***
Они шли по быстро меняющимся мрачным улицам Алушинирры, когда Ланн почувствовал, как кишки завязываются в узел. Он резко остановился – в ноздри ударил удушливый запах, который он ни с чем никогда бы не спутал. – Ланн? – Сиила обернулась на лучника, тоже остановившись. На ее лице мелькнула искренняя озабоченность. – Я в порядке. – Если честно, братец Ланн, по тебе что-то не скажешь, – недоверчиво хмыкнул Вольжиф, тоже останавливаясь. Его хвост начал нервно ходить из стороны в сторону, отчего монгрелу стало хуже – будто укачивало еще сильнее. Хотя казалось бы… Ланн приложил ладонь к губам, стараясь дышать ровно, однако это почти никак не помогало. Даже чешуйчатая сторона стала блекло-желто-зеленой, а из уголка здорового глаза что-то капнуло на землю. Черное и гнусное, больше напоминающее масло, нежели слезы. – Нужно идти дальше. Дейран, шедший в небольшом отдалении и только сейчас нагнавший остальных, увидел, что творится с монгрелом и чуть нахмурился, вполне серьезно ответив: – Ты, похоже, не дотянешь, если мы пойдем дальше. – Нужно. Идти. Дальше, – уперто повторил Ланн, и через силу сделал шаг. А затем еще один, и еще. И с каждым его шагом спутники выглядели всё более встревоженно.***
Чем ближе они подходили к предполагаемому логову Савамелеха, тем страшнее становилось смотреть на Ланна. – Кажется… Пришли. Это были последние слова лучника, после чего из его рта хлынула густая чернь, а сам он, словно подкошенный, свалился на колени, предпринимая безуспешные попытки встать. – Ну почему ты такой упрямый, предсказуемый, невыносимый монгрел?! Пытаясь сделать вздох и не захлебнуться, Ланн почувствовал, как рядом с ним кто-то опустился, и затем – прикосновение к спине, слабое гудение тепла. Дейран, стараясь не сильно ругаться, дабы не терять концентрацию, стиснул зубы, посылая всё больше и больше позитивной энергии, но… Результата практически не было. Соратники обступили их кольцом, напуганные и взволнованные. – Ничего не выходит! Дейран убрал одну ладонь, зло хлестанув ее ребром воздух, второй всё еще придерживая заваливающегося вперед Ланна. – Ты не дойдешь, идиот! Даже исцеление тебе не помогает! Твое тело не выдерживает, что бы это ни было. И если мы окажемся на пороге у этого демона, есть вероятность, что ты просто не сможешь пошевелиться. Или захлебнешься. Граф впервые говорил так злобно и так быстро. Как будто боялся, что не будет услышан. – Я еще поборюсь… – хрипло выдохнул монгрел, смаргивая черные, густые слезы, стараясь подавить очередной рвотный позыв. – Не знаю, что будет, когда я войду, но… я не буду обузой. Никогда. Если не смогу идти, подползу и буду грызть его за лодыжки… или хотя бы пальцы на ногах пооткусываю… – Ты осел, Ланн… Упрямый осел… – процедил сквозь зубы граф Арендей, но несмотря ни на что помог лучнику встать. И идти вперед.***
Он не ждал такой правды. Не хотел ее знать. Проклятые за святотатство. Воплощенные звери с вечным голодом внутри. Пожравшие плоть ангела. Вот кто они были. Обманутые, поруганные, не достойные неба над головой. Ярость внутри – отголосок не просто их проклятья, а отголосок самой темной тьмы, посеянной этим выродком. Как иронично, что Ланн поклялся бороться с демонами, будучи на какую-то крохотную, но всё же часть, одним из них. Он бы даже посмеялся, если бы мог. Сейчас монгрел был абсолютно беспомощным: запертый в Бездне вместе с остальными, пока Савамелех направлялся в сторону Дрезена, дабы забрать его клан. Он подвел их. Как вождь. И как член семьи. Они рассчитывали на него. И что в итоге? Ланн замахнулся чешуйчатой лапой и со всей силы ударил по скале, рядом с которой находился. Боль немного отрезвляла, но лишь немного. Они вернулись в лагерь. Командор настоял. И Дейран. Хотя после того, как Савамелех ушел, Ланну стало легче. Но только физически. – Как жаль, что всё так вышло, – монгрел хмыкнул, услышав знакомый голос. Не такой уж язвительный, как обычно или… – Твое упрямство когда-нибудь сведет тебя в могилу, ты в курсе? Нет, всё-таки показалось. Ланн сжал челюсти, подняв тяжелый взгляд на подошедшего, впервые не стараясь скрыться за бесстрастной зеленой половиной, глядя прямо перед собой. Дейран слабо улыбался, хотя ему вовсе не хотелось. Привычка, от которой невозможно избавиться, потому как впитана она была с молоком матери. – Если и так – пускай. Заслуженно. Только перед этим хочу выгрызть из глотки ублюдка кусок побольше. Как думаешь, будет ли это иронией судьбы? Лучник ухмыльнулся. Половинчато, жутко и как-то по-особенному погано. Улыбка Дейрана в ответ стала более искусственной, напоминая светскую: – Думаю, это будет самой нелепой смертью. Твоей. Ланн резко отвернулся, встав к графу спиной и глухо процедив: – Зачем ты пришел? Поиздеваться надо мной? Не боишься, что я последую заветам предков? В тебе ведь тоже есть ангельская кровь. Но Дейран не услышал угрозы. Или сделал вид, что не услышал. – Мне правда жаль, – тихо ответил он. Без издевок и шутовства, ввернув правду как раз между ними. – Уверен? – послышался хриплый смешок, надломленный и треснутый. – Неужели искренне? Дейран поджал губы и тоже отвернулся, в кои-то веки не ответив. Он был рад, что Ланн, поглощенный собой, этого не заметил.***
– Ты мог бы сказать нам. Прошло какое-то время. И Ланну пришлось смириться. С правдой, собственным провалом и временной невозможностью дотянуться до Савамелеха. Однако сейчас монгрела заботило другое. Вольжиф сидел около него с насупленным видом, прислонившись спиной к скале и отчего-то схватив свой хвост, который так и норовил выскользнуть из рук. – Чувствую себя каким-то провинившимся учеником… Ей-бо, братец Ланн, я этого никому не говорил. Только командору. Ланн вздохнул. Все-таки, как мало они иногда знали друг о друге даже пропутешествовав столь долгое время вместе. Вольжиф – и потомок Бафомета! Кажется, чем дольше они находились в Бездне, тем более дикие подробности вскрывались. Обо всем. Ни к месту он внезапно вспомнил слова командора о графе Арендее, но попытался не думать об этом. – Полагаешь, тебя бы кто-нибудь ругал? И правильно. Я и сейчас готов надрать тебе хвост. Тебе повезло, что с тобой не случилось ничего дурного! Вольжиф скуксился, проворчав, прижимая к груди разбушевавшийся хвост: – Ой, вот не надо про хвост… Звучишь, как моя бабка, а у меня от нее до сих пор жуткие мурашки по коже. Особенно, как увидел недавно… Аж детство вспомнилось, бр-р-р! Всё же хорошо кончилось! Даже цацку себе оставил. И деда спровадили, правда, никого сейчас тенью не попугать, придется своими силами… Ай, ну братец Ланн, ай, ну не надо! Монгрел сдержался, чтобы не дать тифлингу еще один щелбан, прямо промеж рогов. Для профилактики. – Чтобы больше такого не было, понял? Мы твоя семья, что бы ты там себе не думал! Горе ты наше… вороватое. Джефто покраснел, и постарался скрыть лицо в коленях, бурча: – Да я ж если б знал, то сказал бы. Наверно… А, братец Ланн, у меня проблема! Тифлинг оживился, забыв про смущение, и уставился на монгрела, задав вопрос с детской непосредственностью быстрее, прежде чем Ланн вновь не пустился в нравоучения: – Что нужно делать, если тебе кто-то нравится? Ланн опешил от такой резкой перемены темы, моргнув: – Что? С чего ты вдруг? Присмотрел себе кого-то в «Тысяче наслаждений»? Ты это брось, чего доброго, опять попадешь в передрягу… Однако Вольжиф замотал головой: – Нет! Это не местные, я еще не лишился мозгов! Это… Ну… В общем… Это не местные! Тифлинг стал совсем уж красным, говоря последние слова чуть ли не шепотом. Ланн вздохнул. Он явно не годился для роли советчика. Однако парнишка почему-то спрашивал именно его. Похоже, отщепенцы должны были держаться друг друга, верно? Лучник задумался. В голову лезли неуместные аналогии. – Думаю, во-первых, ты должен быть искренним. И принимать того, с кем ты хочешь быть таким, какой он есть. Стараться помогать по мере своих сил и возможностей. И самое главное – не пытайся спереть его кошелек! Вольжиф хлопнул глазами, а затем нарочито громко возмутился: – Да даже в мыслях не было! – У тебя на лице всё написано. Тифлинг фыркнул: – Ты сам-то придерживаешься этих правил? Да, похоже, тут его подловили. К слову, с Дейраном после недомолвки он так и не поговорил. И почему он опять о нем думает? – Ну… Я стараюсь. Однако у меня не всегда получается. – А как насчет доверия? Это ведь самое главное? Ну, чтобы вы доверяли друг другу? Монгрел нахмурился. Похоже, Вольжиф знал побольше него самого, просто прибеднялся. Или и впрямь хотел посоветоваться. Доверие… Наверно, это было самым главным. Тогда почему он даже не вспомнил про него? И почему не поверил словам Дейрана в тот раз? Ведь они звучали искренне. На самом деле, как никогда искренне. А он был настолько поглощен собой, что не хотел признавать этого. Даже зная, что это – чистая правда. Ввернутая между полуиздевками и вечной язвительностью графа. – Какой же я дурак, – внезапно воскликнул Ланн, а затем обратился к ничего не понимающему Вольжифу. – Ты прав! Доверие – самое главное. Но и про остальное не забывай. Мне пора! Джефто сосредоточенно вздохнул, пока Ланн поднимался на ноги. Похоже, все-таки стоило кое-что сделать. Или хотя бы попытаться… Потому что в ином случае он бы себя не простил. Возможно, даже, никогда.***
– О, чем обязан? Дейран, на удивление, был немногословен. Впервые за всё время их знакомства. Граф сидел у костра внутри пещеры Нексуса, занимаясь уже привычным для себя делом – готовкой. Хотя скажи ему, что он будет со знанием дела шинковать петрушку и потрошить рыбу года два назад, он бы только посмеялся. – Я пришел извиниться, – Ланн пропустил все шутки и кривляния, которые обычно предшествовали их разговорам, выпалив то, с чем пожаловал. И жалел, что под рукой нет бутылки вина. Возможно, так извинения имели бы больший вес. – Ну так вперед. Ты говори, говори, а я послушаю, – усмехнулся граф Арендей, намеренно не отвлекаясь от своего занятия – морковка его занимала больше. Ланн вздохнул, борясь с желанием спрятаться за чешуйчатой, бесстрастной половиной лица, разворачиваясь человеческой стороной к свету костра. – Я упрямый, предсказуемый, скучный монгрел, идиот, осел, и у меня нет мозгов. Подойдет? – Интересно звучит. Я бы даже сказал, интригующе. Не поверишь, но мне стало любопытно, что еще ты можешь добавить? Дейран наконец-то отвлекся от нарезки овощей. На его губах застыла вежливая улыбка. Неизменная и искусственная. Только вот глаза совсем не смеялись. Ланн опять вспомнил слова командора. Мучительно было не ошибиться и быть осторожным одновременно: – И-и-и… ты всегда можешь на меня положиться в случае чего. В любом случае... Какая бы опасность тебе не грозила, и что бы ни случилось. Уголки губ Дейрана напряженно дрогнули, однако он сдержался, выдавив тихий, натянутый смешок: – Звучит захватывающе. А скажи мне, Ланн, могу ли я верить в подобного рода извинения? Вдруг они… не искренние? Ланн закусил половинчатую губу, огромным усилием воли заставляя себя не отворачиваться. Он прекрасно понимал – Дейран платил той же монетой, что и он сам. И, возможно, был прав. Существовал ли способ заставить его поверить? Лучник потянулся обычной, человеческой рукой к поясу, снимая четки. Он сделал их еще будучи подростком, когда жил под землей. Мелкие камушки помогали сконцентрироваться и успокоиться. Он так часто их использовал, что некоторые из них стали почти правильной, круглой формы. – А ты подумай еще, на всякий случай… Поперебирай четки, помедитируй… Дейран замер, перестав улыбаться, когда каменные четки коснулись его руки и легко скользнули в ладонь, удобно там устроившись. Он даже забыл что-то ответить. Не дожидаясь реакции – или, быть может, попросту боясь ее увидеть, – Ланн резко развернулся и быстро ушел прочь. Звук его шагов довольно скоро стих. Граф нервно хохотнул. И одновременно с этим захотел взвыть. Его начал разбирать мелкий, душащий смех, как тогда, когда он чуть не признался Ланну о них – обитателях своей светлой головы. Ненамеренно. Так же ненамеренно, как Ланн признался сейчас в чем-то большем, сам того не понимая. Шутки кончились. И это испугало Дейрана до чертиков. Потому что если это шутки – то они были невероятно злостными и до жути чудовищными. А ведь именно такую задумывал Дейран с Ланном, разве не так? Чтобы проучить и увидеть незабываемую реакцию. Но почему же ему тогда совсем не смешно? Хоть его и разбирает не дающий дышать смех. Он крепко, до боли сжал четки в руках, давясь, задыхаясь, и со всего размаху выкинул их в темноту пещеры. А смех всё не прекращался, превращаясь в жгучие, злые слезы. И не было им конца.