Орден Упырей

Ради разнообразия, в этот раз Доминик не потерял сознание, хотя и нельзя было сказать, что он оставался в себе. Ворожея ещё долгое время вела его по лесу, сильно хромая. Доминик с внутренней усмешкой думал, что вдвоём они похожи на парочку немёртвых. В итоге она упала на траву и громко, не по-человечески расхохоталась. Так умели только ворожеи: захлёбываясь, хрипя от собственного смеха и наводя ужас не только на врагов, но и на друзей. — Джеральда, — тихо позвал её Доминик. Против обыкновения, ворожея мгновенно откликнулась, но не так, как Доминик ожидал: — Не смей, — зарычала она совсем по-звериному, сохраняя на лице полубезумную улыбку, — не смей! Я Хульди, Хульди! Никакой больше Джеральды, никакого Ордена, я свободна, боги ветров, я наконец вне всего этого дерьма! — и она вновь зашлась смехом. Доминик устало опустился рядом с беснующейся ворожеёй. Он знал, что весь реестр инорасников в Ордене тщательно проверяется; также каждое рождённое существо вносится в него ещё до своего рождения. Орден сам присваивал имена ворожеям, вервольфам, карликам и ещё нескольким видам, и имена эти были достаточно типичны. На одной улице могло, к примеру, жить до пятнадцати Джеральд разных рас. Эта политика не была понятна Доминику, но идти против неё он не видел смысла: раз такое завели, то значит это было нужно, разве нет? Ворожея вскочила со своего места и принялась что-то вытанцовывать на копытах. Вокруг неё собиралась энергия, она потоками обнимала существо со всех сторон и обвивалась вокруг чёрных гнутых рогов. По ходу танца ворожея всё меньше хромала, и в конце пляски совсем вроде бы залечила копыто. «А в Ордене считают, что рогатые могут только проклинать, — вяло подумал мужчина, — никакой лечебной магии…» В сущности, что орденцы знали о ворожеях? Что они вообще знали об иных расах? Не было даже какой-то более или менее стройной теории насчёт появления рогатых. Считалось, что эти существа ходили по земле всегда. Как они размножались, если не было ни одного ворожéя, а только лишь женщины? И почему ни одна из ворожей не была похожа на другую? Существовала целая тысяча отличий: рога, копыта-хвосты-плавники, строение глаз и тела, жабры, крылья… продолжать список можно практически бесконечно. Один раз Доминику даже удалось увидеть «дикую» ворожею с тёмно-красной кожей, и издалека она больше напоминала внезапно оживший камень. У спасшего его существа была практически человеческая внешность. Женская часть Джеральды могла бы воспламенить страсть почти любого мужчины: длинная шея, белая кожа, волшебные чёрные волосы до поясницы, завивающиеся в крупные локоны. Но вместе с тем эту красоту разбавляла опасность переходящих в чёрные когти девичьих рук, полный рот клыков и острые рога. Из-под рваного подола платья вместо обычных человеческих ножек выглядывали два мощных коровьих копыта и гибкий хвост. Строение внутреннего общества ворожей также оставалось под вопросом. Доминик был уверен, что у них имелись свои касты и разделение на ранги, хотя нигде не было этомв подтверждения. Официальное мнение Ордена и вовсе отрицало хоть сколько-либо развитую социальную структуру. Ворожеи в глазах людского закона недалеко ушли от животных, удивительно одарённых магическими способностями. Джеральда, — Хульди? — развела костёр. Огонь оказался неестественно-зелёным, хотя она не бросала в него ничего, кроме сухих листьев и тонких веточек. — Это хорошо, что ты в таком состоянии, — скалила ворожея клыки, — так даже лучше, разве нет? «Делай что хочешь», — устало подумал Доминик, прикрывая глаза. Он чувствовал себя отвратительно и понимал, что его жизнь разрушена. И как только Сара могла отдать детей в казармы? Нет, Доминик был уверен, что с Лизой и Максом ничего не произойдёт, но он ни в коем случае не хотел бы, чтобы его дети проходили через то же, чем судьба одарила его и Юни. — Интересный ты человек, — продолжала разговор сама с собой ворожея, — человек, хе-хе, да, конечно. Я знала, что ты будешь интересным, ещё когда только встретились. Ты уж, верно, не помнишь, там всё мимолётом было: раз, два, вытащил мои волосы из лапы стражника, пнул кого надо пару раз, поорал и забыл. Интересный человек, карамельно-милый паладин, защищающий нечисть. Оксюморон. Доминик слушал её голос, стараясь не сорваться в забытье. Всё, хватит с него обмороков, он не девица. Только и делает, что бегает да падает без чувств. Он и правда не помнил того, о чём говорила ворожея, но что с того? Подобных случаев на его практике было слишком много, чтобы вычленить какой-то отдельный, ведь в черте Ордена к инорасникам относились не так хорошо, как Доминику хотелось бы. И ситуация, когда ему приходилось оттаскивать какого-нибудь зарвавшегося рыцаря, была вполне типичной. Двуличность Ордена раздражала. Вызывала зуд под ногтями, который даже никак не достанешь и не утолишь. Но это была та реальность, в которой Доминик жил день ото дня; к этой жизни он привык, почти сросся с ней. Он исправлял искажённую реальность как мог: наказывал распустивших руки, заставлял своих подчинённых хоть изредка патрулировать улицы и учил новичков уважению к окружающим. Не только к людям, но и ко всем, кто мог говорить, будь то дерево, русалка или ворожея. — Тогда я подумала, — сказала Хульди после некоторой паузы, — что обязательно как-нибудь тебе тоже помогу. Потому что не дело это, оставлять добро без добра, а зло — без зла. Практически правило ворожей, знаешь, знаешь? Я посмотрела, когда смогу помочь тебе, и вышло, что сегодня. Тебе ведь нужна твоя память, верно? А я могу тебе её дать — и мы будем в расчёте. Это ведь не так сложно, вернуть что-то из-за грани. Доминик открыл глаза и пару секунд просто смотрел на то, как ворожея мешает неаппетитную склизкую жижу в вырытой ямке. — Из-за грани? — прошептал он. — Ну да, верно. Мы же, ворожеи, туда и ходим-уходим. А, ты не знал, ты же не наш был… ну да неважно. Ты был там, за чертой, и оставил там кое-что важное, что я тебе и верну, по рукам? Госпожа отдаст без проблем, она терпима к вампам, как к нелюбимому ребёнку. Слова не укладывались у мужчины в голове: за гранью? За чертой? — Я умер? Я что, умер? Хульди опустила когтистую ручку в жидкость по самый локоть. Ей даже пришлось встать на колени, что было весьма сложно сделать с животной половиной тела. — Конечно, умер, — ощерилась она. — А теперь закрой глаза, паладин. Он едва успел последовать её совету, как на его лицо полилось что-то липкое и тёплое. Больше всего эта дрянь напоминала свежую, только что выпущенную из вен кровь, и Доминик в отвращении дёрнулся. Когда он открыл глаза, Хульди рядом не было, да и вообще он находился не в знакомом лесу при Ордене, а в месте, которое он уже когда-то видел. Оно казалось сосредоточением всех стихий: вдали вздымались горы, совсем рядом пели на озере лягушки, лес шелестел свои сказки за спиной, а перед Домиником разинул пасть чернильный проход в пещеру. Перемещение было удивительным, волшебным и невероятным, но не оно заняло все его мысли. Перед Домиником стоял он сам.