Глава 14. 18+
Тайлер держал Эмили за талию навесу, когда она всё же вернула ему телефон. Опустив её на землю, он тут же полез в него. — Кто звонил? — спросил он, глядя на незнакомый набор цифр. — Ошиблись номером, — игриво протянула Эмили и обвила его шею руками. Она смотрела в эти красивые зелёные глаза и не могла наглядеться. — Тайлер, я хочу, чтобы у нашего ребёнка были твои глаза. Тайлер опустил взгляд. — Эми, ты же знаешь, кто я. Я не хочу такую судьбу своему ребёнку, — с горечью произнёс он, глядя на затянувшиеся шрамы от цепей на своих запястьях. Она взяла его руку в свои и поднесла её к губам, нежно касаясь розового участка кожи. — Но ты же нормальный. И мог всегда им быть, если бы не та чокнутая женщина, — с надеждой в голосе сказала Эмили, отрывая губы от его запястий. Тайлер усмехнулся. — Я уже никогда не буду нормальным после того, что пережил, — грустно ответил он. — А продолжать свой род — это верх безответственности с моей стороны. Такими нас задумала природа: если твой партнёр тоже изгой, то всегда существует вероятность того, что ребёнок унаследует гены другого родителя, не Хайда. А если партнёр человек, то шансы родить нормального человека равны практически нулю. Эмили прижалась к его груди, вдыхая любимый запах его тела. — Я уверена, что медицина и генетика не стоят на месте. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Когда оба будем к этому готовы. — Хорошо, Эмили, когда будем к этому готовы, — с нежностью произнёс он и притянул её к ближе себе, касаясь своими губами её губ.***
Следующим утром Уэнсдей стала собирать вещи. До поместья Аддамсов, что находилось в штате Вермонт, на машине ехать почти 7 часов. Но именно такой способ поездки предпочла Уэнсдей, собирая большую часть своих вещей. Кроме одежды она брала с собой рабочий ноутбук, виолончель и много книг. Все вещи, купленные для Лили-Роуз, Уэнсдей оставила в квартире, так как пока ещё всё равно планировала родить в Нью-Йорке. Ей просто необходимо было пару месяцев тишины и покоя. Перед поездкой она заехала к врачу, ведущему её беременность. Тот выписал все необходимые рекомендации и сказал, что восьмой и девятый месяц беременности ей лучше провести в Нью-Йорке, раз уж она хочет родить здесь. Поблагодарив доктора, Уэнсдей поехала домой, завершать сборы. Утром следующего дня они должны были отправиться в путь. Ксавье не стал отговаривать её. Он поехал с ней и сказал, что будет прилетать каждые две недели на выходные. До Рождества оставалось как раз чуть меньше двух недель, и Ксавье планировал отметить праздник в доме Аддамсов. Уэнсдей была не против, хотя их отношения уже нельзя было назвать идеальными. Как бы там ни было, Ксавье оставался отцом её дочери, пусть которая ещё даже не появилась на свет. Он по-прежнему общался с Лили-Роуз через её живот, и на него она реагировала по-особенному. Уэнсдей понимала, что теперь они с Ксавье неразрывно связаны их общим ребёнком. Уже на следующий день после обеда они прибыли в поместье Аддамсов, Мортиша сразу заметила холодность, что присутствовала в отношениях между Ксавье и её дочерью. Но она была абсолютно спокойна, понимая, что рождение малышки вновь сблизит их. Ксавье не стал оставаться на ночь, отобедав, они с водителем Джереми уехали обратно в Нью-Йорк, надеясь успеть вернуться домой до полуночи. Перед отъездом Ксавье зашёл в комнату к Уэнсдей. — Уэнс, я ещё раз прошу простить меня. Я повёл себя как кретин, допустив мысль о том, что ты у меня за спиной общаешься с Галпиным. Я очень сильно люблю тебя и нашу девочку. Вы — всё, что у меня есть. Я прошу тебя, не отталкивай меня. Ради неё, ради нас. Мы ещё можем стать той счастливой семьёй, как на том рисунке, помнишь? — Ксавье достал из кармана лист бумаги с тем самым изображением, которое увидел во сне, и положил его ей на стол. Уэнсдей продолжала молча раскладывать свои вещи, как будто его не было в комнате. Ксавье, чувствуя свою вину, не стал лезть к ней, а лишь попрощался и вышел, сказав, что вернётся на Рождество. Уэнсдей стояла у окна и провожала взглядом их чёрный автомобиль, который медленно отдалялся от её родового поместья. Она выдохнула. У неё впереди было почти две недели тишины, в которой она могла побыть наедине с собой и обдумать, что ей делать дальше. Уэнсдей взяла в руки рисунок Ксавье. От него по-прежнему веяло счастьем и безграничной любовью, но она стала сомневаться, что теперь это было возможным в реальности. На улице похолодало, Уэнсдей открыла окно, впуская лёгкую морозную свежесть к себе в комнату. В Нью-Йорке, живя в небоскрёбе, она не могла себе позволить такую роскошь. Наслаждаясь свежим чистым воздухом, она впервые за долгое время достала виолончель и стала играть. Выплёскивая все накопившиеся эмоции наружу, она играла и не могла остановиться. Музыка лилась откуда-то из души, наполняя весь дом восхитительной мелодией. Уэнсдей закончила спустя минут сорок. Давно она не чувствовала себя такой одухотворённой. После ужина и короткого разговора с родителями, Уэнсдей поднялась к себе в комнату. Желая смыть с себя всю тяжесть сегодняшнего дня, она встала под горячий душ. Ей было стыдно, но мысли о Тайлере не покидали её. Он находился буквально в нескольких метрах от неё в том ресторане. И она чувствовала это каждой клеткой своего тела. Даже спустя столько лет она кожей ощущала его присутствие. Это чувство будоражило её. Его близость. Его запах. Его прикосновения. Рука только слегка коснулась черной мраморной плитки на стене, а воспоминания безумным порывом провели параллель с проклятым домом Галпиных. Уэнсдей закрыла свои глаза. Казалось, он стоял там рядом с ней, бережно отодвигая намокшие волосы с изящных плеч и дыша на её кожу, отчего всё тело тут же покрылось мурашками. Его рука словно оказалась на её в этот момент, слегка наклоняя и заставляя прильнуть ближе к этой чёртовой плитке. Каждое касание было так глубоко в её памяти, что низ живота в мгновении связал тугой узел. — Галпин, вылези из моей головы, — говорила она еле слышно себе под нос, качая при этом головой, но будучи с закрытыми глазами. Его необыкновенное тепло было слишком волнующим. Настолько запоминающимся, что рука сама сползла вдоль солнечного сплетения, проскользила по животу и ниже. Едва коснувшись себя, Уэнсдей ощутила накрывающий с головой стыд. В одно мгновение, представив его жилистую руку на своей, всё внизу содрогнулось и предательски намокло. Она уже и забыла это чувство, когда ей было достаточно одного его взгляда или голоса чтобы ощутить себя желанной и возбужденной до каких-то животных пределов. Всё это было слишком. Так запретно и недостойно её, но внутри летали молнии, представляя, как он стоит сзади и трогает её или прижимает за ягодицы, стоя перед ней на коленях. Она то и дело сжималась, ощущая, как вот-вот волна удовольствия захлестнет её, но всё было настолько взбудоражено и напряжено, что расслабление никак не приходило. Перед глазами был Тайлер. Будто они с ним связывались какой-то ментальной связью, и он прямо здесь и сейчас был с ней, пока она сходила с ума, пытаясь выдохнуть. Ощущение оргазма было всё ближе. Рука ускоряла темп, заставляя слегка поджать пальцы на ногах и закусить нижнюю губу. Колени волнительно задрожали. «Спустя столько лет, ты только моя, Уэнсдей Аддамс» — будто услышала она его шепот себе на ухо. И, вздрогнув, в ту же секунду её затылок заплыл теплом, внизу живота всё начало сокращаться, а ноги сжались и тут же обмякли в этом ощущении сумасшедшего удовлетворения. Глаза вдруг распахнулись. «А Тайлер не может ответить сейчас» Голос той девушки стоял в её ушах. Сердце разлеталось на тысячи осколков, и из глаз в тот же миг полились ядовитые слёзы…***
Две недели пролетели незаметно. За пару дней до Рождества, Гомес достал из подвала готическую чёрную искусственную ёлку, которую им сделали на заказ много лет назад. Прилетел Пагсли, и они вдвоём украшали её серебристыми шарами, как когда-то в детстве. Уэнсдей наслаждалась этой тихой семейной идиллией. Энид в этом году впервые за три года поехала на Рождество к родителям в Сан-Франциско, и должна была вернуться уже в начале января следующего года. Она радовалась за подругу, что та, отбросив все страхи и волнения, вернулась в город, из которого когда-то сбежала с разбитым сердцем. По сути, Уэнсдей сделала то же самое. Она больше не боялась ездить в Невермор и Джерико, и, прямо перед отъездом Энид, они с ней даже зашли во «Флюгер». Уэнсдей обратила внимание, что кофемашину заменили на более современную модель, но кофе всё равно был отвратительным. Оглядев обстановку, она с грустью подумала, что здесь мало что изменилось с тех пор, как она бывала здесь практически ежедневно. Та ситуация в душе повторилась. Потом ещё и ещё раз. Со временем, это вошло в привычку, и Уэнсдей перестала испытывать чувство стыда. Они с Тайлером не могли быть вместе в жизни, но его образ оставался тем самым источником удовольствия, представляя который, она трогала себя раз за разом и получала немыслимые оргазмы. Завтра должен был прилететь Ксавье и остаться у них на неделю. Она периодически переписывалась с ним, иногда даже позволяя себе фривольности. Всё-таки он пока оставался её мужем и навсегда был отцом её ребёнка. Ксавье то делал вид, что ничего не произошло, то рассыпался в извинениях и объяснениях. Уэнсдей думала про себя, что эта разлука определённо пошла на пользу им обоим, но не спешила возвращаться в Нью-Йорк. Здесь она возобновила регулярную игру на виолончели, разучивая новые произведения, решила освоить скрипку и уже заказала её себе в подарок на Рождество, много читала и даже сделала первые наброски своего нового романа. Онлайн встреча с читателями прошла пару дней назад, она проводила трансляцию прямо из пыточной её родителей, публика была в восторге. Уэнсдей чувствовала себя великолепно, пребывание в родительском доме, свежий воздух, занятие любимыми увлечениями и познание чего-то нового явно шли ей на пользу. И вот, теперь Уэнсдей ожидала Ксавье, гадая, как пройдёт ближайшая неделя, и могут ли они ещё жить вместе. Ларч доставил его из аэропорта после обеда. Ксавье привёз подарки всем, не забыв даже Энид, которая вернётся уже в новом году. Самая большая коробка с подарком была для Лили-Роуз, которая сразу почувствовала, что приехал папа, и выставила ножку, которая проступала через живот. В этот момент они были одни в её комнате, и Ксавье настолько расчувствовался, что пал перед ней на колени и стал покрывать живот поцелуями. Уэнсдей понимала, что должна дать шанс их с Ксавье семье ради этой малышки, которая через несколько месяцев появится на свет. Девочка имеет право на полноценную семью. — Ксавье, я не хочу, чтобы ты душил меня заботой. Я не инвалид. Я полноценный человек, который хочет жить так, как посчитает нужным. И я никогда не давала тебе повода усомниться в своей верности тебе. Я прошу тебя, уважай и ты меня. Не надо ничего накручивать в своей голове и обвинять меня непонятно в чём. Мы два взрослых самодостаточных человека, так давай останемся ими и в нашей семье. Я хочу, чтобы у Лили-Роуз были оба родителя перед глазами, и чтобы она видела в нас полноценных людей, а не приложения друг к другу или к ней самой, — Уэнсдей было сложно решиться на эти слова. Но она сделала это ради дочери. Ради их семьи, которая ещё, возможно, будет счастлива. Ксавье поднялся и заключил Уэнсдей в свои объятья. Едва сдерживая слёзы, он прошептал: — Уэнс, прости меня пожалуйста. Я всё осознал там, сидя один посреди нашей пустой квартиры. Вы с дочкой — вся моя жизнь. Спасибо тебе за этот шанс. Я не подведу вас. Уэнсдей обняла его в ответ, молча давая ему этим понять, что простила его.***
В эту ночь Ксавье остался ночевать в её комнате. Гормоны творили с Уэнсдей невообразимые вещи, ей постоянно хотелось секса. Когда она была одна, разрядка в душе помогала ей снять напряжение. Но теперь, когда рядом был Ксавье, она хотела большего. Она жаждала ощутить на себе чужие руки, кроме своих собственных, хоть это и казалось неправильным. Нечестным. Но мозг было не обмануть. И как только Ксавье коснулся её обнажённого бедра, образ Тайлера вновь всплыл у неё перед глазами, она в мгновении дернулась. — Всё в порядке? — обеспокоенно спросил он, убрав свою руку в тревоге. — Да, — покивала она, возвращая её обратно. Веки захлопнулись на замок. В голове густой кистью вырисовывались его образы. Старые, лживые воспоминания, что душили и обездвиживали. Всё, чего она хотела, чтобы он был здесь наяву. Чертовски неправильно, гадко и отвратительно, но здесь и сейчас монстром была именно она. Для неё не существовало никого другого в этой комнате, только она и Тайлер. Ксавье касался её, его губы нежно осыпали её тело поцелуями, а она мечтала лишь о том, чтобы Тайлер вновь заставил её принадлежать ему. Его зеленые глаза были с ней. Ничего не смогло бы выкинуть их оттуда. Жадные, загребущие руки подминали её хрупкое тело под себя в темноте комнаты. И это только помогало ей мысленно представлять, как Тайлер делает это с ней подобно дикому хищнику. Однако Ксавье пытался быть нежным, ведь переживал за её беременность. А у Уэнсдей в одночасье сорвало крышу, и все самые грязные желания вырвались наружу, делая из неё возбужденную, течную суку. Она грубо стянула его на край кровати и встала перед ним на колени, стаскивая с него остатки одежды снизу. Ксавье слегка откинул корпус, зарываясь длинными пальцами в её волосы, пока она с сумасшедшим напором погружала его член в свой влажный, горячий рот. То, что творилось у неё между ног, было не описать. Она ощущала, как течёт, поглощая его и представляя перед собой другого. Секунда за секундой проходила в этом ощущении, и она вдруг остановилась, пролезая перед ним на кровать, как дикая кошка, и встав на четвереньки, будто в ожидании своего наказания. Его рука провела вдоль её позвоночника, но он продолжал быть очень нежным, проникая в неё, отчего сильнее выпятив свою пятую точку, она проскулила, зарывшись лицом в одеяло: — Жёстче, Ксавье. Он боялся причинить ей вред, боялся сделать что-то не так, но её мысли было не остановить. Вспоминая грубые движения Тайлера на своей коже. Его руки, что сжимали её будто тисками, резкие толчки и вкус его члена, она сходила с ума, теряясь в ощущении всепоглощающей похоти. Между ног пылал пожар, она требовала ещë и ещë, насаживаясь на него с неконтролируемой скоростью и какими-то дикими шлепками от места их соприкосновения. Положив его руку к себе на грудь, она застонала ещë сильнее, когда он начал перекатывать её сосок между пальцами, а затем просунул их в её рот, собирая оттуда влагу, чтобы сделать их ещë более напряженными. За столько лет он точно знал, как ей нравится. Чего она хочет, хоть это и было несколько странно сейчас. Она ещë никогда не была столь нервной и перевозбужденной. Он аккуратно придерживал её живот, но подстроился под её темп, пробираясь пальцами на её клитор, и она расставила свои бедра чуть шире, издав такой громкий всхлип, что ему пришлось прикрыть ей рот второй рукой. Напряжение нарастало, мужские руки делали своё дело, сжимая и изводя клитор до ярких звёзд в её голове. Несколько мгновений и он ощутил, насколько мокрой и горячей она вдруг стала, сжимая его член в себе и заставляя кончить в ту же секунду, выдохнув от такого долгого терпения и сдержанности. Он застыл над ней, целуя бледную кожу на её спине, а её душа вновь плакала, посылая сигналы куда-то далеко от того места… Туда, где они с Тайлером, наконец, могли бы оказаться только вдвоём, забыв про время, которое потеряли, и которое уже никогда не вернуть назад.***
Проведя все последующие ночи вместе, Уэнсдей и Ксавье наладили отношения, насколько это было возможно, учитывая, что в своей голове Уэнсдей занималась любовью с Тайлером, а Ксавье там в принципе не присутствовал. Всё же лёд в их отношениях тронулся, и Ксавье обещал прилетать чаще. Он понимал, что пока есть возможность, ей лучше оставаться у родителей, ведь это несомненно шло на пользу ей и малышке. После нового года Уэнсдей стала дважды в неделю ездить на персональные занятия по игре на скрипке в Берлингтон, новое увлечение хорошо ей давалось и безумно нравилось. Так, поместье Аддамсов, помимо мелодии виолончели, заполнило ещё и тонкое пение скрипки. Два раза в неделю Ларч отвозил её в Джерико, там она сидела с ноутбуком во «Флюгере», писала роман и ждала, пока Энид освободится после занятий и приедет к ней. В один из таких дней в кафе зашёл отец Тайлера — Донован Галпин. Выглядел он неважно. Бывший шериф узнал её, но лишь кивнул ей, усаживаясь за столик возле окна, чтобы выпить кофе и съесть сэндвич. Спустя пару минут Уэнсдей решилась и подсела к нему. — Здравствуйте, мистер Галпин, — робко поздоровалась она, сев напротив него. Донован улыбнулся ей, обратив внимание на уже заметный живот. — Здравствуй, Аддамс. Вижу у тебя всё хорошо, я рад, — он искренне и со всей добротой, что ещё оставалась в его чёрством сердце, протянул руку и на секунду положил на её руки, сцепленные в замок. — Я слышал, ты вышла замуж за этого парнишку Торпа, и, как вижу, скоро Гомес и Мортиша станут дедушкой и бабушкой. Передавай им от меня привет. Уэнсдей слегка улыбнулась ему в ответ. Он был неплохим человеком, которого жизнь сильно потрепала. — Хорошо, я передам, — Уэнсдей замялась на мгновение, решаясь задать интересующий её вопрос. — Мистер Галпин, я слышала, что Тайлера выпустили, и он живёт в Лос-Анджелесе… — Всё так. Он три года провёл в клинике, и после на суде все двенадцать присяжных признали его невиновным в тех преступлениях. Он не ведал, что творит, и не мог никак контролировать ситуацию, — Донован многозначительно посмотрел на неё и добавил. — А сейчас да, у него всё сложилось. Он получил высшее образование, устроился на хорошую работу, встретил достойную девушку. Я счастлив за него. За вас обоих. Вы многое пережили, но нашли в себе силы жить дальше. Уэнсдей сглотнула подступающий ком в горле. Она поблагодарила Донована и вернулась к себе за столик, размышляя над услышанным. «Тайлер не ведал, что творит. Он не мог контролировать ситуацию. Все двенадцать присяжных оправдали его» — она прокручивала в голове эту информацию раз за разом, впервые осознавая, что, возможно, поступила жестоко по отношению к нему тогда. Она даже не попыталась разобраться. Сразу применила шокер. Сейчас, спустя девять лет, она посмотрела на ситуацию под другим углом. Это причиняло боль, но, Уэнсдей так же понимала, что ничего уже нельзя было изменить. Их пути разошлись, и каждый жил свою жизнь. То, что было между ними, навсегда осталось юношеской влюблённостью, которая, вероятно, бывает у всех, но редко перерастает во что-то серьёзное. За этими размышлениями Уэнсдей не заметила, как напротив неё села Энид и вопросительным взглядом смотрела на подругу. Уэнсдей оглянулась по сторонам, Донована уже нигде не было.***
Время шло, Ксавье приезжал почти каждые выходные, живот рос, и пора было уже возвращаться в Нью-Йорк. Уэнсдей дотянула до начала марта, ссылаясь на прекрасное самочувствие и отсутствие риска преждевременных родов. Все необходимые скрининги и обследования она ездила проходить в Берлингтон или в Джерико, но через неделю всё равно планировала вернуться в Нью-Йорк. Ксавье должен был приехать за ней с водителем в начале недели. В то утро у Энид не было занятий, они сидели с Уэнсдей во Флюгере и обсуждали, как скоро после рождения Лили-Роуз они смогут опять встретиться. После этого Энид, немного смущаясь, рассказала ей, что в Невермор с лекциями приехал Юджин Оттингер. Уэнсдей было немного стыдно за то, что после битвы с Крэкстоуном она мало времени уделяла ему, и постепенно их дружба сошла на нет, ведь Ксавье собой занимал почти всё её свободное время. Энид сказала, что он очень изменился со школьных времён: вырос, возмужал, снял очки и пластины с зубов. Не скрывая радости, Энид так же по секрету сказала, что Юджин на выходных предложил ей съездить в Берлингтон. У него там намечались какие-то дела. Уэнсдей смотрела на довольную подругу, и молила всех ангелов и демонов о том, чтобы Энид наконец-то была счастлива. Уэнсдей сидела лицом ко входу, поэтому, когда дверь отворилась, она первая увидела, кто зашёл в кафе. Рука, несущая кружку к губам, предательски рухнула вниз, а керамика с остатками кофе разлетелась вдребезги.