Закрой глаза

      Боб изображал русский акцент, потом британский, все смеялись. На полу вдоль офисных шкафчиков выстроились в ряд пустые пивные бутылки, на столах лежали коробки пиццы, похожие на раскрывших пасть монстров с выбитыми зубами, из портативного музыкального центра играла музыка. У Петера из отдела переводов был день рождения, пятничным вечером в офисе собрались почти все сотрудники «Гейтуэй Филм Лабораториз».       – Таки о чем ви говоррити? – разводил Боб руками. – Осел подох, но я могу разиграть его в лотерею. Я прродам лотеррейные билеты – на тысячу долларов… Тому, кто выиграет осла, просто верну два бакса.       Коллеги улюлюкали, все были пьяны и довольны.       – Еще давай! – подначивали его. – Кого мы знаем!       Когда фантазия на известных певцов, артистов и общественных деятелей иссякла, в ход пошла тяжелая артиллерия.       – Вуф! – гавкал Боб, схватив коробку с пиццей так, что из нее чуть не вылетел оставшийся одинокий кусок, сгорбившись, оглядываясь, дико пуча глаза. – Пошел отсюда! Дверь закрыл! Я работаю! Ненавижу людей!       – Это я что ли? – подала голос Штерн, сидевшая на столе поодаль, болтая ногами в воздухе.       Петер заливисто смеялся громче всех, Эйлин хихикала, техник Эрвин, засунув в рот пиццу с пепперони, чуть не подавился.       – Вуф! – повторил он за Бобом.       Эрвин тут же закашлялся, Штерн сделала глоток из бутылки и покачала головой.       – Не похоже.       – Похоже! – отозвался Боб. – Ты реально как горлум.       – Боб! – позвала Эйлин, уже жалобно.       Штерн показала ему жест из кулака и пальца, она улыбалась.       – Таки нет!       Петер вновь заржал, Эрвин продолжал кашлять, уже наигранно, Боб начал изображать его кашель. Кто-то попросил ударить их обоих по спине.       Фрэнсис Долархайд не посещал ни одну из корпоративных вечеринок, но на эту ему почему-то захотелось остаться. Его присутствия никто не замечал, он стоял в дверном проеме большого офиса на первом этаже, разделенном на сектора.       Он уже открыл пиво – так, чтобы никто не слышал, – и сделал пару глотков. Пиво было теплое, странное, с карамельным привкусом.       Боб подражал мягкому, журчащему голосу Эйлин, неуклюже и вразвалку прошелся от стены до стены, пытаясь показать пингвинью походку полного Петера, а когда очередь дошла до Эрвина, нарисовал на листе бумаги маркером пентаграмму и приложил ко лбу.       – Придурок, да? – спросила Штерн Эрвина.       Тот кивнул и отобрал у Боба бумагу.       – Фейтяф фамое интелефное!       Штерн поднесла бутылку ко рту, но так и не отпила пиво. Она перестала улыбаться.       – Ффе фатнулифь, – продолжал Боб. – Фатанифьты тоже!       Он указал на Эрвина и Штерн, Эйлин была красная от смеха, Петер – от пива. Гогот одобрения уже пополз по кабинету, Боб, воодушевленный возвращенным вниманием, выпятил грудь вперед и упер руки в бока.       – Ффе фаяфки должны быть в лефикогафифеком полядке!       – Сука, прекрати!       Штерн закрыла лицо рукой, каштановые волосы парика закрыли алеющие щеки – но не от смеха, а от стыда.       – Лефикогафифеком – и только так!       – Боб!       Эйлин дергала его за рукав и смотрела мимо него, но он не мог остановиться.       – Фаполняйте фаяфки плафино!       – Боб!       Долархайд вошел и поставил пустую бутылку на стол, все моментально перестали ржать. Боб не видел его, в недоумении от вмиг наступившего молчания он решил, что это оттого, что он не слишком правдоподобно изобразил своего начальника.       – Пофему ффе фатнулифь?       Он обернулся, широкая улыбка во все зубы вмиг исчезла с лица, голос его дрогнул, ресницы задрожали.       – Мистер Долархайд! – как ни в чем не бывало воскликнула Эйлин, побледнев по подобию Боба. – Как здорово, что вы заглянули!       – Да! – проблеял Боб. – Никто не узнал Сэмюэля Л. Джексона!       – Потому что ты бездарность, – мрачно отозвалась Штерн.       Она спрыгнула на пол и с грохотом поставила бутылку на стол. Долархайд обернулся на нее.       – Просто у тебя чувства юмора нет! – обиженно вздернул подбородок Боб, а затем обратился к Долархайду. – А вы узнали, мистер Долархайд, у вас же отменное чувство юмора?       Боб был жалок в своей тщетной попытке сгладить ситуацию, в надежде обратить все в шутку, он протянул руку для приятельского – больше похожего на панибратское – объятия. Долархайд проследил за движением руки взглядом, на его лице не было ни улыбки, ни какой-либо другой эмоции.       Коллеги смотрели на них и не моргали, это была не съемочная площадка и даже не театр, а цирковая арена – где клоун решил засунуть голову в пасть зверю.       Фрэнсис Долархайд не считал себя зверем – он был таким же клоуном…       Ладонь Боба легла на крепкое широкое плечо начальника.       – У меня тоже нет чувства юмора, – ответил Долархайд.       Штерн в офисе уже не было.