Вдвоем на крыше неровно дышим, И в моих бесов влюблена.
***
— Ах да, Саша… В один из будних летних дней они ужинали семьей на террасе. Саша, как всегда, заезжал к Ворону под конец дня, чтобы обсудить дела, а заодно под уговоры остался подкрепиться. — Нет. Если ты собираешь заставить меня заниматься организацией дня рождения твоей Ани, то сразу предупреждаю. Готовьтесь к стриптизёрше в торте и самому экстремальному меню в своей жизни. — быстро реагирует Комолов, не дав отчиму продолжить, — Кто-нибудь пробовал жаренных тараканов? А хотите? Саша переглядывается с Ульяной, обмениваясь ироничными улыбками. Он совсем не преувеличивает. Всё так и будет, если это поручат ему. — Я всего лишь хотел предупредить, что в пятницу Стас до двенадцати дня отпросился. Поэтому тебе нужно будет свозить меня в два места. Ворон явно хотел попытать удачу (раз у пасынка так хорошо получилось с вечером для сводной сестры), но не успевает даже аккуратно озвучить свое предложение. От того решает быстро отступить и вернуться к более насущным делам. — Тогда нет проблем. — на это Саша легко соглашается.***
— С днём рождения. — с лукавой улыбкой Александр протягивает бережно упакованную в яркую оберточную бумагу книгу. Именинница с интересом и всё же долей опаски разворачивает обертку. — «Секс при боли в спине»? — выгнув бровь, уточняет Анна. — Саша… — недовольно вздыхает рядом стоящий Воронов, — Ну я же просил тебя отнестись серьезно. — Так это в моем понимании серьезно. — усмехается Комолов, — В вашем то возрасте. Всё же достает из кармана подарочный конверт с деньгами и кладет поверх книги в руках Анны, вызывая у той одобрительную улыбку. Лучше бы были тараканы и стриптизерша, чем такое скучное мероприятие. Среди гостей даже нет какой-нибудь милой совершеннолетней племянницы Ани. Одни тётки, да занятые подруги или совсем дети. Место за столом досталось рядом с именинницей, что странно. Саша предпочел бы сидеть рядом с Ульяной. Хотя бы было с кем поговорить. Но зато с краю, поэтому можно спокойно встать и отойти на несколько минут. Он здесь точно не самый желанный гость. И в своем присутствии совсем не видит смысла, особенно после того, как наелся и выпил несколько рюмок виски. Сославшись на важный звонок, Саша покидает зал. Пятьдесят восемь. Пятьдесят девять. Шестьдесят. Воронова, мысленно поздравляя себя за выигранный спор с самой же собой, допивает остатки шампанского в бокале, когда очередное (уже пятое подряд, между прочим) поздравление пересекает порог в десять минут. Гости за столами, кажется, вот-вот опрокинутся лицом в горячее и уже не пытаются держать бокалы на весу. Кто все эти люди? Что она здесь делает? Что в этой жизни я тебе такого плохого сделала, папа? Выступающая у микрофона женщина – то ли подруга, то ли тётя именинницы – наконец подводит свою впечатляющую речь к громкому «Ура!», и зал единодушно срывается на такой облегчённый вздох, что ведущий, даже не дожидаясь конца аплодисментов, спешит объявить музыкальную паузу. Заботливые официанты заново наполняют всем бокалы. Взявшая зал измором тётушка спешит передать работникам классический, украшенный розами конверт и букет в зелёном целлофане, который тут же относят к остальной куче в углу. Наблюдая за этим незамысловатым ритуалом, Ульяна не может сдержать лёгкой ухмылки. Она единственная подарила цветок в нелепом керамическом горшке. Фиалку. Жёлтую. В современном мире, конечно, мало кто в курсе настолько дремучих примет и суеверий, но вид у принимающей подарок Анны был такой, словно она либо а) впервые видела вживую комнатное растение; либо б) всё-таки знала о приметах и заподозрила скрытый намёк. Не то чтобы Ульяна очень заморачивалась с последним. Слишком много чести. В конце концов из вариантов были ещё сертификат в брендовый магазин одежды или скидочный купон на омолаживающую косметику, а закончилось всё купленной в первой попавшейся ювелирке брошкой. Хорошо, что они с Анной весь вечер сидят по разные стороны от отца. Плохо, что место Комолова тоже находится рядом с Анной, на противоположном крае их столика, через два человека от неё. Откинувшись на стуле немного назад, Ульяна поворачивает голову налево. Бессмысленный жест, учитывая, что Саша предусмотрительно отпросился отлучиться на минутку ещё перед началом последнего тоста и до сих пор не вернулся. Мудрое решение. — ...может, подложить тебе чего-нибудь? — голос Анны вырывает её из мыслей так резко, что Воронова со стуком приземляет передние ножки стула на пол. Ещё секунду достраивает в своей голове начало предполагаемой фразы, оценивая стоящую перед ней пустую тарелку и озабоченный взгляд именинницы. — Чего тебе хочется? — «Уйти». — незамедлительно заканчивает Ульяна. Правда, пока только про себя. А вслух выдавливает вежливое: — Спасибо, ничего не надо. — Может, салатика? — настойчиво предпринимает ещё одну попытку быть учтивой хозяйкой Анна. — Лучше не стоит, — Воронова хватает беглого взгляда на миску, чтобы прикинуть ингредиенты, и на этот раз она щедро сдобряет свой тон иронией: — Если вы, конечно, не рассчитывали оживить вечер свежим трупом. — Ульяна. Отец коротко осаждает её взглядом и, повернувшись к своей чуть растерянной спутнице, поясняет: — У неё аллергия на орехи. Да, преувеличивает. Да, от одного случайно попавшегося орешка ей ничего не будет. И от парочки тоже. Не такая сильная у неё реакция. Но виноватой себя всё равно не чувствует, ни на толику. Потому что уже точно упоминала о том, что не ест орехи перед Анной, после того как той вздумалось принести на «первое знакомство» свои фирменные кексы... Сделанные с миндальной мукой. Повезло, что Ульяну смутил посторонний сладковатый аромат, примешивающийся к ванили. Интересно, кто утверждал итоговое меню банкета? На мероприятиях, организацию которых контролировал Комолов, никогда не было случайностей с ореховыми соусами в блюдах или арахисовой крошкой для украшения блюд. Вряд ли Анна делала этого нарочно. Ей, вероятно, просто плевать. Впрочем, тут у них всё взаимно. — Пойду прогуляюсь, заодно узнаю на кухне, что там с десертом, — приподнимаясь на ноги, предупреждает отца Ульяна и ехидно продолжает: — А то этот салат с каждой секундой выглядит всё соблазнительней. Предсказуемо зарабатывает недовольное цыканье от Воронова, которое отбивает показательно фальшивой милой улыбочкой, прежде чем расправить замявшийся подол платья и уйти. Через запасной выход Саша оказывается на вечерней улице. Звонок он и правда делает, только совсем неважный. А затем просто, прислонившись к стене, бездумно в тишине листает ленту социальных сетей. И почему всех похищают только в разгар веселья, а не наоборот? Джокер был бы счастлив сейчас спасти пару тройку Вероник. Он стоит здесь явно дольше положенного времени. Хоть Саша и не обратил внимания, во сколько покинул столь приятную компанию и сколько уже прошло времени. По ощущениям так здесь проходят лучшие годы его жизни. Возможно, короткой жизни. Бродить по залу, полном незнакомых ей мужчин и женщин – развлечение ниже среднего. Поэтому, бесцельно пошатавшись между столов минуты три, Ульяна всё же возвращается к своему первоначальному плану и двигается в сторону кухни. В горячем цехе вовсю кипит работа, бегают официанты, работают повара, а вот ближе к холодильникам и кондитерскому столу практически никого нет. Её присутствия толком не замечают. Проходя по пустому проходу между рядами железного оборудования, плит и гигантских вытяжек, Воронова примеряется к редким кастрюлям и сковородкам. Без особо интереса, пока не натыкается на стоящую немного в стороне мисочку растопленного шоколада. Судя по подставке рядом, – это заготовка для украшения торта. Ещё теплая. Воронова шумно сглатывает. Колеблется секунду. Оглядывается по сторонам. И, сохраняя самый уверенный, бесстрастный вид, запускает кончик указательного пальца в глазурь, чтобы потом с удовольствием его облизать. Для пробы. Комолов убирает смартфон в карман и заходит обратно. Идёт тем же маршрутом через кухню, уже сделавшую большую часть работы на этот вечер. А вот этого повара он что-то не припомнит. Замедляет шаг и невольно улыбается, застав сестру на месте сладкого преступления. Саша подходит бесшумно. Почти как несколько лет назад на восемнадцатом дне рождении Кирилла. — Попалась. — негромко произносит Комолов, подбородком уткнувшись в плечо Вороновой. Как-то в последнее время ему хочется почаще её касаться. Аккуратно. Невзначай. Заглядывает через плечо Ульяны вниз, замечая соблазнительную тарелку. От неё исходит восхитительный запах. Удержаться и правда сложно. И, может быть, это не совсем про шоколад. Шоколадная сладость на языке мгновенно поднимает Ульяне настроение, как будто сделана из чистой положительной энергии. Хорошенько распробовав первую порцию, она даже тянется пальцем ещё за одной, но вздрагивает от раздавшегося прямо над ухом вкрадчивого голоса. Очень знакомого, с той глубокой, вибрирующей ноткой, которая неизменно заставляет что-то внутри слабеть. Ульяна, резко втянув воздух, замирает на месте. Распахивает глаза чуть шире, пропуская сквозь себя зимнюю стужу и летний зной, спрессованные в оседающий на дне желудка комок дрожи. И дело тут не только в испуге. Каблуки немного нивелируют их разницу в росте, и от того, сколь малый жест – слабый уклон назад – отделяет её от возможности прижаться к Саше так близко, как ей этого хочется (каждым выступающим позвонком, острыми лопатками к широкой груди, затылком откинуться на плечо, с его ладонями, окольцовывающими талию), по поверхности тела расходится электрический заряд высокой плотности. — За ещё один билет на матч, так и быть, я тебя не выдам. Слова Комолова намечают ямочки на щеках, но Воронова вовремя подавляет улыбку и немного расслабляется. — Такой откровенный шантаж... — тянет она, глядя ровно перед собой, а потом слегка наклоняет и поворачивает голову, отчего кончик её носа оказывается в критически, опасно коротком количестве сантиметров от Сашиного лица. — Я ждала, что на этот раз ты придумаешь что-нибудь пооригинальнее. — Ты пробуждаешь во мне худшее. Потому что я слышу только «опрокинь на меня эту дурацкую тарелку с шоколадом, по-жа-луй-ста». — язвительный ответ Комолова, таящий угрозу, не заставляет себя ждать. Смотреть на него так не очень удобно, поэтому Ульяна ловко выкручивается из провокационной позы. Далеко правда, не сбегает. Разворачивается лицом к Саше, присев на краешек стола, и вытягивает скрещенные ноги вперёд так, что подошвами своих босоножек касается носков его туфель. Несколько лишних бокалов шампанского придают ей необходимой смелости, чтобы не бледнеть и не краснеть перед ним, как обычно, и она даже позволяет себе усмехнуться. — Обойдешься, Комолов. Это была разовая благотворительная акция, — склонив голову на бок, заявляет Воронова и с самым невинным видом пожимает плечами. — К тому же, мне непонятны твои обвинения. Меня попросили узнать про десерт. Именно этим я и занимаюсь. Тестирую готовность глазури. Она никогда перед ним не спасовала. Никогда не разрывалась рыданиями и не звала "на помощь". Отбивала удар, как могла. И с годами Ульяна делает это всё изящнее и изящнее, а вот Саша немного сдает позиции. — Ну, раз попросили, тут я бессилен. — усмехается Комолов и приподнимает обе руки в капитулирующем жесте, а затем опускает их вниз, вдоль тела. Ульяна уже намеренно и открыто запускает палец в шоколад и отправляет новую порцию себе в рот. Когда касания Комоловым сводной сестры перестали напоминать шкалу от резко дергающих и тянущих до щипающих? Когда их разговоры растратили детскую простоту и непосредственность? Когда он начал видеть в действиях Ульяны подтекст, соблазнительную провокацию, двусмысленность? Именно в этот самый момент. Саша теряется. Чуть приоткрывает рот, чтобы что-то сказать, но слов не находит. Смыкает губы чуть сильнее, с легкой смешинкой в глазах и её зеркальным отражением на губах немного наклоняет голову вниз, выдыхая. Как Ульяна вытаскивает палец обратно, как он скользит по её губам, он уже не видит. Только ощущает призрачный вкус шоколада во рту. Без всякой пробы. Да, скорее всего, она ничего такого не хотела. И всё же в её позе, в мягкости голоса, в цепком взгляде есть что-то, предательски уводящее мысли не в то русло. Что-то в поведении Саши меняется. Что-то... Она боится строить предположения (и иллюзии). Что-то в том, как они ведут свои игры, как распределяют ставки, сканируют друг друга взглядами. Пару раз причмокивает, не теряя убийственной серьёзности и подняв глаза к потолку, как будто не просто пробует, а проводит химический анализ компонентов глазури. Пару секунд спустя, наконец, удовлётворённо поджимает губы и выдаёт свою оценку: — Текстура отличная, без комочков. Вкус не слишком горький, не слишком сладкий, без мешающей кислинки. Идеально, — её голос ни на секунду не теряет деловитости, а в глазах вдруг появляются искорки озорства. — Я, можно сказать, эксперт. Но ты можешь сам попробовать и убедиться. Бросив быстрый взгляд на миску, она снова поднимает его на Комолова и выгибает одну бровь. Словно бросает вызов. Подначивает. Рискнёт ли Джокер стать уже не свидетелем, а соучастником преступления? Снова смотрит на лицо сестры. К счастью, на этот раз её губы абсолютно чистые. Хотя и без этого есть сильное желание прикоснуться к ним. Переводит взгляд на миску с шоколадом. Она явно проигрывает Ульяне, находясь с ней в одном ряду… на одном столе. Саша уже давно не попадается на слабо. И не терпит идти на поводу чьих-либо провокаций и манипуляций – только если замечает их. Даже на такие невинные. Это имеет и другую сторону медали. Менее разумную. Даже если ему очень хочется, он не будет, чтобы сохранить независимость и собственную позицию. — Откажусь. Твоя экспертность в этом вопросе намного выше моей. — с улыбкой отвечает Комолов, остановив взгляд на глазах Вороновой, — Только поосторожнее с ней. Не забывай про бока своего отца. Повторяется, только чтобы снова протянуть руку и слегка ущипнуть Воронову за правый бок. Кое-что всё же останется неизменным. В этот раз не сбегает быстро по лестнице. С достоинством остается стоять на месте. Ульянина улыбка становится лишь шире, когда он уступает её версии произошедшего, а затем ещё чуть-чуть, после его отказа. Но слетает с лица от лёгкого щипка. Воронова дёргается, со свистом выдыхает, снова вынужденная согнуться для защиты, и едва не соскальзывает со стола в своей не шибко устойчивой позе. — Да ну Саша! — возмущённо шипит она, складывая руки "щитом" на своём животе. — Сейчас я на тебя эту тарелку опрокину. Ульяна немного по-детски копирует его же угрозу и, насупившись, высказывает своё недовольство сердитым сопением. Собственное имя в возмущенном шипение – мёд для ушей Комолова. Губы расплываются в широкой улыбке, не обнажая зубы, а плечи дергаются от легкого смешка. Будто Ульяна рассказала ему милую и забавную шутку. А обращенная против него угроза, как идеальный ингредиент, дополняющий блюдо. Как эта самая миска с растопленным шоколадом, с которого всё и началось. — Как думаешь, этот десерт достаточно хорош, чтобы скрасить имениннице и её гостям факт моего отсутствия? — с полуулыбкой спрашивает Саша. Хоть и в шутку, но всё же намерения его именно такие – не возвращаться в зал и покинуть ресторан. Самое главное для себя он уже сделал: вручил свой особенный подарок и раздразнил Аню. Вопрос Комолова мигом убивает весь эндорфиновый эффект от шоколада. Чутьё подсказывает, что он не просто так это уточняет, ради поддержки разговора, а из-за вполне конкретного намерения. За желание сбежать с праздника она его не осуждает, и широкими мазками ложащиеся на лицо тоску и лёгкий страх вынужденно скрывает за ещё одной усмешкой: — Факт твоего отсутствия даже тазиком глазури не скрасить, — с преувеличенной важностью говорит Воронова. Хочет, чтобы получилось шутливо, подразнивающе, но интонация в конце всё равно как-то странно срывается. Сказывается личный опыт. Саша слегка приподнимает брови на такую шутливую откровенность. Он ждал шутку… другой стороной. Что-то вроде, что ему ещё и заплатят за отсутствие. Всё же про собственное разочарование от отсутствия Ульяны на стадионе он довольно быстро позабыл, переключившись на то, что ему ближе. Ближе, чем меланхолические мысли и вся эта хрень. Перспектива возвращаться в зал резко начинает выглядеть в разы хуже. Не хочется идти туда, где она явно лишняя. Не хочется сидеть одной, без Саши. Не хочется, чтобы он уходил... Смешно. Года четыре назад без проблем помахала бы ему ручкой, отправив какую-нибудь ядовитую шпильку в спину. Развернулась бы, махнула волосами и ушла летящей походкой. Гордая. Сильная и независимая, чтоб её. А теперь вдруг решается на искренность. — Если честно, я и сама уже достаточно там... Наелась. Никакого десерта не надо. Он всё равно в такой обстановке сразу плесенью покроется. В голове непривычно пусто. Саша просто любуется Ульяной. Смотрит с появившейся долей нежности во взгляде, как сменяются эмоции на её лице, как плавно скользят волосы по щекам, шеи и плечам при малейшем движении головы. Даже опускает подбородок чуть ниже, вглядываясь в глаза сестры. Видимо, сегодня Воронова не настроена на серьезный поединок. И он тоже. — За мной повторяешь. — с улыбкой констатирует он. Да с этого вечера бы любой нормальный человек хотел сбежать, но не суть. Ведь сейчас это выглядит именно так, как озвучил Комолов. От угрозы до желания уйти. С Комоловым Ульяна, конечно, не напрашивается. Быстро берёт себя в руки, вставая на ноги, похлопывающе кладёт руку Саше на плечо, приоткрывая рот для пожелания «хорошего пути», но так и замолкает на полуслове, уставившись куда-то чуть левее его головы. — Ой, а вот он может и не одобрить моей дегустации, — сконфуженно хмурясь, она кивком указывает ему взглянуть назад. За его спиной вначале прохода объявляется повар в высоком кондитерском колпаке. Пока что он, кажется, слишком занят тортом в своих руках и поэтому не замечает их. Ульяна в панике оглядывается по сторонам, замечая неподалеку подходящую нишу в стене, огороженную полками со всякой кухонной утварью. Саша оборачивается, замечая увлеченного тортом повара. Ну, и? Человек просто делает свою работу. Не всем же людей кислотой обливать. Поэтому никак не может объяснить для себя такое поведение сестры. Она же не всю глазурь слопала. — Давай туда, — она легонько подталкивает Сашу в нужном направлении и сама двигается в ту же сторону. Не знает точно, зачем эти глупые прятки. Ничего бы им всё равно не сделали. Максимум – выгнали бы с кухни. То ли срабатывает условный рефлекс, то ли в этом ей видится возможность сохранить компанию Комолова ещё ненадолго. Ведь если они просто вернутся в зал, им уже наверняка придётся распрощаться. Места в закутке мало, но и боков, которых так боится Саша она ещё не отъела. Вдвоём должны уместиться. — Придется сказать, что ты взяла меня в заложники. — усмехается Комолов, когда Воронова не оставляет ему выбора. Он направляется к полкам, в беспорядке наставленной посудой. Если они это уронят, то шанс получить нагоняй не только от повара, но ещё и от Ворона, очень возрастет. — Да-да, конечно. А теперь побудь послушным заложником и шагай к нише, — подгоняет Ульяна и, бросив на вальяжно шествующего впереди Комолова выразительный взгляд, с елейной улыбочкой добавляет: — Пожалуйста. Ютится в самый угол, в последний момент уворачивается от деревянной ручки, направленной ему прямо в глаз. Для человека, посвятившего без малого двадцать лет своей жизни художественной гимнастике, она забирается вслед за Сашей не слишком изящно, зацепив по дороге бедром часть гарнитура и звякнув кастрюлями. Сдавленно охая, Воронова пытается уместиться в узком пространстве. Придвигается к поближе к полкам, чтобы дать Саше больше свободного места и оставить между ними подобие дистанции, но тут же жалеет о своём решении, когда широкая полоса холодного металла касается участка обнажённой кожи. Знала бы, выбрала дома что-нибудь с рукавами и под горло. Ульяна непроизвольно дёргается чуть вперёд и теперь уже внимательнее следит за тем, как бы не дотронуться голой спиной или руками ни до чего металлического, про себя заново переосмысливая все свои жизненные выборы. — Лучше ничё не придумала? — тихо спрашивает Джокер, чувствуя себя глупо и по-детски. Прятаться – это не в его стиле. А ещё хуже быть застигнутым за этим каким-то поваром. Уж лучше тогда Саша изобразит нахлынувшую страсть, чем признается, что прятался на кухне из-за дурацкой глазури. Которую даже не попробовал. Как и Ульяну. — Действовала по обстоятельствам, — так же тихо отсекает она, умудряясь и шёпотом передать ядовитую интонацию. — Извини, что не подыскала нам укромное местечко в каких-нибудь хоромах. Знает, что Саша, скорее всего, говорит не о тёмном закутке, а о прятках в принципе, но теперь-то уж поздновато что-либо менять. Поблизости раздаются отчётливые шаги. Напевая себе под нос простенькую мелодию, повар с шумом приземляет на стол, судя по звуку, тот самый торт и начинает громыхать какими-то своими кухонными принадлежностями, шуршать пищевой бумагой и шелестеть салфетками. Несколько минут его возня – единственное, что занимает Ульяну, повернувшую голову одним ухом в сторону кухни. Взгляд устремляется куда-то за плечо сестры на полку, что на уровне глаз. Только в приглушенном свете закоулка не сразу различает очертания предмета. — Это чё таракан? — без страха и отвращения, скорее, с возмущением спрашивает Комолов. Он же здесь ест. И не в первый раз. Невинный вопрос Комолова всё портит. Вообще всё. — Там т-таракан?! — совершенно севшим голосом переспрашивает она. Детство в частном доме, да ещё и в компании двух старших братьев, напрочь отбило у неё способность бояться насекомых и всякой прочей мелкой живности. Наоборот, в детстве из них троих именно Ульяна чаще всего тащила в дом всяких букашек, улиток и гусениц, сюсюкаясь с ними, как юный натуралист, чем одно время умудрялась смутить даже крайне невозмутимого отца. Но для тараканов она делает исключение. Потому что тараканы не насекомые, а богомерзкие, отвратительные существа. Похожие на изюм на ножках, с уродливо шевелящимися усиками. Это ей запомнилось ещё со времен, когда они с матерью до переезда жили в квартире, доставшейся той по наследству от бабушки. От них в углах и щелях на кухне всегда стоял специфический запах, чёрные точки тошнотворно пачкали посуду, а сколько бы ты не убил этих созданий тапком, по весне они заново разбегались целыми колониями из-под холодильника, не обращая внимания на ловушки у плинтусов. А ещё они не стесняются поползать по оставленной на столе еде. Её не то чтобы парализует страх, но берёт крупная дрожь брезгливости, и за секунду Ульянино лицо меняет четыре или пять различных оттенков. Вначале краснеет, потом бледнеет, потом зеленеет и наконец опасно сереет. Он и не подумал, что это слово на букву «т» запретное. За две секунды, что Ульяна тратит на нарастающую панику, Саша успевает выстроить в голове целый план. Если их всё же застукает повар или кто-то ещё, он носом ткнет его в противное насекомое. Лучшая защита – нападение. И за эти же секунды успевает отказаться от плана, потому что это всего лишь дурацкая крышка. Даже тараканы здесь не прячутся по углам, как они с сестрой. — Нет там таракана, мне показалось. Разумеется, сейчас это выглядит не убедительно. Воронова, наверняка, представила уже целое семейство усатых насекомых размером с кастрюлю. — Сделай что-нибудь, — отчаянно шепчет она Саше, продолжая трястись и практически вжимаясь ему в грудь. — Убери его! — Сделать?! — зло шипит Комолов, едва сдерживая себя, чтобы не вытолкать Воронову из их убежища. Даже если бы это был таракан, в таком положении Саша бессилен. Одно неловкое движение и всё нахрен полетит вниз. Ситуация осложняется тем, что к предполагаемому таракану она стоит спиной, и от этого в голову лезут самые неприятные образы. Ей кажется, что она уже чувствует, как он прыгнул на неё и щекочет спину прикосновением своих гадких лапок. Нет, она готова поклясться, что так и есть. Руки опущены вдоль тела и сжаты в кулаки. Если бы была возможность отодвинуться, он бы ею обязательно воспользовался. А ещё лучше – вышел бы с самым непринужденным видом. Только в этом узком проходе нельзя развернуться двоим. Воронова перекрыла единственный путь к бегству. Саша наклоняет голову назад, утыкаясь затылком в какую-то коробку. Делает один глубокий вдох, будто ему не хватает воздуха. Воздуха и правда мало, а ещё жарко. Очень жарко. Он ощущает, как сзади на шеи у основания спины выступают несколько капель пота. Ульяна прижимается так сильно, что Саша даже через три вида тканей одежды может почувствовать мягкую упругую грудь, что раздразнивает сильнее, чем задравшаяся юбка какой-нибудь девицы из стриптиз-клуба. Думай про жирного вонючего таракана, думай про жирного вонючего таракана в волосах Ульяны… Похоже эта фантазия передается и самой Вороновой. Та на себе доказывает, что лишние телодвижения в выбранном ею месте противопоказаны. Поэтому зажмурившись, Воронова дёргается, зажимает себе рот ладонью в страхе, что нет-нет, да сорвётся на какой-нибудь нечленораздельный звук, который, в добавок, сдаст их с потрохами... И именно это сдаёт их с потрохами. Вернее, их сдаёт дурацкая сковородка, ручку которой Ульяна цепляет локтём. А ещё стоящая рядом кастрюля. Крышки. Большая полая миска. Несколько креманок. Вот же чёрт... Посуда летит на пол, как в замедленной съёмке, так, что в голове даже мелькает мысль успеть её поймать. Что, конечно, абсолютно нереально. Чёрт, чёрт, чёрт! Раздается грохот падающей посуды и их гениальной конспирации. Саша зажмуривается не то от грохота, не то от желания настучать деревянной лопаткой Ульяне по голове. — Прости, — успевает пискнуть Комолову Ульяна в раздающемся оглушающем грохоте, по силе звука напоминающем атомный взрыв. Следом за ним, естественно, раздаются быстрые шаги с кухни. У них есть три варианта: ничего не предпринимать и выглядеть по-идиотски (и потом жить с этим); сказать, что они хотели сами приготовить десерт для именинницы, а здесь искали всё необходимое. Только Саша выбирает третий вариант. Наиболее убедительный... и приятный. О нём он подумал сразу, как только оказался в этом располагающем положении. Под аккомпанемент шагов Комолов кладет ладони на руки Ульяны – чуть ниже плеч, и прижимает её к стене. Во время этого неожиданного действа на пол падает тёрка и разбивается ещё одна тарелка. Большим и указательным пальцем обхватывает подбородок Вороновой, чуть надавливая и поднимая его выше. Почти как в блокбастере, под звуки взрывов Саша сокращает без того маленькое расстояние между их лицами. Секунда и… теперь простые поцелуи в щёку не будут вызывать столь же приятных ощущений. Саша в порыве накрывает губы Ульяны своими, оставляя поспешный хаотичный поцелуй. Будто торопится и успевает в самый последний момент перед уходом. Все посторонние звуки смолкают всего на какие-то пять секунд. Ульяна сбилась со счёта, сколько раз представляла себе этот момент. Представляла, как наберётся смелости и всё расскажет. И как ей ничего говорить не придётся, потому что Саша заткнёт её раньше. Представляла сцены, утирающие нос даже «Дневнику памяти» и «Грязным танцам». А порой скатывалась до того, что в лучшем приближении можно было бы назвать влажной фантазией. Но ни в одной, даже самой нелепой, безумной, абсурдной, бредовой, неправдоподобной из них, они не прятались от кондитера с идиотским колпаком за тазиками и плошками на кухне в ресторане отца, потому что ей захотелось попробовать глазурь. Тихо охнув от резкого соприкосновения лопатками со стеной, Ульяна расширяет глаза. Прогоняет не меньше сотни разных мыслей в голове, среди которых, наверное, есть и верное предположение о том, что случится дальше. Но в тот миг, когда Саша склоняется к ней с поцелуем, её мозг счастливо выдаёт синий экран смерти. Они целуются. Она целуется с Комоловым. Саша целует её. Ульяна закрывает глаза, чтобы точно не проснуться. Ульяна теряет адекватное восприятие окружающего мира. Ульяна обмякает. Что такое кости и осталось ли их хоть немного в её безвольном теле? Оно само льнёт и тянется к Комолову, не откликаясь на посторонние команды. Всего на мгновение Воронова расслабляется, приоткрывает рот, как будто очень долго и неистово гребла со дна к поверхности воды, а теперь, наконец, может впустить первый жадный глоток воздуха в горящие лёгкие. Вот только всё прекращается. Так быстро, как будто и не начиналось. — Что с… для вас что другого места не нашлось? Приходится остановиться. И отстраниться, бросив взгляд на возмущенного повара в проходе. Чтобы изобразить выражение досады на лице, Комолову даже не нужно напрягаться. А вот со стыдом приходится немного поднапрячься. — Кхм… — негромко откашливается Саша и медленно облизывает губы. Внезапно раздающийся голос повара – такой же треск битого стекла, только уже где-то у неё в груди. Она даже рефлекторно подаётся вперёд за отстраняющимся Сашей, в слабой попытке сохранить прикосновение. Выглядит очень натурально. Суть происходящего врезается в сознание каким-то эпизодом из скетч-шоу на федеральном телеканале. Ульяна распахивает глаза, таращится на заставшего их свидетеля, потом косится нервным взглядом на довольно облизывающегося Комолова. Лучше бы ему считать, что всё так и было задумано. Что она просто качественно подыгрывала. С полуулыбкой Комолов опускает взгляд вниз. Первому ему отсюда не выйти. Дамы вперед. А пока повар узнает в лицах недолюбовников родственников владельца ресторана. — Мы всё возместим. — произносит Комолов. Окидывает взглядом, устроенный Ульяной – и только Ульяной, беспорядок на полу. Ну, тысяч пять не больше. Легко бьющейся и пострадавшей посуды немного. И от этого украденного случайного соприкосновения их губ в её голове совсем не взрывается радужное конфетти, а розовые единороги не составляют внутри мармеладного сердца «Уля+Саша=4Ever» из шоколадных M&M's. То, что у Саши выходит не слишком убедительно, Вороновой даётся за двоих. За пару секунд она краснеет так, словно вся кровь в её организме решила застопориться выше шеи. Вопреки своей привычке, Ульяна не тянется заправить волосы за уши, а оставляет их свободно спадать впереди. Скрывает за ними пылающие щёки и кончик носа. Руки занимает невидимыми складками на воздушной ткани платья. После этой экстремальной версии «Пяти минут в раю» даже пяти часов в холодильнике было бы маловато, чтобы остыть. — Д-да, простите, — мямлит она, поддакивая обещанию Саши, и всё-таки набирается смелости мышью прошмыгнуть мимо повара на кухню. Кондитер выходит за ними следом, вживаясь в роль надзирателя. Очевидно, очень не хочет упускать их без обещанного штрафа, иначе уже давно погнал с кухни мокрым полотенцем. Жадность играет с ним злую шутку. Потому что, стоит им достигнуть столика с тортом, со стороны горячего цеха раздается противный писк. Видимо, электрической печи или чего-то такого. Ульяна видит, как повар колеблется. Делает шаг к звуку, затем назад. Очевидно, понимает, что если оставит их одних, вернувшись, уже не найдёт здесь нарушителей спокойствия. — Я с вами ещё не закончил, — строго провозглашает он в конце концов, погрозив им пальцем перед уходом. Вновь оставшись наедине с Комоловым – пусть уже и не в таком провокационном положении – Ульяна неловко переминается с ноги на ногу, не сводит с него глаз. Шаткие стены подсобки расширяются до пространства светлой кухни. Легкий аромат духов Ульяны до сих пор першит в носу. Ему проигрывает даже запах приготовленного по лучшему рецепту десерта. Александр поправляет пиджак. Прибавившееся расстояние, простор телодвижений помогают избавиться от накатившего возбуждения. Если хочешь что-то спрятать, прячь на самом видном месте. В губах Ульяны под глазурью «так было нужно». Саша не успел накинуть варианты, какой реакции ему ждать от Ульяны. Смущение? Неловкость? Возмущение? Отвращение? К двум последним Комолов давно готов. Потому что где он, а где тот самый идеал – добрый, образованный, законопослушный, верный. Они слишком разные. Он со Слизерина, она с Гриффиндора, он – Динамо, она – Челси, он — Джокер, она – совсем не Харли Квинн. — «Что это было? Что это значит?» — хочется спросить ей, но Ульяна и так заранее знает ответ. Ничего не было и это ничего не значит. Саша просто-напросто спасал свою – их – репутацию. Стоя в закутке, Воронова практически уповала на это, а теперь мысль проходится по позвоночнику обжигающей плетью. Опустив взгляд к полу, Ульяна собирается очевидно подметить, что им лучше убраться отсюда, пока не поздно, но так и не озвучивает то, что у неё на уме. Ждёт, что он заговорит первым. За такую малую продолжительность поцелуя мозг даже не успевает записать на память вкус губ Ульяны. Саша успевает запомнить только горячие, мягкие, чуть влажные и поддатливые прикосновения. Взгляд с повара возвращается к Вороновой и опускает чуть ниже. На пухлые поддатливые губы. Приоткрытый рот и несмелые попытки ответить. Это не было похоже ни на возмущение, ни тем более отвращение. Ульяна вжилась в роль? Тогда почему у неё ещё нет «Оскара» за главную женскую роль под режиссурой Комолова А.С.? Ему хочется переместить бегунок открытого видеоплеера назад и пересмотреть этот эпизод. Он это не придумал. А щеки Вороновой пылают так, что дадут фору электрической печи. Неужели она всё это время... Кажется, что так всё встает на свои места. И странное поведение, и странные реакции. И та самая сцена с её тёзкой становится такой очевидной, понятной. Как когда Кирилл два часа объяснял простецкую задачу по физики и вот он ответ, наконец, дошел, просочился в с трудом работающую в девять утра голову Комолова. Александр шарит по карманам в поиске кошелька. Вытаскивает на свет и заглядывает внутрь, пересчитывая купюры. Из десяти штук достает пять, протягивая мужчине в колпаке. — За доставленные неудобства. — поясняет Джокер. Повар забирает деньги и быстро пересчитывает. Такая сумма похоже его вполне устраивает. — А вы разве не брат и сестра? — уточняет он, нахмурив брови и поочередно на расстоянии тыча ложкой то в Ульяну, то в Сашу. — Сводные. — без каких-либо выраженных эмоций поясняет Комолов. — А. Понятно. — он явно рад, что не стал свидетелем чего-то ещё более скверного, — А теперь марш с кухни. Кажется, в последний раз она ощущала себя так же неловко, когда мама узнала о её первом парне и вызвала к себе для серьезного разговора. Тогда пришлось полчаса с каменным лицом выслушивать наполненную самыми нелепыми метафорами речь о том, откуда берутся дети и что такое презервативы. Сейчас дело обстоит как будто даже хуже. Стоя немного позади Комолова, Ульяна всерьёз жалеет, что вся эта кухонная утварь не обрушилась им на головы и не избавила их быстрой смертью от необходимости переживать этот момент. Хотя, как ни странно, к удушающему стыду примешивается и маленькая доля досады. Они ведь не успели и приблизиться к тому, чтобы заняться тем, в чём их теперь будут подозревать. Даже не поцеловались толком... Им вообще-то и не положено. Вопрос повара очень чётко напоминает об этом, запуская в мысли нового грызущего тревожного червячка. Воронова уже забыла, что здесь они были представлены в своём обычном статусе, и никто не примет её ошибочно за подружку Комолова. А если этот кондитер кому-нибудь проболтается об увиденном и слух дойдёт отца? Действительно, что если так? Раньше Ульяна особенно об этом не задумывалась. Повода не было. Предполагать, как отреагирует отец на тот факт, что у неё могут быть совсем не сестринские чувства к своему свободному брату, по правде говоря, страшновато. Как и думать о том, чтобы завести с ним подобный разговор. Остается лишь надеяться, предложенной повару суммы хватит и для оплаты его молчания. Другой вопрос, как ей вернуться в зал и смотреть оставшийся вечер Воронову в глаза? Теперь очередь Саши подталкивать сестру в сторону выхода. Смущения он не чувствует. Стыда тоже. А легкую растерянность от догадки снова виртуозно в своем стиле маскирует. — Да-а. — как бы расстроенно тянет Саша, — Ну и целуешься ты, конечно... Ещё учиться и учиться. Они уже оказываются в небольшом коридоре, соединяющим зал и кухню. Не такой узкий закуток, конечно, но сейчас даже расстояние в пятьдесят сантиметров кажется опасным. «Сумбурно» – недостаточно емко определяет её состояние после случившегося. Ульяна, словно заводная кукла, механически двигается к залу, нервно цепляя зубами нижнюю губу и стараясь не думать, не вспоминать, абстрагироваться от всего. Саша идёт бок о бок с ней, всего в полуметре, что, конечно, ни разу этому не способствует. Она не рассчитывает на какое-либо обсуждение ситуации между ними, поэтому комментарий Комолова звучит для неё почти неожиданно. И тут же мучительно обрывает сердце. Догадываться, что он обратит их поцелуй – пусть короткий, пусть спутанный, пусть с приставкой «недо», но всё же поцелуй – всего лишь авантюрой, весёлым приключением, забавным трюком – это одно. А вот получить живое подтверждение свои догадкам вместе с хорошо знакомой привычной усмешкой — оказывается, куда неприятнее. У неё чуть весь мир с ног на голову не перевернулся... А ему даже не понравилось. Это просто глупо. Обижаться глупо. Воронова не считает, что Саша говорит это всерьёз. Так, подтрунивает над ней, пытается вернуть их разговору более обычный колкий тон. А чего она ждала? Что он пустится описывать, как ему понравилось целоваться со своей младшей сестрой? Какой абсурд! Но его слова всё равно так неуместно задевают её за живое. — «Ну, извини, что не все из нас к двадцати трём годам умудряются собрать целый стадион жизненной "практики" поцелуев!» — хочется огрызнуться ей, а ещё несомненно отпустить возмущённо шутку про то, что придётся экстренно дезинфицировать рот, чтобы ничем не заразиться. Но именно этого Саша как будто от неё и ждёт, поэтому Ульяна награждает его многозначительным взглядом и приподнимает уголок губ в полуулыбке. — Не знаю, до тебя никто не жаловался, — пожимает плечами она, невозмутимо поправляя немного смазавшийся контур своей помады. Потому что Саша и так уже раскрыл за сегодня несколько её уязвимостей. А значит, она должна хотя бы попробовать дать отпор. — Погоди, или это одна из твоих фирменных уловок? — склонив голову на бок, Ульяна прищуривается и подступает ближе. — Поаккуратнее с этим, иначе я могу решить, что ты и сам не против провести со мной работу над ошибками. Её улыбка становится шире, по мере того, как Воронова проходится взглядом по Сашиному лицу. Сверху вниз. От глаз к губам. После чего снова поворачивает голову вперёд. Легкая прогулка по ресторану Ворона похоже прогоняет всё смущение Ульяны. Или она, как хамелеон, быстро подстраивается под шутливый тон Комолова. Ответ Вороновой звучит, как хруст тонкого весеннего льда под ногами – она по нему не ходит, она топчется. Саша выдерживает изучающе-игривый взгляд, тоже бегло проскользив по её лицу. На щеках ещё присутствует розовый румянец, а глаза горят нездоровым блеском. Это похоже на… влюбленность. Пусть Комолов и не произносит это слово вслух, но даже в мыслях оно вызывает странную горечь на языке. Он свои чувства к Ульяне в таком ключе не рассматривал никогда. Даже когда в последние дни ловил себя на желании побыть с ней подольше, дотронуться, поцеловать. — «А чё если и так?» — хочет задать встречный вопрос Саша. — Ладно. Я понял. С тобой не прокатит. Он отвечает в её же манере. Недвусмысленно играет с огнём и формулировками. Ему бы хотелось провести парочку уроков. — А если хочешь спрятаться от всех, я знаю одно место. Рискнешь? — Комолов адресует Ульяне зазывающую улыбку. И он совсем не про лесную полосу в нескольких километрах от города. Планов на вечер у него не было. Александр не против провести его в компании Вороновой. Новой в его глазах Вороновой. А под открытым небом точно будет, где развернуться. Ему нужно решить эту задачку до завтрашнего дня. Своим предложением Комолов удивляет её во второй раз за вечер. Похоже, у них сегодня день авантюр. — Надеюсь, это не одно из тех мест, куда ты обычно довозишь людей в багажнике и с мешком на голове? — по-доброму усмехается Ульяна. — Хотя это в любом случае лучше, чем оставаться тут. Я с тобой. На последних словах её глаза игриво сверкают, выдавая азарт от принятого вызова. Ещё одна причина, почему она не любит садиться за покерный стол. В отличие от Саши, у неё не очень хорошо получается игнорировать подобные провокации. А отказаться провести с ним время она не смогла бы и подавно. Воронова за секунду принимает предложение, вызывая довольную улыбку на лице Саши. На другое он и не рассчитывал. Даже снисходительно игнорирует брошенный ею камень в свой огород. Пусть и в шутку. — Это даже не совсем мое... место. — с легкой грустью в голосе поясняет Комолов, не раскрывая все карты, — Тебе должно понравиться. Если это у вас семейное… У Саши отлично получается заинтриговать её своими уточнениями, маленькими подсказками по поводу места, куда они направятся. Ей понравится. Ульяна пробует накинуть версии, гадая, что может значить последняя оговорка. Может, какой-то сквер или парк? Она любит гулять в парках. Но к чему тогда такая секретность? Или какие-нибудь тайные гранитные ступеньки на набережной под мостом? Для убедительных предположений маловато подсказок, а, зная Комолова, это место может оказаться чем угодно. Даже заросшим паутиной чердаком в старом историческом здании. Чёрный путь на выход лежит через кухню, на которую им дорога заказана, так что ничего не остаётся, кроме как прошмыгнуть мимо гостей к главному. На их удачу, зал вроде как занимает каким-то конкурсом поздравлений ведущий. Проходя около стола с подарками, Воронова замечает среди цветов и цветастых пакетов прозрачную упаковку и озадаченно хмурится. Воронова тормозит возле подарков, заставляя Сашу закатить глаза. Сама сказала, что лучше в багажнике в лес, чем задержаться здесь ещё хотя бы на пару минут. — Кто, интересно, додумался подарить справляющей праздник в ресторане имениннице покупной торт? — вслух спрашивает Ульяна и секунду спустя расплывается в крайне нехорошей ухмылке. — Как тебе кажется, если для гостей готов роскошный торт ручной работы... Разве кому-то понадобится магазинная подделка? Комолов опускает взгляд вниз на прозрачную коробку и шоколадно-ягодную верхушку торта. — Надеюсь, не завистница с баночкой слабительного. — усмехнувшись, Саша осматривает упаковку на предмет того, что её уже вскрывали. Впрочем, это ничего не даст. Потому что можно вполне спокойно открыть и аккуратно закрыть снова. Да и хрен с ней… — Анне нельзя столько сладкого. — усмехается Джокер и экспроприирует торт, взяв упаковку обеими руками, — Пошли уже. Нож у меня есть. Временно приостанавливая генерирование догадок, Воронова позволяет себе просто довериться Саше. Тем более, что её мысли уже занимает торт. Она тоже с подозрением присматривается к его внешнему виду, будто это поможет ей просканировать десерт на наличие лишних примесей. По словам отца, в ресторан пригласили только самый близкий круг именинницы (вопрос о том, каким тогда боком пришлись здесь они, Воронову пришлось игнорировать дважды), друзей и родственников. Если торт необычно аукнется им наутро, Анне придётся пересматривать свои социальные привязанности. С другой стороны, слабительное не орехи. Убить вряд ли убьёт. Без лишних вопросов, Ульяна слегка придвигается сбоку к Комолову, пряча от любопытных глаз их хитрые манипуляции с тортом. Почему-то её даже не удивляет Сашин комментарий о ноже, и уже по пути она бросает на него ещё один смеющийся взгляд. — Я так понимаю, мне лучше не портить себе аппетит и не спрашивать, для чего этот нож использовался до этого торта? — как будто в продолжение своей предыдущей шутки, бросает она. И тут же примирительно приподнимает брови, безмолвно выражая свою готовность заткнуться, пока Саша не передумал брать её с собой. —Я же угощаю всех сладкой ватой и катаю на пони, забыла? — беззлобно усмехается Джокер. После их приключения по спасению Вероники, Ульяна как-то слишком часто упоминает род его деятельности. Неужели, думает, что он предложит сестре разрезать торт тем же ножом, которым он глотки вскрывает? Для этого нужна хотя бы одна. Кто-то из персонала открывает перед Сашей дверь, пропуская с тортом на улицу. Погода хорошая. Дождь вроде не обещали. Иначе вместо крыши придется смотреть на небо и огни города с подоконника в парадной. Практически перед самым выходом ей удаётся ловко умыкнуть с ближайшего стола полупустую бутылку виски и припрятать её в складках своего платья. Не в сухомятку же им есть торт? Вино подошло бы лучше, на её взгляд, но оно стояло вне досягаемости, в самом центре стола. Их выпускают из ресторана, ни о чём не спрашивая, придерживая дверь, что по-своему умилительно. На улице как раз спала дневная жара, но ещё не успело по-вечернему похолодать. Оглянувшись по сторонам, Ульяна ещё раз подмечает способность отца выбирать места с отличным видом на водные каналы Петербурга и спешит догнать Сашу. Их должен был забрать Стас, поэтому Джокер оставил автомобиль дома. Место находится совсем недалеко. Можно и пройтись пешком – так непривычно. Саша кивает вправо и туда же направляется по тротуару, держа в руках торт. — Хотя выгуляю тебя. А то всё на машине. — чуть посмеивается Комолов. Хотя сам он за день едва ли делает больше пятидесяти шагов вне квартиры и дома Ворона. — Так говоришь, как будто у меня выбор есть, — она с преувеличенной важностью фыркает. — Между прочим, в Лондоне я почти всегда на своих двоих добираюсь. Потому что в Лондоне у неё нет своей машины. И водительское удостоверение... Как раз в активном процессе получения. А ездить всё время с матерью или её новым супругом – тот ещё аттракцион для ментального здоровья. Но в такие подробности Воронова не вдаётся. Обводит ласковым взглядом синюю гладь реки, ровный рядок выцветших жёлтых, зеленых и розовых малоэтажных зданий на противоположном берегу и задумчиво замечает: — Знаешь, а я ведь действительно так сразу и не вспомню, когда в последний раз просто гуляла по Питеру. Наверное, ещё в школе... В её прошлый приезд они с Никой встречались в городе, но быстро добрались до какой-то кафешки с видом на Невский и дальше сидели там. Под наблюдением «незаметно» пристроившегося за столиком в углу телохранителем отца. Когда они с Сашей снова сворачивают, Ульяна ненароком замечает, что они отдаляются от широкой улицы в сторону жилых домов и двориков-колодцев. — Хм.. — задумчиво бросает Джокер, смотря перед собой на дорогу, — Да я сам не вспомню. Либо катается по городу на машине по разным рабочим вопросам, либо просиживает зад где-нибудь в Котле, сауне или в клубе. На нормальные свидания Саша не ходит и сам никого не приглашает. Это всегда что-то… не очень-то романтичное. Можно сказать, Ульяне сегодня повезло. — И когда собираешься вернуться обратно в Лондон? — вопрос слетает сам собой. Хотя это на самом деле волнует Комолова. Потому что не хочется снова на неизвестный срок прощаться. — Пока не знаю. Время до конца каникул вроде есть, я ещё не думала об этом... Ложь. Ульяна постоянно об этом думает. И времени у неё нет. Мама каждый день напоминает, что, если она хочет вернуться осенью в Англию, ей уже пора бы озаботиться покупкой билетов. На почту приходят письма, в которых её потенциальные работодатели требуют ответов и заполненных документов... А она просто всеми силами оттягивает момент принятия окончательного решения, разрываясь между доводами рассудка и необъяснимым желанием никуда не уезжать. Ни в один из прошлых её приездов такого не было. Ощущения, что она стоит на развилке и выбирает весь свой дальнейший жизненный путь. Кажется, вернувшись в Лондон, она потеряет кое-что очень важное здесь. Новый отъезд на четыре года (а может, и на гораздо, гораздо более долгий срок) навсегда оставит её лишь гостьей. Смотря себе под ноги, Воронова проглатывает тяжёлые переживания, вместе с шуткой про то, что Саша планирует начать считать дни до её отъезда. Они так уютно шагают рядом, бок о бок, прогуливаются вдвоём до этого таинственного загадочного места с тортом в руках... Не хочется это портить. Обычно у Вороновой всегда был готов ответ на этот вопрос. Комолов мысленно ставит себе ещё одну пометку в невидимой записной книжке. А с фразой о том, что он хотел бы, чтобы Ульяна подзадержалась, решает повременить. Главное, чтобы не оказалось слишком поздно. Говорить такое перед сдачей багажа в Пулково будет уже, наверное, не к месту. — Долго нам ещё идти? — интересуется Воронова, стараясь поспевать на каблуках за широким шагом Комолова. Не потому, что ей надоело гулять, а потому что не терпится поскорее узнать, куда же её ведут. — Какая ты нетерпеливая, Ульяна. — улыбается Комолов, наслаждаясь томлением Вороновой. Входит в арку, видя сестру за собой. Оказавшись во дворе, идет к ближайшей двери. — Если это место не твоё, как ты вообще о нем узнал? — ещё одной попыткой выведать информацию, Ульяна надеется получить новый намёк. — Ну, тут два варианта. Либо я за кем-то проследил и узнал, либо мне кто-то показал. — усмехнувшись, Саша накидывает варианты для Ульяны, будто она пытается найти решение, а не задает прямой вопрос. По одной Сашиной улыбочке понятно, какое удовольствие ему доставляет подразнивать её интригой. Наблюдать за тем, как начинают бегать Ульянины глаза, после того, как они сворачивают в закоулки. Как она настороженно хмурится в сторону железной двери, покрытой обрывками уличных объявлений и следами от скотча. Он осторожно перекладывает торт на одну руку, для поддержки используя теперь не только пальцы, но и локоть. Подносит освободившуюся руку к домофону. Указательный палец на секунду замирает над цифрой «8». А затем Саша быстро вводит четыре цифры кода - 8163. Раздается звонкое пиликание открывшейся двери. — Действительно. Зачем я вообще тебя о чём-то спрашиваю? — всплеснув свободной рукой, Ульяна чуть обиженно морщит нос. — Вредина ты Комолов, вот ты кто. Для полноты картины не хватает только надуть губы и показать ему язык, но в этот момент домофон начинает пиликать, открывая им проход. Впечатлённая, Ульяна коротким хмыканьем выражает свою реакцию, уже не спрашивая, откуда Комолов знает код, и проходит за ним. В голове мелькает сомнение: уж не собираются ли они вломиться кому-то в дом? Воронова не помнит, чтобы у Саши жил в этом доме кто-то из знакомых, но много ли ей известно? Когда он не останавливается и на шестом этаже, Ульяне вдруг с усмешкой вспоминается идея с чердаком. Он был здесь восемь лет назад первый и единственный раз. Но эти цифры помнит очень хорошо. Потому что на следующий день, как Кирилл показал ему это место, его похитили. А номер машины, на которой уезжали похитители тогда ещё с живым Кириллом, был «361». Что это, если не насмешка судьбы? Заходит в парадную, снова надежно держа коробку обеими руками. Саша поднимается выше, и ещё выше, и ещё. Пока не заканчивается лестница на шестом этаже. И остается только одна – на чердак, а потом на крышу. Он толкает ногой последнюю дверь. И испытывает легкое дежавю. В тот раз дверь заклинило, и Саша не придумал ничего лучше, чем ударить по ней ногой. Заслужил осуждающий взгляд Кирилла, зато помогло решить проблему. А ещё тогда у них в руках был не торт, а по бутылке пива. Помнит, как в тот день у Кирилла горели глаза. Такое бывает у творческих натур, которые постоянно имеют дело с вдохновением. На этой крыше, вооружившись бумагой и карандашом, он чертил проекты будущих домов. Мечтал стать таким же известным архитектором как Франческо Растрелли. На пару секунд, только ступив на покатый шафер, он жалеет, что пришел сюда. Снова. В горле застывает тяжелый ком. К счастью, прохладный вечерний воздух помогает справиться с нахлынувшими воспоминаниями. Саша разворачивается и смотрит уже не во двор, а по другую сторону дома, где открывается шикарный вид. Однозначное понимание настигает её где-то на середине последней лестницы, вместе с приливом вдохновлённого оживления. Крыши. Они идут на крышу. В открывшуюся дверь она ступает осторожно и неторопливо, как в какой-нибудь волшебный портал в Нарнию или вроде того. Жадно впивается взглядом в открывшийся вид. Проходит немного дальше, не дожидаясь Комолова. — Кирилл показал мне это место. — наконец, Саша раскрывает маленькую тайну, — Говорил, что могу водить сюда девчонок. «После такого они будут на всё готовы». Цитируя сводного брата, Александр старается при этом передать его интонацию и немного флегматичную манеру. Восторженный отзыв вертится у неё на языке, но замирает там же, Сашиными словами обращённый в горьковатый осадок. Уголки губ подрагивают в грустной улыбке. У него очень похоже получается. В духе Кирилла. По мелькнувшему, словно молния, выражению на лице Ульяны, Саша понимает, что отлично передал