Орден Упырей

На землях Ордена встречались существа с самым разным окрасом, но наиболее распространённым цветом шерсти или волос являлся светлый блонд. Затем следовали чёрные кудри, мягкие каштановые переливы, жёлто-зелёный отблеск волос инорасников и, конечно, светлая седина. Рыжие волосы считались символом нечистоплотности и разврата, несчастные «лисьи дети» часто не имели допуска в простые таверны и вынуждены были покрывать голову в храмах. Истоков такой цветовой несправедливости Доминик не знал, что не мешало ему беспокоиться о единственном друге: Энди был рыж, как апельсин. Волосы паладина пламенели на фоне стандартных белых доспехов, и за свои криво остриженные пряди Энди частенько был при смерти. Даже Доминик признавал, что не смог бы проигнорировать такую великолепную мишень. Тем не менее стричься покороче рыжий отказывался наотрез. Пренебрежение общепринятым мнением и нарочитое выставление напоказ собственной огненной головы неожиданно находили живой отклик у женщин. Дамы всех возрастов были рады обогреть и наполнить любовью несчастного паладина, который бессовестно этим пользовался. Иногда Доминику казалось, что во всём Ордене не осталось ни единой девушки, не знавшей рыжей любви. — Я не ем, — сказал Доминик, подходя к небольшому камину. В своё время Сара практически извела всех Орденских каменщиков, чтобы те выложили аккуратный очаг. Ей категорически не хотелось жить рядом с монструозным зевом камина, а уж о готовке на живом огне не было и речи: кухня искрила магией так, что сковородки почти сами жарили всё подряд. Куцый очаг едва грел и имел больше декоративную функцию в гостиной комнате, но Доминику было, в общем-то, всё равно — дома он бывал примерно день или два в несколько месяцев. Энди с готовностью подвинулся в сторону, освобождая небольшое пространство около едва живого пламени. — О, так ты всё-таки лич? — с усмешкой спросил рыжий, возвращаясь к курице. — Я тогда должен парням медяк, я ставил на умертвие. Но они вроде едят… а, не помню. Ел рыжий отвратительно и прекрасно об этом знал. Чавканье и громкие причмокивания дополнялись обычной неаккуратностью и полным отсутствием брезгливости: Энди вполне мог съесть что-нибудь с земли, если оно выпало из его рта. Зная о собственной слабости, он редко позволял себе есть рядом с женщинами, но Доминика не стеснялся совершенно. Да и с чего бы ему стесняться? Они были знакомы едва ли не с младенчества, причём при первой встрече мелкий Энди знатно настучал Доминику по голове. Вроде бы, им было лет по шесть, рыжий сбежал из приюта, и им не посчастливилось встретиться по пути. Да, точно, шесть лет — через полтора года родители Доминика были убиты, а его самого определили в тот же приют, где был и сам Энди. Дрались они не просто много, а очень много. Каждая мелочь могла стать той самой искрой, провоцирующей взрыв. Даже постоянно сводя с тела и лица синяки, Доминик всегда мог признаться себе, что он полностью уверен в своём единственном друге. Больше, чем в себе самом. — Я не умертвие и не лич, — хмыкнул Доминик. — А, ну тогда нормально. Вся ситуация попахивала абсурдом. Дом Доминика пустовал, лучший друг от кого-то прятался и спокойно реагировал на появление вроде бы мёртвого приятеля, едой вот поделился. Последнее особенно странно: несчастный Энди никогда не мог наесться досыта, и ходил полуголодным, смотря по сторонам волчьими глазами. За всю историю их знакомства рыжий давал Доминику свой кусок только раз или два, когда дела становились совсем уж паршивыми. — У меня тут ещё половина курицы, так что ты рассказывай, не стесняйся, — махнул рукой Энди. Капля жира сорвалась с загорелых пальцев и угодила на руку Доминика. Он поднёс запястье ко рту и аккуратно слизнул пятнышко, не чувствуя вкуса. Противная консистенция, едкий запах, а по ощущению — как в земле язык испачкал. — В Ордене творится чёрт знает что, — сказал Доминик, — а ещё Сара мне изменила. Из всего произошедшего именно это больше всего царапалось внутри. Изменила, изменила! Просто потрясающе. О том, что она сделала с собственными детьми, задумываться было страшно, но это только усугубляло её предательство. Судьба его детей ещё не успела найти отклика в сердце и голове Доминика; он просто не мог осознать то, что он видел. Когда-то Доминик сбежал с учений только для того, чтобы обвенчаться с Сарой. Потом, по возвращении в казармы, он получил пятьдесят ударов палкой, которые показались ему лёгкими поглаживаниями, так он был окрылён появившейся связью с женщиной. Но сейчас каждый из этих ударов вновь повторялся на его сердце. Изменила? Изменила. Любовь всей жизни предпочла другого почти сразу после смерти мужа. — Я знаю, — хмыкнул Энди. — И весь Орден, в общем-то, тоже знает, она не особенно скрывалась. Даже ставки делали, как скоро после твоей смерти она прыгнет в чью-нибудь постель. Я не ставил, хотя, в принципе, выиграл бы неплохую сумму. — Как думаешь, она меня вообще любила? — Понятия не имею. Но она точно любила комфорт и безопасность. Ты знаешь, она ведь хотела и дальше жить в этом доме, и никто бы её не погнал. — А. Те гарантии. Семье паладина или рыцаря, находившихся на службе у Ордена, выделялись дома или квартирка в общежитии, кто что выберет. Безопасность, почёт, комфорт — и всё это продолжалось для супруга даже после скоропостижной гибели служащего. А уж смерть была вполне естественным итогом паладинской карьеры. Смерть или инвалидность, и ещё неизвестно, что лучше. В любом случае, по законам Ордена дом после смерти Доминика остался в собственности Сары, и никто бы не отобрал его до самой кончины неверной жёнушки. Вот дети — те да, конечно, уже должны были или идти на службу, чтобы сохранить дом, или перебираться куда-нибудь, но Сара и тут подстраховалась. Лиза и Макс были переданы на обучение, точно драгоценные дары, что продлевало ренту ещё на одно поколение. Таким образом её возможные новые дети также оставались вне опасности. Грамотный план, пусть и не слишком добропорядочный. Энди расправился с курицей, вытер пальцы о штаны и вскочил на ноги. По телосложению он был меньше Доминика, но при этом обладал по-настоящему медвежьей силой, что давало повод усомниться в его чистокровной человечности. С лёгкостью вздёрнув друга вверх, рыжий весело оскалился: — Пошли, познакомишь со своими новыми друзьями. Я ж слышал, что ты не один сюда приключился. — Да, со мной… друзья. Они прошли через изогнутый коридор в спальню. Ни Сабрина, ни Аделонда не переменили положения: девочка продолжала внимательно вглядываться в окно, пока лекарка колдовала над Максом. — Кровь не останавливается, — сказала Сабрина, едва Доминик вошёл в комнату, — и я не смогу ничего сделать тут, мне нужны мои порошки. Если мы побежим к Замку на всей скорости, то, может быть, успеем его спасти. Доминик кивнул, с содроганием смотря на сына. Сабрина изорвала подол собственного платья, чтобы хоть как-то перетянуть раны, но самый страшный провал плоти на шее можно было только зажать. — Нам надо выбраться до рассвета, — сказала Аделонда, смотря на Энди, будто тот был её старым знакомым. — Идеи? Рыжий нервно усмехнулся и взлохматил волосы, не сводя взгляда с детей. Будучи другом семьи, он не один час провёл с ними, нянча капризного Макса или рассказывая Лизе об устройстве неба и воды: девочка бредила далёкими звёздами и глубиной морей и океанов. — Рыцари около дома — мои люди, — сказал Энди, — с ними проблем не будет. А вот с территории Ордена вам будет выйти сложно, практически все «тайные» ходы завалили после разгула особо опасного лича, — и он ткнул пальцем в сторону Доминика. — Завалить абсолютно все ходы они не могли, хотя бы три должны были оставить для экстренной эвакуации, — возразил Доминик. — Конечно, остались, и даже не три, а все пять. Но там охраны больше, чем у пса блох, и незамеченными мы не пройдём. Сейчас у паладинов всего два развлечения: некроманты и охрана тайных ходов. — Некроманты? Рыцарь за окном приблизился к дому и коротко стукнул по стеклу. Извинившись, Энди выбежал на улицу, а Аделонда повернулась к Доминику. — Ему можно верить? — спросила она. — Он продолжение моих рук, — пожал плечами Доминик, с беспокойством глядя на сына. — Верь ему больше, чем мне самому. Кожа Макса всё больше белела, и мужчина невольно задался вопросом — один ли он это видит? Сабрина, зажимавшая раны мальчика, совсем не смотрела на своего пациента. Лекарка была вся вымазана в крови, и, выйди она на улицу днём или утром, точно привлекла бы нежелательное внимание. — Выбираться надо сейчас, потом времени не будет, — словно уловив его мысли, сказала Аделонда. — Мы слишком колоритно смотримся, первый попавшийся бродяга побежит докладывать рыцарям. Ты сможешь перенести нас тенью? Ночь была на исходе, и, хотя ни крупицы солнечного света ещё не достигло земли, Доминик чувствовал приближение небесного светила: в коленях разрасталась усталость, дискомфорт от раны понемногу переходил в раздражающее нытьё тела, да и силы оказались на исходе. В таком состоянии Доминик не то, что не стал бы перемещать всю компанию тенью, но и сам не хотел рисковать погружаться в неё. Уверенности в своих силах не было, и паладин боялся остаться в тёмном болоте навсегда. Услышав отрицательный ответ, Аделонда не стала настаивать. Её лицо помрачнело, а глаза приобрели блеск; так бывало, когда она глубоко задумывалась о чём-то. — Как ходят торговые караваны? — спросила она. — Никак, — отозвался Доминик. — На территорию Ордена их не пускают, торговый пункт вынесен за ворота. — Доставка еды? — Через магические свитки. Так же поставляется алкоголь, вода, сырьё для лазаретов и вещи первой необходимости. За всем остальным — за стену. — Мы совсем не можем воспользоваться скрытым ходом для эвакуации? — Энди не склонен преувеличивать размеры патрулей, так что там нам делать нечего. И я не хочу подставлять его. Несколько минут они ждали возвращения рыжего паладина. Каждый думал о своём. Доминик тоскливо разглядывал опустевшую спальню, стараясь не смотреть в сторону детей: поделать он всё равно ничего не мог, а от вида бессознательной Лизы и истекающего кровью Макса внутри у мужчины поднималось неконтролируемое желание разрушения. В нынешней ситуации эта берсеркеровая ярость могла скорее помешать, нежели помочь, и Доминик давил её изо всех сил. Энди хлопнул дверью дома и тяжело прошагал до спальни. Дышал рыжий так, будто бежал, а когда вошёл в комнату, то оказалось, что он не один: рядом был мрачный и невероятно молодой рыцарь, которого Доминик не знал в лицо. Двигался юнец с нечеловеческой осторожностью и дышал так тихо, что даже вампирский слух с трудом различал это. Заметив интерес Доминика, рыцарь передёрнулся, закатил глаза и принялся раздеваться. — Пошли, — довольно хмыкнул рыжий, — я вас выведу. Сабрине он кинул чёрный дырявый плащ, который Доминик сначала не заметил. От тряпки несло алкоголем и рвотой, но лекарка безропотно закуталась в грязную ткань, не выказывая и тени недовольства. — Барышня, я её выменял у одного пьянчуги за бутылку, — извиняющимся тоном сказал Энди, — так что не обессудьте. Вам помочь? В разговоре с женщинами рыжий менялся на глазах: держал спину прямо, сыпал остроумными шутками и старомодными словечками, становился до чёртиков учтив. Но в этот раз в глазах друга Доминик не заметил ни тени интереса к Сабрине, так что Энди действовал скорее по привычке. Аделонде плаща не дали, а вот Доминику от молодого рыцаря достался практически полный комплект доспехов. Кольчуга из мягкого металла оказалась маловата в плечах, но Энди только нетерпеливо нахлобучил на друга шлем и дал добро. — Кстати, а где мои доспехи? — вдруг спросил Доминик. — Нашёл время, — закатила глаза Аделонда. — Сожгла, на них следящих заклинаний было больше, чем металла. — Идём, — оборвал их Энди. Сабрина устроила Макса под плащом, а вот Лизу Доминику пришлось брать на руки. С некоторым содроганием он закрыл девочке глаза, тщательно отгоняя от себя мысли о покойниках; теперь она выглядела как простой спящий ребёнок. — Как мы выйдем? — спросил Доминик. Рыцарский шлем закрывал всю голову, а опущенное забрало мешало рассмотреть лицо. Железка оказалась не по размеру и дико мешалась, но Доминик старался не обращать на неудобства внимания. — Если ты будешь говорить поменьше, то без проблем, — хмыкнул Энди. — На воротах скоро пересменка, утренние стражи мои друзья. Ну, точнее, один из них… но второй пьяница Джордж. Помнишь Джорджа? Под шлемом Доминик скривился. Если и был среди паладинов человек, которого он терпеть не мог, так это Джордж. Говоря откровенно, Доминик совсем не понимал, как настолько проспиртованный человек оказался среди воинской элиты Ордена. Все вокруг знали: дай Джорджу бутылку, и тот сделает что угодно. Как назло, колдовал Джордж мастерски, а ещё лучше он владел мечом и луком. Как-то на спор он подстрелил мелкую птичку в полёте, и, пока тушка не упала на землю, успел её магически ощипать и зажарить до золотистой корочки. Выиграл он тогда ящик спирта, и по возвращении домой пропал на неделю. — И что с Джорджем? — на всякий случай уточнил Доминик. — Да ничего. Я подарю ему целую бочку отличного пойла, если он отойдёт отлить на минутку. План Энди сработал как надо, но Доминика не отпускало неприятное ощущение будничности происходящего. Слишком легко всё прошло: на пути им не встретилось ни одного мирного жителя; со встреченными патрулями Энди дружелюбно и весело переругивался и отводил внимание на себя; Джордж, услышав предложение, тотчас сознался, что у него прихватило живот. Зная, что за подобное везение всегда приходится платить, Доминик с большой тревогой оглядывался по сторонам, но безрезультатно. Всё было тихо. — Ты задолжал мне рассказ, — напоследок хлопнул его по плечу Энди, дружелюбно подмигивая, — но, так как ты теперь не совсем человек, то сдохнуть раньше, чем ты его поведаешь, у тебя не выйдет. Барышни, — кивнул рыжий вампиршам на прощание. — Идём, — Аделонда задрала голову к небу, высматривая первые проблески рассвета, — если бежать, то мы даже успеем добраться домой до полудня.