Скрытые Страницы

***

      В том же 785 году, в то время как на западном побережье Арморики шла война с викингами, в Чаор-на-Ри с нетерпением ожидали известий о ходе сражений. Ежедневно гонцы на сменных лошадях проносились туда и сюда, относя приказы, узнавая, что происходит, чтобы, вернувшись ко двору королевы Гвиневеры Армориканской, поведать ей обо всем. Но сообщения через гонцов было слишком мало для королевы. Ей было необходимо знать все, что происходит на ее земле, которую топчут викинги. Кроме того, она проводила на войну своего единственного сына, таниста Карломана. Сознавая свой долг перед государством, Гвиневера все же не могла скрыть материнскую тревогу. Ее отец, Риваллон Сто Воронов, что ныне был майордомом Арвернии, оставил своей царственной дочери нескольких обученных птиц. И теперь Гвиневера ежедневно посылала воронов наблюдать за ходом войны. Благо, она сама и приближенные к ней бисклавре способны были понять, какие вести приносят им мудрые птицы. И таким образом, гораздо раньше, чем с поля боя поступили первые донесения, королева Гвиневера уже узнала о сражении на Равнине Столбов и о том, что ее сын Карломан получил страшные раны, защищая своего отца, короля Арвернии, Хлодеберта Жестокого. И закричало, застонало от боли материнское сердце, растерзанное самой страшной вестью, какую только может получить женщина и мать, уже утратившая одного сына! Солнечный свет стал для Гвиневеры черным, и она едва сознавала, что арверны и "Дети богини Дану" все же одержали победу. Она воочию видела перед собой растерзанное тело Хлодиона и, как наяву, представляла перед собой Карломана, точно так же лежащего без чувств, окровавленного, смертельно бледного, как и его покойный брат... Что это, неужели им с Хлодебертом суждено потерять обоих сыновей?! Ворон, прокаркав ей свои черные вести, улетел. Гвиневера некоторое время сидела одна в тронном зале, стискивая руками подлокотники трона. Она окаменела, не двигаясь и не дыша. Жаркий летний день был ясным и светлым, сквозь распахнутое окно в тронный зал струился солнечный свет. Звонко пели птицы. Со двора доносилась перекличка работавших там слуг. Но этих звуков не могла сейчас услышать Гвиневера. Страх за сына терзал ее ледяными когтями. Даже мать-волчица, зная, как сильны и выносливы бисклавре, не могла преодолеть своих чувств. Она также знала, что оборотни отнюдь не бессмертны, и их тоже можно погубить! Не в силах оставаться одной в тишине тронного зала, королева поднялась и направилась в домашнюю священную рощу, где рос дуб, посаженный в честь Карломана. При выходе из зала королеве встретился ее муж, Теодеберт Миротворец. Взглянув на бледное, застывшее лицо жены, он взял ее за руку, заглянул в некогда ясные, а сейчас помутневшие от боли глаза. - Что случилось? - участливо проговорил он. Гвиневера судорожно всхлипнула, не в силах сразу говорить: - Карломан жестоко изранен в сражении с викингами, где наши войска одержали победу. Теодеберт тяжело вздохнул, сочувствуя всей душой, как если бы Карломан в самом деле был его родным сыном. И в детстве, и впоследствии пасынок всегда был приветлив с ним, уважительно спрашивал у него советов, так что отчим искренне любил юношу, как и все родные. Теодеберт думал также и о Гвиневере, вспоминая, как страдала она после гибели Хлодиона. - Будем просить богов спасти нашего мальчика, - вздохнул он, направляясь об руку с женой к выходу из дворца, ведущему к священной роще, сам также тревожась за своего отца, коннетабля Сигиберта, и за своего сына Магнахара, для которого это была первая настоящая война. - Ведь для него еще есть надежда, не так ли? Что тебе сообщил ворон твоего отца? Гвиневера ответила, спеша к дубу своего сына так быстро, что муж едва поспевал за ней. - Он жив, но не приходит в себя. Найдя его на поле битвы, сперва приняли за мертвого. Сейчас его перевезли в замок тана Кормака Сурового. Король Хлодеберт не отходит от сына, который спас ему жизнь... - при этих словах голос Гвиневеры немного окреп, в нем явственно послышалась гордость. - Как бы ни сложилась судьба Карломана, по крайней мере, он совершил свой подвиг не зря! Его самопожертвование увлекло наших храбрых воинов и арвернов, и они разбили врага! Мы с тобой вырастили достойного сына, муж мой! Теодеберт был ей благодарен за это "мы с тобой", и почтительно поцеловал руки жене. - Не отчаивайся раньше времени, любовь моя! Будем молиться о его спасении. Я пожертвую свой золотой пояс и драгоценную венетийскую чашу в святилище Эйр-Целительницы ради исцеления мальчика. А сейчас поглядим с тобой на его дуб. Ведь, если с Карломаном что-то произойдет, ты сразу это увидишь? Королева почти бегом приблизилась к дубу. Увы - он был только один. Уже четыре года, как его старшего брата, принадлежащего Хлодиону, не было на свете; его дуб рухнул, как только юноша был убит неизвестными злодеями. Однако дуб Карломана еще возвышался, гибкий и сильный, как всегда! Но недавняя буря обломала на нем много ветвей, исхлестала и оборвала листья, частично разломала в щепки стройный ствол. Дерево стояло, белея содранной корой, его раны сочились прозрачным соком. Сумеет ли дуб залечить раны или высохнет и погибнет? Зависело от жизни или смерти Карломана. Гвиневера с Теодебертом подошли с той стороны, где не валялись еще не убранные ветви. Королева мягко погладила раненое дерево, мысленно желая ему исцеления. Если только выживет ее доблестный сын! Она старалась не глядеть на то место, где некогда был дуб Хлодиона, а теперь чуть поднимался над землей лишь росток волчьего лыка. Королева "детей богини Дану" глубоко вздохнула. Что теперь оставалось ей, матери, чей сын лежал при смерти? Лишь ожидать хоть каких-то известий, что бы они не несли ей. Такой был ее царственный долг. Но кто может запретить ей то, что чувствует на ее месте любая мать?.. Погруженная в свои переживания, Гвиневера не сразу заметила, как к ней подошли двое. Теодеберт, стоявший с ней рядом, спиной к идущим, тем более никого не услышал. Потому что они приближались бесшумным шагом оборотней. Двое пожилых мужчин с ясными, блестящими, как у всех бисклавре, глазами. Это были дед королевы - Брохвайл Верный, граф Кемперрийский, и барон Номиноэ Озерный. Гвиневера подняла на них глаза, полные отчаяния. - Карломан тяжело ранен в недавнем победном сражении, - она все же взяла себя в руки, и голос ее был тверд, только в глазах плескалась невыносимая боль. Брохвайл подошел к внучке и участливо взял ее за руку, выражая поддержку. - Нам уже известно, государыня! Выдержи все, какая бы судьба ни постигла Карломана! Ведь ты - королева! - Королева! - Гвиневера засмеялась горьким смехом, какого от нее еще никто не слышал. - Да, королева Арморики, положившая жизнь на то, чтобы примирить свой народ с нашим сюзереном, Арвернией! Королева народа, что сейчас сражается с викингами, проводив молодых мужчин на войну! Мой долг - давать приют изгнанным из домов людям, делиться с ними кровом и пищей, снабжать наше войско, утешать вдов и сирот! Мой долг - улыбаться, когда сердце обливается кровью! Все это так! Но я еще и мать, у которой остался последний живой сын... Могу ли я покинуть его в несчастье? Теодеберт первым обратился к жене, видя, что она с трудом сдерживает себя. - Что ты хочешь сделать? - спросил он, шагнув вперед, чтобы поглядеть ей в глаза. Королева Армориканская глубоко вздохнула, сама чувствуя, что то, что она задумала, далеко не бесспорно. - Я хочу поехать ухаживать за своим сыном! Возможно, лишь забота матери сможет спасти его! Все трое мужчин изумленно покачали головами в ответ на высказанное королевой желание. Затем Номиноэ первым из них решился возразить своей королеве. - Ты не можешь сейчас покинуть Чаор-на-Ри, государыня! Почему не можешь, ты сама только что перечислила, ибо сохраняешь свой светлый разум даже в величайшем горе. К тебе каждый день приходят за советом и помощью сотни людей! От тебя ждут распоряжений тысячи! Если ты уедешь, власть в Арморике пошатнется. А вместе с ней утратит прочность и весь уклад жизни "детей богини Дану". Подумай, сколько еще родителей потеряют своих детей, если ты бросишь свой народ в трудный час! Никто из нас, конечно, не вправе приказывать тебе, государыня, остаться в Чаор-на-Ри. Но только я уверен, что ты сама при здравом рассуждении откажешься от поездки к сыну. Не проронив ни слова, Теодеберт Миротворец стоял рядом с женой, поддерживая ее под руку. Про себя он подумал, что никто из самых заслуженных вельмож не посмел бы так говорить ни с одним из королей Арвернии. Однако у "детей богини Дану" отношения между королем и подданными были другими. Тем более, что Номиноэ был раньше наставником королевы, а впоследствии - ее детей. Гвиневера с глубокой тоской взглянула на дуб своего сына, потрепанный бурей. - Любая мать в моей стране могла бы поехать, чтобы ухаживать за своим раненым сыном, - с горечью проговорила она. - И только я не имею права самой позаботиться, чтобы Карломан остался жить! - Таков твой долг, государыня, - сурово проговорил ее дед, Брохвайл Верный. - Боги знали, что делали, ставя во главе Арморики не обыкновенную женщину, но ту, кто выдержит все испытания. Твои дети - не только порожденные твоей плотью, но и весь наш народ. Он отпустил руку своей царственной внучки, и она покачнулась, но устояла на ногах. Коснулась освободившейся ладонью шершавой коры родного дерева. Затем закрыла глаза, и перед ней вновь предстал Карломан - мертвенно бледный, вытянувшийся, накрытый знаменем в знак воинских почестей. "Нет, нет, нет!" - мысленно выкрикнула королева, мучительно запрокинув голову, словно сама страдала от жестокой раны. И ей вновь увиделся ее старший сын, Хлодион, точно так же укутанный в саван... - Я уже лишилась одного сына, а теперь мне придется пожертвовать и вторым, чтобы служить одной лишь Арморике, - печально проговорила она. - А ведь, если Карломан останется жить, он сможет сделать для нашего народа гораздо больше, чем я! Он стремится помогать людям, он всегда желает знать новое, чтобы быть им еще полезнее, он доблестно сражался на Маг-Туиред! Так неужели для него нет лучшей судьбы, чем ранняя, пусть и прекрасная, смерть? В голосе королевы Гвиневеры звучало глубокое отчаяние, лютая волчья тоска. Страдания матери, боявшейся за твоего единственного сына, заставляли отозваться в каждом из них память о тех, кого они сами любили и потеряли. Теодеберт обнял жену за плечи, безмолвно сообщая: "Я с тобой!" Больше он ничего не сказал, ибо держался всегда лишь как первый подданный своей царственной супруги. Зато Номиноэ нашелся с ответом. Он также способен был понять чувства королевы: ведь он сам вместе с женой похоронил свою дочь, Ангарад Младшую, что была первой женой Теодеберта. - Ушедших на Авалон уже не вернешь, - торжественно проговорил вещий оборотень. - Но для живых всегда остается надежда! Ведь Карломан не умер от ран сразу. А кому, как не тебе, государыня, знать, как трудно убить бисклавре, стремящегося жить? Кроме того, за ним, несомненно, сейчас наилучший уход. Король Хлодеберт и первые принцы крови сделают все, чтобы он выжил, приведут к его ложу лучших лекарей! А если те чего-то не поймут о том, как поставить на ноги раненого бисклавре, то ведь рядом с Карломаном находится Варох. - Номиноэ прав, Гвиневера, - поддержал и Брохвайл. - Ты вовсе не покидаешь своего сына без присмотра! Если есть возможность спасти Карломана, для него будет сделано все возможное. Королева глубоко вздохнула. Она понимала, что Номиноэ прав. Ее бывшему возлюбленному, ныне королю Арвернии, не менее дорог спасший его сын, чем ей самой! И все же, как трудно доверить раненого сына другим людям, а самой спокойно заниматься делами, не тревожась о нем... - Если я сама не могу поехать к Карломану, то следует поручить кому-то другому ухаживать за ним. Тому, кто мудрее людей и опытнее Вароха. Тогда Номиноэ шагнул вперед и приложил руку к груди. - Если ты позволишь, государыня, я поеду к Карломану, чтобы помочь, если потребуется. Гвиневера вздохнула с облегчением. Мудрость Номиноэ вызывала у нее огромное уважение, как и у всех без исключения. - Благодарю тебя, Номиноэ! Я поручаю тебе заботу о моем сыне, танисте Арморики. Тебе одному могу вполне доверить его жизнь! И все же, больше всего мне хотелось бы поехать к нему самой... Королева склонила голову, тяжело опираясь на руку своего супруга, понимая, что не имеет права этого сделать. - Прости, Карломан, мальчик мой! Не по своей воле я вынуждена остаться в Чаор-на-Ри, поручив заботу о тебе другим... О, как же тяжел королевский венец!.. - Он тяжел, государыня, но ты выдержишь эту тяжесть, - сурово проговорил ее дед Брохвайл Верный. Среди людей большинство бы, вероятно, поддались соблазну видеть в королеве Армориканской маленькую девочку, которую некогда носили на руках. Но у бисклавре было другое отношение к связи поколений. - Да, да, - устало проговорила Гвиневера, с благодарностью глядя на своих близких. - Я останусь королевой, как подобает. Дедушка Брохвайл, распорядись отправить нашим войскам еще три обоза с пищей и лекарствами для раненых. - Будет исполнено, государыня! - проговорил старый оборотень, с гордостью глядя на свою внучку. Все-таки Гвиневера взяла себя в руки! - Ты же, Номиноэ, поедешь к Карломану, чтобы помочь ему и излечить его раны, - королева помедлила, и неохотно добавила: - Либо, если суждено случиться худшему, привезти его тело в Чаор-на-Ри... Но, стоило ей представить прекрасные, унаследованные от нее глаза Карломана безжизненными, закрывшимися навсегда, - и сердце замирало в груди, кровь застывала в жилах. Теодеберт чувствовал страдания своей супруги, как будто сам, как оборотень, читал в ее сердце. Он продолжал ласково обнимать ее за плечи. - Не думай о худшем, молю тебя, моя родная! Карломан обязательно будет жить. Не терзай себя, Гвиневера! И без того у тебя столько забот! Номиноэ сделает для мальчика все, что потребуется. Королева кивнула и с благодарностью взглянула на вещего оборотня. - Я полагаюсь на тебя, Номиноэ! Счастлив тот правитель, у которого есть такой советник, как ты! - Твой благородный супруг тоже прав, государыня! - отвечал тот. - Ты должна хранить надежду. Даже не думай о неблагоприятном исходе! А королевский дуб всегда скажет тебе о состоянии твоего сына. При этих словах Брохвайл первым взглянул на жестоко пострадавший от недавней бури дуб с обломанными ветвями, оборванными листьями. - Меня не удивляет то, что произошло с Карломаном, - молвил старый оборотень. - Я ждал от него необыкновенного деяния, рискованного подвига, самопожертвования. Ибо он пошел нравом в свою бабушку - покойную королеву Игрэйну, твою мать, Гвиневера. Да будет для нее светел и цветущ благословенный Авалон! Бесстрашная, как сокол, она со всем пылом молодости устремилась, чтобы покарать зло. Ей было тогда девятнадцать лет, в точности как Карломану сейчас. - Матушка... - вздохнула Гвиневера, вспоминая лишь облик молодой женщины, что склонялась над ней, совсем крошкой. - Да, Карломан и впрямь унаследовал ее мужество и жертвенность. Она была истинной бисклавре. - Она спасла жизнь будущему гонителю альвов - Ги Верденнскому! - от Теодеберта, верного друга ши и супруга королевы, у оборотней не было важных тайн, и сейчас он не смог промолчать. - Не мне упрекать твою матушку, Гвиневера. Но она отдала жизнь не за доброе дело. - Не о том речь, муж мой, - теперь уже Гвиневера взяла за руку разгневанного супруга. - Моя мать думала о погибших детях, случайных жертвах оборотня-убийцы, и горела желанием навсегда остановить его. То, как в будущем распорядился своей жизнью Ги Верденнский, потерявший в тот день свою мать, - это его выбор, определившийся лишь со временем. Не наше дело определять, кто достоин жить, а кто нет, иначе мы все станем мыслить, как тот детоубийца - а он был, без сомнения, безумен, хоть и не забыл себя, как обычные выродки. Надо просто не проходить мимо несправедливости. Я знаю, моя мать не могла поступить иначе. Ее бы потом замучила совесть. Так и мой сын сейчас. Тем более, что он спас жизнь своему отцу и королю, принес нам победу! Брохвайл и Номиноэ кивнули своей воспитаннице и королеве. - Ты в точности понимаешь свою матушку, хоть и выросла без нее, - согласился граф Кемперрийский. - Если она вместе с волчицей-матерью вступила в бой против выродка, значит, считала, что ее долг королевы призывает к тому. Она тогда несла тяжесть своего венца, и знала, что от государя порой требуется и жертвовать собой за свой народ. - Моя мать была великой королевой, и я всю жизнь стараюсь быть достойной ее, - кивнула Гвиневера. - Но мой сын способен превзойти нас обеих! Если только он останется жить... - Пока он жив, мы должны надеяться, - Брохвайл коснулся ладонями дуба в том месте, где буря не просто обломила большую ветку, но и расщепила часть ствола. - Надежда, - тихо проговорила Гвиневера. - Если бы все живущие не надеялись на лучшее даже в самых отчаянных обстоятельствах, жизнь была бы невозможна. Надежда направляла в бескрайнее море корабли Эохайда Техтмара. Надежда советовала Гродлану Вещему, когда он признал себя и свой народ вассалом Карломана Великого и передал ему меч Нуады... Про себя королева "детей богини Дану" подумала, что о тех, чьи надежды не сбылись, не помнят поколения и не поют барды. Но эту мысль она не только не озвучила вслух, но и от себя постаралась отогнать. Даже думать не следовало ни о чем, кроме жизни сына! Номиноэ проговорил, будто подслушав ее потаенные мысли: - Судьба Карломана ныне зависит не только от земных сил! Арфа Вороньей Госпожи играет для него, и Ее черные птицы хлопают крыльями над его головой. Морриган высоко оценила подвиг Карломана и обратила на него внимание. Изумрудные волчьи глаза Гвиневеры зажглись неистовым блеском, руки гневно сжались в кулаки. - Пусть Морриган помнит, что боги, требующие от людей справедливости, сами должны быть справедливы! Не то их станут чтить лишь как злых духов, самые слабые и подлые из людей, и склоняться не с благодарностью, как дети перед родителями, а со страхом... Если всех лучших молодых воинов Воронья Госпожа призовет к себе за доблесть в сражении, то кто же тогда останется населять землю? Трое мужчин поглядели на Гвиневеру, не скрывая изумления. Великолепная в гневе, королева Арморики была сейчас готова в материнском исступлении бросить вызов самой богине войны и смерти, ибо лишь материнская любовь способна победить смерть. Однако Номиноэ постарался умерить накал страстей. - Боги знают свой долг не хуже земных властителей, государыня! Они с честью носят свой венец, который не легче твоего. Воронья Госпожа призывает к себе смертельно раненых воинов, это правда. Но того, кто сумеет расположить ее и убедить отпустить обратно в мир живых, она может пощадить. Ее арфа уводит лишь тех, кто, заслушавшись ее чарующими звуками, начисто забывает о своей земной жизни. А ведь Карломану есть ради чего стремиться к жизни! Он не уступит Ей просто так. И в этот миг все увидели, как лик королевы Армориканской озарился красотой внутреннего видения. Глаза ее заблестели, как молодая листва, промытая весенним ливнем. - Да благословят тебя боги, Номиноэ! Да сложится все воистину так, как ты говоришь! - воскликнула Гвиневера звонким, молодым голосом. - Если Воронья Госпожа предоставит Карломану выбор, тогда я не сомневаюсь, что он выберет жизнь. Она только успела открыться ему во всей красе, и обещает слишком много, чтобы он согласился отречься от нее. Морриган не сумеет удержать его! И обоим оборотням, и даже Теодеберту, не очень-то разбиравшемуся в отношениях между миром живых и миром мертвых, передалась горячая надежда Гвиневеры, которую она сама старалась укрепить в своем сердце. - Конечно, Карломан не поддастся зову сладкозвучной арфы! - воскликнул Теодеберт. - Он слишком любит эту жизнь, и, клянусь короной Карломана Великого, ему есть к кому возвращаться! Альпаида с ребенком ждет его с войны, отец и все близкие родственники сейчас, должно быть, не отходят от его ложа. Вся Арморика надеется на своего таниста! Наконец, лучшая из матерей ждет его возвращения! Иначе просто не может быть! И Брохвайл поддержал свою царственную внучку: - Карломан слишком силен духом, чтобы последовать за зовом арфы Морриган, как осел на веревочке! Он сможет вернуться! И все почувствовали, как от этого уподобления, совсем, казалось бы, неподходящего для знатных, облеченных властью личностей, становится немного легче на душе, так что мужчины даже смогли на мгновение улыбнуться. И Гвиневера тоже нашла в себе силы, чтобы улыбнуться близким, но улыбка ее была похожа на ту, с какой прощаются, собираясь уйти навсегда. - Благодарю вас за поддержку в самый трудный час! Теперь вернемся во дворец, Теодеберт, мой мой, и Брохвайл, дед мой. А ты, мой мудрый дядя Номиноэ, поспеши к моему сыну Карломану, позаботься о нем, как могла бы я сама! Вещий оборотень поклонился королеве. Вскоре он, обернувшись огромным белым волком с горящими синими глазами, уже мчался напрямик через лес по направлению к Земле Всадников, где стоял замок Кормака Сурового, в котором находился раненый Карломан. А королева Гвиневера в сопровождении Брохвайла и Теодеберта направилась к замку, на сей раз другой дорогой - через широкий двор. Там, как всегда, было полно народу. И, как всегда в последнее время, после нашествия викингов, это были люди, нуждающиеся в помощи. Новые беглецы прибрели с западного побережья, с тех земель, где викинги еще хозяйничали по праву сильного. Измотанные, покрытые пылью дальних странствий, пешком или на лошадях, сбивших ноги. Те, кому повезло больше, ехали в повозках, доверху набитых людьми и всяким скарбом, вели позади исхудавшую корову или нескольких овец. Другие были настолько оборваны, что по их пыльным лохмотьям трудно было понять, к какому клану они принадлежат. Почти все были женщины, старики, дети. Мужчин боеспособного возраста Гвиневера разглядела всего несколько человек. Завидев королеву, беглецы завопили, протягивая к ней руки. Некоторые женщины плакали, вспоминая пережитое или в страхе за будущее. Дети рыдали, еще не понимая, что происходит, скот ревел. Это было тяжкое зрелище... Но во время войны королеве Гвиневере пришлось привыкнуть и к таким печальным гостям. Она научилась сохранять хладнокровие, не ожесточаясь сердцем. - Здравствуйте, мои добрые люди! Что поведаете вы мне? С чем пришли к моему двору? - К твоему милосердию взываем, светлая государыня, мы - обездоленные беглецы, лишившиеся и крова, и заработка! - заговорили, перебивая друг друга, сразу несколько человек. Остальные притихли, лишь кое-где в толпе слышались всхлипывания, да матери шепотом успокаивали детей. Глядя на них, королева сосредоточенно размышляла, насколько еще хватит ее казны, если придется ежедневно помогать тем, кто нуждался. В последнее время золото просто утекало, как песок сквозь пальцы. Война поглощала все, и, если поток беглецов будет продолжаться... Нет, поправила она себя: ведь викингов разбили на Равнине Столбов, и, значит, люди скоро смогут вернуться к себе, налаживать привычную жизнь! - Откуда вы родом, почтенные? И в чем нуждаетесь более всего? - спросила Гвиневера участливым голосом. Теперь ей отвечал от имени собравшихся высокий старик, опиравшийся на палку. - Родом мы из селений на западе Земли Всадников, государыня! Как пришли к нам викинги, потребовали дань, стали отбирать скот, имущество. Ну, мы, не желая кормить врага, ушли в лес, попросив пристанища у ши-Хранителей. Затем почти все мужчины ушли воевать, а мы окольными тропами направились в Чаор-на-Ри. - Почему сюда? Разве герцог Земли Всадников и его таны не могли приютить вас? - она знала причину, но ей известно было, что людям спокойнее, когда правитель проявляет участие к их бедам. Вот и сейчас в ответ раздались вздохи и стоны женщин, а старик проговорил, склонив голову: - Во всей Земле Всадников не могут уже принять ни одной семьи, в каждой деревне, в каждом замке ютятся беглецы с захваченных викингами земель! Повсюду нам объявляли одно и то же: что лишь великая и милостивая королева Гвиневера может нам помочь. Да. Пока еще она могла! Это тоже ее королевский долг, и отнюдь не легкая его часть. - Что ж, я дам вам подъемные на обзаведение, чтобы вы могли приобрести необходимое, - пообещала королева. Обернувшись по сторонам, она увидела среди окруживших ее слуг управляющего королевскими имениями. Сделала ему знак, и тот достал из-за пазухи свиток, в котором принялся подсчитывать и записывать, сколько следует дать нуждающимся. Между тем, королева обратилась к беглецам своим звучным голосом: - Надеюсь, что вскоре все желающие смогут вернуться к себе домой. Наши доблестные воины вместе с арвернскими рыцарями разбили викингов при Маг-Туиред! Хоть война еще продолжается, но теперь нам легче будет одержать победу! При этих словах беглецы вновь заголосили хором, как могут лишь "дети богини Дану", обуреваемые сильными чувствами. Некоторые женщины рыдали, протягивая к королеве руки, как будто она сама одержала победу, о которой сообщила им. - Благодетельница! Да пошлют тебе боги сто лет жизни! - Да услышат боги твои слова! Лишь бы вернули живыми наших мужей, отцов, братьев! - Проси богов за наш народ, светлая государыня Гвиневера, Хранительница наша! Все наши воины сейчас защищают Арморику под началом вождей своих кланов! Гвиневера простерла ладони над склоненными головами просителей, благословляя их. Сейчас она, как никогда, чувствовала, насколько важно ей оставаться в Чаор-на-Ри, со своим народом. Наверное, править и распоряжаться смогли бы и ее советники. Но она была сейчас, как никогда, душой Арморики. От нее народ ждал помощи и утешения, ее стремился видеть. И, если бы она уехала к сыну, "дети богини Дану" утратили бы доверие к власти, которую она воплощала. Что опасно и в мирное время, а уж тем более в военное. Да, без сомнения, ей следовало находиться здесь! - Да помогут нам всем боги в этот трудный час! - проговорила она торжественно. - У нас с вами нынче общие заботы и общие беды! Вы проводили всех мужчин на войну, и мой сын, танист Карломан, был тяжело ранен в битве при Маг-Туиред! И я не могу даже отправиться к нему, ибо мой долг - оставаться с вами. Будем же надеяться и ждать вместе, мой добрый народ! И "дети богини Дану" притихли, чувствуя, что королева вправду разделяет их заботы и тревожится о своем сыне, как любая из матерей... Карломан Кенабумский пережил битву при Маг-Туиред. Номиноэ Озерный пришел как раз вовремя, чтобы позаботиться о юноше, от имени его матери. Объединенному войску удалось остановить нашествие викингов, хоть и дорогой ценой. Королева Гвиневера удержала корабль королевства на плаву, завоевав еще большее уважение своего народа, сплотившегося вокруг нее в трудный час. Это было не последнее из испытаний, что ей доведется выдержать вместе со всеми "детьми богини Дану". Ибо тяжел королевский венец!