Не спеть, хоть всеми, блин, словами И болью всех баллад…
***
Саша оставляет автомобиль на пустой парковке и направляется ко входу. — Чё то я не помню, чтобы босс говорил о том, что ты придешь. — охранник придирчиво оглядывает Джокера с ног до головы. — Я не к Кариму. Ты же видишь, я один. — А чё надо? — Забрать кое-кого. — Кого? — Я чё отчитываться должен? Саша отталкивает приставучего секьюрити и проходит внутрь. За спиной слышит, как тот сразу докладывает об этом боссу. Похоже придется снова использовать их легенду. Именно сейчас Джокеру делать этого совершенно не хочется. Кариму не доверяет. Ему не нужно знать ни про сестру, ни про девушку. Но запасной вариант Комолов придумать не может. Надеется, что Карим сейчас в другом месте, и они с Вороновой успеют покинуть клуб до его появления. Громкая музыка, поганое мерцающее освещение. Саша осматривает посетителей, ища в каждой девушке Ульяну… или хотя бы Веронику. Может, они уже уехали самостоятельно? Кожа горит и мир перед глазами вращается с бешеной скоростью, как на карусели. Мерцает тысячей разноцветных огней. Какая-то незнакомая девушка, с которой они вместе забрались повыше — на барную стойку? — лезет обниматься. Ульяна вообще-то не против, лишь бы ей не мешали танцевать. Музыка вытесняет всё ненужное из головы. Там внизу, среди сливающейся в огромное, хаотично пульсирующее пятно толпы остались нерешаемые вопросы, ревность и боль. Всё, что превращало её жизнь в бессмысленное утомительное существование последние дни. До сюда им не добраться. Ульяна «в домике», на островке безопасности. Свободна и просто двигается под рвано заданный ритм. Не ищет в чужих малознакомых лицах тот самый знакомый взгляд. Разве что, самую малость надеется, что, когда пол под ногами опасно покачнётся, рядом будет кому её подхватить. Взгляд Комолова поднимается чуть выше и… — Должен же ты проследить, чтобы я не охмелела слишком сильно и не начала вести себя неприлично. — Неприлично? Ты то? На Ульяне тоже платье, которое он видел сегодня в офисе перед ее свиданием. И это единственное, что осталось неизменным. Макияж, прическа уже не такие идеальные. Обуви нет. Взгляд абсолютно затуманенный. Движения пьяные неровные. — Поэтому я и позвонила! — раздается звонкий голос Ники, пытающийся перекричать музыку. — Я сомневаюсь, что она меня сейчас послушает. — произносит Саша, наклонившись к девушке. — Ну, у тебя хотя бы есть пистолет. — с виноватым видом пытается пошутить она. — Думаешь, сработает, если наведу его на твою голову? Джокер направляется к барной стойке, оставив Нику гадать, пошутил он или нет. Плечами расталкивает плотную толпу, пробираясь ближе и игнорируя всякие возмущения. Он понимает, что снизу пытаться докричаться и уж тем более убедить слезть, бесполезно. Поэтому, оказавшись возле барной стойки, ладонями упирается в гладкую поверхность и забирается выше. — Э, ты чё творишь? — возмущается бармен. — Не переживай. Моя обувь чище, чем ваша репутация. Саша продвигается уже по барной стойке, привлекая к себе внимание танцующих и выпивающих снизу. Вероника и Макс тоже где-то там страхуют… Потолок кружится. Кружатся стены, лампы, некрепкий под ногами пол. Ульяна прикрывает глаза, чтобы успокоить окончательно дезориентирующее мельтешение световых пятен, запрокидывает голову вверх. Не может понять вообще дышит или нет, бьётся ли её сердце, потому что во всем теле жужжит разливающаяся из колонок энергия. К тканям и органам кровь качает басовый бит. Кажется, пора взять паузу, спуститься на землю. Зигзагообразной походкой Воронова продвигается вперёд на метр или два. Случайно сбивает по дороге чей-то забытый бокал и, хотя смотрит вроде под ноги, ощущает себя не очень уверенно. Словно шагает не по широкой барной стойке, а по скользкой полоске гимнастического бревна. Или прогуливается по доске. Широкими шагами Саша преодолевает небольшое расстояние. Она что идет ему навстречу? Твёрдая поверхность чересчур внезапно заканчивается, (штормовой порыв, не иначе) уводит её тело сильно в бок. Но ещё раньше, чем покачнуться, Ульяна чувствует на своей талии крепкую хватку чьих-то рук. В шаге от него верхнюю часть Ульяны заносит в сторону, как какую-то легкую ткань от порыва сильного ветра. Комолов, быстро сориентировавшись, двумя руками подхватывает Воронову за талию. Смотрит на неё с опаской, не уверенный, какой реакции ждать. Полезет ли она к нему целоваться или начнет бить руками, куда попало. Цепляется пальцами за предплечья своего спасителя, поднимает взгляд к его лицу. К пронизывающему холоду серо-голубых глаз, являвшихся во сне и наяву. — Са-аша, — Воронова расплывается в доверчивой улыбке, совершенно не пытаясь скрывать своих эмоций. — Опять ты меня подловил! Глупо усмехнувшись, она касается указательным пальцем кончика его носа. Не слишком сильно, чтобы не разрушить раньше времени морок. Конечно, Комолова не может быть здесь и в помине. Не зря же кадр у неё чуть-чуть смазан по бокам? Сейчас он немного побудет, а потом она снова проснётся в слезах. — Ага. — поддакивает Саша, не имея желания вести беседы с пьяной сестрой. Он то выпил недостаточно. Ей говорить не запрещает. Даже интересно, что Ульяна скажет. Здесь под потолком клуба, на вершине барной стойки, на глазах у нескольких десятков человек. В такой ситуации раньше быть не доводилось. — Когда это уже закончится? — так же быстро, как появился, тёплый блеск меркнет в черноте расширенных зрачков. — Сколько ещё нужно выпить, чтобы ты убрался к чёрту из моей головы? Ульяне даже плевать, что она со всей серьёзностью может требовать ответа от совершенно незнакомого парня: кто-то же всё-таки её придержал? Если достаточно сильно зажмуриться, личность останется на её воображении. — У меня тот же вопрос. — небрежно бросает Джокер, не меняясь в лице. Хотя внутри что-то, резко оборвавшись, вдруг возносится ещё выше. Она здесь не из-за Березина. Только если… Ульяна, будто читает его мысли и не дает додумать ненужную, неверную, потому что льнет сильнее, отвлекая. Ничто не мешает прижаться ей ближе, опустив одну ладонь ему на плечо. Вторую Воронова тянет к его щеке. Прикосновение мягкое, но вполне осязаемое. Саша чувствует себя неловко перед смотрящими на них Максимом и Вероникой. А еще люди Карима, наверняка, заинтересовано достали попкорн… главное, чтобы не телефоны с хорошими камерами. — Давай будем спускаться. — мягко просит Комолов, пока Воронова в таком хорошем настроении. Только она его не слышит. Закравшееся подозрение отражается появившейся узкой складкой на лбу Вороновой. Не сон, не фантазия, не бред. — С-саша? Ты что, настоящий? — взгляд Вороновой постепенно яснеет, и вся она сразу слегка подбирается, держит себя прямей. — Вот это ничего себе. — усмехается Джокер. — Какого ты тут... Свой вопрос Ульяна не заканчивает, растерянно осматриваясь вокруг. Будто только сейчас полноценно осознала, где они и что происходит. Ладонью поправляет волосы, платье. Эмоции на её лице снова сменяются, затухают. Саша дает Ульяне прийти в себя, насколько это сейчас возможно. Он вообще не очень понимает, как с ней в таком состоянии себя вести. Видел её разной: веселой, грустной, заплаканной, уставшей, заболевшей, напуганной, но такой пьяной ни разу. Правда опыт доставлять домой пьяных Вороновых у него раза два всё же был. Оба раза с Кириллом. Несмотря на щедрый процент спиртного в организме, ей всё ещё не хочется, чтобы Саша видел её такой. Среди толпящегося внизу народа Ульяна находит Макса и Нику. Хватает один раз взглянуть на них, чтобы сложное тождество сошлось в голове. Она напилась. Они позвонили Саше. Комолов примчался отвезти её домой. Он ведь обязан за ней присматривать. Чуть что, нянчиться, как с ребёнком, даже если всю неделю она была ему не нужна. Алкоголь вдруг начинает давать абсолютно противоположный эффект, ещё больше омрачая воспоминания последних событий и обостряя накопившуюся обиду. — Эй, голубки! — окрикивает их бармен. — Если собрались выяснять отношения, валите отсюдова нахрен. — Да пожалуйста, — огрызается Воронова, прежде чем снова повернуться к Саше. — Я и сама могу! Без страховки. Её по-прежнему шатает, но она упрямо пытается отмахнуться от рук Комолова. Из чистого принципа. Пока, правда, не придумав, как из того же принципа не убиться. Особенно учитывая то увеличивающееся, то уменьшающееся перед глазами количество мешающих барных стульев внизу. — Да куда ты, идиотка… Хочешь из клуба прямиком в травмпункт? — раздраженно спрашивает Александр, не давая Вороновой сделать без него ни шага. — Я хочу уйти, — настойчиво повторяет Ульяна, как будто это у Комолова тут проблемы с соображением, и не оставляет попыток бросить дерзкий вызов гравитации. Её толком не начавшуюся битву безжалостно подавляет Саша, вместе с бессмысленными потугами отстоять свою самостоятельность. Тяжеловато с ним бороться, когда собственные конечности слушаются через раз, ещё и с какой-то длительной задержкой. В конце концов, принимая своё сокрушительное поражение, Воронова в замешательстве признает... что не очень-то расстроена. Стоя бок о бок с Ульяной, он не с первой попытки и всё-таки ловит её руку, упрямо заводит себе за шею. Продолжая держать её ладонь, чтобы не соскочила, приседает вниз вместе с Вороновой. Предусмотрительно придерживает её за талию свободной рукой. Только после, убедившись, что Ульяна сидит, он сам быстро спрыгивает вниз и помогает ей спуститься на твердый и почти безопасный пол. Так сразу и не вспомнить, когда в последний раз Саша был с ней таким осторожным. Предупредительно помогал на каждом шагу. Терпеливо сносил капризы. Заботливо прижимал поближе к себе. Народ у стойки понятливо редеет, освобождая им место для манёвра. Вероника и Максим поддерживают границу их маленького, расчищенного от толпы кружка. Большинству собравшихся глубоко плевать на подобные выкрутасы. Такое здесь не редкость, к тому же, для осуждения они чересчур пьяны и заняты своими проблемами. Оказавшись внизу, Ульяна уже поувереннее держит баланс. Или ей это только кажется, потому что Саша ни на секунду не отпускает её от себя. — Где обувь её? — обращается Комолов к друзьям Вороновой. Они оба растерянно осматриваются и пожимают плечами. Она тоже осматривается, но, в отличие от них, впервые за вечер вообще замечает у себя отсутствие туфель. До клуба она же нагуляла в них чёртов марафон, ужасно натёрла пятки, а долгие танцы на каблуках, видимо, оказались для неё за гранью терпимого. Босиком гораздо удобнее. Особенно, было забираться наверх. Ох, вот когда она их потеряла... — Так. Понятно. — заключает Джокер. — А ещё я утопила в джине телефон, — сразу сознаётся Воронова, без толики смущения или стыда разглядывая Сашу. — Жалко, риса не было. Глубокая рефлексия, многозвенные причинно-следственные цепочки и тщательно продуманные фразы в данный момент заблокированные для неё опции, поэтому она с впечатляющей непосредственностью делится с Сашей всем, что приходит в голову. Не отслеживает толком, какие эмоции должна или не должна отразить на своём лице. — Жалко. — коротко подтверждает Александр, разговаривая с Ульяной, как с маленькой. Ругаться и отчитывать её сейчас бесполезно. Ему и не хочется. Только не за это. Не помнит, чтобы Воронова хоть раз упрекала его в том, что он напился. Наверное, сначала ей просто не было дела до этого, а потом он переехал в свою квартиру. И они виделись реже. Задерживаться в поисках пары туфель нет желания, как и слушать возмущения, и сопротивления Ульяны. Нужно повторить трюк с вечеринки в честь её приезда. Только тогда она спала и похоже даже этого не запомнила… Саша наклоняется ниже, рукой подхватывая сестру за подколенные ямки, и ловко берет на руки, будто делает это каждый гребанный день. Не поспевает за Комоловым. Он двигается слишком быстро, а её словно погрузили в вязкий кисель. И теперь каждый раз, чтобы хоть как-то среагировать, приходится преодолевать его упругое сопротивление. — Ты что..? — возможные Ульянины претензии снова вянут на корню. Она оказывается в воздухе раньше, чем складывает полноценное предложение. Только тихонько ойкает, непривычно ощущая себя совсем миниатюрной и невесомой в твёрдых Сашиных руках. — Верни меня на землю, я дойду... — звучит неубедительно даже для неё самой. Саша ощущает как распущенные волосы Ульяны непривычно щекочут шею. Он чуть подкидывает её, устраивая на руках поудобнее. — Босиком? — с прищуром спрашивает Комолов, не собираясь отпускать. Потерянные туфли, утопленный в джине телефон, да Ворона инфаркт хватит. Саша бы сам не поверил в это, если бы не видел сейчас собственными глазами. С таким же неубедительным и вялым протестом поёрзав, Воронова убеждается, что, полностью лишившись опоры, всё-таки немно-о-ожечко боится упасть, и теснее жмётся к груди Комолова, для надёжности обвивает его шею руками. Утыкается лбом в изгиб плеча. — Ты пахнешь костром, — втянув носом любимый, хорошо знакомый запах, различает новую (или качественно забытую старую) нотку она. Никак не комментирует, нравится ей это или нет, хотя приподнимает уголки губ в нежной, мечтательной улыбке. В таком положении уютно и комфортно, но Ульяну ни капли не тянет в сон. Он даже не сразу понимает, о чем речь. Костер? Это табак, глупая. Но ей, кажется, нравится. Ещё одно удивление за сегодня. Кирилл же постоянно фукал и за километр ощущал сохранившийся на одежде запах сигарет. Направляется к выходу, протискиваясь между плотных рядов пьяных посетителей. Чаще приходится идти боком, используя плечо, как таран. На этот раз она хочет точно запомнить. На этот раз? — Тогда, после вечеринки во дворе... Мы с Никой уснули в гостиной... Ты тоже нёс меня на руках, — без вопросительных интонаций заявляет Воронова и прищуривается с таким самодовольством, будто разгадала одну из мировых тайн или доказала многоуровневую теорему. — Я думала, мне это приснилось... Ульяна откидывается головой чуть подальше, на плечо, чтобы ей было удобнее рассматривать Сашу. Замолкает довольно надолго, прогоняет перед глазами расплывчатые образы. Чем ближе к выходу, тем музыка становится тише, а голос Ульяны громче и отчетливее. Комолов опускает взгляд и голову чуть ниже, рассеяно посмотрев на лицо сестры. — Я думал, ты спала. — коротко комментирует он. — Мне хотелось, чтобы ты остался, — отрешенно, немного в пустоту вздыхает она. — А ты ушёл. Ты всегда уходишь. Непонятно, кому адресовано последнее замечание — Саше реальному или всем тем зыбким дразнящим призракам, населяющим её сны. «Останься». — сонное и едва уловимое даже в тишине. Тогда ему это тоже не приснилось и не показалось. А сейчас Воронова уже не шепчет, она почти кричит. Её откровения становятся слишком смелыми и прямолинейными, заставляя его нервничать. Потому что у Саши пустота в голове, но не в сердце. Как будто есть какой-то невидимый барьер, не дающий ему говорить то, что лежит на душе. — Так... нужно. — негромко с запинкой произносит Комолов. Удерживать надолго концентрацию на какой-то одной теме — миссия невыполнимая, но прежде, чем снова переключиться, Ульяна умудряется зацепиться за Сашин ответ. Нужно? Кому? Искренне недоумевает, откуда взялись все эти сложности. Почему раньше вечно натыкалась на невидимые воздушные препятствия между ними. Вот же оно как просто. Быть с ним рядом. Разговаривать, о чём захочешь. Замедляется возле двери и кивает охраннику. — Открой. — отдавать приказы ему в сто раз легче, привычнее, доступнее. Мужчина с недовольным видом открывает и придерживает дверь, что-то бубня под нос про пьяных девиц, пока Джокер с Ульяной на руках проходит мимо. Саша всё понимает. И даже не сердится на неё. Саша вообще хороший. Самый лучший, на самом деле. Вороновой кажется, что этот короткий эпизод с охранником только подкрепляет её умозаключения, и, когда он сиюминутно выполняет отданную команду, пропуская их в открытую дверь, она приобнимает Комолова покрепче. Нахально показывает вслед секьюрити язык за его ворчание. Воронова, спохватившись, похлопывает себя по бокам. — Моя сумочка... — она оглядывается назад, но они уже преодолели довольно большой отрезок пути. — Да и чёрт с ней. Телефона же нет... Ещё несколько секунд и Саша подходит к своему внедорожнику, думая, что нужно было попросить охрану и об этом. К счастью, на помощь поспевает Вероника, заодно прихватившая забытую подругой сумку. На свежем воздухе, где больше не мигает, не гремит и не воняет сладковатым кальянным дымом, становится ещё лучше. Ветер остужает разгорячённое тело и пылающие щёки. Ульяна делает вдох поглубже и выдыхает через рот, в кои-то веки унимая надоедливое головокружение. Улыбается, завидев припаркованный неподалёку чёрный внедорожник. Родной (почти) автомобиль. — Достань ключи из кармана. Ника послушно, хоть и неловко засовывает руку в карман брюк Джокера, а затем снимает мерс с сигнализации и открывает дверь. — Только не на заднее! Там меня тошнит, — ответственно предупреждает Воронова, озадаченно поджав губы. Вроде как, можно было выразиться несколько иначе, подобрать более аккуратную формулировку, но эта тоже внятно передаёт суть, так что Ульяна заморачивается с тем, чтобы себя поправить. Пока Саша усаживает её на сиденье, замечает у суетящейся поблизости Вероники одну из своих сегодняшних пропаж и обрадованно округляет глаза. — Моя сумочка! — повторяется в более жизнеутверждающих интонациях. В очередной раз — с опозданием. Комолов уже закидывает сумку назад. Нахмурившись, Воронова собирает взгляд на своих друзьях, уличающе тыкает в них пальцем. Она ещё не забыла, кто сдал её Саше в первую очередь. Забирает ключи из рук Ники. Похоже она полностью доверяет ему Воронову. — Вас подбросить? — на всякий случай предлагает Джокер. — Нет, мы сами. — Ну, как хотите. — Вы оба предатели! — едва договорив обвинение, Ульяна передумывает злиться и меняется в лице. — Но я всё равно вас люблю... Дверь предупредительно захлопывается перед её носом, обрывая новый поток признаний, и она машет им на прощанье уже через окошко. Усевшись ровнее, тянется за ремнём безопасности. Перекинуть его на нужный бок у неё выходит успешно, а вот с защёлкой возникают непредвиденные сложности. Приходится дожидаться Комолова. Ульяна, прикусив губу, наблюдает за тем, как он справляется с её ремнем, и так и оставляет взгляд прикованным к нему. —Тебе это доставляет удовольствие? — Что именно? — Забота. Обо мне. — Ты милый, когда так возишься со мной, — неразборчиво фыркнув себе под нос, констатирует Воронова. Собственная реплика почему-то её веселит. Не уверена, что кто-нибудь когда-нибудь подбирал для Саши определение «милый». Кроме неё. Милый. Удивительно, что после всего Ульяне в голову пришло именно это слово, применимое к нему. Невоспитанный, грубый, холодный, закрытый, отстраненный, колючий, жалящий, но и милый тоже. С ней. На главной дороге, Саша мысленно намечает маршрут, но с Ульяной им не делится. И дело даже не в том, что хочет прикрыть её перед её отцом. Он сам выпил три рюмки виски. А до его квартиры ближе, так меньше шанс нарваться на неожиданный пост ДПС. Саша быстро листает композиции в плей-листе, угадывая песни с первой мелодии: Metallica, AC/DC, Eminem, Сплин, что-то из репертуара Ворона, какая-то попса; последние новинки и нестареющая классика. Песни на любой вкус для души или просто, чтобы не уснуть за рулем. Он переключает очередную, но затем палец замирает над кнопкой. Секунда... две... три... Он возвращается обратно. — Холодно, без тебя так холодно… — нарушает тишину голос исполнителя, — Бьет меня, как молотом, про тебя без повода думаю и... В этот раз позволяет песне продолжится. Он слышал её не раз и не два. Только сейчас насущные строчки наполняются ещё бóльшим смыслом. Если не знаешь, как сказать, пусть это сделает кто-нибудь за тебя. Искусство, Саш, искусство. Вряд ли Кириллу бы понравился выбор такой не замороченной попсовой песенки со странноватым исполнением. Ну, извини, Кир, не Есенин. За прочтение перед классом Комолову никогда выше тройки не ставили. Если он вообще выходил читать наизусть. Прислонившись головой к стеклу со своей стороны, Ульяна рассеянно провожает глазами пролетающие мимо фонарные столбы. Следить за дорогой всё равно не получается. Все здания как будто сливаются в одно. Саша включает музыку, и, хотя её полностью устраивала тишина, Воронова не против. После невнятного ревущего клубняка, акустическое гитарное соло умиротворяюще ласкает слух. Ничем другим не занятая, она практически неосознанно вслушивается в текст. — Не понимаю, чего ещё им от меня надо?! Подрагивающий подбородок. Глаза на мокром месте. Пустующая раздевалка, которую сейчас заняли двое, смиренно сносит сокрушения об очередной тройке от судей. За артистизм. — Я же улыбалась! И у меня был самый чистый номер из всех. И я единственная сделала несколько обрывов. Стянув с шеи медаль за второе место, Ульяна со злостью кидает её куда-то на лавку. Устроившийся там же Кирилл с доброй усмешкой качает головой, поднимается на ноги, подходит ближе. Тянется рукой, чтобы приободряюще погладить её по голове, а когда Ульяна строптиво уворачивается, проворно хватает её, сопротивляющуюся, за плечи. Всё равно притягивает к своей груди, обнимая двумя руками. — Артистизм - это ведь не про красивые улыбки, Каркуш, — размеренно и с чувством, как умеет только он, разъясняет он. — Не про технику или тренировки, или сложные элементы. Кирилл, уперевшись подбородком ей в макушку, слегка покачивается на месте. Раздражает эта его привычка. Глупые нежности. — Речь о том, что у тебя внутри. Что так просто и не выразить. Ульяна по-настоящему поняла, что он пытался ей тогда втолковать уже после того, как Кирилла не стало. Тогда всё горело, и никакие слова не казались правильными, чтобы их подобрать, а вопли — достаточно громкими, чтобы стало легче. Зато там, на полотнах, каким-то образом удавалось об этом поговорить. Однажды пропустив это через себя, Воронова быстро научилась читать книги медленнее, слушать избранные песни в наушниках, в тишине, подолгу задерживаться перед картинами в галерее. Задавать себе, спокойным голосом брата, банальный учительский вопрос: «о чём нам хотел сказать здесь автор?» — И, кстати, как переводится Baptise... in your thighs? — Дословный перевод там странный. Думаю, имелось в виду, что... Для него этот момент близости практически религиозен. — Красиво. Бросив быстрый взгляд на Ульяну, на втором куплете Саша осознанно прибавляет звук: — А я, боюсь втайне тебя терять крайне, моля маяк дальний: «Уведи от рифов мой лайнер»... Саша делает громче, и Ульяне вдруг кажется, что он тоже хочет ей что-то сказать. Она отражением в зеркале повторяет его взгляд, отворачивается, но не выдерживает и секунды, снова возвращая свое внимание к нему. Сердце заходится бешенным стуком, а ладони предательски потеют. Комолов сильнее вцепляется в руль, будто летит с обрыва прямо в пропасть. — Всё хорошо, Ульяна... А в её мыслях набатом, на повторе: Я. Тебя. Люблю. В душе зарождается странный трепет. Опустив голову, Ульяна пытается совладать с разбегающимися мыслями и в первый раз за вечер жалеет, что слишком для этого пьяна. Только дослушать последние несколько секунд песни не позволяет человек на дороге в форме с ярко-зеленой манишкой. Жезлом тот указывает прижаться к тротуару и остановиться. — Да чтоб тебя... — бурчит и матерится под нос Джокер. Хотя чуть-чуть, совсем немного этому рад. Момент вдруг ускользает по мановению полицейского жезла. Откинувшись на подголовник, Воронова не встревает в разговор. Приходится опустить стекло. — Старший лейтенант Вершинин. О-о, какие люди. — произносит он, заглядывая в салон. — А то ты сразу тачку не узнал. — едко усмехается Саша, закатив глаза. — М-м... чувствую эти нотки, дорогой шотландский скотч. Дышать в трубочку будем или обойдемся без этих формальностей? Джокер достает кошелек и бросает в дпсника пятитысячную купюру. И ещё одну. — На, подавись. — Хорошей вам дороги! — бодро желает Вершинин. Саша удерживается от того, чтобы не послать его на три буквы. Проезжает ещё несколько метров, а затем сворачивает направо. Эта дорога не ведет к дому Ворона. Инспектор позволяет, как во время напряженного матча, успокоить нервы и перевести дух после очень опасного эпизода. Александр мысленно ругает себя за то, что выбрал самый неудачный момент. Ульяна пьяна, переполнена противоречивыми эмоциями. Либо она ничего не поймет, либо это будет выглядеть так, что он воспользовался ситуацией. Но Комолов действовал неожиданно даже для самого себя, по наитию. Сейчас хочется удариться несколько раз головой об руль. Этот руль, гребанный салон, дорога, Ульяна действуют на него дико и непредсказуемо. Сначала именно здесь он поднял тему с Березиным, убийствами, а теперь это. Ульяна молчала. Ничего не высказала Вершинину, что странно, а до этого тоже вела себя… "обычно". Наверное, для неё эта песня так и останется просто песней. Может, и к луч… — Всегда было интересно, что там дальше, за этим «И...». — спонтанно бросает Воронова в тишину то, что вертится на языке. Говорит, конечно, про песню. Бессвязно и путанно, в туманной фразе пряча не до конца осознанный другой смысл. Возможно, он существует лишь в её помутнённом алкоголем сознании. Она снова не дает ему додумать неправильную мысль. Саша переводит взгляд с дороги, поворачивая голову в сторону Вороновой. Не сразу понимает, о чем она. Про какой-то дорожный знак, да? — Красивая песня, — сдавшись, произносит Ульяна полушёпотом. Такой отзыв понятней и проще. Не требует ничего более от них двоих. Разве что продолжать всё так же ехать. В салоне мерседеса. Вместе. Саша снова смотрит на ночную ярко освещенную дорогу к дому. И на его лице с пониманием медленно расползается улыбка. Всё это время Воронова думала про "его" песню. Он издает короткий смешок вместо ответа. Всегда было интересно, что там дальше, за этим «И...». Ну вот, даже искусство не справилось, не смогло всё объяснить, оставив эту поганую недосказанность. Только это не злит, а почему-то заставляет так по-дурацки улыбаться. — Да. — подтверждает Саша комплимент, медленными шагами двигаясь по правильному пути, он на выдохе добавляет: — Хотел, чтобы ты её услышала. Не до конца отдавая себе в этом отчет, Ульяна держит уголки губ приподнятыми всю дорогу до их места назначения. Сейчас так спокойно и хорошо, что это кажется самым естественным. — А куда мы едем? Ульянин интерес, мягко говоря, запоздалый, потому что спустя пару минут они уже и не двигаются. Саша припарковывает машину в незнакомом дворе. Его парковочное место свободно. Комолов привычно заезжает на него и вскоре глушит мотор. — Приехали? Где мы? — Воронова оглядывается по сторонам, ищет подсказки в силуэтах домов и окнах квартир. — Я тут ни разу не была. Конец её предложения звучит как вопрос. Повернувшись, она выжидательно упирается взглядом в Комолова. Ждёт его объяснений. — Вообще-то была… кажется. — с сомнением добавляет он, вытаскивая ключ. Хотя, возможно, это ему приснилось. Или Ульяна была только на его самой первой пустой квартире почти без мебели и всех тех уютных вещиц интерьера. Он пытается напрячь память, вспомнить. Нет. В эту квартиру он переехал, когда поменял свой имидж с бунтарского и немного подросткового на более повзрослевший и представительный. Снова сводит брови к переносице уже после Сашиных слов. — Вообще-то не была, — спорит Воронова, убедившись, что от вида обилия зелёных кустов, аккуратной клумбы с тюльпанами и жёлтых стен ничего в памяти ничего не щёлкает. — Когда кажется... На середине поговорки она забывает её конец и прерывается, а в следующую секунду Саша обрушивает на неё целый поток вопросов и предложений, заставляя усомнится, не включила ли она где-то в их диалоге ускорение 2х. Квартира, машина, деньги, Ворон... — Неважно. Сейчас побываешь. — намного теплее, чем за всю эту неделю произносит Комолов и отстёгивает ремень, — Это моя квартира. Или у тебя есть ещё лишняя десятка? И Ворон вряд ли уже спит. Только нужно придумать, чё ему сказать… Но, если хочешь, можешь ночевать в машине. Слишком. Быстро. Мысленно Ульяна раскаивается за каждый раз, когда сама при нём начинала тараторить от переизбытка чувств. — Чего?.. — переспрашивает она вместо ответа, не уверенная, нужен ли Саше хоть один её комментарий или он говорил сам с собой. Комолов качает головой, небрежно махнув рукой. — Ничего. — без обиды произносит он. За эту минуту уже наговорил Вороновой в десять раз больше слов, чем за три этих длинных тягучих дня. Ему не нужно ответное признание, поцелуи и объятия. Пока нет. Нужно привыкнуть и осознать, устойчиво встать обеими ногами… чтобы Ульяна смогла с разбегу запрыгнуть в лучших традициях романтического кино. Выходит на улицу, снова обходит внедорожник и открывает другую дверь. По крайней мере, Комолов как ни в чем не бывало уходит, и её куда сильнее занимает застёжка ремня. Во втором раунде Ульяне удаётся взять реванш, но теперь против неё втихаря строит козни автомобильная дверь. Открывшись, она, как живая, улетает внезапно и резко вперёд, нехорошо приближая к носу серый асфальт. От падения Воронову спасает чудо и запутавшийся вокруг предплечья ремень. Встряхивая его со своей руки, Ульяна поворачивается на сиденье, чтобы выйти, и только в этот момент вспоминает. Чёрт, её туфли... Упокой Лубутен их души. — Так ты идешь?... Ах да. — взгляд падает вниз на ноги Вороновой, — Снова будешь протестовать? Саша с многозначительной полуулыбкой поправляет ремешок кожаной перчатки на запястье. Кинув гневный взгляд на Сашу, который, очевидно, получает от происходящего чересчур много удовольствия (нет бы посочувствовать её потере!), Воронова генерирует, что бы ему такого возразить, не оставшись при этом ночевать в машине, и находит идею там, куда чуть не приземлилась лицом. — Тут лужа, — для убедительности тыкнув в упомянутую пальцем, заявляет она, словно это самый железобетонный аргумент и теперь её точно нужно взять на ручки. Но когда Саша подходит ближе, первой тянется, с довольной улыбкой удобно устраивая ладони на его плечах. Не видит ничего дурного в том, чтобы злоупотребить объятиями. Так ведь действительно теплее. Путь от машины до квартиры не занимает много времени. Он только отдает Вороновой ключи от машины, заставляя нарушить тишину позднего вечера коротким щелчком сигнализации. Чему Ульяна радуется и болтает в воздухе босыми ногами, как маленький ребенок. Их дорога, наверное, ещё короче, чем от клуба до машины. Удобно. На крыльце Ульяна послушно сползает вниз, держится на своих двоих, позволяя Комолову открыть тяжёлую железную дверь. А***
Сердце мое дрожит, Прям как от ветра колос. Ты остров в море лжи, Мой самый верный компас.