Глава 29
Уэнсдей смогла заснуть только после трёх кружек успокоительного чая Мортиши и таблетки снотворного. Её трясло от злости, она пыталась дозвониться Ксавье и его отцу, но те, как назло, отключили телефоны. Уэнсдей ненавидела их. Прямо сейчас эта грёбаная семейка пыталась отнять у неё то единственное, ради чего ещё стоило жить — её дочь. Она всю ночь спала, прижав маленькое тельце Лили-Роуз к себе. Уэнсдей не могла с ней расстаться. Никогда. Утром следующего дня приехал юрист Аддамсов — Кристоф Миллер. Высокий лысоватый мужчина в очках спокойно объяснял сложившуюся ситуацию, пока внутри Уэнсдей клокотала настоящая буря. — Торпы предоставили целую кипу документов и файлов. Я никогда за свою карьеру и практику знакомых юристов не сталкивался с подобным. Там есть всё: и задокументированные показания гинеколога о том, что Уэнсдей не хотела этого ребёнка и активно интересовалась абортом, и показания Ксавье, что только он хотел ребёнка и кое-как смог её убедить не избавляться от него, и материалы по аварии в Лос-Анджелесе, которые выставляют её беспечной женщиной, которая беременная села за руль ночью без прав и в состоянии алкогольного опьянения… — Что за бред? Я ничего не пила, — возмутилась Уэнсдей, не веря в услышанное. — Но все документы говорят об обратном. Дальше они собрали целую галерею фото, видео и комментариев других людей о том, что малышка успокаивалась только на руках отца, что у них особая связь, и девочка постоянно плачет на руках у матери. Что Уэнсдей практически не занималась ребёнком. Приходилось нанимать няню, потому что она занималась своими делами, забывая про дочь. От показаний няни волосы дыбом могут встать. Ещё они заявили, что Уэнсдей часто забирала малышку и уезжала к родителям, не давая видеться ей с отцом, отчего ребёнок страдал. Дальше… — адвокат чуть замялся, глядя в округлившиеся глаза Уэнсдей, которая слово не могла сказать, пребывая в глубочайшем шоке от услышанного. — Ксавье обвинил Вас в измене с женатым мужчиной. Есть фото и видео подтверждения. Он заявил, что Ваш любовник агрессивный человек, который избил его прямо на свадьбе Вашей подруги, после того, как он пытался поговорить с Вами, когда узнал про измену. Ксавье боится за благополучие Лили-Роуз. Он заявил, что Вы уехали к любовнику, оставив больную дочь на родителей… — Милая, это наша вина. Когда ты улетела, у Лили-Роуз действительно поднялась температура, ничего серьёзного, малышка перегрелась на солнце днём, но врача мы вызвали. Я не хотела портить тебе маленький отпуск, поэтому ничего не сказала. Дорогая, там не было ничего серьёзного, клянусь тебе, — с горечью в голосе произнесла Мортиша. Уэнсдей лишь болезненно посмотрела на мать. У неё вообще не было никаких слов после услышанного. — Это если в общих чертах. Мистер Торп не просто так подал иск судье Джефферсону. Тот в девяносто пяти процентов случаев оставляет детей с отцом, если есть основания. А здесь оснований на три тома. Я не знаю, что именно примет во внимание суд, но могу сказать сразу, что дело плохо, — Кристоф Миллер вздохнул с сожалением. — Но мы же сделаем всё возможное, мы всё опровергнем, Кристоф, — Мортиша была в отчаянии. — Я подключу сильных юристов, мы сделаем всё, что в наших силах. Но, есть плохие новости. Ксавье Торп подал ещё один иск на временную опеку над Лили-Роуз на период развода. Тогда ребёнок будет находиться с ним, пока идёт бракоразводный процесс. Это самое страшное. Потому что сложные процессы могут длиться не один год. И всё это время малышка будет с отцом, а Уэнсдей будет видеть её, когда ему будет удобно. Их юристы к этому и ведут, и я боюсь, что после этого они будут намеренно затягивать судебный процесс. Решение о временной опеке будет принято через две недели. И я боюсь, что суд будет на их стороне. — Но мы должны что-то сделать! Нельзя разлучать Уэнсдей с Лили-Роуз. Это бесчеловечно, — сокрушалась Мортиша, размахивая руками. — Мы с Гомесом поедем к Торпам. Мы это так не оставим. — Мортиша, это будет только им на руку, и суд расценит это как намеренное давление на истца, — печально ответил мистер Миллер. Уэнсдей сидела, прижав руку ко рту. Всё казалось таким ненастоящим. Словно она попала в кошмарный сон и никак не может проснуться. И если раньше она любила страшные сны, но точно не те, где у неё отбирали её маленькую девочку. — Я заберу Лили-Роуз, мы уедем и нас никто никогда не найдёт, — хриплым голосом проговорила Уэнсдей. — Вы не сможете скрываться вечно, вас найдут рано или поздно. И тогда добавится новая статья — похищение ребёнка. Лили-Роуз могут забрать насовсем. Мне жаль, — с огорчением произнёс адвокат. — Сейчас многое будет зависеть от решения суда по временной опеке. — Кристоф, мы надеемся на Вас. Предоставим всё, что будет нужно, — сказала Мортиша, провожая мистера Миллера. — Звоните в любое время дня и ночи. Уэнсдей сидела на диване с бледным безжизненным лицом, когда мать вернулась к ней. — Я не переживу, если они заберут Лили-Роуз. Мама, он хочет отнять у меня всё, что мне дорого, — пустым голосом прошептала она. — Как я буду жить, видя свою девочку раз в неделю или, когда там будет удобно Ксавье. — Милая, мы сделаем всё возможное, — успокаивала Мортиша, гладя её по спине.***
Две недели Уэнсдей провела с Лили-Роуз, практически не отходя от неё ни на шаг. Она писала и звонила Ксавье, но все звонки и сообщения оставались без ответа. Она ненавидела этого человека всем своим нутром, проклинала тот день, когда вообще с ним заговорила и спасла его от сожжения заживо. Сейчас ей самой хотелось его убить. Чтобы он раз и навсегда исчез из их жизни, тогда она наконец вздохнула бы спокойно. Но Уэнсдей не могла этого сделать. Это было рискованно, ведь её мотив стал бы ключевым в расследовании. Родители и она ездили к юристу, давали необходимые комментарии и собирали нужные документы. Время пролетело незаметно, Уэнсдей по-прежнему чувствовала себя плохо. Мало ела, плохо спала. Она похудела и выглядела измождённой. Но её это мало заботило, главное было оставить малышку рядом с собой. В тот день мистер Миллер приехал к ним после обеда. По тому, как он боялся поднять на неё взгляд, Уэнсдей поняла, что новости неутешительные. Сердце замерло в груди, она буквально перестала дышать, когда он заговорил: — Мне жаль. Суд вынес решение о временной опеке в пользу Торпа. Они заберут малышку послезавтра. Уэнсдей имеет право видеть дочь два раза в неделю. Больше Уэнсдей ничего не слышала. Возмущения Мортиши и Гомеса фоном проходили где-то в сознании. В голове пролетали лишь слова: «Два раза в неделю». Теперь она будет видеть свою маленькую девочку только два дня в неделю. Сердце болезненно сжалось в груди от неописуемой боли и разочарования. Она молча встала и пошла в свою комнату, где у её девочки был дневной сон. Не существовало ничего важнее счастья её дочери. Но о каком счастье могла идти речь, когда ребёнок будет видеть маму два раза в неделю. На столе завибрировал телефон. Пришло сообщение от Ксавье:Начинай собирать вещи Лили-Роуз.
От злости и отчаяния Уэнсдей хотела швырнуть телефон о стену. Но боялась разбудить дочь. Тогда она пошла в ванную, включила воду и горько зарыдала, сев на холодный пол и обхватив колени руками. Её жизнь в последние недели была больше похожа на издевательства судьбы. Она ненавидела Ксавье, ненавидела себя и ненавидела Тайлера за то, что он тогда снова появился в её жизни. Вся жизнь в одночасье померкла, вот только чёрные и серые краски больше не радовали её. Уэнсдей плакала и не могла остановиться. Слишком глубоко было её личное горе. Через пятнадцать минут из ванной её вывела Мортиша. Уэнсдей словно была живым мертвецом, который хотел всего лишь умереть окончательно. И больше ничего. Мать пыталась её успокоить, но ни одни слова на свете не могли ей помочь, ведь послезавтра её маленькую девочку заберут. Снова успокоительные, снотворные. Уэнсдей была готова пить их пачками, лишь бы иметь возможность забыться. Но всё это давало лишь временный эффект, и после она чувствовала себя в разы хуже. Болел желудок, живот, её выворачивало наизнанку. Уэнсдей находилась в агонии. Если существовало чистилище, то именно там она и находилась тогда. Лили-Роуз тонко чувствовала свою маму, она сама очень много плакала и беспокойно спала. Мортиша буквально разрывалась между ней и дочерью, ощущая на себе боль и страдания каждой из них. Её собственное сердце разбивалось от бессилия. В то утро Уэнсдей не могла встать с кровати. Она просто лежала навзничь, не имея возможности пошевелиться. Мортиша читала Лили-Роуз сказки, пока та раскрашивала карандашами картинки. Услышав шум на улице, она подошла к окну. — Они приехали, — с горечью произнесла она, глядя, как Ларч открывает Торпам ворота. — Я спущусь вниз. Ты побудь с малышкой. Уэнсдей лежала и слышала громкие возгласы, которые доносились из гостиной. Её родители ругались с Ксавье и его отцом. Она всё же нашла в себе силы приподняться на кровати под гнётом неизбежного. Уэнсдей болезненно смотрела на свою дочь, которая старательно разукрашивала картинки с лошадьми, делая вид, что ничего не слышит. Крики внизу не прекращались, но спустя какое-то время в комнату постучали. Не дожидаясь ответа, дверь отворилась. — Папа, — воскликнула Лили-Роуз своим детским голоском и побежала к нему, когда Ксавье вошёл. — Милая моя, папочка скучал по тебе, — он подхватил малышку на руки и стал обнимать любимую дочь. Уэнсдей сидела на краю кровати и пустым взглядом смотрела куда-то сквозь них. — Пойдём к нашей маме, да, солнышко? Папе надо серьёзно поговорить с мамочкой, — наигранно добрым голосом пропел Ксавье и с Лили-Роуз на руках подошёл к Уэнсдей. — Поздравляю, — начал Ксавье свою речь, пока она смотрела на него исподлобья. — Ты можешь жить где угодно, делать что угодно, и можешь навещать Лили-Роуз дважды в неделю. Судья хотел дать меньше времени, но я настоял. Ты всё-таки её мама. Ты свободна, Уэнсдей. Она молчала, события последних недель настолько вымотали её, что силы просто закончились. Уэнсдей не могла плакать, не могла кричать, не могла бороться. Она просто смотрела на Ксавье безжизненным взглядом, слушая каждое его слово, которые скребли ножом её и без того израненное сердце. — Но мы можем вернуться все вместе в Нью-Йорк и жить дальше, как семья. Ты, я и наша малышка. Уэнс, милая, я понимаю, ты ошиблась, с кем не бывает. Я отзову иск. И никто не разлучит тебя с Лили-Роуз. Я готов всё забыть и принять тебя обратно. Я ведь люблю тебя и нашу девочку. Мы снова будем одной счастливой семьёй. — Ты хочешь заставить меня жить с тобой насильно? — хриплым голосом произнесла она. — Ты не поняла. В том-то и дело, что нет. Уэнсдей, это будет твой осознанный выбор. Хочешь ли ты жить со мной и Лили-Роуз, видеть каждый день нашу принцессу, смотреть, как она растёт, воспитывать её… Или ты хочешь жить одна и делать всё, что тебе хочется и с кем хочется, а Лили-Роуз видеть пару дней в неделю. Или реже. Не знаю, как получится. Ксавье опустил Лили-Роуз на пол, и она побежала за рисунками, чтобы показать отцу. Он пристально смотрел на Уэнсдей, в его глазах не было печали или жалости. Нет. Только огонь возмездия. — Только тебе решать. Или мы семья, или я забираю Лили-Роуз в Нью-Йорк. И мне абсолютно плевать, что станет с тобой. Что будут пытаться сделать твои адвокаты. У тебя нет шансов. Пока идёт бракоразводный процесс, дочь будет жить со мной. Потом, когда-нибудь нас разведут. И можешь даже не надеяться, что суд примет твою сторону. Но ты не переживай, я найду хорошую новую маму для Лили-Роуз. И вы будете видеться с малышкой. Ну, может раз в две недели, — задумчиво произнёс Ксавье. — Возможно, реже. Уж я об этом позабочусь. — Какая же ты мразь, Ксавье. Я тебя ненавижу, — процедила Уэнсдей сквозь зубы. Ксавье, убедился, что дочь увлечена поиском рисунков для папы, наклонился к Уэнсдей и зло прошептал: — Тебе очень повезло, потаскуха, что я тебя до сих пор люблю. Иначе, я бы с тобой даже разговаривать не стал. Забрал бы дочь, и ты бы виделась с ней по часам, когда мне будет удобно. Если будет вообще. Так что ты должна благодарить меня и умолять, чтобы я принял тебя обратно. Затем он выпрямился и ехидно добавил: — В любви, как на войне, Уэнсдей, все средства хороши. — Папа, на, — Лили-Роуз довольная подбежала к отцу со своими рисунками. — Ничего себе, это ты сама нарисовала? Ты такая умничка у меня. Папа тобой гордится, — Ксавье восхищался работами дочери, а та вся сияла от счастья. — Ты хочешь поехать с папочкой домой, правда, малышка? У меня для тебя есть сюрприз. Лили-Роуз радостно закивала головой и бросилась на шею к отцу, отчего Уэнсдей стало тошно. Она ненавидела его каждой клеткой своего тела. Но и разлучиться с дочерью не могла. — Милая, давай спросим мамочку, поедет ли она с нами? — ласково спросил Ксавье Лили-Роуз, с прищуром уставившись на Уэнсдей. — Мама, выбирай, ты с нами? — Мама? — Лили-Роуз обнимала отца за шею и вопросительно смотрела на мать, пока та не могла проронить ни слова. — Ну же, мамочка, решайся. У папы заканчивается терпение, — наигранным добрым голосом произнёс Ксавье, прожигая её взглядом. — Конечно, солнышко, — ответила Уэнсдей дочери, как не своим голосом. — Мама всегда будет рядом с тобой. Через десять минут Уэнсдей, Ксавье и Лили-Роуз спустились в гостиную к родителям. Уэнсдей сообщила, что развода не будет, и что сегодня они всей семьёй возвращаются в Нью-Йорк. Довольный Винсент не скрывал ухмылки, пока Мортиша схватилась за сердце, переживая за свою дочь.***
Мать помогла Уэнсдей собрать вещи, боясь что-либо спрашивать. — Дорогая, ты уверена? Я так волнуюсь за тебя, — всё же спросила она, с болью в глазах глядя на дочь, от которой словно осталась одна оболочка. В больших чёрных глазах больше не было жизни. — Да, мама. Я совершила ошибку. Ксавье принял меня обратно. Мы по-прежнему семья, — как на автомате ответила она, не глядя на мать. — Уэнсдей, моё материнское сердце не на месте, — сокрушалась Мортиша. — Ты делаешь это ради Лили-Роуз, я знаю. Он заставил тебя? — Нет, это мой выбор. Я хочу жить со своей малышкой, хочу видеть, как она растёт и меняется каждый день. Для меня важно только это. Если для этого надо терпеть Ксавье, я готова. Мне уже всё равно, мама. Только бы быть рядом с дочерью, — ответила Уэнсдей пустым голосом. — Милая, это неправильно, — прошептала Мортиша, взяв дочь за руки. — Это единственный выход. Если сейчас он заберёт Лили-Роуз, я потеряю её навсегда. Всё будет хорошо. Ты же знаешь, я не дам себя в обиду, — успокаивала она мать, понимая, что теперь Ксавье может делать с ней всё что угодно, шантажируя дочерью. Ей и правда было уже всё равно. Она знала, что всё выдержит ради своей девочки.***
Через несколько часов они втроём сидели в бизнес-зале аэропорта Берлингтона в ожидании своего рейса. Лили-Роуз была довольна, что мама и папа снова вместе, и что они летят домой. А ещё, папа обещал ей сюрприз, и она находилась в предвкушении. Уэнсдей сидела, как тень, глядя в одну точку, пока Ксавье с Лили-Роуз гуляли по залу и весело проводили время друг с другом. Девочка то и дело подбегала к матери, делясь чем-нибудь или что-то рассказывая. Ради дочери Уэнсдей выходила из своего транса и делала заинтересованное лицо. Роль мамы — так она называла теперь своё предназначение. Недалеко от её кресла находилась небольшая детская игровая комната, куда Лили-Роуз очень просилась. Ксавье отпустил её, пристально за ней наблюдая, и вернулся с Уэнсдей. — Скажи сразу, Ксавье, мне надо играть роль хорошей жены? — спросила Уэнсдей, наблюдая, как её дочь качается на качели в виде пони. — Ты не будешь играть, ты снова станешь мне хорошей женой, — ухмыльнулся Ксавье. — Мы будет жить лучше, чем раньше. Вот увидишь. Я всё сделаю для этого. А если тебя что-то не будет устраивать, то знай, ты всегда можешь вернуться к родителям. Одна. И второго шанса я тебе не дам. Все материалы в суде, помни это. Уэнсдей молчала. Её собственная жизнь напоминала какую-то дешёвую драму. Вот только теперь это была её новая реальность, с которой надо было мириться, чтобы не потерять дочь. — Хотел сделать сюрприз по прилёту, но раз уж ты заговорила первая, — Ксавье достал бархатную коробку из сумки и протянул Уэнсдей. — Открой. — Мне не интересно, что там, — ответила Уэнсдей, продолжая смотреть только на дочь. Ксавье вздохнул и терпеливо открыл коробку сам. На подушечке красовались ключи. — Мы больше не будем жить в квартире. Я купил нам дом в пригороде Нью-Йорка. Лили-Роуз, да и тебе, полезно больше находиться на свежем воздухе. Именно там начнётся наша новая счастливая жизнь, — пропел Ксавье, довольно улыбаясь. — Ну разумеется, — сухо ответила Уэнсдей, глядя на ключи. Она понимала, что они переезжают в загородный дом для того, чтобы вокруг не было любопытных глаз и ушей, как это было в квартире.***
Из аэропорта Нью-Йорка их личный водитель Джерими сразу повёз всю семью за город, в новый дом. Особняк действительно был роскошный. Большой дом, огромная территория с садом и двумя бассейнами, свой фонтан со скульптурами, большая детская игровая площадка на свежем воздухе, которая и была подарком для Лили-Роуз. Но Уэнсдей тошнило от всего этого великолепия. Отныне это была её тюрьма, клетка, в которой её запрут подальше от посторонних глаз. Ксавье сразу объяснил, как здесь всё устроено. Дом находился под круглосуточной охраной. Прислуга и повара будут приходить каждый день в восемь утра и уходили ровно в семь вечера. Ночью в доме будут находится только они втроём. Ксавье купил машину для Уэнсдей и нанял ей личного водителя. Она могла ездить, куда ей вздумается. — Пойми, Уэнсдей, ты не пленница. Ты можешь делать всё, что ты захочешь. Заниматься, чем захочешь. Я даю тебе в этом абсолютную свободу, — сказал Ксавье, когда они шли по территории их нового дома. — Прости, только других мужчин рядом с тобой и в твоей постели я не потерплю. Это под запретом. А в остальном, ты свободная, счастливая женщина. Ты мама прежде всего, цени это. И никогда не забывай, что всё резко может измениться. — От счастья хочется повеситься, вот прямо на этом дереве, — кивнула Уэнсдей в сторону большого дуба. — Не драматизируй, пожалуйста. Всё могло быть намного хуже. Я хочу, чтобы мы жили, как нормальная счастливая семья. Ты можешь быть рядом с Лили-Роуз только пока ты моя жена. В полном смысле этого слова. Помни это, — Ксавье похотливо посмотрел на неё, отчего Уэнсдей едва не вырвало прямо там, на их новый идеальный газон. В любой другой бы ситуации ей бы понравился этот дом. Но текущая реальность лишь вгоняла в уныние. Зато Лили-Роуз пребывала в полном восторге от их нового жилища. Только это и радовало Уэнсдей. Её девочка счастлива. Она по-прежнему не отлипала от своего отца, но Уэнсдей уже смирилась с этим. Все их вещи уже находились в доме, и Ксавье провёл экскурсию для жены и дочери. У Лили-Роуз была отдельная спальня, полностью укомплектованная игровая комната и даже личный кабинет, где она могла учиться и рисовать. Для Уэнсдей оборудовали отдельный большой рабочий кабинет. И огромную гардеробную, где уже были аккуратно сложены все её вещи. Она не хотела спрашивать, где она будет спать, так как предполагала, что отдельной спальни у неё не будет. И тогда Ксавье отвёл её в самую дальнюю комнату на втором этаже. Их спальня была выдержана в тёмных тонах, стены украшали его картины, а в центре стояла огромная кровать с поистине королевским балдахином. От этой комнаты у Уэнсдей непроизвольно пробежали мурашки по коже. — Нравится? — спросил Ксавье, обнимая её за талию, отчего Уэнсдей застыла на месте. — Нет, — резко ответила она, пытаясь высвободиться из его объятий. — Выбора нет, мы будем спать здесь, — ответил Ксавье, хищно смотря на неё. — Я хочу спать с Лили-Роуз в её комнате, — категорично произнесла Уэнсдей, с отвращением глядя на картины, на которых она же и была изображена. Полностью или частично обнажённая. — Нет, — на этот раз резко ответил Ксавье. — Что, будешь меня насиловать, — с вызовом и омерзением спросила Уэнсдей. — Надеюсь, до этого не дойдёт, — спокойно ответил Ксавье. — Хотя, всё зависит от тебя. Ухмыльнувшись, он вышел из спальни, оставив Уэнсдей одну осознавать свою дальнейшую участь. Пока она ходила по дому, то прокручивала в голове сотни идей для убийства. Но Ксавье словно читал её мысли. — Да, Уэнсдей, чуть не забыл тебе сказать. Не делай глупостей. Если со мной что-то случится, ты никогда больше не увидишь Лили-Роуз. Знай это, — сообщил он с гнусной ухмылкой на лице.***
Первые три ночи, пока Лили-Роуз привыкала к новой обстановке, Ксавье разрешил Уэнсдей спать с дочерью. Но на четвёртый день он пришёл за ней. Лили-Роуз уже уснула. На столе стояла большая современная радио-няня. Точно такая же стояла и в их спальне, чтобы они всегда могли знать, спит ли малышка, не плачет ли. — Ксавье, пожалуйста, я плохо себя чувствую, — шёпотом просила Уэнсдей, пока Ксавье стоял в двери, скрестив руки на груди. — Можно я посплю с ней. — Уэнсдей, милая, я соскучился, — слащавым голосом произнёс он, глядя на неё. — Не расстраивай меня. Я склонен к импульсивным решениям. — Я прошу тебя, пожалуйста, умоляю, оставь меня здесь. Хотя бы сегодня, — внутри Уэнсдей разгоралась паника. — Нет. Я и так долго ждал. Не заставляй тащить тебя в спальню силой, — она видела, как в его глазах плясали демоны. — Ну же, Уэнсдей, я жду. Боясь накалять обстановку, она встала и вышла из комнаты, пройдя мимо Ксавье. Внутри неё всё кипело от ненависти. Она медленно шла в спальню, пока он шёл следом за ней, как конвоир. Дверь их комнаты была открыта. Внутри горел приглушённый свет. — Проходи, — прошептал Ксавье, аккуратно проталкивая её внутрь. Зайдя в комнату, он закрыл за собой дверь на замок. — Здесь мило правда? Все картины я рисовал по памяти, — произнёс Ксавье, указывая на её обнажённые образы. — Но я так соскучился по оригиналу. Ксавье стоял сзади неё и обнимал за плечи. — Раздевайся, Уэнсдей, — томно проговорил он, разворачивая её к себе лицом. — Я хочу на тебя посмотреть. Она стояла, не шелохнувшись. — Уэнс, не испытывай моё терпение, — раздражённо прошептал Ксавье, проходя вперёд и усаживаясь на край кровати. — Ну же. Трясущимися руками Уэнсдей сняла с себя футболку и домашние шорты, оставшись в одних трусиках. Ксавье пожирал её тело глазами, а сама она мечтала, чтобы это поскорее закончилось. — Вот, умница, — одобрительно протянул он. — Подойди. Уэнсдей подошла к нему, покрывшись неприятными мурашками от одного его взгляда. Она не знала, чего от него ожидать, и ей было не по себе от этого. — Уэнсдей, ты такая красивая, — произнёс Ксавье, гладя её бедро кончиками пальцев. — И мне так больно думать о том, что кто-то другой трогал тебя, ласкал, целовал. Ксавье медленно касался пальцами её груди, вырисовывая кругами её очертания. Уэнсдей была готова умереть или провалиться сквозь землю, только бы не слушать его слова и не ощущать на себе его прикосновения. — Я больше не допущу такого, Уэнсдей. Ты только моя, запомни это, — тихо говорил он, снимая с неё бельё и погружая затвердевший от озноба сосок себе в рот. Тошнота подкатывала к горлу, а низ живота неприятно стало тянуть. Ей казалось, что ещё немного, и она потеряет сознание. Сняв с неё чёрные стринги, Ксавье оторвался от груди и аккуратно уложил Уэнсдей на кровать на спину. Она зажмурила глаза, пока Ксавье медленно покрывал её тело поцелуями. — Ну же, расслабься, вот так, — шептал он, едва отрывая губы от нежной кожи. — Ксавье, мне плохо, — Уэнсдей нашла в себе силы произнести эти слова, потому что на самом деле чувствовала себя отвратительно. Низ живота пронзала острая боль, пока Ксавье бережно раздвигал ей ноги. — Пожалуйста, — с мольбой в голосе прошептала она, не в силах больше сдерживать слёзы. — Ничего, сейчас будет хорошо, — произнёс он, нежно водя рукой по внутренней стороне её бёдер, касаясь нежной кожи между ног. Боль стала нетерпимой. Уэнсдей почувствовала усиленное сокращение матки, а затем она ощутила небольшое кровотечение между ног. Она скрутилась от боли, издавая жалобный стон. И только тогда Ксавье понял, что что-то не так. Он заметил струйку крови, стекающую по её бедру, отпрянул от неё и сильно испугался. — Скорую, — взмолилась Уэнсдей, пока сознание уносило её далеко оттуда.