Глава 18.
Уэнсдей с дочкой жили у Аддамсов до Дня рождения Лили-Роуз. Десятого марта малышке исполнился один год. Ксавье часто приезжал к ним, много времени проводил с дочерью. Он уже несколько месяцев проходил терапию с психологом, о результатах которой Уэнсдей регулярно докладывали. Не смотря на успехи Ксавье в этом плане, она не шла с ним на сближение, какие бы попытки он не принимал. Она не отвечала на звонки, в ответ на сообщения писала лишь короткие фразы, которые касались только дочери. После случая на Рождество, когда Ксавье ночью зашёл без спроса к ней в комнату, Уэнсдей стала запирать дверь на ключ изнутри в те дни, когда он находился в поместье Аддамсов. Она видела его страдания, попытки вернуть в их семейную жизнь хотя бы нормальное общение, не говоря уже о чём-то большем. Если, конечно, то, что между ними осталось, ещё можно было назвать семьёй. Но Уэнсдей продолжала носить обручальное кольцо на безымянном пальце, что давало Ксавье призрачную надежду. Если его муки Уэнсдей считала абсолютно заслуженными, то реакция Лили-Роуз просто разбивала ей сердце. Было больно смотреть, как малышка менялась в лице, когда папа уезжал. Как её огромные чёрные глаза начинали блестеть от слёз, словно огромные бриллианты, стоило Ксавье попрощаться и выйти из дома. В такие дни Лили-Роуз была сама не своя, капризничала, плохо спала и мало ела. Но, стоило Ксавье приехать вновь, как она словно расцветала, становилась самой счастливой девочкой на свете. Несмотря на внешнее стопроцентное сходство с матерью, Лили-Роуз была другой. Она могла по-настоящему веселиться, не менее искренне плакать и выражать ещё много самых разных эмоций. В то время как сама Уэнсдей, по рассказам своих родителей, была тихим, угрюмым и спокойным ребёнком уже с пелёнок. А ещё, Лили-Роуз любила яркие цвета и начинала плакать, когда на неё надевали одежду чёрного и серого цветов. Поэтому, не без помощи Энид, Уэнсдей пришлось практически полностью поменять гардероб дочери. Пока она жила у родителей, они с Энид виделись довольно часто. На личном фронте у подруги намечались явные успехи, чему Уэнсдей была несказанно рада. После того, как Юджин Оттингер приехал в Невермор с лекциями и встретил Энид, в которую оставался влюблён со времён учёбы в Академии, они больше не расставались. Юджина пригласили на должность штатного преподавателя биологии в Невермор. Он принял предложение ради Энид, ведь она никак не хотела покидать своё любимое место работы. Юджин уважал выбор любимой девушки, поэтому стал совмещать преподавание в Неверморе и поездки с лекциями по пчеловодству по всему миру. Когда они с Энид приняли решение жить вместе, то Юджин практически сразу купил им дом в Джерико. Он располагался на одной улице с домом Донована Галпина, который теперь пустовал. Энид сказала, что по словам соседей, Донован уехал вместе с сыном, подробностей никто не знал, так как бывший шериф был закрытым человеком. Уэнсдей искренне радовалась за подругу, пока её собственная личная жизнь катилась в пропасть. Мортиша видела, что происходит с её дочерью, но никогда не лезла с вопросами и советами. Ей нравился Ксавье, но Уэнсдей сама должна была решать, с кем строить свою жизнь. Первый День рождения Лили-Роуз отмечали в поместье Аддамсов. Мортиша с Уэнсдей сами организовали праздник, где присутствовали только самые близкие, и на котором царило буйство красок, что особенно странно выглядело в мрачной гостиной. Девочка была в восторге, в то время как маму немного мутило от обилия розового и оранжевого. Ксавье подарил дочери огромного розового крылатого единорога, и Лили-Роуз, несказанно счастливая, весь вечер не отходила от него и папы. Когда праздник закончился, она своими маленькими ручонками намертво вцепилась в Ксавье и не хотела его никуда отпускать. Чтобы избежать истерику, Уэнсдей позволила Ксавье самому искупать малышку и уложить её спать в комнате Уэнсдей, где теперь они жили с Лили-Роуз. Сама она сидела за письменным столом, отчаянно пытаясь бороться с творческим кризисом, который настиг её после рождения дочери, и постоянно поглядывала в сторону пока ещё своего мужа и их общего ребёнка. Оставаться равнодушной, наблюдая за трогательными взаимоотношениями Ксавье и Лили-Роуз, было практически невозможно. Как только дочка затихла, Ксавье ещё какое-то время посидел с ней, а потом подошёл к Уэнсдей. — Заснула, — прошептал он, усаживаясь на край кровати, пока она продолжала сидеть за письменным столом. — Хорошо, — холодным тоном ответила Уэнсдей, не поднимая на него взгляд. — Уэнс, собирайся, я договорился с Мортишей, она поспит сегодня в твоей комнате с Лили-Роуз, пока мы будем в отъезде. — Не припомню, чтобы я куда-то планировала ехать, — по-прежнему не смотря на Ксавье, ответила Уэнсдей, стуча по клавишам ноутбука. — Сегодня и наш праздник тоже, я забронировал нам столик в том ресторане Берлингтона, где мы с тобой часто бывали, пока учились в Неверморе. Поехали, развеемся, — Ксавье подошёл ближе и протянул руку. Уэнсдей проигнорировала её. — Чтобы ты напился и устроил очередной скандал со сценами ревности? Спасибо, я, пожалуй, обойдусь. Езжай один, а я закрою дверь в комнату на два замка, — спокойно ответила она на предложение, продолжая печатать. Но мысль о том, чтобы впервые за долгое время выбраться из дома без ребёнка и отправиться в другой город поужинать и выпить сухого красного вина, была заманчивой. — Мы не будем там пить, просто посидим, поужинаем, поговорим о том, как нам жить дальше, — продолжал уговаривать её Ксавье. — Насчёт не пить — говори за себя, Торп, — всё так же холодно ответила Уэнсдей, но встала из-за стола и подошла к шкафу, чтобы переодеться.***
Ларч отвёз их в ресторан, и через полтора часа Уэнсдей пила холодное вино, наслаждаясь живой музыкой в ресторане, который ассоциировался у неё с выпускным годом в Неверморе и Ксавье. Она понимала, почему он выбрал это место, — хотел возродить в памяти воспоминания о беззаботном времени, когда они только начали встречаться. Она не кормила Лили-Роуз грудью, поэтому планировала выпить пару бокалов без малейшего зазрения совести. Ксавье пил безалкогольный мохито и подбирал слова, чтобы начать разговор. Впервые за последние три месяца напряжение между ними, казалось, достигло возможного минимума. — Уэнсдей, давай вернёмся в Нью-Йорк все вместе? Ты, я и Лили-Роуз. Мортиша рассказала, как сильно малышка расстраивается, когда я уезжаю. Мы же семья, пусть она видит каждый день и маму, и папу. — Пока семья, — уточнила Уэнсдей, делая очередной глоток и глядя прямо в глаза Ксавье. — Хорошо, пока семья. Я знаю, ты не просто так дала мне этот шанс, нашла психолога. Так прошу тебя, позволь мне быть рядом с вами, — произнёс Ксавье с мольбой в голосе. — А что поменялось, Ксавье? Я по-прежнему не люблю тебя. Жить с тобой ради ребёнка? И как долго мы так протянем? До первого скандала из-за Тайлера? — Уэнсдей… — тихо произнёс Ксавье, боясь поднимать эту тему снова. — Давай называть вещи своими именами: ты ревнуешь меня к прошлому, которого уже нет. Человек давно живёт своей жизнью, вероятно, женился, а ты до сих пор ставишь мне в упрёк факт того, что он просто где-то существует. Как я должна на это реагировать? — продолжила Уэнсдей, допивая бокал вина. — Когда я согласилась выйти за тебя замуж, я предполагала, что смогу прожить с тобой всю жизнь. Да, этот брак изначально не был построен на взаимной любви, но в нём присутствовали уважение, поддержка и честность. Но я больше не хочу жить с тобой, каждый день гадая, закончится вечер хорошо или очередными обвинениями в свой адрес. Я понимаю, что Лили-Роуз нуждается в тебе, только поэтому мы ещё не разведены. Но я не хочу, чтобы она росла и видела, как мама и папа постоянно ругаются. Ксавье сидел напротив и молчал, вся боль, которую он носил в себе, отражалась на его печальном лице. Он понимал, что Уэнсдей была права во всём. В том, что стало с их семьёй, целиком и полностью виноват он сам. — Уэнсдей, я понимаю, глупо сейчас говорить, что я изменился и такого больше никогда не повторится — это всего лишь слова. Но позволь мне доказать тебе это делом и поступками. Ради Лили-Роуз. Разреши мне помогать тебе, видеть каждый день, как наша дочь растёт и меняется. Пожалуйста, Уэнс, — умолял Ксавье. Уэнсдей закрыла глаза. Её жизнь последние два года напоминала чёртово колесо, из которого нельзя было выбраться. Сколько ещё кругов ей надо проехать, чтобы остановиться. Нормально ли, что счастье дочери она ставит выше своего собственного? Вот только в чём оно? Моменты, когда она была по-настоящему счастлива с Тайлером, померкли спустя столько лет. И что теперь? Она отдавала себе отчёт, что уже никогда не пустит Ксавье в своё сердце. Вряд ли она сделает исключение и для любого другого мужчины. Остаётся только быть хорошей матерью, вернуть любимые занятия в свою жизнь. Хорошая мать даст ещё один шанс отцу своей любимой маленькой дочери, которая без него страдает? Вероятно, да. — Я подумаю, — ответила Уэнсдей, допивая второй бокал вина.***
Через неделю они всей семьёй вернулись в Нью-Йорк. Ксавье и Лили-Роуз были счастливы, а Уэнсдей приняла правила игры. Со стороны они выглядели как счастливая семья, но часто ей приходилось подстраиваться. Пусть малышка будет расти в любви и заботе, с обоими родителями. Ей хотелось, чтобы у Лили-Роуз остались самые тёплые воспоминания и ассоциации из детства. Но она также не хотела, чтобы её жизнь ограничивалась одним материнством, поэтому спокойно оставляла дочь с Ксавье или их няней, которая знала малышку с пелёнок, и которой они полностью доверяли. Уэнсдей возобновила занятия по восточным единоборствам, ходила в музыкальную студию, чтобы играть на скрипке и виолончели, потому что в квартире такой возможности не было, она даже записалась на йогу, и, на удивление, ей это понравилось. Казалось, что Уэнсдей была одной из тех прогрессивных мамочек, которые проводили время с ребёнком, но и себя не забрасывали, посещая всевозможные занятия и обучаясь чему-то новому. Кроме йоги, Уэнсдей посетила кулинарные курсы по приготовлению вкусной и здоровой еды, чтобы готовить иногда самой для Лили-Роуз, и научилась играть на фортепиано. Но так она лишь хотела заполнить свою жизнь событиями, чтобы больше не копаться в себе и своих чувствах и не ощущать пустоту. Почти сразу после возвращения в Нью-Йорк Уэнсдей решилась на кардинальные перемены во внешности: она пришла к своему парикмахеру и попросила отрезать её длинные блестящие волосы до плеч. Мартин, так звали её парикмахера, находился в глубочайшем потрясении от пожелания своей клиентки, но Уэнсдей была непоколебима. Он хорошо справился со своей работой, и она вышла из салона обновлённой и полностью довольной своим новым образом — длина волос едва касалась плеч, а пряди удлинённой чёлки теперь обрамляли лицо. Ксавье был в восторге от этих изменений, и ещё неделю после этого ежедневно делал ей комплименты, которые Уэнсдей пропускала мимо ушей.***
Так прошёл ещё один год. Ксавье и Уэнсдей спали в разных комнатах, но, иногда Уэнсдей могла прийти в комнату Ксавье на ночь, чтобы снять напряжение. Ни о каких чувствах и эмоциях речи не шло, скорее просто удовлетворение физических потребностей. Секс проходил быстро, все движения делались машинально, удовольствие было кратковременным. Но Ксавье и этого казалось достаточно. Они всё ещё оставались семьёй, это главное. К полутора годам дочери Уэнсдей поняла, что Лили-Роуз унаследовала дар своего отца. Всё началось с того, что она стала рисовать розовые кружочки, добавлять палочки, будто ножки, а затем оживляла свои картинки и прихлопывала их ладошкой, отчего объёмные рисунки распадались в розовую пыль. Это приводило Лили-Роуз в дикий восторг. Ксавье в очередной раз расчувствовался, когда узнал, что дочь получила его способности. Он сразу же подарил ей детский мольберт и стал рисовать с ней более сложные элементы. Уэнсдей уже давно приняла тот факт, что Лили-Роуз росла папиной дочкой, поэтому хорошо относилась к любым их совместным времяпрепровождениям. Чего у Ксавье было не отнять, так это того, что он действительно являлся хорошим отцом для их дочери. Двухлетие Лили-Роуз так же отмечали в поместье Аддамсов. Праздник проходил всё в той же компании, разве что к Энид присоединился Юджин, который теперь находился в статусе её жениха. Свадьбу назначили на десятое мая, ровно через два месяца после дня рождения дочери Уэнсдей и Ксавье. Выездную церемонию и само торжество планировали провести в Джерико, для этого заказали огромный шатёр в форме полусферы. Конечно же Уэнсдей стала подружкой невесты и пообещала Энид помочь с приготовлениями, поэтому они с Ксавье сразу договорились, что после дня рождения Лили-Роуз, она с дочкой останется у родителей, чтобы ездить в Джерико и помогать подруге. Энид взяла почти всю организацию на себя, потому что хотела сделать этот день особенным. В конце апреля, за две недели до свадьбы Энид, они сидели в гостиной в их с Юджином доме и обсуждали, куда поселить многочисленных родственников, ведь все до одного из приглашённых подтвердили своё согласие приехать в Джерико. Во время обсуждения Энид выглядела слегка нервной и грустной, как будто что-то хотела сказать, но не знала, с чего начать. — Уэнсдей, сегодня утром соседи сообщили мне новость, — Энид замялась. Было очень заметно, как она волновалась. Уэнсдей вскинула бровь и вопросительно посмотрела на подругу, не понимая, что такого ей могли сказать соседи, чтобы это каким-то образом касалось и её. — Донован Галпин умер… У него был рак. Последние два года он жил с Тайлером, — Энид осеклась. — И его женой… «Его женой» — гулом отозвалось в голове Уэнсдей. — «Ах да, та девушка уже тогда была его невестой». Она продолжала смотреть на Энид, но на лице не дрогнул ни один мускул. В последний раз она слышала его имя больше года назад, когда разговаривала с Ксавье в прошлый день рождения дочери. — Мне очень жаль, — холодно ответила Уэнсдей, переведя взгляд на кружку свежесваренного кофе. — Это не всё. Донована похоронят в Джерико. Тайлер привезёт его на днях. Первая мысль, которая пришла в голову Уэнсдей — не приезжать в Джерико ближайшие две недели до самой свадьбы Энид. Но она понимала, что не может бросить её в такие важные и ответственные моменты одну. Но, так как она теперь бывала в Джерико каждый день, то существовала большая вероятность, что они снова могли встретиться. Что это изменит? Пожалуй, ничего. Хотела бы она увидеть его вновь? Разум твердил, что нет. А сердце никто не спрашивал. — Уэнсдей, вы можете опять случайно встретиться, — обеспокоенно произнесла Энид, глядя Уэнсдей прямо в глаза. — А Ксавье? Он опять взбесится, если узнает. Меньше всего Уэнсдей волновала реакция её мужа. Она точно знала, что если произойдёт ещё один скандал на тему Тайлера, она подаст на развод. И Ксавье тоже знал это. — Энид, всё в прошлом. А реакция Ксавье меня не интересует, — спокойно ответила Уэнсдей. «Тайлер, Тайлер, Тайлер…» — проносилось при этом у неё в голове. — «Надеюсь, мы не встретимся в эти дни»***
Первого мая утром, когда Ларч в очередной раз вёз Уэнсдей к дому Энид, она заметила оживление у дома бывшего шерифа Галпина, проезжая мимо. Там стояли две машины, Тайлера не было видно, но возле одной из них была та самая блондинка, с которой Тайлер тогда зашёл во «Флюгер», и что-то объясняла водителю. «Значит ты приехал с женой» — сразу подумала Уэнсдей и перевела взгляд на дорогу. Ощущение, что Тайлер снова где-то рядом, заставляло сердце биться быстрее, хотя она и сопротивлялась этому. Выйдя из катафалка, она сразу поспешила в дом к Энид, впопыхах захлопнув за собой дверь. Подруга встретила её с опечаленным видом. — Ты видела, да? Они приехали несколько часов назад. Похороны завтра утром. Уэнсдей кивнула и прошла внутрь гостиной. Сев на белый кожаный диван, она взяла в руки и сжала одну разноцветных подушек, стараясь унять не отпускающее её волнение. Конечно же, это не осталось без внимания Энид. — Уэнсдей, всё хорошо? — подруга села рядом с ней на диван. — Да, — быстро пробормотала Уэнсдей, убирая прядь волос за ухо. После стрижки волосы отрасли до лопаток, и она почти всегда носила их распущенными. — Какие у нас планы на сегодня? — Мне нужно во Флюгер, согласовать последние детали торта, — осторожно сказала Энид, будто боясь спугнуть подругу. — Там можно было бы обсудить остальные нюансы свадьбы. В их местном кафе работала прекрасная женщина-кондитер, и именно ей Энид доверила приготовление свадебного торта. — Хорошо, пошли, — Уэнсдей резко встала и двинулась к выходу. — Уэнс, с тобой точно всё нормально? Мы можем остаться сегодня у меня… — Всё в порядке, пошли уже, — успокоила она подругу, и они вместе отправились во «Флюгер», который находился в пятнадцати минутах ходьбы от дома Энид. Через тридцать минут, когда Энид за барной стойкой обсуждала с кондитером оформление свадебного торта, а Уэнсдей пила кофе за одним из столиков, в кафе зашла Эмили. Уэнсдей сразу узнала её. Длинные светлые волнистые волосы были убраны в высоких хвост, лёгкий макияж едва скрывал следы ночи, проведённой без сна. Она подошла к барной стойке, когда Энид уже заканчивала разговор, и заказала кофе и сэндвич. Эмили узнала Энид и сразу обратилась к ней, ожидая свой заказ. — Привет! Я Вас узнала. Пару лет назад Вашей беременной подруге стало плохо как раз здесь, в этом кафе, и мой муж отвёз вас в больницу. Как она? Ребёнку уже должно быть два года. — Всё хорошо, кстати, она сидит вот там, — Энид кивнула в сторону Уэнсдей. Эмили помахала ей рукой, на что в ответ Уэнсдей лишь коротко кивнула головой. — Я Эмили, — она протянула руку Энид и улыбнулась. — Энид, — ответила она и ответила рукопожатием. — Можно я присоединюсь к вам за столиком? Последние дни были очень тяжёлые морально, мне просто необходимо с кем-то поговорить на отвлечённые темы, — попросила Эмили забирая свой заказ у бармена. — Тайлер буквально заставил меня пойти поесть и развеяться. — Конечно. Я знаю, что произошло. Мы с женихом живём недалеко от дома мистера Галпина. Прими мои соболезнования, — сочувствующе ответила Энид, приглашая Эмили к их с Уэнсдей столику. — Знакомься, это Уэнсдей. — Привет, Уэнсдей! Какое у тебя интересное имя. Я — Эмили. Очень приятно познакомиться, — с улыбкой произнесла Эмили, присаживаясь за их столик. «Эмили… Ты не знаешь, кто я. Значит Тайлер ничего не рассказал тебе обо мне. Видимо не посчитал нужным рассказывать своей жене о юношеской неудачной влюблённости» — подумала про себя Уэнсдей. — Здравствуй, Эмили, — сухо ответила Уэнсдей, откинувшись на спинку кожаного дивана и скрестив руки на груди. Громкий сигнал смс из телефона Энид привлёк внимание всех троих. Прочитав сообщение, Энид изменилась в лице. — Нет, нет, этого не может быть! — раздосадовано произнесла она и опёрлась головой на руки. — Что случилось, Энид? — обеспокоено спросила Уэнсдей, переведя всё своё внимание на подругу. — Как такое могло произойти со мной? У дочери флориста, которая должна была украшать шатёр, выявили какую-то инфекцию и посадили всю семью на карантин на две недели! А свадьба через девять дней! — ответила Энид, чуть не плача. — Энид, извини, что вмешиваюсь, но я могу тебе помочь, я сама флорист и обожаю своё дело, — влезла Эмили. — Мы всё равно задержимся в Джерико дней на десять. — Эмили, ты серьёзно? — Энид подняла на свою новую знакомую изумлённые глаза. — Конечно, я с радостью помогу тебе, если ты позволишь, — Эмили искренне улыбнулась. Энид улыбнулась в ответ и закивала. «10 дней Тайлер будет в Джерико» — только об этом думала Уэнсдей, пока Энид и Эмили обсуждали детали свадьбы и цветочного декора. Ей не нравилась идея того, что её подруга эти дни будет часто контактировать с женой Тайлера. Так, вероятность их встречи повышалась в разы. Но и противостоять этому она никак не могла. За разговором Энид и Эмили выяснили, что они обе родом из Сан-Франциско, более того, первый парень Эмили — Дилан — был оборотнем и даже дружил со старшим братом Энид. Энид аккуратно поинтересовалась, знает ли Эмили про природу Тайлера, на что та ответила положительно. «Хм, Тайлер, ты учишься на своих ошибках, сразу рассказал своей новой девушке, кто ты», — язвительно подумала Уэнсдей. Она никак не влезала в их обсуждения и в это время переписывалась с Ксавье. Чувство обиды, что Тайлер, вероятно, счастлив со своей женой, пока сама Уэнсдей сохраняет брак с Ксавье ради дочери, угнетало её. В такие моменты её действительно грела мысль о том, что Ксавье любит её и готов на всё ради них с Лили-Роуз. Спустя полчаса Эмили засобиралась обратно в дом Донована Галпина. Перед уходом, она сообщила, что похороны состояться завтра в десять утра, и что Тайлеру будет важна поддержка знакомых людей. Энид сказала, что они придут на кладбище. — Энид, ты зачем согласилась? — недовольно покосилась на подругу Уэнсдей, как только Эмили вышла из «Флюгера». — Уэнс, шериф Галпин почти всю жизнь отдал на служение полиции Джерико, я уверена, многие придут проводить его в последний путь. Мы все его знали, а тебе он точно не чужой человек. — Я не приеду завтра в Джерико, извини, — сухо ответила Уэнсдей и пошла заказывать очередной кофе.***
Всю ночь Уэнсдей думала о том, что судьба зачем-то в очередной раз сталкивает их с Тайлером. Она понимала, что похороны самого родного человека — это испытание для него. Но могла ли она чем-то помочь ему? Хотя, он ведь поддержал её в день родов. Его присутствие тогда хоть и немного, но облегчило её муки. Под утро Уэнсдей всё же решила поехать туда. Уже второй раз она стояла на кладбище Джерико на похоронах. В первый раз много лет назад на похоронах бывшего мэра Уокера. Тайлер тогда тоже был там. Но сейчас именно ему труднее всего приходилось, ведь на этот раз хоронили его отца. Небо окутали свинцовые тучи, но дождя не было. Погода добавляла траурности этому мероприятию. Они с Энид стояли вдалеке, Тайлер вряд ли видел её. Но она смогла хорошо разглядеть его. Он не сильно изменился с их последней встречи, но выглядел подавленно. Она старалась не думать о том, что до сих пор спустя столько лет что-то внутри неё отзывалось на его присутствие странными импульсами по всему телу. И обычно не присущее ей сочувствие рвалось наружу. Её приход сюда был искренним. Она не преследовала цели показаться ему или помешать их с Эмили счастью. Всё, чего она хотела, выразить ему сопереживание и разделить боль утраты, что ощущалась даже на расстоянии. Однако рядом с Тайлером уже был такой человек. Эмили стояла возле него и держала его за руку. И Уэнсдей поймала себя на мысли, что ей неприятно смотреть на это. Пришло время, и все пришедшие стали подходить, выражать соболезнования и бросать цветы в могилу. Энид пошла к Тайлеру и Эмили, а Уэнсдей отправилась бродить по кладбищу. Мысли мучили её. Зачем она пришла? Правильно ли поступила? Когда она вернулась, Тайлер уже стоял один у могилы отца. Собрав все свои моральные силы, она подошла к нему и встала рядом, ощущая, как сильно колотится её сердце. Он не смотрел в её сторону, но знал, что это она, чувствовал её своими телом и душой. — Я соболезную. Шериф Галпин был хорошим человеком, — тихо произнесла Уэнсдей, глядя на свежую могилу и фотографию Донована. Ей действительно было не по себе наблюдать, как Тайлер прощается с родительской опорой навсегда. Ведь у него больше не осталось ни матери, ни отца. И горечь от этого ощущения неприятно сидела комом в её горле. — Спасибо. В последние годы мы с ним были близки, — всё так же не глядя на неё, ответил Тайлер. Он не ожидал, что она осмелится подойти. Или что захочет… — Тайлер, я знаю, что это был ты. Ты спас мне жизнь в той аварии, — она запнулась. — Мне и моей дочери. Тайлер глубоко вдохнул, но решил промолчать. Он всё ещё помнил момент аварии наизусть. И до сих пор ощущал давление в грудной клетке, когда они с ней говорили вот так, как знакомые, между которыми было столько всего в прошлом, что никаких слов не хватило бы выразить тот спектр былых эмоций. — Спасибо тебе за это, — всё так же тихо сказала Уэнсдей и уже собиралась уходить, как вдруг Тайлер одёрнул её за рукав, отчего по её телу пронесся электрический разряд. Это было уже знакомое чувство. Любое прикосновение заканчивалось этим. Тела помнили, ведь когда-то оставили шрамы друг другу. — Постой, Уэнсдей. Я рад, что с тобой и твоей дочкой всё хорошо. Я не мог поступить иначе, хотя, признаюсь, что был удивлён, когда увидел тебя в той машине, — сказал Тайлер, глядя ей в глаза, и добавил. — И потом во «Флюгере»…