Ты полюбила панка, Моя Хулиганка

— Поэтому я и задаю все эти вопросы. Я хочу узнать, на что ты способен. Я хочу узнать тебя. Лучше. Всего. Я изо всех сил пытаюсь к тебе подступиться... Всю дорогу до магазина, весь долгий путь по бутикам Саша раз за разом прокручивает слова Ульяны, как (любимую) пластинку. Ей, конечно, ничего не говорит. Не торопит её — время есть. Клуб открывается только в шесть часов. Себе он быстро подберет необходимое, потому что одна однотонная чёрная мужская футболка найдется в любом магазине. А сейчас ему приходится ещё заниматься другими рабочими вопросами по телефону. Комолов останавливается у примерочной, шарясь на сайте клуба. Пытается рассмотреть обстановку по немногочисленным фотографиями, чтобы заранее подготовиться и определить, где каждому из них устроиться. Фотографий мало. Придется Шраму идти на разведку. Именно это Джокер ему и пишет. Также отправляет сообщение Клещу, отвлекая того от раннего ужина. Дает задание осторожно порасспрашивать в том районе своих знакомых. Может, кто-то что-то видел, слышал, знает. Все оставляют следы. — Простите, вы не могли бы принести мне размер поменьше? Если есть? Расправиться с выбором платья так же быстро, как с покупкой туфель на днях, к сожалению, не выходит. Череда выпускных уже пару недель как отгремела, и в преддверии августа отыскать на прилавках среди обилия летних сарафанов и маечек наряд для вечернего выхода оказывается задачей повышенной сложности. Ульяна торопится, практически бегом исследуя ряды вешалок, но останавливается для примерки только в третьем по счёту магазине, утягивая в кабинку с желтоватым светом и огромным зеркалом сразу шесть наименований. Три отметает сразу же, едва накинув. Но одно из них тянет девушке-консультанту «на замену». Вообще-то Воронова пришла сюда, потому что любит этот бренд, эти магазины и их сервис. Как раз с последним неожиданно и возникают проблемы, потому что за последние минут десять, сколько бы раз она не бросала взгляд на Комолова через отражение и щелочку неплотно прикрытой шторки, эта работница всё время крутилась где-то неподалеку. Сам Саша выглядит более занятым своим телефоном, но Ульяна всё равно решает любезно спасти его от навязчивой компании, и отправляет её обратно в зал, искать нужный размер. После чего просяще подзывает Комолова к себе. — Не поможешь? На этот раз ничего не придумывает. На самом деле никак не может справиться с застёжкой на спине, потому что собачка упорно застревает в районе чуть повыше поясницы. Каждый раз, как Джокер отрывает взгляд от экрана смартфона, задумчиво что-то прикидывая в голове, встречается с заинтересованным взглядом девушки в чёрном платье с бейджиком и её кокетливой улыбкой. Она не уходит в зал, а перебирает оказавшуюся неподходящей и оставленную после примерки одежду от других клиентов. Раньше бы он этим воспользовался, а сейчас лишь возвращается к своему телефону. Пока его не беспокоит уже сама Воронова... Повернувшись обратно лицом к зеркалу, Ульяна для удобства придерживает платье наивно розового оттенка на груди, расправляет складки на расклешенной юбке. — Я такое надевала в последний раз, кажется, курсе на втором. На «Экватор», — с тихой усмешкой комментирует Воронова, поднимая через зеркало на Сашу взгляд. Саша убирает телефон в карман брюк и с легкой улыбкой заходит в примерочную. Хотя мысль, что Ульяна в этом пойдет в клуб, чтобы притянуть двух насильников, не дает слишком насладиться моментом. И её выбором. Он опускает взгляд вниз на спину и легко подцепляет двумя пальцами собачку, плавно ведя вверх. Заканчивает с молнией и находит лицо Ульяны в отражении зеркала, задержавшись в непредназначенной для двоих примерочной. Комолов никогда не учился ни в колледже, ни тем более в университете, но знает, о чём речь. — И как прошло? — интересуется он без особого энтузиазма. — Мне мало что запомнилось с того вечера, так что, видимо, неплохо. Я хотя бы проснулась утром в своей квартире, а не как Макс, на лавочке у Королевского музея в Кентербери, — приглушённо хихикнув, делится Ульяна. Зато с энтузиазмом Саша левой рукой обвивает талию Ульяны и притягивает к себе, наблюдая за этим через зеркало и не желая её никуда отпускать. Даже под собственным присмотром. — Эй, ты чего? Продолжая посмеиваться, она чуть оборачивается на Сашу, не ожидавшая от него такого спонтанного проявления нежности, но мешать ему и не думает. Охотливо, с тихим, но очень довольным кряхтением, устраивается поуютнее (ещё теснее, каждым сантиметром чувствовать тепло) в его объятиях. Накрывает обеими ладонями его руку, откидывается головой ему на плечо, с наслаждением рассматривая вид в зеркале. Был бы телефон в пределах доступности, непременно бы сохранила себе этот кадр, чтобы потом втихаря любоваться им часами. К чёрту платье, лучше всего ей вот так, рядом с Сашей. Когда его дыхание ощущается лопатками и мягкой щекоткой в районе немного повыше виска. Этим невозможно пресытиться, невозможно от этого устать, и, сколько бы они так не простояли, Ульяне всё равно будет хотеться посмаковать мгновение чуточку дольше. Пожалуйста? — Помнишь... тот первый день, когда мы возвращались из аэропорта, заехали за кофе? Мы с тобой тогда обсуждали мою подготовку к вечеринке... и я вскользь, не специально отдаленно напомнил о своей деятельности. — пересказывает Саша, подходя к основному, из-за чего он вообще этот разговор завел, — Тогда на несколько секунд повисло молчание. Ты напряглась. Тебе стало не по себе. Описывает всё то, что тогда чётко успел рассмотреть, а главное почувствовать. В таком положении, окутанная теплом со всех сторон, Ульяна не дёргается, даже когда (чуть-чуть заранее) понимает, к чему Саша ведёт разговор. Мимолётно хмурится больше для того, чтобы вернуться мыслями к тем событиям. Вспомнить себя саму, дожидающуюся заказа у стойки в том кафе. Он делает небольшую паузу, давая Вороновой переварить информацию и освежить в памяти тот момент в кафе. Сам чуть наклоняет голову на бок, вдыхая легкий сладкий запах её шампуня и духов. — Что изменилось? — без негатива или какого-либо давления задает контрольный вопрос Джокер. Если он правильно её понял, то и тогда Ульяна уже была влюблена. Но всё равно опасалась, чувствовала себя неуютно, старалась об этом не напоминать себе лишний раз. Так что же, чёрт возьми, изменилось? Пока Комолов не задаёт свой вопрос Ульяна молчит, спрятав глаза в пол и испытывая нечто, очень напоминающее вину или неловкость. Крепче обхватывает пальцами приобнимающую её руку, словно удерживая прикосновение, и декодирует свои чувства в буквы, из которых могла бы собрать верные слова. Саша ждёт чёткого короткого ответа, умещающегося в максимум в два предложения. Так он привык общаться на работе. Так он привык общаться с людьми. Даже Ворон почти никогда не рассыпается на длинные витиеватые диатрабы (и откуда только такие слова знает?) в адрес пасынка. Наблюдает за реакциями Ульяны в отражении, будто снова подглядывает, как там в ванной. Только сейчас это что-то более сокровенное, важное. Ощущает, как пальцы Вороновой сильнее цепляются за его руку. Комолов готовится к тяжелому разговору, к не самому приятному ответу. Поэтому чуть настораживается, внутренне и немного внешне напрягается. — Не знаю... — честно признаёт Воронова, слегка пожав плечами. — Думаю... Меня больше всего пугала неизвестность. Знаешь выражение «не так страшен чёрт, как его малюют»? Когда всю жизнь слышишь от других только «держись подальше» и «не лезь», невольно начинаешь очень хорошо справляться с частью про «малевать». На последнем определении Ульяна срывается на короткий резкий смешок. Потом вздыхает и встречает в отражении взгляд Комолова своим, уже без капли шутливости. Он согласно кивает на вопрос про неизвестность. — Я говорила серьёзно в тот вечер. Мне было не страшно тебе довериться. Но... Я не доверяла себе. Тому, что чувствовала, своим реакциям. А дальше Джокер перестает понимать общий смысл, улавливая только отдельные фразы, события, мысли, знакомые имена, фамилии. Понимая, что её объяснения, кажется, только запутывают, а не помогают, Воронова продолжает случайно задетую искренность: — После того дурацкого розыгрыша, который ты устроил, с похищением... Я тогда много думала... Не о нём конкретно, а вообще. О том, как далеко готова зайти. С чем готова столкнуться. Что узнать, — чтобы помочь себе, Ульяна принимается кончиками пальцев вырисовывать на предплечье Комолова небольшие кружочки. — И у меня абсолютно точно не получалось переключиться и выкинуть это из головы, как советовали мне... Да буквально все вокруг. Я же не могу просто взять и вычеркнуть гигантский кусок своей жизни, после чего начать жить как ни в чём не бывало? Мне и не хотелось, если честно. Поэтому, оставался лишь один способ всё выяснить. Прилететь сюда и разобраться самой. Краткая пауза будто относит её обратно к аэропорту, залу ожидания, парковке, поезде домой... — Поначалу шло... странно. А потом Веронике понадобилось вляпаться в крупные неприятности, — на губах Ульяны мелькает как будто совсем несвойственная соответствующим воспоминаниям улыбка. — В ту ночь как будто... То есть, я и раньше знала, но... В тот момент, когда ты держал Мещенко на прицеле... Я видела, как ты делал то, что пугало меня до чёртиков. И в то же время что-то, что заставляло меня влюбиться в тебя ещё сильней, чёрт, я даже не догадывалась, что это вообще возможно. Что-то бескорыстное, что-то честное. Может, даже чуть-чуть героическое. Весело прищурившись, она двумя пальцами изображает в воздухе ту самую капельку. Саша и не знает, что отвечать на такое откровенное признание. Возвращается в ту ночь, проматывая в быстрой перемотке события на подъезде к промзоне. Помнит, что вернулся в машину и застал Ульяну, мягко говоря, слегка обезумевшую, с дурацкой улыбкой и с этими блестящими, как бенгальские огни, глазами. А он то списал всё на радость от спасения жизни Вероники. Немного отстранившись, Ульяна разворачивается к Саше лицом. Он не перебивает, чуть ослабляет обхват, позволяя Ульяне повернуться. — И я поняла, что... Нет никаких отдельных Джокера и Саши. Это всё условности. Я же тоже не прихожу в офис в пижаме и не забираюсь на полотна, чтобы станцевать кан-кан. Ты занимаешься своим делом. Я могу это принять. Для меня важнее другое. На её ироничное замечание Комолов слегка приподнимает один уголок губ. Ульяна протягивает руку, ласково поглаживая Сашу по щеке. Смещает ладонь чуть ниже, к груди, останавливает там, где прощупывается мягкое биение и приподнимает голову, чтобы смотреть в его глаза. — Есть только ты. И я люблю тебя, — голос не дрожит, руки тоже, ни ресницы, ни коленки, разве что под рёбра кто-то запустил стайку крошечных колибри. Эти три слова для Комолова звучат, как неожиданный салют в тихую совсем непраздничную ночь. Дыхание становится неровным, пульс подскакивает. В последний раз Саша говорил три этих (жутких) слова матери… над её кроватью. А спустя две недели она умерла от рака. И слышал, кажется, тоже от неё. В последний раз. Вместе с тихим, мягким и материнским: «Прощаю, Саш». Комолов костяшкой указательного пальца нервно стирает выступившую только почему-то на правом глазу поганую влагу. Несколько раз моргает, будто что-то попало в глаз. Именно так он заставляет себя думать. — Даже когда ты другой. Когда уходишь. Когда мы ссоримся. Когда я с тобой не согласна. Когда не одобряю твоих методов или мечтаю запустить в тебя косметичкой, потому что ты опять ведешь себя как придурок. Всё ещё люблю. Люблю. Один раз произнеся вслух, Ульяна хочет повторить это ещё разок. И ещё. Снова и снова. Говорить это Саше, просыпаясь рядом с ним по утрам и желая «сладких снов» вечером. Говорить скоро, успевая, пока он не уйдёт на работу, и неторопливо растягивать, когда им никуда не надо. Забраться на самую высокую башню и прокричать оттуда на весь мир и тихонько, по секрету, шепнуть прямо в его улыбку. Комолов, как и Ворон, по-другому выражает свою любовь. Не этими словами. А когда врывается в офис с фразой: «У тебя людей больше нет? Всех замочили?», когда старается освободиться пораньше, чтобы забрать её с тренировки, когда поднимает своих людей в выходной, когда соглашается сидеть и есть торт на крыше, когда не позволяет себе сорваться у бассейна, когда отпускает на свидание не с собой, когда боится переборщить, когда в порыве нежности обнимает и прижимает к себе в примерочной, не намекая и не склоняя к большему. От Кирилла это было всегда короткое и понятное «брат», от Шрама, Угла, Ерёмы их коронное «чё помощь какая нужна?». И всё. Больше таких людей в жизни Саши нет. Приподнявшись на носочки, Воронова подается к Саше за поцелуем, надеясь передать в нём нечто переполняющее её изнутри и неподдающееся никаким лишним описаниям. Он отвечает на поцелуй и на это признание. Устраивает левую руку на шеи Ульяны, доверчиво открытой и вытянутой из-за разницы в росте. Большим пальцем бережно обводит путь от мочки уха по линии изгиба, спускаясь к плечу. Ульяна не ждёт таких же распространенных экзальтированных признаний, цветистых фраз или изысканных слов в ответ. Вообще ничего не ждёт, на самом деле. Не от Саши, в принципе. Всё, что ей (было когда-либо) нужно, в том, как Комолов прижимается своими губами к её. В его невыносимо ласковом поглаживании. В блеске глаз, который почему-то и её саму заставляет моргать раза в два-три чаще. Чтобы не смазать ни единой секундочки. Он отстраняется, чтобы посмотреть ей в глаза. Никогда Сашу таким не видела. Ульяна не может отвести от него взгляд, всё так же оставаясь на носочках, вытянувшись всем телом к нему. Почти чувствует, как невидимый закадровый мультипликатор ехидно пририсовывает ей сзади виляющий в чистом восторге хвост и огромные сердечки вместо глаз. Но не стала бы менять экспозицию ни за какие деньги и ни под какими угрозами. Саша хочет сказать ещё одно свое зашифрованное «я тоже люблю тебя»: — Ладно. — говорит негромко, немного волнуясь, — Что ты хочешь узнать... об о мне? Сашин вопрос задевает ещё глубже. Сотрясает каждый атом, множа энтропию в и без того сумбурно организованных мыслях. В Ульяне что-то замыкает. Она на пробу делает прерывистый вдох, тестируя реальность происходящего, но, словно в назидание, та самая реальность очень грубо их прерывает. — Кхе! Кхе! — раздается громкое показательное покашливание — они не услышали, как отъехала в сторону шторка, — Вообще-то у нас тут не номер для молодоженов. Ему кажется, или он это уже где-то слышал? И почему все, кому не лень, им говорят об этом? Может, им действительно пора снять номер? Где-нибудь сильно вне зоны доступа. Комолов с неохотой отстраняется, опуская руки вдоль тела, и переводит взгляд на ту же самую работницу магазина. С аналогичной неохотой отпуская Сашу (но продолжая провожать его взглядом), Ульяна забирает совершенно ненужное ей на размер маленькое платье из рук девушки и задвигает шторку. Мышцы ещё полминуты скованы слабым тремором, а в груди оглушительно грохочет. Комолов же это серьёзно? Конечно, серьёзно, он всегда серьёзен. Не хочется пренебрегать его открытостью, растратившись на какой-нибудь нелепый вопрос. — Где у вас можно найти мужские чёрные футболки? — интересует Александр, с вежливой отстраненностью. — Поло? Хенли? — уточняет девушка-консультант. — Нет. Самые обычные с круглым вырезом. — Давайте я вас провожу. Девушка, почти также как он у стола в Котле, только с вежливой (и расстроенной?) улыбкой вытягивает руку, приглашая его пройти в зал. Не отвлекаясь от своих размышлений, Ульяна домеряет оставшиеся варианты, закончив выбор более тёмным (потому что под такое не нужно докупать ещё и новое белье), хвойно-голубоватым платьем с пайетками. Саша уходит в зал вместе с работницей, всё ещё находясь под впечатлением от разговора. Хотя говорила в основном Ульяна, но почему-то именно Саша чувствует себя пропущенным через мясорубку, а затем снова собранным по кусочкам. Причем добавились какие-то новые части. Среди аккуратно сложенной стопки чёрных футболок девушка находит для него нужный размер. Что-то негромко комментируют, но Комолов не слишком вслушивается. Похоже она решила, что Саша телохранитель. Ну да. В каком-то роде. Он лишь адресует ей благодарственный кивок и молча уходит, подтверждая все стереотипы о телохранителях. Правда ему для этого не хватает несколько мощных сантиметров в плечах и ногах. Усмехается собственным мыслям, возвращаясь обратно в зону примерочных. Снова вспоминает про свой вопрос. Скорее всего, Ульяна спросит про то, что же он делал, когда ушел за чёртовым пропуском. Они же на этом закончили. Комолов заранее пытается подобрать самые сдержанные формулировки. Хотя в своем предложении он же не ограничил Воронову только одним вопросом. Может, у неё их ого-го сколько накопилось. Врать не планирует. Не после её признания. Вообще Джокер не слишком доверяет чужим словам, особенно таким громким словам. Но не здесь и не сейчас. Не с Ульяной. Воронова собирает вешалки с тем, что не собирается покупать, вместе и уже цепляет пальцами шторку, когда различает знакомые шаги в конце коридора. Саша занимает примерочную по соседству. Вернув вешалки обратно на крючок, Ульяна плотнее запахивает шторку, которая отделяет её от общего прохода, и подходит к той, что сбоку, разделяет примерочные между собой. Присаживается здесь же на низкий табурет. — Саша? — повернувшись к ткани полубоком, тихо зовёт Ульяна. Комолов задвигает плотную ткань и набрасывает футболку на тонкий металлический стержень вешалки. Ульяна к нему не заходит, зато он слышит её голос, пока снимает кобуру и приступает к пуговицам на рубашке. Это не желание обновить гардероб. Футболка нужна только для того, чтобы надеть её под рубашку и под ней же скрыть наличие при нем пистолета. Чтобы не смущать местный контингент клуба... и не провоцировать тоже. — Да? — небрежно отзывается Саша и стягивает с себя чёрную ткань. Воронова пару секунд мнёт между пальцев ткань своего платья, гадая, как бы ненавязчиво вернуться к тому, на чём они (не)закончили. — О том, что я сказала в Котле... Или, точнее, что спросила. Я... Я тогда через пару дней узнала про пожар в той квартире. И про найденные тела тоже. Просто никогда раньше не говорила об этом, потому что... Ещё я знала, что так было нужно, после того, как они нашли мой пропуск. Голос надломано обрывается. Чего ещё Воронова не говорит, так это того, как непросто было смотреть в глаза фактам и принять одну незатейливую мысль. Саше пришлось убить из-за неё. Из-за её глупости, неосторожности, упрямства. Ульяна продолжает их разговор, как ни в чем не бывало. Будто они не посреди торгового центра. Хотя, возможно, так даже лучше. Справа от него толстая стена, в магазине народу мало. Вряд ли кому-то придет в голову идея подслушивать. — Ну, теперь буду знать, что ты просматриваешь сводки новостей. — в своей манере реагирует Джокер. А что ему ещё сказать? Да, неловко тогда вышло? Впрочем, он может и так: сочиться сарказмом. Хорошо знакомая ироничная реакция на её предыдущее утверждение чуть было не заставляет Ульяну резко сдать назад со своим коронным «Неважно» в компании неизменного «Забудь». Но, в порядке исключения, она ловит их плотно сжатыми зубами. — Ты сказал, что я могу спросить, — она ещё на полтона понижает голос, но почему-то не сомневается, что Комолов её слышит. Запинка нужна была для того, чтобы подобрать более аккуратную формулировку. Снова обойти запрещённую тему стороной. Но Ульяна больше не собирается юлить, рассудив, что Сашино откровение достойно расплаты в том же прямолинейном эквиваленте. Это интригующее «спросить» заставляет Комолова замереть с футболкой в руках. Она только что намекнула, что знала про случившееся с квартирой и с Кислым. Тогда что? — Как это было? Когда ты впервые... убил кого-то? Дослушав, Саша делает глубокий вдох. Через голову натягивает футболку, собираясь с мыслями. Ей достаточно будет только места, времени и... возможно, имени? Ульяна молчит, давая Саше время. В конце концов, её признание настаивалось и выдерживалось целых восемь лет, а история, которую она попросила рассказать Комолова, явно не из тех, что держат «наготове», на случай внезапно повисшей в шумной компании тишины. Он начинает издалека: — Это случилось позже. Спустя месяц от... смерти Кирилла. Саша бросает взгляд в зеркало, бегло оценивая, как села футболка. На самом деле ему хочется лбом прижаться к холодной отражающей поверхности, потому что ощущение, что у него жар, бред, белая горячка. Комолов, рассказывающий Вороновой про свое первое убийство в примерочной через шторку, как на гребанной исповеди? Чистое безумие. Когда он начинает, Ульяна придвигается поближе к месту, где шторка немного отходит от стены, отстраненно утыкаясь взглядом в пол. Не уверена, чувствовать ли ей облегчение от того, что в ту ночь убивал не Саша. Или от того, что на первое убийство его толкнула всё же не потребность прибирать бардак за непутёвой младшей сестрой. Поэтому продолжает слушать. — Мы с Шрамом в тот вечер приехали на дачу к одному типу. Тот хотел там отсидеться, а затем свалить за границу. А нам нужно было стрясти с него долг в крупную сумму... Лучше что-то делать и говорить, чем просто стоять. Поэтому Саша снова снимает футболку, собираясь оплатить и переодеться уже в машине. — Он тогда начал юлить, пургу всякую гнать. Выбесил меня, короче. И... — смачивает слюной сухое горло и снова надевает на голое тело рубашку, — ... и я так сильно приложил его головой об стену, что проломил ему череп. Он почти сразу скончался... Всё. Комолов умалчивает, что, схватив за грудки, в порыве гнева бил сначала слабо сопротивляющееся, затем обессиленное тело не один раз. И не два. Просто в этот раз у него под рукой оказался не руль. А чья то жизнь. Чем дальше ведёт свой рассказ Саша, тем неудобнее и жёстче ощущается табуретка, на которой она расположилась. Ульяна бледнеет, но всё равно, стоит повествованию ненадолго стихнуть, борется с порывом поощрить каким-нибудь «а потом?», чтобы точно дослушать. У неё нет никаких идей, как могла выглядеть дача, и этот «один тип» остаётся в голове безликим невыразительным манекеном. Зато Джокера в тот момент она представляет себе неплохо. Снова слышит хаотичные хлопки от удара ладоней по салонной коже, вперемешку с отборной бранью. Тяжёлое дыхание. Неразборчивый рокот. — Жалел ли я? — с легким смешком вместо Вороновой спрашивает Джокер, — Конечно. С трупа денег не возьмешь. С этой циничной фразой он застегивает пуговицы. Спокойно. Ловко. Без спешки. Если он выйдет, а Вороновой в соседней примерочной уже не будет... Что ж, так тому и быть. — Осознание приходит не сразу. Через день-два. Это как первый секс. После него чувствуешь себя взрослее, круче, увереннее. Только... это ещё и как самый сильный наркотик. Очень легко потерять голову от ощущения власти и безнаказанности. На этом Саша заканчивает, в третий раз за сегодня закрепляя кобуру с кожаными ремнями у себя на плечах. Теперь точно всё. О своем первом убийстве Джокер рассказывает не в первый раз. До этого более красочно описывал людям из своей банды. Зеленым и уже опытным. Ульяна закрывает глаза, одновременно с тем, как Саша ставит точку... или точку с запятой. Пробует как-то это переварить. Шока, как в амбаре Кривого, больше нет. Даже после пренебрежительно обронённого Сашей комментария, далёкого от какого-либо раскаяния. Его место занимают суматошные, беспорядочные мысли. Повернувшись спиной к разделяющей их ткани, всё ещё во власти раздающегося из-за неё гипнотизирующего голоса, Ульяна пытается сопоставить числа. Месяц. Первый месяц — похороны, подготовка бумажек, покупка билетов, упаковка чемоданов — Ульяна ждала, что ужасный несмешной розыгрыш закончится, и ей расскажут, где на самом деле Кирилл. На тридцать дней она разучилась разговаривать, спать, есть и, наверное, даже дышать чаще, чем вдох через два, погружённая в глухую неестественную кому. Но единственное чувство, изредка бередившее серую пелену безразличия, до сих пор помнит очень отчётливо. Чёрный заволакивающий склеры дым, туннельное зрение и два воюющих за господство желания: убить кого-нибудь или умереть. У нее не было сил, навыков или хотя бы возможности добраться до первого. Поэтому Ульяна завела мелкую интрижку со вторым, оказавшись отброшенной на противоположный от Комолова берег крайности. Видимо, для поддержания Вселенского баланса. В этом тоже было что-то наркотическое, только накачивалась Воронова ощущением свободы в наивысшей её степени. Когда можешь занести ногу над краем, перегнуться через перила и отпустить тело свободно падать, не дрогнув ни единым мускулом. Какая разница, будет ли пустая оболочка украшать уродливой раскорякой отсыревший от бесконечного дождя асфальта или, сложенная аккуратной фигуркой человечка, сидеть за партой, изо дня в день притворяясь, что ей есть какое-то чёртово дело до того, чем отличается Present Perfect от Past Simple? Ульяна не могла. Ульяна была обязана Кириллу. Имела неосторожность пообещать ему быть хорошей маленькой сестрёнкой... Так что училась контролировать дозу, для надёжности опутывая тело смирительными полотнами. Ждёт ли Саша от Ульяны какой-то комментарий? Наверное, нет. Что тут скажешь? — Ну что? Ты выбрала, в чём пойдешь? Может, Вороновой не доступен вариант «поставить себя на Сашино место». И понять его она тоже вряд ли способна. Что он переживал, как он это чувствует... Сложно придумать, какой от нее требует ответ, если он вообще нужен. Кажется, весь этот разговор всё равно протягивает между ними ещё одну тонкую связующую ниточку. Так и не произнеся ни слова, Ульяна возвращается к зеркалу. Миловидное платье на две ладони выше колена выглядит почти насмешкой над беседой, которую они вели секунду назад. Воронова распускает хвост, заплетая сзади только пару прядей, захваченных от висков, как частенько делала четыре года назад. С этой прической самой себе ещё больше напоминает одну из тех кукол, которые раньше можно было найти на комоде или крышке фортепиано в большинстве советских квартир. Красивых, но, в отличие от пластмассовых Барби, слишком дорогостоящих и хрупких чтобы ими играть. Похоже то, что нужно. Саша с долей опаски отодвигает обе плотные шторы, заглядывая в соседнюю примерочную. Заметив всколыхнувшую шторку рябь, Ульяна приковывает взгляд к заглянувшему Комолову. Смотрит на него, ничего не говоря, несколько секунд. И, наконец, складывает губы в краткой улыбке. Будут делать вид, что этого разг... монолога не было, и Ульяна унесет страшную тайну с собой в могилу? Саша пристально всматривается в её лицо, пытаясь уловить даже малейшую тень или перемену. На промзоне в ангаре это сразу бросилось в глаза, как горсть разъедающего слизистую песка. Ульяна отвечает не сразу — тоже рассматривает его, будто они не виделись несколько лет. В аэропорту и то меньше друг на друга пялились. И вот она даже улыбается. — Думаю, да. Как тебе? — не взвесив реплику достаточно долго, уточняет Воронова. Ругает себя уже по факту, после того, как произнесла вслух. Вряд ли в такой обстановке лучшее время напрашиваться на комплимент. Как минимум, странно. Воронова вообще его слушала? Или снова не поверила? Как лет в одиннадцать-двенадцать, когда уже скептически начала относиться ко всем его страшилкам. Спустя одиннадцать лет Комолову не нужно ничего выдумывать (наоборот, он утаил самые неприятные детали, оставив сухие факты), не пришлось понижать голос, делая его нарочно устрашающим, размахивать руками и надвигаться на Блоху с желанием её напугать, заставить с визгом убегать. Спустя десять лет Саша больше не хочет быть причиной её кошмаров. А они будут. И у неё тоже с его то образом жизни, частыми ночными стрéлками, криминальными разборками, убийствами: Джокер — частая причина новостных сводок, пусть его имя (ни одно из) в них никогда не упоминается. Ему кошмары снятся с периодичностью три-пять раз в месяц. Особенно если долго не пить ничего крепче кофе. — Нормально. — сухо отвечает Джокер, лишь коротко и бесстрастно пробежавшись взглядом по платью. В комплиментах пусть рассыпаются те, кто сегодня весь вечер и, возможно, всю ночь будут глазеть на Воронову в клубе. Образовавшуюся дистанцию Ульяна рушит первой. Вздохнув, подходит к Саше, ненавязчиво соединяет их руки, увлекая его обратно, в свою примерочную. Ему приходится еще ниже опустить подбородок и поддаться вперед, сделав шаг. — Спасибо, что рассказал мне... Это... Много для меня значит, — она вдруг тихо хмыкает себе под нос, припоминая кое-что. Саша понятия не имеет, что это для неё значит, но готов поверить на слово. Пока не понимает и для себя: стало легче, хуже или ничего не изменилось. — Ты и правда очень изменился. Наверное, говорит сейчас не только про эти четыре года, а затрагивает нечто большее. — А ты нет. — отвечает Комолов, сопровождая свои слова полулыбкой. Подушечкой большого пальца Ульяна касается уголка его губ, но не целует, недвусмысленно покосившись на шторку сзади. — Не будем испытывать их терпение, пока нас не выгнали. Приходится всё-таки освободить примерочные, хотя народу в зале практически нет. Вместе выходят из примерочной, вместе дожидаются оформления покупки на кассе. Всё оплачивает только один Саша, но ему такие совместные покупки в новинку. Это даже приятно что-то покупать для неё. Ульяна не переодевается обратно в своё, лишь позволяет девушке аккуратно срезать бирку, чтобы они могли расплатиться. У касс, присматривает себе парочку дешёвеньких аксессуаров, дополняющих образ и забирает пакет, куда прячет водолазку и штаны. — Тебе что-то ещё нужно? — спрашивает Воронова, когда они проходят через рамку под пристальным взглядом охранника магазина. Рамка не пищит. Магазин остаётся чуть позади. А Воронова считает себя готовой ехать в клуб. По крайней мере, физически готовой. На моральную подготовку у неё в запасе ещё имеются минут двадцать пути. — Нет. — отвечает Джокер и перекладывает свой легкий пакет из правой руки в левую. Достает телефон. Цапля пишет, что уже готова. А Шрам за ней только выехал. От Клеща нет вестей, но его дело не быстрое. В принципе, они с Ульяной могут не торопиться. — Поесть не хочешь? — спрашивает Комолов, посмотрев на Воронову, — Не хочу, чтобы ты в клубе распивала коктейли на голодный желудок. А я не могу точно сказать, насколько мы там застрянем. Он всё равно направляется к эскалатору, чтобы спуститься вниз. Еду лучше купить не на фуд-корте, а заехать по пути в «нормальную кофейню» и поесть в машине. Не отвлекая Сашу от его телефона, Ульяна неторопливо шагает рядом, без особого интереса разглядывает витрины, мимо которых они проходят, пока прозвучавший вопрос не привлекает её внимание. На лице почему-то вот-вот готова появиться та самая дурацкая влюблённая улыбочка от того, как он задан. Как будто они не всего несколько дней в официальных отношениях, а уже бывалая, чуть раздражающе милая парочка. И для них в порядке нормы шататься вдвоём по магазинам, заезжать куда-то перекусить по дороге, воровато таская друг у друга из порций, вместо того, чтобы заказать два отдельных блюда. Когда-нибудь, может быть, она научиться спокойнее воспринимать эти его маленькие заботливые жесты, без желания начать пританцовывать на месте и расцеловать его во все места, до куда дотянется... Хотя нет, желание расцеловать точно никогда не пройдёт. — Это очень верная мысль, — щёлкнув пальцами, подмечает Ульяна. — Я не успела поесть дома. Скоро смогу отпугивать людей урчанием в животе. Захватим что-нибудь по пути. Сашина рука занята пакетом, но Воронова находит способ с этим справиться, на эскалаторе обвив его плечо обеими ладонями чуть повыше локтя. После их парной исповеди в примерочной отлипнуть от Комолова кажется непосильной задачей, хоть и приходится себя пересилить в конце спуска. К огромному Ульяниному удовольствию, не очень надолго. Кажется, Ульяна его раскусила. Теперь она льнет к нему посреди огромного торгового центра, заставляя рушить образ холодного и серьезного Джокера одной только тёплой влюбленной улыбкой. И всё же Саша не может отделаться от мысли, что всё так просто. В примерочной она сама к нему потянулась, а что если теперь это сделает он, неожиданно, без предупреждающего выстрела? Поэтому на парковке проделывает Ульянин трюк, воспроизводя их поцелуй у мерседеса парой дней ранее только с большим свойственным ему напором. Она снова не ждёт, охнув и что-то недоумённо промычав в Сашины губы, но не нуждается даже в полной секунде, чтобы ответить с неменьшим пылом. Этот поцелуй ощущается немного... иначе. Более требовательным, нетерпеливым, когда инициативу на всём его протяжении держит Саша. Наверное, таким мог бы выйти их поцелуй в той кладовке, если бы был настоящим, если бы их тогда не прервали. И как же ей это нравится... Скользнув пальцами к затылку Комолова и большим слегка огладив щёку, Ульяна теснее жмётся грудью к его груди и по инерции слегка подаётся за ним, когда поцелуй прерывается. Открыв глаза, поднимает к нему сияющий взгляд. — Это за что? — с застенчивой улыбкой интересуется она, тяжело выдыхая. Никак не может поверить, что Саша теперь может вот так, сам притянуть её в объятия, коснуться, без повода, без причин, застать врасплох поцелуем, зажимая у автомобильной дверцы. Слишком серьёзный глюк в привычной матрице. А она патологически этим заражена. Комолов свой ответ формулирует не сразу, пару секунд разглядывая Ульяну, её не опускающиеся уголки губ, искрящиеся от переполняющих чувств глаза. Неужели, он выглядит также… (по хорошему) нелепо и забавно? Усмехнувшись, Саша невыразительно пожимает плечами на заданный вопрос и сдувает с её лица тонкую упавшую прядь. Не сдвигаясь с места, Воронова позволяет себе чуток просто полюбоваться Сашей, поразглядывать рисунок голубично-серых прожилок на его радужке, пока её не осеняет. — Я знаю, где мы поедим! — Ульяна оживляется, в эмоциональном порыве легонько стукнув ладонями по плечам Комолова. — Ну, то есть, если это место ещё не закрылось... Там разберёмся, короче. Давай, поехали! С последними словами она решительно отправляет Сашу к его месту, забрав пакеты, и устраивается на соседнем сиденье. Остаётся надеяться, что за последние лет семь там несильно всё поменялось. Его чуть не сдвигает назад этой волной энтузиазма. Предположений ноль. — Ну поехали. — с улыбкой Саша обходит внедорожник спереди и занимает место за рулем.

***

Дорога, знакомая им обоим наизусть, где-то посередине между их старой квартирой и тренировочным залом. Ульяна просит Комолова свернуть с главной улицы и притормозить во дворах. По пути держит себя в руках, не гадает, не задает 1000 и 1 вопрос, просто дожидаясь конечной точки и следуя указанием Вороновой, где и куда свернуть. Места знакомые, но Саша всё равно не может припомнит подходящее кафе, ресторан или ещё хоть что-то, что могло вызвать такое воодушевление у Ульяны. Наверное, какое-то суперпафосное заведение, где подают улиток. Отсюда нужно немного пройтись, совсем как до той крыши, где они ели торт. Точный маршрут не сразу всплывает в памяти, но Воронова всё-таки отыскивает среди серых малоэтажек выцветшую с годами табличку «24 ч». Идти приходится недолго, а эту старую вывеску Саша приметил ещё из окна. Здесь нет столиков, одно окошко выдачи и цветастое меню. За прилавком незнакомый парень, но, во время заказа, подглянув внутрь, Ульяна различает чуть позади в темноте женщину, которая обслуживала здесь посетителей раньше одна. Комолов вопросительно поднимает брови, когда они останавливаются возле небольшого окошка, из которого доносятся самые соблазнительные запахи вредной уличной еды. В ожидании изучает типичное для такой забегаловки меню: самса, сосиски в тесте, хот-доги, шаверма, курица-гриль. Это она так решила отметить его чистосердечное признание? Отравить то есть. Прокурор и то был бы более благосклонен. Пока они дожидаются приготовления, Воронова переводит взгляд на Сашу, как бы безмолвно прося ей довериться. Перекатывается с пяток на носки, хрустнув костяшками пальцев. Немного нервничает. Никому ещё не рассказывала, что была здесь. Даже Кириллу. Он бы скорее согласился лизнуть поручень в метро, чем взять еду на улице. Если бы вообще не отрёкся от всех родственных связей, узнав, что Ульяна тут ела. Но Саша — другое дело. Он-то не будет её осуждать... ну, или хотя бы будет делать это не так яростно. Помнит, как впервые сюда забрела. Она тогда провалила отборочные, не сумев выкрутить сложный элемент, а Кир задерживался в университете на парах. Хотелось как-то жёстко отыграться на проклятой гимнастике, отомстить ей хуже, чем просто банкой шоколадного мороженого, а это место, от которого за версту несло вредной жирной едой, казалось самым подходящим. По совершенно неведомым причинам, ни до, ни после Ульяна подобным нигде больше не соблазнялась. Только тут, именно в этом уличном магазинчике, пару раз устраивала свой личный маленький бунт. Возможно, всё-таки боялась рисковать, наслушавшись речей брата, а здесь, один раз не отравившись, уже доверяла. Возможно, была другая какая-то неведомая магия. Из окошка окликают. Ульяна забирает два упакованных в бумажный конвертик и полиэтиленовый пакет лавашных свёртка, протягивая один Саше. Помимо жареной свинины в нём ещё целая куча всего, что Воронова обычно не ест. Но сегодня — особый случай, а это — особый стритфуд, к которому она присматривается с почти завидным аппетитом. Саша молча забирает у Вороновой свою порцию, принюхивается больше для вида, подтрунивая над ней. Так и хочется снова упомянуть их знаменитые бока Ворона, но он удерживается. — А я-то старался, составлял меню для твоей вечеринки... — с усмешкой произносит Комолов. Увлеченная попытками расправиться с бумагой, салфетками и фольгой так, чтобы иметь возможность нормально укусить и при этом не насвинячить на платье, Ульяна спускает Саше его беззлобные подколки, в притворном смущении закатывая глаза и покачивая головой. Зубами на удачу Саша впивается в верхушку. От такой вкусовой гаммы хочется прикрыть глаза с многозначительным: «м-м-м». Лаваш не пересушен, соуса и начинки положили самое оптимальное количество. Он всё с аппетитом прожевывает, расслабленно привалившись к капоту. Только постоянно приходится облизывать губы и следить за тем, чтобы ничего не накапало на рубашку. Ульяна внимательно следит за переменами в выражении его лица, когда он пробует, и не сдерживает самодовольной ухмылки, после того, как убеждается, что ему пришлось по вкусу. Подумать только, она накормила Комолова купленной в придорожной лавочке шаурмой! В ближайшем прогнозе погоды точно не передавали какой-нибудь апокалипсис? Потому что одно знамение его приближения точно есть. Первым покончив со своей шавермой, Саша заглядывает в салон автомобиля за пакетом. Достает футболку и быстро переодевается прямо на улице. Снимает одну черную ткань, чтобы надеть под неё другую. Прячет под рубашкой кобуру, в этот раз не застегивая пуговицы. Стандартная порция для неё великовата с непривычки, поэтому Ульяне требуется чуть больше времени, чтобы всё пережевать (а может, она просто очень качественно растягивает удовольствие), смять и выкинуть мусор, оставив одну салфетку вытереть перепачканные пальцы и рот. Заканчивая, она сыто облизывается и позволяет себе закрепить положительный умиротворяющий эффект от безупречно приготовленного перекуса, украдкой мазнув взглядом по не менее безупречному виду обнажённого Сашиного торса, пока он меняет местами рубашку и футболку. Моргает и отвлекается только после того, как он цепляет на плечи кобуру. Тщательно вытирает вытянутой из сумочки влажной салфеткой нос, рот, подбородок и щеки, рассасывает мятный леденец, перед этим предложив поделиться таким и с Сашей. Вряд ли парочка насильников в клубе примут запах специй и чесночного соуса за своеобразный афродизиак. Хотя на вкус и цвет... — Шрам и Цапля уже на месте. Поехали. Кивнув отданной Комоловым команде, Ульяна ещё раз отряхивается, поправляет заправленные на время еды за воротник волосы и возвращается в джип.