Вторые шансы

Шум прибоя казался плодом уставшего от борьбы разума. Уилл дрейфовал между душным сном и одним из самых кошмарных вариантов реальности подобно ржавому, сорвавшемуся с якоря буйку. Липкое тепло под одеялом и прохлада над ним гоняли по ноющей коже табуны мурашек, стонущие от усталости мышцы противились каждому движению, а жёсткая подушка совсем не подходила голове — он чувствовал себя распластавшейся по мокрому песку медузой, медленно подыхающей под палящим солнцем. Щедрый на безобразные воспоминания мозг отнюдь не помогал, но открыть глаза означало признать необходимость дальнейшего существования: обнажённые плечи лизала прохлада из приоткрытого окна, боль нестройным оркестром пульсировала в покалеченном, но возмутительно живом теле, а белый дневной свет, едва ли приглушённый прозрачным тюлем, резал глаза. Он проснулся от тупой, ноющей боли в щеке. Пошевелился, открыл глаза, осознав себя на просторной кровати в светлой, аскетичной, очевидно долго пустовавшей, но уютной комнате, и с мучительным смирением поймал за хвост стремительно убегающую от него мысль: Меня зовут Уилл Грэм, сейчас чёрт знает сколько времени, я не в федеральном госпитале, не в госпитале ФБР, не в тюремном лазарете. Я неизвестно где, не парализован, не при смерти, в ясном уме и трезвой памяти. Я… Я жив. Меня зовут Уилл Грэм, сейчас чёрт знает сколько времени, я не… Не… Я смертельно устал. Он шумно выдохнул, с тихим стоном и мучительной гримасой поднял пластом лежащую поверх тонкого одеяла руку и потёр глаза. Тут же послышались легкие шаги — кто-то, кто всё это время недвижимо стоял у порога, сошёл с места и поставил на прикроватную тумбочку поднос. — Прекрасно. Твоё состояние начинало вызывать беспокойство. — Чио, — выдохнул Уилл и, убрав руку от глаз, посмотрел на стоявшую у своей кровати девушку. Собранные в хвост волосы, шерстяной свитер не по размеру и такие же большие джинсы поначалу сбили с толку, но потом из окна снова подул прохладный ветер, в сером небе особенно пронзительно крикнула чайка, а в уже остывшем, успокоившемся сознании мелькнуло воспоминание о бушующей, по-осеннему холодной воде залива. Они выжили, их, вероятно, отвезли в безопасное место, на улице было холодно и не особенно чисто, а в доме не оказалось женских вещей, потому что если Ганнибал бежал, то бежал в одиночку. Два плюс два складывались с трудом, привыкший к задачкам мозг буксовал в совсем не глубокой яме, а морок от ужасающей комбинации антибиотиков, обезболивающих и седативных отпускал нехотя, как и всегда, когда организм был слишком слаб, чтобы бороться самостоятельно, а единственное, что продолжало кормить продолжающие работать клетки, — это внутривенная глюкоза. Запах куриного бульона с подноса вдруг показался необычайно аппетитным. — Нужно сесть. Уилл был благодарен, что она не попыталась ему помочь. Попытка согнуть ноги в коленях с треском провалилась, и он, упершись ладонями в матрас, кое-как подтянул себя выше по подушке. В глазах тут же потемнело, но приложенные усилия окупились: Чио поставила поднос возле него, и ему почти удалось скрыть брезгливость при виде кружки-непроливайки. Почти. — Пока не перестанут дрожать руки. Преуменьшение века: он едва не опрокинул поднос, попытавшись взять чашку, но стоило зажать тёплый пластик между ладонями, и дрожь унялась. Он жадно, насколько позволял дозатор, глотнул, не обращая внимания на полоснувший по нёбу, языку и горлу жар и, посмаковав солоноватый бульон, с удовольствием прикрыл глаза. Божественно. И приготовлено не Ганнибалом: слишком просто и безыскусно, будто готовивший заботился исключительно о калорийности, а не об изысканности блюда. — Будь он мёртв, ты бы меня не выхаживала, — негромко проговорил Уилл и искренне порадовался, что прозвучало не как вопрос. — Нет, — очень просто согласилась Чио. — И он бы убил меня, узнав, что я оставила тебя умирать. — Прищурилась в ответ на короткий, почти умоляющий взгляд Уилла и отвернулась. — Он в соседней комнате. Пока не пришёл в себя. Но выкарабкается. Это было… Неплохо. — Как? В сорвавшемся с губ Чио смешке горечи было поровну с тоской и бледной, неядовитой завистью. — В желании спасти Ганнибал так же искренен и настойчив, как и в желании убить, — медленно проговорила она. Значит, ему не приснились тянущие на поверхность ледяной пучины руки. — Он не рассчитывал выжить, — неуверенно добавила Чио. — Но хотел. — Ты переоцениваешь его привязанность к общечеловеческому. — Ты недооцениваешь его привязанность к тебе. — Он обвинил меня в своих преступлениях, вспорол мне живот, едва не вскрыл череп и натравил маньяка на мою семью. — Ты сдал его Джеку, на три года упрятал в психушку и столкнул с обрыва. — Это не соревнование. — Вполне себе ухаживания, если смотреть на ситуацию глазами Ганнибала, — чуть раздражённо пожала плечами Чио. — Не выпытывай из меня то, что и сам знаешь. Уилл прикрыл глаза, и с губ Чио тут же сорвался немного злой, немного раздосадованный смешок. — Ты жив, он без сознания, а в доме есть работающий телефон, — едва ли не шёпотом проговорила она. — Не пытайся казаться менее умным, чем ты есть: у тебя отвратительно получается. Чио помолчала недолго, и следующие слова Уилл услышал раньше, чем она их произнесла. — Ты всё для себя решил, когда упал с обрыва вместе с ним. Нет нужды корить себя за ещё даже не случившееся счастье. Не думай Уилл, что аккуратные стежки на щеке порвутся, попытайся он хотя бы улыбнуться, он бы расхохотался. В голос, надрывно. Как если бы сказанное было действительно смешной, но убийственно жестокой шуткой, а вовсе не облечённым в иную форму умозаключением того самого Ганнибала, что сидел возле его кровати в Вулф Трап и почти несмело, робко даже предлагал поговорить о чашках, времени и законах беспорядка. Он бы рассмеялся, но вышло только криво усмехнуться. — Смотришь, но не видишь, — медленно проговорил Уилл и сделал ещё один глоток потрясающе простого бульона. Чио нахмурилась, когда продолжение так и не прозвучало, и нерешительно переступила с ноги на ногу. — Мне ждать ФБР? «Да». Потому что в мире было огромное множество, помимо них с Ганнибалом, людей, потому что у людей были нормальные друзья и нормальные семьи, потому что они не обязаны были тонуть в крови из-за его, Ганнибала, прихоти и необходимости, потому что так было правильно, потому что так велели Уиллу совесть и здравый смысл. «Нет». Потому что они едва не подохли в который чёртов раз, потому что Уилл прижимался к груди Ганнибала, почти теряя сознание от усталости и боли, потому что он никогда, никогда! не почувствует того же аппетита, но сможет — сможет унять чужой. Потому что он не готов был продать Ганнибала Джеку и суду снова. Потому что он теперь едва ли смог бы. Бульон тёплым грузом опустился в желудок, согрев похолодевшие от сковавшего его при мысли об очередном заточении ужаса внутренности, и Уилл прикрыл глаза. — Нет. На лице Чио не дрогнула ни одна мышца, но она вся словно сдулась, разом расслабилась, вмиг став как будто бы ниже ростом и ещё худее. — Сегодня только бульон, — без опаски, профессионально сухо произнесла она. — Через час можешь попробовать сесть, но пока не вставай: он не задел артерию, но рана достаточно глубокая. Тонкий тюль всколыхнулся на ветру, и нёба коснулся густой, уже по-осеннему прохладный запах моря. — Он бы не пытался спастись, зная, что не спасёт тебя. Слова, простые, но тяжёлые, каменной плитой опустились на плечи. — Знаю. Где-то над водой пронзительно громко закричала чайка.