Азавак

Парк напротив клиники совсем окоченел, вмерз корнями в землю, как первобытный человек в ледник, как муха в янтарь, увяз всеми лапами и дрожит на ветру, тихо перезвякивая черно-лаковыми ветвями. Скребёт одеревеневшими пальцами по низкому небу, как заживо похороненный - по крышке гроба изнутри. Со скрюченных ветвей осыпается просеянная сквозь городские сети проводов, концентрированная соленая мгла. Крупная брусчатка под парой тяжёлых ботинок сверкает глянцевой наледью, словно ее вылизали брюхами гигантские слизни. Мир замер за час до полуночи. Затаил дыхание, встал на цыпочки, вытянулся весь, как ребенок, пытающийся достать что-то с верхней полки небес, не шевелится даже, наблюдая за тем, как черная скатерть моря танцует, собирается збрыжками и копошится, баюкая в сероводородном брюхе слепых глубоководных монстров. Холодно. С каждым облаком пара из груди утекает тепло. Но его там ещё – целый реактор. Кажется, хватит на тысячелетия полураспада засевшей под кожухом ребер и диафрагмы высокоактивной любви. Анубис носится между проступающими из мрака стволами. Тоже активный, аж в глазах рябит. Яркий. Дурной. В комбинезоне с синими пончиками на оранжевом фоне. Выбирал одёжу, конечно, Арчи. Азавак в вязаной шапке на клиновидной голове и в утепленных чехлах для лап на собаку был похож лишь отдалённо. Матвей стоял неподвижно в центре аллеи, в золотом пятне света, который на них с Арчи лил одноглазый фонарь. Стоял, засунув руки в карманы обнимающего его за плечи мужчины, и тихо бухтел. — Я, конечно, понимаю, что ты падок на рыжих и эта непоседливая падла очень милая и смышлёная, но, бля… его пока оденешь перед выгулом, сдохнуть можно. Какого хуя наша псина такая морозобоязненная? Шубу ему купить, что ли? Арчи тихо посмеивается в бороду, вместо ответа плотнее вжимает в себя парня, пока выпущенный на выгул азавак все сжимает спираль своего движения вокруг хозяев. — Ну порода такая. Что поделаешь. Зато летом ему тут будет хорошо в любую жару. А зима, она тут короткая. Пару месяцев осталось. Переживет. Кстати, про купить… Док заводит старую шарманку. С того дня, когда Симеон перевел бывшему подпольному врачу Матвеевы деньги, прошло две недели. Рыжему уже разрешили больше двигаться. И не только на прогулках. Отмена вынужденного целибата благотворно сказалась на уровне выебистости пациента, но он все еще продолжал ерепениться по некоторым вопросам. Например, место дислокации треклятых денег не давало покоя рыжему, и стало поводом для стабильных споров. Желание Арчи вернуть всю сумму обратно в глазах Матвея выглядело, скорее, как попытка от него по-тихому отвязаться. Мол, забирай свои копейки-котомки и уебывай, я тебе ничего не должен. И хоть рыжий понимал беспочвенность подобных опасений, при обсуждении перевода никак не мог перестать дёргаться. — Не начинай… — почти обижено бурчит, прижавшись губами к шее дока над воротником кожанки. И губы эти могут в любой момент смениться зубами. Метод решения всех конфликтов поцелуями и еблей у них все ещё отлично работает. Не важно, где эти двое и что вокруг. — Матвей. В голосе Арчи столько укоризненного обвинения, что даже бесконечная, как лента Мёбиуса, ебанутость рыжего сдает позиции. Парень пыхтит в потертую кожу куртки на плече дока, вытаскивает лапы из его карманов и обнимает крепче, вцепившись с обеих сторон в ремень. Думает. Выход, конечно, есть, но он грозит кучей всякой возни. А сейчас Матвей хочет только проводить время с Арчи и мозолить глаза его клиенткам, постоянно слоняясь по первому этажу в рабочее время. Лера, конечно, все ещё рычит на него, периодически угрожает страшным, если «неблагодарный мудак» опять обидит их босса. Но Леру с Викой рыжий готов терпеть по причине того, что признателен им за помощь Арчи в сложный период. А вот всяких разодетых собачниц-кошатниц, притаскивающих совершенно здоровых зверушек на осмотр только для того, чтобы строить глазки ветеринару – ну, никак нет. Поэтому в кабинете Арчибальда с автопортретом зеленоглазой твари за стеклом оригинал мелькает так часто, что Лера уже предлагала тоже выдать ему халат и научить ставить прививки в холку, а то хули он зря околачивается? — Слушай… — все-таки начинает давно откладываемый разговор Матвей… — Если тебе так жмут мои деньги на твоем счету, давай их потратим? — Что? Объятия превратились в уложенные на плечи тяжёлые руки, которыми док отодвинул от себя этого поехавшего. Смотрел он на Матвея при этом со смесью недоверия и легкого ахуя. — Дом, говорю, хочу купить. Вон тот, — смущения рыжий не выказывает, пялится в ответ с уверенностью умалишённого. — Ну, не весь, первый этаж только. Забацаем скотье кафе? Удобно же. Пока ты будешь лечить зверушек, хозяева пожрут чего-то по соседству. Я видел, такое популярно за границей. Поселим в кафешке котов, напялим на официанток ушки и хвосты. Зуб даю, окупится. А если нет, ну, останется помещение по соседству. Может, клинику твою потом расширим. Короче, в любом случае пригодится. Пока Матвей тараторит, выражение лица дока меняется от офигевшего до задумчивого. В итоге он отпускает плечи парня и, прихватив того под локоть, медленно идёт вдоль аллеи. Молчит. Думает. — Ну, допустим, это вариант. Но ты что-то шаришь в кулинарии? В кофе? Ты ж даже яичницу сжег. — Зато ты шаришь. Найдем нормального баристу. Всякую жратву можно заказывать уже готовой. Кафе же, не ресторан. Подумай, детка, будет круто. Я работаю по соседству. Ты ко мне на обеды ходишь. А в одной из пустых комнат можно сделать мастерскую. Патрик давно мне наяривает по поводу новых работ. Наляпаю пару полотен, будет страховка на случай, если кото-кафе не даст прибыль. — Студию тебе дома сделаем. Помещения при кафе лучше отвести под склад. Да и мне не нравится идея, что ты будешь торчать после работы не дома. Так что используем большой зал в конце коридора. И так пустой стоит полгода уже. — Ты же хотел там тренажёрку сделать? — Перехотел… — А-арчи. — Что Арчи? Пошли домой, у тебя уже нос в цвет волос. А ещё на Нуба ворчишь, мол, не морозостойкий. Сам такая же мерзлячая задница. — М… ты сейчас думаешь о моей заднице? — краснощекое лицо расцветает похабной улыбкой, как мак. — Хочешь сегодня ролями поменяться? Или, как обычно: уложить тебя в кроватку и обстоятельно попросить прощения за то, что раньше нервы трепал? — Ага. А теперь треплешь кое-что другое… — Ну тебе же нравится. Подтверждения своей правоты Матвей так и не дождался. Они успели почти дойти до клиники, оставив парк позади, и синхронно замерли, глядя на парочку мужчин перед парадным входом. Лысый бородатый бугай, похожий на очень брутальную версию Санты для взрослых, и чуть помладше, чуть пониже, одетый в твидовое пальто и шляпу с фазаньим пером рыжий мужик средних лет с короткой ярко-медной бородкой. Арчи понятия не имел, кто это. А вот Матвей, обливаясь холодным потом и бледнея из своей румяной отмороженности в трупную синеву, одного точно знал. И сейчас пребывал сходу в тихой панике. Вцепившись в руку дока бульдожьей хваткой, парень прошептал: — Арчи, я, кажется, кое-что забыл тебе сказать. Худшие слова в текущей ситуации. Док слишком хорошо знал своего любимого щеночка, чтобы подумать о чем-то хорошем. Явно, ведь надвигается какой-то эпохальный пиздец. Опять! — Люди Влада? Насколько они опасны? Мне звонить ментам или сразу Симеону? — Не… Не то. Этот бородач не опасен. Он другое. — Что? — Он твой… И естественно именно на этих словах рыжий рядом с лысым бородачом заметил другого рыжего, цепляющегося за хмурого, сжавшего кулаки хозяина клиники, в которую они так долго бодро стучались. — Иен. Кажется, это твой сынишка вон там стоит. — Что? — Ты только глянь на него! Вылитый ты в свои тридцать! Какая прелесть! — Арчибальд? Арчибальд МакАртур? Пара незваных гостей говорила на английском с таким упоительным акцентом, что их так и хотелось затолкать в фильм про Бонда. Впрочем, Матвей их сейчас даже в канализацию затолкал бы, будь такая возможность. Лишь бы эти оба-два дали ему возможность нормально все объяснить доку. — Вы кто? Английский у Арчи был отвратительный. Тоже с акцентом, только не британским, а самым что ни на есть топорным. — Арчибальд, я твой отец… Огромный бугай с седой бородой выдал самое главное сразу. Тихо. Дрожащим голосом. Хер в шляпе рядом с ним прикрыл ладонью глаза и явно пытался не ржать в голос. — Боже, какое упущение, что ты его Люком не назвал. Вы, шотландцы, ничего не смыслите в тонком юморе. Один рыжий явно веселился, второй - цеплялся за Арчи, надеясь, что так его, горемыку, будет сложнее послать на хуй сразу. — Кто? Ничего не понимаю… Растерянный док – зрелище душераздирающее, по крайней мере, для Матвея, который так и не выкарабкался из своей паники и сейчас не знал, что ему делать: пытаться начать все объяснять или просто тащить Арчи подальше от нарисовавшегося внезапно папаши. — Сынок, — лысый-бородатый перешёл на понятный аборигенам язык и сделал пару шагов в сторону замершей парочки. — Давай поговорим? Я все эти годы думал, ты мертв. Это все чудовищная ошибка. Мне так жаль… То, что бородачу жаль, заметно было невооружённым глазом. Матвей вот тоже сильно сожалел. Не так о том, что написал этому чертовому Иену в момент помутнения, как о том, что банально забыл об этом рассказать Арчи. Теперь приходится разруливать все на ходу, а там, где нельзя всё решить грубой силой и мордобоем, рыжий был откровенно не очень. — Иен, не дави на ребенка. У шляпника акцент оставался одинаково великолепным, на какой язык он бы не перешёл. И в том, как он придерживал медведеобразного Иена за локоток, чувствовалось что-то значительно большее, чем просто дружба. Рыжий на мгновение даже забыл нервничать и просто уставился на колоритную парочку незваных гостей. «Ну, нет, не может быть!» - отмахнулся от промелькнувшей мысли Матвей и толкнул Арчи плечом в плечо. — Детка, отомри. Этот бородач - и правда твой батя. И, кажется, у вас общая не только тяга отпускать бороды и раскачиваться до размера трёхдверного шкафа, но и привычка стаскивать к себе все рыжее. Гены, сука, вещь такая, да? Анубис, торчавший все это время у бедра Арчибальда, в ответ на ещё пару шагов Иена в сторону сынишки внезапно оскалился и зарычал. На вас когда-нибудь рычал синтепоновый чехол в вязаной шапочке? Умилительное зрелище. Несмотря на внушительные клыки. Иен тормознул, удивлённо глядя на пса. Док с тяжёлым вздохом подцепил питомца на поводок, тихо ворча под нос. — Ты посмотри на него, какой свирепый щеночек! У тебя набрался дурной привычки рычать на всё, что рядом со мной шевелится? Ты учишь Нуба плохому… Напряжение внутри Матвея постепенно отпускало, и то, что док начал ворчать и говорить об их псе, было лучшим признаком его спокойствия. По крайней мере, голову рыжему никто откручивать не собирался. Максимум – ласково вынесет мозги, когда они останутся наедине, длинными и поучительными беседами на тему: «Почему нехуй забывать сообщать вовремя такие серьёзные вещи и как с этим бороться». — Ну, что ж, раз вы проделали такой путь, чтобы поговорить, давайте разберемся, кто тут у нас кого кем считает. Это Арчи сказал уже громче, глядя на своего внезапно свалившегося на голову родителя. Рыжий довесок, хитро щурящий карие глаза рядом с возрастным верзилой, отпустил локоток Иена и во всю пасть радостно улыбнулся. Спустя пять минут все четверо сидели на ставшей очень тесной кухне, глядя друг на друга и сжимая в лапах по чашке чая. Зелёного. Словно Арчи никто никогда не говорил, что обитатели туманного Альбиона жалуют только черный. — Вот, это документы, которые мне переслала твоя мать, — Иен оказался мужиком обстоятельным, и морща лоб, буквально сразу подсунул сыну свидетельство о его смерти. — Я виноват. Когда ты родился, Наташе было тяжело. После родов начались осложнения. А ты болел и нуждался в постоянном лечении. Фактически я почти не видел тебя. И жену. Решил, что нужно увозить вас в Эдинбург. Я уехал подготовить все к переезду, а спустя пару недель пришло письмо с известием о твоей смерти. И документы на развод. Наташа писала, что не хочет меня больше видеть и что я сломал ее жизнь. Арчи перебирал потрёпанные бумажки, которые явно не раз и не два держали в руках. Лицо у него казалось непроницаемым. И пугающе похожим на более старшего, говорящего с едва уловимым акцентом гостя. — Я согласен с тем, что сломал твоей матери жизнь и сделал все неправильно. Не должен был вас оставлять. А получив известие о твоей смерти, нужно было поехать и лично увидеть могилу. Фото, которое она прислала … там же на самом деле нет такого надгробия. Мы с Бринденом в первую очередь поехали туда и проверили. Я хотел удостовериться своими глазами, что был все это время таким дурнем. Хотя бы спустя все эти годы. — Иен, ты был молод. Кто не делает глупости в двадцать пять? А узнать, что твой ребенок мертв, это любого надломит. Кажется, Бриндену наблюдать за тем, как кается его… друг/знакомый/кто-то там ещё, было тяжело. Он уложил холеную, усыпанную веснушками руку на монументальное плечо кающегося. Без пальто и шляпы Бринден оказался на удивление коренастым господином с медными кудрями до плеч и рыжими пятнышками на всех открытых участках кожи. Холеная бородка, темно-серая рубашка и зелёная жилетка поверх нее, брюки с идеальными стрелками, запах древесного парфюма и умные желто-карие глаза делали этого человека ещё более нездешним, чем похожего на гору папашу Арчи. Эти двое не вписывались в окружающую среду, странно диссонировали с обстановкой уютной кухни и несли за собой целую пачку осложнений. — Я понял, — док, что все это время хмурился, наконец-то что-то для себя решает и пододвигает Иену его бумажный скарб, впервые с момента неожиданной встречи едва заметно улыбаясь. — Не думаю, что ты в чем-то виноват. Отношения не всегда складываются так, как мы того хотим. Да, дорогой? Последняя фраза чуть не заставила Матвея подавиться чаем. Он хватанул большой глоток горячего пойла и громко проглотил, прослезившись от усилия и нахлынувших эмоций. Нет, конечно, рыжий уже успел привыкнуть к великолепной привычке бойфренда ставить весь мир в известность о своей ориентации и их отношениях, но устраивать каминг-аут перед новообретённым батей в первые десять минут знакомства было слегка чересчур. С другой стороны, непонятно ещё, так ли прост сам батя, притащивший с собой какого-то рыжего английского джентльмена с другого конца континента. Заботился о бородатом верзиле этот джентльмен очень трепетно. Матвей бы даже сказал – явно показательно и демонстративно. — Точно, детка, — радостно оскалился в ответ рыжий, сверкая над ободком чайной чашки полными чертей зелёными гляделками. — Полностью с тобой согласен. Ерепениться Матвей даже не думал. Если открытая демонстрация отношений перед папашей сделает Арчи счастливее и спокойнее, рыжий готов хоть засосать своего дохуя личного ветеринара прям здесь и сейчас. — Хм… — пока Иен сопел и складывал бумаги обратно в конверт, явно преодолевая чувство неловкости, его спутник такой мягкотелостью не отличался и таращился на хозяев жилища с хитрой лисьей мордой, ухмыляясь во всю пасть. — Думаю, нам уже пора. Да, Иен? Поздно уже, ещё отель искать. Завтра встретимся и нормально пообщаемся. А сейчас твоему сынишке пора спать. Согласен? Иен точно был согласен, потому что вскочил со стула, едва его сопровождающий успел договорить. — Да-да. Мы пойдем. Завтра встретимся. Номер клиники у нас есть. Позвоним и договоримся. Глубоко посаженные серо-голубые глаза на лице великана казались почти перепуганными. Было странно наблюдать, как он суетится, нервно взмахивает огромными руками с теми же массивными костяшками, что и у сына. Седая борода, наголо бритая макушка и ощущение тихой паники вокруг двухметровой туши тяжеловеса дополняли общую картину. Рыжий все не мог перестать улыбаться, наблюдая за тем, как Арчи тоже встал вслед за отцом. — Это… — паникующий взгляд дока, брошенный на Матвея, наткнулся на совершенно блаженную лыбу. Арчи вздохнул, разом успокаиваясь, и вместо того, чтобы броситься выдавать гостям куртки-пальто, запустил пятерню в багровые волосы сожителя, трепля их, словно шерсть на холке у огромного зверя. — Вы можете остаться. В гостиной диван раскладывается. Он вполне удобный. Куда вы в такое время поедете? Да и зачем? Поспите тут. Утром, если надумаете, найдем вам отель неподалеку. Все было прекрасно, кроме одного. Матвей вытаращился на Арчи с видом крайнего ахуя на бледной харе. — Диван? Раскладывается? А кто мне пиздел два месяца, что он неудобный, спать на нем нельзя, позвоночник в трусы высыпается, и вообще ты как врач категорически против?! Ощущение жесткого наебалова для рыжего было новым и незнакомым. Особенно учитывая, что наебщик продолжал трепать его патлы, теперь лучезарно улыбаясь с таким самодовольным видом, что по этой счастливой роже хотелось врезать. — Щеночек, не напиздел, а слегка умолчал совершенно неважную информацию. Тем более, что за тобой тогда нужно было присматривать круглосуточно, чтобы швы не разошлись и сам ты не разошелся, не натворил какой хуйни и так далее. Ты скажи, чем недоволен? Хочешь выжить гостей с дивана? Ну, давай, уложим их в нашей спальне, а сами в гостиной поспим, если тебе это так важно. — Что? Нет! Я вообще о другом! Матвей пыхтел и старательно буравил бойфренда гневным взглядом. Бринден потихоньку выталкивал остолбеневшего Иена в коридор. Арчи просто ловил кайф от возможности безнаказанно гладить своего ершистого сожителя по волосам и любоваться его новым выражением лица. Крайне удивленный рыжий – зрелище редкое, а потому особо ценное. Вся эта возня затянулась еще на час: пока выдавали гостям постельное белье, перетаскивали их чемоданы из арендованной машины и объясняли, где что в доме находится. Наконец-то оказавшись в спальне за запертой дверью, первое, что получил Матвей – толчок в грудь, от чего повалился спиной на кровать, охуело моргая. Переживаний за сегодня было явно слишком много. Даже для него. — Ну, и как это все получилось? — Арчи, наоборот, стал спокоен, словно Будда Гуатама. Он неторопливо стянул через голову толстовку и, отшвырнув ее в сторону, взобрался на кровать с коленями, седлая бедра распластанного поперек матраса Матвея. — Случайно! — выпалил рыжий, наблюдая, как унизанные кольцами руки цепляют край его черного худи на животе и медленно тянут вверх. — Помнишь тот день, когда я обратно приполз? Ну вот, я искал тебя в сети. Инсту твою, или ещё какую социалку. А нашел пост Иена о твоей смерти. Имя, фамилия, город - все совпадало. Сколько Арчибальдов МакАртуров Иеновичей может жить в миллионнике, если это не ебаный Эдинбург или Глазго? Ну, я и написал, мол, нехуй по живому скорбеть. А он взял и приехал. Узнал я твоего батю сразу, потому что фотки в его профиле видел. Там же без всякого теста ДНК понятно, что ты его сыночка. Ну, вот так все и вышло. Матвей тараторит, как заведённый, пока руки Арчи шарят по его груди под черной тканью, наглаживая свежие шрамы на животе, выемку над солнечным сплетением, проколотые соски, добираясь аж до ключиц. Отличный способ допроса. Чувствуя вес такого желанного тяжёлого тела на своих бедрах, рыжий мог выболтать все что угодно, лишь бы он не останавливался. — Ага. Значит, ты увидел мою похоронку и отправился в клуб искать приключения… — Я отправился искать тебя! — Потому что забыл, где я живу? — Потому что дебил! — А, ну с этим спорить сложно. Вопреки всем опасениям Матвея, ему не начинают выносить мозг. Вместо выяснений, почему и как можно было не сказать любимому о том, что отец все это время считал его мертвым, рыжего планомерно раздевают, стаскивая через голову худи вместе с футболкой под ним. Все идёт понятно к чему, и это Матвея не может не радовать, хотя пара вопросов все равно не дают спокойно лежать и получать удовольствие вместо моральных пиздюлей. — Значит, ты не злишься? Получилось почти жалобно. — Значит, не злюсь. Арчи слишком занят для развернутых ответов. Он уже добрался до пояса полураздетого щеночка и активно с ним расправляется, звякая пряжкой и вжикая молнией. — И тебя сейчас не смущает, что у нас твой батя за стенкой точно ещё не спит? Чистая провокация. Док поднимает на рыжего бусые глаза, светящиеся нежностью и голодом в равных пропорциях, улыбается в аккуратную русую бороду. — Ни капельки. И приспускает по бёдрам парня джинсы, кажется, намеренно медленно и почти томно. Точно, намеренно – понимает Матвей, когда мужчина вытаскивает из своих трусов член, пару раз двигая по стволу кулаком, стоя над своим любовником на коленях, словно монументальное изваяние, и наблюдая за реакцией. Живое порно. Охуенное. Лично его. Провокатор не унимается. Дрочит себе и смотрит. Рыжий тянется обеими лапами к разукрашенной чернильными вензелями талии, цепко хватает и тянет ниже. Усаживает обратно себе на бедра, пододвигает повыше. Чтобы почувствовать острее-больше-ярче. Он тянется к неторопливо мастурбирующему мужчине, приподнимаясь всем торсом над нерасстеленной кроватью. — Лежать. Док роняет своего бойфренда обратно на матрас, уложив одну ладонь на обнаженную белую грудь. — Опять эти твои собачьи команды. Ворчать желания нет, но голос почему-то все равно звучит капризно. И в ответ Матвей получает поцелуй. Пока Арчи вслепую выпутывается окончательно из своих шмоток и, не глядя, стаскивает штаны с рыжего, пока их языки в жарком клинче, пока губы жадно двигаются, вминаются друг в друга, словно собрались срастись. Арчи усаживается обратно на Матвеевы бедра в тот же момент, когда перестает возиться с их шмотьем. Прижимается ближе. Ложится на широкую горячую грудь. Ищет цепкие руки бойца, норовящие оставить на его спине пару кровоподтеков, с такой силой дурной щенок цепляется за навалившегося на него ветеринара. Перехватив обе лапы и вжав их над головой рыжего, Арчи разрывает поцелуй, замирает в паре сантиметров над лицом любимого, наслаждаясь его совершенно невменяемым и безумно прекрасным выражением полного невменька, у которого все горит. И глаза, и волосы, и то, что сейчас плотно зажато между их телами. — Не шевелись. Или пойду за собачьим поводком и привяжу к кровати. Угроза совершенно не страшная. Матвей, наоборот, от такого обещания загорается ещё ярче и начинает ёрзать под стокилограммовой тушей любовника, нетерпеливо отираясь стояком о выложенный на его живот член Арчибальда. И док наконец-то перестает на него пялиться. Привстает на коленях, с оттягом лизнув собственную ладонь, мажет слюной между ягодиц и, запустив руку назад, направляет пирсингованный член рыжего в себя. — Детка, ты что де-ела-а… — у рыжего еще хватает мозгов понять, что именно творит его обожаемый скотий дохтур, но не хватает времени его остановить. Ведь ощущения такие яркие, что ими можно подавиться. От них можно ослепнуть-оглохнуть-окончательно потерять рассудок, которого и так осталось совсем чуть-чуть. Арчи запрокидывает голову. У него сразу под бородой начинаются угольные завитки татуировок, витиеватые чернильные узоры, остро выпирает кадык, массивные грудные мышцы с такого ракурса кажутся просто устрашающими, как и колом торчащий член, с которого Матвею на живот капает вязкий предэякулят. Мужчина двигает бедрами, медленно насаживаясь на увенчанный пирсингом стояк рыжего. Оставшийся без внимания член Арчи дёргается. Каменеет украшенный ощеренной пастью черепа пресс. Сквозь закушенные губы дока звучит болезненное мычание. Мысли о его ощущениях и сохранности любимой задницы в мозгу Матвея мгновенно меркнут, выгорая под натиском крышесносного кайфа. Внутри любимого жарко-тесно-хорошо. — Су-у-ука, да-а-а! Рыжий стонет, оглушенный навалившимся удовольствием. Таким долгожданным. Таким особенным! Что сдохнуть можно вот прям сейчас, и будет ни капельки не жаль. Матвей забивает на запрет шевелиться и тянется руками к натянувшимся струной косым мышцам талии Арчи, чтобы вцепиться в нее со всей силы. Запрокидывает голову, пропуская сквозь себя шквал ослепительно-ярких ощущений. И фантомная боль в успевших зарубцеваться швах в этом кипящем чане кайфа растворяется почти бесследно. Док нанизывается на член медленно, но неотвратимо. Оседает обратно на бедра любовника, прижимаясь округлой задницей к бёдрам. Шипит. Кривит рот в русую бороду, уперев тяжёлый подбородок в грудь, глядя в лицо рыжего, даже когда хочется просто закрыть глаза и отпустить себя-ситуацию-желания. — Ох, ебать, как ты был прав… — хрипит начинающий наездник. Вместо коня у него красногривая псина. И она чутко реагирует на голос, сразу же широко распахивая глаза. — В чем? Правым рыжий себя не чувствует. Он вообще ничего сейчас не чувствует, кроме звериного возбуждения с толикой боли и совершенно неуместной нежности, которую хрен выплеснешь. Не в таком положении. Не распластанным на кровати, когда даже голову поднять нельзя, потому что его ручной эскулап не одобрит и точно пойдет искать поводок, чтобы воплотить свои угрозы в реальность. — Мне нравится, когда ты меня трахаешь. Не уверен, что вот прям прирожденный пассив, но это так охуенно, когда ты во мне… Я скучал, щеночек. Этот сбивчивый шепот кажется сейчас даже интимнее члена, вогнанного по самые яйца в анус любимого мужчины. Откровеннее их бесконечных признаний в любви, с которых начинается каждое утро. Важнее обещаний оставаться вместе, что бы ни случилось. — Я тоже скучал, — Матвей улыбается полоумно, хватает дока за бока повыше и тянет к себе вниз. В другое время эта тяжёлая туша уложилась бы на его грудь всем весом. Но сейчас док балансирует на руках, не решаясь активно двигаться. Поцелуй получается с какого-то хуя мягким и трепетным, словно они тут первый раз друг друга распаковывают. Хотя Матвей-то отлично знает: первый раз всегда – дерьмо полное. Нервы, психи, переживания по мелочам. Либо по пьяни, либо не в том месте, либо не с тем телом. Так хочется двинуть бедрами и подтолкнуть Арчи снизу. Проехаться головкой по его нутру без предупреждения. Заставить стонать, даже если стонать он будет не от удовольствия. У Арчи все ещё стоит, но кайфа особого от вогнанного по слюне члена он испытывать не должен. Разве что моральное удовлетворение от самой ситуации. Матвей вот готов кончить просто потому, что его обожаемый док наконец-то максимально близко, максимально его. И рыжий громко сопит, постанывая в распахнутую пасть любимого, вылизывает этот ласковый рот, чувствуя, как борода трётся о щеки и подбородок. Парень с нажимом гладит напряжённую спину Арчибальда, спускаясь по ней все ниже. Пока ладони не обхватывают накачанные ягодицы, увлеченно их тискают, сминают, осторожно начинают двигать массивным телом над собой. — Ох, черт! Подожди-подожди! Док рывком садится, разрывая поцелуй, словно кто-то ухватил его за русый хвост на затылке и дёрнул что было сил. — Что? Туговато идет? А нехуй такое делать без нормальной смазки. Матвей вроде бы и ворчит, а ухмылка при этом от уха до уха. Словно её подцепили за уголки губ к колечкам, поблескивающим в ушах. — Нет смазки. Новую надо купить. Мы вчера последнюю на тебя в душе вылили. Арчи кается. Но на широком открытом лице ни капли вины. Только лихорадочный румянец возбуждения над аккуратно выбритой линей бороды и добродушная улыбка в уголках серо-голубых глаз. — Не пизди, — опять вцепившись обеими ладонями в талию любовника, шепчет рыжий. — У тебя внизу в рабочем столе с банановым вкусом есть. — Предлагаешь мне в таком виде пробежаться до кабинета на первом этаже? Арчи все ещё не спешит превратить их спонтанную нежность в дикую еблю, в которую она неизбежно переходит. Док непривычно разговорчив. Док, очевидно, все-таки нервничает из-за объявившегося отца и чешет свои нервы самым действенным и привычным для них способом. Матвей не против. Матвей абсолютно за. — Предлагаю не пиздеть. Тебе просто нравится без смазки и пожёстче. — Мне нравится с тобой. Признание, на которое возразить нечего. И Матвей просто блаженно прикрывает веками глаза, выдыхая весь воздух из лёгких: — Та же хуйня, детка. Та же хуйня… Они улыбаются друг другу, как заговорщики или пара больных с одинаковым диагнозом. Принятие и понимание. Безмолвная связь, которую сложно выразить словами. И вогнанный в анус, тесно обжатый со всех сторон член - тоже часть этой связи. Массивное тело дока вздрагивает, перекатывается мышцами под расписной кожей. Широкая грудь - словно картинная галерея. Руки, уложенные на живот рыжего, нервно поглаживают лилово-розовые свежие рубцы. Одними только кончиками, ловя на тяжёлые кольца блики включенных ламп. Трахаться с Арчи в темноте – кощунство. Он в такие моменты выглядит слишком охуенно, чтобы на это не смотреть во все глаза. И рыжий смотрит, полоумно-восторженно-жадно. Удерживая раскачанную тушу тяжеловеса на себе за талию. Плавные движения Арчи становятся размашистей и сильней, словно ему нужно было признаться в собственной слабости к острым ощущениям, чтобы окончательно себя отпустить. Хотя дело, скорее, в его успевшем привыкнуть к вторжению анусе, который наконец-то начал принимать в себя Матвеев член свободно, без ощущения, что там внутри вот-вот что-то порвётся, и они вместо секса поедут в Авалон накладывать швы. Док передвигает татуированные ладони на белую, как молоко, грудь парня , раскинувшегося под ним, надавливает сильнее, привстает на коленях так высоко, что внутри растянутого ануса остаётся только головка, и рывком оседает, нанизываясь на член до упора. — Да-а-а… Наблюдать за удовольствием любимого кайфовее, чем получать его самому. Хотя рыжего тоже плавит. Он стонет и вытягивается в струнку под своим наездником. Сцепленные зубы скрипят. Перед глазами искры и широкоплечий торс, обожаемые лицо, бусые глаза, неотрывно за ним наблюдающие. Темп взвинчивается с ходу на максимум. Член ввинчивается в горячее нутро, проталкивается сквозь слабое сопротивление мышц глубже и глубже, рваными толчками. Потому что Матвей не может лежать спокойно. Подмахивает снизу, сбивая Арчи ритм, и тот громко вскрикивает на каждом толчке, ощущая, как пара крупных бусин на головке Матвеева члена проезжается по чувствительным точкам. Скрип кровати. Громкие шлепки тела о тело. Их голоса быстро сливаются в один сдвоенный стон. Матвея корежит и коротит. Он извивается, под бледной кожей проступают натренированные мышцы, делая парня рельефным, как мраморная скульптура. На груди поблескивает пот, покрывая глянцевой пленкой, как лаком. Его багрово-алые волосы на фоне серого покрывала пламенеют, как зарево пожара в сумерках. Рыжий кончает первым, плотно зажмурившись и крупно вздрагивая всем телом. Без предупреждения. Не способный это контролировать или сдержаться. Почувствовав, как у него внутри пульсирует член, заливая кишку спермой, Арчи пару раз резко двигает бедрами и замирает, прогнувшись назад. Парой торопливых движений кулаком доводит себя до точки, кончая рыжему на живот. Вязкие капли семени обжигают разгоряченную кожу, смешиваются с потом, брызгают на грудь и шею, заставляя Матвея широко распахнуть глаза и приподнять голову, чтобы увидеть, как последняя порция спермы вытекает из зажатой в кулаке дока головки на татуированные пальцы, поверх черных линий и серебряных колец. — Еба-ать, как красиво. Горло жжет. Кажется, не стоило так орать. Завтра ему подсунут горсть таблеток и заставят хлебать теплый травяной чай. А ещё завтра будет стыдно смотреть в хари гостям. Звукоизоляция в дореволюционной постройке откровенно хуевая. Но сейчас все, что интересует Матвея – сидящий на нем док. То, насколько он охуенный, каждый раз повергает рыжего в шок. Хотя, казалось бы, можно уже и привыкнуть. Четверть года вместе. Но в ядовито-зеленых глазах восторг и фанатичное обожание вспыхивают ярко, словно впервые. Теперь уже без примеси похоти. Пальцы сами тянутся к влажно поблескивающей головке. Прикасаются-гладят. Цепляют последнюю капельку семени, размазывая ее по узловатым пальцам. Арчи очухивается. Шумно выдыхает и перехватывает Матвееву ладонь, выпустив из кулака свой медленно опадающий член. Их сплетённые ладони над животом рыжего такие разные, контрастные, как белый воск и черненый резной камень. Арчи уже запостил фотки их соединённых рук во всех своих соцсетях. Поставил на заставку телефона. Млеет каждый раз, когда Матвей целует его ладонь, почти кончает, когда парень покусывает татуированные костяшки или обхватывает губами указательный, вбирая в рот. И сейчас Матвей тоже бездумно тянет их соединённые ладони к себе. Целует остро пахнущую кожу, чувствуя, как теплая сперма любимого пощипывает губы, остаётся на языке солоноватым знакомым привкусом, когда Матвей перехватывает массивную лапу за запястье и принимается вылизывать, словно он и правда собака, скулящая и ссущаяся от счастья, когда хозяин невзначай приласкал. — Щеночек, ты сейчас нарвешься на второй заход. Угроза воодушевляет. Матвей в ответ согласно подмахивает бедрами снизу, проталкивая пирсингованную головку своего члена поглубже в растраханный, залитый спермой анус любимого. Там, в мокром жаре, хуй рыжего ещё не успел опасть, и, вполне вероятно, ему и не дадут это сделать. — Ой, как страшно. Сейчас кончу. Лыба у парня пьяная и дурная. Док, хрипло охнув, снимается с его члена. Из влюбленной задницы течет. Горячо и липко. Вязкими каплями на поджавшуюся мошонку Матвея, которому идея ещё раз оттрахать Арчибальда нравится все больше и больше. — Ну, может не прям сейчас, — ворчит мужчина, коротко целуя партнёра в лоб и опрокидываясь на кровать рядом с ним. — Давай для начала в душ. И я, наверное, все-таки схожу в кабинет за смазкой. Второй раз на сухую моя задница не переживет. А завтра на ней ещё нужно перед батей сидеть и слушать его охуительные истории. Сквозящая между строк просьба небольшого тайм-аута достигает адресата. Рыжий смирно лежит, не пытаясь приставать к только что кончившему любовнику, благостный и довольный. Слушает в пол-уха. Отвечает, глядя в потолок. — Как скажешь, детка. Как скажешь… Они на удивление легко научились договариваться и находить компромиссы. Матвею всего-то нужно было разок пересрать до полного невменоза навсегда потерять любимого и заставить их пережить две недели ебаногого ада. И вуаля! Все по заветам Павлова. Рыжая псина – само участие, понимание и терпение. Покладистый настолько, что легко укладывается в любую позу и отдает контроль, ещё и свой кайф ловя в процессе. — Спасибо, кстати. Выдает Арчи после паузы. С него на покрывало уже натекло сырое, остро пахнущее морем пятно. Массивный член опал и улёгся обмякшим отростком на татуированный живот. После того, как они начали жить вместе по-настоящему, док повадился регулярно брить яйца, мотивируя это удобством Матвея. Мол, удобнее сосать, хотя ответного жеста от партнёра не требовал и удивлялся, когда тот предлагал убрать багровые завитки у себя между ног. Двойные стандарты в их отношениях выглядели именно так. — За что? Матвей интересуется искренне. Потому что потерял нить диалога и не может понять: за передышку его благодарят, за отличный секс или ещё за что. — Спасибо, что отцу написал. Конечно, он мне пока совершенно чужой человек, но приятно знать, что родитель не мудак какой-то, бросивший жену и новорожденного ребенка, а наивный идиот-иностранец, которого наебала гордая умная женщина. Представить Иена молодым и наебанным гордой умной женщиной откровенно сложно. Наверное, потому что сейчас рыжий слишком доволен, и мысли в принципе формируются в голове с большим трудом. Он просто дотягивается до руки дока, сплетает их пальцы, сжимая разрисованную лапу, пожалуй, слишком сильно. — Я тогда не сильно понимал, что творю. Без тебя мне слишком хуево. Давай больше не будем расставаться никогда? Арчи улыбается потолку. Вминает ободки колец в бледную кожу любимой руки. — Никогда.