Ты полюбила панка, Моя Хулиганка

После обеда в офисе всегда много людей, а на лестнице так вообще не протолкнуться. Все куда-то спешат с кучей папок или с телефоном у уха. Саше нужно наверх, а четырем офисным планктонам в скучных серых рубашках — вниз. На самом Джокере сегодня чёрная футболка и пиджак. Потому что от рубашки ночью всё же отлетело пару пуговиц… Правда пиджак всё равно пришлось оставить в машине из-за непривычной для Питера весьма теплой погоды, но с перчатками также легко расстаться не смог. — А его ещё нет на месте. — звонкий голос секретарши, которая работает у Ворона всего три недели, останавливает Сашу в трех шагах от кабинета. Шумно выдохнув, Комолов бросает взгляд на наручные часы. Вообще-то они договаривались встретиться именно в это время. Видимо, девушка улавливает его мысль, поэтому объясняет: — Вениамин Сергеевич задерживается на совещании. Только он просил, чтобы вы его обязательно дождались. — Надолго задержится? — Где-то на час. Они позже начали. — Понятно. Дверь открой, а то я свой ключ не взял. Секретарша кивает, быстро поднимается из-за стола и подходит к кабинету. Вставляет ключ в замок. — Сделать вам кофе? — с улыбкой предлагает она, как только раздается характерный щелчок. — Давай, не помешает. — без любезностей соглашается Джокер и проходит к свободному креслу за столом. Одному делать в кабинете Ворона абсолютно нечего. Проверять мини-бар не тянет (ого), так что Саше остается лишь дожидаться свой кофе, пару раз от скуки прокрутившись в кресле. А потом ещё предстоит нуднейший доклад о том, что надо бы обновить несколько сигнализаций на объектах, а также сменить некоторые камеры.

***

За этот практически бесконечно долгий рабочий день Ульяна успевает так набегаться по этажам и из кабинета в кабинет, что, кажется, вечером ей никакая разминка уже не понадобится. Если она вообще будет в состоянии держаться на ногах. На руках, точнее. На полотнах, если ещё точнее. И кому пришло в голову расположить бухгалтерию в смежном крыле здания?! Есть подозрения, что роль девочки на побегушках в очередной раз достаётся ей вовсе неспроста. По крайней мере однотипные задания сбегай-принеси-узнай начали сыпаться на неё, как из Рога изобилия аккурат после тех во всех смыслах проклятых торгов с Вилковым. Правду говорят, не делай добра... Меньше шишек заработаешь. Непонятно только, кто ж на ней так отыгрывается. Начальство помельче, из простой зловредности, или они всего лишь действуют по указке, реализуя часть воспитательных мер от... Папка с договором, который необходимо предварительно отдать на подпись отцу, вдруг в разы тяжелеет в руках Ульяны. Воронов утром лишь мельком перехватил ее в коридоре, но даже от такой краткой встречи ладони сами потянулись поправить ворот почти скромной бледно-розовой рубашки и першение в горле как будто обострилось. Сухость её ответов и слишком поспешный побег там хотя бы можно было списать на осторожность и потребность в соблюдении субординации. А вот что делать сейчас, когда придётся не меньше десяти минут торчать с отцом один на один в его кабинете... Отвечать на вопросы, которые вряд ли будут сплошь по дурацкому договору... Смотреть ему в глаза... Улыбаться, но осторожно, без усердия... Чем меньше остаётся ступенек до часа икс, тем сильнее заходится в груди сердце. Хотя это может быть и от того, что Ульяна выпила где-то поллитра кофе, стараясь не уснуть на совещании. И ещё чашечку сверху во время перерыва. Преодолев последний пролёт, Воронова поправляет волосы, нервно одёргивает чёрную трикотажную юбку, которая чем-то не угодила Комолову... Они уже были в прихожей. Ульяна как раз застёгивала обхватывающий лодыжку ремешок на босоножках, когда он весьма недвусмысленно высказал своё мнение, предприняв попытку прямо там её и задрать. Но железным аргументом в пользу того, чтобы юбку всё-таки оставить, стала и без того нешуточная угроза везде опоздать. Они ведь, конечно, оба чуть не проспали... Чёрт возьми, перестань! Согнав накатившие в самый неподходящий момент мысли, Ульяна заходит в приемную кабинета отца, и буквально с порога оказывается перехвачена его секретаршей. — О! Как хорошо, что ты здесь! Ты в кабинет? — девушка подскакивает к ней с огромными глазами и самым умоляющим выражением лица; — Можешь отнести туда кофе? Там эвакуатор забирает мою машину, мне нужно отлучиться, это буквально на пару минут... Воронова, не сразу сообразив, что происходит и чего от неё хотят, по инерции кивает. Девушке этого оказывается достаточно и, просияв, она меньше чем за секунду испаряется. Ульяна даже не помнит её имени, но помнит, как пару дней назад, когда отец был сильно не в духе, нашла её в туалете в слезах. Решила поделиться салфетками и шоколадкой. Кажется, после они пару раз здоровались в коридорах... Похоже, этого оказалось достаточно, и теперь новенькая секретарша отца считала её своей подружкой. Просто замечательно! Не делая это поводом проявлять характер (и свою заносчивую натуру), Ульяна только устало выдыхает, сует папку под мышку и подхватывает одной рукой чашку с блюдцем. Второй вежливо, по всем правилам, стучится в кабинет, прежде чем заглянуть. Саша достает телефон и опирается локтями в стол, бездумно просматривая социальные сети. Никак не ожидает, что горячий напиток ему принесет Ульяна. Поэтому на стук и открытую дверь он никак не реагирует… — Не помешаю? — спрашивает Ульяна прежде, чем замечает, что в кресло Воронова оккупировал вообще-то нахальный самозванец. …а вот на голос, который совсем не похож на голос секретарши, Комолов отрывает взгляд, встречаясь со взглядом Вороновой. При виде Саши, она немного расслабляется, по его позе уже догадавшись, что он один, и смелее проходит к столу. — Уже примеряешься к должности ИО директора «Охта-Финанс»? — выразительно окинув Комолова взглядом, вскидывает одну бровь Ульяна. — Вот, — лёгкий кивок на чашку, — меня очень просили это тебе отнести. Он поджимает губы, как бы говоря «ничего себе», а затем приподнимает брови в легком удивлении. — А ты? От ассистента финансового менеджера в секретарши? — с ухмылкой задает встречный вопрос Джокер. По правде говоря, Ульяна даже чуть теряется, не зная, то ли ей перекривить ухмылочку Комолова, то ли удручённо покачать головой и поплакаться о нелегкой судьбинушке. Она ведь на самом деле куда активнее отрабатывает своё «ассистент», чем более солидное «финансовый менеджмент». А если ещё учесть, что на днях отправилось в корзину последнее письмо от готовой принять её на собеседование лондонской фирмы... — Ну, вообще ты вовремя. Я как раз заскучал. И скучал. Все её мысли о работе мигом вымещает одно Сашино скучал. Выжигает его будоражаще осязаемым, жадным взглядом. Трезвость рассудка и ясность ума Вороновой салютуют ей лаконичным «Я сваливаю!», прежде чем бросить тело самостоятельно разбираться с бегущими по коже мурашками и жаром, заливающим низ живота. Оно и разбирается — моментально, безотчётно и крайне недвусмысленно на них реагируя. Целой длинной ночи и поспешного утра, проведенных с Вороновой, ему тоже мало. Хотя спали они в три раза меньше, чем… открывали друг друга с новой стороны. Хорошо, что на работе его никто не называет по имени, а то Саша каждый раз бы ловил слишком жаркие ещё свежие флешбэки. Об одном только жалеет, что Ульяна вчера не позволила им остаться на кухне. Раздевать дочку босса глазами, дразнить в его же кабинете слишком рискованно, но Комолов не был собой, если бы не попробовал. Откладывает телефон и, не отрывая испытывающего взгляда от Ульяны, Саша тянется к чашке. Подцепляет пальцами тонкую ручку и делает глоток горячего крепкого кофе. Чуть морщится. По крепости — идеально, а вот сладости не хватает. Так пьет Ворон. — Сахара мало. — ворчит Комолов и ставит чашку обратно. Не собирается играть в злого начальника, который собирается наказать свою секретаршу за неидеальный кофе. Слишком пошло. Воронова достойна большего. Тем более, по её словам, готовила кофе не она. — Не думала, что ты такой сладкоежка, — отложив папку подальше в сторонку, Ульяна подхватывает несчастную чашку и делает глоток, надеясь занять себя кофе и отвлечься. Ей сахара нормально, но напиток, на её вкус, крепковат. Хоть и не крепче градуса, с которым действует на неё такая близость с Сашей. — Я просто не люблю несладкий кофе, как и чай. — поясняет Комолов. Он осматривает стол, заглядывает вниз. Разумеется, пакетиков сахара здесь нет. Зато есть коробка шоколадных конфет. То, что нужно. Ставит её на стол и забирает одну конфету. Подкидывает вверх, а ловит уже ртом. Растянув губы в (о, Боже!) кокетливой улыбке, Ульяна присаживается на стол, совсем как тогда, в ещё одном отцовском кабинете, после вечеринки у бассейна. Разница в том, что теперь не только бедро хранит раскалённую тень Сашиных прикосновений. А ей безумно нравится тут сидеть, да? Усмехнувшись, Комолов для себя отмечает, что Воронова, устроившаяся на любой высокой поверхности (стол, кухонная тумба... подоконник?) своей пятой точкой — это сексуально. Хотя на кровати в его спальни вчера тоже было... очень эротично. Вчера он весьма рьяно исполнял данное ей не так давно обещание... А сейчас открывает вместе с крышкой невесть откуда взявшейся здесь упаковки двойной огонь по выдержке Вороновой. Потому что с этим чёртовым восхитительным, терпковатым запахом шоколада раздразнивает ещё одну её сладкую одержимость. Темный шоколад, вишневый вкус. Она ещё и с ликером. С таким довольным видом Комолов прожевывает конфету, будто хочет заставить Ульяну к ней ревновать. Ей бы отвернуться и убежать, да только сил едва хватает на то, чтобы потрепыхаться для приличия в этой ловушке. Взгляд, как приклеенный, не отрывается от Саши, пока он отправляет в рот чистое сосредоточение блаженства, заключённое в форму конфеты. Проглатывает, смакуя так, что слюной изводится почему-то Ульяна. Насколько нормально считать это до жути... эротичным? Сглотнув, Воронова чуть потирает незаметно бёдра друг об дружку. Класс! Ещё добавьте нимфоманию в графу её диагноза! Саша проворачивает языком во рту целую затаившуюся внутри конфеты вишню, раскусывает, небрежно откидываясь на спинку кресла и слегка покачиваясь из стороны в сторону. Расслабленно смотрит на Ульяну снизу вверх. Она смотрит так, будто сейчас он и есть эта чертовски вкусная конфета. Это вызывает веселую улыбку. — Секретарша сказала, что Ворон задержится на час... — как бы между прочим сообщает Джокер. Хотя у него всё написано на лице. — Не-а, нет, не продолжай, — отчаянное мотание головой из стороны в сторону никак не помогает Ульяне в потугах добавить своему отрицанию убедительности. — Это плохая, кошмарная, вообще-то, идея. Тут дверь не закрывается, проходной двор... А вдруг кто-то зайдёт? — вопрос она не озвучивает. Сама идея... Или тот страх, что их могут застукать... Странным образом заставляет живот приятно заныть. Другой реакции на свой намек Саша и не ожидает. Ну ещё бы. Тогда бы это уже была не Воронова. — Какая ты зануда. — беззлобно усмехается Джокер. Коленом слегка толкает её ногу в знак уже своего протеста. Ульяна почти искренне считает, что на этом высказанном недовольстве Комолов прекратит их опасный во всех смыслах флирт. Они ведь в кабинете Воронова, и оба, между прочим, на работе. Она молчит секунды три, что для неё в таких разговорах не нонсенс, проговаривает цифры про себя. И всё же украдкой косит глаза на коробку. — С какой они начинкой? — интересуется, потому что не разглядела сразу этикетку на перевернутой крышке. — Не скажу. — будто обидевшись, отвечает Комолов. Он бросает взгляд на упаковку, замечая, как к ней, словно наглая кошачья лапа, подбирается рука Ульяны. Первая мысль слегка шлепнуть по её пальцам, но Саша себя останавливает, придумав кое-что другое. Пожав плечом, мол, ладно, сама попробую, Ульяна воровато подхватывает указательным и большим пальцем конфету из ближайшего к ней ряда, пока Саша не отодвинул коробку или не придумал ещё чего. Пару мгновений Воронова медлит, разглядывая и принюхиваясь (и заодно про себя прикидывая, какова вероятность, что после тренировки, если отпроситься пораньше, у них получится вернуться к тому, на чём они тут не закончили), а потом аккуратно, растягивая удовольствие кладёт на язык. Не стесняется даже бегло облизнуть подушечки пальцев. Комолов тянется к чашке за очередным глотком кофе, делая вид, что он ничего не задумал. Делает всего один и небрежно возвращает чашку, потеряв всякий интерес, на место. Ульяна, надкусив глазурь, едва не растекается, вслед за пощипывающим нёбо сладковатым ликёром, удовлетворенной лужицей здесь же по столу. Пьяная вишня — её самое любимое сочетание. Кислые ягоды и горький шоколад. Джокер поднимается с кресла, ладонью настойчиво проскользив под юбку. Пока только в дразнящем, невинном прикосновении бедра. Решает совместить для Ульяны приятное с чем-угодно, но только не с полезным. Нахально накрывает губы в поцелуи, снова ощутив вкус шоколада и вишни, за которую он ещё поборется. Поглощённая впитыванием концентрированного наслаждения, Воронова не может даже толком возмутиться, что Саша бессовестно вмешивается в этот процесс, и негодующе мычит что-то ему уже в губы, вцепившись в запястье слишком дерзко скользящей по её бедру руки. Языком он в отвлекающем маневре ласкает губы, а уже затем, повышая ставки и градусы в кабинете, исследует рот. Всё равно запас её сопротивления до неловкого быстро иссякает. Удерживающая хватка превращается в поднимающееся выше поглаживание. Уступив, Ульяна в прерывистом выдохе приоткрывает рот. Вытягивает шею, углубляет поцелуй, до последнего не желая проигрывать Комолову нарочно оставленную напоследок самую вкусную часть конфеты. Снова срывается на еле слышный протестующий звук, прежде чем зацепить ягоду резцом и придать этой борьбе пьянящий вишнёвый привкус. — Боюсь, ты права. Здесь даже нет хорошей звукоизоляции. — с тихим смешком произносит в губы Вороновой, — Надо будет предложить ему сегодня. В противовес озвученного «ты права» Саша другой рукой расстёгивает три верхние пуговицы на блузке Ульяны. Одновременно с Сашиным заявлением, Ульяна готова поздравить себя с победой, ликующе проглатывая часть мякоти. Только смысл его слов едва не заставляет её поперхнуться. Воспоминания о том, какой она вчера была громкой, разогревают щёки до температуры плавления вольфрама. Краска ползёт от скул до самых ключиц, которые как раз беззастенчиво обнажает Комолов. Обеими ладонями упираясь ему в плечи и вместо нового поцелуя прижимаясь лбом к его лбу, Воронова слегка опускает голову. — Перестань... — не останавливайся! — Саша... — Саша! Да! Пожалуйста, да! Ещё одна пуговка, — и он получит шикарный обзор на верхнюю часть такого же невинно розового, как и блузка, белья. Этот комплект Саша ещё не видел, потому что утром Ульяна, от греха подальше, переодевалась в ванной. — Мы должны прекратить, — тяжело дыша, не очень твёрдо лепечет Воронова. — Слышишь? Нельзя... Пуговицы легко поддаются под такие же тихие и скромные попытки сопротивляться от Ульяны. Саша знает, что нельзя. Даже знает почему: опасно, ОЧЕНЬ ОПАСНО. Поэтому не уверен, как далеко может и хочет зайти. Только все эти нельзя и перестань лишь усиливают желание продолжать, нагло заглядывая в встревоженно-томные глаза Ульяны. Для ещё большего эффекта приподнимает в лукавой улыбке один уголок губ. Этот прием еще не разу не подводил. Ну, кроме сегодняшнего утра. Почему нельзя... Она уже и сама забывает. Втягивает Сашу в новый поцелуй, краешками каблуков задевая его голени. Плавно прогибается в пояснице. Пальцами поглаживает затылок, в попытке ухватиться за волосы и притянуть Комолова к себе. Отодвигается немного назад, но, на самом деле, лишь усаживается получше, делая позу ещё удобнее и теряя даже с периферии происходящее вокруг них. Новый поцелуй даже не позволяет ему получше рассмотреть открывшийся вырез. Саша ощущает возбуждение, прокатившееся по всему телу и сосредоточившееся ниже пояса. Пока ещё контролируемое. Отвечает, то мягко, то грубо смакуя губы Ульяны. Проводит рукой по бедру, второй огладив плавный изгиб в пояснице. Снова Комолов не реагирует на дверь, потому что в этот раз он её не слышит. — Саш? Ну, ничего не меняется, Саш. — усмехается Ворон, не торопясь, прикрывая дверь кабинета. Только знакомый по-доброму насмешливый (пока что) голос заставляет его резко дернуться назад и убрать руки, губы, все неприличные мысли от Ульяны подальше. Балансируя в полушаге от того, чтобы полностью сдаться на милость возбуждению, жаркой рябью расходящемуся от низа живота, Воронова не улавливает ни эхо чужих шагов в коридоре, ни шорох открывшейся двери. От этого разорвавшая вязкую тишину кабинета реплика ударяет по ушам хлеще ультразвукового писка микрофона, оказавшегося вблизи колонок. Ульяна чуть не сворачивает себе шею, рывком (со стремительно угасающей надеждой) повернув голову на вошедшего, и, ахнув, так поспешно соскакивает на пол, будто поверхность стола внезапно её обожгла. Господи. Чёрт. Твою же мать! — Может, тебе пора свою секретаршу нанять и тискать... Ворон разворачивается лицом к кабинету, теперь четко рассмотрев лица актеров на мизансцене. Три секунды длится абсолютно немая сцена. Сейчас сохранить надменный и самоуверенный вид не получится. Только Джокер всё равно не лишился самоуважения, чтобы стоять с опущенной головой и поникшим, виноватым выражением. Кладет ладонь на спинку кресла, открыто, даже с вызовом смотря на отчима. Подступавшая недавно нега сходит, за шиворот будто щедро насыпали льда. Трясущимися руками Воронова поправляет юбку, волосы, спохватившись, кое-как пытается застегнуться и прикрыть грудь. Из всех людей, которые потенциально могли войти в эту дверь, включая запропастившуюся куда-то секретаршу, неужели их обязательно должен был застукать её отец?! У них ведь оставался ещё час до его возвращения! Комолов по лицу отчима видит, как тот прямо сейчас проходит все стадии принятия. Точнее пока всего одну — отрицание. А сейчас будет... — Ты совсем сдурел?! Как это понимать?! Тебе чё баб своих мало? Всех перет... Она же тебе, как сестра! — переключается на дочь, — А ты? Он же тот ещё кобель! Ни одной юбки не пропустит! В этом же кресле с моей секретаршей! Её лицо, частично скрытое упавшими по бокам прядями, невыносимо пылает, поэтому Ульяна держит голову опущенной, а взгляд прикованным к ковру. Особенно в тот момент, когда полное осознание добирается до Воронова, активируя в нём родительский режим. Стыдно не то что смотреть ему в глаза, даже просто думать об этом, и страшно подмывает как в глупом кино начать оправдываться всякими «я могу объяснить» и «это не то, чем кажется». Но Ульяна молчит. Потому что это именно то, чем кажется, и ей не так уж и легко всё объяснить... Первый кнут достаётся, ожидаемо, Саше. Хотя от годами навязываемого ей сестра кривится и Воронова. А следом ещё раз, когда догадывается до сути отцовской претензии. Как будто она сама не в курсе прошлых похождений Комолова!.. Всё же тайком переводит на него глаза, еле заметно дёрнув бровью. И секретарша тоже? Ульяна возвращается мысленно к тому определению, которое ёмко подобрала для Саши вчера в Котле, и этим, невероятно, чуточку прогоняет удушающую неловкость. Даже поднимает подбородок, прекратив съеживаться и краснеть. Саша не собирается тихо мямлить в ответ что-то вроде жалкого «но мы любим друг друга», поэтому молча, но достойно выдерживает весь поток возражений и даже местами оскорблений от отчима... — Тебе этого хочется? Пьянки, гулянки до утра, легкодоступные девочки, выключенный телефон, вся его компания — оболтусы и уголовники! Или тебе напомнить про род его деятельности, Ульяна? Отец свою тираду явно не закончил, но очередная волна нравоучений вызывает у Вороновой совсем не безудержное желание раскаяться, а лишь злость. Она вскипает под рёбрами вначале небольшой порцией раздражения, пока не разливается по капиллярам и венам, заставляя нахмуриться и сжать кулаки. Да за кого отец их принимает?! Ни одно слово Воронова не удивляет Комолова. Почти всё из этого он слышал раньше. Единственное, что до этого момента Ворон не одобрял, но и никак не осуждал свободные и одноразовые связи пасынка. Только просил не забывать о предохранении, но и это прошло со временем. Сам Саша использовал всё это в качестве аргументов ещё только три дня назад в желании отгородить Ульяну от себя. Ворон никогда к нему не прислушивается, будто всё ещё видит того двенадцатилетнего мальчика, оставшегося без матери. Разве Ульяна перестала работать в офисе после конкретного и резкого замечания от Саши? Нет. Ему пришлось смириться. Тоже самое было, когда Ворон не прислушался к совету пасынка посадить в администрацию кого-то понадежнее из "своих", а не работать с скользким типом Клещевым, и когда Комолов предлагал убрать Карима, и когда сказал, что эта его новая дамочка не внушает доверие. Итог: от Клещева в последнее время одни убытки, Карим всё ближе подбирается к Охте, а та самая дамочка строила ему глазки и не только, а Саша не настолько конченный человек, чтобы спать с женщинами отчима. Таких примеров достаточно, чтобы точно сказать: Ворон никогда не доверит ему свою дочь. Таскаться везде за ней, подвозить, оберегать — это другое. На это он годится. Саша шумно выдыхает, переведя взгляд на Ульяну, а затем, будто скучающе, лениво скользит по мебели в кабинете. Может так даже лучше. Резко оборвать, как скотч с заклеенного рта. Ульяна не знает даже, что задевает её сильней. То, что отец, похоже, не шибко высокого мнения о её умственных способностях, или то, что он сразу обрушивает на Сашу целый ворох упрёков разной степени (не)справедливости. Но именно последнее толкает её сделать маленький шаг ближе и немного вперед. Выступить из-за Комолова, при этом однозначно показав, что она — с ним. — Нет необходимости. Его деятельность не слишком отличается от твоей, — непоколебимо парирует Воронова, сощурившись. — Может, чуть меньше лицемерия. В восхищении и легком удивлении Саша приподнимает бровь, сдерживая одобряющий смешок. Ему бы столько смелости и преимущества в спорах с Вороном. Конечно, раньше (особенно после смерти Кирилла и переезда Ульяны) это происходило чуть ли не каждый день, только Джокер выражался слишком топорно, прямолинейно и громко, называя вещи своими именами, без изяществ и тонких обвинений. Стоит у неё поучиться. Ульяна выдерживает небольшую паузу, чтобы вскинуть уголки губ в короткой усмешке. Переводы через несуществующие счета детских домой. Неучтенные в реестрах работы с недвижимостью. Доходы в обход бухгалтерских отчётов. И это лишь малая, более "чистая" часть бизнеса Воронова. Вероятно, он считал, если отправить её таскать по всему офису бумажки и заниматься абсолютно бесполезным перепечатыванием, Ульяна решит, будто всего этого не существует. — Ты одно к другому не примешивай, — засунув руки в карманы штанов, Воронов разгневанно делает на них шаг и качает головой. — Речь сейчас не обо мне, а о... — Саше. Да. Верно, — быстрый кивок, и Ульяна порывисто продолжает: — О том самом Саше, который больше всех со мной носится, а не спихивает при первом же удобном случае на своих людей. Ну, тех самых, как ты выразился, «оболтусов» и «уголовников», а ещё, по совместительству, твой самый надежный и верный дивизион службы безопасности. Саша постоянно защищает меня. Заботится. Находит время отвезти на тренировки и искренне поинтересоваться, как они прошли. Следит за каждой мелочью, даже если это всего лишь блюда в чёртовом меню на празднике. Дальше Воронову, по мнению Джокера, увы, уносит в лирику. И её слова вряд ли сейчас прибавят Саше пару лишних баллов в глазах отчима. А про «искренне поинтересоваться» она вообще кривит душой. Комолов кается: ни разу об этом её не спрашивал. Расчувствовавшись от собственного перечисления, и близко не охватившего всего, во что она влюбилась в Саше, Воронова находит его руку своей, осторожно, но крепко переплетает пальцы, прежде чем вернуться к отцу. Саша не выдергивает руку, но и не сжимает пальцы, оставляя их в полном распоряжении Ульяны. Будто ему всё равно. — И он уважает меня достаточно, чтобы не смешивать с «легкодоступными девочками». Очевидно, в отличие от тебя. — Так, ну всё, хватит, — отец взмахом руки её обрывает. — С тобой мы ещё дома поговорим. А сейчас — марш на выход. Несмотря на строгий тон и яростный прожигающий взгляд, Воронова не двигается, поджав губы в тонкую полоску. — Ульяна! — она слабо вздрагивает от того, как Воронов повышает голос. Но, не отступив, сперва поворачивается к Саше. Одними глазами как бы говорит, что не уйдёт, пока он не скажет ей этого. — Иди. — спокойно произносит Комолов, что забавно. Единственный сейчас сохраняет (внешне) абсолютное спокойствие, снова надевая на себя ту самую ледяную броню, от которой успел даже отвыкнуть. Отец до последнего сверлит её взглядом, аж между лопаток зудит. Ульяна до последнего не прибавляет шаг. Гордо минует порожек и, в дикой спешке, вслепую, захлопывает за собой дверь. Запутывается в элементарной очередности вдохов и выдохов, не обратив внимания на оставшуюся позади под язычком ручки щель. Но замечает, тревожно обмеряя проходкой приемную, отсутствие секретарши. Такой соблазн попортить безупречный порядок на её рабочем столе. Когда дверь за Ульяной закрывается, Саша ничего не говорит. Лишь освобождает кресло и стол, обходя его с другой стороны и занимая привычное место напротив. Ворон не садится. Значит очень злится, переживает. Ходит от стола к окну и обратно. — Теперь я понимаю, что было не так в нашу последнюю встречу дома… В ответ молчание. — …и ещё эта странная ночевка. Молчание. — Как я сразу не понял. Молчание. На пятом круге отчим подходит к бару и достает бутылку коньяка. Звук и вид вливающегося в рюмку алкоголя не успокаивает в этом кабинете никого. — Ты вообще ничё сказать не хочешь?! — Ну, может быть, она вся в мать. — усмехается Саша, играясь с кнопкой на перчатке, то расстёгивая, то застегивая её. Только собранная поза дает понять, что он не чувствует себя комфортно. — Всё дело в этой ночевке, да? Что тогда произошло? — Это началось раньше. — Раньше?! Снова молчание. — Ох, Ульяна... Это было моей ошибкой позволить вам столько времени проводить вдвоем. Особенно после твоих таких изменений. Кто бы знал, что мой же вклад, воспитание сыграет против меня! — улыбается Ворон, усаживаясь в кресло и слегка стукнув ладонью по столу, будто разгадал какую-то сложную загадку. Воронова отвлекается, словно и впрямь окликнутая, на звук своего имени, донесшийся из неплотно закупоренного кабинета. Секунда, — и она, потакая бессмертной привычке, вжимает поясницу в дубовую обкладку двери. — Ну конечно... Ульяне просто вскружил голову этот образ из плохого парня, невоспитанного мальчишки в видного делового мужчину, что спасает её подругу, раненную девушку, разбирается с насильниками. — продолжает Воронов. Она вслушивается в приглушённые расстоянием голоса. Настроенному, как чувствительнейший локатор, уху мешают чётко различать их посторонние шумы от взахлёб колотящегося сердца. Неосознанно поправляя кое-как, вкривь и вкось, по диагонали застёгнутые пуговицы у горла, Ульяна приводит в порядок пульс. Чтобы его тут же сбило пузырящимся в груди возмущением. Надо бы найти свободный санузел и проверить своё отражение. А то её подозрительно часто стали принимать за полную дуру. Или ей приписывают неадекватность, основываясь на наиболее свойственном поведении? Хотя в её «послужном списке», среди крайне немногочисленных заведённых отношений — сплошь имена сыновей маминых подруг. Может, считают, что у неё наступила фаза экспериментов? Бред! Какое счастье, что Саша с требуемой дотошностью эмпирически исследовал её чувства! А то ведь обычному признанию Воронов бы точно не поверил!.. — Я тоже так думал. И делал всё, чтобы разрушить этот образ. Свозил на промзону, рассказал про первое убийство и про то, что оно было не последнее. — ровным голосом озвучивает Саша. Ворон снова чуть не вскакивает, вперев взгляд в пасынка. — Ты совсем с головой не дружишь?! Я же просил… — тяжело вздыхает и делает первый глоток, за раз опустошая рюмку, — Ей нельзя быть с тобой! Это опасно. Она будет постоянной мишенью. А ты не способен это контролировать, не способен так вести дела. Ты и себя то контролировать не научился ещё, не то, что других! Ты её погубишь. Раздается громкий щелчок застегиваемой кнопки. Больше Джокер её не трогает, подняв взгляд на отчима. Если сперва Ульяне удаётся сдержаться и не закатить глаза, то на до тошноты приевшиеся нельзя и опасно реакция следует незамедлительно. Она родилась уже с гигантской мишенью на спине. Для неё нормально жить, осторожно оглядываясь по сторонам. Даже в Лондоне, при въезде в который вовсе не выдают зелье неуязвимости или долголетия. А в бандитском Петербурге хуже ей от связи с Джокером точно не будет. В любом случае этот риск она готова принять. — Тогда будет 1:1?! Ты сам говорил мне завести семью, бла-бла-бла. Так кто должен быть со мной? Та, которую не жалко? Поэтому спал с моей матерью, потому что она уже медленно умирала?! Пальцы Комолова с силой впиваются в подлокотник, лишь бы первому не отвести взгляд. Ульяне даже не нужно больше напрягаться, чтобы разбираться отдельные слова. Громкость беседы нарастает пропорционально накалу эмоций. — Что ты несешь?! Не забывай, что говоришь со мной! Про мою дочь! А какой семье здесь может идти речь! Если с ней что-то случится, пока она в Питере! Это будет только твоя вина!! — А если бы с ней чё-то случилось раньше? Когда ты был в Москве? Я бы чувствовал себя виноватым меньше?! — Это другое, Саша! Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь испытал чувство вины такой же силы и... — Поэтому именно я должен приглядывать за Ульяной? Так может дело не в этом? Просто скажи правду, глядя мне в глаза. Я неподходящая партия. Ни образования, ни диплома, ни нормальной карьеры, живу под твоей крышей, а если чё случится, то я и дня без тебя не справлюсь!... Саша раскладывает перед Вороновым неожиданные, но в общих чертах созвучные её личным аргументы, и Ульяна ждёт в развязке этого диалога предсказуемый стрит... — ...А ещё я свинья, абсолютно не умею общаться и обращаться с такими девушками, как она, да? Но она неверяще натыкается на вдавивший лёгкие в позвоночник флеш. И как часто Саша об этом думает? Ульяна сожалеет о каждой несерьёзной, якобы безобидной подколке, отправленной в его адрес. Ульяна чертовски злится на отца, против обыкновения не спуская ему с рук прожжённую начальническую манеру «всегда за всех знать, как будет лучше». Ульяну погребает под обрушившимся шквалом антиномических эмоций, — то единственное, что не позволяет ей ворваться внутрь и выдать себя. — Хорошо. Давай начистоту. Ты и сам это понимаешь, Саша. Ты не сможешь дать то, что ей нужно: стабильность, надежность, поддержку, уверенность в завтрашнем дне. Тебе уже двадцать восемь, а до этого ты с девушкой даже не жил вместе. Это уже не тот возраст, когда можно пробовать и учиться этому. Ты не привыкнешь. Наиграешься, тебе наскучит. С тобой она будет только страдать и мучиться! Конечно, Саша хотел правды, только… Только надеялся услышать всё же что-то не такое болезненное. Не от Ворона хотя бы. Да разве можно было ждать иного, когда речь про Ульяну и какого-то раздолбая-пасынка? Нет. А он почти поверил в себя за эти три дня. Комолов поднимается с кресла, ладонями опираясь о стол. — Тогда кто я вообще здесь? Исполнитель? Машина для убийств? — чеканит Джокер, — В таком случае я пойду следовать заданным настройкам. Мне как раз хочется кого-нибудь пристрелить. Сашино громкое заявление наполняет в Ульяне сразу столько всего... Один надлом в его интонации кромсает душу на кусочки. Не дожидаясь ответа, Комолов хочет уйти. Как можно скорее. Поэтому направляется к двери. Вороновой еле хватает времени отпрыгнуть назад и спрятаться, когда раздаются шаги. — Поговорим, когда ты успокоишься. — сухо, без отцовской мягкости произносит Ворон. Перемирие не предвидится. — Появится работа для меня, передай через Стаса. — с холодной отстраненностью, как подчиненный начальнику, говорит Джокер и выходит из кабинета. Не хлопает дверью. Хотя хочется кого-нибудь ударить головой об неё. Несколько раз. Его ледяная оборона насквозь пробита. Так смог бы только Ворон. Саша стремительно отходит от кабинета, как хреново торнадо, через приемную в коридор, ничего и никого не замечая. Бежать за Комоловым следом Ульяна не бросается, тяжело прислонившись к стене. Прежде, чем с ним разговаривать, ей самой надо всё... переосмыслить. — Мария! Зайдите! — в командном, требовательном тоне доносится из-за двери. Воронова порывается сбежать, но что-то не даёт ей просто взять и уйти. Пройдя к столу, Ульяна совсем как пару минут назад, упирается поясницей в его краешек. Небрежно вертит в пальцах подвернувшийся под руку степлер. — Мар... — Она отошла. Какие-то проблемы с машиной. — А ты почему ещё здесь? Отец, чей окрик она оборвала, не дергается и не удивляется, только переводит на неё строгий, нахмуренный взгляд. — Подслушивала? — уличающе спрашивает. Хотя конец их перепалки и из коридора не услышал бы разве что глухой. Прав был Комолов, звукоизоляция тут... Ульяна неопределённо ведёт бровью, не размыкая губ. — И ты туда же! — всплеснув руками, сокрушается Воронов. — Ну, вперёд, чего ждёшь? Расскажи мне, где я не прав! Болезненное понимание бьёт под дых — бесполезно. До отца сейчас не достучаться. Все доводы он воспримет в штыки, даже не рассматривая тот вариант, что её влюблённость не прихоть и не придурь. Что это со временем не пройдёт. — Могу начинать перечислять или лучше составить список и выслать тебе на почту? — щедро сдобрив ответ иронией, Воронова откладывает несчастный степлер. — Не хочу растрачивать попусту силы. Ты ведь для себя уже всё решил. — Ульяна, мы поговорим об этом дома, — настойчиво повторяет отец, как будто до неё не дошло сразу. — Сейчас у меня нет времени ещё и на твои истерики. — Ну, конечно же нет... Опустив голову, она с оттяжкой выдыхает, а потом, приподнимает ладони, этим жестом признавая поражение. — А знаешь, можешь не утруждать себя. Я больше не хочу с тобой разговаривать. — Следи за своим тоном, — чеканит лишённым терпения голосом Воронов, не дав ей направится к выходу из приёмной. — Ты всё ещё моя дочь. — Да, и что? Теперь ты собираешься заставить меня слушаться? Глаза с кричащей выразительностью указывают на то место, где пальцами он смял рукав её рубашки на плече, и возвращаются к лицу, чтобы продолжить безмолвное сражение взглядами. Отец, помедлив, расслабляет руку, расправляет плечи, ровняя пиджак. Больше на нее не смотрит, даже когда снова приказывает: — Иди работать. — Как скажете, Вениамин Сергеевич. Больше её ничего не задерживает. Останавливается Саша только в холле у лестницы этажом ниже, вцепившись в перила и смотря вниз. Всё внутри кипит, пальцы снова дрожат, а дыхание абсолютно ни к черту. Вместо размеренного шума офиса Комолов слышит последние фразы отчима, будто он стоит у него за спиной. Ты не сможешь дать то, что ей нужно… с тобой она будет только страдать и мучиться! Джокер оборачивается, замечая какого-то работника. — Чё уставился? Проваливай, пока я тебе не придал ускорение! Возможно, бедный клерк даже не пялился, а просто оказался не в то время, не в том месте. Как и все те, кто погибает глупой несвоевременной смертью. Это Сашу сейчас не волнует. На его счастье, перелететь через эти перила вниз клерку не грозит. А вот открывшаяся виду картина, как напуганный мужчина быстро-быстро передвигает ногами вверх по лестнице, успокаивает расшатанные нервы лучше любого чая с ромашкой. Нарочно со злостью выделяя каждую ступеньку цокотом каблуков, Ульяна спускается на один пролёт, внизу чуть не столкнувшись с улепётывающим, перепуганным клерком. Причину его дрожащих коленок и бегающих глаз находит правее, возле перил. — Кажется, ты только что обрёк его на несколько сеансов у логопеда, — проводив исчезающую фигуру поворотом головы, усмехается Воронова. — Или психолога. Ещё недостаточно пришел в себя, чтобы улыбаться на шутки и говорить что-то остроумное в ответ. Такими темпами скоро совсем утратит этот навык. Так и не придумала, с какого края к Саше после произошедшего подступиться. Выбирает левый, приближаясь к нему со стороны. Кладёт ладонь на ограждение, лишь кончиками пальцев, почти случайно, задевая его мизинец. — То, что мой отец сказал тебе в кабинете... — не видит смысла от него скрывать факт своего присутствия под дверью. — Он ошибается. Насчёт тебя. И насчет всего остального тоже. Не позволяй этому залезть тебе в голову и всё испортить... Не отказывайся от меня из-за него. Ульяна подходит ближе, вызывая знакомое чувство. Как вовремя матча и после, когда Комолову было почти физически больно смотреть на неё. Всё слышала... Опять. Он и не собирался отказываться. Поворачивает голову в сторону Вороновой, остановив взгляд на её встревоженных глазах. За эти несколько дней лета он уже видел в них столько разных оттенков. — Саша, мне нужен только ты. Её сердце тяжелеет вместе со стихающим до полушёпота голосом и падает куда-то в пятки. Только в это мгновение Ульяна понимает... Как боится Комолова снова потерять, лишится, отпустить. Наконец-то узнав, какого это, быть с ним вместе. Комолов снова склоняет голову, чуть качнув ей в знак несогласия. Отчим только что подтвердил простую истину — Саша её не достоин. И это бы имело значение, если бы Саша сам не понимал этого. Прежде чем ответить, Джокер медленно смотрит по сторонам. На лестнице пока никого кроме них нет. Лишь на первом этаже туда-сюда проходят люди, погруженные в свои проблемы. — За все эти шестнадцать лет с твоим отцом я провел больше времени, чем с тобой и... Кириллом. Даже если сложить вместе. — произносит Саша, смотря вниз, — Ворон знает меня лучше всех. Лучше всех, да? Под внешней, абсолютно нейтральной и невозмутимой реакцией, Ульяна хоронит первый инстинктивный порыв в сомнении цыкнуть языком. Она вот больше всего времени проводит, наверное, с матерью, и, по такой логике, бывшая мадам Воронова должна была уже выучить её наизусть, как облупленную, с одного взгляда читая без специальных луп и очков. На деле её матери хорошо знакома только та, другая, лондонская версия Ульяны, лишённая сложных душевных терзаний и всяких прочих, не связанных с учебой или карьерой, проблем. Ворон не знает, каким ты бываешь со мной... В чём-то Ворон абсолютно прав. Только это не мешает Комолову злиться на него до побелевших костяшек пальцев, грубых выражений и тупой боли в висках. Нет. Он не собирается сейчас устраивать душещипательную сцену расставания, как бы хотел Ворон. Вероятно, Ворон не до конца понял, что Саша уже перепробовал все способы. Разве что не застрелился. Понял, если бы слушал, блять, внимательнее! Разве проблема в нём? Нет, проблема в Ульяне! Которая просто не хочет замечать и смотреть правде в глаза. Возможно, она просто оптимистка. А, возможно, с ней Комолов и правда становится чуть лучше. Но продлится ли это долго? Без колебаний встречая по-осеннему стылый Сашин взгляд, Воронова всё пытается высмотреть притаившиеся в уголках его глаз морщинки, как вчера вечером, на кухне. Но в офисе Ворона при свете дня натыкается лишь на заломы и глубокие строгие линии, исполосовавшие ему лоб и переносицу между нахмуренных бровей. Этот вид отзывается внутри желанием разгладить, расслабить их пальцами. Комолов не позволяет. Джокер перехватывает её руку своей, удерживая на весу и не позволяя коснуться его в мягком ласковом поглаживании. Её фирменном. Как будто эти нежности сейчас могут помешать, задать не тот тон. — Представь, что он прав. И всё будет так, как сказал Ворон. Ни поддержки, ни стабильности, ни надежности, ни безопасности. Каждый день всё будет в шаге от того, чтобы развалиться. — Комолов говорит серьезно, но уже без пульсирующего гнева в венах и арктического льда в голосе, с какими общался в кабинете один на один с отчимом, — Тогда ты... — короткий вдох, —… ты всё равно хочешь пройти через это? Ему не хватает только встать на одно колено. А вместо кольца предложить пистолет с единственным патроном, предназначенный именно для него. Если (или когда) Ульяна захочет всё закончить. Саша ненавидит такие разговоры, ненавидит о таком спрашивать, что никогда нельзя обещать и точно знать. Но пока Ульяна не подводит, держит своё каждое сказанное слово... и даже те, что озвучены не были. Ульяна еле ощутимо вздрагивает, напрягается, попавшись, мысленно твердит себе не воспринимать это раньше времени за дурное предзнаменование. Сосредоточенно внимает каждому Сашиному слову, замирая, словно пойманный в свет фар дикий зверёныш. Ульянина рука, которую он сжимает пальцами, постепенно обмякает. Комолов не торопит, на лице или во взгляде никак не выражая утомления от ожидания. Саша знает, что не услышит такие слова, как «ошибка», «поняла», «прости-прощай». Поэтому и спрашивает. А будь это рабочий вопрос Джокер бы записал разговор на диктофон, чтобы потом использовать в свою пользу. Подло? Так Вороновой не зря твердят, что он не подарок. И, вероятно, рано или поздно применит что-то к ней из своей деятельности. Это уже не тот возраст, когда можно пробовать и учиться… — всё ещё голос отчима в его голове. Вместо часов секунды ускоренно отсчитывает пульс на запястье Ульяны, за которое держит Комолов. Наиграешься, тебе наскучит... Обычно Саша терял интерес к девушке уже после секса с ней. С Ульяной каждая выстроенная годами схема, паттерн дает сбой, меняет все настройки, перезагружая систему. Тогда я кто вообще здесь? Машина для убийств?... Не опуская глаз, Воронова отсчитывает чётко выверенную паузу. Не слишком короткую, чтобы Саша не подумал, будто её ответ скоропалителен и необдуман. Не слишком длинную, чтобы не показаться ему нерешительной. — Я готова пройти через это, — выбирает, как ей кажется, более подходящую формулировку, не забывая про самое важное уточнение: — Только если это будет с тобой. Второй, свободной ладонью Ульяна находит свой путь, мягко задев согнутыми костяшками пальцев подбородок Комолова. Даже не знает порадоваться ему или нет от высказанного готова страдать и мучиться только с ним. Взглядом следит за другой ладонью Вороновой, позволяя дотронуться до себя. Выходит едва ощутимое даже больше сестринское прикосновение. Он ослабляет пальцы на её руке и разворачивается лицом к холлу, сохраняя молчание. Дает говорить Ульяне, потому что сам пока лишь снова может прокручивать сказанные Вороном фразы. Воронова со вздохом отступает, облокачиваясь на перила. Предоставляет ему необходимое пространство и время, чтобы принять непростой факт: её трепетно преподнесённое в дар люблю — оказывается искренне безусловным. — Мне нравится видеть перемены в тебе, но я не жду, что ты станешь ради меня меняться. Тебе это и не нужно, — добавляет с нежностью, приподнимая уголки губ. С беззвучной усмешкой вспоминает, что и сама далеко не предел мечтаний. Упрямая, вспыльчивая, доставучая, балованная принцесса, которая, к тому же, вечно норовит сунуть свой любопытный маленький нос, куда не следует, или (ещё веселее) во что-то ввязаться. Хранительница очага из неё явно так себе. Нечего уже и говорить о ведении домашних дел... Вдруг в длительной перспективе Комолов хотел бы видеть рядом совсем не такую девушку? Покладистую, кроткую и встречающую его по вечерам с тарелкой свежесваренного борща. — Я знаю, у нас вряд ли всё выйдет идеально, как в сказке,— покачав головой, признаёт Ульяна. — Хотя и уверена, что это не будет так ужасно, как пророчит мой отец. По крайней мере, у нас определённо есть одно совместное занятие, во время которого я точно не буду мучиться и страдать. Эту усмешку Воронова делает уже явной, метнув на Сашу чуть повеселевший, хитрый взгляд. — Разве что сильно потом, когда хруст моих суставов превратится в чересчур оглушительный. Но, может, тебе уже будет не до этого, ты ведь и сам станешь совсем дряхлым стариком. Тихо хихикая себе по нос, Ульяна несильно толкает своим плечом плечо Комолова и снова отступает на полшага назад. Саша лишь на пару миллиметров приподнимает уголки губ, а на следующее замечание издает невеселый смешок. Хотя Воронову такое почему-то веселит. — Может, я умру раньше. — произносит Джокер, всё ещё находясь в мрачном настроении, — Шальная пуля, похищение, рак, в тюрьмах часто... Они же здесь собрались обсуждать худшие варианты, а не «жили они долго и счастливо». Хотя «умерли в один день» в их случае тоже ближе к какой-то критической и трагичной ситуации. По вине Джокера, естественно. Месяца, проведённого в более тесном общении с Комоловым, чем раньше, Ульяне хватает даже для того, чтобы немного примириться с его склонностью, по обыкновению, негативить заранее. Хотя она всё равно поджимает губы, пусть и без всяких «чур! чур! чур!» в голове. Вдруг Саша специально это всё проговаривает вслух и рассказывает ей? Чтобы не сбылось. Бессознательное мгновенно подсовывает картинку трёх проведённых в сером зыбком тумане дней. Пускает через пищевод к желудку склизкий мерзкий сквозняк, будто Ульяна умудрилась проглотить змею. Сознательное, с секундным опозданием, хлыстом гонит воспоминания и дурные мысли прочь… Но когда Комолов поднимает взгляд выше, замечая на этаже Ворона, плохое настроение не мешает, а наоборот подстёгивает его прервать этот разговор и поцеловать Ульяну на глазах отчима и ещё доброй части офиса. …не надо об этом (даже) думать. Хорошо, что Комолов ей и не даёт. Саша разворачивается и накрывает губы Ульяны, только секундой позже притянув её за талию к себе. Выходит совсем не страстно, как в кабинете, а безумно... от безысходности. В желании ещё сильнее вывести из себя. Показать, что в этот раз все нужные карты в его распоряжении. А главный козырь сейчас с полной самоотдачей сминает его губы в поцелуи. Его поцелуй — самое действенное лекарство, возвращающее от заблюренного будущего к отчётливому, осязаемому здесь и сейчас. Ульяна отвечает сиюсекундно, переключается без всяких переходных процессов, подаётся выше, навстречу (руками, всем телом, мыслями), с первого соприкосновения. Уже постфактум различает странную примесь, какую-то нерастворённую в мягкости прохладу Сашиных губ. Осознаёт, что они вообще-то устраивают публичное шоу. Он всё ожидает, что сейчас тяжелая рука ляжет на плечо и с силой дернет назад. Ничего. Поэтому неспешно отстраняется сам, но сразу бросает взгляд вверх. Ворон не остался досматривать до конца. Джокер даже улыбается впервые за эти двадцать минут. Только улыбка выходит невыразительной, но едкой, с каплей яда. Маленькая, но победа. Не сразу отражая Сашино движение назад, Ульяна всматривается в его лицо. Оглядывается на лестницу, пытаясь отыскать, куда направлен его взгляд. Да только там ничего и никого нет. Может, показалось? Тем более, не проходит и пары секунд, как он уже снова с ней. Для Вороновой, повернувшейся на голос, улыбка Комолова уже самая (любимая) обычная. Заставляющая слегка насупиться от того, что он опять её дразнит. Но поступившее предложение быстро меняет эмоцию на ее лице. — Помнишь, я говорил тебе, что собираюсь поговорить кое с кем из клуба о их внутренних делах? Хотя вряд ли ты помнишь, в этот момент тебя сильнее интриговала моя шея. — с полуулыбкой Комолов легко меняет тему разговора, — Я сейчас собираюсь этим заняться. Присоединишься? Не размениваясь на недоверчивые «а точно можно?», «а я не буду мешать?», Ульяна несколько раз кивает: — Ага, давай, — в последний момент решает по-деловому обойтись и без несвоевременных «раз ты приглашаешь». — Только вещи свои захвачу. Если хочешь, подожди в машине. Мне нужно пять минут. Саша, как в зеркале, отражает кивок Ульяны своим легким наклоном головы и улыбкой, ставшей чуть ярче от её согласия. — Я подожду в машине. Пока меня отсюда не выставили. — с горькой усмешкой произносит Джокер, снова покосившись наверх. Вот так просто сдался и ушел? От этой мысли позвоночник обдает холодной тревогой. Если Ворон для него что-то готовит… Не может придумать наказание достаточное, чтобы послужить расплатой за этот дерзкий поцелуй с его дочерью. Теперь не только Ворон знает про их отношения, но и, как минимум, человек десять из офиса. Своими опасениями решает не делиться. И вообще сейчас нужно настроится на проблемы более решаемые и подконтрольные. Правильнее было бы ещё отпроситься у начальства... Но раз уж она заявила главному начальству, что разговаривать с ним не намерена, просто предупредит кого-то из коллег. В худшем случае нарвётся на штраф. Какой кошмар! Это лишь добавляет заманчивости идее Комолова уйти. Сбежать. Вдвоём. Сжав обе его ладони в своих, Ульяна отходит спиной вперёд, разворачиваясь перед самой лестницей и шустро поднимается. На удачу по дороге нигде не сталкивается с отцом. Препятствовать её уходу некому: главы отдела нет на месте ещё с конца летучки, а секретарь как будто даже с облегчением выдыхает. Не придётся выдумывать, какое безопасное задание ей поручить. Отпускает Воронову, коротко проводив её своим взглядом под чужие любопытные взгляды, и спускается вниз. Больше никому не грубит. О, оторваться он ещё сегодня успеет.