***
Чем ближе их компания приближалась к разрушенному городу, тем беспокойнее становилось Ланну. Натхолм был близко, а значит, и племя тоже. Его поспешный уход на поверхность не понравился Суллу, в этом сомневаться не приходилось, а уж уговорить его последовать вслед за собой будет еще сложнее, чем тогда, когда они штурмовали Охранный лабиринт. Старик может упереться похлеще любого подземника. Однако командор нуждался в силе, которой являлись монгрелы, сейчас – как никогда. Ланн был в этом уверен даже больше, чем в самом себе. – Ты такой тихий. Что тебя беспокоит? Ланн едва не вздрогнул. Он так погрузился в эти неуместные переживания, что не заметил, как рядышком пристроилась Уголек. Ее милая улыбка никак не вязалась со страшными ожогами, покрывающими шею и руки. Монгрел вздохнул: – Что, так заметно? Уголек молча закивала, явно ожидая продолжения. Сажа на ее плече, в отличие от хозяйки, нетерпеливо каркнула. Ланну пришлось повернуться к эльфийке человеческой стороной лица, чтобы нормально вести диалог: – Просто… Они всю свою жизнь провели под землей. И вытаскивать их сюда, на поверхность… Не слишком ли это жестоко? – То есть, ты жестоко поступил и с собой, да? Ланн остановился, захлопав глазами. И как у этой юной девчушки всегда получалось приходить к столь странным выводам? – Что? Не-е-ет… Я имею в виду, как к ним будут относиться люди? Я не хочу, чтобы их боялись или случайно приняли за демонов! – Но ведь тебя не боятся. Почему ты думаешь, что будут бояться их? Уголек обезоруживающе улыбнулась. Многие принимали ее за сумасшедшую, но сколько мудрости было в этих простых словах. И так всегда. Ланн выдохнул, почесав за единственным рогом: – Может, ты и права. Спасибо, Уголек. Эльфийка радостно хохотнула, вприпрыжку зашагав вперед. Сущее дитя. «Ей не место среди этих развалин, этих разрушений, и этой смерти вокруг. Как и нам не место под этим небом. Но в жизни всё всегда идет наперекосяк», – подумалось Ланну. До Натхолма оставалось идти чуть больше двух часов.***
Последующее можно было описать одним словом – крушение. Прошлого, чувств, возможно, каких-то надежд. Наверно, сказано слишком громко, вот только так оно и было на самом деле. Венду лежала там, мертвая, уверенная в том, будто она мертва именно потому, что слишком сильна, чтобы оставлять ее в живых. На деле же… На деле же она была слабой. Слабой настолько, что поддалась своим низменным инстинктам, проклятью, что засело глубоко внутри всех монгрелов, и слепой к чужой правоте. И всё равно в глубине души Ланн чувствовал, как потерял что-то важное и больше этого не вернуть. Он молча шел поодаль от остальных, и лицо, прежде половинчатое, теперь казалось целым – маска безразличия словно заставила исчезнуть человеческую сторону. Их отряд вывел клан на поверхность, и командор принял решение, что прежде, чем двигаться дальше, необходимо доставить их в Дрезен. И Ланн был бесконечно благодарен ему за это. Они шли через густые леса близ Кенабреса, и он слышал, как монгрелы поражаются каждому увиденному дереву, клочку травы и цветку, как Уголек с удовольствием рассказывает всё, о чем знает сама. Как Вольжиф с интересом смотрит на подземников, невольно сравнивая их друг с другом. И с Ланном. И он знал, о чем тифлинг думает: все монгрелы были монструозны, но и все они были целостны в своих животных чертах. Ни у кого из них не было столь четкого разделения, как у Ланна, и потому, даже в своем уродстве, они выглядели куда как лучше, чем он, умеющий обманывать правильным поворотом головы. Почти человек. Однако это было далеко не так. Очередная ложь. Ланн тихо вздохнул и понял, что проведет остаток путешествия молча, отвечая лишь на самые необходимые вопросы. Так будет легче пережить всё и принять новое будущее, которое наступило уже тогда, когда он решил следовать за командором. Однако осознание, как это часто бывает, пришло гораздо позднее. И стоило Ланну об этом подумать, как до уха долетел знакомый, язвительный голос: – Ну и каково это было, убить любимую женщину, Ланн? Это что, шутка такая? За то, что он не умеет держать язык за зубами? Или за все те подколки? Ланн глубоко вздохнул, стараясь не поддаваться на очередную провокацию графа Арендея: – Тебе никогда не понять. Венду всегда была суровой, да!.. Но не жестокой! То, что случилось… Неправильно. Послышался смешок, и Ланн сердито повернул голову, вперившись желтым глазом в Дейрана. Тот, на удивление, был абсолютно серьезен – на губах лишь тень вежливой улыбки, словно приклеенной чем-то липким: – Сдается мне, чего-то ты не знал. Так ты помимо того, что фаталист и альтруист еще и идеалист! Какой же ты наивный, Ланн... – Она была другой рядом со мной!.. Ответ вышел громче, чем он ожидал. Кто-то из окружающих обернулся. Было всё равно. Наружу будто хлынуло то, что он пытался запрятать вглубь себя, и Ланн поспешил отвернуться вовсе, злясь и тоскуя, одновременно ненавидя и по-своему скучая, желая, чтобы это прекратилось. – Правда? Что ж, смею надеяться, что так оно и было. Ланн не ответил.***
Очередной привал. Очередной лес, в двух днях пути до города-крепости. Местные называли его Кривым из-за формы деревьев: изогнутые языки Язвы, торчащие то тут, то там из-под земли, заставляли расти и всё вокруг причудливой формы. Их отряд в сопровождении клана двигался гораздо медленнее, однако за счет численности на них остерегались нападать бандиты-одиночки и небольшие шайки демонов, а крупные группы они обходили сами. Так что путешествие проходило вполне спокойно. Ланн, как обычно, возился около окраины лагеря. Вторая половина ночи неизменно принадлежала ему, командор уже отправился спать. В темноте, если он закрывал человеческий глаз, виделось всё так же хорошо, как и днем. Поэтому монгрела почти всегда ставили часовым. И когда сзади послышался шорох листвы, Ланн не был ни удивлен, ни напуган: – Заблудились, ваше светлейшество? Кусты для справления нужды в другой стороне. – Ох, я не просто ранен… Убит наповал твоими словами! Долго думал над этой искрометной шуткой? – совершенно не смутившись, Дейран остановился около монгрела, заложив руки за спину. Казалось, что его глаза и даже волосы в темноте мерцают призрачным, солнечным огнем – наследие ангельской крови. – С тех самых пор, как мы не разговаривали два дня. Думал и днем, и ночью, в перерывах между потрошением кролика, шутками Сиилы, попыткой уговорить Сулла не бояться, что небо упадет ему на голову, и попыткой не дать Вольжифу спереть мой несуществующий кошель. – Поздравляю! В этот раз ты справился гораздо быстрее, чем ожидалось! Монгрел фыркнул, впрочем, не отвлекаясь от темного леса: Дейран Дейраном, а ответственность за караул несет он. – Ты пришел сюда, чтобы издеваться надо мной? Я не в настроении. Скажи уже что-нибудь ужасное и покончим с этим. Завтра снова выдвигаться в путь. – Если ты настаиваешь. Неделя прошла. Ланн нехотя скосил глаза на графа. – Что? – Неделя закончилась, мой чешуйчатый друг, и я пришел рассказать тебе обо всем, что было той ночью. Ланна бросило сначала в жар, а затем в холод больше от того, с каким удовольствием Дейран смаковал момент, чем от маячившей на горизонте правды. Тихо хохотнув, граф сделал шаг вперед, загораживая обзор, заставляя смотреть на себя, и медленно проговорил: – Ничего. Не. Было. – Что? Ланн готов был к любому исходу, серьезно. Но вопрос вырвался помимо воли. – Между нами ничего не было. Добравшись до комнаты, мы выхлебали ту бутылку, что ты прихватил с собой. Тебе, мой дорогой друг, стало настолько плохо, что организм не выдержал, и твоя одежда оказалась испорчена недавним ужином. Не знаю, что ты там съел, но воняло это ужасно, поэтому мне пришлось тебя раздеть и отдать твои скромные пожитки служанке, дабы отстирала. А мне от выпитого стало жарко, только и всего. И так как кровать была уже занята тобой, пришлось ложиться рядом. Позволь сообщить: твоя реакция с утра была бесценна. И я попросту не удержался. К тому же, ты сам сказал, что не хочешь ничего знать, а я как раз дал обещание молчать неделю. Кем бы мы стали, если бы не выполняли свои обещания? Уж кому, как не тебе это знать, Ланн. С каждым сказанным словом Ланн хмурился всё сильнее и сильнее. В отличие от Дейрана – тот с таким упоением наблюдал за реакцией и, казалось, наслаждался звуком собственного голоса, что монгрел к концу этого неожиданного, циничного монолога лишь усилием воли держал себя в руках. – Тогда какого черта ты себя так вел? – наконец процедил лучник сквозь зубы, едва ли не рыча по-звериному, буравя графа взглядом. Дейран чуть усмехнулся, наклонившись вперед: – Ты пошутил, я пошутил. Это была шутка, Ланн. Так почему же ты не смеешься? Ланна начало трясти. Внутри. Сначала Венду, теперь он сам. Какого демона этот напыщенный индюк себе позволяет? Его шея такая хрупкая – свернуть можно в два счета… Ланн вцепился в свой лук так крепко, что дерево жалобно заскрипело. Когти изуродованной руки ранили плоть ладони, прорывая даже столь крепкую кожу. Граф Арендей сделал шаг назад, в глазах мелькнул знакомый Ланну страх. Прямо как тогда, у костра. – Уходи, пока цел, – прохрипел монгрел. Пришло знание, которого он хотел избежать, но не то, что было сказано Дейраном. Ланн вдруг понял, как тот демон, Савамелех, превратил его сородичей в злобных монстров, пожирающих людское мясо. Как превратил в такую же тварь Вендуаг. Потому как Ланн чувствовал, как из глубин его проклятой души поднимается ярость. Ярость, которую использовали в своих целях. Несправедливо и жестоко. Дважды повторять не пришлось. Понимал ли Дейран, что перегнул палку или нет, но Ланн заставил себя подавить этот безумный гнев. Когда же он пришел в себя, то был абсолютно один. И лишь ночной воздух давал успокоение.***
– Какая изысканная гадость. Ланн, что это – склизкое нечто в моей тарелке? Сегодня у нас на обед какое-то праздничное монгрельское блюдо? С того признания они стали вести себя, как прежде. Как будто ничего и не было. Только… оскорбления и отвратительные шутки начали расти с удвоенной скоростью. Вот и сейчас Дейран скривился, пытаясь зачерпнуть ложкой что-то на дне своей тарелки, дабы продемонстрировать всем этакую мерзость. Выглядело нечто так, как будто это что-то прожевали и выплюнули. А потом оно сдохло. Да и пахло всё соответствующе. – В твоей тарелке – да. А у остальных банальное рагу. Мне хотелось сделать для тебя что-нибудь… особенное. Ланн ухмыльнулся, повернувшись к графу чешуйчатой стороной. Казалось, что даже эта бесстрастная часть сейчас выглядит удовлетворенной. Послышались вздохи с разных сторон, а затем мягкий голос командора: – Вы когда-нибудь прекратите эти склоки? Оба тут же посмотрели в сторону барда, как по команде ответив: – Нет. Необходимость поставить оппонента на место превыше общественного блага, – это был Ланн. – Совершенно верно. Добровольная капитуляция только обидит собеседника, – вторил ему Дейран. – Вы на удивление последовательны в этом вопросе, – хохотнула Сиила, однако не смогла скрыть беспокойства. – Ага, и на удивление согласны. Наверно, Язва скоро от таких новостей возьмет, да сама и закроется, – протянул Вольжиф, размазывая свое рагу по стенкам миски. – Чтобы вы, да были согласны друг с другом… Даже моя бабка бывала временами трезвой, но тут вы ее переплюнули. Ланн и Дейран с неприязнью уставились друг на друга. Монгрел снова половинчато ухмыльнулся: – Ну, главная Язва тут – не мировая. И если она закроется, всем станет на порядок легче. Граф Арендей не заставил себя ждать, тут же ядовито улыбнувшись в ответ: – Я искренне тронут твоим комплиментом, мой дорогой друг. Право слово, один из лучших, что вылетал из твоего рта. Потому как обычно оттуда выходит всякая чушь. – Ну хватит вам! – это была Уголек. Она резко поднялась и подошла к двум спорщикам, схватив графа за руку, а Ланна – за изуродованную чешуйчатую лапу. Сажа на ее плече встревоженно каркнула. – А ну-ка, миритесь! – Милая моя, мы что, по-твоему, дети малые, чтобы мириться таким образом? – голос Дейрана так и пылал злой иронией. – Судя по всему, так оно и выходит, – вполне серьезно ответила за эльфийку Сиила. Уголек посмотрела на них, а затем тонко вскрикнула: – Ой, откуда это у тебя? – Да так, поцарапался… Ланн поспешил сжать покалеченную ладонь, спрятать, но Уголек оказалась резвее – схватив ладошками его лапу, она протянула ее Дейрану, воскликнув: – Ну, лечи! И больше не ссорьтесь! Граф сжал зубы, опасно прищурившись. В свое время он бы с легкостью поставил на место эту оборванку. И это чудовище. Однако… Уголек смотрела так искренне яростно и веря в его помощь, что Дейран как будто сам не свой взял когтистую лапу в руки, направляя магию в маленькие, но глубокие раны. Пальцы привычно загудели энергией. Он чувствовал, как Ланн напрягается, хочет вырваться из ладоней, но льнущая с другого бока Уголек не давала ему свободы действий. Так же, как и самому Дейрану. – Все, довольна? – граф презрительно хмыкнул, на что Уголек капризно надулась, а Ланн тут же вырвал лапу, но от эльфийки не отшатнулся. Аазимар язвительно усмехнулся, притворно склоняя голову: – Не стоит благодарности.***
Оставшийся отрезок пути прошел в молчании. Никаких ссор и склок. Никаких мерзких шуток. И никакой готовки – Дейран не подпускал Ланна к котлу даже на расстояние вытянутой руки. И, взяв пример с монгрела, готовил для него исключительно «особенные» блюда. В отличие от графа, Ланну было не привыкать есть всякую дрянь, а потому он давился, но испытывал мазохистское и мрачное удовлетворение, видя, пусть и украдкой, как граф тихо бесится в безнадежном желании достичь хоть каких-нибудь результатов. По прибытии в Дрезен, Ланн подумывал попросить командора взять с собой в следующую вылазку кого-нибудь другого вместо себя. Потому что хуже разобщенных соратников могут быть только хорошо сплоченные враги. Однако Сулл решил огорошить его, как только они зашли в город. Вождь… Он, не Сулл. Это звучало, как плохая идея. Но видя, как знакомые лица озаряются радостью и верой в него, Ланн сдался. И абсолютно забыл, что хотел попросить у командора несколько дней отлучки.