***
Два с половиной часа спустя Ульяна, скрестив ноги в лодыжках под креслом, сидит у отца в кабинете, вместе со всеми всматриваясь в кадры на экране ноутбука. — Ну, что скажешь, Олег Михайлович? — первым задает вопрос Воронов, когда интересующих их временной отрезок подходит к концу. — Ракурс не самый удачный. Камера слишком далеко, и качество видео... — у Горского его неизменно ровный тон и выражение лица, по которому абсолютно невозможно понять, заботит ли его хоть сколь-нибудь происходящее. — Могу сказать, что пока запись скорее подтверждает версию следствия, чем опровергает её. На видео во всех красках попал момент, где Саша укладывает несопротивляющуюся девушку на заднее сиденье, а вот то, что она перед этим сама на них налетела, вышло мало того, что смутно и смазано, так ещё и обрезано аккуратно, как под линейку, во всех нужных местах. Ульянин силуэт на переднем сиденье запечатлён тоже только мельком. Свой анализ Горский подытоживает тем, что переживать за эту часть, по его мнению, им не стоит. — Так, а что там с той девушкой в больнице? — возвращает их к насущному Олег Михайлович, немного опоздавший и потому пропустивший эту часть. Воронов переводит глаза на Шрамова, но Ульяна встревает первой. — У них с утра была пересменка. Медсестра на посту сказала, что по записям никаких девушек с ножевым ранением или хотя бы похожих по описанию к ним не поступало. В отделение нас не пропустили. А найти того фельдшера, который нас встречал, мы не смогли. Все были на выездах. — А что их камеры? — Отдал пацанам, проверяют, — перехватывает повествование Шрамов. — Материала дохрена, непонятно чё и где рыть. Горский задумчиво кивает, отец покручивает длинную, тонкую ручку между пальцев, а Ульяна досадливо сжимает губы. Она надеялась разрешить вопрос быстро, поэтому они с Виталиком первым делом поехали в Охтинскую. Но не тут-то было. Сегодня как будто всё и все против них. Похоже, эта девушка сбежала из больницы. Просто взяла и пропала, как будто её и не существовало. Если бы Ульяна лично не принимала участия во вчерашних событиях, в пору было бы усомниться во всей этой истории. Хотя она всё равно злится, замечая еле видимые отблески подозрений на лице отца или Горского. «Да стали бы мы с Сашей врать о таком!» — хочется закричать ей. А ещё затопать ногами и потребовать объяснить, почему им никто не верит на слово? — Стас, подготовь машину, — даёт указание Воронов, параллельно набирая какой-то номер в своём телефоне. — Нанесём визит Роману Евгеньевичу. Давно мы с ним что-то по душам не общались. Телохранитель, кивнув, уходит. А ее отец снова поворачивается к Виталику. — Шрам, отвезёшь Ульяну домой. А потом дуй с пацанами обратно в больницу. Пусть поспрашивают, может кто чего видел. Кто-то выходил, куда-то уезжал. Не могла же эта девица испариться. Шрамов тоже кивает, пока Ульяна садится прямее. — То есть, мне опять сидеть и ничего не делать? —ядовито уточняет она, не обращая внимания на то, как отец хмуро морщит лоб. — Как только нам потребуется твоя помощь, мы обязательно тебе сообщим, — он разговаривает с ней ужасным снисходительным тоном, от которого так и тянет чего-нибудь этакого выкинуть, чтобы его ещё больше позлить. Но... не здесь. Спорить с отцом в таких ситуациях бесполезно. А вот уже в машине Шрамова, совсем малознакомой ей БМВ, Воронова заводит немного другой разговор. — Ви-и-ить, — заискивающе тянет она, ковыряя пальцем ремешок своей сумочки. — А мы можем по пути домой кое-кого навестить? — Кого это? — не сразу заподозрив подвох, спрашивает Виталик. Молчание затягивается до тех пор, пока он не поворачивает к ней голову, по одному её виду понимая, что она задумала. Прочищает горло, дёргает плечами, не отрывая руки от руля. — Ворон мне бошку открутит. А Джокер ему поможет, как освободится. — Как раз с частью про освободиться мы и пытаемся ему помочь, разве нет? Уговаривать его, как тогда, с Комоловым, во время спасения Вероники, Ульяна не будет. Но что-то ей подсказывает, Виталик и сам не против согласиться.***
Шрамов всё-таки подвозит её в участок. Не из-за сентиментальных причин, а по вполне объективным причинам. Никого из пацанов сюда не пустят, Ворон занят, Горский тем более, а Виталик ещё во дворе хотел уточнить у Комолова кое-что, возможно, очень важное, что могло бы им помочь. Да только при операх не рискнул. Самому ему туда тоже дорога заказана. Зато Ульяна... Её, сохраняющую полное спокойствие и чуть отрешённый вид, сейчас провожают к камерам предварительного задержания. Утром один из оперативных сотрудников с фамилией Окунев, показался ей как будто более сговорчивым. Поэтому, попав в отдел, она первым делом нашла именно его. — А, это вы, — он легко узнал её, приглашая пройти, и чуть усмехнулся. — Вспомнили, чем хотели поделиться со следствием? — К сожалению, нет, — Ульяна постаралась улыбнуться как можно более ослепительно и чуть виновато прикусила кончик нижней губы, помялась на месте, часто хлопая ресницами. — Но у меня есть к вам маленькая просьба... Вначале ей казалось, что он не согласится. Окунев, мягко говоря, не пылал желанием пускать её к Джокеру, но Воронова продолжала уговоры, качественно разыгрывая безутешные переживания бесконечно и преданно влюблённой в Комолова девушки. Иронично. Полжизни притворялась перед всеми, что никаких чувств к Саше у неё нет и не было, а теперь вот впервые говорит как есть. Вроде как. И в то же время всё равно обманывает. — Не ту вы компанию себе выбрали, девушка, — качает головой мужчина, сворачивая к лестнице. Ульяна ничего не отвечает, потому что они уже подходят к двери у камер и ей издалека становится заметна фигура Комолова. Даже раньше, чем менты отсмотрят все видео с камер, Саша знает, что ничего хорошего (для него) они там не увидят. Камеры в том районе дешевые и установлены только для галочки. Возможно, у больницы камеры лучше. Этого он не знает. С ними работать не доводилось. К счастью, Ульяна из машины не выходила. А сам он выходил и садился только на водительское место. Так что Шрама будет сложно приписать ко всему. В очередной раз убеждается, что все добрые дела только боком выходят. — Так а чё сказать то надо? Про Шилова? — снова обдает его несвежим запахом из рта алкаш. Мужик хоть и протрезвел, но соображает очень туго. Ему бы похмелиться для активизации мозговых процессов. Оставшихся процессов. — Про… — терпеливо начинает Комолов, но обрывает сам себя. Среди казенной мебели в серо-коричневых оттенках, контрольно-пропускной системы с будкой дежурного, различных тематических плакатах на стенах Саша различает Ульяну. Показалось. Нет, не показалось. Когда они заходят, Окунев договаривается с дежурным, чтобы тот отошёл выпить кофе, а сам занимает его место и строго напоминает, бросив особенно предупреждающий взгляд на Джокера: — У вас три минуты. Подойдя почти вплотную к прутьям решётки, Воронова аккуратно кладет на них ладони и, вдруг растеряв все заготовленные и отрепетированные реплики, немного рассеянно выдыхает. — Саша... Комолов медленно и даже нерешительно поднимается на ноги, снова подходит к решетке. Меньше всего он мечтал о такой встрече в КПЗ. — Да я не понял! Мне чё делать? — не отстает мужик. — Помолись. — с усмешкой отмахивается от уже ненужного "агента" Джокер. Тот с недовольным видом издает звуки отрыжки. До этого самого момента бывать в следственном изоляторе — или даже в отделе полиции — Ульяне не приходилось. Неровно выкрашенные в оттенок отсыревшего бетона стены, узкие пространства, отсутствие окон и холодный электрический свет от растянувшихся полосами вдоль всего потолка ламп действуют на неё угнетающе, давят своей мрачной замкнутостью, а ведь она всего лишь посетитель. Услышав булькающий звук, который издаёт... субъект, разделяющий с Комоловым камеру, Воронова брезгливо морщит нос, хмурится, изучая взглядом его неопрятный внешний вид и сочувствующе смотрит на Сашу. Удивительно, как в такой обстановке он может ещё улыбаться и отпускать свои ироничные замечания. Быть таким... собой. Сочувствующий виноватый взгляд Вороновой не делает лучше. Наоборот, Саша чувствует себя ещё мерзотнее. Опять он во что-то вляпался, не доглядев, не предусмотрев заранее. — Ляг и повернись рожей к стене. — обернувшись, очень просит Джокер. Алкаш, что-то бухтя себе под нос, ложится и переворачивается. — Прости моего… соседа. У него была тяжелая ночь. — усмехается Комолов, снова переведя взгляд на Воронову и своих истинных чувств не показывая. Он наклоняется ещё ближе, носом почти касается холодного железного прута, а другой, тот что повыше, снова обхватывает пальцами. — Я бы на тебя сейчас наорал, если бы мне очень не нужна была твоя помощь. — понизив громкость голоса до минимума, произносит Саша, — И чё ты ему сказала о себе? Прикидывает, что деньги бы Окунев вряд ли взял. Но не могла же Ульяна рассказать правду? Иначе он точно на неё наорет. И в этом случае Воронова будет рада, что Сашу от неё ограждает решетка. — А я как знала, — она на секунду приподнимает бровь, сопровождая жест еле заметной улыбкой. — Только чтобы наорать, придётся занять очередь за моим отцом. «Который уверен, что Шрамов ещё полчаса назад отвёз меня домой», — заканчивает уже про себя, не проговаривая вслух. Не тратит понапрасну время, которого у них нет. Нарочно подстраивает интонации под те, что они обычно используют между собой, местно анестезируя более мягкую, переполненную беспокойством часть себя. Она здесь не для того, чтобы сокрушаться над сложившейся ситуацией. Окунев не сводит заинтересованного взгляда, будто Ульяна сейчас достанет из белья заряженный гранатомет или, как минимум, заточку. Хотя может мент ждёт от них чего-то другого… более пикантного? Не оглянувшись, но рефлекторно скосив глаза на будку, в которой сидит коршуном наблюдающий за ними Окунев, Ульяна отчего-то вдруг тушуется. — Сказала... — внезапно ей становится неловко признаваться в придуманной легенде Комолову. — Сказала, что жить без тебя не могу. Представь, что так и есть, и давай продолжим, пока меня отсюда не выгнали. Её шёпот звучит более резко, и Ульяна очень надеется, что ей удастся списать пристыженно порозовевшие щеки на возмущение или нервную спешку. Даже по её завуалированному ответу, Саша понимает, о чем речь. Удерживается от того, чтобы закатить глаза. — Очень… убедительно. — с легкой запинкой, чтобы подобрать наилучшее описание произносит Комолов. Хотя лучшее он всё же так и не находит. И как часто они будут пользоваться таким приемом? Наверное, пока их не раскусят и все вообще перестанут в это верить. Интересно было бы послушать, что подумает про такую уловку сам Ворон. Вряд ли будет в восторге. — В больнице были уже? Подтвердить сможет? Хотя она нас даже и не запомнила, наверное. — меняет тему Комолов. По лицу сестры ясно, что хороших новостей не будет. Нужно было её послушаться вчера. Только черта с два Джокер произнесет это вслух. Затёртое до минимума расстояние между их лицами ни разу не помогает сосредоточиться, как и раздражающее ощущение публики рядом, но на Сашины вопросы у неё получается ответить чётко и по делу: — Напомнить не проблема, было бы кому. Наша пострадавшая слиняла с больницы и вдобавок посуетилась следы за собой замести. Официально, как пациентку, её, похоже, не оформляли. Ребята проверяют запись с камер, но там какая-то хитровыкрученная технология, и они не могут дать нам видео только с нужной местности. Дали архив, сейчас ищем в этом скопе данных хоть что-то полезное. Иначе говоря, у нас ничего нет и ничем помочь мы тебе не можем, Саша. Пока что. Джокер задумчиво облизывает сухие губы, прикрыв глаза от усталости и бессилия. Он постоянно дает своим какие-то распоряжения, часто сам мотается, чтобы предпринять необходимые действия, поговорить с нужными людьми, надавить на кого надо. А что он может сделать здесь в изоляторе? Ни-че-го. Ненавидит это чувство беспомощности, когда его дальнейшая судьба зависит от других. Пусть это даже самые близкие люди. Когда Ульяна снова встречает взгляд Комолова, в её глазах столько болезненного сожаления, словно она одна виновата, что он до сих пор здесь и никак не простит себе. Есть ещё тоскливая, искажённая печалью нежность. Подавшись на полвыдоха вперёд, Воронова с трепетом накрывает Сашину ладонь, обхватывающую прут решётки, своей. Со стороны будки дежурного раздаются протестующие шорохи и покашливание, но она уверена, что на самом деле только что развеяла часть подозрений. Ведь именно так и ведут себя влюблённые, верно? Бессовестно крадут любую подвернувшуюся возможность спровоцировать прикосновение. Везде ищут лазейки, словно никакая преграда не выглядит достаточно непреодолимой. А втайне терзаются каждой секундой, проводимой в изматывающей дали от чужого вожделенного присутствия. — Не смотри на меня так. Меня пока не посадили. Может, это только репетиция. — довольно резко обрывает её Комолов. Вряд ли она может это контролировать, ну так пускай учиться, готовиться. Рано или поздно им могут не помочь уже никакие камеры, свидетели и связи Ворона, а только сделать хуже, лишь подтвердить вину Джокера. В отличие от утра, Сашина попытка отшутиться на щекотливую тему звучит точно несколько иначе. Так могут шутить неизлечимо больные про заложенный в их организме злокачественный механизм без указанного момента убийственного действия. Совсем уже смирившиеся с ситуацией, и оттого сохраняющие непонятную окружающим мрачную позитивность. По-своему, это работает. Ульяна несколько раз моргает, чтобы прекратить разглядывать Комолова огромными оленьими глазами, тихонько качает головой, словно вот-вот снова попросит его прикусить язык и сплюнуть через левое плечо. Руку он не одергивает. Взгляд становится мягче. Саша позволяет себе немного расслабиться, издав шумный протяжный выдох. Даже вовремя репетиции нужно выкладываться полностью. Саша отставляет большой палец чуть назад, чтобы невесомо провести им по ладони Ульяны. Не подыгрывает, а делает это по собственному желанию. Только, к сожалению, это всё, что ему остается. Всё, что он сам себе позволяет. Иначе Вороновой на самом деле когда-нибудь может не повезти прощаться вот так не с братом, не с как бы парнем, а с уже по-настоящему близким и любящим чел... осужденным. Воронова сглатывает чуть шумнее обычного, но держит лицо, даже когда призрачно лёгкое поглаживание отправляет волну мурашек от тыльной стороны её ладони куда-то прямиком к подреберью. У Ульяны хорошо получается играть, потому что всё, что ей требуется, так это побыть немного искренней. Но она ни на секунду не забывает, зачем, собственно пришла сюда. — Виталик предложил поискать того, кто пытается тебя подставить, — Воронова говорит ещё тише, на грани различимого. — Он сказал, что был какой-то тип... Просил узнать, что ты думаешь по поводу этого анонимного свидетеля? — Мы мыслим в одном направлении. Я уточнил на счет звонка, менты не в курсе, кто это был. Я на сто процентов уверен, что никто ничё не напутал, а кто-то намеренно хотел меня подставить. И на хвосте у меня сидел от самого ресторана Ворона. Был в тот день один… персонаж. Передай Шраму, чтобы потряс Шустрого. Он знает, о ком речь. — быстро произносит Комолов. Пояснить это Ульяне намного проще, чем какому-то алкашу. Но в подробности Саша и с Ульяной не пускается. Ей эта лишняя информация ни к чему. Она слушает внимательно, изредка кивками давая понять, что всё запоминает. Несколько раз проговаривает про себя названое***
Ульяна уходит и начинается самое отвратительное: время собственных мыслей, самокопания и бичевания. Больше здесь заняться всё равно нечем. Саша бы и рад заснуть крепким беззаботный сном алкаша, да только, увы, он не пьян, не накурен и не под кайфом. Если за это не считать ещё один поцелуй с Вороновой. Комолов издает тихий смешок, прокручивая эти секунды в голове. Хотя на самом деле поцелуй длился дольше – минуту, если брать в расчёт слова Окунева. Хорошо Саша запомнил и то, что было после. А именно смущенную и обескураженную его шуткой Ульяну. А ведь в прошлый раз она даже не попросила его больше никогда так не делать. В этот раз инициатива исходила уже не от него. Ульяна точно влюбилась. Он думал об этом и раньше, но сейчас полностью уверен. Для простого подыгрывания слишком натурально, слишком чувственно. А ещё эта забота, попытки защитить во время задержания, беспокойство и даже чувство вины во взгляде. Сидеть в грязном вонючем КПЗ, думать про влюбленность сводной сестры в него и поцелуй с ней — если нужно коротко описать насыщенную жизнь Джокера. Воспользоваться телефоном оказалось сложнее, чем Саша себе представлял. Первый час после ухода Ульяны он не мог его достать из-за большой вероятности, что алкаш спалит сразу, не дав даже разблокировать экран. Только после, когда камера опустела, появился шанс. По звонким ударом ложок о стенки стаканов из приоткрытых от духоты дверей кабинетов, Джокер догадывается что у ментов начался обед… или точнее coffee time. С опаской поглядывая на дежурную будку, Комолов достает телефон. Набирает смс, спрашивая о том, какие новости. Долго пообщаться не выходит, Саша даже не успевает прочитать последнее доставленное сообщение, потому что в камеру приводят ещё одного задержанного. На этот раз это мужик, одетый поприличнее, не пьяный и не разговорчивый. Диалога не случается, потому что каждый думает о своем.***
Когда один раз идёшь на уступки и соглашаешься сделать исключение из установленных правил, повторять потом этот номер с каждым разом становится всё легче и легче. Наверное, поэтому Ульяна, вместо того, чтобы уже отдыхать дома, сейчас околачивается возле дверей приёмника рядом с Виталиком и Ильёй. Ничего такого, просто больница тоже оказалась по дороге. Пока они ехали, она почти дословно передала их с Сашей разговор Шрамову, который, в свою очередь, оперативно принялся раздавать поручения людям Джокера. Более проблематично оказалось связаться со Стасом и поделиться с ним выведанными сведениями, при этом не сдав ненароком Ульянин хитрый финт. Зато в отеле параллельно начали трясти работников. Среди Сашиных указаний, разумеется, были и те, что в дополнительном озвучивании не нуждались. Угол и еще двое парней дежурили в и возле больницы с того момента, как оттуда уехали Шрам и Ульяна. Именно они первыми добились какого-никакого результата. Нашли медсестру, которая сообщила им о пациентке, подходящей по описанию и оформленной вчера под утро в отделение хирургии. Воронова, конечно, не упустила возможности напроситься за компанию для того, чтобы лично её «опознать». В полном соответствии неписанному закону подлости, девушка оказывается совсем не той. Терять на это слишком много времени они не могут себе позволить. С другой стороны, ситуация с записями больничных камер ещё хуже. Обойдя здание только до середины, Ульяна насчитывает три открытых входа для пациентов и посетителей и ещё как минимум два служебных. А если учесть, что они не знают точно, когда беглянка ушла с территории... Воронова с неприязнью готовится признать очередное поражение в их поисках и объявить больницу глухим тупиком, но периферийным зрением улавливает движение у расположенного неподалеку выхода. Секунд пять разглядывает вышедшего мужчину в джинсах и спортивной толстовке, пока он не поворачивается к ним лицом и её не осеняет. — Вить... Витя, — в порыве эмоций она хватает Шрамова за рукав ветровки и несколько раз нетерпеливо дёргает за него. — Это он. Мужчина в синем худи. Он вчера забирал у нас из машины девушку. Виталик не переспрашивает, уверена ли она, правильно ли разглядела. Махнув головой Илье, вместе с ним проходит навстречу доктору.. — Молодые люди, могу я чем-то вам помочь? — заметно напрягаясь спрашивает фельдшер. Угол криво усмехается. — Да. Консультацию хотели получить. Персональную. — Мой рабочий день на сегодня окончен. Обратитесь в приёмный покой к дежур... Своим приближением Ульяна заставляет мужчину осечься и по тому, как меняется его лицо, всем троим становится ясно: он её узнал. Доктор дёргается назад, но натыкается на плечо Ильи и чуть не подскакивает на месте. — Учтите, я буду кричать. И жаловаться в полицию! — красные щеки и бегающий взгляд с лихвой выдают его страх. — Это беспредел! — Ну какой беспредел, док! Мы всего-то поговорить хотели, — Шрамов почти дружелюбно закидывает ему на плечо руку. — Домой тебя заодно подвезём. Ты на метро? — Н-на машине... — Угол! Без лишних уточнений, Илья забирает у фельдшера из подрагивающих пальцев ключи от припаркованной поблизости легковушки, кидает их пришедшим с ним ребятам. —А... — открывает было рот доктор. — А ты с нами, — Виталик невозмутимо продолжает подталкивать его к чёрной бмв. — Заодно память твою проверим. Расскажешь нам увлекательную историю о вчерашней смене, а, док?***
Примерно через час в решении этого ребуса наконец намечается прогресс. Благодаря фельдшеру, у беглянки появляется имя, Надежда Морозова, а у них — её адрес, соц.сети, контактные данные и примерное понимание произошедшего. Правда, проверять её квартиру (а точнее, её брата) Ульяна едет уже не со Шрамовым. Тому позвонил Ерёма, попросил подъехать. Шустрого нашли, без него никак. На самом деле, она думала, что терпение Виталика после этого оборвётся окончательно, и её сдадут в руки Стаса. Но так же, как утром на них сыпались сплошные неурядицы, после обеда их настигает новое удачное совпадение в лице невесть откуда взявшегося во дворе Миши. — Клещ, а ты чё здесь вьёшься? Заняться нечем? — перехватив его выходящим из подъезда, окликает Шрамов. — Так у меня это... Выходной. Вот, бабушке лекарства отнёс. — паренёк почесывает голову. — А чё, случилось чего? Пока Виталик и Илья вводят его в курс дела, у Ульяны успевает созреть план. Ничего, кроме резкого, но предсказуемого «Ни за что, Уль!» от Шрамова он не зарабатывает... Что не мешает ей в итоге очутиться стоящей перед дверью нужной квартиры, пока Миша прижимается к стене рядом, с рукой на рукоятке пистолета. Пока что травматического. По мнению Вороновой, в этом нет необходимости, но Клещ перестраховывается, помня последние обращённые к нему слова Виталика: — Глаз чтоб не спускал, понял? Если с ней что-нибудь случится, шкурой своей перед Джокером отвечать будешь. Миша одновременно теряется и гордо расправляет плечи от важности выданного задания. Быстро забывает о сорванном выходном, и в дороге общается с ней по-обычному, как со всеми, только изредка вставляет слегка ироничное «королевна». Ульяне остаётся надеяться, что эта авантюра затеяна не зря. Она зажимает звонок в квартиру несколько раз прежде, чем за дверью раздаются шаги. Хозяин квартиры окрикивает её, но открывать не спешит — предусмотрительно. — Простите, я там, кажется, ваш опель своей машиной задела... Ничего лучше Ульяна не придумала, но и это срабатывает, как надо. Повозившись с замком, мужчина за дверью приоткрывает её на щёлочку, — Клещу этого хватает. Просунув ногу, он отталкивает хозяина вглубь квартиры. Втискивается сам, ждёт, когда зайдёт Ульяна и прикроет за собой дверь, а затем грубо опускает Морозова в первое попавшееся кресло. — Вы кто такие, что вам надо? — мужчина сжимает пальцами подлокотники, перескакивая между ними взглядом. — Алексей Морозов? Простите за такое вторжение, но у нас очень мало времени. Мы ищем вашу сестру. — А я тут причём? У меня её нет. Голословному заявлению Ульяна не верит. Миша тоже, поэтому отправляет её осмотреть комнаты, пока сам продолжает "допрос". Из подозрительного и уличающего Воронова находит плохо закрытую банку перекиси на кухонном столе. Лишнее полотенце в ванной. Но стоит ей добраться до самой дальней, единственной оставшейся и закрытой комнаты, как резкий блик на зеркале в прихожей притягивает ее внимание. — Осторожнее, Миш! — рефлекторно вскрикивает она. Очень вовремя. Её предупреждение помогает Клещу удержать электрошокер, который вытащил откуда-то Морозов, подальше от своего тела, и выбить его из рук. Быстрый удар в челюсть немного успокаивает мужчину. Миша хочет нанести еще один, закрепляющий, но из закрытой комнаты у Ульяны за спиной появляется пошатывающаяся и бледная Надя. — Не надо! Не трогайте его! Я... От болезненной худобы и миниатюрного роста, глаза у девушки выглядят ещё больше обычного и с опаской останавливаются на Вороновой. — Это же вы... У Ульяны что-то отлегает от сердца. — Вы меня узнали. Хорошо. А теперь... — она кивает Клещу, чтобы тот отпустил брата Нади и выдерживает паузу, за которую основные возникшие вопросы утрясаются. — Мы можем спокойно поговорить?***
Под поздний вечер тихое тиканье грязно-белых настенных часов уже раздражает. Саша морально готовится к тому, что придется ночевать в изоляторе. Один плюс – к этому времени у него не осталось соседей. Если ночью кого-нибудь не привезут. Дверь открывается и входят сразу двое. Обоих посетителей Саша узнает, оживляясь и приподнимаясь с лавки. — Привел вам одного интересного человечка. Принимайте. Шрамов с шумом кладет ладонь на плечо Шустрого, отчего тот чуть поджимает колени, теряя в росте пару сантиметров. — О, гражданин Гусев! По кличке Шустрый. А с губой что? — усмехается Окунев. — На дверцу шкафа налетел. — негромко, но по сценарию отвечает Гусев. — Ну-ну. Не с теми... людьми ты связался, Гусев. Опять не с теми. — Я хочу... признание сделать. — Ха, да я уж понял, что не заявление написать. И какое признание? — Это я звонил. Никого Джокер не убивал и не похищал, это я придумал. — Так. А ну пойдем поговорим. А ты тут стой. С последним Окунев обращается к Шрамову и уводит свидетеля в кабинет, где уже успели заскучать Коробицын и Скворцов.***
— Нет. Это правда я звонил. Только симка та левая была, я её сразу выкинул. — признается Гусев. — И зачем тебе это? — задает уточняющий вопрос Коробицин. — Ну... из-за девушки. — Вот те на. Из-за какой нафиг девушки? — спрашивает Скворцов. — Ну... э-э-э.. из-за красивой. — Такая невысокая, стройная, волосы длинные русые? — описывает Ульяну Окунев. — Ну-у-у... да. Да, из-за неё. Джокер её у меня увел. — приходится импровизировать Гусеву, потому что такой вопрос Шрамов не предусмотрел. — Приходила сегодня к нему одна... Да ты её видел на задержании. — поясняет Егор. — Ну вы же сами понимаете, как это выглядит? — усмехается Скворцов, обращаясь к коллегам, — Шрамов бы ещё по проще какого лоха нашел. Правдоподобности ноль. — Ну, не знаю. Я почему-то ему верю. — задумчиво произносит Коробицын, постукивая ручкой по столу, — Джокер у нас и правда парень видный. — Ну и где тогда та девушка, которой посчастливилось быть спасенной нашим Джокером?***
— Я так и не понял. Как ты эту фифу убедила сюда приехать. Она же наотрез отказывалась в мусар... В отделение идти. Не переставая следить за стоящими у окошка дежурного Морозовой и бережно поддерживающим её братом (чтобы снова не сбежали), Ульяна поджимает губы. — Да так, напомнила ей про женскую солидарность, гражданскую сознательность и всё такое, — для прислонившегося к стене Миши у нее один ответ, в целом правдивый, за исключением маленькой детали. Воронова не упоминает, что они с Надей кое в чём похожи. И ей не нужно было долго объяснять, почему для неё так важно вытащить Сашу из КПЗ. К слову, он был абсолютно прав. Надежда Морозова недавно действительно устроилась на подработку в отель Воронова. И сделала это, чтобы рассчитаться с долгами, в которые по глупости впуталась. А вчерашний инцидент стал результатом неудачной встречи с «кредиторами». Девушка вкратце пересказала ей и про то, как заплатила фельдшеру, чтобы он не оформлял документы, не сообщал в полицию и помог достать ей форму санитара. Так она вышла незаметной из больницы. Писать заявление побаивалась, но вот, спустя пару часов, Надя всё же заходит под руку с братом к кабинету Коробицына. — Здравствуйте! Мне сказали, к вам можно обратиться. У меня есть информация по поводу задержанного. Александра Комолова.***
Под конец дня в отделении, наконец, начинается хоть какая-то суета. Шустрого уводят, и Саша не знает, о чем он разговаривает с Окуневым и остальными. Со Шрамовым тоже поговорить не получается, дежурный его не пропускает через проходную. Приходится снова сидеть и только ждать. Через тридцать минут появляется та, из-за которой и был испорчен сегодняшний день. На девушке какая-то бесформенная длинная кофта с капюшоном, отчего Саша уже и сомневается, что это она. Снова тягучие вязкие минуты ожидания и неизвестности. В притихшем коридоре, наконец, раздаются шаги. К камере подходит Окунев, поворачивает в замке ключ и открывает дверь. — Выходи. — Отпускаете? — с сомнением уточняет Джокер. — Нет. Пока только следственный эксперимент. Саша выходит из камеры. А затем Окунев сопровождает его до нужного помещения, где с самого утра он на протяжении часа с небольшим отвечал на одни и те же вопросы, пытаясь донести одну простую вещь: он никого не похищал и не убивал. В этот раз. В кабинете ждут несколько человек: Коробицын, Скворцов, четверо неизвестных мужчин и та самая девушка под руку с каким-то парнем. — Вставай к стене. Джокер слишком устал, чтобы шутить про расстрел, и чтобы вообще шутить. Поэтому молча следует указанию и встает с краю от невысокого парня примерно одного возраста с ним. — Надежда, скажите кто-нибудь из этих мужчин вам знаком? Есть ли среди них ваш… спаситель? — спрашивает Окунев, явно подавив смешок на последнем слове. Саша встречается взглядом с девушкой. Не чувствует себя героем. Почему-то, наоборот, униженным и оскорбленным. Хоть закрывай лицо рукой и отводи взгляд. Она разглядывает его несколько долгих секунд. Комолов ей не улыбается и ничего не говорит, хотя узнал порезанную сразу, как только попал в кабинет. На всякий случай Надежда медленно осматривает и остальных четверых незнакомцев, но они так и остаются ими. — Вот. Это он. — она указывает на Сашу. — Вы уверены? — уточняет Коробицын, как ведущий «Кто хочет стать миллионером» перед ответом на вопрос с суммой в несколько нулей. — Да. Я уверена. — отвечает Морозова, — Я не запомнила машину и тем более номер, но его лицо я помню четко. Именно он оказал мне помощь и отвез в больницу… за что я очень благодарна. Саша без энтузиазма приподнимает уголки губ в едва уловимой улыбке. — Что ж… хорошо. Вам нужно будет подписать несколько документов, и можете быть свободны… И вам тоже. — с последним майор обращается к Джокеру, соблюдая официоз. Четверо мужчин расходятся, а тот, что сопровождает девушку, подходит к Саше и протягивает руку. — Спасибо вам за сестру. Если бы не вы… — он бодро трясет снисходительно протянутую в ответ ладонь Комолова, — Какая неприятная ситуация получилась. Вы человека спасли, а вам чуть не выписали путевку на зону. — Ну, так уж работает наша полиция. — усмехается Джокер. — Так, гражданин Комолов… — строго встревает Окунев. — Я имею ввиду, что всегда начеку. — всё с той же усмешкой отвечает Александр. Ещё через двадцать минут и кипы подписанных бумажек Саша, наконец, получает свои вещи и оказывается на свободе. Выходит из кабинета и возле дежурного замечает спокойно стоящего Гусева. Тот сразу невольно отступает назад. — Алё! Вы чё его даже на сутки в камере не запрете? — За ложные обвинения ему будет выписан штраф. Всё по закону. — спокойно отвечает Окунев. — Ну, разумеется… — с ядовитой улыбкой произносит Джокер и подходит ближе. Нарочно задевает Шустрого плечом. — Ещё раз на своей земле тебя встречу, рот зашью. Понял, урод? Гусев быстро без остановки кивает. — Гражданин Комолов, поаккуратнее с выражениями. Вы вообще-то в отделении полиции, а не за гаражами. — предупреждает майор, решивший сопроводить Джокера до дверей. — Да я и не собираюсь здесь задерживаться. — отвечает Саша и проходит мимо дежурного к ожидающим его Шраму и Ульяне.***
Ожидание выматывает. За день метаний по разным концам города, спринтерских пробежек между кабинетами, подъёмов и спусков по лестницам, Ульяна, кажется, умудряется отработать всё то, что нахалтурила на утренней тренировке, о чём ей тупой пульсацией дают знать уставшие ноги и ноющий позвоночник. Словно её тело в отместку за устроенный марафон сконцентрировало там все возможные болевые ощущения. И даже в подобном состоянии она с превеликим удовольствием предпочтёт заход на ещё один круг необходимости стоять в коридоре отдела полиции и менять позу каждые пару секунд то облокачиваясь на стенку, то присаживаясь на край подоконника, потому что никак не удаётся найти себе место. С тех пор как Надежда Морозова скрылась в кабинете, каждая следующая минута бездействия давалась в разы мучительнее предыдущей. Это как с загрузкой тяжелого файла на компьютер. Казалось бы, столбик графы скачивания уже перевалил за 98%, осталось всего ничего, жалкие мегабайты данных. Но страх, что всё сорвётся в последний момент, и из-за дурацких 2% придётся начинать процесс по новой, с нуля, не даёт расслабиться. Стоящий рядом Миша выглядит не лучше, без конца поглядывая в сторону коридора оперативной части. Когда со смежного направления объявляется Шрамов, он чуть не подскакивает на месте и бодренько спешит занять себя хотя бы рассказом об их с Ульяной «подвигах». Разглядывая потёртые носки собственных кроссовок, Воронова пропускает их разговор мимо ушей. И первую, хвастливо приукрашенную, его часть, и вторую, где Миша пробует заикнуться про то, что одной похвалой вообще-то сыт не будешь. На провокацию Шрамов и бровью не ведёт, коротким «здрисни» предупреждая паренька не борзеть. А потом занимает освободившееся место у стеночки рядом с Ульяной. Пост сдал, пост принял. Воронова чуть дёргает уголком губ и поднимает голову, чтобы махнуть уходящему Мише рукой. — Ворон в курсе? — почти сразу после того, как они остаются вдвоём, уточняет Витя. Судя по его выражению, спрашивает не только про потенциальное Сашино освобождение. Помедлив, Ульяна кивает. Звонить пришлось опять Стасу. Ему признаваться было не так страшно. Разумеется, он уже знал, что Ульяны дома как не бывало целый день, даже вроде попытался придержать эту информацию при себе. Но всё равно намекнул, что дома её, скорее всего, ожидает неплохая головомойка от отца. Виталик рядом понимающе молчит. По шапке достанется, конечно, обоим. И неизвестно, кому больше. Но оно того, кажется, стоило. Ведь в конце концов силуэт Комолова мелькает в поле их зрения, постепенно приближаясь. Ещё в сопровождении, зато уже без наручников. Они со Шрамовым одновременно оживляются, делают пару не очень синхронных шагов вперёд, после чего Ульяна вырывается немного вперёд, на глазах светлея от расплывшейся на лице улыбки. Нетерпеливо преодолевает оставшееся расстояние, еще на полпути широко раскинув в стороны руки, и практически ловит Сашу в свои объятия. Прижимается, теперь без мешающей решётки, к нему всем телом. Шумно выдыхает Комолову куда-то в район ключиц. —Ну, что, воля вольная! С возвращением! — не дожидаясь, пока Воронова вдоволь натискает освобождённого брата, к ним подходит Витя, окидывает смеющимся взглядом идиллическую картину. После того, как морально уже готовил себя к тому, что придется просидеть в изоляторе всю ночь, а потом ещё хрен знает сколько, встреча оказывается в сто раз приятнее. Саша, не успев даже слова сказать, оказывается в объятиях своей спасительницы. Надежда во время подписания всяких бумажек сказала, что нашла её именно Ульяна... и «с виду щуплый, но с хорошим ударом парень». Про Шрама так подумать сложно. Угол и Ерёма тоже не подходят. Клещ?! Он убьет Шрама. Но попозже. Сначала отойдет подальше от отделения...и поест. Сдержанно обнимает Ульяну в ответ, скрещивая руки на её пояснице. Не хочет показывать свои чувства и привязанность при дежурном, Коробицыне, Гусеве и даже при Вите. Вдыхает полюбившийся сладковатый медовый запах волос. Ульяна неловко отступает, поправляет и без того не мешающие ей пряди у лица и реабилитируется лёгкой усмешкой: — Добро пожаловать обратно на свободу. Вот только отстраняется Саша с серьезным, даже хмурым выражением лица. — Может, мне тоже тебя обнять? — продолжает подтрунивать Шрамов, по-дружески опустив одну руку Саше на плечо. — Ну вы бы ещё неделю провозились! Вас бы самих сюда. — негромко ругается Комолов, смотря на охреневающие лица Шрамова и Вороновой. Его хватает ненадолго. Джокер широко улыбается и кулаком слегка бьет Виталия в живот. — Да шучу я, шучу. — со смешком произносит он. Но первым делом они решают всё же уйти уже из этого малоприятного местечка. Жаль только, мерседес Джокера ещё не вернули. Он всё-таки тоже своего рода «улика». За углом их ждёт та же машина, на которой Ульяну целый день возил Шрамов. — Такое дело надо отметить, — предлагает по дороге он. Больше самому Комолову, думается Вороновой. Они с пацанами могут и в Котле собраться, наверное. А она... Её, очевидно, заждались дома. К Ворону совершенно не хочется ехать. Придется слушать нотации о том, что снова ничего не предусмотрел, из-за чего был потрачен целый день в пустую. — Я угощаю. — в качестве благодарности предлагает Комолов, — Никогда так сильно жрать не хотел. Со вчерашнего дня не ел. Виталий довольно потирает руки и занимает место водителя. — А с геликом чё? — Сказали, что завтра можно будет забрать. — отвечает Джокер, занимая место впереди, — Надо будет его в химчистку. Надеюсь, менять обивку не придется. — Не делай добра... в Котел? — уточняет Шрамов, вставляя ключ в зажигание. — А Ульяна? Тебе, наверное, с нами будет не интересно. — произносит Саша, последние слова договаривая уже оглянувшись через плечо на Воронову. Как кажется Саше, Ульяна предпочтет после такого насыщенного дня что-то более... лиричное и спокойное, чем пиво и компания таких же криминальных друзей брата. Есть что-то отдалённо знакомое в том, как она молчаливо разделяет оживление ребят, шагая рядом и посмеиваясь себе под нос. Как проворно забирается на заднее сиденье и занимает место поближе к центру. Совсем как в свой первый день прилёта сюда и вроде чуть-чуть — неощутимо почти — иначе. Что бы это ни было, оно добавляет ей капельку смелости, и, когда Саша оборачивается, Ульяна решается сломать шаблонную цепочку операций. Вместо того чтобы вынужденно согласиться и попроситься домой, между делом отодвигаясь к окошку, она подается вперёд. — Ой, а можно?.. Ну... С вами? — на то, чтобы голос звучал потвёрже, скромной капельки уже не хватает и пальцы чуть крепче сдавливают ткань сидений, пока Воронова продолжает, как будто оправдываясь: — Я тоже голодная, вообще-то. Навязываться к ним в компанию страшновато и... Неудобно, что ли. Поэтому никогда так и не делала. Саша не берется утверждать, что именно движет Ульяной. Может, это голод и желание задержаться подольше в городе, чтобы на чтение нотаций у Ворона осталось меньше времени. А, может, за сегодняшний день она почувствовала себя... своей? В своей тарелке? Гены взыграли и всё такое. От своих друзей Комолов всегда держал её в стороне. Воронова понимала причины и сама не лезла. Кроме очевидного, ей просто не хотелось портить кому-либо отдых. Это же как... Всё равно, что Саша привёл бы с собой ребёнка. Или ещё хуже. Всё равно что на их посиделки заглянул бы Воронов. Так же официально и строго. Расслабишься уж тут, ага, как же! Только желание оттянуть момент возвращения домой сегодня перевешивает стеснение. Ульяна лучше сольётся со стенкой и посидит в уголке стола, чем поужинает щедрой порцией нотаций о том, как безответственно и несерьёзно она ко всему происходящему относится, как недооценивает переживания всех вокруг за её сохранность и как бездумно рискует там, где должна проявлять двойную осторожность. Хотя по сравнению с прошлым приездом отец будто даже даёт ей больше свободы, в этом конкретном случае без выговора точно не обойдётся... Виталик тоже смотрит на неё в зеркало заднего вида, словно читает у Ульяны на лбу одну общую на троих мысль о расправе, которую учинит над ними Ворон, и отказывается бросать бойца их мини-отряда на амбразуру. Ещё раз переглядывается с Сашей, удостоверившись, что начальство поменьше точно не против, а потом дёргает ручник. — Значит, решено. Котёл.***
Появление Ульяны за их привычным столом встречают тишиной и затем только осторожными скромными приветствиями. Первое время всё так, как она и предполагала. Странно, непривычно и тихо. Но ровно до появления первых закусок и наполненных бокалов. Горячая и сытная еда быстро разбавляет атмосферу. Ульяна, не выбиваясь из общего коллектива, с удовольствием съедает три кусочка пиццы (перед этим секунд пять с подозрением к ним принюхиваясь и ещё десять сражаясь с надоедливым голоском в голове, автоматически подсчитывающим количество вредных калорий) и заказывает бокал наиболее близкого к пиву яблочного сидра. Его цедит медленно, без особого удовольствия, но зато с улыбкой присоединяется к общим тостам. Есть всё же один плюс в её присутствии — они по-настоящему отдыхают, не обсуждая никакие рабочие вопросы. Кроме сегодняшних поисковых мероприятий. Саша молчалив, пытаясь заполнить пустой желудок разнообразной вкусной едой со стола. Только раза три его прерывает телефонный звонок. Он достает телефон и трижды сбрасывает один и тот же входящий вызов. Это, разумеется, не Ворон. И даже не какая-нибудь навязчивая влюбленная дурочка. — Чё опять? — спрашивает Угол, вытирая руки после жаренных ребрышек не об штаны, как обычно, а об салфетку. — Да. — коротко отвечает Александр. — Может, нам с ним поговорить? Ерёма бьет Угла локтем в бок, заставляя заткнуться. — Да чё, я же просто предложил. Комолов больше ничего не отвечает, ставя в этом разговоре точку. А Шрам снова переключает всё внимание на себя. Джокер не забыл про то, что Шрам лучше ничего не придумал, чем доверить Воронову Клещу. Клещу, мать его! Не хотел делать при сестре выговор Шрамову, но не сдерживается, когда Ульяна дополняет его рассказ своей частью их расследования. — С Клещем, да? А чё не с тараканом, Шрам? — с наездом спрашивает Комолов, переведя взгляд на друга. — Так у нас же нет такого... — Виталий пытается вспомнить, кто носит такое погоняло в банде. — Вот именно. — усмехнувшись, подтверждает Джокер. — А-а-а понял. — произносит Шрам, переведя взгляд с Джокера на Ульяну и обратно, — Мой косяк. Шрамов сразу признает свою оплошность, не оправдывая себя фразой: «да ничё страшного же не случилось». Стоит беседе плавно перейти в более неторопливый тон, Воронова пользуется моментом, чтобы улизнуть в дамскую комнату. На обратном пути задерживается у барной стойки и, присев на один из высоких стульев, просит стакан воды. В отличие от праздника в ресторане отца, за столом с парнями Джокера так остро лишней Ульяна себя не чувствует, хотя прилипчиво просидела весь вечер у Саши под боком. Пару раз ей даже удалось впопад вставить несколько фраз. Но допивать свою воду она остаётся всё же у стойки, устраивая и себе, и ребятам небольшую передышку. После временного ухода Вороновой все расслабляются. Даже Саша, если честно. Только разговор всё равно как-то не идет. Все ждут, что она вот-вот вернется. Но никто не возмущается и не задается вопросом: зачем Джокер её сюда пригласил? Возможно, ещё три-четыре таких вечера и они привыкнут. К хорошему быстро привыкаешь... Комолов бросает взгляд на часы, отмечая, что Вороновой нет уже минут пятнадцать. — Пойду узнаю, где она застряла. Хотя молча уехать Ульяна не могла. А если что-то произошло в самом баре, то они бы уже это знали. Никто не препятствует Джокеру, поэтому тот поднимается из-за стола, наконец, чувствуя легкую приятную тяжесть после сытного ужина, и выходит в общий зал к барной стойки. Там же сразу замечает Ульяну. — Чё устала от нас? — с легкой улыбкой Саша подходит ближе. Долго скучать в одиночестве Вороновой не приходится, и она, прекратив терзать наполовину опустевший стакан, прямо на стуле разворачивается к Комолову. Подпирает щёку рукой, из-за чего её улыбка кривовато съезжает на один бок, и слегка запрокидывает голову, по привычке разглядывая его снизу вверх. — Скорее уж вы от меня. Ульяна точно подмечает. Саша адресует ей мягкую улыбку, не подтверждая, но и не отрицая её слова. Не занимает барный стул, а остаётся на ногах. Лишь рукой прислоняется к барной стойке, навалившись на неё. — У Ильи уже, наверное, руки отваливаются локти на весу держать, — скосив глаза на слабо подсвеченную синеватой диодной лентой нишу, Ульяна короткой порцией выпускает воздух через нос. Угол так старается проявить манеры, поза прямо как из учебника по этикету: подложи ему в подмышки учебники — не упадут. Сложно не оценить подобные старания, пусть они вовсе и не обязательны. А вот ей ровное вертикальное положение час от часу даётся всё проблематичнее. Проще позволить голове соскользнуть с основания запястья и на секунду уткнуться носом в сгиб локтя, маскируя зевок. В отличии от Вороновой Саша открыто смотрит в сторону их стола за квадратной аркой. — Я даже не знал, что он так умеет. — посмеиваясь, отвечает Комолов, — Наверное, у тебя научился. Не зря же Воронова почти каждый день трапезничает на открытой террасе. Саша переводит взгляд на Ульяну, мысленно отмечая, что она всё же устала больше. И не от них, а за сегодняшний день в целом. — Не понимаю, как у тебя голова не гудит после... Всего этого, — обобщённое выражение не конкретизирует, что она имеет в виду: повседневную работу Джокера, посиделки в Котле или пережитый стресс. Длинный квест со сбежавшей Морозовой истощает ресурсы даже жёстче вчерашней шестичасовой тренировки. Или, может быть, в совокупности они дают такой убийственный коктейль... Джокер небрежно пожимает плечами. Бывало и хуже. Для него просидеть десять часов в следственном изоляторе, среди ночи искать пропавшую подругу или открыто кому-то угрожать не более, чем для Ульяны вынести мусор и заправить кровать. Утолив голод, Комолов чувствует себя прекрасно. Хоть марафон беги. — Привык. — коротко поясняет Саша, — А вот ты совсем расклеилась. Он собирается пошутить, что у Вороновой все силы на поцелуй ушли... так старалась, но она меняет тему. После шутка уже становится не к месту. Подравнявшись на стуле, Ульяна переводит на Комолова усталый и замученный, но ещё вполне сфокусированный взгляд и припоминает, о чём хотела его попросить. — Саш, ты только на Витю не злись сильно, ладно? Он против был, это я уговорила. Решения в спешке принимали, действовали по обстоятельствам. Миша хороший парень. Только очень видно, что ещё новичок. Разницу между ним и кем-то из доверенных людей Джокера Воронова почувствовала сразу, едва оказавшись с Клещом в машине наедине. Ту самую опаску, которой не возникало раньше. Не за один лишь исход дела, но и за собственную сохранность. Смутный порыв прикрыть тыл и натянуть каску на голову. — Вам всем очень повезло, что всё прошло спокойно. — тоном, чем-то схожим с привычным в таких ситуациях тоном отчима, говорит Комолов. Почему-то Сашино нарекание и неповторимо знакомая менторская интонация приподнимают ей настроение. Так он напоминает Воронова в этот момент. Кто бы мог подумать... Четыре года назад нечто подобное Ульяна смогла бы разве что представить. В порядке фантазии на тему параллельной реальности. Комолов, несмотря на окружающую обстановку, весь из себя такой строгий и представительный, в недешёвом деловом пиджаке, обличает её в опрометчивом, рискованном проступке. Джокер точно знает, что ни за что бы не отпустил Воронову с Клещём. Только в самом критическом случае, если бы сестру нужно было увести подальше от назревающей потасовки и перестрелки. Может, это необъективно, а за него говорит лишнее ненужное беспокойство, а Шрам взвесил все риски? Всё же Клещ за всё недолгое время работы показывал себя только с хорошей стороны. Ну, нет. Слишком резкий скачок от «проследить за недругом» до «присматривать за дочерью Ворона». Клещ даже не знал, кто она! Бармен, кивнув Джокеру в знак приветствия, забирает ненужный стакан со стойки, и Ульяна воспринимает это как знак. Поднимается со стула, снова прикрывая ладонью зевок, расправляет складки на брюках, но пока раздумывает: не то предложить Саше вернуться ко всем, не то попроситься домой или отзвониться Стасу, чтобы он её забрал. К последнему склоняется больше. Не хочется сильнее испытывать терпение Воронова накануне его отъезда в Москву. А у Комолова тем временем вибрирует уведомлением о входящем вызове телефон. В четвертый раз за вечер. — Не успел выйти, а уже отбоя от поклонниц нет? — без ревнивых ноток, исключительно с подначивающим смешком интересуется Воронова. Саша демонстративно закатывает глаза. Ульяна не могла не слышать, что эта поклонница упоминалась только с местоимением «он». Даже эта его реакция на последнюю колкость! Воронова приподнимает кисти рук в жесте, который как бы говорит, что это не её дело, и всё-таки растягивает губы в рвущейся наружу улыбке. У них что, какой-то день самоуправления, где они на время поменялись местами? Он снова достает телефон. Хватает только мимолетного взгляда на экран, чтобы уловить две последние цифры номера и узнать его. Палец снова также настойчиво жмет на красную кнопку сброса вызова. Видимо, упрямство – это семейное. Добавлять в черный список нет смысла. Позвонит с нового номера. А Джокер ввиду своей работы не может отклонять все незнакомые номера. За столом Саша не хотел распространяться, что за «он» беспокоит его в поздний час посреди недели. Но Ульяна всё же решается задать прямой вопрос: — Это кто такой настойчивый? Саша мог бы соврать или уйти от ответа. Только какой смысл делать из этого большую тайну? Хотя Воронова даже не знает, что её сводный брат когда-то пообщался с родным отцом. — Папаша. — с раздраженным смешком произносит Саша и рукой отмахивается, будто это всего лишь комар пролетел возле лица. Разворачивается к барной стойки и заказывает у Максимыча 50 грамм виски. Это как раз тот самый волшебный ингредиент, который помогает восстанавливать силы и нервы после вообще всего. Она так увлекается поиском ранее не замеченных сходств и следов семейной преемственности, что её утомлённый сегодняшними событиями мозг не с ходу обрабатывает полученную от Саши информацию. Сперва подвисает на пару секунд в недоумении: давно ли Комолов переключился на что-то менее формальное, чем «отчим» или «Ворон» и перевёл их с Вениамином отношения в кардинально новый формат? Ульяна слишком долго обдумывает ответ, как подвисший старенький компьютер. Раньше Саша никогда не упоминал отца при ней. Да и что ему было говорить? Видел его только однажды на старой фотографии вместе с матерью, когда не без помощи и поддержки Воронова разбирал её вещи после её смерти. И то не был уверен, что это именно его отец, а не какой-то старый приятель, коллега или ещё кто. Мать никогда не выдумывала истории по моряка или летчика. Говорила прямо и честно, но нейтрально: просто ушел, видимо, разлюбил, может быть, когда-нибудь вернется. И вернулся, блять! Только Саша не ждал. Может быть, тогда лет в пять или десять, но не позже. А после знакомства Ирины с Вороновым Саша и думать забыл про какого-то там отца. Озадаченно нахмурившись, Ульяна пару секунд спустя, наконец, добирается до верного осознания, и выражение её лица удивлённо вытягивается. — Постой, твой родной отец? Он что, вернулся в город? — новость не то что неожиданная, почти обескураживающая. — Надо же... Видимо, купил-таки тот самый хлеб. Комолов успевает повернуться лицом к бару, получить свой виски со льдом и мягко погонять содержимое по стенкам гранённого стакана, чуть раскачивая его в руке, локтем упираясь в гладкую поверхность. — Может, и не уезжал. Питер большой. — сухо отвечает Джокер, пожав плечами. Воронова снова находит барный стул, но не присаживается, а просто прислоняется к нему поясницей, обхватывая себя за плечи руками. Напряжённым взглядом следит за Сашей и за бокалом в его пальцах. Эту историю она знает понаслышке, от Кирилла. Сама ещё слишком маленькой была, чтобы понимать, а как подросла, они с Комоловым это уже не обсуждали. В глазах Ульяны его отец навсегда остался предателем. Не мужчиной, а трусом, бросившим своих жену и ребёнка на произвол судьбы. Не соизволившим вернуться ни во время её болезни, ни на скромные похороны, ни после, когда у Саши практически никого не осталось. ...Воронова видела тогда Сашу второй раз в жизни. Понятие о смерти, о горе, об утрате у неё было ещё очень размытое, абстрактное, и она с трудом понимала, что может чувствовать тот, кто совсем недавно потерял близкого человека. Знала только, что ему, должно быть, очень грустно. А когда тебе грустно, нельзя оставаться одному. Поэтому, за рукав оттянув в сторонку Кирилла, призналась брату на ушко, что хоть Саша и драчун, но совсем не плохой, и ей хотелось бы с ним подружиться. <i>Он не один. У него теперь есть мы. Сладкий шоколадный батончик тем вечером оказался лежащим у кровати в Сашиной комнате как будто совершенно случайно...</i> — Он не говорил, что ему нужно? — как можно нейтральнее, хоть и с различимой холодностью, интересуется Ульяна. «Что ему нужно» — слышится; «от тебя» остаётся в уме. Саша за раз выпивает виски. Звякнув кубиками льда о стенку стакана, ставит уже пустой на стойку. — Встретиться, пообщаться. — также просто и спокойно отвечает Комолов и поворачивает голову в сторону Ульяны. ...Один единственный самый первый разговор Саша всё же выдержал. Он тогда тоже сидел в Котле. Слишком многообещающее было: — Это я, твой отец, Саш. — «Люк», нужно говорить «Люк». — парировал Комолов, тогда не придав этой фразе значения. Ничего не ёкнуло. — А ты с чувством юмора, мне нравится. — с знакомой насмешкой раздалось в ответ из трубки. Сначала Комолов, конечно, решил, что это просто тупейший розыгрыш. Но чем дольше они разговаривали, тем больше Саша убеждался, что на том конце провода и правда <i>его отец. И не потому что он много матерился, злился и угрожал. А потому что много знал про мать, чего знать о ней не мог никто. Ну, только если Ворон или какие-то её друзья. Да только они бы так шутить не стали...</i> Воронова, наверное, тяжеловато назвать хорошим примером родительской фигуры. Примерным мужем он тоже явно не был. Но сколько бы они с её матерью не ругались, как бы не мотали друг другу нервы, Ульяна не помнила ни единого раза, когда они с Кириллом не могли с чем-нибудь к отцу обратиться. Или когда бы он отказался помочь уже бывшей жене. Может, в этом причина, почему Ульяна так легка на расправу и бескомпромиссна с биологическим отцом Комолова? Вздохнув, она всё же успокаивает первый эмоциональный всплеск и утихомиривает враждебность. Какой бы ни был, он остаётся не чужим Саше человеком, родной кровью. Ульяна понятия не имеет, какие у Комолова на этот счёт мысли. — Ты сам как? Делиться друг с другом чувствами и переживаниями определённо не их фишка. Воронова не подступает ближе, не провоцирует контакт, но чуть смягчает взгляд и держится рядом. Вдруг, понадобится. — Я нормально… Он, кстати, вроде не знает про все эти… мои дела. Может, стоит воспользоваться предложением Угла? — в шутку произносит Саша, уводя тему в другую сторону от своего состояния. Изливать душу на сегодня в его планы не входило. На никогда подойдет? — Так. Ещё немного и ты носом куда-нибудь уткнешься, и захрапишь. Либо звони Стасу, либо мы сворачиваемся и везем тебя домой. — этим он заканчивает этот разговор.