***
В тот же год, когда Хлодион тайно встречался с Жюли, разворачивалась и другая драма, также начавшаяся с большой любви, а завершившаяся трагедией. После того как истребили вейл, очаровавших единственного сына короля, принца Хильдеберта, он явился к своему царственному отцу и при всех обвинил его в убийстве. Пораженный безумием сына, Хильдеберт Строитель велел бросить его в темницу. Он надеялся, что помрачение у юноши скоро пройдет, и он еще поблагодарит отца, освободившего его от чар. Но минуло три дня, а принц сидел в заточении, не собираясь отрекаться от своих заблуждений. После первой гневной вспышки, он впал в полную апатию и ничего больше не хотел. Паладины, которым поручили охранять опального наследника, в знак того что он все же сохранял свое положение, доложили королю, что его сын все это время отказывается есть и ни с кем не разговаривает. Король всерьез испугался за сына. Даже после всего, что произошло, он любил его, единственного, кто остался ему от покойной супруги, королевы Брониславы-Брунгильды Моравской. И, конечно, он предпочел бы, чтобы престол унаследовал его сын, родная кровь. И свой жестокий приказ истребить колдуний-вейл, король отдал в надежде спасти своего мальчика. Неужели этих мер недостаточно? Неужели Хильдеберт заколдован гораздо опаснее, чем можно было ожидать? А доложивший ему о состоянии сына Бруно Молниеносный, резкий и скорый на язык, сказал не совсем почтительно: - Я паладин, а не палач, государь! Прикажи мне сражаться с кем угодно - я выполню твой приказ. Но смотреть, как наследный принц Арвернии умирает от голода, - нет, мне постыдна такая служба! В этот момент рядом с королем в тронном зале находились только его брат, принц Хлодеберт, и Верховный Расследователь, барон Ги Верденнский. Оба сидели на своих местах поблизости от трона, который занимал король. Барон в последнее время стал незаменимым человеком для короля, чьим другом детства был. Он вместе с братством Донара устроил истребление вейл, и теперь готов был повторить то же и со всеми альвами Арвернии, которых ненавидел, потому что некогда безумный оборотень убил его мать. Теперь, услышав, что происходит с принцем, Ги сжал в ладонях оберег - железный молоток Донара, прося послать помощь. Сам же король проговорил печально, но твердо: - Я не отдам своего сына злым силам! Для начала пошлю слуг, чтобы кормили его силой, если нет другого выхода. Барон Верденнский обернулся к королю и предложил с видимым сочувствием: - А затем, осмелюсь посоветовать тебе, государь, можно будет отправить наследного принца хотя бы на время в один из храмов Донара. Там благочестивые жрецы, опоясанные молотом, скорее, чем кто-либо, избавят принца Хильдеберта от чар коварных чудовищ, что имели, на наше несчастье, облик прекрасных дев. Те, кто одолел искушение злых сил, часто становятся самыми полезными борцами с нечистью, ибо их души закалены в борьбе, и им знакомы повадки врагов. Я ручаюсь, будет сделано все, чтобы принц Хильдеберт скорее сбросил наваждение! Хильдеберт Строитель задумался, сгорбившись на троне, как большая птица с подбитым крылом. Ему тоже тяжко обошлись последние события - тяжелая болезнь и смерть жены, отступничество сына, что стал таким отчужденным, когда коварная вейла околдовала его, а теперь еще и обвинение, брошенное им не иначе как в приступе безумия, который все еще продолжался. Как спасти сына, король не знал. В последнее время он не находил себе места, и почти не спал ночами, бродя по коридорам воздвигнутого им Дурокортерского замка. В его черных волосах проглядывало у корней все больше седины, лицо постоянно было мрачным, и вообще, он казался гораздо старше своих неполных сорока лет. - Посмотрим, - произнес он хрипло. - Главное сейчас - заставить его есть. Он потянулся к колокольчику, собираясь вызвать слуг. Но тут счел нужным вмешаться его брат, принц Хлодеберт. Во время речи барона Верденнского он глядел на него со сдержанной неприязнью, так как давно ненавидел этого человека, имевшего, к сожалению, слишком большую власть над королем. Причиной тому была любовь всей жизни Хлодеберта - Гвиневера Армориканская и их младший сын Карломан, уродившийся оборотнем, в мать. А Верховный Расследователь казнил многих, таких как они. При одной мысли, что его возлюбленная и сын ("Сыновья! Хлодион не отдаст мать и брата!") могут быть убиты донарианцами, как вейлы, брату короля хотелось задушить барона, считавшего альвов недостойными жить. Принца Хлодеберта недоброжелатели прозвали Жестоким, и он действительно не церемонился с врагами. На войне предпочитал сокрушить боевую силу противника раз и навсегда, не давал возможностей отступить и перегруппировать силы. Но жестокость к альвам, что проявлял Ги Верденнский и другие подобные ему фанатики, была непонятна Хлодеберту, ибо казалась бесцельной. Кроме того, он знал об альвах несколько больше, чем другие, в том числе и его царственный брат. И сочувствовал племяннику, ибо легко мог представить себя на его месте. В колдовство вейл Хлодеберт не очень верил, но знал, что сама любовь могущественнее всех чар. Он бросил презрительный взгляд на Ги Верденнского. Увы, в последнее время король слушал этого человека охотнее, чем своих родных братьев, Хлодеберта и Дагоберта. Конечно, от него все беды! Что ж, брат короля противостоял его влиянию, как мог. Старался через Королевский Совет не допускать чрезвычайных мер, предложенных бароном, что, вероятно, спасло много жизней альвов и людей. Добился, чтобы ноги донарианцев не ступало в Арморику, во владения Гвиневеры. Даже своего сына Карломана Хлодеберт провел в Совет, расхвалив его талант и дарования пред венценосным братом, отчасти и для того, чтобы иметь дополнительный голос против Ги Верденнского, когда мнения советников разделялись. Хотя мальчик, конечно, вправду достоин своего назначения в столь юном возрасте! И с какой выдержкой он противостоял ненавистному Верховному Расследователю! Жаль, что с племянником, наследным принцем, дела обстояли нынче гораздо хуже, чем с сыном... И Хлодеберт обратился к своему царственному брату: - Заставлять есть силой - это крайняя мера. Будет ли потом твой сын благодарен тебе за насилие над его волей? Зачем же окончательно превращать его во врага, который будет желать бед родному отцу? Прошу тебя, государь: позволь мне сперва поговорить с твоим сыном. - Говорить с упрямым мальчишкой - дело отца, а не дяди, - мрачно проговорил Хильдеберт Строитель. - Но сейчас он, возможно, еще зол на тебя за то, как тебе пришлось поступить, - проговорил Хлодеберт, старательно выбирая слова. - Я же не участвовал в расправе над вейлами. Так что, может быть, он скорее послушает меня. Хильдеберт заколебался было. Обхватив ладонями подлокотники трона, он сосредоточенно размышлял, как поступить с безумным сыном. Действовать ли силой, как с теми, кто не отвечает за себя? Или позволить брату попытаться еще раз воззвать к его разуму, похищенному вейлами? Но, пока король сомневался, в зал вплыла величавая пожилая женщина в траурном черном платье - его мать, вдовствующая королева Балтильда Адуатукийская (приходившаяся родной сестрой королю Адуатукии Беренгару V, внучка которого теперь собиралась выйти замуж за внука Балтильды, Хлодеберта-младшего). Некогда она была женой короля Адальрика VII, родила ему четверых дочерей, которые теперь были женами правителей соседних стран, и троих сыновей - Хильдеберта Строителя, Хлодеберта Жестокого и Дагоберта Лиса. Вдовствующая королева глубоко к сердцу принимала несчастья своих детей и внуков, и старалась их поддержать, хоть это не всегда удавалось. Приблизившись к королевскому престолу, она села на свое место, на малый трон королевы-матери, и поглядела на своих сыновей. Обратилась к старшему: - Хильдеберт, позволь своему брату встретиться с мальчиком. Пусть попытается убедить его. Если ты принудишь своего сына силой, такая жизнь будет для него хуже смерти. Король тяжело вздохнул, с надеждой взглянул на брата. - Прошу тебя, Хлодеберт: верни мне сына, Арвернии - наследника! - Я постараюсь! - проговорил принц, уловив исполненный тревоги взор матери. Говорить им что-то еще было трудно, и он поспешил покинуть тронный зал. В сопровождении Бруно, он спустился в подземелье Дурокортерского замка, где был заточен опальный наследник. Сидя под стражей в своих покоях, он ухитрился вылезти в окно и сбежать к вейлам. Из подземелья не сбежишь. В каждом замке есть подземелья, и ничего удивительного в том, что их используют испокон веков в качестве темниц. Дурокортер был построен совсем недавно, и здесь еще не было того зловещего духа, которым полнятся старые подземелья. Не нарос мох на сырых стенах, не белели кости забытых узников в мрачных камерах, не щныряли под ногами крысы. Но темнота, едва рассеиваемая факелом в руках Бруно, в самом деле угнетала. Принц Хлодеберт кутался в плащ, потому что в подземелье было холодно. Он вспомнил, что его племяннику бросили зимний меховой плащ. Но все равно, это место было неподходящим для наследника арвернского престола! В камере принца по углам горели факелы. И все же, Хлодеберту пришлось долго приглядываться, пока он разглядел на узком топчане фигуру человека, лежащего лицом к стене. Он не шевельнулся, когда к нему вошли. На нем была надета лишь тонкая летняя сорочка, но он, казалось, совсем не замечал холода. Плащ с мехом куницы валялся, небрежно брошенный, на полу. - Хильдеберт! - понизив голос, окликнул его дядя. Лежащий не шевельнулся. На столе возле его ложа стояли блюда с яствами, принесенные прямиком с королевской кухни. Тут было оленье жаркое с соусом из кислых слив, румяный зажаренный каплун, пирог и паштет из дичи, а на сладкое - зажаренные в меду кусочки теста, которые принц любил с детства. Здесь же были фрукты, фляжка легкого вина и кувшин с соком из персиков. Вид и ароматы были таковы, что и только вставший из-за стола человек проглотил бы голодную слюну. Но юноша, не евший трое суток, казалось, не замечал принесенного угощения. - Хильдеберт! - позвал его дядя, уже громче. Напрасно. Он видел лишь спину племянника и его спутанные черные волосы. Казалось, будто он обращался к неодушевленному предмету. Ужасная мысль пронзила Хлодеберта: вдруг юноша умер? Он подбежал к нему, с силой ухватил за исхудавшие костлявые плечи. - Хильдеберт! - позвал он в третий раз. Мутные глаза юноши слабо приоткрылись. Веки его припухли от долгой бессоницы. Лицо, бледное как мел, заострившееся, казалось, принадлежало тяжело больному человеку. Запекшиеся почерневшие губы с трудом разжались, и из них донесся еле слышный шепот: - Уходи, дядя Хлодеберт! - на этом он смолк, не желая ничего больше ни просить, ни пояснять. Но старший принц вновь энергично встряхнул племянника за плечо. - Твой отец хотел приказать кормить тебя насильно! Подождешь его слуг или постараешься ожить сам? Он надеялся в буквальном смысле привести юношу в чувство, вызвать в нем хоть какой-то интерес к жизни, пусть даже гнев. Все было бы лучше этого безмолвного отчаяния! Но юный принц, взглянув вполглаза, лишь слабо пробормотал: - Зря! Вам больше нечего от меня хотеть. Моя душа умерла вместе с Морганеттой. Тогда Хлодеберт присел на край топчана рядом с племянником. Оглянулся - не слышат ли Бруно и два других паладина, стоявшие за решеткой. Но нет, они были слишком далеко. И он проговорил доверительно, как не открывался еще никому из родных: - В твои годы я тоже любил женщину из альвов. Я знаю, тут нет никакого колдовства, кроме того, что дарит людям сама Фрейя. Я и сейчас люблю ее, хоть наши пути давно разошлись... День, когда нам пришлось расстаться, навсегда остался самым черным в моей жизни... Но все же я сумел это пережить!.. При этих словах в молодом принце впервые мелькнуло что-то живое. Он пристально взглянул на дядю своими измученными глазами и проговорил так же тихо, без выражения: - Это Гвиневера Армориканская? Я знаю правду о ней и о Карломане - видел их там, возле грота вейл, в гостях у них... Но, дядя Хлодеберт, ведь они живы, не убиты вероломно твоими родными! А вот если бы Ги Верденнский дознался, кто они, и их убили, подло захватив врасплох, - твоя душа и сердце не погибли бы с ними вместе? Это не было бы тебе хуже смерти? Хлодеберт не сразу нашелся с ответом. Сам сколько раз об этом думал, боялся за самых любимых!.. И он мог понять племянника. Во всяком случае, теперь, глядя в его изможденное лицо, он убедился: Хильдеберт, даже раздавленный тяжким горем, вовсе не безумен. Может быть, он мыслит более здраво, чем его отец. Тем более желательно вернуть его к жизни! - Да, было бы! Только я бы не искал смерти, не отомстив тем, кто погубил их. Кстати, барон Верденнский просил твоего отца отдать тебя под молот Донара! Он ждал и надеялся на вспышку ярости, готовился к угрозам, к неистовому отрицанию, - хотя бы к каким-то поступкам живого человека. Но нет - племянник остался лежать безучастно, словно у него совсем иссякли силы. И, когда он все-таки ответил, голос у него был тот же - лишенный всякого выражения, тихий и пустой, как шорох песка: - Он просит напрасно... Все, что было мной, теперь умерло. Растерянный Хлодеберт не мог придумать ничего лучше, как поднести юноше чашу с соком. - Не хочешь есть - не ешь. Но хоть губы смочи, чтобы легче было говорить. Хильдеберт покачал головой, плотно сомкнув губы. Его дядя поставил чашу назад. Глядя в изможденное лицо племянника, пытался понять: железная ли воля помогает ему упрямо умирать от голода и жажды посреди изобилия, или отчаяние вправду выпило все его силы, так что он не может даже хотеть есть и пить? Если первое - то хорошо, надо только дать ему достойную цель! Но если второе... Старший принц вновь попытался разозлить племянника, как он порой обходился на войне со своими подчиненными. Бывает, что человек, чувствуя себя несправедливо оскорбленным, доказывает, что может сделать лучше, и в итоге совершает невозможное. Хорошо бы разжечь в Хильдеберте такой гнев! - Только женщины оплакивают мертвых и упиваются жалостью к себе! Настоящие мужчины мстят за близких! Все тщетно! Юноша только прикрыл воспаленные глаза. - Кому я могу отомстить? Отец все равно останется моим отцом, и я желаю ему жить и править долго, хоть меня он и погубил. А Ги Верденнского едва ли получится свалить, ведь он пользуется полным доверием короля. И вообще, мне кажется, он переживет нас всех... - И погубит еще многих, как твою Морганетту! - Хлодеберт попытался приподнять юношу за плечи, но тот никак не реагировал, не напрягал мышцы. - Хильдеберт! Отомсти за нее и других вейл - вот тебе настоящее дело и цель, достойная мужчины! Лиши его милости короля, устрани или убей, если так лучше, но не бездействуй! Ты спасешь другие жизни! - Я не могу... - у многих смертельно раненых, что умирали на глазах у Хлодеберта, голос и выражение лица были бодрее, чем у его племянника. - У меня внутри дыра. Она все растет и пожирает меня целиком. Все уходит туда. Без остатка... Тогда Хлодеберт, сцепив зубы, ударил племянника кулаком по лицу вполсилы. Иногда это помогало привести в чувство. - Значит, ты не мужчина! Ты раскисшая безвольная тряпка, утонувшая в жалости к себе! И умереть ты не посмеешь! Ты хочешь лишь привлечь к себе побольше внимания! Говоря так, он сознавал несправедливой и пощечину, и еще больше - то, что вынужден был говорить. Ведь он понимал, что в действительности племянник готов на все. Он был уверен, что уж теперь-то тот разозлится, может быть, ударит его в ответ. Но юноша лишь чуть заметно покачал головой. - Я знаю, что ты хочешь мне помочь. Но мне все равно. Моя душа умерла. Вот что сделали отец и Ги Верденнский. Я тоже убит вместе с Морганеттой. Уже теряя надежду, Хлодеберт сделал еще одну попытку убедить племянника. Ему трудно было поверить, что наследный принц Арвернии мог совершенно забыть о своем чувстве долга перед семьей и королевством. - Ты говоришь, что отец всегда останется твоим отцом. Это похвально, но как поступаешь ты с ним? Он до сих пор тяжко переживает потерю твоей матушки. И неудивительно: королева Брунгильда была достойнейшей женщиной и истинной государыней, - про себя Хлодеберт подумал, что и его царственный брат при жизни жены был совершенно другим. - Ты - их единственный сын. Твой отец всегда будет любить тебя, единственного, кто остался ему от супруги. Кроме того, ты - наследник престола, и не имеешь права уморить себя голодом. Арверния нуждается в тебе! Юноша покачал головой. В неровном свете факелов его лицо было серым, словно присыпанное пылью. - Мне нечего дать Арвернии. Я мертв. - А кто же, если не ты? - настойчиво возразил Хлодеберт. - Ты, дядя. Ты сможешь сделать для Арвернии гораздо больше, чем я. Ей нужен настоящий король, опытный муж, который сможет оберегать границы от внешних врагов, а также победит Ги Верденнского с его кликой. Ты сможешь это сделать, а я не сумел бы даже в лучшие времена. Я доверяю тебе, дядя Хлодеберт. Брат короля помолчал, думая о том, что предложил ему племянник. И не скажешь ведь, что это предложение совсем уж застало его врасплох. Сам уже думал о том в последние дни. Если его племянник не сможет наследовать своему отцу, то кто, как не он, следующий на очереди брат, имеет право? Хлодеберт думал и о том, что, будь он королем, отнял бы власть у чрезмерно распоясавшихся в последнее время Ги Верденнского и донарианцев. И всем стало бы лучше. Нет, он не дошел до того, чтобы желать смерти царствующему брату и его сыну... Однако жизнь складывалась так, что оба они нынче были гораздо слабее него. А кто чувствует силу, тот берет власть в свои руки. Вот почему у Хлодеберта Жестокого сладко шевельнулось сердце при мысли о том, что он может сделаться королем. Но он сдержал себя и обратился к племяннику сурово, бесстрастно: - Неужели вейла была настолько дорога тебе, что после ее гибели не осталось ничего, что привязывает тебя к жизни? Ведь ты еще так молод! - Нет... - прошептал молодой принц без всякого выражения. - Нет, никого не осталось... Сказав так, Хильдеберт с усилием подумал - мыслить становилось все труднее по мере того, как беспросветная тоска затопляла сознание, - не обязан ли он жить ради дочери? Ради малютки Вультраготы, живого продолжения их с Морганеттой любви, малышки, которую он отправил с супружеской парой верных слуг в Шварцвальд, к своему кузену, герцогу Гримоальду? Но там она будет в полной безопасности и получит надлежащее воспитание, ибо Гримоальд Медведь сам связан с альвами, кроме того, он знал все про них с Морганеттой. А здесь, в Арвернии, над его дочерью нависла бы опасность, ведь дочери вейл наследуют их дарования и красоту. Даже стань Хильдеберт королем, он еще очень долго не сможет забрать дочь к себе, ибо Ги Верденнский не отступит от своих замыслов так легко. Так что пусть с ним борется дядя Хлодеберт: у него куда больше сил и возможностей. А Вультрагота пусть растет в Шварцвальде, где ее будут чтить, а не преследовать... Хильдеберт сделал выбор, и непроглядная стена мрака окончательно сомкнулась вокруг него, отрезав последние проблески света, что еще мерцал в его измученной душе. И сразу же в его глазах что-то погасло, взгляд их сделался тусклым, безжизненным. Эта перемена произошла на глазах у Хлодеберта, и поразила его, так что он в первый миг подумал вновь, что юноша умер. Но тот проговорил с мучительным усилием: - Уходи, дядя Хлодеберт! Сам видишь: нечего тебе от меня добиваться! Да, старший принц видел, но все же сделал еще одну попытку отвлечь племянника от роковой черты. - Я уйду, а ты уморишь себя голодом и жаждой? Так этого не позволят тебе: скоро явятся слуги, чтобы кормить тебя насильно! Тонкие черные брови юноши сошлись одной линией над запавшими глазами. - Ну что нужно им всем, а? Почему они, убив ту, кого я любил, не позволяют мне последовать за ней? Дядя Хлодеберт, - он сжал костлявыми пальцами руку родственника. - Молю, помоги мне уйти вслед за любимой! Или твоя любовь к Гвиневере не так сильна, как ты говоришь про нее? Эта чудовищная просьба слетела с уст Хильдеберта так же легко и безразлично, как и все остальные его слова. И именно в этот миг Хлодеберт окончательно понял, что его племянник перешел роковую черту, и для него не будет возврата к жизни. Если он, чувствительный мальчик, прежде извинявшийся даже за случайную обиду, теперь готов был сделать близкого родственника своим убийцей, даже не подумав об его чувствах, - значит, в нем действительно умерла душа, и все сделалось ему безразлично. И, если так, то помочь ему освободиться от страданий, что хуже смерти, будет освобождением... И все же, по своей воле Хлодеберт никогда бы этого не сделал. - Нет у меня при себе ни меча, ни кинжала, - сурово проворчал он, поднявшись на ноги. - И, если бы я тебя убил, все подумали бы - ради власти. Ты слишком многого просишь, племянник! Хильдеберт вскинул на него измученные глаза. Такие бывают у изувеченных воинов, которых нельзя спасти, только добить. С отрубленными руками и ногами, с распоротыми животами. У тех, кто может провести в жестоких страданиях еще долгие часы, а то и дни, пока смерть не смилостивится над ними... Словно уловив мысли дяди, юный принц заговорил о том же: - Поверь, дядя Хлодеберт: эта боль невыносима! Любые телесные страдания было бы легче преодолеть. И днем, и ночью я, лежа без сна, вижу лишь ее прекрасное лицо, рассеченное безжалостной заговоренной секирой! Я не смогу смириться, потеряв ее, почитать, как прежде, своего отца, виновного в ее гибели. И ты не смог бы на моем месте. Так освободи меня от участи хуже смерти, если нельзя уйти иначе! Хлодеберт помедлил еще мгновение. Теперь он видел сам, что для его племянника смерть будет освобождением от страданий, которых не в силах был прекратить никто из окружающих - они скорее могли сделать только хуже. Но у него действительно не было при себе оружия, кроме того, старший принц все же не хотел оставлять знак против себя... И тут его взгляд упал на перстень, что он носил на безымянном пальце левой руки. С крупным черно-серым, вечно холодным камнем. А, увидев, он вспомнил, что скрывало в себе это кольцо... Брат короля купил его незадолго до резни вейл, еще до того, как его сын Карломан уехал в Арморику вместе с матерью, чтобы вступить в права наследства ("Хорошо, что его нет сейчас в Дурокортере, и не было, когда барон Верденнский убедил короля истребить вейл!") Перед отъездом Карломан вместе с отцом заехал за подарками для родных в лавку агайского купца, продающего всевозможные редкости. Юноша тогда увлекся, разглядыая необычные вещи, снабженные описанием их свойств и истории. Сам же принц Хлодеберт в тот день был мрачен: на последнем Королевском Совете проклятый Ги Верденнский вновь утверждал, что от альвов грозит опасность человечеству, как в древние времена, и людям следует первыми нанести удар... Теперь стало понятно, что Верховный Расследователь тогда уже готовил резню. А тогда Хлодеберт почувствовал неладное, только не знал, против кого будет направлен удар. Он, конечно, сразу подумал об Арморике, о Гвиневере и сыновьях. И решил, если до того дойдет, устранить Ги Верденнского любой ценой. И тогда он вспомнил, что, по слухам, чужеземные купцы продавали богатым покупателям чудодейственные снадобья, от которых наступает внезапная и вроде бы естественная по виду смерть. Хоть и не был уверен, получится ли отравить Верховного Расследователя, ибо тот был хитер, как матерый волк, и не доверял брату короля. Но на всякий случай спросил у купца о тайном снадобье. Тот за большую плату продал принцу перстень с тайником в камне, и пояснил, как следует им пользоваться. И вот, теперь перстень попался на глаза, когда его племянник просил об избавлении от страданий. От участи хуже смерти, как сказала матушка, королева Балтильда... Хлодеберт с усилием скрутил с пальца перстень с тайником, и не положил, а бросил его на топчан, перед племянником. - Если ты твердо решился, то вот... Выдвинешь полость под камнем, растворишь в напитке порошок, что там лежит... Но прежде задумайся: точно ли у тебя нет другого выхода! Молодой принц поспешно схватил высохшими пальцами кольцо. Поглядел на дядю черными провалами глаз. - Благодарю тебя за то, что понял... За то, что освобождаешь меня... Ты станешь куда лучшим королем, чем мог бы я... А теперь ступай!.. Скажи своему младшему сыну Карломану и его матери: пусть напишут герцогу Гримоальду Шварцвальдскому, он знает... о последней тайне, оставшейся от нас с Морганеттой!.. Хлодеберт кивнул, и вдруг, повинуясь внезапному порыву, нагнулся и поцеловал своего родича, словно принимая его дух. Затем поставит ему под руку чашу с соком. - Прощай! Не держи ни на кого зла. - Я не буду, - слабо прошептал юноша, высыпая в чашу светлый, чуть розоватый порошок. Дождавшись, пока дядя выйдет из камеры, и шаги его не будут слышны, Хильдеберт взболтал питье и осушил чашу. Сок с трудом проходил сквозь воспаленное от жажды горло, но это уже не имело значения. Он закрыл глаза, и перед ним встала Морганетта. Впервые за эти жуткие дни - живая, улыбающаяся ему весело, как прежде, в утреннем золоте волос, в одеянии из перьев ласточки. Его вейла, прекрасная дева-птица! Она не ушла без него, она ждет его перед золотым мостом в царство Хель! И он со внезапно возродившейся радостной надеждой бросился навстречу ей, навсегда отринув все земные заботы, бросив свое тело, как ненужную ветошь. Морганетта со смехом обняла его, легкая, как перышко, и они смеялись и плакали, а потом взлетели вместе, и упругий ветер подхватил их и развернул им крылья, вознося выше, в невидимый с земли простор... А здесь, на земле, когда полчаса спустя в камеру явились слуги, посланные королем, они обнаружили остывающее тело молодого принца. Сперва все подумали, что Хильдеберт, названный Потерянным Принцем, умер в темнице от тоски, уморив себя голодом и жаждой. Так думал и его безутешный отец, у которого едва отняли тело сына, чтобы начать подготовку к бальзамированию и другим погребальным обрядам. Так сперва полагали и придворные. Но те же слуги нашли пустую чашу и перстень, принадлежавший принцу Хлодеберту, что сделался теперь наследником престола. От них-то пошла другая версия событий, о которой не принято было говорить открыто, но которая, тем не менее, просочилась повсюду. Дорогой ценой пришлось заплатить за свое королевство Хлодеберту, которого теперь начали именовать Жестоким не только чужеземцы, но и арверны. Ему не только пришлось принять подозрения в смерти племянника. Когда они дошли до его царственного брата, Хильдеберта Строителя, тот поквитался с ним, погубив его старшего сына от Гвиневеры, Хлодиона. Супруга самого Хлодеберта, принцесса Радегунда Аллеманская, рассказала деверю о кольце с тайником. Ее-то вряд ли волновали мотивы мужа, главное - что их семья стала ближайшей к престолу, но вдруг Хлодеберту в свой черед наследовал бы Хлодион, а не ее старший сын?.. Радегунда приняла меры, чтобы этого не произошло. Гибель Хлодиона, будто бы от клыков оборотня-выродка, развязала руки королю и Ги Верденнскому, и они получили возможность устроить Священный Поход против альвов. Конец правления Хильдеберта Строителя омрачился массовыми кровопролитиями по всей Арвернии. Только Арморику, чей народ издавна был близок к альвам, отстояли Хлодеберт Жестокий и Карломан, знавшие всю правду. Лишь когда умер Хильдеберт Строитель, сломленный потерей жены и сына, его брат смог отправить в отставку Ги Верденнского и урезать полномочия братства Донара, печально прославившегося несправедливостью и злоупотреблениями. Но, взойдя на престол, Хлодеберт Жестокий сам попал под проклятье, наложенное умирающей королевой вейл, и подвел под него своих потомков, что будут править позднее. Сам он правил всего два года, до гибели в сражении с викингами. И на память о нем легло тяжкое подозрение в отравлении племянника. Между тем, род Хильдеберта и наследство вейл вовсе не исчезли бесследно. Дочь Потерянного Принца и Морганетты, Вультрагота, выросла в Шварцвальде, при дворе герцога Гримоальда. И, когда через много лет, ее младшая дочь Фредегонда приехала в Дурокортер, никто из людей не подозревал, кто она на самом деле. Только потомкам альвов было внятно ее происхождение. Но сила вейл, спящая в земле, перешла к ней, прямой наследнице. Однако это совсем другая история.***