Враг моего врага

И сердечко кроличье напрасно суетится в грудной клетке: от странных совпадений, драматических признаний да потусторонних разговоров пока никто не умирал. М.Фрай «Энциклопедия мифов». – Катька, где мои серьги? – Анька влетела в комнату, которую они занимали вместе с Катей. – Мы безбожно опаздываем! А-а, где же эти проклятые серьги? – Опаздываем мы постоянно. Где серьги – не знаю. – Почему это постоянно? – Анна стала ворошить огромную косметичку с бижутерией. – Кать, ты чего молчи… Она обернулась и удивленно смолкла. Катерина, несколько секунд назад бодрая и веселая, лежала на кровати с закрытыми глазами. – Катя! – Аня потрясла Катерину за плечо. Дотронулась до лба. – Господи, что это с ней. Аня побежала за термометром. Через минуту вернулась с градусником, за Аней следом колыхалась тучная фигура тети Нины. Час они сидели у постели мечущейся Кати, решая, вызывать или не вызывать скорую. Да и не поедет она из-за температуры 38,5. Катерина бредила. – Не надо, не надо! – тихо стонала она. – Что вы делаете! Это из-за меня? Почему? Из-за того, что я уехала? Я вернусь! Только, пусть все будут живы! Пожалуйста! Не на… – вдруг, задышала ровно и уснула. Тетя Нина потрогала лоб: – Анюта, давай еще раз температуру померяем. И без градусника было ясно, что жар спал. Но они ответственно отмерили положенное время. – 36 и 5. Ничего не понимаю… – Женщина постояла еще, раздумывая, что предпринять и, в конце концов, решила сварить супчик. Супчик при любых болезнях – самое верное средство! Анна шепотом отвечала на звонки дожидающихся их друзей и ждала, когда Катя откроет глаза. Через какое-то время Катерина сладко зевнула, потянулась и, посмотрев на сестру, спросила: – Анька… я, кажется… – она села на кровати, ошарашенно оглядываясь вокруг. – Подруга, полегче, – Аня обеспокоено ухватила Катю, спрыгнувшую с кровати, за рукав. – Ты только что чуть коньки не отбросила, чего это вдруг такая прыть? – Мне надо вернуться в Москву, очень срочно! – Ты сбрендила? Во-первых, ты еще слаба, температура может шарахнуть в любой момент. Во-вторых, уже почти ночь! Сейчас поспишь, а завтра – хоть в Сибирь. И, в-третьих, завтра рабочий день! Или ты бросишь все и здесь? Катя опустилась в кресло: – Да, да, я не подумала… ты права… – Понятно дело – права. А теперь, милая моя, рассказывай, что случилось? Я ждала целый месяц, страдая от любопытства. Так что – я слушаю, – Анна скрестила руки на груди и встала в проеме двери, давая понять, что без честного разговора сестру никуда не отпустит, и для пущей убедительности показательно отключила телефон. Катя стала рассказывать, запинаясь, прыгая по событиям, краснея и бледнея: про Андрея и светлые чувства, про Рому и свободу, про Александра и иллюзии. К концу рассказа она сидела красная, как рак. – Ты серьезно? Нет, скажи, ты из-за такой ерунды бросила работу, родителей и ходишь в депрессии? – Аня села рядом с Катей. – Из-за ерунды? Неужели ты не понимаешь, я считала, что люблю Андрея. А разве можно любить и при это думать о других? И получать удовольствие от поцелуев? Аня засмеялась: – Катька, ты раритет, как и твое пальто! Каждая вторая мечтает о каком-нибудь актере, и что? Твои мысли – это твое личное дело. – Да пойми! Я просто за-пу-та-лась! – Ага, в трех соснах. Или точнее – в трех мужиках. Ну и нравы у вас в Москве, господи помилуй! Тут сидишь в провинции – тихо-спокойно, а у вас – просто шекспировские страсти! – Я не знаю, что мне делать. И так стыдно. Еще и сбежала, а теперь как вернуться? – Ты любишь своего, как его? Андрея? – Да. – Ну вот и езжай к нему. Обними, упади на широкую грудь, поплачь. Он простит, а вот если не простит – тогда и будешь думать. – А если я опять… – Катя, у тебя голова больно думать любит. Бросай эту вредную привычку. Думай на работе, а после – не надо! Поверь, жизнь упростится! – Анька, ты ужасно легкомысленная! – Конечно. Была бы серьезнее – стала уговаривать тебя остаться, а то мне Виктор Петрович голову открутит за твой отъезд. *** В разрушенном темном зале над поверженными соперниками стояли трое мужчин. Тяжело дышали, оглядывая друг друга. Зрелище было ужасное – разорванная в клочья одежда перепачкана кровью, на лицах – гримасы боли и ужаса. Да и кому понравится созерцать собственный хладный труп? Малиновский первый отбросил в сторону шпагу. Звон железа разрубил тишину, Воропаев вытер клинок о рукав рубашки, залюбовался блеском стали и несколько раз рассек воздух перед собой. – Ненавижу! – Рома хлопал по себе руками, пытаясь найти сигареты. – Вот гады, все-таки втянули меня… – А, по-моему, неплохая драка вышла, – Александр оперся о шпагу, – что скажешь, Жданов? Андрей молчал. Он стоял и всматривался в такое спокойное, почти счастливое лицо лежащего у его ног противника: в свое лицо. Это было завораживающе ужасно. Будто стоишь на крутом высоком обрыве и смотришь на растекающуюся под ногами бездну. – Поздравляю, – раздался за спиной голос женщины. Мужчины обернулись. – Сова? – Андрей сделал шаг на встречу, но женщина подняла предостерегающе руку. – Вам пора. Всем ответам – свое время и место. Главное – правильно задать вопрос. Если никто из вас не справится, и до указанного срока условия игры не будут выполнены, то и Кате будет суждено погибнуть. Впрочем, возможно, из этого зала выйдут другие люди. А у них, вполне возможно, другие правила… Игра продолжается, – она отвернулась и подошла к окну, взмахнула руками и через секунду огромная птица вылетела в темноту ночи. Свет вспыхнул, лишая всех зрения, а когда способность видеть вернулась, то оказалось, что они стоят посреди кабинета. Там, где их настигло ведение. – Что это было? – хрипло спросил Андрей. Рома полез за шиворот, трясущимися руками вытащил ключ. Тот сиял голубоватым светом. – Э-хей! Жизнь продолжается! Мы еще повоюем! Александр осмотрел себя и товарищей. Все были одеты в нормальную одежду, никаких следов ран или крови. – Однако, у нас массовые галлюцинации? Или мы только-что убили себя? Кстати, все ли вернувшиеся «настоящие»? – Не знаю насчет тебя, я – настоящий, – огрызнулся Жданов. – И я, – Рома весело улыбался. – Кажется, я тоже, – Александр стоял нахмурившись. Послышались шаги, все обернулись к выходу. Постучавшись, вошел Федя: – Андрей Павлович, тут это, звонила Катя Пушкарева. Она возвращается. Послезавтра выйдет на работу. А Воропаев просматривал книжку в яркой оранжевой обложке, которая неизвестно как оказалась среди модных глянцевых журналов на маленьком столике возле дивана. Открыл ее наугад и прочел: «…и вообще все всегда уезжают навсегда. Вернуться невозможно – вместо нас всегда возвращается кто-то другой…»