропинке, погружая ноги в глубокие следы. Снег под ним нарочито хрустит, поблескивает на свету лампы, провожая тени, которые они отбрасывают на нетронутые сугробы.  — Так чего подождать? — миновав псарню, они оставляют сад за спинами, и внезапно Юнги слышит со стороны твердый голос. — Меня. Тело реагирует прежде мозга. Обернувшись, парень широко раскрывает глаза и, забыв, как дышать, жадно глотает морозный воздух, из-за которого краснеют его щеки с носиком-пуговкой. — Чонгук... Чонгук! — Юнги спотыкаясь, бежит по снегу, что ему по колено, бросается в объятия и едва успевает среагировать, как Чонгук его глубоко целует, погружая скользкий язык тому в рот. Они, сжимая друг друга в любовных тисках, целуются со всей страстностью, накопившейся за время разлуки, что только усилило любовный огонь между ними. Чонгук обвивает его талию, вжимает в себя и отрывает от земли, кружа его словно пушинку. — Я пришел. Я здесь. — Чонгук, — гладит его скулы Юнги, с глубокой привязанностью смотрит в глаза, как будто не верит, что человек перед ним настоящий. Вдруг это очередной сон? Галлюцинация из-за голодания? — Да, жемчужинка, я, — целует его яростно, каждую его родинку, морщинку, каждый сантиметр его кожи. Места, куда касаются его губы, приятно зудят. Тепло, растущее в груди, вырывается наружу. Юнги не может сдержать счастливую улыбку, обнажает десна и вновь  целует. — Забери меня отсюда, Чонгук... я не могу здесь больше.. ты знаешь... Ты знаешь? — тараторит брюнет, бегая глазками по всему его лицу. — Я так без тебя страдал! Ты знаешь? Я потерял маму! Он убил её! Он её таким жестоким образом убил! На нервной почве Юнги без остановки рыдает. Эти резкие смены настроения напоминают маятник, который скачет вправо-влево. Скретч с трудом усаживает измученного парня в салон автомобиля, успокаивающе шепчет, держит за руку и греет его своим дыханием. Мистер Андерсон машет им на прощание. — Я ему даже спасибо не сказал, — поздно вспоминает Юнги и активно жестикулирует, шмыгая распухшим носом. — Я в долгу перед ним не останусь. Он ни в чем не будет нуждаться. — Любимый мой, — Мин крепко сжимает ладонь мужчины в своей и нагибается, чтобы потереться об неё щекой, — никогда больше не покидай меня. Без тебя все плохо. — Больше никакой разлуки, жемчужинка. Мы переедем на время в Луизиану. Новый Орлеан, родина джаза. А потом я покажу тебе Европу, — крадет у него очередной поцелуй Чонгук. — Жаль, что мама этого не увидит, — кусает губу Мин, вытирая слёзы. Выехав за пределы Грейт-Нейка, Джей находит единственные верные слова. — Я соболезную. Прости, что не оказался рядом в нужный час. — Ты не виноват. Я знаю, ты любил мою маму. — Она была доброй женщиной и понимающей матерью. Юнги, — привлекает внимание парня Скретч, временами оглядываясь на него, — она знала про нас. — Знала? — сглатывает тот, скептически хмурясь. Как и когда это могло произойти? Откуда Тэян узнала, или сам Чонгук ей рассказал? Нет, точно нет, ведь он обещал хранить этот секрет. Стало быть, Тэян или догадалась или прочла его дневник... Юнги смутно вспоминает, как много раз бросал его на полу или где-нибудь на видном месте. Конечно, мама могла его найти и выведать сокровенные вещи. Смущенно прикусив губу, Юнги притихает. — Она желала нам счастья и просила позаботиться о тебе. Послушай, впредь всё будет иначе. Мы семья. Ты, я, Майкл, Хосок и даже Тэхён. Ты не будешь один, слышишь? Я всегда за тебя. Я всегда рядом. И я всегда за тобой. Мысли о тебе не дали сойти с ума, я сидел в камере и постоянно грезил о тебе, Юнги. Моя любовь к тебе — нескончаемый источник силы. Понимаешь? Я люблю тебя, Юнги. Сильно люблю. Внимательно слушая, вбирая в себя каждое словечко, каждый звук, интонацию, Юнги расплывается в слабой улыбке и сжигает мосты. Отбросить прошлое, стереть его из памяти, говорят многие, непосильная задача, но, если захотеть, можно даже горы свернуть. Юнги ставит точку. Он больше не гонимый семьей мальчик, которого бьют и презирают, он свободный. Любимый. Счастливый. Каждый сам пишет свою историю, и Юнги хочет начать все с чистого листа. Вместе с Чонгуком. Добравшись до особняка, он принимает ванну и плотно ужинает, после чего парни запираются в комнате, где, обнимаясь в теплой постели, рассказывают друг другу о каждой мелочи, произошедшей с ним за время их разлуки. Юнги рассказывает, что приходил к участку, смотрел на него издалека, в баре никому не позволял сидеть за любимым столом Скретча, злые языки наказывал и отстаивал честь своего любимого. Чонгук на это заливисто хихикает, целует парня в подбородок и расслабляется. — Я отомщу за тебя и госпожу Тэян. Завтра. — Ты убьешь его? — Я убью всех, — без сомнения тянет Чонгук, рисует пальцами на плоском животе узоры. — Мисо не трогай. — Она тебя обижала. — Имела на это право. Она считает, я отнял у неё счастье... По сути, Мисо такая же жертва, как и я. Её воспитали чудовища. — Твое милосердное сердце спасает жизни, — шепчет Чонгук, вжимая его в свою грудь, — ради тебя я её не трону. Остальные пусть не ждут пощады. — Я просто хочу, чтобы все поскорее закончилось, — Юнги ложится на бок, к нему лицом, и утыкается в шею, — я тоже тебя люблю... *** 30 декабря 1923 год. Цепочка машин из шести экипажей со свистом тормозят у ворот виллы Минов. Ранним утром ещё все спят, по двору даже не снуют слуги, а сумерки едва успели отступить. Почуяв неладное, собаки в псарне принимаются отчаянно лаять, нарушая покой во всей окраине. — Начнём, — расправляет плечи Майкл, с царственным видом оглядывает роскошный дом и перезаряжает дробовик. Хосок на итальянском отдает приказ своим людям, и бесы врываются в сады мнимого рая. Первым убивают дворецкого. Пули, свистя, вонзаются в стены, в декор и картины. Джихо, услышав гам, резко подскакивает с кровати, спросонья спотыкается о ковер, едва не падает, одетый в ночное платье, подбегает к лестнице и смотрит вниз, где во всю бесчинствуют ворвавшиеся бандиты. — Какого дьявола?.. — в панике смотрит на развернувшийся бардак Джихо. Подняв голову вверх, Чонгук со скрипящими зубами смотрит на старика, в глотку которого мечтает вцепиться зубами, и Джихо это кровожадное желание ясно чувствует. Встретившись взглядами, Чонгук прицеливается ружьем, давит на курок, однако пуля попадает во фреску, поскольку Джихо ловко отбегает. — От меня не уйдешь, сука, — Скретч бежит по лестнице на второй этаж. Сына с невесткой расстреливают прямо в кровати. Они глотают по три пули. Прибитые к постели, они окрашивают белые простыни в бордовый, а сами навсегда погружаются в сон. Мисо, вжавшись в угол своей комнаты, слезно умоляет сжалиться и падает на колени перед Майклом, который неприязненно отбрасывает её со своей ноги. Девушка, переходя от корейской речи к английской, рыдает навзрыд и вспоминает лучшие моменты своей жизни. А их ничтожно мало. Она ведь тоже не была счастлива, ей приходилось подстраиваться под других, играть роль дурочки и забывать о своих мечтах. Женские желания скромнее мужских: все сводится к любви и свободе — противоположности. Может, от того они порой недостижимы? Мисо страшно умирать, она молода для смерти и слишком красива — простим ей её циничные мысли.   — Тише, — нависает над ней Скретч, больно схватив за подбородок, заставляя смотреть на себя, — никто тебя не тронет. Кому сдалась жестокая и к тому же безмозглая дура, вроде тебя, — садистки скалится Майкл, грубо оттолкнув её. Мисо издаёт жалобный скулёж, прижимает колени к груди и не решается хамить, лишь обиженно плачет. Она понимает, что родня мертва. Отрицает пока что, однако в глубине души осознает, что она единственная, кто выйдет отсюда живой. И она не ошибается: на вилле не осталось никого в живых; лишь Джихо трусливо прячется, оттягивая свою казнь. Разбросанные по всем помещениям тела персонала пачкают лужами крови ковры и дорогие паркеты. Изысканные стены, украшенные шелковыми обоями, картинами и прочими предметами декора, безжалостно изуродованы. Вещи и мебель раскиданы. Итальянцы стреляют во все, что в голову взбредет, переворачивают утварь и разбивают окна ружьями, впуская в дом сквозняк. От прежней роскоши остались только воспоминания. — Где прячется этот ублюдок Мин Джихо? — Майкл находит племянника в одной из гостевых комнат, поправляя взъерошенную челку. — По углам, как крыса. Отсюда он живым выйти не должен. Снаружи доносятся выстрелы. Мисо, одетая в одну ночнушку, босиком и не оглядываясь, бежит по битым стеклам вниз. Девушка, чьи глаза застелены пеленой слез, панически дрожа, рвется на улицу. — Я не хочу умирать, не хочу! — плачет она, падая в снег и волоча себя в безопасное место. За ней никто не идет в погоню. Вскоре Мисо растворяется в тумане. Когда от дома остаются практически щепки, Чонгук гневно пинает воздух. — Мы обчистили весь этаж. Его нигде нет, — отчитывается Хосок. — Он не мог уйти. — Говорю же, прячется. Хвост поджал, ублюдок! Его задницу больше некому прикрывать. Да пусть осмелятся, я всех на тот свет отправлю, — зарекается Чонгук, подозрительно оглядываясь по углам. Когда он оборачивается лицом к западу, сквернословя, из-за двери проскальзывает белая фигура, и раздается выстрел. Джей, ахнув, падает на пол и, шипя от жгучей боли, держится за раненую ногу. — Черт, — негодует Джихо, который целился выше. — Не дайте ему уйти! — рявкает на рвущихся ему помочь Чонгук и, истекая кровью, несколько раз стреляет в дверь, за которой скрывается Джихо. Удивительно, насколько старику везет, и как он ловок, если за все время не поймал ни одну пулю. — Он мой, — кивает Майкл. Пока Хосок и остальные парни осторожно подхватывают Чонгука и тащат вниз по крутой лестнице, Майкл, перезаряжая пушку, словно лис, крадется за своей жертвой. — Кис-кис-кис, — подступает мужчина, осторожно выглядывая и, наткнувшись взглядом на зеркало, видит в нём старика. Джихо стоит прямо за колонной. «Попался», — думает Скретч и взглядом сигнализирует своим людям окружить того. Спустя миг по всей вилле раздаются бесконечные выстрелы. Чонгук вскидывает голову, слыша, как на пол градом сыпятся пустые гильзы и катятся кто-куда. Шум разрывает тишину, становится невыносимо громко, хоть уши режь. — Тебе нужно в больницу. Пуля внутри, — пытается остановить кровотечение Хосок, не отвлекаясь на ад, развернувшийся на втором этаже. Он сильно давит на рану, наблюдает как Пабло крепко её перевязывает. Весь взмокший и побледневший, Чонгук терпит режущую боль, сжимает пальцами чужие плечи и решительно качает головой. — Сперва прикончим этого гада. — Ранение серьезное! Ты можешь ногу потерять. Опомнись! И это так. Пуля едва не продырявила колено, однако Скретч все равно упрямо стоит на своем. Его беспокоит не столько угроза остаться калекой или боль, с каждой секундой лишь больше поедавшая его, сколько необузданная ярость на фортуну. Не слишком ли она несправедлива, позволяя Джихо ускользать от лап смерти, даже теперь, когда его взяли в кольцо? Подлецам всегда почему-то везет. Гнев достигает своего апогея. Чонгук, дыша глубже, видит отчаянную борьбу Джихо выжить, выхватывает из чужих рук свое ружье и, покачиваясь от резкого головокружения, целится в старика. Вскоре он осознает, что попасть в цель не получится, поэтому, выругавшись, отводит ружье в сторону и стреляет в огромную хрустальную люстру в центре потолка. После седьмой пули великолепного вида люстра, своими габаритами не уступавшая автомобилю, разработанной итальянским инженером Джузеппе Мерози, качается и тотчас срывается вниз. Оказавшийся в этот момент рядом с перилами антресоли Джихо запоздало реагирует на шум и, издав короткий крик, подхваченный хрустальными ножками люстры, летит с этажа вниз. Майкл, не упуская возможности, подбегает к перилам и стреляет в падающего старика. Тра-та-та-та-та! Прежде, чем разбиться и порезаться об осколки люстры гаргантюанских размеров, Мин Джихо умирает от выстрелов. В нем проделано семнадцать отверстий, которые в тот же миг наливаются кровью, заливая мраморный пол. Наступает звенящая тишина. Пыль от обвала вскоре оседает, и все видят неприятную для глаз картину. — Морто, — произносит Хосок, с брезгливостью глядя на изрезанные стеклом щеки старика. Чонгук, не опуская пушку, щурится на изуродованное тело, выжидающе замирает, словно есть шанс, что старик выжил. Когда пол под трупом сменяется на кровавое море, он удовлетворительно кивает. — Вот теперь точно всё кончено. — Пока сюда не грянула полиция, уезжаем, Джей. Мы сильно рискуем. Девчонка точно не проговорится? — Точно. Она, очевидно, уже поняла, что шутки с нами плохи. Пора уходить. Достав из багажников канистры с керосином, под пристальным наблюдением Майкла и Падре, группа принимается поливать стены, мебель и декор, тем самым определив судьбу помпезной виллы, что сейчас не более, чем разрушенная варварами таверна. Комнаты наполняются назойливым запахом, трупы прислуг и супружеской пары безмятежно лежат, будто фарфоровые куклы. Опустошено шесть канистр. Остается последняя — седьмая. Хромая на одну ногу, Чонгук тоскливо осматривается, прощаясь одновременно с ненавистным и любимым местом. Здесь он познакомился с Юнги, в этом саду он его поцеловал, клялся в любви, наблюдал за его жизнью. Чонгуку немного грустно, но он однозначно не жалеет о своем выборе, ведь, запирая одну дверь, перед ним обязательно откроется следующая. Войдя в домик для прислуги, Скретч с печалью рассматривает голые стены и скромную мебель. В таких условиях все эти годы жил Юнги. Его вещей толком не осталось: ни одежды, ни туалетов. Чонгук берет всё, что ему попадается на глаза, забирает то, что, по его мнению, важно для Юнги и запирает за собой дверь. — Мы кое-что нашли, — шагает по снегу Хосок, приближаясь к благородного синего цвета Fiat 502, облокачивается на дверь и протягивает Чонгуку знакомый предмет. — Я подумал, это кое-что ценное. — Ты не представляешь насколько, — Чонгук с обожанием разглядывает потрепанный переплет, листает исписанные страницы и вдыхает запах отсыревшей бумаги. Дневник Юнги, мятый и прелый, все равно сохранил все записи. Сейчас это нечто большее, чем просто тетрадь. Здесь хранится история, душа, память. Все, что должен беречь человек. Чонгук прижимает дневник к груди, улыбается неестественно белыми устами и, подняв взор на горящую виллу, которую жадно пожирает пламя, глубоко вздыхает. — Уходим. Кортеж цепочкой, друг за другом, выезжает на дорогу, оставляя позади виллу, которая стала местом встречи, местом слез и смерти. Огонь, охвативший крышу, подобно изголодавшемуся демону, стремится ввысь, поглощает скелет дома, не оставляя после себя ничего. Даже прах. Чонгук не оглядывается за спину, игнорирует слова кузена о больнице. Вместо этого всего он победно ухмыляется, распахнув новые двери своей жизни. Так в декабре для кого-то наступает весна. Пахнет она костром.