***
Прошло немногим более двух лет после свадьбы Карломана и Альпаиды. Их первенец Ангерран уже шустро бегал и с любопытством познавал окружающий мир. И снова звенел соловьиными трелями виннемонат - Месяц Любви, и снова граф и графиня Кенабумские находились на том же месте, где некогда поцеловались впервые, и тем навсегда решили свою судьбу. И теперь так же плескались светлые волны Леджии, и так же певчие птицы славили жизнь и любовь, и так же опьяняюще благоухал жасмин, под которым состоялся их первый поцелуй. Но все-таки, теперь здесь было все совсем по-другому. Речной берег подняли и укрепили по распоряжению Карломана. Прибрежные дебри проредили, сделав проход к реке удобным, так что на месте былых дебрей появилось открытое пространство. На берегу поставили скамейки, чтобы удобнее было отдыхать в тени высоких ив, молодые ветки которых спускались вниз, образуя шатер. Также вокруг посадили больше цветов. Теперь это место стало самым любимым для отдыха молодой четы графов Кенабумских и их близких. Светлое солнечное утро застало Карломана и Альпаиду на любимой скамейке, играющих с ребенком, который, сидя внизу на покрывале, что-то разглядывал поблизости: травинки, сухую веточку, деловито ползущего муравья. Мать ласково погладила черные волосы малыша, так похожего на Карломана. Только глаза серо-голубые, в нее, - в знак того, что он будет человеком, не бисклавре. Может быть, это и к лучшему, на взгляд родителей, особенно матери. Арвернии тоже нужны достойные мужи, а обитать их сыну в любом случае придется среди людей. Главное - когда подрастет, воспитать его как подобает. Но уж о будущем своего первенца они позаботятся! Малыш увидел в траве пухлое розово-лиловое соцветие клевера, по которому ползла пчела, сложив прозрачные крылышки на пушистой спинке. Он хотел схватить цветок вместе с медоносным насекомым. Но Карломан нагнулся к сыну и быстро остановил его пальчики, сказав: - Гляди, но не трогай! У всего свое место в этом мире. Ангерран поднял на отца серьезные круглые глаза, словно уже пытался осмыслить его слова, понять, почему одно можно делать, а другое - нельзя. А его мать улыбнулась в ответ. Рядом с Карломаном и Альпаидой сидел Варох Синезубый. Он молча любовался семейной идиллией своего друга. К тому времени Варох и сам успел жениться, но сейчас, наблюдая за счастьем молодой семьи, лишь надеялся про себя, что сумеет построить жизнь не хуже них. Хотя у графа Кенабумского и его близких было по-прежнему немало важных дел, и Варох приехал, чтобы сообщить срочные новости, но вот сейчас ничто на свете не могло омрачить их счастья. Этот день принадлежал им целиком - с детским смехом и соловьиными трелями, с кваканьем лягушек в реке, с порхающими на слюдяных крыльях над водой стрекозами и цветущими ирисами. Вобрать бы его в свою плоть и кровь, пропитаться бы насквозь тихой семейной радостью и светом, как цветы пропитываются солнцем... Чтобы впоследствии, даже если арфа Морриган, грозной богини войны и смерти, пропоет для тебя, Она не смогла бы тебя забрать иначе как с со всем этим солнечным весенним днем, с солнцем и цветущей землей, с плеском реки и ясным небом над головой, с улыбкой любимой, детским смехом и надежным плечом друга рядом... Ведь не сумеет! На земле возле скамейки стояла пока еще неоткрытая корзинка с едой. Чуть поодаль, на широком, как стол, пне от старой ивы сидели две служанки. Им полагалось приглядывать за маленьким Ангерраном, чтобы не утонул и не поранился ни обо что. Но сейчас ребенок был под надежным присмотром родителей, а служанки спокойно шили и беседовали между собой. На одной из старых ветвей ивы сидел большой ворон. Опустив длинный клюв, он наблюдал за сидевшими внизу. Это был один из посланцев деда Карломана - Риваллона Сто Воронов, майордома Арвернии. Он знал все о семье близких своего хозяина, ибо неотступно наблюдал за их жизнью. Его послали, чтобы предупреждать, если кому-то будет грозить опасность. Но сейчас все было благополучно, и ворон, находясь на страже, в то же время наслаждался лучами весеннего солнца. Он чуть свесил крылья, и блики яркого света, скользя по ним, расцвечивали угрюмую черноту вороньих перьев бронзовыми, синими, зелеными, багряными переливами. Даже ворон чувствовал радость в этот светлый день. Для людей же это чувство было сильнее стократ. Маленький Ангерран погнался было за стрекозой, что порхала у самой земли, переливаясь своим длинным гибким тельцем, как драгоценный камешек. Но тут Карломан поймал сына и водворил на скамейку, к матери. - Пригляди пока за ним, любовь моя! А я хочу сделать для тебя подарок. - Какой? - с любопытством поинтересовалась Альпаида, а у самой сердце замерло от радостного предвкушения: она-то знала, что ее муж может придумать что угодно! Вместо ответа Карломан указал ей на цветущий в двух шагах от них жасмин, аромат которого можно было пить как мед. - Помнишь жасминовую диадему, что я тебе сплел три года назад? - проговорил он тихо, любовным шепотом. И Альпаида тут же отозвалась ему красноречивой улыбкой и еще более говорящим взглядом блестящих глаз. Могла ли она забыть их первый поцелуй, когда оба они осознали, что им нельзя друг без друга?! - Да, сегодня - тот самый день, - проговорила она, опустив руку на голову сыну, который уже нашел себе новую игрушку - кисточки на поясе матери. - Сегодня я сплету для тебя венок еще лучше, - объявил Карломан, направляясь к жасмину и выбирая самые гибкие веточки, отягощенные крупными цветами-звездочками, источающими аромат. - Ой, не хвались прежде времени! - любовно поддразнила мужа Альпаида. - В последнее время ты все больше либо упражняешься на ристалище со своими рыцарями, либо занят составлением указов для графства Кенабумского. Вспомнишь ли ты, как плести венки? Обернувшись к ней, Карломан засмеялся. - Я стараюсь не забывать ни одного полезного умения! Может, мои руки и загрубели немного, но ради тебя они снова станут ловчее, чем у адуатукийских кружевниц! Такими шутками, доставляющими удовольствие обоим, Карломан с Альпаидой обменивались ежедневно. В конце концов, им было всего по девятнадцать лет, и семейная жизнь, сопряженная с большой ответственностью, все же оставляли им время и желание повеселиться. Особенно Карломану нравилось, что Альпаида осталась прежней остроумной и колкой на язык подругой детства, даже став женой и матерью, не утратила себя в семейной жизни, как бывало, увы, со многими, даже знатными женщинами. Она по-прежнему разбиралась в политике не хуже него и могла всегда подсказать хороший совет. А порой, когда обстановка располагала, вновь превращалась в дерзкую девчонку или в ласковую возлюбленную, но только не в исполненную серьезности принцессу крови. И все-таки, все это была она, Альпаида, многоликая и в то же время постоянная, как и ее супруг. Неудивительно, что их семейной идиллией залюбовался Варох, хоть и сам хорошо жил со своей женой. Когда Карломан принялся срывать ветки жасмина, Варох не утерпел, тоже подскочил и стал помогать ему. Друзья-оборотни переглянулись - сверкающие зеленые глаза встретились с такими же блестящими синими. - Что это тебе не сидится? - удивился Карломан. - Не могу бездельничать, когда ты занят, привык помогать тебе, - пояснил Варох, тоже срывая цветущие ветки. Карломан мягко засмеялся, как и парой минут раньше - в ответ на шутку жены. - Прямо как в детстве, ничего не изменилось! Помнишь, как в наших лесах собирали чернику? У тебя тогда губы и даже зубы были от нее всегда синие. Кажется, это я тогда прозвал тебя Синезубым... - Помню, - улыбнулся Варох давним воспоминаниям. - Но ты же и отсыпал мне всегда побольше ягод, и говорил, что тебе они не так уж нужны... Веселое было время! - А оно и сейчас не хуже! - Карломан подмигнул другу. - Почуял, конечно, что тебя ждет в корзинке? Нарочно велели испечь к твоему приезду! - Пирог с черникой, сваренной в меду! - теперь Варох засмеялся беззвучно, как умеют бисклавре, но от всей души, так что даже задрожал от смеха. - Благодарю тебя! Знаешь, как встретить старого друга! - Если считать по годам - мы еще очень молоды с тобой: мне девятнадцать лет, а ты двумя годами старше, - задумчиво проговорил Карломан, начиная сплетать венок. - А если вспоминать все, что пережили вместе, то кажется - событий хватит на длинную жизнь... - Подожди, пока пройдет побольше времени, - усмехнулся Варох. - Наверное, со временем будем чувствовать, как будто мы застали еще Погибшую Землю... - Нам еще многое нужно совершить, чтобы хотя бы встать в один ряд с нашими родителями и дедами, - признал Карломан. И тут же будто темное облачко затмило сияющий весенний небосвод: до Арвернии уже дошли слухи, что викинги созвали союз девяти ярлов, угрожающий северо-западному побережью Арморики. Совсем скоро Карломану с Варохом предстояло идти на войну вместе с королевским войском, оставить дом и семью, чтобы защищать родную землю. Но молодые бисклавре чувствовали, что именно сегодня, сейчас им еще можно беззаботно веселиться. Даже хорошо, если они сосредоточатся только на светлых, радостных событиях, потом и воевать будет легче. И они постарались отогнать от себя мрачную тучу, запретили ей приближаться. Карломан сорвал еще незабудок, осторожно сплетая их тонкие стебельки с переплетениями жасмина. Затем взял три крупных лиловых цветка ириса, еще с капельками росы в чашевидном венчике. Они должны были великолепно смотреться среди белоснежных звездочек жасмина. Тот навсегда запомнился Альпаиде как память об их любви. Даже благовония с тех пор она предпочитала с запахом жасмина. Ирис - царственный символ, знак уважения к ней, урожденной племяннице двух королей. Что означали незабудки, ясно из их названия. Их маленькие, невзрачные в сравнении с остальным великолепием цветочки украшали край диадемы двойной линией. Карломан сплетал для жены венок, как настоящий мастер создает свое творение. Маленький Ангерран поглядел, чем занят отец, стоявший возле деревьев. И сам, соскользнув со скамейки, стал срывать цветы, растущие в траве, подражая ему. - Ма! На... - протянул он их Альпаиде, лопоча что-то еще, пока что едва понятное даже матери. Молодая женщина засмеялась, взяв подарок малыша. - Карломан, смотри! - позвала она мужа. - Наш сын тоже собирает цветы для подарка мне! Он весь в тебя! Добавь уж тогда и их в венок, пусть будет мне подарок от вас обоих! Карломан на миг передал Вароху начатую работу, а сам, широко улыбнувшись, подхватил сына на руки и закружил над головой, так что малыш заверещал и засмеялся в ответ. Затем поцеловал его в щеку и уложил на скамейку, головой на колени Альпаиде. - Вот так, - обратился он к Ангеррану. - Ты - молодец, сегодня сделаешь вместе со мной свой первый подарок маме. А сейчас посиди спокойно, достаточно уже набегался. Побудь пока с мамой! Маленький Ангерран действительно притих, сморенный жарой и усталостью, и остался лежать на скамейке, положив голову на колени матери. Та вновь ласково погладила его волосы и проговорила, склонившись над ним: - Расти сильным и умным, мой Ангерран, набирайся сил! Твоим временем будет следующий век, спустя восемьсот лет после рождения нашего прародителя, Карломана Великого. Когда придет новый век, тебе будет столько лет, сколько было нам с твоим отцом, когда мы осознали, что любим друг друга. У тебя все будет впереди, да и мы еще будем в самой поре! И у нашей семьи есть все, чтобы с честью войти в новый век. Чтобы в будущем завтра было больше счастья, чем сейчас. Есть отец, ты и я, есть наш родной дом, - она показала на высившийся вдали громадный Кенабумский замок. - Мы все, конечно, еще не раз будем уезжать отсюда, но всегда станем непременно возвращаться домой. У нас есть камин в холодную погоду и тепло наших сердец, что согреет и каменные стены. Есть наш сад и наша река. Вот эта скамейка под ивами и цветущий жасмин. Все это хранит нашу семью, а мы храним это пространство, потому что оно наше. Поэтому в нашем доме раньше всех проснется любовь! И, если тебе придется уйти, чтобы защищать наш дом - ступай смело, ибо у тебя великая цель! - последние слова Альпаида адресовала, конечно, уже не маленькому Ангеррану, разве что в отдаленном будущем, но своему супругу. Трудно сказать, понял ли маленький Ангерран, с чем обращается к нему матушка. По выразительному взгляду круглых, как у совенка, глаз малыша можно было подумать, что и понял, и, уж во всяком случае, что-то уяснил для себя на отдаленное будущее. А Карломан, услышав слова жены, склонил голову, понимая, что Альпаида благословляет его. Сплетая цветы в изящную диадему, он ощущал глубокую нежность к своей жене. Все-таки он был прав, еще в шестнадцать лет решив раз и навсегда, что ему нужно только Альпаида, и никто другой! Не каждая женщина сможет отпустить мужа на войну, не повиснув камнем на шее, как в прямом, так и в переносном смысле. Обернувшись к жене, Карломан попросил ее: - Распусти волосы! - Зачем? - удивилась молодая женщина; обычно муж сам распускал их на ночь глядя. - Распусти! - повторил Карломан, показывая почти законченный венок-диадему, с высоким навершием, из жасмина с другими цветами. Альпаида стала вынимать из волос черепаховые гребни, распуская по плечам черные волны волос. Маленький Ангерран радостно завопил и принялся помогать матушке. - Ай! Вот видите, - обратилась Альпаида к мужчинам, - какой беспокойный мальчишка! Не выдергивай маме волосы, - поймав сыночка за плечи, она с плохо скрываемой нежностью поцеловала его в щеку. Ангерран весело засмеялся. Он знал, что его любят, даже если изредка бранят, и ему было дозволено почти все. Мужчины поглядели на молодую мать с ребенком, и им показалось, что на эту картину можно глядеть бесконечно. - У вас очаровательный сын, - проговорил Варох. - Не зря король Хлодеберт так обрадовался рождению своего внука! Помнишь, Карломан? - Не преувеличивай наше значение, - скромно отозвался граф Кенабумский. - Ведь у моего отца еще за год до Ангеррана родился внук от его старшего сына, наследного принца Хлодеберта с его супругой, принцессой Бересвиндой. Наверное, мой первенец не так уж значим для отца. - Но король в самом деле очень обрадовался, - настаивал Варох. - Государь Хлодеберт - твердый и суровый человек, и тем больше меня изумило, с какой нежностью он впервые взглянул на маленького Ангеррана. - Его Величеству, дяде Хлодеберту не чужды человеческие чувства, - высказалась Альпаида в защиту короля. - Наша семья знает это лучше других. Меня больше удивил тогда мой отец. Кажется, ему на время изменило хладнокровие, когда он узнал, что я зачла в первую же брачную ночь. Даже матушка раньше него осознала, что у нее появится внук или внучка! Впрочем, и отец расплылся в улыбке, когда ему дали поглядеть на маленького Ангеррана! В этот миг Карломан, закончив плести венок, мягко приблизился к сидящей на скамейке Альпаиде и обнял ее за плечи. - Должно быть, дядя Дагоберт не ожидал, что мы так быстро сделаем его дедушкой, - признал он. Альпаида, улыбнувшись, повернула голову к мужу, потерлась щекой об его руку. Карломан залюбовался своей женой. Еще никогда она не была так хороша, среди красот и увеселений дурокортерского двора, как сейчас, в простом белом платье, у себя в саду. Она же кротко проговорила: - Это Фрейя от души благословила наш брак, сразу же послав нам сына! И мой отец тоже радуется, что мы с тобой не ошиблись в нашем выборе. - В таком случае, прими мой дар в знак нашей любви! - и Карломан с ловкостью ярмарочного фокусника увенчал Альпаиду цветочной диадемой. И захлопал в ладоши, любуясь достигнутым результатом: - Королева любви и красоты! Жаль, что при дворе тебя не видят! Увенчанная жасминовой диадемой, Альпаида глядела на своего мужа взглядом, полным любви. Глаза ее блестели, с губ рвалась торжествующая улыбка, голова гордо поднята на лебединой шее. Она глядела, как женщина, знающая, что она любит и любима. Это осознание украшало ее куда больше, чем любые наряды и драгоценности. А как шли крупные белоснежные цветы жасмина к черным волосам и светлой коже молодой женщины! Альпаида поднялась на ноги и поцеловала мужа. - Лучшего подарка я еще не получала! Благодарю тебя, мой супруг и верный рыцарь! Он шутливо поклонился. - Почту за честь служить своей даме! - Подумать только: а ведь когда-то в детстве, когда мой отец привез тебя из Арморики, я вредничала, язвительно обращалась с тобой, старалась показать, что знаю не меньше тебя... - А мне было с самого начала интересно беседовать с тобой, - глаза Карломана весело блеснули при этих словах. - У тебя на все было свое мнение, и с тобой приятно было даже спорить, вместе искать истину. - И для меня наши беседы тоже не прошли даром! - призналась Альпаида. - Я старалась соответствовать тебе, больше читала и стремилась узнать, чтобы держаться с тобой наравне в любой беседе. И мне тоже сделалось необходимым наше общение, и я скучала, если давно не видела тебя. Ни с кем другим мне не было так интересно. Я всегда ждала, когда ты придешь, чтобы побыть со мной. И со временем даже не поняла, как влюбилась! - И мне было бы невмоготу без моей очаровательной кузины! - отозвался Карломан, целуя жену в губы. Тем временем маленькому Ангеррану стало скучно, что родители занимаются только собой, совсем позабыв о нем. И мальчик, став ногами на скамейку, прыгнул на спину отцу, завопив что-то отчаянно, будто на охоте. Карломан обернулся с непостижимой быстротой и подбросил сына над головой. - Ах ты, маленький неслух! Скоро я уеду, а ты, будь любезен, слушайся матушку! Не огорчай ее! Вися в руках отца, Ангерран взглянул с неожиданной серьезностью. И опять Карломан и Альпаида подумали: он все понимает! - Мы справимся, - тихо пообещала мужу молодая женщина, даже думать не желая, что произойдет, если Карломан не вернется с войны... - Я знаю, - улыбнулся ее муж, а сам поставил сына на скамейку, придерживая его рукой за плечо. Проговорил с гордостью: - Наш сынок - настоящий маленький волчонок! - Весь в тебя, и такой же беспокойный, - отозвалась молодая женщина, с нежностью глядя на мужа и на сына. Тем временем, Варох Синезубый стоял немного поодаль, любуясь семейной идиллией своего друга, и не спеша напоминать о себе. Приятно было просто глядеть на них со стороны, радоваться за своего ближайшего друга и его семью, наслаждаться их счастьем, как солнцем. А жизнь Карломана не могла быть чужой для его кузена и побратима. Наблюдая сейчас за его семьей, молодой оборотень думал о том, как ему следует держаться со своей женой, чтобы можно было с гордостью сказать: да, мы любим друг друга так же сильно, как Карломан и Альпаида! А пока Варох светло улыбался, любуясь молодой семьей и рассеянно вертя в руках веточку жасмина. Наконец, супруги оторвались друг от друга и обернулись к гостю. Настоящее счастье не бывает эгоистичным, оно всегда радуется возможности поделиться с окружающими, как солнце светит всем вокруг, ничуть от этого не убывая. - Варох! - махнул рукой Карломан. - Ступай к нам! Пора уже позавтракать. Не знаю, как тебе, а мне уже хочется есть. Да и пирог с черникой заждался тебя. - Передай пирогу, что я тоже жду его, - засмеялся его друг, присаживаясь на скамейку и вдыхая упоительные ароматы, доносящиеся из корзины, которую как раз открыла Альпаида. - Да и я уже хочу позавтракать, - усмехнулась женщина, доставая из корзины снедь. - И я! - захлопал в ладоши маленький Ангерран, заглядывая под руку матери. - И ты, и ты, малыш! - усмехнулся Варох, подхватив ребенка и усаживая себе на колени, чтобы тот не мешал матери раскладывать угощение. Альпаида достала большое блюдо с тушеным мясом, затем сыр, зелень, содержимое морских раковин с побережья Арморики, и на закуску - пирог с черничным вареньем, который супруги, переглянувшись, с улыбкой почти весь подвинули Вароху, отрезав себе лишь по маленькому кусочку. Вся эта снедь издавала умопомрачительные ароматы. В простые глиняные чашки графиня Кенабумская разлила прохладительное питье, что было кстати, ибо день обещал выдаться жарким, несмотря на то, что лето еще не наступило. - Ангерран! Иди сюда! - позвала Альпаида, протягивая руки к сыну, который безмятежно болтал ногами, сидя на коленях у Вароха. - Не-е... - замотал головой малыш, учуяв сладкий запах черничного пирога. - Ты своими сапожками уже испачкал дяде Вароху штаны, - Альпаида взглядом извинилась перед другом семьи. Но бисклавре пощекотал мальчику бочок, от чего тот заливисто засмеялся, а потом сунул ему в рот кусочек пирога. - Мы с Ангерраном прекрасно ладим, - заверил он, сам с наслаждением уплетая черничный пирог. - Ага! Я вижу, губы уже подсинил! - усмехнулся Карломан, но дружески, необидно. Так повелось у них с самого детства. Варох и сам засмеялся, проглатывая угощение. - Спасибо, спасибо вам! Знаете, как принимать старых друзей, с которыми скоро идти в поход! При этих словах ворон на ветке ивы впервые за все время каркнул, словно подтверждая сказанное Варохом. Карломан поднял чашу прохладительного напитка, желая сказать нечто такое, что еще сможет хоть ненадолго разогнать черные тучи и продолжить этот день, чтобы он остался в памяти исполненным света и тепла их сердец. И вместе с тем не следовало замалчивать грядущую опасность или представлять ее меньше, чем есть, ибо это значило бы унизить самих себя. - Поднимем чашу за тех, кто делает любой дом не просто местом для ночлега, но желанным пристанищем! За тех, кто встречает с любовью и лаской, и провожает с терпеливым достоинством. За тех, кого воины вспоминают в жару и в мороз, и под градом вражеских стрел. Тех, кто служит лучшим оберегом от бед. За наших жен и детей. За тебя, Альпаида, и за маленького Ангеррана! Ясные глаза графини Кенабумской в этот миг блестели так же ярко, как у оборотней. Она подняла свою чашу с прохладительным напитком, пахнущим лимоном и мятой, и проговорила, в ответ своему супругу: - Если мы можем хоть немного быть полезны нашим доблестным защитникам, которые сражаются с врагом, чтобы мы могли жить спокойней, - это большая честь для нас! Запомните сегодняшний день навсегда, Карломан, Варох! Пусть память придает вам сил, как бы ни было трудно! И постарайтесь вернуться назад, к тем, кто любят вас и ждут! Без вас погаснет тепло домашних очагов, и любящее сердце оденется льдом, - чувствуя, что разговор становится слишком печальным. Альпаида сумела улыбнуться и продолжала: - Пусть такого не произойдет никогда! Возвращайтесь живыми! С этими словами, быстро допив напиток, Альпаида протянула правую руку Карломану, а левую - Вароху, как побратиму своего мужа. Крепкое пожатие позволило им сильнее ощутить ток жизни, исполненной сил и стремлений. Маленький Ангерран, конечно, еще не мог понять смысла слов и жестов взрослых. Но зато он изо всех сил стремился подражать им. Вот и сейчас, сидя на коленях у Вароха, он перегнулся к родителям, сидевшим напротив на широкой резной скамье, и торжественно возложил свои пухлые ручки поверх их рукопожатия. Расхохотались Карломан, Альпаида и Варох, так что едва не попадали со скамьи. Им вторили, чуть более сдержанно, служанки, сидевшие на пне. Видя, что все вокруг смеются, расхохотался и сам Ангерран, так что упал на спину, брыкая ножками, и мать утащила его. Отсмеявшись, Карломан проговорил, вытирая выступившие от смеха слезы: - Ну, теперь я верю, что нашему с Альпаидой первенцу суждено великое будущее! Так - счастливым смехом, - и вошел в их память тот светлый день, приправленный капелькой пока еще отдаленной грусти. Память об этой последней счастливой встрече увезли с собой Карломан и Варох на войну против викингов. И впоследствии, когда раненый Карломан чудом остался жив после того, как четверо суток пролежал без чувств после битвы при Маг-Туиред, Варох размышлял, что сильнее всего потянуло его побратима назад, к жизни. Призывы ли отца, короля Хлодеберта Жестокого, что сам погиб вскоре после того, как отмолил своего любимого сына? Или его, Вароха, детская песенка о блуждающих огоньках? Но скорее всего - все это вместе с воспоминаниями о согретом весенним солнцем дне, об улыбке Альпаиды, увенчанной жасминовой диадемой, о смехе маленького Ангеррана... Такова сила любви, перед которой отступает смерть!***