***
— Эй, Воронова! — грубый окрик настигает их в одном коридоре от выхода. Обидно-то как. Ульяна старалась ушмыгнуть тихо и незаметно как мышь. Первая ушла из раздевалки, наспех натянув джинсы поверх купальника, и уже по пути разговорилась с такой же торопящейся к дверям Дашей — единственной акробаткой в коллективе, с кем ей вроде как удалось поладить. Услышав голос сзади, они синхронно оглядываются, но продолжают двигаться как ни в чем не бывало. Не срабатывает. — Скажи-ка, Воронова, — Антон настигает их бегом и, пристроившись сбоку, недвусмысленно обхватывает Ульяну за плечо. — Тебя разве не учили, что занимать чужое место некрасиво? — Ты это о чём? — стараясь не терять невозмутимости, Воронова выгибает брови и пока ещё осторожно пробует выпутаться из навязанных объятий. Конечно, она понимает суть претензии. Догадывается, вернее. Даже специально задержалась после тренировки, чтобы, вопреки своим привычкам, попросить Глинского не ставить её номер центральным. Обычно ей плевать на чужую зависть. Просто очень не хотелось ввязываться в конкурентную борьбу за внимание публики из-за одного выступления, она ведь всё-таки приглашённая артистка. Но продюсер шоу настоял на этом. Глинский объяснил ей, что тут практически ничего не решает. Альтернатива одна — полный отказ от выступления. А парный номер Антона и Насти оказался в самом конце, так ещё и сокращённый на целую минуту. — Я о том, что выскочек никто не любит, Воронова, — она морщится, когда парень ощутимо наваливается на неё своим весом. — Не надо строить из себя звезду дю Солей. — Кравчук, отвалил бы ты, а? — пробует вступиться за неё Даша. — А ты, рыжая, не лезь не в своё дело. Шагаешь куда-то? Вот и шагай! Секунду ей кажется, что девушка сейчас сама пошлёт его, но, перехватив её взгляд, Воронова кивком даёт понять, что справится сама, и та, вздохнув, неуверенно отходит. Антон явно принимает это тактическое отступление за свою победу и с ухмылкой снова склоняется к Ульяне. — Значит так, Воронова. Ты прямо сейчас пойдёшь к Глинскому и откажешься от центрального номера, ясно? — А больше мне ничего для вас не сделать? — Ульяна уже чуть резче пытается сбросить чужую руку со своего плеча. — Порядок выступления определяют продюсеры. Если ты чем-то недоволен, советую обратиться к ним. — Ты меня не поняла, — в ответ парень усиливает хватку, неприятно, почти болезненно давит на ключицу. — Я ведь по-хорошему прошу, пока. Ульяна чувствует, как он пальцами касается края выреза у неё на груди, и это срабатывает, как сигнал прекратить искать способы решить конфликт дипломатическим путем. Резко вскинув руку, она одним отточенным и хорошо отработанным движением бьёт локтём ему под дых. А когда гимнаст, откашливаясь, сгибается, в освободившемся пространстве для манёвра встречает кулаком его нос. Так, как умеет. Так, как её научили после того, что случилось с Кириллом. Антон совсем не ждёт от неё подобного выпада, и это срабатывает даже лучше самого удара. — Дура бешеная! Ты мне нос сломала! — скулит и стонет он, всё ещё задыхаясь и скорчившись у ближайшей стенки. Зажимает рукой переносицу, хотя крови нет. Ульяна точно знает, потому что так и рассчитывала. — Пока нет. Но могу. И не только его, но ещё и пальцы, если попробуешь снова без спроса прикоснуться ко мне, — она говорит чётко и отрывисто, с еле слышной ноткой угрозы, чему тоже у кое-кого научилась. — Вот теперь мы друг друга поняли. — Сука!.. — хрипло летит ей. Никак не реагируя, Воронова разворачивается, чтобы уйти. Заставляет себя не прибавлять шаг. Только свернув за угол, встряхивает ушибленной кистью и со сдавленным шипением разминает костяшки. Оказывается, Даша дожидается её у выхода. Убедившись, что всё в порядке, девушка перед прощанием дружелюбно сжимает её в объятиях. — Не слушай этого придурка. Никто не считает тебя выскочкой. Ты торчишь в зале больше нас всех вместе взятых и тренируешься, как за троих, — убеждённо качает головой она. — А им с Настей уже давно пора номер менять. Он её даже поднять толком не может. Её слова звучат приободряюще, и Ульяна позволяет себе улыбнуться. Но даже сильнее, чем это проявление участия, настроение ей поднимает силуэт чёрного мерседеса на парковке. Заметив его ещё через окна в холле, она заметно веселеет у дверей, почти забывая про эпизод в коридоре. Спешит к машине чуть ли не бегом и машет Саше рукой ещё на подходе. — Привет! — забрасывая рюкзак назад, бодро выдаёт она и уже совсем привычно усаживается на переднее сиденье. Их разговор на крыше имел какой-то... Неожиданный эффект. Или, наоборот, ожидаемый? Ульяна так и не придумала, как должна относиться к тому эпизоду с поцелуем, прокручивая его время от времени в голове. И всё же не могла не думать о том, что после него... А может, после торта и салюта... В какой-то момент тем вечером ей показалось, что они были действительно близки. И перемены в их общении, еле уловимые поначалу, выглядящие скорее надуманными, обозначились как будто отчётливее. — Привет, акробатка. — улыбается Саша, пока Ульяна оставляет рюкзак на заднем сидении. До этого приезда Вороновой в Питер он редко заезжал за ней один, а если такое случалось, то Ульяна даже тогда чаще всего устраивалась на заднем сидении. Сейчас это кажется уже чем-то непривычным. Даже непривычнее, чем вместе есть десерт на крыше… и целоваться на кухне. — Долго здесь ждёшь? Стас вроде говорил, что у тебя дела, можешь задержаться. Или ты специально решил закончить пораньше, чтобы ко мне успеть? — заканчивает она с улыбкой. Улыбка Комолова становится чуть шире. Она почти угадывает. Он и правда хотел освободиться раньше, чтобы успеть. И даже обстоятельства сложились в его пользу. — Разумеется. — произносит Саша, не успев придумать никакую шутку. Хотя озвучить её ему бы всё равно не удалось. На секунду, когда Воронова разворачивается за ремнем безопасности, ей чудится чья-то фигура мелькнувшей в боковом зеркале. На улице темнеет, может, просто блик или птица. Отмахнувшись, она собирается снова сказать что-то Комолову... Но вместо этого срывается на крик. Одновременно с тем, как с её стороны на стекло опускается чья-то окровавленная рука. — Пом... п-пом-моги... те... Он поворачивает голову лицом к дороге, собираясь выезжать с парковки, как на пару секунд его оглушает крик Вороновой. Таракан в машине? Вряд ли. Саша снова смотрит на Ульяну, но в этот раз вид за стеклом привлекает его больше. Вслед за рукой к стеклу прислоняется чей-то лоб. Женщины. Или девушки. Спутанные волосы, рассеянный взгляд. Она сдавленно кашляет, оставляя рядом со смазанным отпечатком ладони несколько красных брызг, а потом валится на землю безвольной тушей. — Саш, т-там... — запинаясь, в перерывах между сбивчивыми вдохами, выдавливает Ульяна дрожащим голосом, словно Комолов сам не видел, что только что произошло. Комолов не настолько аморален, чтобы уехать и оставить человека в таком состоянии. И дело даже не в сидящей рядом Вороновой. В добавок ко всему роль Джокера иногда обязывает следить за порядком в районе и даже безопасностью. Насколько бы сильно это не вязалось с его погонялом. — Оставайся в машине, пока не скажу, что можешь выходить. — командует Комолов и отодвигает край пиджака, чтобы дотянуться до кобуры. Он извлекает пистолет, приводя его в готовность одним коротким щелчком. Словно изображая дурацкую игрушку на приборной панели, Ульяна несколько раз бессвязно кивает Сашиным словам, одной рукой вцепившись в дверную ручку, а второй сжимая мягкую кожу сиденья. С трупом её такое оцепенение не охватывало, а вот вид объявившейся в лучших традициях скримеров девушки, по ощущениям, сжигает ей пару лет жизни и окрашивает в серый несколько прядей на висках. Хочется не то плетисто выматериться, не то попросить валерьянки и побаюкать в ладони беспокойно сжимающееся сердце. Оба варианта вообще-то были бы лучше того, где Воронова, припав к окну, таращится на окровавленную девушку внизу. Будто ждёт, что та сейчас неестественно извернётся, поднимется на ноги с тошнотворным хрустом, оскалит залитый чёрной кровью рот и потребует подать ей человеческие мозги. Выйдя из автомобиля, первым делом Джокер внимательно осматривается и прислушивается. Обращает внимание на места, где мог бы затихориться кто-нибудь тоже небезоружный. Никого. Только после Саша обходит мерседес спереди и обращает внимание на девушку. Присаживается на корточки, чтобы проверить пульс. Она сама хватает его за руку. Только хватка очень слабая. И не понятно: она пытается его с опаской оттолкнуть или, наоборот, в надежде удержать. — Помо... — голос настолько тихий, что конец этой фразы или даже слова Саша уже не слышит. В любом случае, вроде не похоже на «проваливай». Ещё раз быстро крутит головой на три стороны, оборачивается, смотря, что за спиной. Прячет беретту, оказавшейся ненужной, обратно в кобуру. На теле у девушки явные следы сопротивления и борьбы. Вторая рука серьезно поранена. Так бывает, когда человек закрывается от ударов ножа. И ещё кровь, что впиталась в одежду, оставила след на стекле и даже на асфальте. Ну, почему именно сейчас? Почему именно его машина? Гелик мало похож на Бэтмобиль, ну серьезно. Звук открывающейся дверцы немного приводит Ульяну в себя, и напряжение мгновенно охватывает всё её тело, переводя его в состояние «бей или беги». Она почти неосознанно отражает Сашины жесты, синхронно с ним оглядывает местность: со своей стороны через окно, в зеркало заднего вида и, слегка наклонившись, через лобовое. Провожает взглядом двигающуюся спереди фигуру Комолова. Точнее, её и небольшой ореол около неё. Приглядывает. Пока Саша проверяет потерпевшую на сознательность, Воронова обратно отстёгивается для большей мобильности. Нащупывает в кармане свой телефон, держит его под рукой. Не знает, правда, кому придётся звонить. Вызывать врачей или сразу полицию? Лучше первых. Меньше вопросов задавать будут. Время-то позднее, мало ли чего на них потом за проявления участия доблестные правоохранительные органы повесят? Воронова ещё раз убеждается, что никакой Майк Майерс вслед за девушкой на парковке не объявился, и опускает окно, чтобы лучше слышать Комолова. Саша тяжело вздыхает и переводит взгляд на Ульяну, заглянув в окно. — Достань аптечку из багажника. Поиграем в доктора. Вид крови и избитой раненной девушки не мешает Джокеру бросаться язвительными замечаниями. Саша приседает на корточки и аккуратно поднимает незнакомку, привалившуюся к двери мерседеса. От этого на его одежде тоже появляются следы преступления. Она ещё в сознании. Что-то бессвязно шепчет, но не сопротивляется, безвольной тряпкой повиснув в руках Комолова. Даже в одной. Девушка такая легкая и худая, что это даже пугает. Зато есть возможность открыть заднюю дверь машины и посадить её внутрь без помощи Вороновой. Выход с её стороны очевидно заблокирован, так что после его указаний, Ульяна перебирается на задние сиденья, с кряхтением втискиваясь в пространство между водительским и пассажирским. Там же, откинув специальную панельку в спинке по центру и вытянув в открывшийся отсек руку, наощупь находит аптечку. Чем она им поможет, правда, непонятно... Выходить и толкаться в узком проёме смысла нет, а Комолов, похоже, и сам неплохо справляется с пострадавшей. Ульяна ограничивается тем, что сбрасывает рюкзак на пол и придвигается к противоположному краю, освобождая ей место. Дёргает молнию на аптечке и уже с меньшей опаской оглядывает девушку. На ней тёмное платье. Понять, насколько всё плохо, нет ли каких-то других ран, кроме той, что уродует руку, довольно трудно. — Надо остановить ей кровь, — выходит полувопросительно. Ульяна вытаскивает бинт и тканевый ремешок с пластиковым язычком — видимо, жгут. Протягивает его Саше. — Ты умеешь? Перетянуть руку она может, только там же есть ещё какие-то хитрые правила. Выше раны или ниже раны, в несколько витков, концы связать или заправить... Что? Медицинского образования у неё нет! Все познания об оказании первой помощи заканчиваются уроками ОБЖ в девятом классе, а на тренировках Воронова с таким дел не имеет. Вправить сустав — это запросто. Выдернуть сломанный ноготь. Залить перекисью ссадины или перетянуть бинтами вывихнутую конечность. Но колотые и резаные раны — не её профиль. — Хороший вопрос. — отвечает Саша, скрывая за усмешкой свое волнение. С его то профессией знать такое положено. Только никогда не приходилось делать всё самому. Комолов забирает жгут, испытывая внутреннее отторжение и отсутствие желания этим заниматься. Не потому что боится крови или ему просто не хочется — он не хочет сделать ещё хуже. Лучше бы за Ульяной заехал Стас, он точно такое проходил… Кое-что она всё же помнит, поэтому прислушивается к тому, как часто и поверхностно дышит девушка, касается её прохладного запястья, проверяет силу пульсации. Замечает мельком, что та до сих пор не отпустила Сашин рукав, и тут же себя одёргивает. Человек, между прочим истекает кровью на её глазах! А она думает о том, что бедная девушка как-то не так держится за Комолова. Хотя дело и не в этом совсем. Неугомонное чутьё снова даёт о себе знать, и эта девушка... Вся эта ситуация в целом Ульяне не нравится. Настораживает. Тревожит. Поэтому Ульяна неожиданно предлагает: — Может, вызвать скорую? То, что девушке нужна профессиональная помощь как можно быстрее понятно без лишних слов. Охтинская больница от них в сотне жалких метров, буквально через улицу. Пробок уже нет. И Ульяна нехотя думает, что Саша, наверное, мог бы довезти их быстрее. — Самим быстрее будет. Собравшись, Комолов наклоняет девушку, укладывая ее голову куда-то в район коленей Ульяны. Быстрым взглядом проходится по окровавленной руке, а затем указывает на место немного ниже подмышки. — Прижми пальцем здесь. — командует Джокер и быстро смотрит на свои наручные часы, фиксируя время. Он сам берет руку Вороновой и тянет к плечу незнакомки, помогая сестре правильно обхватить руку и установить большой палец на сосуде, надавив на него. — Держи, пока не скажу убрать. — использует схожую формулировку Комолов, только теперь это звучит даже более твердо и настойчиво. Указаниям Саши Ульяна следует беспрекословно, чередуя кивки и негромкие «мг» вместо ответов. Придвигается ближе, чтобы устроить девушку хоть немного удобнее. Душит внутри первый порыв поморщиться, когда зажимает ей рану, и со второй попытки берёт под контроль дрожь собственных пальцев. Не испуг, а скорее отдушка брезгливости. Ощущение чужой крови — горячей, маслянистой и вязко пачкающей фаланги, — не из приятных. Подселяет в голову тошнотворные ассоциации. Комолову приходится изрядно пригнуться и стоять, упираясь одной ногой в пол машины, а другой в асфальт. Он накладывает жгут в районе пальца Ульяны, оборачивая его выше самой опасной и кровоточащей раны. К счастью, рукава платья помогают обойтись без мягкой тканевой повязки. — Убирай палец. Перетягивает жгут, зафиксировав его. И после начинает заниматься раной. Разматывает бинт и накладывает повязку. Вроде всё. Как только её вмешательство перестает требоваться, Ульяна отстраняется с коротким облегчённым вздохом, а потом на пару секунд застывает, разглядывая красные разводы на ладонях. Пожалуй, врачебной карьеры ей точно никогда не построить... Согнав оцепенение, Воронова наиболее чистыми кончиками указательного и среднего пальцев передает Саше из аптечки то, что ещё ему необходимо, и вытаскивает одну салфетку для себя. Засохшая кровь оттирается совсем плохо. Или, может быть, она трёт слишком сильно, и кожа начинает краснеть уже от этого... Саша вылезает из салона на улицу, делая жадный глоток свежего воздуха, и потирает лоб тыльной стороной запястья. Перчатки в крови. Тянется к бинту, чтобы хоть немного обтереть их. Снова проверяет пульс. Его нет, а значит он сделал всё правильно. Ну, либо она скончалась. Третьего не дано. По подрагивающим векам девушки Комолов всё же склоняется к лучшему варианту. — Тебе придется здесь сидеть, пока доедем. — добавляет Комолов немного виновато. Ну, это не он перепуганный и раненный выскочил на парковку к их машине, и не он поставил тренировку на такое время. Что ещё сказать Комолову, кроме согласного «ладно» Ульяна не знает, поэтому ограничивается этим и очередным кивком. Не скидывать же ей девушку на пол или перелезать через неё на переднее сиденье машины! К тому же, пострадавшая, словно уловив, в каком направлении двигаются мысли её спасителей, еле слышно, но протяжно и болезненно постанывает, хватается здоровой рукой за Ульянино запястье. Зудящее предчувствие неприятностей наконец проигрывает обычному человеческому состраданию, и Воронова, пока они едут, даже отводит с лица девушки несколько лезущих ей в рот прядей, успокаивающе поглаживает её по голове. Закрывает заднюю дверь и, обойдя автомобиль, Джокер занимает место водителя. По пути успевает снять грязные перчатки и бросить их на пол. Дорога занимает не больше двух минут. Но за это время салон успевает заполниться неприятным запахом крови, успевшей вытечь до наложения жгута. Больничный двор знаком ей плохо (что, само по себе, вообще-то хорошо), хотя стремления задержаться здесь подольше и всё осмотреть не возникает. — Что у вас? — к ним заглядывает один из фельдшеров. Потому что, подъезжая к зданию больнице, Джокер настырно сигналил. — Артериальное кровотечение. Жгут наложили. — еще раз сверяется с часами, — В 23:01. — Принято. Ульяна помогает санитарам аккуратно забрать новую пациентку, прослеживает за их действиями до момента, пока они не захлопывают дверь с той стороны, пропуская мимо ушей Сашин разговор с фельдшером. — Вы родственники? Друзья? — Нет, мы незнакомы. Саша устало трет лоб, локтем слегка опираясь на руль. Фельдшер хочет ещё было что-то уточнить, но его отвлекают, приходится отойти. Комолов использует этот момент, чтобы уехать. Без особого воодушевления и с гнетущим предвкушением нудного заполнения кипы бумажек Ульяна собирается тоже выходить, но Комолов срывается с места даже раньше, чем она хватается за ручку. Её ошарашенный взгляд встречается с его насмешливым в зеркале заднего вида. — Не переношу больницы. — с тихим смешком поясняет он для Вороновой. Прекрасным принцем, спавшим девушку, он быть не хочет, как и не собирается использовать эту ситуацию для знакомства с ней, и дальнейшего продолжения. Хватит с него. Такие дамочки постоянно во что-то влипают. А ему и своих приключений хватает. — Думаю, нам всё же стоило остаться хотя бы того, как её зарегистрируют, — неуверенно, но с различимой укоризненной ноткой замечает Ульяна. — Ты не проверял, при ней были какие-то документы? Почему это важно? Она и сама не может внятно объяснить. Забыть бы про эту свалившуюся из неоткуда и не вспоминать никогда. Они свой морально-этический долг выполнили? Да. И в избытке. Девушка жива, на попечении персонала больницы, в безопасности. С остальным им разбираться необязательно. Мерседес выезжает на главную дорогу, выстраивая уже привычный маршрут. Главное, чтобы ещё кто-нибудь не бросился под колеса. Джокер вопросительно поднимает брови, короткое время смотря на Ульяну через салонное зеркало. Краем глаза не забывает следить за дорогой. — Не выкинут же они её на улицу. — отвечает Саша, наивно думая, что им не о чем беспокоиться. Пока не о чем. Даже без единого документа ей окажут помощь. Даже если она находится в международном розыске за самое жестокое преступление, врачи обязаны спасти пациента. Клятва Гиппократа и бла-бла-бла. А значит, пора абстрагироваться от разыгравшейся паранойи и расслабиться уже. Именно это Ульяна и планирует сделать, откинувшись спиной назад, но, опустив руку рядом с собой на сиденье, снова вляпывается во что-то влажное и на этот раз не скрывает, как её всю передёргивает от отвращения. — Кровищи здесь, конечно. Твоему мерседесу понадобится тщательная мойка салона, — вздыхает она. — А ещё лучше химчистка, с отпаривателем и чем-нибудь дезинфицирующим. Причём в ближайшее время, пока оно не въелось. — Ему не привыкать. — усмехается Комолов, свободной правой рукой с нежностью и любовью слегка хлопая ладонью по подлокотнику между передними сидениями, — Мы уже постоянные клиенты. Только после немного осекается, понимая, что это звучит так, будто здесь не в первые человек очень сильно истекает кровью. Причем уже по немилости Джокера. Ну, нет. Поножовщиной в салоне никто из его людей и сам он не занимается. Всякая грязь обычно приносится с улицы и одежды. Как в истории с Мещенко и грязными ботинками. Иногда причиной становится пролитый самим же Джокером энергетик. В крайнем случае кровь капает из носа у самых чувствительных пассажиров. Всё же Саша решает не пояснять это Ульяне. И не оправдываться. Это ещё хуже, чем объяснять несмешную шутку. Дёрнув бровью, Ульяна медленно обводит взглядом салон, показательно убирает одну ладонь со спинки Сашиного сиденья, за которое придерживалась для удобства, растирает между пальцев невидимую грязь. Делает примерно такое же лицо, как было у неё на кухне, после упоминания о таракане. Разве что теперь выражение абсолютно наигранное, и она очень скоро выдаёт это и заодно себя приглушённым хихиканьем. Перепачкать обожаемый мерседес издержками своей работы Комолов, как ей кажется, не дал бы. Но кем она будет, если откажет себе в удовольствии поддеть его за двусмысленность формулировки? Опустив голову, Воронова осматривает грязные коричневатые пятна на своих джинсах, с долей цинизма радуется тому, что хотя бы верх от купальника вроде не пострадал. Здесь, в Питере, таких тренировочных у неё всего два, а купить новый в короткий срок было бы довольно напряжно. Вот Сашин пиджак действительно жалко. Его тоже теперь только... В стирку. — Нам и самим не помешало бы отмыться, а то ты как будто человека не спасал, а разделывал, — с губ рвётся чуть разряжающий обстановку смех, пока Ульяна, поддавшись старой привычке, наклоняется к Комолову между сидений. Только после слов Вороновой он обращает внимание на пиджак. Опускает подбородок вниз, смотря на бордовые пятна. На чёрном они не сильно бросаются в глаза, и всё же завтра в таком виде нигде не появиться. — Да что ж за… с тобой, что не вечер, то испорченная вещь. — усмехается Саша, в шутку виня во всем сестру, — Селфи на память в таком не сделаешь. Репутация у него в городе, особенно в органах полиции, совсем не того, кто спасает бедных девушек и оказывает первую очень важную помощь. — Ага, только если на фоне ростомера и с табличкой в руках. С двух ракурсов — в анфас и в профиль. Воронова кривит губы в усмешке, даже не предполагая, что подобными шуточками, может ненароком и накаркать. Ещё раз оценивает их внешний вид и возмущённо добавляет: — А вот обвинения в мою сторону вообще незаслуженные, — её глаза вновь находят отражение Комолова в зеркале. — После того-то, как я так благородно спасла твои брюки от неминуемой встречи с шоколадным кремом! Счёт должен быть хотя бы 2:1. Изобразить оскорблённую невинность получается крайне натурально, даже без того, чтобы прицокивать или скрещивать руки на груди. — Не хочешь остаться сегодня у нас? Пока доедем, уже почти полночь будет. Предложение Вороновой звучит так хорошо. Если бы не одно НО – это «у нас» так некстати. Только, чтобы услышать конец этой фразы с «у меня», видимо, придется слетать в Лондон. — Ехать ночью без тебя в пропитанном кровью салоне… тут, как с зонтом, обязательно пойдет дождь и на дороге появятся гаишники. — чуть улыбается Саша, так выражая свое согласие остаться на ночь в доме отчима. А днём можно попробовать оттереть хотя бы часть пятен самому или лучше загрузить этим кого-нибудь из ребят. — Ну да, а так они увидят, что тут как минимум два маньяка-убийцы и не рискнут соваться, — отшучивается она и отодвигается чуть назад, разглядывая в боковое окно мелькающие там редкие здания. Мысли всё равно предательски ускользают в какую-то не ту степь. Особенно после того, как Саша одной своей (вечно обезоруживающей её) мягкой улыбкой принимает предложение переночевать в доме Воронова. Дорога туда, поздний ужин и завтрак следующим утром. Её личный хет-трик на сегодня, отдающийся в груди приятным трепетом. Он щекочущим поглаживанием перышка по коже спускается чуть ниже, на секунду приятно стягивает желудок, когда Ульяна заново прокручивает в голове реплики Комолова. Поц... Происшествие на кухне точно сдвинуло несущие опоры хрупкой заградительной конструкции в её голове, и теперь двусмысленности и намёки слышаться ей не только в том, что затрагивает его работу. Но и в формулировках, об «испорченных вещах», например. В интонациях. В тембре голоса. Трасса спокойная, даже как будто притихшая под ночь, что не мешает Ульяне поймать себя на более глубоком и спокойном выдохе, когда они сворачивают на гравийку и впереди наконец обозначаются кирпичные столбики забора их дома. По пути к дому никто их не останавливает. Иначе бы без разговоров, до выяснений обстоятельств задержали прямо на месте, оставив без ужина, душа и мягкой постели. Мерседес заезжает в ворота и привычно тормозит во дворе. Перед тем, как подняться по ступенькам крыльца, она подтягивает хвост и завязывает на поясе вытянутую из рюкзака спортивную мастерку. Скрыть бордовые разводы на джинсах это плохо помогает, и отца, судя по его тону и сведённым на переносице бровям, очень интересует, откуда они там взялись. — Чё произошло?! Я же просил ездить аккуратнее! Особенно с Ульяной! Кого ты сбил? — вместо семейных объятий встревоженными криками встречает их Ворон в холле дома. — Чё ты сразу орешь? Никого. Какая-то... особа уже с порезанной рукой кинулась к тачке. — отвечает Джокер, стягивая с себя пропитанный кровью пиджак, — Я-то причем?! — Люди не лоси, Саш, чтобы так просто на машины кидаться, — спрятав большие пальцы в карманы, не сбавляет нажима Воронов. — Я же сказал «с по-ре-зан-ной рукой». — повторяет Комолов настойчивее и с нескрываемым раздражением. Ещё и виноватым остался! Всегда крайний. Если что-то происходит на районе – крайний Джокер, если в бизнесе Ворона не ладится – виноват тоже Джокер, если Тельцов опять выкинул что-то – Джокер тоже получит по шапке. Даже если птица нагадит на тачку Ворона – виноват всё равно Джокер. — Тренировочный зал он вроде не в районе Уайтчепел находится. — Да ты, оказывается, сериаломан. — со злостью усмехается Саша над комментарием отчима. — Да ладно тебе, папуль, — осторожно вклинивается в разговор Ульяна, нарочно обращаясь к отцу более ласково. — Но там и правда какая-то сумасшедшая выбежала чуть ли не под колёса, я аж сама перепугалась. Внятно так ничего и не объяснила, сразу в обморок хлопнулась. А мы её в больницу отвезли, там же близко. Саша остаться думал, но мне домой очень хотелось. Глинский с нас сегодня семь потов на тренировке спустил... Заканчивает Воронова совершенно искренне, без приукрашиваний: вечер у неё выдался изматывающий ещё до случая на парковке. С усталым вздохом она подходит поближе к отцу, поджимает губы и округляет глаза. — Давайте завтра утром со всем разберёмся, а? — знает, что устоять перед её просьбами отцу непросто. Даже удачная попытка Ульяны смягчить отца не успокаивает Комолова. А её откровенное вранье про то, что он хотел остаться, а не дал по газам сразу, как только девушку забрали санитары, скорее, говорит о том, что Саша на неё плохо влияет. Лучше бы к себе поехал. Комолов на зло прямо в обуви проходит к себе в комнату, будто это лично Ворону придется мыть полы. И там же Саша остается до следующего утра, не показываясь ни Ульяне, ни отчиму. Воронов, сдаваясь, кидает последний строгий взгляд на Комолова, а потом переводит такой же и на неё. — Про твои тренировки среди ночи мы тоже обязательно поговорим, — непререкаемо предупреждает он, но Ульяна уже знает, что уже выиграла им с Сашей отсрочку. — Завтра. Сияюще улыбнувшись, она прижимается с короткими объятиями сбоку к отцовской руке, а потом отходит обратно к своим вещам. — Я в душ. Поставьте чайник кипятиться, пожалуйста... — А у тебя с рукой что? Отец обрывает её речь своим неожиданным вопросом, и Ульяна сперва теряется. Добрых пару минут пытается сообразить, о чём это он, пока её не осеняет. В этой суматохе она и забыла о своей стычке с Антоном. Кисть давно не болит вовсе. Но она, похоже, непроизвольно поморщилась от стрельнувшего спазма, пока перекладывала рюкзак, раз Воронов заметил. — Ерунда. Потянула где-то. Бывает. Ложь — полуправда, точнее — слетает с её губ легко и непринуждённо. Больше Воронова не задерживается, чтобы не попасть под какие-нибудь новые расспросы, и направляется к лестнице.***
Утро началось в десять. После хорошего продолжительного сна Саша улыбался, смеялся и в целом чувствовал себя добрее. Чистая одежда из чёрных брюк и темно-бордовой футболки, а также свежего крепкого кофе в беседке рядом с заливом этому способствовали. Как и приятная компания в лице Ульяны, а также раннее отсутствие Ворона в доме. После вчерашних зверств Глинского мышцы, особенно многострадальный пресс и руки, немного тянет при каждом лишнем движении. Поэтому Ульяна бессовестно халтурит на утренней тренировке — здесь-то некому держать над ней кнут, — сокращает количество подходов в лениво выполняемых упражнениях, зато управляется как раз вовремя, чтобы получить свой пряник. Когда она заканчивает душ и переодевания, Саша уже тоже готов спускаться к завтраку. В удовольствии к нему присоединиться Ульяна себе не отказывает. Конец вечера выдался скомканным и с совместным ужином не сложилось (спасибо, пап), а стучаться к Комолову в комнату, только чтобы сказать: «спокойной ночи», ей было неловко. Так что сейчас она, можно сказать, навёрстывает упущенное и напитывается на будущее. И не только его бодрящим присутствием. В отличие от Саши, одним кофе Ульяна не ограничивается, тщательно расправляясь с приготовленным для неё завтраком, пока ещё нет двенадцати и есть возможность побаловать себя вкусненьким без риска отложить его где-нибудь в неприглядном для спортивной формы месте. Отличный аппетит не мешает ей вести неторопливую беседу или сдавленно смеяться над забавными комментариями, прикрывая набитый рот. — Джокер... — Шрамов настороженно заглядывает в беседку через ограждение с мокрой жесткой губкой в руке, — Там… тебя спрашивают. Виталий мокрой рукой указывает на ворота, как будто были другие варианты, откуда могли появиться незваные гости. Джокер проглатывает горячий кофе и только после лениво интересуется: — Кто? — Менты… — ничего хорошего это не предвещает. Комолов проглатывает и крепкое ругательство, с шумом ставит ещё не успевшую опустеть кружку на стол, расплескав немного кофе по деревянной поверхности. — Ну чё? С вещами на выход? — Джокер издает смешок, посмотрев на Ульяну. — Не шути так даже, — хмурится вслед Комолову Воронова, откладывая обратно на тарелку тост с джемом. Саша выходит из беседки, в наивной надежде побыстрее с этим разобраться. Она украдкой трижды постукивает по столу, прежде чем подняться, салфеткой вытирает уголки губ. Нерешительно задерживается в дверях беседки. Идти ей за Сашей или дождаться тут? Спустя два осторожных шага вперёд, Воронова вспоминает про забытый на лавочке мобильный, возвращается за ним, после чего рысью припускает ко двору. Во дворе знакомые лица. Только из них лишь Ерёму он рад снова видеть. Тот уже не работает, стоит возле мерседеса с распахнутыми дверями, поставив ведро с мутной водой на землю. — А вы ничё не попутали? Вас никто не звал. — вместо вежливого приветствия произносит Джокер, снова с раздражением. — А мы сами приходим. Чуем, что прямо сейчас здесь преступники следы заметают. — Скворцов указывает на мерседес. — Ты нахрена их впустил на участок? — Так я не впускал… они сами. — немного растерянно отвечает Шрамов, пытаясь оправдать это недоразумение. — Так значит даже не будешь отрицать, что пытались уничтожить улики? — спрашивает Окунев. Саша шумно выдыхает. Руки так и чешутся врезать или хотя бы окунуть одного из них в ведро с водой. — Чё вас заело с этими уликами? Просто томатный сок пролили вчера, вот и всё. — огрызается Джокер. — Нам поступил анонимный звонок. Вчера ночью около одиннадцати видели, как ты затаскивал в свою машину девушку по описанию похожую на ту, которая пропала неделю назад. Как-нибудь можешь дать этому объяснение? — спрашивает Окунев, пока Скворцов заглядывает в салон машины. — Э-э, куда ты полез? — Шрамов собирается схватить его за шкирку, но Комолов, хоть и нехотя, останавливает. — Смотри, да тут всё в крови… — Скворцов обращается к напарнику. — По-вашему я какую-то бабу схватил, перерезал ей глотку в машине и заставил драить салон своих друзей? — Ага, друзей, конечно, рассказывай. — усмехается Скворцов, — Гражданин Комолов, вам придется проехать с нами. — Да блять. Никого я не убивал, помог девушке, отвез в больницу. Спросите в охтинской. — Обязательно, спросим, но вам придется побыть в отделении до выяснения всех обстоятельств, чтобы нам спокойнее было. — отвечает Окунев, покрутив наручники на пальце. — Да. И о-о-о-чень надеемся, что в твое отсутствие, Джокер, ни одна девушка не пострадает. — насмехается Скворцов, явно не поверив в эту фантастическую историю. Двое сотрудников в штатском выглядят малознакомо, но сразу вызывают неприязнь своими нападками. Ульяна стоит чуть в сторонке: не то чтобы прячется, но не привлекает к себе никакого внимания, не лезет в разговор раньше времени. Отцу пришлось постараться, чтобы она не числилась ни в каких полицейских базах. Будь он здесь, точно велел бы идти в дом, в свою комнату, не высовывать и носа оттуда. Но стоит заметить металлический отблеск наручников, — как вместо жёстких когнитивных алгоритмов пульт управления перехватывают чисто рефлекторные реакции. Одна из них, ведущая и настойчивая, требует вступиться за Сашу. Немедленно. Сию же секунду. Даже будь Комолов не прав, она без колебаний заняла бы его сторону, послав к чёрту хоть весь остальной мир, ополчившийся против них. А то, что правда на самом деле на его стороне, только раздувает шипящую злость внутри. Рычит и царапается от того, как изощрённо товарищи полицейские подгоняют случайные совпадения под удобную для них версию. Превращают её сводного брата в козла отпущения. Насмехаются. Как будто Джокер только и способен, что людей убивать! — Подождите. Ульяна лишь самую малость повышает голос и выходит вперёд, ногтями впиваясь в ладони. Получается скорее воинственно, чем просяще. — А если есть свидетель, который может подтвердить его слова? Состояние аффекта от критически обострившейся жажды справедливости, не мешает Вороновой взвешенно подбирать формулировки, ни на что конкретно не указывая. — Что, гендерное разнообразие и до вас добралось? — хохотнув, бросает Скворцов, за что, к затаенному удовольствию Ульяны, зарабатывает многозначительный взгляд не от одной неё. Его напарник со вздохом, тоже слегка качает головой, пока тот прочищает горло и, чтобы как-то реабилитироваться, нахмуренно продолжает: — Это ещё проверить надо, как бы свидетель не оказался соучастником. Его взгляд по понятным причинам обращается к Шрамову. Предсказуемо, они ведь обычно ездят вдвоем. Мнение о полицейском у Вороновой невысокое, но она еще раз прокручивает подкинутую мысль в голове. — Процедура стандартная, — уже более официально (и профессионально) подхватывает Окунев. — Свидетель также может проехать в участок для официального фиксирования показаний. Позже они будут рассмотрены в общем контексте расследования. Если вам есть, что рассказать следствию... На последней фразе мужчина склоняется к ней ближе и понижает тон, нарочно затягивая последнюю паузу. Ульяна фокусирует взгляд на Комолове. Он не маленький мальчик. Не беспомощный и ни разу не безобидный. И с подобным, она уверена, уже сталкивался. Какой бы очаровательной ни была перспектива отправиться в участок с ним под ручку, в данной ситуации это кажется не лучшим шагом. То время, которое она потратит на составление официального протокола допроса, на оформление всех бумаг и просто проведет в участке до выяснения обстоятельств лучше потратить продуктивнее. Например, позвонить отцу или съездить в больницу и привезти оттуда в отдел эту пострадавшую. Если понадобится, Ульяна её хоть волоком за косу притащит. Вернув глаза на Окунева, она расплывается в приторно вежливой полуулыбке и сухо обрывает: — Боюсь, что нет. — Без этого никак? — спрашивает Саша, кивнув на наручники. — Стандартная процедура. — спокойно отвечает Окунев, в отличии от напарника не злорадствует. — Которая поднимет мне настроение на несколько дней вперед. — усмехается Скворцов. — Смотри, как бы наоборот не вышло. — предупреждает Джокер с неприязнью во взгляде. Пока у них не появились основания вызвать её официально (а они наверняка будут, если в полиции додумаются проверить записи с камер у зала), Воронова воспользуется этим по-своему. Хотя невозмутимо наблюдать за тем, как на Саше защёлкивают наручники и уводят к машине всё равно чертовски тяжело. Комолов резко протягивает руки и, поджав губы, наблюдает за тем, как на него одевают наручники. Не в первый раз. А ещё он испытывает чувство стыда. В первый раз. Совсем крохотное, но всё же чувство. Перед Ульяной. Да, он не похищал никого и не убивал. Но это только вчера... Его точно также могли арестовать за реально совершенное преступление и посадить на реальный большой срок. Ему не хочется, чтобы Ульяна видела его в этот момент. А ещё лучше бы вообще была в своем Лондоне. Не хочет сам видеть в её глазах сомнения, осуждение, разочарование и тем более страх, как тогда в его машине во время ночной поездки к Константинову. Джокер ничего не собирается пафосно бросать на прощание. Да и в голове "очень кстати" всплывает только дурацкая фраза Дина Винчестера из похожего эпизода сериала: «Мочи гребанных фей». Лучше не придумаешь. Саша верит, что Ульяна знает, что делать. И первым делом она, конечно, позвонит отцу. Тот отключает телефон на время важных встреч, но номер пасынка у него добавлен в исключения. Номер дочери тем более должен быть в этом списке. — И чё теперь? — Виталик оборачивается к ней, как будто она осталась здесь за главную. Не сразу поворачивая к нему голову, Воронова прижимает к уху телефон. — Звоним тому, кто решает все проблемы, что же ещё, — успевает ответить она между гудками, а когда они наконец обрываются пару секунд спустя, не медлит ни одной лишней: — Алло, пап? Кое-что случилось.