Ты полюбила панка, Моя Хулиганка

Выключите долбанную дрель и этот чёртов яркий фонарь! Завозившись на простынях, Ульяна с хриплым, скрипящим стоном морщится, пытается разлепить будто промазанные клеем веки. Плохая идея. Чёртов фонарь оказывается заливающим комнату солнечным светом, и он мгновенно выжигает глаза, усиливает тупую пульсацию в голове. Ах да, и дрелят, похоже, там же, внутри. Что ж так плохо-то, а? — Вы и дальше их будете просто разглядывать? — Ещё по одной... Танцпол сам себя не взорвёт... — Мне просто нужно отвлечься... — Уль, тебе не хорошо? ...барная стойка, танцы, синее, красное, жёлтое, дым... забыть, забыть, забыть ещё по одной... — В Англии совсем не такая гречка... Так с ходу и не вспомнит, когда в последний раз приходила в себя в таком паршивом состоянии. Когда очень хочется надавать себе вчерашнему затрещин, но за каждое лишнее движение приходится расплачиваться приступом тошноты. Ульяна снова зажмуривается, кладёт успокаивающе прохладную ладонь на свой горячий лоб. Медленно выдыхает, собирается с духом и пробует пару раз осторожно моргнуть. В затылке тут же противно дёргает, зато окружающая обстановка немного проясняется. Проще всего смотреть на то, что прямо перед взглядом — прикроватная тумбочка, дверь, часть стены. В её комнате, вообще-то обои с рисунком... И кровать совсем не та... По телу проходится первый за сегодняшнее утро отрезвляющий импульс и следом за ним холодная дрожь. — Приехали? Где мы? — Это моя квартира. Воронова запоздало улавливает рядом ещё одно глубокое размеренное дыхание, ощущает тяжесть расположившейся на её талии руки, тепло, нет, жар прижимающегося к ней чужого тела. Чужого ли? Родной полюбившийся запах не перебивает даже отвратительная табачная отдушка, которой несёт от её волос. — Сколько ещё нужно выпить, чтобы ты убрался к чёрту из моей головы? ...чьи-то руки так заботливо удерживают её от падения... — С-саша? Ты что, настоящий? — Вот это ничего себе. ...качает, приятно обволакивает теплом.. — Ты пахнешь костром. — Я думал, ты спала. ...блики фар и свет проносящихся мимо магазинных вывесок так красиво ложатся пятнами его лицо... — Если хочешь, можешь ночевать в машине. ...в углу искусственный камин, дурацкая ванная комната... Закусив губу, Ульяна со всей возможной для данных обстоятельств осторожностью оборачивается назад. Не уверена, чего опасается больше: того, что ошиблась... Или того, что всё-таки права. Комолов. Он. Саша. Чёрт, вот же чёрт, чёрт, твою... Изо рта рвётся судорожный выдох. Ульяна сжимает между пальцев пряди своих волос. Они же не... — Твоя девушка... — У меня нет девушки. — Нужно срочно придумать, что сказать твоему отцу... ...сполоснуть прохладной водой лицо, становится чуточку легче... — Ты здесь спать будешь. — А ты как же? Тот диван неудобный... ...ближе, шаг, шаг, пока не почувствуешь дыхание на своей коже... — Тебе не будет там холодно? Потому что мне тут без тебя — да. Мысленно застонав, Воронова убеждает себя собрать в кучку жалкие крупицы доступного ей рационального мышления. Проанализировать ситуацию без лишних эмоций. На ней футболка — Сашина, — нижнее бельё. Ладно, только его часть. Комолов... тоже вроде одет. Ульяна приподнимает голову над подушкой, осматривает, насколько доступно, пол. У кровати никаких... Следов преступления. Надеюсь, это хороший знак. Ульяна очень чётко помнит поцелуй. Долгий, пробирающий до подкашивающихся коленок. А дальше они, кажется, просто пошли спать. Даже как-то обидно, если её мозг решил исказить именно концовку. На середине мучительных душевных метаний, сопящий за спиной Саша решает недвусмысленно в них вмешаться, рукой притягивая её обратно к себе. Ульяна цепенеет вся: сжимается, боясь даже дышать. Но всё-таки пускает просачивающееся под кожу тепло. — Не уходи в этот раз. Пожалуйста. — Не уйду. И чего, спрашивается так паниковать? Они ведь оба взрослые люди, могут последовательно со всем разобраться... Позже. Сейчас в объятиях Комолова ей комфортней всего. По крупицам, мышца за мышцей, Ульяна обмякает. Через секунду уже жмётся лопатками к Сашиной груди сама, несмело пристраивая свою ладонь поверх его. Какой-то слишком неправдоподобный сон. Саша просыпается от какой-то возни рядом. Первый осознанный вдох. Комолов чувствует знакомый родной запах. Пусть он немного испорчен не менее знакомыми примесями от длинных щекочущих щеку и переносицу волос. Открывает глаза и какое-то время лежит неподвижно. Ульяна точно не спит. Он с легкой улыбкой наблюдает, но себя не выдает. И сам не против поспать еще пару часов. Его организм с ним не спорит, снова с головой накрывая приятной слабостью и умиротворением. Дыхание выравнивается, и Воронова успевает заново немного задремать, когда за окном кто-то громко и продолжительно сигналит. Звук болезненно врезается в черепную коробку, заставляя Ульяну прижать руки к ноющим вискам. Какому уроду с утра пораньше... Додумать Ульяне не даёт движение сзади. Видимо, Комолов тоже проснулся. Этот его сон длится недолго. На второй раз пробуждение оказывается не таким приятным. Оглушительный мерзкий звук просачивается через окна в спальню, а затем прямо в ухо и бьет по голове, как молотом. Саша морщится и убирает руку, желая закрыть ухо ладонью. Ему снилось, как они с Ульяной вместе ехали куда-то в машине… Сон обрывается. Хотя уже буквально через часа полтора может стать реальностью. Поэтому Комолов не долго о нем печалится. Поёрзав на месте, Воронова разворачивается к нему лицом. Смотрит настороженно, как дикий напуганный зверёк, будто ждёт, что Саша вот-вот скажет ей убираться. Прогонит прочь. — При... — голос севший и совсем не слушается, так что без паузы на прокашляться не обходится. — Привет. Встречается взглядом с Ульяной, мягкой скользя глазами по её чуть опухшему и на вид совсем не отдохнувшему лицу. И всё равно она очень красивая. Её взгляд он списывает на паршивое состояние от похмелья. — … утро. — произносит Саша, нарочно убирая слово «доброе». Похоже такое оно только для него. Не так он это представлял. Больше шансов было, что всё будет наоборот: хренового вида Саша после бурной ночи и посвежевшая здоровая Ульяна после хорошего сна. Она не уверена, как сейчас с ним себя вести... Страдающий организм решает всё за неё новой порцией спазмов. — Больше никогда не буду пить, — Ульяна всерьёз переживает, что её череп с минуты на минуту может расколоться, и тогда Комолову придётся как-то его склеивать. — Как же тут ярко... Воронова накрывает тыльной стороной ладони глаза и вновь прокашливается. По языку как тёркой прошлись и в горле ни осталось ни капли влаги. — В первый раз? — усмехается Комолов, но затем прикусывает язык. Не очень вот так над ней издеваться. Она же напивалась из-за него. Хотя бы не кричит и не возмущается, какого чёрта он так близко лежит... значит, помнит. Только всё ли? Нет, не будь Ульяна собой, если бы не начала утро, о котором треть жизни могла только украдкой мечтать, с дикого похмелья. Проснуться после ночи в обнимку с Комоловым (чёрт, ей точно не нужно себя ущипнуть?) и не иметь возможности толком этим насладиться, потому что собственный организм шлёт её по короткому адресу, отказываясь нормально функционировать. Мол, ничего личного, хозяйка. Вчера нам было очень весело, а сегодня давай как-нибудь сама. С ломотой в костях и давящей болью в глазных яблоках. И это она ещё не пробовала вставать... Ульяна боится даже предполагать, как сейчас выглядит. А как выглядела вчера? Когда ощущение, будто она лежит на гамаке, а не на ровной кровати, немного притупляется, его место тут же занимает желание повеситься на простынях, подкрепляемое терпким стыдом. Шею и щёки нестерпимо печёт, но теперь вчерашний перепой не имеет к этому никакого отношения. Хотя, наверное, всё же имеет. Самое прямое, если подумать. В памяти всплывают неясные образы, картинки, действия... Воронова словно пытается заполнить пустой больничный бланк с пробелами в самых непредвиденных местах. Макс утянул их в центр толпы, потом появились танцоры на шестах, потом... Провал. Темнота. Появляется Саша. Она боится упасть с высоты... Какой ещё к чёрту высоты?! Куда ты вчера залезла, Воронова? Если бы голова уже не трещала достаточно сильно, Ульяна с удовольствием обо что-нибудь ей ударилась. Изощрённая пытка воспоминаниями о вчерашнем кутеже настолько затягивает, что она почти не замечает, как Саша уходит из комнаты. Только, накрывшись пододеяльником по самую макушку, несколько раз страдальчески хныкает. Кажется, Комолову пришлось нести её на руках... Боже, неужели она была такой пьяной, что не могла сама стоять на ногах? Александр откидывает одеяло и молча встает босыми ногами на ламинат. Выходит из спальни на несколько секунд. Нужно было позаботиться заранее, но Комолов считал, что Ульяна Воронова и жёсткое похмелье — это антонимы. Ну, хотя бы обошлось без объятий с унитазом и необходимости держать её волосы. Вроде как. Подозрительно, на ней не вчерашнее платье... Пожалуйста, не говорите, что Комолову пришлось... Нет! Исключено. Вряд ли бы после такого они стали целоваться. Целоваться. С Сашей. Просто так, без повода. Она сама к нему полезла... Под двухслойной тканью резко становится душно, и Ульяна высовывает нос как раз вовремя, чтобы застать, как Комолов оставляет бутылку с водой перед её носом. Саша возвращается с бутылкой минеральной воды только что из холодильника. Предусмотрительно откручивает крышку и ставит на тумбочку. А сам идет к окну, поворачивается к Ульяне спиной и задергивает шторы, приглушая яркий свет из окна. Он ненавидит эту спальню, потому что с её стороны каждое грёбанное утро встает солнце. А это то еще испытание для таких алкоголиков и кутил, как он. Поэтому здесь висят самые плотные шторы. Правда каждый долбанный раз после пьянки он забывает их закрывать. — Спасибо, — слабым голосом благодарит она, избегая встречаться с ним взглядом. Но, стоит ему развернуться, провожает долгим, наполненным подозрением взглядом. Никак не может переварить. Вот сейчас он точно отпустит какой-то насмешливый комментарий о её поведении. А потом отправит домой. И маленькая сказка закончится с наступлением двенадцати часов... дня. — Тошноты нет? — спрашивает Саша, снова повернувшись к Ульяне. Не очень романтично для первой совместной ночи. Впрочем и сам Джокер не слишком романтичен. Секунды бегут, а ничего такого не происходит. Наоборот, Саша заботливо прикрывает шторы, с искренним беспокойством интересуется её состоянием. Как будто в этом ничего такого нет! Ульяна отвечает не сразу. Свободной рукой помогая себе занять относительно вертикальное положение, вначале прижимает к губам горлышко бутылки. Быстро, после первого же глотка, отказывается от идеи пить неспешно и аккуратно, опустошая её за один присест практически на половину. А, оторвавшись, наконец, может первый раз за это утро вздохнуть с облегчением. — Ты мой спаситель, — бросив взгляд на Сашу, усмехается Воронова. Он чуть приподнимает один уголок губ на это звание. Его квартира лучшее место, чтобы вылечиться от похмелья. Бананов для смузи у него нет, а вот минеральная вода, качественный антипохмелин и контрастный душ найдутся. Сухость не уходит окончательно, но говорить становится немного проще. Ульяна проводит рукой по волосам, осторожно пробует сменить положение, спуская ноги с кровати. К горлу подкатывает неприятный ком, и она делает паузу, прикрывает глаза, со вздохом прижимает холодную бутылку к своему лбу, опираясь локтем на свои колени. — В принципе, если вообще не шевелиться, я почти в порядке, — подытоживает Воронова, пока морально подготавливает себя к тому, чтобы задать вопрос, на который на самом деле не очень-то и хочет знать ответ. — Что вчера было? Я кое-что помню... Кхм... Ульяна непроизвольно поднимает глаза на Сашу и сразу же опускает обратно, смутившись. Торопливо заканчивает свою фразу. — Но всё остальное как... В тумане. Надо будет потом позвонить Нике и узнать... Ульяна спотыкается на последней мысли и рывком распахивает глаза, сипло зашипев от этого действия. Распрямляется, отставляет бутылку на тумбочку, обшаривая её, а затем и кровать взглядом, но нужного предмета так и не находит. Комолов наблюдает за Вороновой. Больше он ей ничем помочь не может. Вопросительно смотрит на Ульяну, но та отводит взгляд. Так отлично. И чё это значит? Что она помнит? И за что именно ей так стыдно и неловко? За их поцелуй? Комолов вспоминает, как Воронова тесно прижималась спиной к его груди, пока они спали. Это немного успокаивает. Или она думала, что это не её сводный брат? Паника Ульяны ненадолго меняет направление мыслей. До неё постепенно доходит. Она провела всю ночь у Комолова. То есть, не вернулась домой. Не отвечала на звонки. Не писала смс. Всю. Ночь. Надо попросить Комолова присмотреть ей красивый надгробный камешек... — Где мой телефон? — нарастающая паника заглушает стыд и оказывает фантастическое лечебное воздействие на её организм, делая похмелье не таким уж и ужасным. — Прошу, скажи, что ты вчера сам позвонил моему отцу и предупредил, где я... Саша обиженно поджимает губы. Как будто она не с ним проснулась в одной кровати, а с каким-то левым парнем из клуба. Лучше бы она не трезвела. — Кем бы я был, если бы не сделал этого? — со смешком спрашивает Комолов, скрестив руки под грудной клеткой, — Он просил тебя позвонить ему, как проснешься… но лучше с этим подождать. Свой телефон ты утопила. Твоему отцу я сказал, что он у тебя перестал работать и не включается. Докладывает, как обычно докладывает Ворону о проделанной работе. Хлопает себя по карманам штанов, но они пусты. Свой бы телефон не прос… потерять. Ульяна шумно переводит дыхание, драматично коснувшись ладонью груди. Но краткий миг облегчения довольно скоро тонет в нахлынувшем потоке новых мыслей. — Утопила?.. — растерянно переспрашивает Воронова. Этого точно вообще не помнит. Хотя переживает об утрате максимум долю секунды или две. Куда больше её заботит почти неуловимая перемена в настроении Комолова. Деловой тон, закрытая поза... Когда она уже научится следить за своим языком? — Сейчас сделаю тебе другой коктейль. — говорит Джокер и направляется к двери. Ничего не отвечает на Сашино предупреждение, молча кивнув. Снова прикладывается к бутылке... Жаль, что только с минеральной водой. Интересно, как Комолов объяснил то, что она переночует у него? И почему сам не отвез её из клуба домой? Прикрыть перед отцом? Господи, отец... Для него лучше выдумать более удобоваримую версию событий прошлого вечера, чем то, что отпечаталось в её сознании. Но сначала нужен холодный душ. На кухне Комолов включает электрический чайник, а затем садится за барную стойку. Пока чайник закипает проверяет свой телефон, пролежавший здесь всю ночь и утро. У него сегодня выходной. И уже есть два пропущенных от Ворона, скорее всего, из-за Ульяны, один от незнакомого номера и пять от Гели. Блять. Геля. — У меня нет девушки. Так-то оно так, но нужно ей как-то сообщить об этом… Ульяна решительным движением заставляет своё тело подняться, выставляет руку немного вперёд, чтобы в случае чего ухватиться за стенку, однако в этом нет необходимости. На ногах держится вроде крепко, если игнорировать периодически мелькающих перед взглядом мушек и кисловатый привкус желчи во рту. Ещё бы это помогло ей потом ловко сымпровизировать в разговоре с отцом. Кажется, он сможет понять, в каком она состоянии по одному голосу в трубке, круче любого алкотестера... — Старший лейтенант Вершинин... Дышать в трубочку будем? — На, подавись. ...в её голове тягуче звучит спокойная гитарная мелодия... — Красивая песня. — Хотел, чтобы ты её услышала. Воронова тяжело оседает обратно на кровать, поражённая внезапно вернувшимся к ней фрагментом. Теперь, на его фоне, совсем другим смыслом наполняется предыдущий кусочек пазла. Тот, что с их поцелуем. «Мне тоже без тебя холодно». — вот, что она пыталась сказать. Тоже. На лице почему-то появляется совершенно идиотская улыбка. С Ульяной снова ничего не понятно. Зря он затеял вчера этот "романтик" в машине, все эти разговоры, два поцелуя, зря поддался на уговоры Вороновой остаться. Получилось неудачно, смазано, невнятно, странно — как и все его немногочисленные "истории любви". Считая, что Ульяна до сих пор в спальне, Саша отодвигает телефон и с недовольным стоном опускает голову на барную стойку, лбом прижавшись к прохладной поверхности, будто это у него похмелье, мигрень, больной зуб и всё остальное. Поднявшись во второй раз, Ульяна уже без лишних промедлений направляется к кухне, где скрылся Комолов. Немного притормаживает в конце короткого коридора, приоткрывает рот, чтобы окликнуть занятого телефоном Сашу, но он вдруг решает воплотить в жизнь то, от чего она отказалась в спальне из-за и так больной головы. С губ чуть не слетает лёгкий смех, Воронова едва успевает прижать ко рту костяшки пальцев. От этой неожиданной картины сердце, словно набитое ватными облаками, ёкает в приступе бесконечной нежности. Нестерпимо тянет к Саше приблизится, утешающе провести рукой по волосам, где-нибудь за ушком. Вместо этого, Ульяна отступает чуть назад, за угол, прислоняется к стене, стараясь ничем себя не выдать. Чайник коротким щелчком и шипением сообщает, что скипел. Приходится Саше встать, достать из верхнего кухонного шкафчика небольшой белый пакетик и кружку. Порвав бумагу, высыпает содержимое в чистую кружку и заливает кипятком. Меланхолично размешивает чайной ложкой получившуюся смесь со вкусом лимона. Спасительная жидкость уже не издает шипения и полностью готова к употреблению, но Комолов продолжает её размешивать, погружаясь в свои мысли, как в трясину. Он мысленно аплодирует себе лишь за то, что смог сдержаться, не позволил поцелую перейти в нечто больше. Хотя очень хотелось. Тогда всё выглядело бы намного хуже. И хрен её разбери. То сама лезет целоваться, просит остаться, то отводит взгляд аки монашка. Может, она вообще специально сказала, что не всё помнит? Чтобы он позволил ей безболезненно ретироваться. С шумом бросает ложку на кухонную тумбу, а сразу после ощущает теплое дыхание, нежные прикосновения. Она подступает к нему со спины. Плиточный пол достаточно долго скрадывает шаги. Оказавшись вплотную, она неощутимо скользит ладонями по Сашиному торсу. Комолов перестает двигаться, и за это Воронова вознаграждает его тем, что сильнее сжимает кольцо из рук и снова доверчиво жмется к нему, только уже со спины. Медленно, но, убедившись, что Саша её не отталкивает, прижимается щекой и всем телом к нему. Давно мечтала так сделать. Он выдыхает с облегчением, расслабляя мышцы. — Не дуйся на меня, ладно? — тихо просит она, легонько потеревшись носом о его лопатку. — Мне просто нужно немного времени, всё это осмыслить. Собирается аккуратно развернуться лицом к Ульяне, но она опережает его. Со вздохом отстранившись, Ульяна обходит Комолова кругом, останавливаясь перед ним, лицом к лицу. Мягко касается большим пальцем щеки, а потом берёт обе его ладони в свои. Какое-то время, нахмурившись, смотрит в пол, набираясь храбрости, и, наконец, открыто поднимает на него взгляд. Руки не одергивает. Это ему как будто тоже необходимо, некая опора. Одно дело — видеть. Совсем иначе, когда об этом говорят глаза в глаза. — Я столько раз хотела тебе признаться, — сглотнув, начинает она. — Мучалась, подбирала слова, искала подходящий повод. Новый Год, Рождество, День Рождения, твой или мой. Даже выписала всё на бумажку, чтобы вызубрить и выдать, как на духу. Но всё время боялась, что это только всё испортит, понимаешь? Ну, и что пошлёшь тоже... Ульяна негромко фыркает, закатив глаза. Сжимает Сашины ладони чуточку сильнее, будто безмолвно прося дать ей закончить. Саша молчит. Смотрит в глаза Ульяны, ожидая, что это не всё. Или своим молчанием хочет заставить её сказать больше. Первое предложение его не удивляет, а дальше... Что? Новый год? Рождество? День рождения? Сколько это длилось? Год? Или больше? Когда это началось? А он то думал, что всему виной его новый образ и не только внешний. На словах про вызубрить Комолов невольно улыбается, никак не может заставить себя сохранять серьзный вид. Потому что сознание подло подсовывает ему картинку, как восемнадцатилетняя Воронова встает на табуретку и читает ему письмо Татьяны к Онегину. — Напридумывала себе всякого, самые плохие сценарии, а теперь... Когда всё так хорошо, я как будто... Не знаю, что с этим делать. Не верится даже... — Понимаю. — выдает он, стараясь придать тону участия и искренности, а не насмешки. Получается на слабую тройку. Он на самом деле понимает!.. Ну, отчасти. На ней по-прежнему одна лишь Сашина футболка, но Воронова внезапно чувствует себя перед ним полностью обнажённой. Как на столе для вскрытия. Голые рёбра, чувства наружу, сердце вывернуто наизнанку. Её накрывает эйфория от рухнувшего с плеч невидимого веса и вместе с тем внутренности взбивает в кашу бессмысленный страх. — Прости. Это глупо, — не выдерживает накала Ульяна, закрывая лицо руками. — Что я несу... Снова тошнит, трещит голова. Похоже, так напоминает о себе её неисцелённое похмелье. Саше проще использовать не слова. Он притягивает Ульяну к себе, точно также обвивая её талию руками. — Всё хорошо, Уль. — мягко произносит Комолов, ещё мягче поглаживая ладонью Ульяну по спине. Опять это его «всё хорошо». Не убирая от лица рук, Ульяна прямо так утыкается Комолову в грудь, чувствуя, как каждое поглаживание приятно отогревает её изнутри. Возвращает в беспорядочное конфетти эмоций спокойную естественную гармонию. — Я заметил это в тебе... Вороновой кажется это законченным предложением, и она точно не ждёт чего-то ещё в ответ на своё признание. Поэтому слегка удивлённо переводит на него взгляд, опустив ладони, чтобы тоже приобнять. Заметил? Ну, конечно. Последнее время ей всё хуже удавалось это скрывать. Хорошо, что так. Сейчас, накопившееся, как старый больной нарыв, легче выходит: — …не так давно. И всё не знал, что мне с этим... с тобой делать. — Саша пытается подбирать слова, чтобы описать последние несколько недель своего состояния, мыслей, — Не знал, что с собой делать. Больше всего сомневался в себе. Склонив голову чуть на бок, Ульяна заново прогоняет в памяти недавние события. Их разговор на крыше, участок, вечеринку, поездку в офис. Значит, он всё-таки ревновал... А ей надо же было... Глупо как получается. Сами себе причинили боль. Слегка отстраняется, отпустив только одну руку, чтобы дотянуться до кружки и протянуть её Ульяне. — Выпей, полегчает. Ну, в смысле от похмелья. — приподняв один уголок губ, поясняет Саша. Ульяна обхватывает протянутую ей кружку двумя руками, весело улыбнувшись Сашиным словам. — Вчера я себе так же говорила, — с усмешкой качает головой она. — А полегчало только теперь. Продолжает задетую Комоловым двусмысленность, коротко скосив на него глаза. Очень тянет отпустить какую-нибудь шуточку про его опьяняющее присутствие рядом, в лучшем духе пикаперских советов, но Воронова держит себя в руках. Заодно и чашку тоже, поднося её к губам и делая первый глоток. Горьковато-кислая жидкость заставляет её под конец с неприязнью поморщиться, зато уже через пару секунд убирает звон в ушах. Саша слегка улыбается на намек. Ему полегчало ещё вчера… ненадолго. И сейчас еще нужно со многим разобраться. Только это и правда уже не кажется чем-то невозможным. Больше в себе не сомневается. Возможно, только на эти пару часов. Но сейчас появилась какая-то внезапная уверенность, что он готов провести с Ульяной хоть всю жизнь. Только вот… Жаль, нельзя везде появляться с Гелей, представлять её, как свою девушку, а вечер, ночь, утро проводить с Вороновой, спрятавшись от всех за этой дверью или за воротами большого дома в Зеркальном. Вряд ли Ульяна одобрит такую идею. — Так не пойдет. Я иду с тобой. Я не буду просто сидеть здесь и ждать, переживая за тебя тоже… Ну, пожалуйста, Саша. Я же здесь с ума буду сходить. Отсиживаться в стороне, в безопасности — это точно не про неё. Костяшкой большого пальца подтерев влажноватые уголки рта, Ульяна отставляет чашку на стол. Представляет, что Комолов сейчас, как в знаменитой рекламе, обратится к ней с протяжным «Лучше?», и, когда кадр снова остановится на ней, она уже будет сияющей здоровьем и красивой, а не лохматой, с заплывшим от обезвоживания лицом. — Всё это, конечно, безумно романтично, но мне надо в душ, — в отличие от Комолова, Воронова благодушно разрывает эти их вторые похмельные объятия первой, отступив на шаг. — От меня несёт какой-то помойкой. Хотя я уже поняла, что твои вкусы довольно специфичны. Фыркнув своей же шутке, Ульяна потирает пальцами лоб и босыми ногами шлёпает по направлению к ванной. — Твои тоже. — с усмешкой коротко бросает Джокер, забыв только ущипнуть Ульяну перед её уходом. Перед тем, как забраться в душевую, Воронова закидывает своё платье в стиральную машинку, выбрав самый быстрый щадящий режим. За время, которое понадобится им на завтрак и сборы, оно как раз успеет постираться и высохнуть. Не заявляться же ей домой в Сашиной одежде? Нет, она была бы не против, но у Воронова в таком случае будет слишком много вопросов. Не особо заморачиваясь, Ульяна использует стоящие здесь же Сашин шампунь и гель для душа, возблагодарив небеса за то, что это не один и тот же продукт или какой-нибудь пять в одном. Особенно долго вычищает рот найденной в ящике гостевой зубной щёткой. Для верности лучше всё равно перед домом попросить у Саши жвачку. Когда заканчивает, натягивает всю ту же футболку (за неимением вариантов), только укутывает плечи в широкое полотенце, откинув на него мокрые волосы. Пока Воронова в душе Комолов два раза с разницей в минуту заглядывает в холодильник, будто там что-то могло по волшебству появиться. Полки пустые. Только стоят три видах разных соусов, две бутылки пива по 0,5 в дальнем углу — такое пьет Геля, и четыре нетронутых куриных яйца в пачке. Других вариантов нет. Достает сковородку и, подогрев немного масла, отправляет на неё все четыре яйца. С таким несложным маневром справляется. Солит, перчит и делает огонь меньше. Ульяне, как гимнастке, такое можно? Никому же ещё не навредила яичница. Через минуты три выключает плиту, убедившись, что готово, а желток еще не полностью схватился. На кухню Ульяна возвращается в более адекватном и свежем состоянии. Ещё немного подташнивает, но с этим можно жить. Правда, надолго сохранить чуть восстановленный ресурс не выходит. Как только Ульяна добирается до барной стойки, лежащий там телефон Комолова тут же начинает требовательно вибрировать. Номер знакомый и без определителя. «Ворон». Как чувствует... — Это папа. Я подниму, — предупреждает Ульяна, отходя чуть подальше, к дивану. В разговоре с отцом ничего неожиданного. Что с телефоном? Где ты была? Когда собиралась позвонить? Почему не предупредила? Воронова спустя добрых три минуты понимает, что так и не выяснила у Саши, а какую он причину использовал, чтобы объяснить её присутствие у него в квартире, только отцу это как будто и неинтересно. Он почти не даёт ей вставить слово, от Ульяны требуется только угрюмо хмыкать и соглашаться с тем, какая она бестолковая дочь. Хотя бы не так плохо, как после сделки с Вилковым... Пока Ульяна разговаривает с отцом, Саша скрывается в ванной комнате. Какая идиллия. У раковины долго не задерживается, сделав все утренние процедуры и сменив домашние штаны на брюки и чёрную футболку. Наплечную кобуру также сразу надевает. Если уж Ульяна знает и про убийства, и про промзону, то к такому особенному аксессуару уже должна привыкнуть. А когда выходит, Воронова все еще говорит с отцом. Он вот совсем не удивлен. Свою порцию тоже ещё получит. Наивно думать, что отчим успокоится только на этом. Как бы, появившись перед ним, не выдать себя по самому дурацкому довольному и ехидному выражению лица. Перед тем, как бросить трубку, Воронов успевает взять с неё слово «быть дома в ближайшее время», а Ульяна устало откидывается на спинку дивана, прикрывая глаза. Всё ещё зажатый в руке телефон снова жужжит, и она чуть не срывается на стон, готовая к тому, что отец перезванивает, чтобы что-то добавить. Но на экране высвечивается другое имя. Немного короче. Геля. Словно кто-то ударяет гигантскими тарелками над её ухом, обостряя все подлеченные симптомы похмелья разом. Ульяна таращится на гаджет в своей руке, как на ящик с гремучими змеями. — Я сегодня не приеду, буду у себя ночевать. — Саша? Он... немного занят. — У меня нет девушки. Комолов перекладывает из сковородки в тарелки еще тёплую яичницу, поделенную на две части. Ставит на барную стойку и добавляет к тарелкам вилки. Лучше бы заказать доставку, но её нужно ждать. Если что заедут по пути в какое-нибудь кафе. Если его коронное блюдо окажется совсем не съедобным. Она сидит далековато от Саши, он может и не услышать. Если подождать, пока вызов сам пройдёт. Ей ведь необязательно об этом ему докладывать? Только всё равно не хочется начинать с ним всё так. — Саш, тут тебе... звонят. Ульяна изо всех сил старается говорить безэмоционально, не меняться в лице, когда протягивает ему телефон. Пусть она и не настолько хорошо умеет контролировать свою мимику, — и поджатые губы, бегающий взгляд, заметное напряжение в пальцах её выдают. Комолов вытирает руки о кухонное полотенце и забирает телефон, решив, что это Шрам или кто-то ещё из «важных» номеров. Опускает взгляд вниз на экран и... поднимает его обратно на лицо Ульяны. Вряд ли она забыла. — Геля... видимо, моя новая помощница по финансам... НЕ ДЕВУШКА. Воронова старается смотреть куда угодно, только не на Сашу, когда он забирает телефон из её рук, не желая видеть его реакции. Девушка или нет, Ульяна не настолько наивна, чтобы верить, будто всю неделю они с Гелей проводили ночи вот так же платонически обнимаясь до утра. А если бы и так, от этой мысли за рёбрами, в груди, начинает лишь мучительнее резать и колоть. — Позже перезвоню. — произносит Саша и жмет на кнопку громкости, выключая звук от звонка, — Я с ней поговорю обязательно. Но не сейчас. Кладет смартфон на стойку, экраном вниз. Но Комолов, не колеблясь ни секунды, сбрасывает вызов, откладывает в сторону телефон, будто показывая, что отдаёт всё доступное ему в данный момент время в её полное распоряжение, и нечёткие, царапающиеся в душе тени немного отступают. Ульяна спокойно кивает его словам. «Перезвоню» ей всё равно не нравится, но чисто по-человечески понимает, что иначе никак. И это лучше, чем «встречусь потом». А над тем, чтобы контролировать свою ревность, ещё придётся поработать. В конце концов, теперь у неё было гораздо больше, чем у любой из тех девушек, с которыми Комолов до этого спал. Его внимание, забота, тепло. Если Ульяна может безусловно доверить ему свою жизнь, значит, со временем доверится и в этом. Когда то, что происходит сейчас между ними, перестанет казаться таким шатким и притупится параноидальная тревога, что вот-вот сказочная идиллия просто оборвётся ни с того ни с сего. — Давай лучше поедим. — с улыбкой предлагает Саша и садится на стул, вооружившись вилкой. — Давай, — улыбнувшись, соглашается Ульяна, будто оставляя очередной круто риф позади. — Выглядит вроде съедобно. И пахнет неплохо. Ульяна после душа и чудо-напитка явно посвежела и стала ещё привлекательнее. Вот она стоит совсем рядом в одной его футболке, но Саша все равно чувствует какую-то невидимую дистанцию, боится сделать что-то не так, быть слишком наглым или назойливым, не так пошутить или не там коснуться. Поэтому начинает просто есть. Яичница на завтрак почему-то делает улыбку на её лице только шире. Воронова невольно вспоминает, что сама в прошлый раз на утро угощала Сашу тостами с сыром. Похоже, на будущее им нужно будет найти хорошую фирму доставки готовой еды. Собственные размышления заставляют её запнуться, на миг задержав вилку над тарелкой. Раньше никогда не позволяла себе думать об их будущем, чтобы не увлечься и не напредставлять лишнего. Как-то дико рассуждать о таких будничных вещах и позволять Саше вмешаться в каждую из них. Дико и так... Легко, заманчиво, восхитительно. Ульяна неторопливо расправляется с одним яйцом, а второе предлагает Саше в качестве добавки. Не потому, что получилось невкусно, а потому что лекарство не смогло полноценно вернуть аппетит. С похмелья вечно не может потом целый день даже смотреть на еду. Зато выпивает ещё один стакан воды и, поднявшись, заваривает себе и Саше крепкий чай. Он выходит чуть горячеватым, так что, медленно цедя его по глотку, Воронова не отказывает себе в удовольствии полюбоваться Комоловым, пока он расправляется с остатками завтрака. По старой привычке, украдкой, чтобы не спалиться, не выдать себя. Футболка оставляет открытыми руки, сейчас без перчаток, с проступающим рисунком зеленоватых вен, кожаная кобура так выгодно подчёркивает широкую линию плеч. Всегда залипала на эту его деталь. Ульяна снова отпивает чай. На этот раз сухость во рту не имеет никакого отношения к её вчерашней алкогольной интоксикации. В процессе своего незамысловатого занятия, Воронова внезапно ловит себя на мысли, что Саша как-то подозрительно увлечён едой. Для него, в общем-то, характерно, но сейчас это выглядит немного не так, как обычно. Словно он пытается лишний раз не отрывать взгляд от тарелки. Чтобы не смотреть на неё? Почему? Впервые он почувствовал странную неловкость на террасе в первый день приезда Вороновой. Сейчас это чувство мутировало. Он за сегодня даже не отвесил ни одну шутку, ни разу не сострил, словесно не уколол. Вряд ли дело только в похмелье. Саша ощущает себя тем охранником в доме Ворона, которым нельзя прикасаться к его дочери. Или её плюшевой игрушкой. Ему приятно, что она такая тактильная, нежная, но сам он не может. Что-то внутри мешает. Мешает переступить через все шестнадцать лет. Раньше он никогда не воспринимал её как девушку. Саша хорошо помнит её маленькой. И пусть сейчас Ульяна не похожа на ту девчонку… кажется, Ворон влез ему в голову, пока тот спал, и что-то запрограммировал. И Комолов от себя добавил, когда эти несколько недель упорно сдерживал все порывы в сторону сводной сестры. Если бы всё случилось тогда у бассейна, без признаний и других лишних слов, что-то ему подсказывает, такой проблемы не было. Но тогда Воронова бы стала всего лишь очередным увлечением. А сейчас она как дорогая приставка последней модели со множеством новых функций, с которой Саша не знает, что делать. И может себе позволить лишь сдувать пылинки. А инструкция и настройки на недоступном языке. Комолов расправляется и со своей порцией, и с добавкой. Чай выпивает за несколько больших глотков. Не хочется еще больше нервировать Ворона. Воронова не успевает придумать предлог завести разговор и напрямую проверить гипотезу, но когда Комолов, закончив, начинает подниматься из-за стола, быстро находит новый способ кое-что выяснить. — Оставь, я уберу, — Ульяна тоже встаёт, забирает у Саши из рук грязную тарелку. — Спасибо за завтрак. Привстав на носочки, Воронова подкрепляет свою благодарность быстрым поцелуем, но, отстранившись, задерживается рядом на несколько мгновений. Отвечает на поцелуй, который длится недолго. Почти как тот на кухне ресторана. Ему мало, но если Ульяне этого достаточно… — Да не за что. — с улыбкой произносит Комолов, открыто смотря на Воронову. Она отходит не сразу, будто чего-то от него ждет. Или любуется? С любопытством исследователя изучает эмоции на Сашином лице. Формальные запреты между ними рухнули, и в Ульяне вдруг просыпается какой-то ребяческий азарт. Нестерпимо хочется поскорее проверить, что ещё ей теперь можно. Лишний раз коснуться, обнять, поцеловать. Не ища оправданий или причин. Воронова как ни в чём бывало отходит к раковине, включает воду, убирает волосы за уши, чтобы не лезли. — Вообще-то есть посудомойка. — говорит Саша, потому что не ждет, что Ульяна будет за ним убирать, со смешком добавляет: — Обычно я жду, когда в раковине накопится гора грязной посуды, и потом загружаю. — Да ладно, тут же всего две тарелки, проще сразу помыть. Зато уйдём и будет чисто, — дёрнув плечом, отвечает Ульяна. В её квартире в Лондоне нет посудомойки, но отчего-то становится неудобно признаваться Комолову, что там питается она, в основном, из пластиковых контейнеров, которые ей привозят по программе специально подобранного рациона на день. Либо тем, что может перехватить на ходу, между универом и репетициями в театре. Это Кирилл любил заниматься всякими нудными штуками с подсчётом калорий, раздельным питанием и готовить тоже неплохо умел. А Ульяне всё не до того. Но здесь, наверное, есть что-то ещё. В квартире Комолова, такой белой и, несмотря на весь беспорядок, стерильной, у Вороновой упорно не получается расслабиться, как в гостях у дальних родственников. В такой обстановке всегда хочется стереть со стола, помыть посуду, прибраться за собой, уничтожить следы. Того, что там, за барной стойкой, мирно завтракали Ульяна и Саша, после проведенной вместе ночи. Как будто это запрещено, недопустимо, невозможно, и всё-таки каким-то невероятным образом произошло. Комолов чуть замедляется, задержав взгляд на фигуре Ульяны на его кухне. Эта футболка, едва прикрывающая ягодицы, сводит его с ума. Обычно все недвусмысленные прикосновения Джокера с другими девушками заканчиваются в горизонтальном положении… ну, и иногда в вертикальном. Наверное, для дразнящих шлепков ещё рановато… — Отец уже очень ждёт нас дома, но ты, наверное и сам в курсе, — говорит, не оборачиваясь к Саше, шустро смывая с тарелок жир. — А вечером тренировка, ты сможешь меня подвезти? — Да, конечно. — соглашается Саша, с тихим смешком вспомнив, как скучающе ждал первой тренировки Ульяны. Проходит мимо, возвращаясь в спальню в поисках наручных часов. Незримые, но отчетливо ощущаемые странности в поведении Комолова тоже не способствуют сохранению душевного равновесия. Ульяна сосредотачивается на движениях губкой по тарелке, чтобы не поддаваться лезущим в голову тревожным мыслям. Вроде он улыбается, отвечает на поцелуи, объятия, но в этом странно чувствуется какой-то подвох. Словно он одновременно и с ней, и не с ней. В их отношения опять неуловимо проскользнула такая ненавистная Ульяне вежливость. Обычно хватало пары дней после приезда, чтобы от неё избавиться, и Комолов снова стал самим собой. Оттаял. Привык. А тут она даже никуда и не улетала на несколько лет. Хватило одной ночи, — и между ними опять выстроилась стеклянная стена. Задумчиво споласкивая кружки, Воронова прогоняет в памяти их разговор у кромки бассейна и чуть позже, в кабинете отца. Тогда у Саши горели глаза, а у неё всё слабело внутри от того, как он на неё смотрел. Этим утром все его взгляды сплошь осторожные, сдержанные. Прикосновения деликатные... Она же не фарфоровая, чёрт возьми! Вот они, вдвоём. Никто не помешает, никто не прервёт. Только Саша пока не предпринял ни единой попытки первым сократить между ними дистанцию. Если не считать тех объятий, пока они спали. Может, она ему уже разонравилась? Из-за того, какой он увидел её вчера? Или из-за её ужасного состояния сегодня? Ульяну снова грызёт изнутри премерзким что же с ней так? Находит часы в ванной и, забрав их, снова возвращается на кухню, когда Ульяна заканчивает с посудой. — Как, кстати… прошло твое свидание? — спрашивает Джокер, закрепляя ремешок на запястье. Ну хоть ревность побеждает в этом дуэли со сдержанностью, непривычной даже для него нового. Чуть резче необходимого дёрнув закрывающую кран ручку, она тянется за полотенцем, чтобы вытереть руки, и поворачивается лицом к вернувшемуся на кухню Комолову. Внезапный вопрос ненадолго ставит её в ступор, брови удивлённо ползут вверх. Саша быстро застегивает ремешок. После этого приходится поднять взгляд на Ульяну. Нет, он, конечно, не ждет, что она скажет, какой Ник замечательный. Только почему-то именно после этого свидания Ульяна решила напиться. Вдруг там было что-то... Хотя Джокер не может придумать ни одного варианта. Воронова точно не стала бы пытаться заполнить пустоту внутри, как он Гелей... фантазией о другой. — А ты сам как думаешь? — еле сдержав смех, Ульяна обводит выразительным взглядом кухню, опускает подбородок, оттягивает ткань футболки, с иронией проверяя, точно ли ещё одета именно в неё. Тонко намекает Комолову, что вряд ли оказалась бы в подобной обстановке и в подобном виде, если бы всё прошло хорошо. И во вчерашнем клубе пьяной тоже, если уж на то пошло. — Встретились, прогулялись, съели по мороженому, — безразлично перечисляет Воронова, будто пересказывая сюжет утомительного, скучного фильма, но благоразумно оставляет эпизод с несложившимся поцелуем при себе. — Вышло... Неловко. Неловко? Саша чуть хмурится выбранному описанию. Неловко было ему, когда Вострикова поджидала его прямо у автомобиля и сразу полезла с поцелуем. А первое свидание... хотя что он в них понимает? Скрывать тут особо нечего (это же Березин, в конце концов), но Сашина завуалированная ревность кажется ей немного забавной. Не мог же Комолов всерьёз ждать, что спустя полчаса, как она призналась ему, что влюблена в него по уши (и уже довольно давно, на минуточку!), начнёт расписывать, как ей понравилось несчастное свидание, на которое даже не хотела идти? Потерев кончиками пальцев бровь, Ульяна кисло морщится, покусывает губу из-за неприятного чувства вины перед Ником. Надо будет потом позвонить и нормально извиниться. — Дурацкая была затея изначально, — честно констатирует Ульяна, вздыхая и устало опираясь поясницей на кухонный стол. — Я и согласилась на него, только потому что ваш разговор в ванной подслушала. Обидно было очень вначале, а потом... Предложение обрывается на середине. Как и взгляд, который Воронова до этого держала прикованным к Саше. Он и сам прекрасно знает, что было потом. Ситуация полностью вышла из-под их контроля. На секунду Ульяна вновь пропускает через себя все пережитые за одну чертовски длинную неделю эмоции, по больше части — негативные, и ёжится, отгоняя их прочь. Обстановку разряжает раздавшийся со стороны ванной комнаты сигнал стиральной машинки. — Так ты всё слышала? — чуть вытягивает губы, будто хочет присвистнуть, но звука не издает. Хотя чему удивляется? Сам не раз в детстве ловил Улю за этим преступным занятием. Иногда мог составить ей компанию, заметив, что она где-нибудь у стенки навострила ушки. Растирает рукой шею, пытаясь вспомнить тот разговор. Дословно никак не получается. Наверное, это вытеснилось сознанием, удалилось навсегда из памяти. — Это хорошо, что только в ванной. — с полуулыбкой произносит Саша, решая разрядить обстановку. Не станет же признаваться, что хотел, как лучше, а получилось... А заодно хочет "проучить" (или подразнить) Ульяну, поэтому намекает на какой-то другой более интересный разговор. Непроизвольный рефлекс заставляет Ульяну с любопытством прищуриться, бросив на Комолова взгляд. По его лицу, как всегда, ничего не понять. Шансы, что с этим своим выражением и иронично изогнутыми уголками губ он говорит ей абсолютную правду, точно такие же, как и те, что это очередная его уловка, попытка с ней "поиграть". В детстве злилась, плевалась и всё равно каждый раз велась на эту его викторину «50:50», и сейчас ничем не лучше. Только, памятуя об упущенном очке во время прошлого раунда, начавшегося перед забором их дома в Зеркальном и закончившегося по пути на промзону после невинного вопроса Клеща, Воронова решает пропустить ход и поскорее скрыться в ванной. — Ладно, — решив, что откровений на неё пока достаточно, если ещё не избыточно, Ульяна протискивается мимо Саши к проходу. — Пойду лучше собираться, пока отец снова не начал нам названивать. — Ага, давай. — поддерживает Комолов, отступая назад, чтобы пропустить Воронову. По дороге Ульяна делает один лишний крюк, вернее спуск до журнального столика на первом этаже. Как и ожидала, находит там свою сумочку и в ней небольшую косметичку с самым необходимым. Помада, тональник, тушь. Не бог весь что, но для прикрытия перед отцом сойдёт. Оставив её временно на небольшой этажерке у двери, Ульяна забирает своё платье из стиральной машинки, встряхивает его, чтобы расправить. Ткань после автоматической сушки в заломах, хоть и не критично. Заморачиваться с глажкой точно времени нет. Саша забирает с барной стойки свой телефон, проверив, не пополнился ли список пропущенных. Ворон больше не звонит. Геля тоже. Блять. Она же именно сегодня должна была вернуться от подруги. Хотя бы радует, что звонит только на телефон, а не в дверь. Нужно поскорее с этим разобраться. Эта мысль совсем не приносит удовлетворения. Потому что сейчас он довезет Ульяну до дома, а потом ему возвращаться обратно одному, решать вопрос с Гелей, а затем в пустую квартиру. Оставаться рядом с Вороном, когда их отношения с Ульяной перешли через эту грань, наверное, ещё хуже. А потом ждать вечернюю тренировку... и всё равно ему эту ночь, как минимум, засыпать одному... без Ульяны. Именно это чувство от скорого (и в перспективе) частого нежеланного расставания заставляет отложить телефон и сделать два шага по направлению к ванной комнате. Ещё полшага на легкую нерешительность. Ей же нравится, когда он ведет себя дерзко, будто он бессмертный. Иначе она бы не влюбилась. Привалившись плечом к стене, Комолов бесшумно приоткрывает дверь и по-хулигански заглядывает в ванную комнату… Воронова аккуратно расправляет платье на верхней крышке и, чтобы дать ему немного отлежаться и остыть, и отходит к зеркалу. Просушивает стянутым с плеч полотенцем уже практически высохшие волосы. Перебрасывает на один бок. Без укладки феном они вьются сильнее, особенно у лица, закручиваясь в крупные полукольца. В остальном минутное придирчивое разглядывание самой себя в зеркале не приносит Вороновой ничего нового. Задирая футболку, она немного задерживается руками в области талии, скользит взглядом в зеркале по бёдрам и животу, будто хочет убедиться, что в плавных тонких линиях, очерчивающих гибкий силуэт, за ночь не появилось ни одного лишнего изъяна. Это просто у Комолова проблемы с... А в чём, собственно, дело?! Выругавшись себе под нос, Ульяна уже решительнее крест-накрест сжимает ладонями края футболки и тянет вверх. Удачнее момент было бы не подобрать. Ульяна как раз собирается снимать футболку, приподнимая края. Только перед этим еще какое-то время скептически себя разглядывает, чем вызывает почти умилительную улыбку на лице Саши. Не видит его. Немного наклонив голову в бок, он крадется взглядом вверх по её телу. Неспешно. Со вкусом. Не оставляет без внимания каждый доступный взгляду сантиметр. Саша ничего не хочет упустить. Одним мягким движением стягивает футболку, чуть прогнувшись для удобства в пояснице. Но когда собирается отбросить туда же к стиральной машинке, неловко выпускает из рук. Снова ругается. Стройные ноги переходят в плавную линию изящных бедер. Не слишком широкие, не полные, но и не тощие, как два сучка. Подчеркнутая двумя красивыми изгибами талия, плоский живот. В зеркальном отражении Комолов успевает разглядеть открывшийся вид на соблазнительную грудь. И не успевает понять, что происходит, как на передний план выходят подтянутые не менее соблазнительные ягодицы, скрытые лишь тонкой тканью нижнего белья. Наклоняется, чтобы поднять. А когда распрямляется, замечает в отражении приоткрытую за её спиной дверь и застывший там силуэт. — Ч-чёрт! — выпаливает уже в слух, инстинктивно прижав к груди смятую футболку и развернувшись к Саше лицом. — Я не слышала, как ты подошёл... Джокер бы отвел взгляд, испытав смущение или чувство стыда, если бы они у него было. Именно поэтому не смущается, и когда Ульяна ловит его с поличным. А только самодовольно улыбается, не пытаясь в последний момент скрыться или сделать вид, что он только что заглянул. Смущенная Ульяна лучшее дополнение к этому вкусному эстетическому коктейлю. Будь на ее месте сейчас другая девушка, Комолов бы обязательно отвесил какую-нибудь пошлую шутку, чем вызвал глупое хихиканье. С Вороновой он лишь молча пожимает плечами на её замечание. Не двигается, всё продолжая стоять в расслабленной позе, пока она его разглядывает, будто видит в первый раз. В такой ситуации — да. Воронова выдыхает немного расслабленней, облокотившись на холодную плитку раковины за спиной. Но в горле вдруг что-то ёкает. Глаза не отрываются от замершего на пороге Комолова. Эта его поза... Перед взглядом вспышкой мелькает воспоминание утра после вечеринки. Когда он ворвался в зал посреди её ранней тренировки. В одних штанах. А следом ещё одно, когда она щеголяла перед ним, закутанная только в полотенце. Сейчас нет даже его. Один лишь скомканный кусок хлопчатобумажной ткани, за который она цепляется, как за своё единственное укрытие. Может, зря? Ульяна снова изучает всю Сашину фигуру с ног до головы, только потом восстанавливая зрительный контакт. Тяжело сглатывает, поджав пальцы на ногах. В ванную словно нагнали пара, и каждый вдох даётся чуточку тяжелее. Щёки знакомо горят, но внутри неё щёлкает какой-то невидимый тумблер, сподвигая растянуть губы в лёгкой полуулыбке. — Понравилось шоу? — вскинув бровь, обманчиво беззаботно интересуется Воронова. Возможно, смелости придаёт ей странное Сашино поведение утром. Или сдержанность и ожидание, которых до этого было слишком, мешающе много. Комолов облизывает сухие губы и только после с полуулыбкой чуть хрипловато отвечает: — Не очень. Выдерживает легкую театральную паузу, скосив взгляд к зеркалу, где видны неприкрытая спина и то, что пониже… А заодно смачивает слюной горло. — Как-то урезанно. Видно, что артистка не старалась. И ей бы поработать над наклонами. — с легкой усмешкой на последней фразе говорит Джокер, будто жюри в каком-нибудь шоу талантов. Подмигивает Ульяне, продолжая выдерживать дистанцию. — Учтём, — с внешней невозмутимостью поджимает губы Ульяна. — На будущее. Позволяет в конце тембру своего голоса съехать на несколько полутонов вниз, в те насыщенные, густые нотки, которые оставят на воображение Комолова, что именно она имела в виду. Ульяна бегло оглядывает обстановку, будто ищет, что может ей немного помочь, и, когда натыкается на нужный предмет, усмехается чуточку хитрее. — Не стой на пороге. Лучше подай мне косметичку, раз уж пришёл. Предлог очевидно липовый. Если бы в данный момент она была ей нужна, — расстояние тут шага на два, не больше. Но Воронова практически пропевает своё последнее предложение, тягуче и бархатно, как русалка, заманивая его к себе ближе. Протягивает одну руку навстречу, призывно двинув пальцами и позволяя ткани футболки соскользнуть ещё немного вниз. — «А у самой чё? Руки короткие?» — так обычно отвечал Комолов лет так пять и более назад, когда Воронова просила у него что-нибудь подать/передать/принести/помочь. Сейчас от такой возможности не отказывается. Саша поворачивает голову в сторону, только после этого замечая небольшую сумку рядом с собой. Берет в руки и делает два плавных тягучих шага на Ульяну. Еле различимая охриплость его голоса, рваное движение кадыка необъяснимо преображают внутреннее ощущение собственного тела. Каждой выпуклости, впадинки и дуги. Кожу, кости, суставы и мышцы. Раньше такое случалось только на полотнах. Ульяна будто точно знала, что сделать, чтобы заставить публику на неё смотреть и вместе с тем просто двигалась, сама по себе. Будто нет ничего, кроме желания устроиться поудобнее, в том, как она переступает с ноги на ногу, отставляя одну на полупальцы немного назад и чуть скрещивая бёдра. Выходит по-кошачьи, текуче, идеально в тон тому, как Саша делает свои шаги, словно это их давно отрепетированный танец. Он протягивает, но почти сразу отодвигает и молча прячет за своей спиной. В этой игре она всегда терпела поражения. Только сейчас не это его цель. Ульяну ведёт от того, как они близко. Она послушно тянет к Саше руку, только когда он уводит её назад, срывается на нервный смешок. Серьёзно? Сейчас? Но всё же уступает, дёргается к нему, тут же попадая во власть нового поцелуя. Кажется, Комолов наконец забыл про свою осторожность. Саша сам наклоняется и накрывает губы Ульяны своими. После всего увиденного поцелуй с первого касания получается откровеннее, горячее, развязнее. Воронова с безрассудной лёгкостью отвечает на это чувство. У неё подгибаются ноги и слабеет рука, удерживающая тонкую футболку. Пальцы, напротив, крепче впиваются в ткань: Ульяна принимает правила игры. — Не могу дождаться, когда смогу прикоснуться к тебе. Везде. — негромко произносит Комолов, посмотрев в глаза Вороновой. Огонь в Сашиных глазах выжигает её насквозь, оставляя от самоконтроля лишь пепел. И ещё парочку тлеющих угольков где-то в груди, раскаляющих до температуры лавы кровь, которую качает хаотично сокращающееся сердце. С приоткрытых влажных губ срывается невнятный всхлип или такой судорожный бессвязный выдох, пока краска ползёт выше по Ульяниному лицу. В бесстыдных словах Комолова столько затаённого обещания, что у Вороновой в предвкушении болезненно сводит низ живота. Дрожь сотрясает каждый миллиметр её тела. Взгляд уводит вниз на губы, линию челюсти и затем на шею. Саша оставляет более легкий поцелуй на её нежной кожи. Ему даже начинает нравится, что он не получает всё и сразу. А получает по чуть-чуть. Как в игре, с каждой пройденной миссией желанное становится чуть доступнее... и ещё желаннее. Не выдержав, Ульяна прикрывает глаза, чуть запрокидывает голову, открывая Комолову больше места. Закусывает губу и слабо хмурит брови в попытке удержать стон. Не хочет поддаваться так рано, свободной рукой хватается за него в поисках опоры. — Терпение - благодетель, Саша, — задыхаясь, сбивчиво выдавливает Воронова и возвращает к нему взгляд. — Говорят, оно потом обычно щедро вознаграждается. В ответ ей даже не кивок — медленное и ленивое моргание. Так обычно моргают всем довольные коты в присутствии человека, которому полностью доверяют. Ульяна легко поддаётся на его провокацию, старается не отставать, подражать в поцелуе, в раздразнивающих воображение словах, в смелых движениях руки. Быстро учится. Надеется, что именно у него. Саша ходит по той тонкой грани собственного возбуждения, когда ещё не совсем, но уже почти. Внутрь будто без его согласия влили несколько литров виски и подожгли. Не шатает, движения почти ровные — лишь теряют мягкость, плавность, язык не заплетается, а вот мысли... стремятся к одной единственной точке — между бедер Ульяны. Он нарочно не использует руки, держа обе за спиной, будто испытывает себя. Даже поцелуй Вороновой жадный, страстный с ловким использованием зубов (и где только научилась?) не срывает последний клапан. Потому что пока что прием с «тараканом» его не подводил. Только к нему добавилась ещё несколько тараканов. Ладонь с плохо скрываемым трепетом спускается по его груди к животу. До конца не может поверить, что может вот так Комолова касаться. Ещё бы убрать эту дурацкую футболку.. Ульяна, наткнувшись пальцами на пряжку ремня, поддевает и за неё тянет Сашу на себя. Целует жадно в губы, прихватывает нижнюю краешком зубов. Отвлекающий манёвр работает с просчетом. Рука, двинувшаяся дальше, вдоль Сашиного торса, всё равно не достаёт до цели. Чуточку отстранившись, Воронова возвращает её к своей груди, снова надёжнее поддерживает футболку. — Ладно, сдаюсь, — несмотря на то, что говорит, она задирает подбородок повыше и не сводит глаз с Комолова, с любопытством следя за его реакциями. — Что ты хочешь в обмен на мою косметичку? Раньше эта игра могла вылиться во что угодно. Но проще всего было с Сашей попробовать договориться. Тем более, Ульяна совсем не прочь поднять ставки. Что же в этой сумке такого, что она её даже сейчас так волнует?! Саша издает тихий смешок прямо в губы Ульяны на эту неудачную попытку его переиграть в его же игре, совершенно не зная правил. Ульяна ждёт, что Саша захочет её. Загадает, как самое заветное желание. Становится плевать уже и на последующие причитания отца, и на (потенциально) пропущенную тренировку. Думает только о том, чтобы ловко затащить Сашу обратно в постель и задержать там на весь день, ночь и ещё немного утра. Минимум. Давай никуда не поедем. — искренне хотел бы предложить в обмен Комолов. Отвечает по своему сценарию: — Было так плохо? Ты про неё даже не забыла. В шутливой обиде Саша слегка поджимает губы, ещё ощущая на них фантомные горячие поцелуи Ульяны. — Ну тогда не буду вам мешать. — усмехнувшись, нарочито громко выделяет это слово Джокер и возвращает Вороновой её дурацкую косметичку, небрежно поставив на стиральную машинку. Комолов резко объявляет «стоп-игры», в считанные секунды сворачивая всё действо. Ульяна непонимающе хлопает глазами, будто ей самой нужно время, чтобы вспомнить, о чём вообще речь. Хмурится, безмолвно задавая ему те же два вопроса на одинаковую букву, что и пару минут назад, только в более восклицательных интонациях. Терпеть не может эту его усмешку. Саша разворачивается и, преодолев два шага, выходит за дверь. Только на пару секунд задерживается в проходе, бросив лукавый взгляд на Ульяну, будто это она сама во всем виновата. Её как ушатом ледяной воды окатывает. Из приоткрытого в возмущении рта с шумом вырывается воздух. Да сдалась мне эта чёртова косметичка! — мысленно Ульяна кричит. Да и вслух примерно близка к этому. Остановить. Окликнуть. Попросить. На месте остается из принципа. Сжимая кулаки, до последнего смотрит Комолову вслед, а потом и на снова прикрывшуюся дверь. С досадой переводит взгляд на стиральную машинку. Руки чешутся швырнуть дурацкой косметичкой куда-нибудь Саше в голову, чтобы до него, наконец, дошло, чего она хочет. Точнее, кого. Официально, план с тем, чтобы пройтись перед ним голой можно смывать в унитаз... Ценой невероятного усилия над собой удаётся обойтись без швыряния предметов по комнате. Но Сашину футболку Ульяна отбрасывает на пол с особым чувством. Тяжело опирается обеими ладонями на раковину. Глушит в злости собственное неудовлетворение. Для большего эффекта приходится сполоснуть лицо и шею прохладной водой. Хотя сейчас даже пятидесяти отжиманий было бы мало. Хуже всего то, что Комолову опять удаётся забраться ей в мозг. И, естественно, устроить там полную, вакханалию. Может, не надо было этих глупых игр? Может, она действительно сама виновата? Или проблема всё-таки есть? В ней. Иначе было бы ему так легко от всего отказаться? Зачем тогда все эти улыбки, взгляды, двусмысленные, вернее, крайне недвусмысленные фразы? Или, может, она их себе только придумала? Комолов просто грёбанный маленький Дразнилка, вот и всё! Приходится успокоить себя этой мыслью, чтобы кое-как закончить затянувшиеся сборы. Справится с не желающей нормально ложиться тушью и раздражающе маркой помадой… Саша забирает телефон, перчатки и спускается вниз. Падает на диван, чтобы перевести дыхание и успокоить гуляющую по телу дрожь и начинающее нарастать в брюках напряжение. Только спустя пять минут вспоминает, что Ульяна добралась сюда без всякой обуви. Он, конечно, не против снова донести её на руках. Мышцы даже не тянет с непривычки, потому что Джокер сбрасывал стресс от последних дней в зале под офисом Ворона. Вот только отчим вряд ли одобрит и поймет такую тренировку с утяжелением от машины до холла. Может, по пути заехать в обувной? Телефон снова разрывает мелодия. Саша раздраженно выдыхает и опускает взгляд на экран. Он даже немного напрягается. Ну, нет. Это глупо. Откуда бы Ворону узнать, чем они занимались в ванной? Теперь уже приходится делать глубокий расслабляющий вдох и медленный успокаивающий выдох, чтобы изобразить невозмутимость. А заодно приподнимает ворот футболки, чуть оттягивая его, чтобы освежиться. — Твоя дочь все ещё у меня. Я требую два миллиарда долларов. — усмехнувшись, в своей манере произносит Комолов, когда подносит телефон к уху. — Второй раз уже точно не смешно. — сухо отвечает Воронов. — А ты заметил? Ставки растут. — весело отзывается Саша, игнорируя тон по ту сторону звонка. — Так, слушай, похититель! Хватит дурака валять! Где вы? Ну, ты сам отказался платить. — тихо усмехается Джокер. —Да едем мы. В пробке встали. — снова врет отчиму, бросив взгляд через плечо на лестницу. В ответ слышит предсказуемое ворчание о том, что они выбрали самое неудачное время для поездки. А в конце перед короткими гудками такое же краткое бурчание: «Жду». На первый этаж Ульяна спускается всё в том же недовольном настроении. — Я готова. Можем ехать, — бросает, не поворачиваясь к Саше, в говорящем характерном стиле. С выражением «ничего не случилось» на лице и чётким «я на тебя обиделась» в голосе. Комолов сбрасывает вызов и почти сразу оборачивается на голос Ульяны. С какой-то новой интонацией. Интересно. Надолго её, как обычно, не хватает. Стоит поддаться и бросить на Комолова взгляд, гнев понемногу стихает. Ну, замечательно! Даже сердиться на него нормально не может... Чуть качнув головой, Александр убирает телефон в карман брюк и поднимается на ноги. Позволяет себе задержать на ней изучающе-ласкающий взгляд — теперь в этом себе можно не отказывать. Во всяком случае наедине. — А мои туфли где? — осмотрев прихожую и заглянув в полочку для обуви, уже без эмоций, с одной лишь искренней озадаченностью уточняет Воронова. — Где? Где? — передразнивает Воронову, — В клубе, наверное. Ты забыла? — В клубе? — Ульяна задумчиво почёсывает кончиком ногтя бровь, а потом поднимает на Сашу абсолютно потерянный взгляд. — Я... Я не помню... Как будто всё так и должно быть, Саша снимает с вешалки плечики, а с них свой серый пиджак. Ловко натягивает его на себя, с легкой усмешкой наблюдая за растерянностью Ульяны. Ну что за прелесть. Как может, напрягает память, прогоняя, как на перемотке фрагменты вчерашнего вечера, но на месте этой детали, так же как и на эпизоде с утопленным телефоном, — помехи, белый шум. Возможно, лучше не узнавать у Ники подробности прошлой ночи. Главное не наткнуться на них где-нибудь в Интернете. Зато немного проясняется часть, в которой Саша несёт её на руках. Значит, это всё-таки не из-за перепоя, а с поистине благородным мотивом. Уже неплохо. Только что-то ей подсказывает, у этого трюка ограниченное число использований. И домой ей всё равно нельзя возвращаться босиком. Делать-то что? Этот вопрос её тянет озвучить слишком невозмутимо собирающемуся Комолову. Воронова, то сжимая, то разжимая пальцы на ногах, ещё раз оглядывается по сторонам. Будто от этого жеста подходящие черевички могут по волшебству материализоваться в прихожей Комолова! Чуда не происходит, и она открывает рот, чтобы спросить, не будет ли у Саши чего-нибудь ей одолжить, но он опережает её попытку, сам озвучивая план. — Сейчас подберем тебе чё-нибудь, а по пути заедем в магазин. — вздыхает и сдается Джокер, решив, что для Ульяны сегодня мучений хватит. Открывает шкаф и присаживается на корточки, подтянув штанины брюк. Рассматривает нижние полки с обувью. Женской у него нет. А из его обуви она будет выпадать, но доковылять до машины, а потом до магазина как-нибудь сможет. Тянется к дальнему углу, изымая из него пару идеально белых кроссовок. — На вот примерь. — произносит Саша и ставит кроссовки перед Ульяной, — Или ты хочешь, как русалочка? Испытывать сильную боль при ходьбе? Не может удержаться от какой-нибудь дурацкой шутки. Задирает подбородок, чтобы, не вставая, посмотреть в лицо Вороновой. — Спасибо, — смущенно улыбнувшись, кивает Ульяна и, дождавшись, когда Комолов поставит перед ней кроссовки, присаживается на обувницу. Тихонько фыркает его замечанию, опуская взгляд. — С моим похмельем, боюсь, дело будет не в том, что я обута или не обута, — с толикой самоиронии кривит уголок губ Воронова, хотя на самом деле уже чувствует себя вполне бодро. Успеть бы полностью прийти в себя до вечерней тренировки... Вряд ли это возможно. Видимо, головомойки на сегодня — блюдо дня. Наклонившись за кроссовками, Ульяна пару секунд с интересом изучает их, заодно распуская шнуровку, а потом в притворном удивлении округляет глаза. — Надо же, — губы сами собой растягиваются в весёлую усмешку. — Это, наверное, самая белая вещь в твоём гардеробе. У тебя аллергии на них нет? Интерьер в квартире Комолова ещё светлее. Но Ульяне тяжело удержаться и не выдать хотя бы маленькую порцию вертящихся на языке острот. — Ещё и такие чистые. Ты что, с выпускного их хранишь? Саша растягивает губы в демонстративной саркастической улыбке с видом «давай поостри мне тут». Выпрямляется и ладонью быстро разглаживает образовавшиеся складки на брюках. — Это у вас семейное, я понял. — усмехается он, наблюдая за Ульяной. Правда Ворон обычно так иронично отзывается не о гардеробе, а о преждевременно принятых, грамотных и самостоятельных решениях пасынка. Тихо посмеиваясь себе под нос, решает временно на этом закончить: всё же этими кроссовками Саша спасаёт её шкуру. Они великоваты, но шнуровка помогает. Воронова ненадолго тормозит перед зеркалом, оценивая вид со всех сторон. Чувствует себя так, словно вернулась в класс седьмой. Когда папин друг Аркаша привёз им троим в подарок настоящие американские конверсы. Кирилл редко их надевал, а вот она свои заносила до дыр, шнуруя их и под юбку, и под брюки от первого плюса за окном до первых октябрьских холодов. Саша надевает перчатки и забирает ключи от машины и от квартиры. — Ладно, пошли уже. От того, что на этот раз кроссовки не просто такие же, как у Комолова, а буквально его, Ульяне они нравятся ещё чуточку сильней. И, довольно улыбнувшись, она выходит следом за ним на улицу. Идти немного неудобно, и на полпути Воронова просит Сашу подождать. Комолов открывает дверь, дожидаясь, пока Воронова немного неуклюжей походкой выйдет на улицу. Саша прикрывает глаза, борясь со смехом. К счастью, пока он закрывает входную дверь на ключ, Ульяна почти приспосабливается к его кроссовкам больше её ступни на несколько размеров. Ульяна придерживается за его руку, пока балансирует на одной ноге в попытках тщательнее заправить внутрь шнурок на второй. И так и не отпускает её, когда ей это всё же удаётся. Саша либо не против, либо не уделяет этому достаточно внимания, списав всё на то, что ей с трудом даются нормальные шаги. Воронову устраивают оба варианта. У машины телефон в кармане снова начинает звонить. Только Саша не успевает даже потянуться к нему, как звонок обрывается. Решает, что это неважно. Посмотрит позже, кто там такой нетерпеливый. Она расходится с ним уже у парковки, чтобы обойти мерседес с другой стороны. Щелкнув сигнализацией, Джокер открывает дверь водительского сидения и по привычке смотрит по сторонам. На углу дома он замечает Гелю. Она стоит. Правая рука опущена, в ней телефон, а левая рука держится за предплечье правой. Ангелина смотрит в их сторону. Она всё видела. И только что это был звонок с её телефона. Шестой за это утро. Ульяна пока занимает своё любимое место. Рядом с водителем. — Посиди здесь. Я сейчас вернусь. — наклонившись в салон, чётко произносит Саша. Не дожидаясь даже короткого «ага», он закрывает дверь и направляется к Гели. Она же не глупая. Всё поняла. Дверь с водительской стороны открыта, но Сашу что-то задерживает. Ульяна не успевает спросить, всё ли в порядке, с волнением сведя брови к переносице уже после его предупреждения. Следит за удаляющимся от машины силуэтом, машинально проверив окружение на предмет объявившейся непредвиденной опасности. Никаких угроз на горизонте не обнаруживается. Не для их жизни, по крайней мере. Но чуть в отдалении, по направлению движения Комолова, Ульяна замечает Гелю. Лопатки сводит в напряжении, и она приникает поближе к окну. Даже если бы Воронова высунулась в него или приоткрыла дверь, с такого расстояния всё равно ничего бы не услышала. Отсюда не разобрать детально и выражения их лиц, разве что положения, жесты. Да другого и не нужно. Ульяна прекрасно догадывается, какой разговор они ведут. Разговор выходит без истерик и ругани. Геля грустно улыбается и как будто понимающе кивает. Думает, что это очередное увлечение, которое не продлится долго, что и озвучивает Джокеру. — Позвони, как соскучишься. — усмехнувшись, говорит Вострикова, слегка коснувшись пальцами щеки Комолова, — Или как она найдет себе папика побогаче да посолиднее. — Ты её плохо знаешь. — сначала Саша говорит, потом думает. Нахрена? Кусок кретина! Что это за дурацкое желание защитить Воронову перед какой-то отсидевшей воровкой. Джокер хочет врезать сам себе. Не зря его Ворон постоянно идиотом называет. — Не прощаюсь. Вострикова тянется к губам Джокера, но тот даже не подставляет щеку. Отклоняется в сторону, придержав одной рукой Гелю за плечо. Ей остается лишь с досадой хмыкнуть, помахать рукой и направится в другую сторону — за угол. А Саша возвращается к мерседесу. Ни злорадства, ни сочувствия нет. Мрачного удовлетворения наблюдаемой картиной тоже. Одна сухая настороженность. Сумасшедший вольтаж выжидательной нервозности. Саша хорошо отыгрывает свою роль, а вот реакции со стороны его партнёрши по акту Ульяне не нравятся. Или, точнее, ей не нравится Геля. Как она касается Комолова, как смотрит на него, как приближается в надежде на поцелуй. У тебя больше нет на это прав, потому что он — мой. Стерва. Ульяна до скрипа сжимает автомобильную ручку и с такой же силой зубы, мечтая, чтобы был какой-то способ раз и навсегда это ей втолковать. К щекам вновь подступает жар, вызванный тёмным приступом собственничества. Ей не нравится даже как Геля уходит. С тоскливой, многозначительной оттяжкой. Как будто рисует за собой многоточие или оставляет приоткрытым занавес, намекая на открытый финал. Наверное, это уже паранойя, но Вороновой кажется, что она на миг оборачивается и бросает (не)последний взгляд на машину из-за угла. Комолов в неё ещё не вернулся. Он садится в салон и молча вставляет ключ в зажигание. Разговор оставляет неприятное послевкусие. Ему не жаль Гелю, не жаль с ней расставаться. Просто как-то… странно. Лучше бы она плюнула ему в лицо, наорала и только после этого ушла без всяких снисходительных кивков и без этой не поставленной в конце точки своим «не прощаюсь». Или, может, это послевкусие от горечи, что приходится расставаться со своей старой бурной личной жизнью? Дверь приоткрывается один миг спустя, впуская Сашу и лопая вакуумный пузырь беспокойства. Второй раз за утро Ульяна напоминает себе, что у неё больше нет оснований для такой ревности. Но это ни на йоту не уменьшает желания тут же вцепиться в Сашу руками и ногами, потребовать, чтобы он удалил все возможные контакты Гели со своего телефона и не подходил к ней ближе, чем на три метра. А лучше вообще никогда с ней больше не виделся. Ни в её, Ульяны, присутствии, ни уж тем более без. Комолов сдает назад, плавно выезжая с парковочного места. Знакомой дорогой выезжает со двора на главную улицу, откуда мысленно строит самый быстрый маршрут до Зеркального. Повисшая в салоне тишина ощущается какой-то неправильной. Но Ульяна не знает, что в такой ситуации должна или может Саше сказать, и поэтому молчит. Спрашивать, как прошло, кажется лишним. Уточнять про его состояние тоже. А для беспечной непринуждённой болтовни они оба слишком погружены в свои мысли. Выехав на более свободный проспект, Комолов по хорошо изученной за этот месяц привычке опускает одну руку с руля. Воронова, помешкав, протягивает к ней свою. Мягко переплетает их пальцы, чуть сжимает, задерживает на Саше взгляд. Без лишних слов высказывает свою поддержку. И даёт себе обещание, что теперь они точно со всем справятся.