Закрой глаза

      – Что Бобу надо свернуть шею, что у Эйлин ниче такая задница, что мясо в тарелке не свежее, и его нельзя есть… Разное.       Штерн улыбалась и пожимала плечами, Долархайд слушал.       Он уже сказал ей, что ему тоже нравится Дракон.       – Я привыкла, он часть меня, он со мной всегда – пусть и не показывается на людях. Когда я вижу его изображение где-то – или напоминание о нем – я не могу сдержаться, я всегда реагирую, как будто мы с ним сто лет не виделись.       Он здесь, его присутствие ощущалось затылком – даже если крылья не колыхали воздух, даже если он не дышал горячим дыханием.       Она не была сумасшедшей – несмотря на то, что на работе нередко утверждали обратное. Она не может быть сумасшедшей – потому что она знает Дракона, Дракон только что ее ртом послал придурошного Боба к чертовой матери!       – А тебе он что говорит?       Как она узнала, что он с ним говорит? Ну конечно, Дракон наверняка рассказал ей о нем – то, что говорить вовсе не следовало…       – Разное, – буркнул Долархайд.       – Вы дружите?       Вопрос застал врасплох. Нет, они не дружат… Дракон живет у него на чердаке, у Дракона – алтарь, он, Фрэнсис Долархайд, создает произведение искусства, чтобы прославить Великого Красного Дракона – но они не дружат.       – Угу.       Лжец.       – Это круто, Дракон помогает, когда нужно. Он иногда, конечно, скажет какую-нибудь обидную хрень – потому что иначе не умеет, но с годами мы научились друг друга понимать.       Обидную хрень? Дракон часто говорит обидные вещи, жестокие вещи – от которых иногда хочется реветь – но называть это хренью у него язык бы не повернулся.       – Например?       – Ну… – Штерн задумалась. – «Не сиди без дела, займись чем-нибудь полезным, ленивая задница» или «Я же говорил тебе, что ничего не получится».       Да, он так и говорит… Разбавляя фразы бранью и примерами неудач и случаев, когда Долархайд ослушался голоса Дракона.       Долархайд по-прежнему держал в руках кружку, уже пустую.       – Он просит тебя сделать что-нибудь для него?       Штерн склонила голову чуть набок, она не улыбалась, это была лишь иллюзия от падающих теней.       – Да, – ответила она.       – Что?       – Сейчас – по мелочи. Человеческие жертвоприношения, обвал экономического рынка… Я шучу. Недавно он хотел куриный суп с лапшой – и я не знала, где ему этот чертов суп найти… Да ладно, я прикалываюсь, Ди. Я шучу. Прости, я просто привыкла, что меня не воспринимают всерьез.       Он воспринимал ее всерьез. И шутки у нее были вовсе не шутки…       – Про суп – правда. Мы уже давно не цапаемся, ему важно, чтобы я была в порядке – потому что я его материальное воплощение, мы одно целое. Поэтому у нас общие желания… Я доверяю ему, он доверяет мне.       Долархайд смотрел на дно кружки, на едва различимые разводы накипи – даже от фильтрованной чистой воды.       – А тебя он что просит сделать?       Он вновь хотел ответить: «Разное», но, все же, признался, что просто боится поверить до конца. Перед ней не нужно секретничать, она знает Дракона, Дракон знает его секреты. Дракон же может рассказать ее секреты…       Обойдешься.       Он поставил кружку на стол.       – Я делаю про него фильм.       – О, – многозначно отозвалась Штерн. – Вау.       – Он не разрешает пока никому показывать. Пока не готово.       – Понимаю, – улыбнулась она. – Ты мастер, фильм будет прекрасный.       Она сказала это так легко, что он поверил – и тут же спохватился. Обычно люди лгут, чтобы угодить тому, от кого им что-то надо.       Но фильм, и правда, будет прекрасный… Он уже прекрасный – но все время чего-то не хватает. У фильма уже две версии, каждая получается лучше предыдущей – однако роль Дракона, которую исполняет Фрэнсис Долархайд, очевидно, ему не по силам. Он всегда какой-то нелепый в кадре, он всегда не достаточно старается, в моменте кажется, что все идеально – а когда он пересматривает со стороны, видно огрехи.       – Угу.       – Пирог?       – Ешь.       – Нет, ты ешь.       – Я не голоден.       – А Дракон что скажет?       Что это за прием такой – жаловаться Дракону? Дети жалуются родителю на тех, кто обидел – или на тех, кого можно несправедливо обвинить в чем-то без вины, потому что тот не может себя защитить.       Ешь.       Он хотел ей доверять – и он хотел съесть пирог.       Долархайд взял контейнер, вынул оттуда кусок, он подносил его ко рту медленно, будто ждал, кто кто-нибудь ударит его по руке или отберет пирог. Штерн взяла кружку и пошла к кулеру, Долархайд воровато оглядывался на нее, он откусил быстро, в тот момент, когда она стояла к нему спиной.       Он проглотил, почти не жуя, он боялся чавкать, крошки сыпались мимо рта в контейнер, который он держал почти под подбородком.       Когда Штерн обернулась, он перестал жевать.       – Очень вкусно, Дракон доволен, – сказала она.       Внутри потеплело, странно, вновь непривычно, будто пирог был какой-то алкогольный.       – Угу.       Он отвернулся, чтобы снова откусить, он сопел, потому что не мог иначе. На полминуты он превратился в мерзкого лягушонка с волчьей пастью, жрущего так, словно ест в первый и последний раз в своей жалкой жизни.       Ну и дурак же ты.       Дракон смеялся, Дракон не ругался…       – Все, что хорошо тебе, хорошо ему – и наоборот. Главное – уметь договариваться.       Она тоже смеялась, по-доброму, вовсе не издевалась. Она знает, она все знает.       Именно поэтому Дракон выбрал ее.       Долархайд вытер рот и запил водой из кружки Штерн. Если ему хорошо с ней, то и Дракону хорошо…       – Мне пора.       – Увидимся.       Он не стал спрашивать, можно ли подвести ее снова домой – потому что она была на машине.