Закрой глаза

      Дорогой доктор Лектер,       я хотел сказать вам, я очень рад, что вы обратили на меня внимание. Когда я узнал, что вы ведете обширную переписку, я задумался: Смею ли я? Конечно, да. Не думаю, что вы сказали бы им, кто я, даже если бы знали. Впрочем, в физической оболочке, которую я сейчас занимаю, нет ничего ценного.        Важно то, во что я Воплощаюсь. Я знаю, только вы один поймете это. У меня есть кое-что, что я бы с удовольствием вам показал. Когда-нибудь, возможно, когда будут подходящие обстоятельства.       Погода была пасмурная, серое небо хмурилось, единственным ярким пятном был брелок тигра на рюкзаке Штерн, сидящей по правую руку. Долархайд едва заметно улыбался, он почти все время смотрел на дорогу, лишь изредка косил глаза.       Он не сказал, куда он везет ее.       Я давно восхищаюсь вами, у меня есть коллекция всего, что публиковалось прессе о вас. Но я воспринимаю это как несправедливые отзывы – как и те, что пишут про меня. Они так любят давать унизительные прозвища – например, Зубастик. Неуместнее быть не может. Мне было бы стыдно за такое, если бы я не знал, какие порой о вас писали глупости.       Прошу прощения за бумагу. Я выбрал ее, потому что она легко растворяется – на случай, если вам вдруг придется проглотить письмо.       Доктору Ганнибалу Лектеру, известному психиатру, находящемуся в лечебнице Балтимора для особо опасных невменяемых преступников, он отправил письмо на туалетной бумаге – завернутое внутрь рулона. Передать послание было непросто, но уж очень хотелось связаться с ним – потому что все, что Долархайд написал в письме, было правдой.       Лектером он восхищался, на Лектера он равнялся – но не подражал. Как можно?       Если вы ответите мне, в следующий раз я пришлю что-нибудь свежее. До того момента остаюсь вашим       Пламенным Поклонником.       Штерн Лектер не нравится – пусть и она не говорила этого прямо. Так сказал Дракон… Он посоветовал ей ничего не говорить про письмо. Пока.       Ночью, после просмотра фильма, он отвез ее домой, он чувствовал себя неловко, от растерянности он даже не решался завести разговор, чтобы обсудить произошедшее. Она сказала, что особенно ее поразила спина, татуировка Дракона, она сказала, что он, Фрэнсис Долархайд, красив и в одежде, и без одежды.       Она не издевалась, она была серьезна.       Долархайд не думал, что умеет краснеть – так, что горели уши.       Когда они прощались, она спросила, зайдет ли он к ней. Он отказался. Она протянула руки для объятий, так, чтобы он не напугался – но он все равно сперва замер в нерешительности, и только потом прильнул к ней, наклоняясь, упираясь коленками в руль.       – Доброй ночи, Ди. Береги себя, пожалуйста.       Он промычал в ответ, он не хотел уезжать – потому что впереди выходные, он увидит ее только в понедельник…       Тигр.       Долархайду не нужно было повторять дважды, он зацепился за идею, вдруг пришедшую в голову, моментально собрал план, сообразил, как быстрее все утроить – потому что все случается исключительно вовремя – если быть внимательным к деталям. Когда каштановая голова уже исчезла в двери и створка уже почти затворилась, он окликнул ее.       – Алекс!       – М-м?       Она вновь появилась, она заглянула в кабину, она улыбалась.       – У тебя есть планы на завтра?       – Нет, у меня нет планов на завтра.       – Я заеду за тобой в два.       – Окей, – протянула она.       Она все еще стояла с открытым ртом, упираясь ладонью в вэн, держа дверь распахнутой, но он не дал ей задать вопрос.       – Больше ничего не скажу. Это сюрприз.       – Окей.       Она скорчила забавную рожу, брови взметнули вверх, улыбающийся рот скривился.       – Доброй ночи, – первым молвил он – чтобы не искушаться.       Сейчас, в машине, по пути на север Сент-Луиса, у него было ощущение, что они и не расставались. Как все хорошо складывается… Лектер получил письмо, Лектер напишет ответ в колонке объявлений «Таттл Крайм», они с Штерн едут на свидание – если это, конечно, можно назвать свиданием.       Можно.       Дракон иронизировал, он перестал быть злобным говнюком, он был язвительным говнюком. От смелых мыслей и от озорной безнаказанности Долархайд улыбнулся.       Сам знаешь, кому сказать спасибо.       Он вдруг захотел поболтать – но не с Драконом.       – Почему тигр?       Штерн повернула голову, взгляд скользил по его лицу, он смотрел на дорогу, но ощущал его как прикосновение.       – У Уильяма Блейка есть стихотворение «Тигр». Тигр, тигр полыхающий, лес ночи ярко освещающий…       Как же он сам не догадался! Тигр – воплощение божественной задумки, идеальный, симметричный, пропорциональный, то, над чем создатель должен был плакать – от восторга, глядя на свое творение.       – Какая бессмертная рука иль взгляд… – подхватил он, и последнюю часть фразы они договорили уже вместе: – Твой проектировать осмелились инвариант.       В книге на столе чердака не только вырезки из газет о Лектере, но отрывки из любимых произведений Блейка – выведенные каллиграфическим почерком, точь-в-точь как у Блейка. Долархайд учился этому долго – но результат себя оправдал.       – Ты знаешь, – улыбалась она. – Ну конечно. Тигру незачем грустить, тигра никто не тронет. Мне нравилось представлять, что это колыбельная для маленького тигренка…       В ней есть что-то и от Дракона, и от Тигра. Иногда ему казалось, что в ней есть все – но так не бывает.       Автомобиль двигался по узкой дороге на окраине города, к парку Спэниш-Лейк, озерному комплексу для отдыха и рыбалки, повернул на восток, к воротам на огороженную территорию с вывеской: «Зоопарк Сент-Луиса».       – Мы пойдем смотреть на тигра? – ахнула Штерн.       Долархайд глухо усмехнулся.       – Не только смотреть.