Месяц будет долгий, В округе только злые-злые волки...
***
май, 2013г
— Нам бы квартирку посимпатичнее, а то в эту не все идти соглашаются. — произносит Кислый, встречая Джокера на пороге и провожая его в одну из незанятых комнат. — Вот заработаешь и купишь. — холодно отвечает Комолов, ни на чем конкретно не задерживая свой взгляд. — Почему мы не можем вернуться в тот дом? Удобно, почти за городом и... — Ты чё тупой?! Сколько раз надо повторять? Прикрыл Ворон твою лавочку. То, что ты до сих пор жив — исключительно на мой страх и риск. — Тебя то, если что, Ворон не замочит. — Вот именно. — оскалившись, отвечает Джокер, — Заканчивай барахлить. Бабки гони. Пока Кислый отходит в другой конец комнаты, чтобы достать конверт, Саша прислушивается к звукам за дверью. — Чё там за возня? — А, новый товар. Хочешь взглянуть? — Нет. Джокер забирает толстый конверт и разворачивается, чтобы уйти. Только замедляется у самой входной двери. — Саша!!! — из-за двери больно бьет по ушам, как разрывная граната.***
Пятью минутами ранее... — Эй, Кислый! Тут это, она походу не пила... — И чё ты на меня вылупился? Исправь это, только быстро. Последние внятные слова. Дальше — всё превращается в пятна. Мелькающие сцены, отрывки. Пульс на разрыв и его терзающий барабанные перепонки грохот. Вжимаясь плечами в колючую обивку, Ульяна бросает резкий взгляд на дверь. Девчонка... Нет, девушка, представившаяся им Алисой и заманившая их в эту грязную нору на "посиделки", что-то шепчет на ухо тому, кто назвался Кислым. Тот недовольно закатывает глаза, уходит, захлопнув дверь за своей спиной. Звук проворачивающегося в замке ключа для Вороновой всё равно что выстрел. Умоляю, пожалуйста!.. Она больше никогда не пойдёт гулять без спроса. Негде укрыться. Некуда бежать. Две тяжёлые лапищи сильнее впечатывают в спинку дивана. Ульяна в порыве пробует дотянуться и их расцарапать, но не сводит заплаканных глаз с того, кто приближается спереди. Ещё один парень, худой и костлявый, как оживший скелет, не глядя, подхватывает со стола стаканчик левой рукой. Правой совсем неслабо сдавливает лицо, заставляя раскрыть рот, запрокинуть голову. Ульяна прижимает язык к нёбу. Пяткой, быстро и метко, целится прямо в колено. Жаль, что на ней только мягкие кеды. Сверху сдавленно охают. Напиток, вместо горла, проливается на лицо, разъедает слизистую оболочку носа. Рывком уходя вниз и в сторону, Ульяна оставляет в руках противника боевым трофеем накинутую сверху рубашку, в одной футболке кидаясь к двери. Если успеть заколотить по ней ладонями, если кого-то позвать... Спотыкается о свои же (или чужие?) ноги, едва не пропахав носом пол. Кто-то хватает её лодыжку, грубо тянет назад. Боль обжигает кончики пальцев. — Нет! Нет! Отпусти! — захлёбываясь слезами, паникой, пылью ковра и удушливой вонью, взвизгивает, как будто это может помочь. Выбрасывает руки и ноги. Сопротивляется что есть сил, даже когда её огромным весом придавливает к полу.***
— Чё ты с ней возишься, Плющ? — Вёрткая... Мелкая дрянь, — большая мозолистая кисть, наконец, перехватывает оба тонких запястья. — Сама напросилась... Их больше. Силы даже близко не равны. Но, пока есть возможность, Ульяна кричит, в надежде, что голос за дверью ей не почудился. Саша! Саша! Саша!!! Пожалуйста, будь здесь... Пожалуйста, помоги!.. — Чё она у тебя так вопит? Заткни её! — кричит кому-то за дверью Кислый. Нет. Нет. Нет! Это не может быть Ульяна. Здесь? Да вы прикалываетесь! Удар наотмашь огнём вспыхивает на щеке. Так оглушительно, что перед глазами плывут тёмные пятна. На секунду Ульяна потеряна, дезориентирована, а секунду спустя не может дышать от подступившей к горлу рвоты, когда мерзко-влажная, отвратительно сальная ладонь зажимает ей рот и нос. Только слабо трепыхается, как в силках. Не может бороться, когда чужое колено вклинивается между бедёр. Крик также резко, как начался, прекращается. — Блять! — пугается Кислый, когда Джокер к нему неожиданно вновь подходит, — Я думал, ты свалил уже. — Не нервничай. Дверь открой. Саша чувствует, как грудную клетку сдавливают сразу несколько невидимых удавок. Старается не подавать вида. Хотя очень хочется заколотить кулаками по грязному дереву и позвать по имени. — Зачем? — Ты чё не понял меня? Это не я перед тобой отчитываюсь, а ты. Открывай! — Да пожалуйста! Сам в первый раз отказался! Кислый небрежно вставляет ключ в замок и проворачивает. Толкает дверь уже сам Джокер. Остается стоять на пороге, держа на лице ледяную маску. Ей хочет проснуться, исчезнуть, может, даже умереть. Чтобы всё это прекратилось. И, словно в ответ на её молитвы, в проходе мрачный, как смертоносный жнец, объявляется Саша! Взгляд Джокера сразу находит её — остальные его не волнуют. — Её. — Саша указывает пальцем на Воронову, — Я забираю. К Ульяне толчком возвращается острое желание жить. Ни на миг не выпуская Сашу из своего поля зрения, она всхлипывает, извивается, приглушённо мычит, но её всё ещё достаточно крепко держат. — Эй, не, Джокер, так не пойдет. Я тебе бабки отдал — отдал, не мешай мне работать. — Где её личные вещи? — Комолов не слушает. Главное, чтобы у неё паспорта с собой не было. Вместо этого окидывает комнату взглядом. Здесь ничего нет. Взгляд перемещается на лица, но не на те заплаканные и до смерти перепуганные, а другие — с почти таким же взглядом и оскалом, как у самого Комолова. Возможно, они уже всё поняли, возможно, не успели рассмотреть фамилию в паспорте или каком-нибудь школьном пропуске. — Не буду я её отдавать! У меня был заказ на четыре товара, меньше нельзя. Джокер кидает в Кислого свой конверт. — Это можешь оставить себе. Всю сумму. Допускает ошибку. Кислый и остальные его люди видят, что Джокер проявил слабость. Это законы джунглей. Поэтому Кислый берет конверт, но всё равно не соглашается, решая, что нужно выкачать по максимуму. — За такую партию мне побольше заплатят. — говорит Кислый, дыхнув на Джокера неприятным запахом из рта. — Будем торговаться? Ладно. — до зубного скрежета Джокер сводит челюсть. С фальшивой улыбкой тянется во внутренний карман своей чёрной накидки: там нет ничего, даже кармана. Пальцы соскальзывают ниже и ловко вытаскивают ствол из кобуры. Комолов наводит пистолет на Кислого. — Как насчет твоей жизни? — Это уже беспре… Джокер не дает договорить. Отводит руку с новеньким чистым ПМом в сторону и чуть вниз. Раздается выстрел — пуля застревает где-то в подушках старого дивана. Кислый поднимает руки и делает два шага назад к стене. Он оружие не носит. Поэтому Саша переводит ПМ на парня, расположившегося рядом с Ульяной. Выстрел даёт Вороновой шанс извернуться и укусить накрывающие рот пальцы. Плющ с шипением отдергивает руку. А затем, чуть медленнее, под дулом убирает и вторую. Большего Вороновой не надо. — Поднимайся. — приказ звучит не для Плюща, а для Вороновой. Выкарабкавшись на свободу, она ползком отодвигается назад, не с первого раза поднимается на подгибающиеся ноги, прячется за Сашиной спиной, мышью юркнув прямо под его держащую пистолет руку. Хватается одной рукой за накидку, сжимает в кулачке так сильно, будто это единственный способ удержаться с ним рядом. Затравленно стреляет глазами на тех, кто остался в комнате. Ничего не подозревая, они с девочками оставили свои рюкзаки в прихожей. Там — спортивная форма, кошелек, ключи. Кроме пропуска в спортивный зал на тренировки Воронова ничего не берёт: боится оставлять в раздевалке. Телефон беспечно забыт во внутреннем кармане. Хотя... Может, это и хорошо. Девчонок, вырубленных наркотиком, ощупывали и обыскивали руками, вытаскивали всё из карманов, раздевали до нижнего белья. — Теперь доволен? — чуть дёрнув бровью, морщится Кислый. — Нет. — холодно отвечает Джокер, наставив пистолет обратно на Кислого, — Вещи. Общается предложениями из одного слова, четко расставляя приоритеты. Джокер поднимает дуло выше, наводя прицел прямо на лоб. Только тогда тот сдается. Кислый не опускает руки, оставляя их на виду. Выдерживает паузу, за которую Ульяне сотню раз хочется попросить Комолова поскорее отсюда уйти, а потом удручённо вздыхает. — Кобра! — громче зовёт кого-то, повернув голову. В коридоре показывается та самая девушка, комплекцией примерно с саму Ульяну. От одного вида пистолета, она бледнеет, пятится назад. — Притащи ее сумку. Шевелись. Давай. Ключ остался в двери. Комолов это хорошо запомнил. Больше дверей в этой комнате нет. Он пятится назад. А затем хлопает дверью с другой стороны и проворачивает ключ в замке. Кобра боится подходить ближе, поэтому катит сумку по полу несильным толчком. — Забирай. — сухо произносит Саша, снова обращаясь к сестре. С опаской присев, Ульяна одной рукой (вторая занята: нужна, чтобы никто больше не забрал её у Саши), подхватывает свой рюкзак, притягивает его к себе за лямки и оставляет впереди как щит. — Выходи. Да иди же ты! Ульяна вцепилась в него, как насекомое с мерзкими длинными и тонкими лапками. Ему приходится одёрнуть её руки и подтолкнуть в сторону лестницы. Она пятится от лёгкого тычка, разворачивается лицом к лестнице только в самый последний момент, перед дверью. На каком-то автопилоте подхватывает с вешалки любимую коричневую кожаную куртку, не надевая, а так же держа её у груди. Спускается на пролёт и оборачивается, чтобы дождаться Сашу. — Не стреляй, пожалуйста. — пищит Кобра. — К стене. — командует Джокер. Сам подходит к входной двери и, присев на корточки, точно также, как Кобра несколько секунд назад, направляет ключ от комнаты по полу под какой-то древний большой шкаф. Пока будет искать, они уедут. Выходит из квартиры, захлопнув дверь. У него сейчас такой вид, что Воронова повторяет свою маленькую игру ещё дважды, прежде чем пропустить его вперёд у выхода. Выскальзывает на улицу раньше, чем её прижмёт тяжёлой железной дверью, которую он не потрудился придержать. Внешнего мира для Ульяны оказывается сразу слишком много. Шум машин, голоса прохожих, лай собак, запах асфальта, фонари, фары, ветер, свет. От переизбытка свежего воздуха у неё кружится голова. Собственное тело ощущается каким-то непослушным, незнакомым, и она дважды спотыкается на ровном месте, пытаясь поспеть за Комоловым. Ещё эти дурацкие слёзы! Её так колотит, что всхлипы не даются, но щёки и нос не высыхают и взгляд мутнее обычного, словно в глаза попала какая-то инфекция. Комолов не торопится протягивать Ульяне платок, говорить «всё хорошо», предлагать заехать за мороженным. Он успевает только сесть за руль и проехать несколько домов, пока не доходит до предела... Ульяна забирается в мерседес одновременно с долгожданным чувством облегчения и новым приступом сковывающего напряжения, волнообразно нарастающим в груди. Саша ничего не говорит и эта тишина, осязаемо накалённая, почти искрящая стремительно вскипающими в нём эмоциями, давит с силой в несколько десятков атмосфер. Стоит стрелке спидометра лениво поползти вниз, подбородок начинает предательски подрагивать, в горле застревает новый колючий комок. Джокер тормозит возле одной из спящих пятиэтажек, глушит мотор. Чувствует, как внутри от сердца разливается сладкая ядовитая чёрная жидкость, обволакивая всё тело. Всё внутри распирает от самого сильного гнева, пальцы весь этот короткий путь нервно поддергиваются на руле, как будто в каком-то нездоровом приступе. БУМ — Дура! Какая же ты дура! Безмозглая идиотка! Дрянь!!! Воронова ждёт всплеска, но получает целый ядерный взрыв, тут же сотрясающий всё тело тысячей крошечных судорог. Она контужена и различает только голос сводного брата, звенящий где-то прямо в черепной коробке. Нечёткие формы, цепляемые боковым зрением. Саша разворачивается корпусом к Ульяне, заносит руку, собираясь хотя бы пальцами настучать ей в районе чуть выше виска. И всё же не разрешает себе это сделать. И легче от этого прикосновения ему не станет. Мелкая дрянь. Движение — вспышка. Всё заливает красным. ...удар...боль... Ульяна съёживается, леденея на месте. Прошу, не надо бить!.. Саша её не ударит. Ссутулив плечи и поджав ноги, Воронова пытается сделаться на сиденье ещё меньше, трясется, сама уже не зная, из-за чего. Комолов долбит раскрытой ладонью прямо по рулю, не сдерживая себя в выражениях. Ему хочется кричать ещё громче, но голос не позволяет, бить ещё сильнее, но и тут подводят собственные руки. Злится. Очень злится. Совсем не на Кислого и его компанию, и даже не на себя (пока что), а только на Ульяну. — Дочка Ворона попалась на такое тупое разводилово! Естественный, блять, отбор!! — Джокер снова кричит и ещё раз бьет. Это не помогает успокоиться. Он никогда на неё (и вообще) так не злился, он никогда прежде с ней так не разговаривал. Сейчас у Комолова лишь одно желание — хорошенько отхлестать это МЕЛКОЕ ТУПОЕ СОЗДАНИЕ по щекам, задушить собственными руками, проехаться по ней колесами внедорожника. Ульяна ищет, за что бы ухватиться, чтобы в этом эмоциональном цунами выстоять, но находит только что-то такое же жестокое и неказистое, как и у самого Комолова. — Иди в зад! — срывается за секунду до того, как Саша вылетает из машины, и снова вздрагивает, когда за ним захлопывается дверь. — Придурок!! Вместо «спасибо» и всяких прочих нежных благодарных слов. Зачем спасал, если она так сильно его бесит? А что б с ней было, если бы не спас? Для неё эта мысль, видимо, становится последней каплей. Рвёт невидимую натянутую внутри струну или что-то с треском ломает. Ульяна не успевает заткнуть громкое рыдание, заглушить хриплый вой. Звук ей не нравится, поэтому она, наплевав на чистенькую гладкую кожу салона, подтягивает колени к груди. Обхватывает двумя руками, впивается зубами себе в плечо. Зажмуривается, ощущая кисло-железный привкус на языке. Желудок конвульсивно сжимает, и Вороновой кажется, что сейчас придётся выбираться на улицу следом за Сашей, чтобы её уже наконец вывернуло, и организм сам избавился от той гадости, которой её насквозь пропитало в поганой квартире. Саша начинает нарезать шаги от капота до багажника и обратно, пытаясь успокоиться. Накидка развивается при резких разворотах. Его до сих пор потрясывает, как от ударов током. Снова в ярости бьет. С полной силой теперь ногой в кроссовке по шине. Не останавливается, пока не почувствует сильную болезненную судорогу по всей правой ноге от ступни до бедра. Тяжело дышит, опирается ладонями о холодный капот и смотрит в одну точку на чёрном гладком покрытии. В тот момент в квартире Джокер испытал не просто страх — панику, ужас. Гнев. Боль от одного её голоса и вида. Слабость. И дело не в том, что он боялся за себя. О, если бы Саша не зашел в нужный момент, Ворон бы весь город на уши поднял. А когда узнал правду (а он бы узнал), прицепил к этому самому мерсу пасынка за яйца и прокатил с ветерком по всему Питеру. Саша испугался за Ульяну. За её жизнь. После выплеска становится чуть легче. Во всяком случае кричать уже не может, бить тоже. Последний удар обессиленный, смиренный. Ульяне хочется к маме. Или к Кириллу. Чтобы ее обняли. Пожалели. Спросили, где болит. Потому что болит везде. Хуже, чем после любой из тренировок. Кирилл бы не стал кричать и ругаться. Кирилл бы поверил, что она не виновата, что она правда не знала, что она не хотела. Я не хотела, не хотела... Она бы даже разрешила ему погладить её по волосам и уткнуться подбородком ей в макушку. А он бы принёс горячий шоколад, как всегда делает, когда ей плохо... Не то, что этот придурок Комолов! Который сегодня спас её жизнь. Беззвучные всхлипы переходят в чуть менее беззвучное икание, и Ульяна кое-как утирает ладонями лицо. Немного задерживает пальцы с правой стороны, медленно обводя горячую припухлость от скулы до нижней губы. Переводит взгляд на порванные колготки, рассматривает грязные полукружия под ногтями. Кир не погладит её за такое по голове. Выдыхает, натягивая на себя великоватую байку. Без рубашки под низом в ней всё равно прохладно, но это хоть чуть-чуть помогает вернуть приличный вид. Дверь с водительской стороны открывается. Ульяна, затаившись, следит за каждым действием Комолова. Их немного, и ей очень быстро надоедает просто ждать. Слабыми пальцами он открывает пачку сигарет. Закуривает. В этот раз не закрывает дверь, будто хочет выветрить из салона остатки своей ярости, осевшей на всех поверхностях. На Ульяну Саша не смотрит. Прислоняется спиной к холодной поверхности задней двери и делает первую затяжку. Выпутавшись из так и незастёгнутого, вообще-то, ремня, Воронова осторожно перебирается на переднее сиденье за рулём. Прислоняется головой к дверной раме, опускает ноги вниз, рассеянно болтая ими в воздухе. Молчит, не мешая Саше курить. Она же не Кирилл, чтобы цитировать ему предупреждения с пачек сигарет. И её не смущает запах... ...в нём есть что-то от беззаботного лета. Они вечно забывают взять розжиг, поэтому приходится на сухую подпаливать сучки и ветки, собранные в округе, тем, что есть. Зажигалки, спички. Выходит не с первого раза. У Саши лучше, чем у брата. Поджаривают крутой заграничный маршмеллоу, который привёз папин друг. Из самой Америки! Ближе к ночи Кирилл, единственный, кто додумался, достаёт плед, а Саша, единственный, кто умеет, — подтягивает к себе гитару. Она ужасно поёт, но ей нравится слушать и прижиматься спиной к брату, так уютно и тепло... Горло неприятно саднит от крика — курение не делает лучше. Наоборот, Комолов несколько раз откашливается, а затем сплевывает под ноги. Правая ступня ноет, а пальцы на руке ломит — зато больше не дрожат. — Можно... мне тоже? — Ульяна несмело, с запинкой, кивает на Сашину пачку сигарет. Воронова пододвигается на сиденье. Шмыгает носом. И снова, когда это не помогает. Утирает нос тыльной стороной ладони. — Бери. — хрипло устало отвечает Саша, не поворачивая голову в сторону Ульяны. Кирилл его убил бы. Хотя лучше выкуренная сигарета, чем... Джокер не должен был оказаться в квартире, чтобы лишний раз там не светиться. Деньги Кислый передает в другом обусловленном и нейтральном месте. Сегодня днём Кислый ему позвонил (за что получил отборную порцию мата, потому что звонки тоже запрещены) и сказал, что не может прийти. Пришлось Комолову самому тащиться в эту дыру. Пришлось… Она не ожидает получить согласие. Ну, разве что самую малость. Знает, что Саша тоже наверняка не выучил параграфы про вред курения в учебнике Кирилла Воронова и по проведению воспитательной работы с младшими сводными сестрами получил бы жирный трояк. Думает, что он отшутится каким-нибудь снисходительным «мелкая ещё», но Комолов явно не в настроении, и поэтому Ульяна, хмыкнув, тянется к пачке. Вытаскивает двумя пальцами сигарету, пару секунд разглядывает её, как будто забыла, с какой стороны фильтр и что с ним надо делать. Комолов точно раскусит... До этого никогда не было повода или особого соблазна попробовать. Сейчас Воронова уверена: это единственное, что может ей помочь. Выкурить, выкоптить, вытравить забившуюся в поры сладость и снять приторную плёнку с языка. Стараясь казаться уверенной, Ульяна чиркает зажигалкой, подносит огонь к нужному концу зажатой в губах сигареты, одновременно делая вдох. Не раз видела этот трюк в исполнении Саши, только не знала ощущения. А они... острые. Острее, чем она предполагала. С таким же успехом можно было бы попытаться проглотить чертополох... Комолов слышит родной щелчок зажигалки. Он даже на пару секунд успевает отвлечься от своего состояния, прислушиваясь. Три… Два… Один… Один на ниточке… Один на сопельке… Половина… Половина на… Воронова из чистого упрямства держит рот закрытым, несмотря на не поддающиеся контролю сокращения диафрагмы. Только когда ей начинает казаться, что в следующую секунду глаза просто вытекут, глухо откашливается в сжатый кулак. Прав был Кир. Гадость редкостная. Наконец, Саша слышит характерный сопровождаемый самую первую в жизни затяжку кашель. Удовлетворенно едва уловимо ухмыляется. Дурная. Сидела и терпела. Чтобы что? Он оценил? Задуматься об этом по-настоящему Саша сможет только спустя восемь лет. Затяжка помогает ей достигнуть нужного эффекта. Так что новый взгляд на сигарету Воронова бросает с причудливой смесью брезгливости и благоговения. Комолов шел за деньгами, а не за сводной сестрой. А если бы так не совпали обстоятельства? Глубоко затягивается, пытаясь вытравить из башки эти мысли «а если бы…». Случилось так, как случилось. И чё теперь? Не похрен ли? Люди Кислого иногда до передачи товара сами его… пробуют, чтобы убедиться в надлежащем качестве и заранее подавить волю девушек. Эта мысль, что Воронова могла бы стать одной из, задержись Джокер хотя бы на час, как спичка снова поджигает разлитый по венам мазут. — И я не попалась, — добавляет чуть обиженно, насупившись и надувая губы. — Я сразу сказала, что это лажа какая-то. Просто... Девочки уговаривали и я... ...не хотела отрываться от коллектива, бросать друзей, быть белой вороной. Хотела быть крутой. Как ты. Вряд ли такое оправдание ей поможет, и Ульяна затихает, молча ковыряя кончиком пальца разбитое колено. Её неуместные комментарии-оправдания совсем не помогают. Комолов зло отбрасывает бычок в сторону и поворачивается к Ульяне. Делает шаг, останавливаясь прямо напротив неё. Он наклоняется, пальцами чуть подтягивает ткань на брюках в районе бедер и упирается ладонями в колени так, что их лица с сестрой оказываются на одной линии. За покашливанием умудряется пропустить Сашино движение, отчего оно кажется ещё более непредвиденным и угрожающим. Его улыбка и поза мгновенно заставляют поёрзать на месте. Хотя Ульяна не торопится разрывать их фирменные гляделки. Продолжает смотреть Саше точно в глаза, в угольной глубине которых тоже что-то клубится. Может, тот же дым, может что-то более едкое. — Не попалась? — ядовито переспрашивает Джокер с фирменным оскалом, также фирменно приподнимая брови, — А это чё? Он тычет пальцем в её порванные колготки. — А это? Это? Это?! Проходится по всему от её порванной футболки, грязных волос до содранных ногтей и опухающей от удара щеки. Ульяна хмурится, слабо уклоняясь от очередных тычков, но всё равно попадается уже в его ловушку. На последнем, чтобы получше рассмотреть, Комолов пальцами сжимает подбородок Вороновой, разворачивая её лицо, как ему удобно. Чуть не застонав от дёрнувшей скулу боли, плотно поджимает губы, выдав себя одним лишь громким сопением. — Отвянь! — еле подавляет желание зарядить пяткой и ему. Куда-нибудь в голову. Воронова отмахивается от прикосновения уже после того, как Саша сам небрежно отпустил её лицо. Свободной рукой Ульяна сводит края байки, расправляет полы, суёт ладонь в карман, нахохлившись, как воробей. — Или ты думаешь, они бы тебя, как рыбу, блять, из красной книги, поймали, а потом отпустили? Дура! Малолетняя... Джокер не договаривает. Выпрямляется, чтобы схватиться уже за свое лицо, спрятав глаза в ладони, провести руками выше: на волосы до самого затылка, сжать пальцами пряди и выдохнуть. Выплёскивающийся гнев Комолова провоцирует химические реакции в мозгу, стимулируя доли, отвечающие за раздражение. И в ответ на претензию Ульяна с особым чувством демонстрирует Саше самый говорящий палец, не менее ядовито передразнивая его улыбочку. На её говорящий жест Комолов демонстративно закатывает глаза. Надо было отхлестать… Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Саша шумно дышит, стараясь взять себя в руки. Он был о ней лучшего мнения. Или дело всё-таки не в ней? — По-твоему, я сама пришла и попросила меня... — обрывается, бледнеет, не может сложить губы в напрашивающееся слово и подносит сигарету ко рту, но затяжку так и не делает. — Я думала... Если мы с девочками вчетвером, то ничего... Ничего не случится... Я даже не пила их дебильный чай! Вообще-то они были даже впятером, если считать Алису. Из той компании Ульяна неплохо общалась, наверное, с одной Катей. И она же убедила их пойти, якобы на вечеринку в честь дня Рождения. Ульяну смутили парни, такого уговора не было, но Алиса сказала, что это её брат и его друг, и все как-то расслабились. Кроме неё, обратившей внимание на подозрительно захлопнувшуюся дверь и придерживающейся строгого правила насчёт напитков в незнакомых компаниях. — Дуры. — коротко заключает Джокер, уставший слышать от Ульяны одну и ту же пластинку о том, что у неё всё шло по плану. Выразительно цыкнув, Ульяна переводит взгляд с Комолова в перспективу притиснутых друг к дружке серых и желтоватых зданий, пятернёй недовольно взъерошивает и без того взлохмаченные волосы. Дура, дура — заладил!.. Оправдываться ещё перед ним! Как будто самому не прилетело на прошлой неделе за возвращение под утро и разбитую губу. По счётчику "косяков" ей до него — о-хо-хо! — расти и расти. Хотя (Кирилл бы сказал) такими темпами... Саша!!! — мозг, как заклинило, снова и снова воспроизводит истеричный крик сводной сестры, вызывая головную боль и пульсацию в висках. Кажется, этот крик, как сильный вирус, ещё долго будет хранится на жёстком диске Комолова. Он тянется к пачке за ещё одной сигаретой. Ему нужно подумать. Джокер закуривает, успевая сделать всего три затяжки. Ульяна, уперевшись пятками в подножку, наблюдает за медленно тлеющим кончиком своей сигареты. Стряхивает дёрганным движением лишний пепел. Это — не просто разбитая губа или посиделки с одноклассниками на старой скейт-площадке, куда Кирилл сто раз велел ей не ходить одной. И даже не новый пирсинг, за который ей в своё время эти же проколотые уши начистили будь здоров. Не окажись Саша в той квартире... Они же не могут стоять здесь всю ночь и ждать, что всё как-то само разрешится: щека заживет, а одежда сама приведет себя в порядок. Не докурив, Джокер снова резко откидывает сигарету. — Поехали к Ворону. — Комолов говорит , как можно увереннее и решительнее, показывая Ульяне, чтобы она передвигалась обратно на заднее сидение. Ему нужно, чтобы она отказалась. Нельзя, чтобы она согласилась. Это самый настоящий блеф. С такими картами в случае неудачи ему конец. И Саша после этого почти уверен, что у Ворона никогда не будет наиболее подходящего и весомого повода, чтобы «замочить» пасынка. Ворон поймет это чудесное спасение правильно и не пожмет в благодарность его руку. К Кириллу тоже нельзя. Кир — это лишь лишняя остановка перед попаданием к Ворону. Он многое прощает сводному младшему брату и на многое закрывает глаза. Но такое — никогда. Если Кирилл вообще захочет поддерживать отношения после... Просто Кир не понимает. Это же естественный отбор — выживает сильнейший. И сегодня Ульяна не должна была выжить... Кирилл ведь просил её сразу идти домой. Или позвонить Стасу, Игорю, Комолову, в конце концов. Сегодня вообще-то был её черед «прикрывать», чтобы Кир мог провести время со своей подружкой. Кажется, они собирались что-то отмечать... Класс, Уль, добавь в свой послужной список испорченный выходной брата, так держать! Теперь он решит, что её в принципе нельзя отпускать куда-то одну. И ведь не отпустит... Повезло, хоть... — Ч-что? — неожидавшая от Саши такой категоричности, Ульяна чуть не выпрыгивает из машины, смотря на него во все глаза. — Нет! Всё прямо выложить ей Джокер не может. Блоха не должна узнать или даже догадаться, что он боится, что он причастен. Никто не должен, потому что это можно использовать против него. Только за это время Саша достаточно изучил обретенную младшую сестру (которую он, к слову, никогда не хотел). Ему нужно, чтобы это было ЕЁ решение не обращаться и ничего не рассказывать отцу. Чтобы Ульяна никогда ни словом, ни жестом не обмолвилась при нём, матери или брате про это "чаепитие". К отцу ей точно нельзя. Запоздало Воронова понимает, что её реакция, наверное, была слишком яркой и откровенной. Ой, ду-у... Да нет, всё верно, дура она и есть. — То есть... Уже поздно, и он может быть занят, и вообще... Зачем его беспокоить? Всё же обошлось... Нынешние оправдания звучат ещё хуже предыдущих, теряя всякий смысл. Воронова, досадливо скривившись, шёпотом ругается себе под нос. Бросает бычок на землю, чуть резче нужного придавив его носком. Суёт уже обе ладони в карманы. Обычно Саша, если... когда ловил её там, где ей быть не положено, оставлял все разбирательства Кириллу. Сдавал прямо в руки, мол, твоё — вот ты и думай, дальше что с ней делать. Кирилл мог рассказать родителям, а мог и нет. Зависело от того, насколько крупно она облажалась. На этот раз, видимо, по полной, раз Комолов готов сам отвезти её к Воронову. Ульяна ведет себя ровно так, как Джокер предполагал. И как ему нужно. Одной рукой облокотившись на дверь, прячет самую довольную улыбку в плотно сжатых губах. Изображает скептический и недовольный вид. — Пожалуйста, не говори папе, — сдавшись, словно через силу просит Ульяна и с оттяжкой возвращая к Саше виноватый взгляд. — Если он узнает... Киру тоже влетит. Он должен был сегодня за мной приглядывать. Мама уехала на два дня в командировку, а Кирилл смог уговорить отца не забирать их (по большей части, Улю, конечно) в Зеркальное, потому что отсюда ближе добираться до школы. Чтобы они могли побыть обычными подростками, наслаждающимися недолгим отсутствием родителей. Побыли... — Ну хочешь, я сама потом Киру признаюсь, — предлагает Воронова, прекрасно зная, что надеяться на чистый альтруизм Комолова или его милость - гиблое дело. — Или.. Хочешь... Комолов с вызовом дергает бровью, ожидая продолжение фразы. Торговаться Ульяне с Сашей после его переезда стало труднее. Грязная посуда или передача приставки в его единоличное пользование утратили свою актуальность, а больше предложить ей было толком и нечего. — А это… — резкий кивок в сторону щеки Вороновой, — …ты как объяснять собралась? Сейчас она ему даже версий накидает, что самому и делать ничего не придется. Главное, чтобы эти версии звучали поправдоподобнее, чем «он занят и зачем его беспокоить». — Это? Ульяна осторожно, почти не касаясь, проверяет свою щёку, только красноватый след от удара с неё за последние минут десять никуда не делся. Судя по тому, как боль отдаётся в висках и нижней губе при любом чересчур активном мимическом движении, он как будто даже расползся на всю правую часть лица. Прикладывать лёд, возможно, уже поздно (совсем не значит, что она отказалась бы), — главное, чтобы не остался синяк. — Ерунда, — подумав, заключает Воронова. — Скажу, что ляснулась на тренировке. Не в первый раз. Она так часто использует эту отмазку, что Кирилл, похоже, окончательно запутался, врёт она или нет. Со временем перестал допытываться. Но и совершенствовать на ней свои навыки оказания первой помощи тоже. «Захочешь рассказать — приходи, нет — твоё дело», — бросал таким тоном, показательно обводя взглядом рассеченную бровь или стёртый до крови локоть, что Ульяне одинаково сильно хотелось в тот же миг всё выложить ему как на духу и громко хлопнуть дверью своей комнаты. Второе брало верх чуть чаще, и она уже практически привыкла хранить бутылочку с перекисью у себя. А порой и сама забывала, какие из отметин у неё заработанные, а какими приходилось расплачиваться за занятия гимнастикой. Кажется, этот конкретный случай она точно не сможет забыть. Больше ничего не придумав, Ульяна просит снова: — Пожалуйста, Саш. — Ладно-ладно. Не ной только. — как бы сдается Джокер, — Место мое освободи. Ульяна расплывается в широкой благодарной улыбке, во второй раз за вечер пропуская у себя в репликах застрявшее на языке «спасибо», только с охотой кивает на его полуприказную просьбу и проворно перебирается на заднее сиденье. Уделяет время тому, чтобы пристегнуться, а потом проверяет рюкзак. Когда Комолов так легко поддаётся на уговоры, не уточняя своих или её условий, позволяет себе решить, что рассказывать никому (даже Кириллу) не придётся. Саша достает телефон из кармана брюк. Смотрит на время. В их переписке с Кириллом тот говорил, что сегодня собирается провести вечер со своей Лией. Только вот о том, насколько этот вечер затянется и перейдет ли в ночь, Саша не спросил. Тогда этот вопрос его волновал меньше всего. Хотя Вороновой уже не девять лет, чтобы бояться оставлять её одну на всю ночь. Но зная Воронова младшего… да и старшего тоже. Комолов издает тихий смешок от своих же мыслей. Только теперь он начинает понимать, почему они с ней так возятся. Ещё раз прокручивать и возвращаться к событиям в квартире совершенно не хочется. Глупая упрямая овца. Саша садится за руль и закрывает дверь. Снова проворачивает ключ. — К вам поедем. — оглашает он свой приговор, а точнее помилование, и с усмешкой бросает взгляд в салонное зеркало: — Ключ от квартиры хоть нигде не проебала? Ключ от квартиры с брелком в виде тонкой самодельной фенечки, находится там же, где она его и оставила: во внутреннем скрытом кармане под замком. А вот вещи все смяты и кошелёк полностью вытряхнут. И это ей ещё повезло обойтись потерей карманных денег и небольшим (ага, как же) испугом. — Не проебала, — передразнивающе повторяет Ульяна, нарочно используя именно это слово и потрясывая в просвете между сидениями связкой. Кирилл терпеть не может, когда она не следит при нём за языком, и вечно отпускает свои эти укоризненные вздохи в сторону Саши, будто он больше всех виноват в том, что она так выражается, а не ведёт себя, как леди. А Ульяна иногда делает это из чистой вредности, чтобы его или их обоих достать. Хотя какая из неё может выйти леди? — И да, должна будешь. — не забывает добавить Джокер, хотя Воронова ему почти одолжение делает (но она то об этом не знает). Вот только что взять с девочки-подростка? И всё же пару раз (вообще-то не менее пяти) эта Блоха обеспечивала ему алиби перед отчимом. Спрятав ладони по самые фаланги пальцев в рукава, Воронова задумчиво утыкается в окно, покусывает щёки изнутри. Сашино «должна будешь» как-то неправильно, с щекоткой, отзывается в груди. Должна... Как много она ему должна за сегодня? Не за дурацкие отмазки перед отцом или выгораживание перед братом. А за то, что она обязательно увидится с ними, а они ещё смогут увидеть её живой? Катю и других девчонок из их компании тоже наверняка кто-то, изводясь нервами, ждёт дома... Комолов тоже пристегивается и выезжает на проезжую часть. Поздний вечер. Машин ещё полно, как и медленно плетущихся пешеходов. На первом же светофоре снова оборачивается к Ульяне, бросив на неё взгляд через плечо. — Раз ты такая молодец и не пила чай. Значит, всё это время неплохо соображала. Скажи мне, ты уверена, что они про твое родство с Вороном не узнали? Только хорошенько подумай. Это блять важно. — произносит Саша и снова поворачивается к лобовому стеклу лицом. Ульяна не успевает распробовать терпкую пригорчь от последней мысли, потому что Комолов задаёт слишком правильный вопрос, и опасное предчувствие колючей изморозью проходится вдоль хребта. Нет. Нет. Нет! Нет!!! Только не это! Джокер тянется за телефоном, не смотря на то, каким будет ответ Вороновой. Он находит контакт с именем «Шрам» и пишет короткое сообщение. Только не сразу. Секунд пять оставляет на раздумья и всё же от своей затеи не отказывается. «Есть работа после полуночи. Отзвонюсь». Поднимает взгляд выше, чтобы через салонное зеркало проверить, не сует ли свой любопытный нос Ульяна в экран его мобильника. Двух любопытных глаз, с интересом изучающих его переписку, Саша между сидений не замечает. Ульяна, сосредоточено пыхтя, занята тем, что засирает салон его мерса своим барахлом. Ненадолго откладывает телефон на свободное сидение рядом. Заново раскрыв рюкзак Воронова дважды перепроверяет пустой кошелек. Хаотично вытаскивает все вещи на сиденье. Спортивные легинсы, носки, небольшую аптечку. Перетряхивает все отделы вверх дном, запускает руку даже в дырку в подкладке. Дёргает молнии. Шарит по карманам. Пальцы никак не находят нужный пластиковый прямоугольник. Ульяна чуть не срывается на истеричный всхлип. Это не лажа. Это самый настоящий... — Саш, я... — не переставая беспорядочно искать и проверяя теперь уже куртку, порванную майку, юбку, сглатывает Ульяна, чуть не поперхнувшись воздухом. — Я не могу найти... Моего пропуска нигде нет... Ульяна успевает начать соображать, даже передразнивает его — во общем почти приходит в себя. Пока всё не повторяется по кругу. Как в долбанном аду. Похоже именно в него Джокер и попал. Уже. Комолов раздраженно закатывает глаза и вновь вдавливает педаль газа. Проехав светофор, сворачивает вправо. Давай. Скажи, что ты нашла. Скажи! Давай же!! Сжимая челюсть до зубного скрежета, из последних сил надеется Джокер и бросает частые взгляды в зеркало под усиливающий шорох за спиной. Ульяну всю трясёт, по ощущениям, даже сильнее, чем в первые минуты после случившегося. Ей конец. Просто конец. Она буквально покойница. На пропуске её фамилия, имя, фотография... И она его потеряла в той долбанной жуткой квартире. К чёрту все меры предосторожности! Теперь осталось только выйти на дорогу и самостоятельно шагнуть под какой-нибудь КамАЗ, чтобы не мучиться. — Что мне делать?! — неслушающимся голосом, совершенно растерянно, словно и не спрашивает, а всего лишь не сдерживает панических восклицаний. — Боже, что же я... Чёрт! Чёрт! Спрятав лицо в ладонях и чуть раскачиваясь взад-вперед, Воронова сгибается на сиденье и в который раз за вечер чувствует, как мокреют ресницы. — Сука. — ругается Комолов, но уже на порядок тише, потому что голос не успел окрепнуть, — Воронова… Твою мать! Снова бьет по рулю, три раза громко сигналя и нарушая гармонию всей улицы. Визгливые сигналы автомобильного гудка всверливаются в мозг, как долбанная аварийная сирена, предупреждающая уже не просто о чрезвычайной ситуации, а о целой катастрофе глобального масштаба. Ульяна дёргается на месте, начиная чаще шмыгать носом и всё продолжает переворачивать сумку. — Кретин!!! — теперь уже ругается кто-то из машины с соседней полосы. В любой другой ситуации Джокер бы этому смельчаку обязательно ответил, но сегодня его день. Но не день Джокера... На оживленной дороге давать себе волю попсиховать нельзя. Саша пальцами обеих рук крепко сжимает руль. Не будь они в машине, он бы точно хлестанул сестру по другой щеке, оставив симметричный след. Вот сейчас... Сейчас он покажется... Голубоватый пластиковый уголок выглянет из залома замши или пальцы нащупают шероховатые края... Мысленно Воронова обращается за милостью ко всем известным ей высшим силам, даёт красноречивые щедрые обещания, но на второй раз за вечер предоставленный судьбой громоотвод уже не срабатывает. Или он изначально был бракованный? С отчаянным «а вдруг?» Ульяна даже проверяет щели между сиденьями и приподнимает коврики на полу. Пропуска нет. Молния, подло выбравшая дважды одну цель, всё-таки проходится через всё тело высоковольтным разрядом. — Хватит истерить. Соберись, блять! Мне нужно точно знать, что ты его не оставила в другом месте. Думай, Ульяна, думай! — предпринимает последнюю попытку Саша в надежде, что сейчас она вспомнит. Дальше идёт негромкий бессвязный поток матов. Безвольно опустив руки, Воронова слабо мотает головой, как бы показывая, что собраться и думать сейчас вообще не способна. До крови рассекает зубами нижнюю губу. Сашины окрики действуют не хуже пощёчины, только всё равно проходит секунд десять, прежде чем у Ульяны получается взять себя в руки. Джокер собирался разобраться с Кислым, но хотел лишь поджечь эту ебанную квартиру и его тачку, чтобы припугнуть. Только, если пропуск оказался у кого-то из них, придется принимать самые крайние меры. — Блядские светофоры! Снова приходится затормозить, упуская драгоценное время. Два раза Комолов не сильно, но ощутимо ударяется затылком о спинку своего сидения, заставляя уже думать себя. Если бы Кислый узнал фамилию, он бы не стал тянуть... или стал, чтобы спасти свою шкуру и подгадать момент? Он же не знает, что Джокер ещё не... Нет-нет, этот действует в лоб, даже поторговаться нормально не сумел. Может быть, Кобра? Это она занималась вещами, однозначно… Неважно. Если Воронова не найдет свой пропуск придется избавляться от всей компании. Попросит Шрама... Рука тянется к телефону. И снова тот же самый диалог. Шрамов — это почти Кирилл, только круче, в бандитской ипостаси. «Найди мне решалу понадежнее» Ответ приходит незамедлительно. Как будто даже немного обиженно. «А я тебя чё не устраиваю?» «Тогда для тебя будет много работы. Нужно кое с кем договориться». Встряхнувшись, Ульяна утирает внутренней стороной рукава нос и глаза, распрямляется на сиденье. Рассеянно поглаживая рюкзак, восстанавливает в памяти события. — Меня бы не выпустили из здания без него. Значит, когда мы вышли на улицу, он был при мне, — Ульяна, на всякий случай, проговаривает все свои действия, как в каком-нибудь следственном эксперименте, и параллельно ещё раз перепроверяет все отсеки. — Я кладу его в кошелек, потому что он уже трижды заваливался у меня в подкладку. Но сейчас ни там, ни там его нет. Хотя в кошельке вообще ничего нет... Кожаное портмоне тщательно вычищено, как будто только из магазина. Не осталось даже всякой бесполезной мелочи, вроде трамвайных талончиков, оставшихся с их поездки в Москву, старых билетов в кино, обёрток от жвачек и дисконтных карточек. Может, вытряхнули из него содержимое не разбираясь, впопыхах. Саша напрягает слух, внимая рассуждениям Ульяны, чтобы найти в них хоть какую-то зацепку, лазейку, надежду... Убить четверых человек — не проблема. Проблема — если они со Шрамом не успеют… Хотя вряд ли кому-то из них придет идея поделиться такой ценной информацией и создать ненужную конкуренцию. Кислый и его компания, конечно, не гении мысли, но всё же не полные идиоты. В кошельке ничего нет... Тогда это точно была Кобра. Она первая должна была ознакомиться с говорящей в их кругах фамилией на пропуске. Можно бы было предположить, что это всего лишь совпадение, но не после того, как Джокер вытащил это совпадение из их лап и даже не пожадничал расстаться со всей ему положенной суммой. — Странно, что телефон на месте, — вытащив обозначенный и (чтоб уж наверняка) заглянув ещё и под надетый на него бампер, делится Ульяна. — Только симку забрали... Мобильный Воронова проверила первым делом, ещё в той квартире. Почувствовала рельеф через стенку рюкзака, пока прижимала его к себе. Возможно, Кобра рассудила, что телефона могут хватиться сразу же, а вот пару вытащенных купюр никто и не заметит в стрессовых обстоятельствах. Вещи они бросили в прихожей, а парни, которых Комолов остановил в той комнате, забирали только то, что было "на девочках". О чем Ульяна рассказывает и Саше, раздумывая, в какой момент мог исчез ее пропуск. — Он был в тонкой пластиковой обложке с геометрическим узором. Может, они и не поняли, что это... ...ровно до того момента, как вытащили карточку и прочитали указанные на ней инициалы. Потом-то стало понятно вообще всё. Откинув рюкзак в бок, Ульяна страдальчески хныкает и сжимает между пальцев пряди своих волос. Ей бы хотелось заявить Саше, что она точно помнит, как положила пропуск в кошелёк, но теперь картинка расплывается в её памяти, и она практически утопает в сомнениях. Может, она заболталась и машинально сунула его в карман куртки? А когда доставала оттуда телефон, пропуск приклеился к чехлу и выпал, а она не заметила? Может, пропуск потерялся по дороге? Может, кто-то из девочек перепутал и взял его себе? Хотя последнее ей мало чем поможет... Комолов больше не кричит, не матерится и ни обо что не бьется. Сворачивает в спальный район с главной дороги на свободную и прибавляет скорости, чтобы быстрее оказаться в первой точке своего маршрута. А мысленно выстраивает план действий, вспоминает маршрут Кислого и его компании на эту длинную для всех них ночь. Они повезут товар ночью. После полуночи. Если успеть, то можно застать их прямо на квартире, там и разобраться. Воронова вмешивается в его мысли, напоминая о своем проблемном бесящем существовании. — Что... Что теперь будет? — негромко спрашивает Воронова, часто-часто моргая и придвигаясь чуть вперёд, ближе к центру и ближе к Саше. — Если пропуск у них... Они пару раз вели подобные беседы с матерью, чтобы навсегда закрыть тему с "дурацкими" мерами предосторожности. Ульяну тогда ещё смутила эта странная формулировка о том, что её «могут попытаться использовать, чтобы добраться до папы». Добраться? Каким образом? Воронова уже не уверена, что хочет когда-либо это узнать. — Ничего. — сухо отвечает Комолов, — Щас я отвезу тебя домой, ты приведешь себя в порядок, избавишься от этой одежды, а дальше ляжешь спать и забудешь всё это, как страшный сон. — чётко разъясняет он и с нажимом спрашивает, переведя взгляд на лицо Ульяны в отражении зеркала: — И никому ни слова, поняла? Никому ни слова. Подергиванием подбородка, слабым наклоном головы, морганием вместо оформленных в нечто цельное и связное звуков — Ульяна в пару незамысловатых микродвижений вырезает из хронометража своей личной истории один осенний вечер. Ещё одна улица, ещё один поворот, ещё один подъезд. Джокер поддается влево и через боковое окно всматривается наверх. Света нет, значит Кирилл ещё не дома. Хоть что-то хорошее за эти тридцать минут. Джокер вытаскивает ключ и выходит на улицу. Смотрит по сторонам, держа руку в районе кобуры, пока обходит мерседес сзади. Ему бы прямо сейчас рвануть к Шраму, только нужно убедиться, что сестра дошла до квартиры. Будь его воля, он бы её там и закрыл на все замки. — Двигай. — подгоняет Ульяну, направляясь к нужной двери. Воронова воспринимает слова Комолова, наверное, излишне буквально, потому что молчит, словно проглотив язык, весь оставшийся путь. Даже не огрызается и не возникает, когда Саша её поторапливает на парковке, послушно прибавляя шаг. Надо успеть всё сделать до того, как Кирилл вернётся. Четвёртый этаж, третье окно слева, зелёные занавески. Да, она тоже проверила ещё на подъезде. Ульяна вводит код от домофона. Саша дергает массивную дверь и пропускает сестру вперед. Она не замедляет шаг на лестнице, ступая через две ступеньки. Он заходит следом. «Буду готов через полчаса. Куда ехать?» Как обычно, лампочка там выкручена, и если бы Комолов не вел параллельно свою переписку, они бы точно оба навернулись. Поднимаясь на нужный этаж, Джокер вводит адрес в диалоговое окно, и еще один — их место встречи, чтобы ввести Шрама в курс дел. Ему он может спокойно довериться и рассказать, что сегодня произошло в норе Кислого. Замок поддаётся не сразу. Ключ, зажатый нетвёрдыми пальцами едва попадает в нужную щель. Оказавшись внутри, Ульяна первым делом глубоко, носом, втягивает умиротворяющий запах растворителей, талька, льняного масла и маминых духов. Так пахнет их спокойная, безопасная квартирка. Делает шаг, два, а дальше события начинают играть с ней в бешеные скачки, то ускоряясь, то растягиваясь в изматывающую вечность. Саша прощается очень быстро, чуть ли не прямо с порога. Дожидается снаружи, пока она закроется изнутри. В голове беспокойно... Куда ты? Что будешь делать? А это не опасно? А это поможет? Кому ты писал? ...но пункта «приставать с тупыми расспросами» в озвученной им инструкции не было, поэтому Ульяна не говорит ни слова. Решает ему довериться. А, уже прислонившись лбом к металлу входной двери и отчётливо различив удаляющиеся шаги, понимает, что нужно было всё-таки сказать. Сказать Саше хотя бы одно из роем жужжащих в её мозгу искренних «спасибо». Возвращается к этой мысли, косо запущенным бумерангом, пока избавляется от безнадёжно испорченной футболки, рваных колготок, выпачканной юбки. Дорывает их на клочки и, упаковав в непрозрачный пакет, выкидывает в мусоропровод на площадке. Скрепя сердце, не трогает только байку. Которая так и провисит тут же, на вешалке, до самого отъезда в Лондон... Расправляться с любимой вещью в гардеробе вот так — слишком подозрительно. Возвращается, пока, рискуя заработать пневмонию, не меньше часа умывается под холодноватой водой, трёт своё тело мочалкой до красноты, выливает половину флакончика геля для душа и полный бутылек шампуня. Пока вытирается, закутывается в мягкий махровый халат. Пока скрупулёзно вычищает из-под ногтей грязь, заливает колени перекисью, накладывает на щёку заживляющую мазь. Моргает снова перед зеркалом. Сгоняет с мыслей сизый туман. Надо добраться до кровати... Как страшный сон, да?***
Комолов в своей старой привычке крутит кольцо на пальце, борясь то ли со скукой, то ли с волнением. — Чё ждём то? — спрашивает он, подняв взгляд на сидящего за рулем Шрамова. — Не гони коней. Рано ещё. К двенадцати они все в квартире соберутся, тогда и возьмем. —рассудительно, опираясь на свой опыт, поясняет Шрам, — На лучше чипсы погрызи, если стремаешься. — Ниче я не стремаюсь. Ждать заебало. — Тип-топ всё будет. Расслабься. Сам сказал, не резон им трепаться. — подбадривает Виталий, пошуршав упаковкой. К самому подъезду около часа ночи подъезжает газель с логотипом липовой мебельной фирмы. Знакомый мужской силуэт выходит со стороны водительского места. Кислый воровато осматривается и направляется к массивной двери подъезда, за которым уже два часа они со Шрамом и Углом, присоединившимся к ним десять минут назад, ведут слежку. — Погнали. Спустя двадцать минут Угол спрашивает: — А с девками чё делать? — Как газель поедешь утилизировать, выкини их по дороге возле какой-нибудь больницы. После этой гнили... — Джокер с отвращением пинает носком кроссовка бутылку на полу, — ... они не то, что сегодняшний день, они последний месяц не вспомнят.