Ты полюбила панка, Моя Хулиганка

Ульяна просыпается первой. До звонка будильника. В полумраке комнаты, искусственно созданном прикрытыми шторами. На ощупь находит на прикроватной тумбочке телефон. Ещё даже нет десяти. Кажется, они не меняли позу все несколько часов, но, на удивление, ничего нигде не затекло и не ноет. Разве что... Прошлым утром, открывая глаза, готова была завизжать в подушку от неповторимого и непередаваемого ощущения: проснулась с Сашей. От того, как он притирался сзади, оставляя ненавязчиво, без похоти, поцелуи на шее и обнажённом плече. Этим — во рту ещё горчит привкус вчерашней ссоры. Стараясь не разбудить Сашу, Ульяна неторопливо отводит его руку, чтобы выбраться из объятий, но на середине попыток он и сам поворачивается, перекатывается на спину. Воронова напряжённо оглядывается. Выдох. Вдох. Ещё один ровный цикл. Даже ресницы не подрагивают. Похоже, ещё спит. Застыв в таком положении, Ульяна недолго его разглядывает. Умиротворённого, расслабленного, без единой морщинки на лбу и поджатых губ. С едва проступившей щетиной вдоль линии челюсти и взлохмаченными после сна волосами. Все ещё привлекательного до неприличия... Потянувшись рукой, невесомо поправляет одну особенно выбивающуюся прядку. Хочет спуститься к скуле, тыльной стороной пальцев обрисовав её контур, но задерживается в паре сантиметров над кожей. Отстраняется. Не станет его даже ненароком тревожить. Бесшумно поднявшись, Воронова выходит в коридор, прикрывает за собой дверь. Вообще-то она думала, что будет сегодня работать удалённо, но, проверив смс, с разочарованием узнает, что придётся ехать в офис. Даже догадывается, кто, зачем и почему её вызывает... Ульяна делает всё без спешки, чтобы не шуметь. Высушивает волосы полотенцем, проигнорировав фен, и выпрямляет непонятно как завалившимся в сумку с вещами утюжком. Переодевается в наименее мятые белые джинсы и всё ту же розовую рубашку. Когда со стороны спальни доносится мелодия будильника и характерное шуршание, она уже полностью собрана и даже написала Игорю с просьбой её подвезти. Устроившись за барной стойкой, допивает кофе и проверяет рабочий почтовый ящик. Завтракала найденной у Саши в закромах овсяной кашей. На плите ещё осталось, конечно, но она без молока, пересоленная и в комочках. Для Комолова в холодильнике есть ещё одно блюдо со вчерашней доставки и до обидного невостребованный салат. Бросив взгляд на пока что пустой коридор, Воронова практически силой заставляет себя перевести глаза обратно на телефон и делает ещё один успокаивающий глоток, с опаской дожидаясь, пока Саша наконец объявится… Саша просыпается с отяжелевшей на несколько килограмм головой, тупой болью в глазах и висках. Это не то похмелье, с которым он просыпался в Зеркальном после вечеринки. Если это и похмелье, то только от такой его жизни. К счастью, Комолов знает, что с этим делать. Нужна холодная вода на лицо и шею, а заодно в стакан, чтобы запить обезболивающие, и две кружки крепкого сладкого кофе. Рядом нет Ульяны, но постель сохранила её запах. Наверное, она уже уехала на работу. Или вчера говорила, что будет работать из дома?... из его дома. — Сегодня хотя бы нет ощущения, что проснулся в одной кровати с перепившим Углом. На свое подсмеивание в прошлое утро в Зеркальном Саша получил легкий тычок пяткой в колено, а затем пробуждающий всё тело поцелуй. Но сегодня его ждет лишь переведенный на пять минут будильник, вызывающий не смех, а тихую ругань. Комолов снова бьет ладонью по тумбочке, нащупав противный ненавистный гаджет. Так и хочется запустить им в стену. Вместо этого Саша всё же разлепляет глаза и всматривается в яркий экран. Одно непрочитанное сообщение: Стас просит его перезвонить, как проснется. А это значит, что у Ворона появилась для Джокера работа. За секунду счастливое воспоминание сменяется мрачным. — Тогда я кто вообще здесь? Исполнитель? Машина для убийств? Только при свете дня, просачивающегося через тонкую щель между шторами, оно снова не кажется таким терзающим и фатальным. Даже может поиронизировать: жаль, что он не машина — тогда бы не пришлось страдать почти каждое утро от недостатка сна. Опускает ноги на пол, на несколько секунд задержавшись в таком сидячем положении. Растирает глаза, протяжно пару раз зевает, вяло потягивается и только потом встает. Даже подходит к окну и одергивают штору, впуская больше света и прогоняя все кошмары. Из-за двери доносится манящий запах кофе, что сразу добавляет нелишние +100 к энергии и желанию двигаться. Дергает ручку на себя и замечает в привычном интерьере всё ещё не до конца привычную Ульяну. Поэтому первым делом идет не в ванную, которая ближе, а к ней. Чашка в руке Вороновой чуть дёргается одновременно со звуком открывшейся двери и следующим за ним шарканьем шагов. Хорошо, что кофе уже почти не осталось — ничего не прольётся ни на светлую рубашку, ни на такие же светлые штаны. У Ульяны вдруг развивается кратковременная дислексия, она забывает, как складывать пляшущие по всему экрану буквы в слова, а слова в предложения, которые образуют текст. Но не отрывает глаз от экрана, чтобы не косить их каждые три секунды на приближающегося Комолова. А вдруг это он не к ней? Так, водички с утра попить захотелось... Непредвиденный и оттого ещё более настораживающий поцелуй мигом отметает эту версию. Саша оставляет легкий поцелуй на щеке Вороновой, задевая своей небритой щекой её гладкую кожу. Ульяна так напрягается, будто он занес над её щекой не губы, а свою тяжелую руку... Не смотрит на него, не встречает светлой улыбкой и тёплыми объятиями. Нет, он, конечно, понимает, что некогда было успеть соскучиться, но раньше это Воронову не останавливало. — Ты колючий, — недовольно потерев щёку пальцами, морщится Воронова с таким видом, будто это единственная и основная причина, по которой она до сих пор не подняла на Сашу взгляд. Впрочем... За пару часов сна Комолов, очевидно, успел подточить свои колючки или прикрыл их на время плотным защитным плащом. Больше не выглядит так, будто раздражён одним её присутствием и вот-вот за что-нибудь накричит. Интонации совершенно нормальные, даже вроде приветливые. И всё? Вот так легко? — Ну прости. — небрежно бросает Саша и пальцами касается своей щеки, будто проверяя правдивость слов Ульяны. Ещё не подозревает, что извинения от него ждут совсем не за это. Очень забавная ситуация вырисовывается, потому что Джокер и сам не прочь услышать от неё «прости меня, я снова повела себя, как дура». — Куда-то собираешься? — спокойно интересуется Саша вместо банальных утренних пожеланий. Их неудавшийся ранний разговор здесь же на кухне не кажется ему чем-то серьезным и драматичным. Теперь Комолов будто совершенно другой человек. Не тот вчерашний напряженный сгусток. Раз уж всё равно здесь, Саша направляется к кухонному гарнитуру, открывает ближайший шкафчик и небольшой прозрачный контейнер под аптечку всего из четырех упаковок. Шуршит одной из них и отправляет в рот продолговатую зеленую таблетку, ощутив горьковатый привкус на языке. Почти как от своего невзаимного поцелуя... Обидно. Он быстро запивает водой прямо из кувшина, потому что стакан сразу не попадается в поле его зрения. — Меня вызвали на работу. Нужно ехать в офис, — поясняет Ульяна, по-прежнему не отрываясь от смартфона и делая ещё один, последний глоток. Голос звучит без злобы или враждебности, но и не наполнен привычным для неё оживлением. На Воронову сон того же благотворного эффекта не оказал. Теперь, когда она больше не способна на Сашу злится, пока ещё не нашла, чем заполнить образовавшуюся на её месте (и активно разрастающуюся) пустоту. Возможно, стоило доспать до будильника. — Понятно. — чуть растягивая гласные, отвечает Саша, потому что ещё пытается сохранять позитивный настрой. Сейчас он реагирует на всё сказанное... и не сказанное тоже. Ей ещё не поздно притвориться, что всё в порядке. Повернуться к благожелательно настроенному Комолову, стянуть законный поцелуй или парочку, наверстать хотя бы часть того, что они упустили накануне. Плевать, чего она там хотела добиться. Главное же здесь и сейчас... — Разогреешь себе сам чего-нибудь на завтрак, ладно? Кофе там остался заваренный. — Воронова всё-таки блокирует телефон, мельком, недолго смотрит на Сашу, а потом снова прячет глаза. — Мне уже пора. Игорь скоро приедет. Здесь и сейчас она не может разыграть счастье и беззаботность, потому что где-то внутри по-прежнему противно тянет и болит. — Ага, хорошо. Подняв крышку, Комолов заглядывает в кастрюлю, но ни запах, ни вид каши его не соблазняет. Тем более есть он не особо хочет, если что, сможет заехать куда-нибудь по дороге. Решив отложить водные процедуры, Саша достает свою кружку и наливает в неё остатки кофе из френч-пресса. Тянется за сахаром, периодически скептически посматривая на Воронову. Ульяна спускается с барного стула, придержавшись за стойку. Относит грязную посуду в раковину, там же смыв с кончиков пальцев несуществующую грязь. А потом поворачивается в направлении спальни, чтобы в обход Комолова уйти. Кажется, она забыла на тумбочке свои серьги и фитнес-браслет. Он ждёт, что вот сейчас она "проснется", вынырнет из своих мыслей, и это её состояние окажется всего лишь крайней задумчивостью о работе. Пока она моет руки, Саша успевает размешать чайной ложкой кофе и, подхватив кружку, отправиться следом. Делает глоток сладкого горячего напитка, не просто так останавливаясь в проходе спальни. Плечом прислоняется к дверному косяку, не сводя взгляда с Ульяны, при этом выдерживая дистанцию. Что ж, сегодня Саша определённо замечает странности в её поведении. Хотя как раз сегодня они не нарочные. Стихийно-эмоциональные, и оттого — труднее поддаются контролю. Поэтому сейчас Ульяна предпочла бы сбежать, прикрывшись приездом Игоря. Переключиться с проблем личных на проблемы более решаемые, рутинные, рабочие. К вечеру она бы, наверное, уже отошла, вернула себе возможность взглянуть на Комолова без желания растереть неприятное пощипывание в уголках глаз и сглотнуть свербящую сухость в горле. Сашино появление на пороге будто запирает Воронову в этой комнате, какой-то необъяснимой оптической иллюзией уменьшая помещение до размеров спичечного коробка. Есть, конечно, ещё окно... Но (пока) всё не так критично, чтобы в него выйти. Ульяна боковым зрением, проступившей на внутренней стороне ладоней влагой, щекоткой от затылка до копчика по дуге позвонков улавливает, как он неотрывно за ней наблюдает. Это мешает сосредоточиться, превращает все действия в беспокойные и суматошные. Найти серьги. Ящик тумбочки. Нет. Косметичка. В ванной. Вряд ли. Тумба под телевизором. Нет. — Ворон звонил? — спрашивает Джокер, пытаясь понять причину такого её настроения, но на вторую попытку спрашивает напрямую, с нажимом: — Всё нормально? Что-то ему заранее подсказывает, что дело не в Вороне. А играть в угадайку Комолов не собирается. Ульяна прерывается, буквально останавливаясь на полушаге, только расслышав второй вопрос. На первый даже не реагирует, взвешивая свои следующие слова. — Нет, — говорит негромко, но твёрдо и так же твёрдо наконец встречает Сашин взгляд; смотрит пару секунд, не сдвигаясь, а потом "отмирает," моргает пару раз. Ульяна, как зверек в клетке, хаотично мечется по комнате без какой-то цели. Снова включает загадочный режим. Отвечает на «угадай, какой именно вопрос», выдерживает гребанную паузу, будто они в ебучей постановке. Комолов свои мысли никак не озвучивает и (пока) старается, чтобы это раздражение не было написано на лице. — Нет, отец... не звонил. Но предполагаю, что тут есть какая-то связь с тем, что я вдруг стала самым востребованным ассистентом в отделе. Воронова снова уводит тему. Боится, что всё закончится в точности, как и ночью на кухне. Саша станет злиться. Она уйдёт. Только не будет уже спасительного несколько часового провала в беспамятство. Вместо этого придётся вынашивать прогорклость под языком целый день. Саша неспешно вытаскивает чайную ложку и делает глоток кофе, продолжая смотреть на Воронову. Пока она продолжает строить из себя великую драматическую актрису: борется с браслетом, ругается, прохаживается по спальне; Комолов в четыре глотка опустошает кружку, не сдвигаясь с места. Представляет, как взбешен Ворон после этой ночи, когда его дочь не ночевала дома. Он точно знает её местоположение, только этот факт его, наверняка, бесит ещё больше. Так что лишь вопрос времени, когда причиной такого разговора станет именно он. И вместо того, чтобы держаться вместе, быть самой счастливой парочкой... они лишь подтверждают слова Ворона. Намеренно забывая про серьги, Ульяна подхватывает с тумбочки браслет. Накинув на запястье, но пока не затягивая ремешок, проверяет работоспособность. Даже техника с ней такой не хочет сотрудничать: на экранчике высвечивается всё что угодно, только не часы. Пульс уже под девяносто, ещё немного и эта штука взбесится окончательно. А пока что упорно доводит Воронову до последней капли. — Чёртовы... — еле удержавшись от того, чтобы не дополнить фразу ёмким блять!, позаимствованным прямиком из арсенала Джокера, она раздраженно швыряет браслет на кровать. Шумно выдыхает, одной рукой зарывшись в волосы, а второй уперевшись в бок. Проходится до окна и вновь к кровати. Без сил, вымученно присаживается на самый край. — Я расстроена, Саш, — честно признаётся Ульяна, словно сдаваясь. — И мне обидно. Из-за того... Из-за того, что произошло вчера... Оторвав взгляд от своих коленей, Воронова поднимает глаза на Комолова. Проверяет его реакцию. — Возле клуба, — дополняет, чтобы исключить их разговор на кухне, хотя технически, он был не вчера. На её чистосердечное признание Александр вопросительно приподнимает брови. Совсем не от того, что не понимает, о каких событиях возле клуба речь. Ах, так ей обидно! Встречает взгляд Вороновой своим жалящим. Проходит вперед, забрасывает грязную ложку в пустую кружку и с шумом ставит на прикроватную тумбочку. Доброе утро уже точно не светит никому. Похоже всю полученную бодрость от кофеина Саша потратит на этот поганый разговор. Хотя не известно, что сильнее разогревает кровь в организме. — Скажи спасибо Евсееву, блядской зажигалки, своему везению, что ты всё ещё можешь расстраиваться. — снова без утешительных ноток чеканит Джокер, — Иначе, будь у него настоящий ствол, лежали бы мы вместе возле клуба с простреленными лбами. Хотя, может, ты этого и добиваешься. Умереть в один день, как Ромео и Джульетта. На последних словах Комолов адресует ей быструю улыбку, обнажая зубы. Ему больше не нужны лишние минуты и накрученные круги по спальне, чтобы озвучить то, что он об этом думает. Как и не собирается выяснять, что конкретно её задело. Уж вряд ли факт, что она выскочила на улицу, о чем её никто, блять, НЕ просил. Так она ещё и обиделась! Саша недовольно с шумом выдыхает и отворачивается от Ульяны к шкафу, чтобы достать чистую одежду на этот день. Снимает вешалку с очередными чёрными брюками, начиная собираться. Похоже они решили пропустить "медовый месяц" и сразу перейти к отношениям тех парочек, которые живут уже несколько лет вместе и постоянно собачатся с друг другом. Для искусного и опасного игрока Джокер разыгрывает слишком предсказуемую комбинацию. Выплёскивающееся раздражение, показательная враждебность, занозистый тон. Пять минут спустя от разговора на кухне Комолов щетинится уже едкими улыбочками и этими говорящими долгими выдохами, провоцируя у Ульяны непроизвольный глазазакатывающий рефлекс. Настроения продолжать беседу по душам как не бывало. Саша всё равно поворачивается к нему (к ней, к тому, что она чувствует) спиной. Его излюбленная поза. Вновь отказывается делить вину пополам, взрыхляя фундамент внутренней уверенности в праве (и необходимости) себя отстоять. Именно отстоять, без всяких сглаживающих оправданий. Уязвлённая хлёсткой насмешкой, Ульяна ставит единственный знакомый и годами оттренированный блок. Мимикрирует наступление Комолова, хмуря брови и сощуривая глаза. — Знаешь что?! Это не я там решила поиграть в камикадзе, бросаясь грудью на наведённый пистолет! — будто впечатавшийся в память образ заново обжигает сетчатку, и Воронову слегка потряхивает, как после потревожившего сон кошмара. Надо было сразу идти в ванную… Комолов стягивает с вешалки выглаженные брюки и, встряхнув их, начинает надевать, как под дулом очередного поганого пистолета. Он как снова оказался в примерочной, только в этот раз слово предоставляется Вороновой. Плотно сжимая губы и не поднимая головы, чёткими движениями пальцев справляется с ширинкой, вдевает пряжку ремня. — А если бы ты ошибся? Если бы он мог выстрелить и выстрелил? И что, я, по-твоему, должна была узнать об этом от кого-нибудь вроде Шрамова? А потом гадать, могла ли что-то сделать ещё, кроме как отсиживаться за барной стойкой, чтобы это предотвратить? Джокер единственный раз вмешивается в её монолог, издав звонкий красноречивый смешок на слове «предотвратить». Конечно, Ульяна же настоящая русская женщина: и в горячую избу, и грудью под пули, и голыми руками остановит трёх вооруженных громил. В глубине души Ульяна понимает, что это нечестно. Взваливать на него такой груз. Поэтому и не развивает тему. Не озвучивает то, что кажется ей очевидным. Если Саши вдруг не станет, её жизнь тоже будет закончена. В тот же миг. Разломается, как хлипкий одиночный прутик. И никаким клеем... Ни скотчем терапии, ни лейкопластырями переездов, ни изолентой времени не скрепится обратно. Она уже проходила через это однажды, чтобы точно не спутать реальность с патетичной метафорой. — А если бы с ней чё-то случилось раньше? Я бы чувствовал себя виноватым меньше? — Это другое, Саша! Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь испытал чувство вины такой же силы... Сейчас полнее, чем восемь лет назад, Ульяна понимает. Правда, понимает. Только не представляет, как донести до Саши, что "глупости" она делает не потому что относится к этому несерьёзно, а потому что через раз теряет когнитивный контроль над своими действиями, когда его жизни что-то угрожает... — Ты не можешь злиться на меня за то, в чём и сам не лучше, — на полтона повышая голос, обвинительно бросает Воронова. Взвившись, Ульяна подхватывается на ноги. Обходит кровать, сокращает между ними расстояние, хотя воздух в комнате и так рябит от перенапряжения. Остановившись перед Комоловым, со стуком захлопывает створку шкафа и прислоняется к ней так, чтобы наверняка попадать в поле Сашиного зрения. — Слышишь? — он до сих пор не развернулся, а ей надоело говорить с его затылком. Он не успевает взять с полки чёрную футболку, потому что Воронова без предупреждения закрывает дверцу, чуть не прижав ему пальцы. — Не понимаешь. — выдыхает Джокер, вперев в Ульяну холодный взгляд, — Ладно. Давай объясню на пальцах. Обычно после этой фразы Шрамов или кто-то ещё из людей Джокера (или он сам) наносит мощный удар в живот такого непонятливого. У Ульяны внутри — полсотни градусов по Фаренгейту. Горючая взвесь в лёгких и кипящие смолы в крови. Она почти слышит шипение, с которым это взрывоопасное варево встречает щедро отсыпанный в Сашино «ладно» сухой лёд. Не остывает, не тухнет, а путается клубящейся белой пеленой среди ветвей бронхиального дерева, утяжеляя каждое дыхательное движение. Полтора лишних герц к частоте пульса, руки дрожат, и Ульяна скрещивает их под раскалённой с изнанки грудью, создавая себе дополнительный защитный экран. Этот пронизывающий взгляд; потемневший от гнева, ртутный оттенок радужки Комолова оказывает на неё токсическое воздействие. Более озабоченный самосохранением мозг шлёт аварийный сигнал бежать!... но онемевшие конечности не сдвигаются ни на миллиметр. Вороновой больше некуда отступать: спина упирается в покрытое лаком дерево платяного шкафа. — Моя жизнь – это гонять по району всякую шваль, трясти долги, калечить, убивать, если нужно. Ещё исполнять, проворачивать незаконные схемы, подставлять, а иногда подставляться самому, рисковать, чем-то или кем-то жертвовать. Я попадаю в такие ситуации с частой регулярностью, Ульяна. — сухо, будто Джокер пересказывает какой-то параграф из школьного учебника, который Воронова, увы, до сих пор не выучила, — А твоя жизнь – это составлять и исправлять финансовые отчёты, висеть вниз головой под куполом театра, даже заключать успешные сделки. И да, самое главное – отсиживаться за барной стойкой. У неё получается лишь контролировать симптоматику, не фыркая и не перебивая Сашу, хотя и очень тянет, когда его распространенные объяснения становятся просто нелепыми. Опять он противопоставляет её себе вместо того, чтобы сделать всего-то полшага навстречу! Попытаться тоже её понять. Её прочувствовать. — НЕ лезь, куда тебя не просят. Не подставляй меня. Ты угробишь нас обоих! Только на последней фразе Комолов, не сдержавшись от нахлынувших эмоций, повышает голос. Пропорционально обострению их спора на её щеках сгущается алое. Воронова несколько раз приоткрывает рот, собираясь что-то возразить, пока Комолов в три заключительных аккорда своего выговора её не осаждает. Резко и категорично, до спёртого в зобу дыхания. Ульяна осоловело хлопает глазами. Неужели он правда считает, что..? Джокер замахивается, собираясь ударить ладонью по шкафу, но в последний момент берет себя в руки и почти осторожно, без шума накрывает прохладную вертикальную поверхность ладонью. Рефлекторно дёрнувшись, но так и не разорвав зрительный контакт, Воронова слегка вжимает голову в плечи от Сашиного движения. Дожидается глухого звука впечатавшейся в полировку ладони где-то над своим виском. Только его нет... — Представь, что я пожарный, представь, что я, блять, мент. А ты не Стас, не Шрам, не Угол и Ерема. Уж извини, такая твоя участь, да. Сидеть, ждать и надеяться на лучшее... ...Наоборот, голос Комолова падает децибелов на десять, отчего дрожь за секунду распространяется с коленок и кончиков пальцев на всё тело. От этого и от того, что Саша пересекает черту. Ульяна не может выдавить ни слова, настолько сейчас зла. Как бы она не боролась за эти отношения, ничего не получится, если Комолов продолжит играть в свои ворота, против неё. — Смирись! А если не можешь, лучше езжай обратно в свой Лондон! — чеканит Джокер, сжав ладонь в кулак. Пошёл ты! — хочется завопить ей. Твоя взяла! — бросить ему в лицо. Ему уж лучше в Лондоне по отдельности, чем потерять её в какой-нибудь рядовой перестрелки, по нелепой случайности, даже не подозревая, что она рядом, а потом смотреть, как она умирает на глазах. Комолов сглатывает стянувший горло до самого желудка тяжелый ком, не переставая смотреть на неё. Будто Ульяна умирает прямо сейчас, а он хочет запомнить её всю до мельчайшей детали, потому что потом будет поздно. Потом остаются только вечно холодная неживая фотография на могильной плите и воспоминания, блекнущие растворяющиеся во времени. — Раз ты именно этого добиваешься... — тихо цедит Ульяна сквозь зубы, подступая на шаг, запрокидывая голову, готовясь выдать напоследок поднявшееся по крещендо: — Хорошо! Прекрасно! Скорее. Уйти. Хлестнуть, разворачиваясь, кончиком длинного хвоста по лицу. Громко хлопнуть дверью. Ни один мускул не дрогнет на лице Комолова. У него нет ни единого сомнения в правильности своего решения. Упрямо, не уступчиво смотрит в прожигающие, обезображенные гневом глаза Вороновой, не собираясь смягчать острые углы, просить прощения или что-то ещё добавлять к сказанному. Мог бы пуститься в длинные и занудные нотации о том, что каждый раз, когда Ульяна появляется в горячей точке, всё его внимание, беспокойство будет переключено на неё, он не сможет действовать с холодной головой, а это чревато разными последствиями. От самых легких до самых непоправимых, а в такую русскую рулетку Джокер играть не собирается. Мог бы, но Саша не Кирилл… Ему легче обрубить, сказать короткое твердое «нет» без объяснений и последующих обжалований. Тем более сейчас. Пусть Ульяна злится, пусть психует, пусть... уезжает. В этом вопросе Комолов останется непреклонен. Он вообще больше не возьмет её с собой даже по самым мелким рабочим вопросам. Джокер может рассмотреть сотню вариантов развития событий, будь у Евсеева настоящий ствол, но ни один из этих вариантов не заканчивается тем, что Ульяна спасает его от пули и сама остается целой и невредимой… живой. Ни одного, Ульяна. НИ ОДНОГО ШАНСА. Два или три мгновения ничего не происходит, всё затемняет схватка взглядов и шумных выдохов. Её — тоже ищущий, жадный, вбирающий и впитывающий каждую чёрточку с ноткой обречённости и прогорклой печали. «Заканчивается посадка на рейс 205 S7 Airlines Санкт-Петербург-Лондон…» Ульяна первой поднимает руки. Чтобы оттолкнуть Комолова, конечно. Пихнуть изо всех сил в плечи, убрать с дороги и убраться прочь... Он ожидает чего угодно: протеста и новых доводов; хаотичной ругани и обрушивающихся предъяв; громкого ухода из спальни, из квартиры, из его жизни. ...но пальцы самовольно находят его затылок, притягивая ближе. Она целует даже без страсти. С одной дикой, неистовой потребностью. Словно мстит этим поцелуем, взымает сатисфакцию за то, как много у Комолова над ней контроля. Ульяна только и способна, что безнадёжно биться в связавших её с ним путах, неосторожно затягивать без того крепкие узлы все прочней. Уйти у неё, кажется, не получится... Саша мечтал о поцелуи с той самой минуты, как открыл глаза. Только не о таком. Этот с привкусом горькой злобы, приторной обиды и тошнотворной боли на губах. И всё равно не похож на прощальный. Только страдать и мучиться… Раздираемый противоречивыми чувствами, Комолов рвано втягивает носом воздух, отчего грудная клетка приподнимается сильнее обычного. Внутри всё кипит от ярости, что Ульяна не понимает, сопротивляется, бунтует, злится на него, но всё же тело бесконтрольно жаждет её прикосновений. Ты угробишь нас обоих! Наверное, она уже. В тот самый момент, когда разрешила себе больше, чем должна была. Когда согласилась на тот танец на лужайке. Когда осталась смотреть с Сашей на грозу. Когда пригласила на репетицию. Когда показалась на пороге его комнаты, ведомая безумной непреодолимой тягой... Когда позвонила ему с колотящимся от страха сердцем и когда, в своём стиле, отказалась дожидаться новостей в окопах отцовского дома. Под замком, под защитой, под присмотром десятка камер и охраны... Нет, сунулась вслед за Джокером! Не лезь, куда тебя не просят. Предохранительный рубильник выбило. Начал закручиваться снежный ком. Образовавшаяся система была настроена на саморазрушение с самых тех пор, как они вдвоём поднялись на крышу, и дальше лишь отстукивала секунды до конца взведённым таймером. Пока они, обмениваясь шутками, завтракали на террасе. Целовались в участке. Разговаривали в Котле. Ссорились на вечеринке и мирились объятиями с утра. Снова ругались в машине и бездумно калечили друг друга у треклятого офиса Ворона... Не подставляй меня. В ставшем уже привычным жесте Комолов не притягивает Ульяну к себе за талию, не накрывает ладонями её поясницу, шею, щеку. Второй ладонью он тоже упирается в дверцу, с другой стороны от головы Вороновой. Комолов наступает вперед, сильнее вжимая её в шкаф. Цепляясь пальцами за волосы, шею, спину, плечи Комолова, Ульяна не тратится на бесполезный выдох. Тянет, как полоску лейкопластыря с незажившей ссадины, яростный и ожесточённый поцелуй. Не отступает, даже сделав вынужденный шаг назад и впечатавшись позвонками в гладкое холодноватое дерево. Теперь может кожей (через два слабеньких, ненадёжных хлопковых слоя изоляции) чувствовать сердцебиение Комолова. Зашифрованное в нём количество ударов в минуту, поощряет её приподняться для удобства на мыски, прильнуть теснее... Нахмуриться. Воронова замедляется. Меняет напор на интенсивность, принимаясь не так уж и еле ощутимо покусывать Сашину нижнюю губу. Провоцирует чем-нибудь ей ответить, откровенно нарывается на что-то ещё. Ощущение её зубов, по-акульи жаждущих крови, впивающихся в губу, теряется, как капля, на фоне штормящего внутри океана. Это не поцелуй. Это борьба... это маленькая война, которую Комолов готов проиграть. Он не станет опускаться до контрдействий, боится, что может зайти слишком далеко: ударить, схватить за плечи и с силой приложить об... Как в свое первое убийство. Ульяна не понимает и этого. Не понимает, с чем играется. Перед ней не славный парень Максим, не джентльмен до мозга костей Ник, не даже скользкий, трусливый бармен Денис. Ульяна выбрала убийцу, у которого случаются проблемы с гневом. Машина для убийств? ERROR ERROR ERROR Правая ладонь Комолова дергается в сторону и опускается на шею Ульяны, не сзади, не чтобы притянуть её к себе и углубить поцелуй, а спереди, пока не сильно надавливая ладонью на горло, подушечки пальцев вдавливая в районе под нижней челюстью. Он больше позволяет себя целовать, чем целует сам. А от диких ласк к сухим губам в ушах звенит, будто поблизости что-то взрывается, рушится, ломается, погибает… Поэтому не сразу Саша в этом шуме узнает давнюю мелодию звонка на собственном смартфоне, оставленном на прикроватной тумбе. Мелодия, просочившаяся в его воспаленный мозг, заставляет пальцы отмереть, дрогнуть и убрать руку. Комолов не сразу фокусирует взгляд на лице Вороновой. Да будь всё вокруг хоть залитым белым пламенем! В окружении обжигающих всполохов, Ульяна точно так же не отпустила бы Комолова от себя ни на миг... Но притормаживает, заслышав ненавистный рингтон. Смирись! — Как всегда, очень вовремя, — ещё не остыв, как-то едко и без привычной для таких случаев шутливости, усмехается Воронова пока что Саше в губы. А потом, будто по щелчку, опускает руки, откидывается головой на дверцу шкафа. Смеряет Комолова оценивающим взглядом, не меняясь в выражении лица. Не выгибая бровь и не кривя уголок губ. — Когда-то должно было... — отвечает Саша, потому что сейчас почти благодарен за этот звонок, как за спасательный круг. Хочется успокоиться и выйти из состояния близкого к тому, с каким когда-то отыгрывался на Кроте за убийство Кирилла. Странная извращенная злость, отсутствие насыщения, срывающие любую башню. — Ответь. Вдруг это важно, — Ульяна бросает отрешённо, прежде чем поднырнуть под его руки и выбраться из чересчур провокационного положения. Сдаёт себя лишь подрагиванием поправляющих хвост рук. Больше открыто на Сашу не смотрит. Но ещё пару раз искоса за ним наблюдает, пока находит в складках покрывала свой браслет. На этот раз он застёгивается без долгих мучительных попыток. Обнаруживает серьги, завалившиеся в щель между стеной и тумбой. Джокер задерживается в этом положении и лбом утыкается в прохладную деревянную дверцу. Лоб, лицо, руки горят так, будто несколько часов простоял под палящим солнцем. Он делает глубокий вдох и разворачивается, потянувшись к смартфону. «Стас». — уже как минуту высвечивается на автоопределителе номера. Ульяна надевает серьги, уже направляясь обратно к кухне. А по пути ловит себя на мысли... Что, если забрать надо было не только их? ...лучше езжай обратно в свой Лондон! Вздрогнув, Воронова останавливается у барной стойки, где забыла свой телефон. Не так она представляла себе эту ночёвку, это утро, то, что могло стать началом их совместной жизни... Обернувшись на коридор до спальни — пустой — Воронова нервно подхватывает смартфон. Игорь пишет, что попал в центре в пробку и поэтому задерживается... — Уже не сплю... Извини, я отвлекся... Всё нормально. Вообще-то нет. Далее голос его стихает, выслушивая долгие объяснения на той стороне трубки. — В смысле в Москву? Чё мне там неделю делать? Вот мр... — Комолов с трудом удерживается, чтобы вслух при Стасе не назвать отчима грубым словом, — Я понял. Ладно. До связи. Лучше бы нанял киллера. Он бы хоть быстро отмучился. Джокер сбрасывает вызов и, ещё не отошедший от разговора с Ульяной, кидает телефон на не заправленную кровать. Тот слегка отскакивает и падает вниз на пол. Что сможет сделать это ебанное утро ещё хуже? Ещё только день назад Саша бы взбесился только сильнее от этого отъезда, не желая терять драгоценные часы, которые мог бы провести с Ульяной. Сейчас… судя по всем утренним событиям, может им и не помешает отдохнуть друг от друга. Его больше выводит из себя понимание, что Ворон может распоряжаться им, как захочет. Сейчас в Москву, потом куда-нибудь подальше сплавит, если вздумается... Её пальцы не успевают набрать и отправить ответное сообщение, потому что от Игоря приходит ещё одно. С извинениями. Авария на мосту, ремонт на объездной, а проспект стоит колом... Ему нужен по меньшей мере час, чтобы до них добраться. Ульяна в раздумьях задерживает большой палец над клавиатурой, мысленно прикидывая время. Набравший громкости Сашин голос, раздающийся со стороны спальни, её отвлекает. На расстоянии, длиной в коридор, сложно что-либо разобрать, но кое-какие слова она улавливает отчётливо. Москва? Неделя? Грохот чего-то не очень большого, с лязгом упавшего на пол заставляет Воронову несколько раз, часто и коротко, моргнуть. Комолов не вылетает смерчем сразу следом в коридор, как она секунду ожидает. Ничего больше случайно не роняется и не разбивается. Даже никаких глухих хлопков или пинков. Хотя это внезапное затишье (как перед грозовым раскатом) ничуть не внушает спокойствия… Саша дает себе пару минут, чтобы остыть. Подходит к окну, приоткрывая его и смотря на улицу с высоты второго этажа. Окна спальни выходят на другую от входной двери сторону улицы. Впрочем, вид тут так себе: через несколько метров другой дом, справа вывеска магазина, газоны, из-за деревьев видна полоска проезжей части. Он мечтает жить повыше, чтобы по утрам с чашкой кофе любоваться набережной, крышами и остальной красотой Питера, о которой говорят все туристы... Прихватив зубами уже свою, ещё пульсирующую слабой болью, нижнюю губу, Ульяна снова сверяется со временем на экране. Она звонила Игорю немного заранее. Потому что хотела поскорее сбежать на работу. Прийти пораньше, настроиться на разговор за бумагами у себя в офисе, пока начальство ещё будет на обеде. Но целый час... Так она не успеет приехать туда даже к назначенному ей времени. Ну, или это то, что Воронова скармливает себе за объективную причину вернуться, спрятав телефон в задний карман, в спальню (к Саше). Чёрт бы побрал её любопытство и её привычку подслушивать... — Там Игорь... Написал, что не приедет. Коллапс на дорогах, — сообщает Ульяна деланно ровным тоном, остановившись на пороге. Он не слышит, как Ульяна возвращается. Реагирует только на её голос, медленно оборачиваясь. — Ты никуда не собирался, чтобы меня подкинуть по дороге? Но я могу и вызвать такси, если... Если тебе неудобно. На последних словах она слегка ведёт плечами, прочищает горло и задерживает на Саше взгляд. На секунду, не больше. Комолов меняет «неудобно» на ещё одно: — Нормально. Если подождешь пять минут. Забирает свои часы и стягивает левое запястье прочным ремешком. Поправляет циферблат, чуть приподнимая его на руке. Собирается идти в ванную, к счастью, часы водонепроницаемые. Пять минут — не час бестолкового ожидания и не десять минут поиска и заказа душного, возможно, сомнительного такси, поэтому Ульяна только согласно кивает. Подступает ещё на шаг, проследив за тем, как Саша застегивает на руке часы. Ещё один неизменный дополняющий его образ аксессуар. Сравнительно новый, хотя сейчас уже тяжеловато представить Комолова без него. Так же, как раньше было — без кожаных ремешков, шипованных браслетов и металлических колец. Уводит глаза ниже, замечая валяющийся недалеко от её ног телефон. Так вот, что упало. Откатился почти до самой двери. Отличный предлог, как удобно. В этой комнате теперь как кто-то включил сигнализационную лазерную сетку. Любое движение кажется опасным, критически неосторожным. Напряжение легко рассекло бы даже упавший с головы тонкий волос. Воронова медленно поднимает с пола Сашин смартфон, по инерции проверяет экран на наличие новых трещин. — Что-то случилось? — спрашивает так же аккуратно, как только что приседала, делает небольшой шаг вперёд. — Кто звонил? — Внеплановая командировка. — с фальшивым весельем отвечает Комолов, — Стас звонил передать «привет» от твоего отца. После мощного эмоционального всплеска все ощущения чуть притупляются, выходят на плато, и у Вороновой получается практически беззвучно фыркнуть себе под нос. От досады и чего-то ещё, похожего на удивление в негативно-ироничной его окраске. Значит, она не ослышалась. Как это типично для отца! Использовать все доступные возможности лишний раз продемонстрировать свою силу и авторитет. Он ведь неслучайно выдал им обоим именно рабочие задания. Саша не расстался с ней на лестнице в офисе. Ульяна ни ночью, ни под утро не приехала домой. А у Ворона на руках все инструменты, чтобы исправить сразу обе ситуации единовременно. Держать Джокера подальше от своей дочери, при этом создав ей необходимость оставаться в Зеркальном. Просчитано и (почти) никакого мошенничества. На то Ворон и босс. Джокер протягивает ладонь и забирает свой телефон из рук Вороновой, чтобы снова бросить на кровать, но теперь уже мягко, без падений. Обходит Ульяну и сворачивает направо к ванной. Выпустив из ладони гаджет, Ульяна прослеживает траекторию движения Комолова, переступает с ноги на ногу, а затем делает ещё два шага за ним. Облокачивается спиной на стену рядом с косяком неплотно прикрытой двери. Между ними больше нет зашкаливающей разницы потенциалов, не искрит, как от короткого замыкания, но в воздухе ещё витает специфический запах подожжённого пороха. Его не потушило, а только чуток припорошило снегом для хрупкого и шаткого перемирия. Под шум воды из крана Саша продолжает: — Завтра самолет. Там работы… Замолкает, чтобы набрать в ладони воды и сполоснуть лицо. — …я бы за два дня справился, но придется торчать всю неделю. Не то, что ему будет нечем заняться. Знакомые и около друзья не только из криминальных кругов у него и в столице найдутся. Другой вопрос: кто всем будет заниматься здесь? Шрам поедет с ним и кого-то нужно будет оставить за главного. Вороновой не хватает паузы, чтобы первой уточнить, когда Саше нужно будет уехать. Он, опережая заготовленный вопрос, делится планами сам. Ульяна протягивает в ответ полное скрытого огорчения: — Понятно. Саши не будет целую неделю. Аж неделю. Бесконечно долгих семь дней. Конечно, её это беспокоит. Естественно, она будет скучать. И, вообще говоря, не постеснялась бы убедиться в том, что Саша это тоже знает. Рассказала вслух, доказала действиями, позаботившись, чтобы ему было и что вспоминать и по чему тосковать. Долго и старательно упрашивала никуда не ехать, не выпуская из захвата объятий... Правда, после всего произошедшего в спальне настроение как-то не располагает утягивать его в плен поцелуев, а сознание раздражают редкие мысли, что этот Сашин отъезд может быть и... к лучшему. Как там он говорил? Зато успеют друг по другу соскучиться? Иногда расстояние идёт лишь на пользу отношениям... Мрачно выдыхая, Ульяна отталкивается от стены и проходит вперёд. Дожидается Комолова, устроившись на краешке дивана. Может, и хорошо, что отец выманивает её в офис. Может, она подумает над тем, чтобы прервать молчаливую забастовку и кое-что ему высказать... Он чистит зубы, наспех бреется и, снова сполоснув лицо, быстро вытирает чистым полотенцем. Возвращается в спальню, чтобы надеть чёрную футболку и стянуть с вешалки пиджак. Накидывает его на плечо и направляется обратно в гостиную, где оставил кобуру. На все сборы уходит даже чуть меньше, чем пять минут. Возможно, Ворон ждёт, что Комолов с криками заявится к нему в офис, устроит взбучку, бойкотирует эту командировку... Ну нет. Не хочет оправдывать его ожиданий. Джокер будет хорошим исполнительным работником. И будет надеяться, что в его отсутствие кто-нибудь грабанет очередной ювелирный Ворона, чтобы посмотреть, как тот будет справляться с Углом и Ерёмой. Они, конечно, исполнительные и ответственные, но без смекалки Джокера вряд ли быстро разберутся, что и как нужно делать. И тем более как воздействовать на людей без рукоприкладства и угроз. Они не всегда работают и не ко всем применимы. Может хоть так Ворон поймет, что Джокер не настолько бесполезен. Когда Саша снова появляется в её поле зрения уже практически готовый, Воронова поднимается на ноги. Сцепляет пальцы перед грудью, нервно задевая ногтями то один, то другой. — Меня, наверное, не выпустят из офиса допоздна. А потом тренировка и... Я могу задержаться, — вспоминая о том, что Даша ещё неделю назад заикалась про «празднование» первого генерального прогона, поправляется Ульяна. — Как освобожусь, мне позвонить...тебе? Она не просто так касается этой темы. Несмотря на их ссору... Вороновой всё ещё хочется провести этот вечер, всего один вечер перед длительной разлукой, с Комоловым. Заснуть, прижимаясь к нему спиной. Сердце опять пульсирует где-то не на месте: в горле, в животе, в кончиках пальцев. Ульяна внутренне готовится, но и так боится услышать, что он этим вечером будет занят. Ульяна очень скудно выражает свою реакцию, и это задевает. Да — они сейчас чуть в треск не разругались, да — он поставил ей ультиматум, да — хотел придушить... буквально. Но она же, блять, ещё здесь! Не бежит жаловаться отцу, не заказывает обратный билет до Лондона... Можно хоть немного участия?! Джокер не озвучивает свои мысли, не успевает напроситься на очередной тяжелый спор. И эта сдержанность вознаграждается. Такой простой вопрос, но Саше чувствует, что в нём скрыто намного больше. Хотя бы то, что Ульяна хочет увидеть его ещё сегодня. Адресует в ответ согласный кивок, а затем надевает пиджак, скрывая оружие. После её вопроса так долго ничего происходит, что у Вороновой успевает вызреть на подкорке сознания и опуститься щекоткой на кончик языка нервная шуточка про то самое молчание, которое вообще-то знак согласия. Саша не возражает. Ничего не говорит, но и от этого маленького подтверждающего жеста болезненно обожжённые участки внутри промазывает успокаивающей пантеноловой пенкой. Спадает часть неприятного спазма мышц. Как минимум, он не против, чтобы она осталась ещё раз до утра. Не предлагает ей даже лёгким намёком провести эту ночь в Зеркальном. Дует на слабо тронутые красным угольки теплящейся надежды всё наладить, высекая из них новую искорку ожидания. Он проверяет телефон в кармане и направляется к лестнице. Конверт так и остается лежать на барной стойке. Саша забирает только перчатки. Очень хочется верить, что пока они будут вдалеке друг от друга радиация, заражающая всё вокруг, перестанет вырабатываться где-то в тёмных уголках их души, сознания... Оглянувшись по сторонам в поисках того, что могла нечаянно забыть, Ульяна подхватывает с обычного стула в обеденной зоне заранее подготовленную спортивную сумку и спускается по лестнице за Комоловым. Пока он забирает перчатки, наклоняется к полочке для обуви, обнаруживая здесь же, неподалёку коробку с туфлями. Теми самыми, специально купленными в качестве прикрытия для отца после её первой ночи здесь и всё равно неловко забытыми в мерседесе в самый ответственный момент. А она так и не вернула Саше его кроссовки... Комолов, похоже, намеренно оставил их тут. Ульяна не упускает шанса воспользоваться его предусмотрительностью (и заботой). Туфли гораздо лучше подходят для офиса, чем её вчерашние слипоны. Если потом будет неудобно, переоденется уже в свои кроссовки перед тренировкой. Воронова критически осматривает себя во всё том же высоком зеркале в прихожей и задвигает ненужные ботинки на освободившийся прямоугольник рядом с Сашиными чёрными лоферами. Учитывая разницу в размерах... выглядит почти забавно. Причудливо, но не так уж чужеродно. В районе солнечного сплетения мягко теплеет: Ульяна "забывает" здесь что-то своё, чтобы точно вернуться. — Я тоже сегодня могу задержаться. Ворон подкинул работы, а надо ещё всё подготовить к отъезду. — сообщает Саша, когда уже закрывает на ключ входную дверь. Придется искать какого-то бизнесмена, который пропал прямо перед предстоящей сделкой. То ли сам сбежал, то ли кто-то помог... Тишина, в которой они выходят из дома, перебивает мягкость тупым болючим нытьём, сосредоточившимся под рёбрами. Комолов вроде что-то говорит, но каждое слово такое же пустое, как и их отсутствие до этого. — Понимаю, — всё же "подыгрывает" Ульяна, уже не таким механическим голосом. — Тогда ты тоже, если что, набери меня, когда закончишь. Посиделки с Дашей не то мероприятие, с которого она не может сбежать пораньше. Кто из них первый освободится? Отдать ключи Ульяне? Ему будет проще доехать до неё, чем если вдруг она будет ждать здесь, у закрытой двери. Или что? Попросит Игоря подкинуть её до какой-нибудь промзоны? Ну нет. Пусть не думает появляться даже, блять, в Котле. С этой мыслью Комолов разворачивается к Вороновой, но не направляется к машине, а протягивает ей ключи от квартиры. Также как зажигалку. Настойчиво, но мягче, без пронизывающего, как ледяной ветер, взгляда, и всё же не подразумевая возражений, вкладывает их в её ладонь. Дурацкая игра "в молчанку", когда уже наговорили так много. Слабые странные попытки вернуть всё, как было. Её фраза улетает в пустоту, и когда Саша вдруг делает к ней шаг, Воронова растерянно хлопает ресницами. Позволяет, хоть и с толикой настороженности, вложить в её раскрытую ладонь нагретую теплом Сашиной ладони связку. Недоверчиво, не сразу, под одному сжимает пальцы вокруг ключей, переведя взгляд на них. Потом снова на Комолова. — У тебя же один комплект..? — полувопросительно замечает Ульяна. — А ты... как? По одному виду Комолова становится понятно, что он уже принял твёрдое решение. Отсутствие в его взгляде и толики сомнений в таком своём поступке действует на Ульяну неожиданно. Находит неучтённую лазейку в наросшей ледяной корке последствий утренней ссоры. Цепляет сильнее, глубже, чем вчера. Он ей доверяет. Саша внимательно следит за реакцией Вороновой. Не похоже, что она собирается отказаться. Он с легкой усмешкой пожимает плечами на её обеспокоенность. — Среди моих людей найдется хоть один специалист по замкам. Даже не один — больше. И сам Джокер тоже кое-что в этом деле понимает и умеет. Но сейчас вроде не подходящий момент, чтобы этим хвастаться. Тем более Ульяна тоже шуткой уводит тему в другое русло. — Не боишься, что я приду раньше и из вредности передвину всю мебель на один сантиметр? Или переставлю горшки? — отмерзает до единственной за это утро безобидной колкости Воронова, чуть ласковее дёргая уголком губ. — Это я как-нибудь переживу. — слегка приподняв уголки губ, отвечает Комолов. И вот теперь направляется к машине. Она кладёт ключи в сумочку так осторожно, как будто они сделаны из хрусталя. Прячет в кармашек под замком. Одна шутка не помогает полностью вылечить атмосферу в машине. До офиса Ворона они всё равно добираются без разговоров. Сегодня хотя бы включают радио на небольшой громкости. Да и от Сашиного дома ехать совсем недолго. Ульяна даже испытывает нечто вроде досады, замечая нужное здание издалека. Комолов притормаживает на парковке. Она неловко возится с ремнём. — Тогда до вечера? — спрашивает, в который раз напряжённо выбирая между вариантами следующих действий. Поездка выходит всё же теплее, чем всё это утро. Пусть и проходит в тишине. — До вечера. — немногословно соглашается Комолов. Не то прощание, которое у них обычно длится по несколько минут с продолжительными поцелуями и нежными взглядами, в которых одно желание: хоть ещё чуть-чуть продлить эту минуту перед расставанием. Ульяна задерживает взгляд на Сашиных губах, но думает... Чувствует несмытый кисловатый привкус последнего поцелуя. Горячее дыхание... ...ещё не перекрывающее доступ кислорода, но вполне ощутимое давление на трахею... по внутренней стенке желудка будто проскользили невидимым пёрышком... в деле замешан (возможно, не только) страх... Она сглатывает как-то тяжелее обычного. Напрямую встречает Сашин взгляд. И всё же выбирает более безопасный вариант, оставляя прикосновение губ на его щеке. Комолов поворачивает голову в сторону Ульяны, но не убирает руку с руля. Снова не лезет первым. Ему хватило того поцелуя на кухне. Но только сейчас Воронова, как будто возвращает ему должок, тоже оставляя прикосновение своих губ на щеке. С коротким «пока» Воронова выбирается из машины. Доходит до двери... И оглядывается, прежде чем зайти внутрь. Саша провожает Ульяну каким-то тоскливым взглядом и поднимает правую ладонь, когда видит, что она оборачивается и смотрит в его сторону. Во двор офиса заезжает знакомый автомобиль. За рулем Стас. Всё же Ворон допустил огрехи в воспитании, потому что Комолов не собирается соблюдать правила приличия и здороваться с отчимом. Хотя знает, что тот точно увидит его джип. Зажав педаль газа, плавно выезжает и по пути набирает номер Шрама. Нужно и его обрадовать командировкой.

***

— Уверена, что не хочешь ещё ненадолго задержаться? Впереди вообще-то десерт, — самым соблазнительным тоном тянет Даша, уже второй раз за вечер предпринимая попытку остановить её от ухода в самых дверях. В первый раз Ульяна поддалась на уговоры и согласилась посидеть лишних «пятнадцать минуточек» в дружеской компании, но на этот своего решения не меняет. Она и так провела последние полчаса вдали от всеобщего оживления, мыслями находясь где-то... Где бы ни был сейчас Комолов. Поэтому с извиняющейся улыбкой произносит твердое: — Уверена. Не хочется терять ещё больше неумолимо иссякающего запаса времени до завтрашнего самолёта... Возможно, это всё чертовски длинный и изматывающий день, ставший таким с легкой подачи Ворона. С отцом, кстати, у них тоже состоялся в обед разговор. Хотя разговором это можно назвать разве что с о-очень щедрой натяжкой. Отец больше ругался, рассказывал уже знакомую информацию о Сашином поездке в Москву и настаивал на её возвращении домой. Ульяна молчала. Только под конец, когда Воронов явно начал терять терпение, непроницаемо ровным тоном обозначила, что план откомандировать Комолова подальше явно не играет ему на пользу. А она, несмотря ни на что, может продолжать молчать и ночуя в своей старой комнате. До тех самых пор, пока отец её... Нет, уже их обоих нормально не выслушает. Надо ли упоминать, что ни к какому компромиссу они так и не пришли? Нервы, промотанные зря. А к Саше тянет даже мучительнее прежнего. Её сообщение десятиминутной давности он так и не прочитал. Статус в сети маячит удручающими «обеденными» цифрами. Может, не работают уведомления? Обычная смска, отправленная вслед, минут через семь, почему-то подсвечена красным. Не доставлено. Ульяна выходит разбираться, что не так, на улицу. Здесь хотя бы не так шумно, можно, в конце концов, просто позвонить. Что она и делает, проходя немного вперёд. Подальше от ошивающейся неподалёку от входа сомнительной компании. Побитая «шестерка» неопределённого оттенка, двое парней в капюшонах до самого носа. Переговариваются, лузгают семечками и — кажется — то и дело поглядывают на неё. Вот поэтому Воронова и недолюбливает эти подвальные бары во дворах-колодцах Питера. Они совсем не идут на пользу её параноидальной тревожности. Но бар выбирали коллективом, и её голос был в меньшинстве. Ульяна хмурит брови. Вместо звонка раздается короткий гудок и уведомление об отсутствии средств на лицевом счёте. Объясняет не отправившееся сообщение. Вздохнув, она вспоминает операции, необходимые для того, чтобы запросить обещанный платёж, и, пока разбирается с этим, обдумывает свои варианты. Безопаснее было бы вернуться в бар (в зашумлённое и задымленное помещение) к друзьям и дожидаться возможности позвонить Саше там. Но тогда придётся снова проходить мимо тех парней... Впереди — проезжая часть, свет, люди. Можно неторопливо дойти до остановки, где Комолову, к тому же, будет удобнее её подхватить. Воронова упускает из внимания детали. Затемнённую, полускрытую от лишних глаз стоящими машинами арку-выход и тёмный силуэт. Будто внезапно отделившийся от самой стены, но, на самом деле, всего лишь скрывавшийся в её нише. В слабом освещении слегка бликует ребристый металл, украсивший сжатую в кулак правую руку. Замедляясь шагах в трёх от мрачной фигуры, Ульяна нервно оборачивается, но со спины её уже подпирают те самые двое. Как в каком-нибудь долбанном художественно-документальном сериале на федеральном канале! — Эй, милашка! Куда спешишь? — со свистом окликает её один из тех двух, что подбираются сзади. Не реагировать. Абстрагироваться. Дышать. Беря под контроль вал дезориентирующей паники, Воронова старается соображать. Вспоминает, как её учили обороняться. Только это совсем не то же самое, что стоять на матах в тёплом зале и показывать тренеру, что ты что-то уяснил. В реальности пальцы, что на руках, что на ногах, мгновенно немеют от холода, перед глазами зачем-то проносятся все случайно подслушанные рассказы Комолова и в ушах его же голосом рокочет зловещее «Доигралась!». В спортивной сумке спрятан перцовый баллончик. Телефон прямо в руке. Ничем из этого Ульяна не может воспользоваться. Не хватает времени. Надвигающийся спереди парень протягивает руку, чтобы её схватить, и Воронова бьёт первой. Ногой, не целясь. Главное не навредить, а сбить с толку. Бьёт, куда-то точно попадает и, не слушая сдавленное кряхтение, кидается прочь. Беги! Спасайся! Зови на помощь! Опять недостаточно быстро. Кто-то резко дёргает за волосы, оттаскивает её назад, с силой впечатывает лопатками в шершавую, влажноватую стену арки. Ульяна собирается закричать, но звук обрывает прижавшееся к горлу лезвие. — Только пикни... — негромко предупреждают её.