Закрой глаза

      Вращающийся светильник разбрасывал разноцветные точки по чердаку, как конфетти, огни ночного города простирались над ними, летящими высоко над землей… Они видели мир глазами Великого Красного Дракона. Дракон преолодел силу земной гравитации, покинул атмосферу, искры звезд рассыпались мерцающим дождем. Дракон был летящей кометой, частью созвездий, но Дракон не сгорал.       На экран проектора не попала ни одна искра, на изображении появился скотчтерьер, тянущий поводок к кухонной двери, ведущей на улицу, тот же пес был снят на тротуаре, беснующимся, пытающимся ухватить себя самого за хвост.       Светловолосая молодая женщина заходит на ту же кухню с пакетом покупок в руках, смущенно и с улыбкой поправляет прическу, глядя на камеру. Через мгновение вслед за ней появляются дети – два мальчика и девочка.       Место склейки, смена кадра. В скудном освещении небольшой комнаты – спальни Долархайда – он, обнаженный, стоит рядом с репродукцией Дракона, лицо скрывают «боевые очки» – пластиковая защитная маска хоккеиста, – но его все равно легко узнать. У него эрекция, он усиливает ее рукой.       Он уходит из фокуса и приближается к камере танцующими шагами, движениями балийского танцора, меняет фокус, на мгновение изображение дрожит. На весь кадр – рот оскалом кривых, желтых зубов, малиновых десен, высунутого языка и искривленных губ с рытвиной расщелины. Пасть Дракона приближается – и наступает темнота.       Картинка дрожит и дергается, луч вспышки бьет в глаза и зрителю, и актерам. Белое пятно приобретает очертания кровати в спальне, на ней мужчина, держащийся за горло, из которого хлещет кровь, и женщина, та, что была на кухне с детьми и покупками, закрывающая глаза от слепящего света рукой, пытающаяся встать и дотянуться до мужчины, путаясь в скомканных простынях.       Камера вдруг вскидывается, будто делает головокружительное сальто, показывая потолок с лепниной, затем вновь выравнивается. Женщина уже лежит навзничь, на ночной рубашке расползается кровавое пятно, мужчина беспомощно корчится в ужасе.       Место склейки, пустой кадр.       Камера уже установлена на штативе, в кадре все участники фильма: мертвые дети рассажены вдоль стены, двое – лицом к кровати, один – лицом в объектив; мужчина и женщина на постели накрыты одеялом, мужчина прислонен к спинке кровати, привязан веревкой, чтобы не падал, голова его свесилась набок.       Великий Красный Дракон, обнаженный, перепачканный в крови, в защитной маске на лице, в резиновых перчатках, танцует в кадре свой зловещий танец, обходит кровать, резко стягивает с тел одеяло, как матадор делает пассаж с плащом перед быком.       К финальной сцене Долархайд в кресле уже вспотел, он не мог сидеть ровно, он ерзал и часто дышал, возбуждение вышибало из ума. Он позабыл, что рядом кто-то есть, он обо всем на свете позабыл.       Фильм был хорош, фильм ему нравился, а в особенные моменты он проживал те же ощущения, что и во время съемки… Но все портил последний эпизод – где он, как нетерпеливая свинья, нелепо дергается в кадре, склонившись над женщиной на кровати, развернувшись задом к камере.       Никакой грации Дракона, без логических пауз и акцентов, без кульминации и катарсиса – просто жалкая возня. Даже татуировка во всю спину – с образом Великого Красного Дракона, завитками рогов, размашистыми крыльями, мускулистым телом, длинным хвостом – не придает ему убедительности.       На месте все было иначе.       Пленка закончилась и давно перекочевала на приемную бобину, хвост блестел и шуршал, проектор работал вхолостую. Обычно к этому моменту Долархайд кончал – но не в этот раз.       Рука на автоматизме сжала халат на бедре, он только сейчас – прилагая усилие – понял, что Штерн сидит на подлокотнике рядом, что она закрывает рот ладонями, что она таращится на пустой экран с проекцией света через лопасти вращающегося обтюратора.       Он закусил губу, слюни все еще заполняли рот, он засопел и что-то промычал, но звук был больше похож на стон. Он не думал о том, что скажет, он не думал о том, как он выглядит.       Она обернулась.       – Ди!       Ее руки легли ему на плечи, вжали в кресло, он вновь издал нечленораздельный возглас. Ее лицо было совсем близко, он вцепился в ее запястья, чтобы не вцепляться в свой член.       Она смотрела ему в глаза.       – Тебе нравится? – выпалил он.       Казалось, каждый вдох это какая-то пытка, возбуждение было зверской похотью, такой же как у Дракона в фильме. Десны ныли, он хотел кусать, он хотел забыться, тяжесть в паху была невыносимой, его трясло.       Она не должна это видеть.       – Он прекрасен!       – Правда?!       – Он прекрасен, Ди!       – Тебе, правда, нравится?!       – Нравится!       Она кивала, каштановые волосы щекотали ему правую щеку, он сглатывал, хлопал глазами и пыхтел. Он тянулся к ней – и одновременно сопротивлялся, теплое дыхание уже касалось рта.       Не смей.       Он резко отвернулся, по телу прошлась дрожь, его выгнуло на кресле, он даже, кажется, вскрикнул, но он плохо помнил. Он был мокрый от пота, халат был мокрый от пота, липкий от спермы, голова кружилась, голова гудела.       Ему почему-то хотелось попросить о помощи, словно он тонул.       Впрочем, сознание вернулось к нему почти сразу, он осознал всю убогость ситуации, ему стало страшно и стыдно – даже поднять глаза.       Прохладные ладони по-прежнему держали его за плечи, Долархайд еще больше отклонился вбок, в противоположную от Штерн сторону кресла, затравленно посмотрел на нее.       Какой стыд! Фильм еще не готов, он не идеален, он не должен был его показывать. Что она подумает о нем? Что он бездарность, что у него руки из задницы, что он грязное животное, которое не может выполнить режиссерскую задумку и слишком вовлекается в процесс.       Штерн села прямо, вновь боком к Долархайду, положила руки себе на колени.       – Крутой фильм, у меня до сих пор мурашки.       Ему не померещилось… Она сказала, что ей понравилось.       Ему хотелось тут же торжествующе заорать, ткнуть пальцем в Дракона и заявить, что Дракон ошибся.       Радуйся.       Радость была странная, непривычная, кривая, как и улыбка, вылезшая на лицо невпопад.       – В следующий раз я сделаю лучше…       – Не смей обесценивать свой труд, – оборвала она его. – Критиков у нас и так хватает, да, Дракон?       Штерн взглянула на рамку картины с Драконом, отражающую блики проектора, затем перевела взор на Долархайда.       Она все поняла… Он до сих пор боялся поверить. Дракон вновь ошибся.       – Следующий раз – в полнолуние?       Долархайд кивнул не сразу.       – Кто-нибудь еще видел фильм?       Он покачал головой.       – Кто-нибудь знает про фильм?       Долархайд вновь покачал головой.       Лжец.