A creature with a thousand faces

— Слышал о сегодняшней казни? — Минджон подпрыгивала на месте от предвкушения, из-за чего её прическа слегка растрепалась. Но девушка едва ли обратила на это внимание, охваченная восторгом от предстоящего зрелища. Публичные убийства для сестры были подобно торжеству, и Чонгук сомневался, что мог осуждать её за это. В их городе можно было умереть от скуки, а у женщин было ещё меньше способов занять свой досуг. — Представляешь? — Прости, я не слушал. Что ты сказала? Притворно надув губы, Минджон с обидой посмотрела на брата, но тут же сменила гнев на милость. — Будут казнить двух девиц за связь друг с другом! Кто бы мог подумать, что их привезут для казни сюда. Будто бы не столица полна греха и разврата, а такие города, как наш, где самое большое развлечение — наблюдать как сменяются день и ночь. Услышанное было сравни тому, как если бы его окатили ведром ледяной воды в зимний день. Чонгуку казалось, что он перестал чувствовать собственное тело, резко скованное немыслимым страхом перед людской жестокостью. Он судорожно пытался придумать причину, чтобы не идти на площадь, но не смог найти ни одной. Кровь так громко пульсировала у него в висках, что он не слышал собственных мыслей. Пришёл в себя он только уже будучи на главной площади, сидя рядом с остальными сестрами. Собравшихся взглянуть на казнь оказалось слишком много. Где-то были слышны крики и возня — все хотели оказаться поближе и рассмотреть подробности предстоящего наказания во всех деталях. Чонгук с трудом подавил рвотный позыв от мысли о том, свидетелем чего ему предстояло стать. Он никогда не боялся вида ран и крови, но публичные наказания всегда заставляли его внутренности болезненно сжиматься, в то время как увечья после сражений оставляли его равнодушным. Взглянув на девушек, привязанных к столбам, он понял, что именно их они с Тэхёном видели несколько недель назад. От их былой красоты не осталось ни следа: они были измучены пытками, голодом и унижением, и были похожи скорее на призраков, чем на людей. На лице Чонгука не отразилось ни единой эмоции, он смотрел на девушек в упор, пытался поймать испуганный взгляд хоть одной, чтобы найти ответы на свои вопросы, которые даже мысленно боялся озвучить. Наконец, одна из них взглянула на него, и, словно увидев в нём шанс на спасение, округлила глаза и приоткрыла рот в безмолвной мольбе. «Стоило ли это того?» — думал он, неотрывно смотря ей в глаза, наблюдая, как с каждым ударом плети в них гаснет огонь жизни. Лицо девушки исказилось гримасой отчаяния, она вопила от боли, и от этих криков у Чонгука внутри всё похолодело. Он чувствовал каждый удар вместе с ней, и понимал, что точно знал, что девушка ответила бы ему: «Каждая секунда вместе с ней была бесценна, и она готова была повторить это снова и снова.» Последний вскрик был едва различим за одобрительным шумом толпы. Тело девушки неподвижно лежало на земле, окутанное поднявшейся пылью и осуждением, кровью и позором. Любовью, не имеющей право на существование. Чонгук не нашел в себе силы остаться, чтобы столь же безразлично смотреть на казнь второй девушки, которая всё это время стояла на коленях рядом с подругой. Стояла, и беззвучно плакала, зная, что ей предстоит, зная, что умерла духом, прежде чем умереть телом. Наигранно зевнув, Чонгук встал со скамьи и медленно удалился с площади, под звуки криков толпы и ударов хлыста. Спрятавшись в маленьком саду неподалеку от площади, он пытался подавить страх, который, казалось, больше никогда не покинет его. Увидев воочию, что приносит такая неправильная любовь, он не мог не прийти в ужас. Но вместе с этим, он испытывал отвратительное облегчение, ведь его чувства не были взаимны, а значит подобной участи он сумеет избежать. Казнь девушек оказалась для него слишком хорошим уроком, который он собирался запомнить на всю оставшуюся жизнь. О его чувствах к Тэхёну не могла знать ни одна живая душа, Чонгук скрывал их так же мастерски, как тоску по умершим братьям, как постоянную боль в спине от давнишнего падения с лошади, как своё идеальное умение стрелять из лука. Остановившись на небольшом мостике, он уставился на собственное отражение в воде. Испуганный, трусливый, с застывшими в глазах слезами, которые были позором даже для такого как он. Вот каким он был. И он чувствовал удушающее отвращение к себе, которое хотелось вырвать из-под кожи любым способом. — Ты оплакиваешь их? — голос Тэхёна был полон льда и искреннего удивления, словно жизни девушек не стоили ровным счётом ничего. — Это ты? Ты рассказал про них? — спросил Чонгук, даже не удивившись тому, что Тэхён появился рядом с ним из ниоткуда. Он задал вопрос с поразительным для самого себя спокойствием, но когда понял, какой услышит ответ, то его сердце начало бешено биться. — С чего ты взял? — и снова холод в голосе, такой непривычный, что Чонгук дернулся в сторону, словно от пощечины. — Их видели только ты и я. Тэхен протянул руку, словно намереваясь накрыть ладонь Чонгука своей, но остановился на полпути и схватился за перила моста с такой силой, что костяшки его пальцев побелели. Правда была слишком очевидной, и тем не менее произнести её вслух не решался ни один из них. — Мне больно от твоего недоверия. Не дождавшись ответа, Тэхён равнодушно хмыкнул и ушёл, оставив Чонгука в болезненном одиночестве, с неожиданным ощущением того, что он был предан.

***

Закатав рукав толстовки по примеру Юнги, Чонгук вытянул руку перед собой, абсолютно не понимая, что будет происходить. Он не знал, к чему готовиться, поэтому неосознанно зажмурился, стараясь контролировать то, что его рука подрагивала от волнения. Юнги медленно провел указательным пальцем по его запястью, словно пытаясь что-то нащупать, а затем, ухмыльнувшись, сжал его с такой силой, что Чонгук услышал странный хруст. Он едва мог пошевелиться, одернуть руку, чтобы прекратить собственные мучения. Скованный ослепляющей болью, мгновенно пронзившей всё его тело, он был полностью охвачен ощущением того, что все его кости прокручивались, ломаясь и срастаясь снова. И эта боль не давала ему издать ни звука, медленно проникая в его подсознание, пока ему не начал казаться, что она разрушила что-то запрятанное слишком глубоко внутри него. Он осторожно взглянул на Тэхёна сквозь выступившие слёзы, видя перед собой нечто лишь отдаленно напоминающее человека: сгусток энергии, похожий на плотный темно-синий дым. — Сущность видит сущность, — прошептал Юнги, обжигая дыханием щеку Чонгука, и медленно отпустил его руку, мигом вырывая из невыносимой агонии. — Хитрый мальчик, укравший лисью бусину у кумихо. Возвращать воспоминания оказалось подобно пытке. Отступившая боль сменилась звоном в ушах, и звук был столь сильный, что Чонгук едва сдерживался, чтобы не закричать, в попытке избавиться от него. Каждое мгновение до его смерти, каждый день вечной жизни — всё смешалось между собой и теперь навалилось сплошным потоком, справиться с которым было невыносимо сложно, не потеряв рассудок. Он и правда увидел кумихо в одну из жарких летних ночей, когда уснуть никак не удавалось, и не помогали ни чай, ни снадобья лекаря. Чонгук прогуливался вдоль реки и не сразу заметил, что подошел почти вплотную к обнаженной девушке. Бесстыдно улыбнувшись и обнажив совсем нечеловеческие острые зубы, она окинула его заинтересованным взглядом, и с её губ сорвалось леденящее кровь рычание, не обещающее ничего, кроме смерти. Потеряв дар речи от неожиданности, Чонгук попятился назад, отчаянно боясь повернуться к кумихо спиной, но споткнулся о камень и упал, ударившись головой. Мгновение перед потерей сознания казалось для него целой вечностью до неизбежной смерти от рук потусторонней сущности. Кумихо склонилась над ним, хищно облизывая губы синим и пугающе длинным языком. Прежде чем отключиться, Чонгук услышал её звонкий смех, и ни один звук в его жизни не заставлял его цепенеть в страхе сильнее. Он не знал сколько прошло времени, прежде чем он наконец-то пришел в себя и открыл глаза. С удивлением понимая, что остался жив, и кумихо его не тронула, он осторожно огляделся по сторонам и первобытный страх снова нахлынул на него, когда он вновь увидел девушку, неподвижно стоявшую по пояс в реке. Она стояла к нему спиной, словно он едва интересовал её, и, запрокинув голову, смотрела на едва заметную за облаками луну. Только со временем Чонгук понял, что она просто позволила ему остаться в живых, и более того, залезть в её сумку и украсть бусину. Кумихо могла бы с легкостью убить его, но не сделала этого. Возможно, она, как и другие существа, слишком любила наблюдать за тем, как люди не могут справиться с магией, которая им никогда не принадлежала. Крепко зажав бусину в ладони, Чонгук бежал обратно в дом, боясь даже подумать о своём самом сокровенном желании, которое мог исполнить лисий мрамор. Едва ли он предполагал, что бусина дарует его духу вечную жизнь, так и не дождавшись, пока он загадает желание. Он умер быстрее, чем осмелился попросить что-то у украденной вещицы. Оглушительный звон в ушах наконец-то прекратился, уступая место тишине. Отмахнувшись от остатков заклинания, сдерживающего его воспоминания, Чонгук молниеносно схватил с пола самый большой осколок стакана и, грубо развернув Юнги спиной к себе, приставил острие к горлу жнеца. Его руки предательски дрожали от едва сдерживаемой злости, и он боялся сделать что-то непоправимое, но эмоции взяли над ним верх. — Кто? Кто стёр мне память и зачем? — А сам как думаешь? — рассмеялся Юнги, даже не пытаясь освободиться. Осколок едва касался его кожи, и он подался вперед, усиливая давление, будто проверяя, как далеко зайдет Чонгук в своей угрозе. — Так было куда веселее наблюдать за вами. Когда ты сделаешь то, о чём мы договаривались, получишь освобождение от бессмертия и шанс прожить годы, которые он у тебя отнял. Ты перестанешь быть духом, как и хотел. — Что будет с ним? Чонгук знал, насколько бессмысленным был его вопрос, но даже несмотря на то, что все воспоминание вернулись к нему, несмотря на то, что он и правда умолял о мести и желал её больше всего на свете, он больше не хотел того, о чём так просил. Ему не хотелось признавать это, но он понимал, что кроме ненависти он всё ещё чувствовал и то, что так бережно хранил до самой смерти, что так ненавидел впоследствии, оставшись наедине с собственным бессмертием. Осознание того, что даже без воспоминаний он снова влюбился в того же самого человека больно било по его гордости. Происходящее было столь абсурдно, что в других обстоятельствах Чонгук рассмеялся бы над издевкой судьбы, над собственной глупостью. — О, он просто умрет. Тэхён не заслужил подарка на рождество. Кивнув, Чонгук уставился в пол, думая о том, сколько ненависти осталось в нём, чтобы спокойно перенести услышанную правду. Он чувствовал на себе взгляд Тэхёна, но до последнего хотел оттянуть тот момент, когда их глаза встретятся. Он знал, что будет смотреть на Тэхёна по-другому, но и его взгляд изменится в ответ, и непредсказуемость того, каким он будет теперь, вызывала у него странное опустошение. — А если я не стану его убивать? — тихо спросил он, покосившись на Юнги. Тот резко вывернулся, поцарапав шею осколком, но даже не потрудился обратить на это внимание, и прижал Чонгука к стене, выбивая воздух из его легких. Во взгляде жнеца не было прежней расслабленности, Чонгук впервые видел его таким разгневанным, и это заставило его слегка оцепенеть. Поморщившись от тупой боли в затылке, он попытался выскользнуть из хватки, но Юнги был слишком силен. — Ты заключил сделку с Коллекционером душ, глупый мальчишка. Не нарывайся. Просто покончи с этой историей, она становится скучной и слишком затянутой. — Юнги, — подал голос Тэхён, и жнец нехотя сделал шаг назад. Окинув Чонгука разочарованным взглядом, он исчез так же неожиданно, как и появился, оставляя после себя едва уловимый, но ставший слишком привычным, запах сырой земли.

***

Напряжение было тяжелым и вязким, полным такого количества вопросов, что они могли бы провести ещё столетия, находя ответы на каждый. Тэхён сдался первым, подойдя к расслабленно сидящему на диване Чонгуку. — Я понимаю твоё желание отомстить мне, — сказал он, протянув руку, чтобы коснуться щеки Чонгука, но тут же одернул её, словно мог обжечься от прикосновения. Усмехнувшись, Чонгук пожал плечами. С вернувшейся памятью он ощущал себя другим человеком, и он сам всё ещё никак не мог привыкнуть к этому. Это было похоже на то, как если бы он оказался в чужом теле. Но это был он. Тот же, что и пару дней назад. Тот же, что и столетия назад. — То, что я бессмертен, не твоя вина. Я украл бусину у кумихо и не знал о последствиях. — Ты знаешь о чём я, — сдавленно прошептал Тэхён, закрыв лицо руками, медленно становясь на колени перед ним. Чонгук заинтересованно смотрел на то, каким маленьким и разрушенным оказался Тэхён, как всё произошедшее повлияло на них обоих, превратив в нечто сломанное и безобразное. Две бессмертные души, не нашедшие покоя после смерти, раздавленные ненавистью и виной. Столько лет Чонгук потратил, думая, если бы не Тэхён, не его ущемленная гордость, сложилось бы всё иначе? Что было бы, если бы он не влюбился в него? Что было бы, если бы Тэхён любил его в ответ? — А, ты о том, что убил меня из-за глупых слухов о колдовстве? — небрежно спросил Чонгук и рассмеялся, скрывая за этим то, как больно кольнуло у него в груди от воспоминаний об этом. — Посмотри на меня, я не кусаюсь. Или наконец-то стало стыдно? — Знаешь, если ты пытаешься заставить меня почувствовать себя виноватым, то я это и так чувствую. Прерывисто выдохнув, Тэхён медленно убрал руки с лица, и на мгновение Чонгуку показалось, что в его глазах стояли слёзы. Он был бы рад увидеть их на его отвратительно прекрасном лице, и наслаждался бы каждой секундой этих страданий. Разглядывая Тэхёна, он так хотел испытывать ненависть, прежнее желание отомстить и причинить боль. Но сейчас он был другим, они оба изменились, и он терялся в собственных чувствах. — Скажи честно, ты колдовал? — Скажи честно, а ты любил? — Чонгук усмехнулся и наклонился так близко, что почувствовал дыхание Тэхёна на своих губах, и по его спине пробежали мурашки от этой близости. Он не знал, что именно Тэхён испытывал столетия назад, не знал, что испытывал к нему сейчас, и это злило его. Он хотел правды, но знал, что вряд ли услышит её. Они оба были слишком трусливы, чтобы рассказать друг другу всё, о чем так долго молчали, о том, что не приносило ничего, кроме горечи обиды. — Ты идиот. Резко отпрянув, Чонгук грубо оттолкнул Тэхёна в сторону и встал с дивана, направляясь к входной двери. Обвинения в колдовстве, даже спустя столько времени, были слишком унизительными и абсурдными, но у него не было сил на споры. Единственное, в чём Чонгук был действительно виновен, так это в том, что влюбился не в того человека, и это сводило его с ума. — У меня были чувства, за которые я ненавидел себя. И мне было так легко обвинить в них колдовство и тебя… — голос Тэхёна был слабый, надломленный. Поражённый услышанным, Чонгук едва сумел справиться с неожиданным желанием подойти к нему и прижать к себе. Желание ударить было ещё сильнее. — Мы могли бы сделать это сейчас? Он не мог поверить в то, что Тэхён так просто смирился с тем, что ему предстояло, в то, с какой легкостью тот продолжал молить о смерти. Неужели желание умереть было сильнее того, что было между ними? Чонгук никак не мог понять, что именно задевало его больше всего. Ему хотелось сделать и сказать слишком много вещей, и это разрывало его на части. — Ты обещал Ан прийти на её день рождения. Порадуй её напоследок. Потом я сделаю то, о чём ты просишь. Обещаю. Не желая слышать от Тэхёна ни слова более, Чонгук вышел из квартиры. С силой прикусив нижнюю губу, он практически бежал к своему дому, надеясь, что сумеет сдержаться и не расплакаться посреди улицы. Он редко позволял себе слёзы, но от чего-то именно в тот момент ему было наплевать на то, что у него не осталось сил и желания контролировать собственные эмоции.