Орден Упырей

Своего точного возраста Аделонда не знала, поскольку после третьего столетия потеряла счёт. С некоторой точностью она могла сказать только возраст собственного тела: на момент обращения ей было десять лет… наверное. В те времена, когда она ещё была человеком, десятилетние девочки уже могли считаться вполне взрослыми для замужества и домашней работы. Это обошло Аделонду стороной, поскольку её родители вели свободный образ жизни и не имели собственного дома. Они достаточно зарабатывали в своих длительных путешествиях, поскольку мать Аделонды была бардом, а отец наёмником. Хотя возможно и наоборот, но после долгой совместной жизни супруги переняли черты и умения профессий друг друга. Для окружающего мира они выглядели обычной семьёй странствующих певцов, но все заинтересованные личности были в курсе реального положения дел. Несмотря на всю опасность подобной жизни, Аделонда не помнила чего-то плохого в своём детстве. Обычно один родитель уходил «на работу», а второй оставался с ней, развлекая и уводя внимание от нежеланных тем. Даже когда к ним в съёмный дом залез какой-то мститель, это не стало для Аделонды откровением или психологической травмой. Наоборот, маленькая пятилетняя Адел только хлопала в ладоши и смеялась, когда её мать вырубила неудачника точным ударом лютни по голове. Её мать звали Лионора, отца — Дорн, в честь всего их мира. Оба они были светлоглазыми и светловолосыми, тогда как Аделонда пошла породой в свою бабушку, мрачную деревенскую колдовку. И чёрные пышные волосы, и лишённые блеска глаза пришли к ней по материнской линии вместе с замкнутым характером и способностями к колдовству. Слабые, практически отсутствующие, они тем не менее привлекали к Аделонде охотников до чужой силы. На заре людского колдовства, когда человек не знал и десятка заклинаний, ворожба творилась через травы и природу. Не имея собственных сил и не зная законов мира, люди пытались увеличить собственное могущество путём кровавых жертвоприношений и неприглядных ритуалов. В нынешнее время все эти архаичные методы не только были запрещены в большинстве королевств, но и считались бесполезными, малоэффективными. Не зная этого, маги древности неистово возносили хвалы богам и сжигали на кострах детей. На это и попалась Аделонда. Будучи ребёнком, она оказалась наиболее подвержена ментальному воздействию одной магички, решившей поживиться за счёт других. Карга разожгла Костёр Нужды. Этот ритуальный огонь, разведённый на перекрёстке, приманивал потенциальных энергетических доноров. За счёт одурманенных детей и подростков волшебник мог вернуть себе молодость, ненадолго увеличить магический резерв, подчинить превосходящее по силе существо и даже прорвать грань реальности. Чаще всего Костёр разжигали колдуны и ведьмы, стоящие одной ногой по ту сторону, откуда души уже не возвращались. Старые или смертельно больные маги обменивали свои жизни на детские и в итоге продолжали ходить по земле весь отведённый жертве срок. О принципах работы этого ритуала Аделонда узнала намного позже. Тогда, в пятилетнем возрасте, она просто пошла за голосами в своей голове. Сколько бы она ни силилась вспомнить, но так и не смогла понять, где же были в тот момент её родители: ритуал ли их отвёл или же они сами оплошали? Это было уже неважно, но интерес грыз вампиршу стальными зубами, а спросить было не у кого, ведь упыри практически не понимали человеческой речи. Она помнила, как вышла из таверны и какими пустыми глазами смотрели на неё пьющие мужчины. Её не видели ни они, ни лошади, ни псы; только серо-рыжая кошка на мгновение подняла острую голову, когда девочка прошла мимо. В уголках детских глаз мелькали конюшни, нескольких домиков, крошечное деревенское кладбище и палатки торговцев. Ноги несли её к дальнему перекрёстку старых дорог, скрытых под бурьяном. Она шла как была: простоволоса, без обуви, только в ветхой ночнушке до колен. Аделонда точно помнила, как с каждым шагом в ней разрасталась паника от ночного тёмного одиночества и наведённое равнодушие. Она, пятилетняя, знала, что идёт на убой, но при этом её ноги продолжали шаг за шагом приближать её к погибели. Ведьма, подкармливающая Костёр, была отвратительно молодой на вид, хоть и рассыпалась на части. Когда-то красивая женщина представляла собой печальное зрелище: перекошенное лицо без нескольких лоскутов кожи, сгнившие губы, язвы и рытвины на холёном теле. Длинные волосы висели как пакли, а на голове точно не хватало нескольких значительных кусков скальпа. Но действовала эта полуживая карга чётко: схватила Аделонду за руки и повела вслед за собой вокруг костра, теряя кожу и волосы. Девочка послушно шла, иногда спотыкаясь от быстрого темпа, и ей всё больше овладевало беспамятство. После пяти кругов и наговоров ведьма дала ей кубок из черепа с плещущимся вином. Следующее, что Аделонда помнила — это боль в руках и то, как катился кубок по земле. Вино лилось нескончаемым потоком, будто в одной несчастной черепушке вмещалась целая бочка. Руки у Аделонды были то ли в этом пойле, то ли в крови, а голова — пустая и лёгкая, как птичье перо. От Костра её унесла Лионора, смертельно-бледная и дрожащая. Дорн тушил голубое пламя какими-то порошками. Голова ведьмы продолжала изрыгать проклятия даже отдельно от тела, и Аделонда хорошо запомнила распадающееся на куски туловище. Как потом услышала вампирша, её отец качественно упокоил магичку: разделил её труп на несколько частей, каждую из которых сжёг и закопал отдельно, смешав пепел с солью. Несмотря на все предосторожности, это не спасло саму Аделонду от посмертных пожеланий карги. После этого случая родители не отпускали свою дочь далеко от себя. Когда одному надо было отлучиться, второй не сводил с девочки глаз. Возможно, именно из-за такого повышенного внимания они не смогли вовремя распознать разрастающееся в детском теле проклятие… Медленно пожирая ребёнка изнутри, оно крепчало с каждым днём, пока не вышло на её кожу чёрными венами. Посмертные проклятия всегда считались сложной и чересчур капризной магией. Часто умирающий маг вкладывал все свои силы именно в произнесение слов, а не в плетение заклинания. В этом случае вербальный посыл оставался всего лишь грозной фразой и не имел никакого результата. Но Аделонде не повезло: посмертное пожелание карги наложилось на неокрепшую энергетическую структуру ребёнка. Слабое проклятие удачно встроилось в повреждённый ритуалом ток энергии и постепенно стало набирать мощь. «Сапожник без сапог», — как усмехалась теперь Аделонда. Её родители, специализирующиеся на обезвреживании и сведении последствий подобных заклинаний, проморгали все признаки проклятия у собственного ребёнка. Головные боли, слабость, пропажа голоса и многое другое списывалось на простое недомогание и простуду. То ли они не хотели верить в происходящее, то ли просто, что говорится, глаз замылился, но в итоге от этой халатности Аделонда едва не ступила в Чертоги вслед за каргой. На самом деле, в этой ситуации просто всё сошлось: Костёр нужды достаточно расшатал энергоструктуру Аделонды, ведьма нашептала свои искренние пожелания, резкое прерывание ритуала тянуло силы из детского организма и не давало ему сопротивляться внешним влияниям, а Лионора и Дорн оказались слишком самоуверенными. Сейчас, имея за плечами достаточный опыт и долгие годы жизни, Аделонда понимала, что её дорогие мать и отец были просто молоды. Всезнающие неопытные неофиты. Больше всего внимания они уделяли умению атаковать, а не мелочам — и вот к чему всё это привело. В их защиту можно сказать, что, едва обнаружив недуг, они тотчас начали искать способы излечения своей дочери. За несколько лет до своего десятилетия Аделонда перезнакомилась, пожалуй, со всеми лекарями и шарлатанами в мире, узнала множество неработающих лечебных заклинаний и даже научилась ненадолго прерывать действие проклятия. К сожалению, как призналась одна старая ведовка, вывести чужую порчу было нереально: сама структура наговора срослась с Аделондой, и их разделение привело бы к мгновенной гибели девочки. Без этого разделения она бы тоже не прожила долго, но Лионора имела нескончаемый запас терпения и надежды. Поиски лекаря продолжались. Тогда как раз начались войны за территории среди людей. Аделонда ещё помнила изначальные девятнадцать королевств, которые в настоящем преобразовались в девять. Крошечные клочки земли не удовлетворяли своих правителей, и королевства объединялись в военные союзы против своих соседей. Семья Аделонды обычно не вмешивалась в военные дела, но Лионора высказала удивительную по мудрости мысль: где война — там и хорошие лекари. Благодаря славе прекрасных бардов их принимали практически на любой земле и в любом замке, даже не думая о шпионаже. Харизматичный Дорн с лёгкостью заводил друзей и приятелей среди армейских, а милая и кроткая Лионора поражала учёных мужей в самые сердца. И те и другие с радостью помогали в поисках хорошего лекаря для несчастной Адел и искренне сочувствовали безутешным родителям. Очередной отцовский приятель рассказал о лекарке-волшебнице, ставленнице одного из королей. Слова вояки о волшебных руках и неиссякаемой мудрости молодого врачевателя не нашли отклика, но она оказалась одной из немногих неизвестных лекарей. — Это была Сабрина? — спросил Доминик. — В принципе, да, — Аделонда нахмурилась, — вот только под перечисленные признаки подошли сразу три врачевателя. Описание было простым: лекарь-женщина, блондинка с длинными волосами, сухощавая, обладательница светлых глаз и неиссякаемой добродетели, приставлена к короне в качестве лечащего врача. Помимо одной самозванки, неспособной отличить ромашку от мимозы, оставалось ещё две подходящих под описание цели. Одна из лекарок отбыла на войну вместе со своим монархом, тогда как вторая, принадлежащая другому королевству, прислуживала в центральном храме. Искать одну-единственную девушку на поле сражения было совершенно бесполезным делом, так что Аделонда с родителями направились по второму следу. Врачеватель полностью соответствовала описанию, разве что глаза у неё были скорее тёмными. При определённом освещении радужка выцветала практически до белого цвета, но в полумраке храма она ярко выделялась на пронизанной капиллярами склере. Девушка была милой и обходительной, но совершенно не представляла, как бы она могла помочь Аделонде: у лекарки не было даже зачатков магии, необходимой для работы с проклятиями. Единственное, что она могла посоветовать, это сохранять надежду и попытаться всё же найти врача-волшебника. Поиски окончательно разбили здоровье Аделонды. К тому моменту, когда её родители всё же нашли Сабрину, девочка выглядела не лучше проклявшей её ведьмы. Куски кожи отслаивались с детского тела с поразительной лёгкостью, и Аделонде приходилось носить свободную одежду, чтобы та минимально касалась ран. Её лицо застыло в равнодушии, потому что даже самая слабая улыбка причиняла ей боль. Это сначала сделало её плаксивой, но соль из слёз жгла оголённые щёки, что быстро отучило девочку от лишнего проявления эмоций. Искать Сабрину было намного сложнее, чем других двух лекарок. Слухов о ней практически не ходило, о её перемещении можно было отследить разве что по передвижению армии. Дорн знал, что короли редко отпускают от себя приближённых лекарей, а подопечный Сабрины как раз и был юным мнительным царьком. Едва взойдя на трон, он объявил войну сразу трём соседствующим королевствам и ездил от фронта к фронту, таская за собой и врачевателя. Проблема в поисках Сабрины как раз заключалась в трёх военных локациях. Никто точно не знал, куда именно понесётся сумасбродный король, поэтому гоняться за ним было бесполезно. Так что, достигнув одного фронта, родителям Аделонды оставалось только ждать. Армейские их приняли радушно, разве что анклав магов сразу невзлюбил двух бардов. Но говоря откровенно, те колдуны просто никого не любили, так что с их стороны тоже не было какого-то особенного отношения к пришлым. Лионора выступала каждый день, благо песен она знала достаточно, чтобы не повторяться. Дорн помогал раненым и следил за состоянием оружия вышестоящих чинов. Никто ничего не говорил им про Аделонду, но девочку негласно жалели и всячески старались облегчить её существование. Даже угрюмые маги обучили её заклинанию самолевитации, благодаря которому она могла избежать любых контактов с землёй. Короля не ждали, о чём бардов честно предупредили. Выбранный Дорном фронт не был «интересным», поскольку бои велись вяло и нерегулярно. Как сказал по секрету один из офицеров, они по-тихому договорились с другой стороной о ненападении. Все хотели жить, а вот война была нужна только монарху. И всё же королю наскучили горячие сражения, и он решил некоторое время понаблюдать за своей армией, так что прибыл к ней инкогнито. Его сопровождали лишь охранник и личный лекарь. Естественно, все прекрасно знали, кто именно осветил армию своим присутствием, но при этом каждый усиленно делал вид, что не в курсе происходящего. Короля, кстати, не узнать было трудно: он был рыжим, веснушчатым, низким и тощим, так что сильно выделялся на фоне обычных мужчин. Даже прибытие короля не помогло родителям встретиться с Сабриной: юнец не отпускал от себя своего лекаря ни на шаг и запрещал ей лечить кого-либо кроме него. В армии ходили слухи, что царёк приказывает лекарке едва ли не спать с ним в одной кровати и следить за тем, как он испражняется, лишь бы не отпускать её. Сабрина тенью ходила за королём и на эти вести только усмехалась. Аделонде час от часу становилось хуже: вместо кожи с неё стали отпадать маленькие кусочки мяса. При виде её рук и лица взрослые мужчины дрожали от отвращения и ужаса, отчего маленькая Адел пугалась своего положения ещё больше. Самым запоминающимся для неё стал случайно услышанный разговор её родителей: слов Лионоры было не разобрать из-за слёз, а вот клятва Дорна самостоятельно умертвить дочь в случае бесполезности разыскиваемой лекарки она запомнила отлично. Вместо обиды и страха Аделонда тогда ощутила слабую благодарность и нетерпение покончить с постоянной болью. С приездом короля стало невозможно затягивать наступление, и к армии противника полетели тайные депеши. В ответ неприятель собрал у себя самых отмороженных преступников и выставил их в качестве защиты, пока маги старательно плели защитные заклинания. По приказу главнокомандующего короткий бой случился ещё до рассвета. Бандиты и негодяи неприятеля оказались разбиты в два мгновения, дружественная армия не понесла потерь. Приказы добивать неприятеля и атаковать укрывшихся под щитами врагов вежливо игнорировались: старые маги сочувственно качали бородатыми головами и сетовали на то, что слишком уж сильная волшба, не пробить. А после, под покровом темноты, король был аккуратно ранен в ягодицу. Во время празднования «победы» Дорн узнал, что царька приложили свои же, в качестве мелкой мести. Такая царапина опасности не представляла, но у короля поубавилось желания воевать. Прозвучал приказ сворачиваться. В какой момент Лионоре удалось подловить Сабрину, Аделонда не знала. После получения позорной царапины король начинал истерить, стоило только лекарю или охране отойти от него на пару шагов. Аделонда подозревала, что Сабрина, устав от вечных истерик, сговорилась с телохранителем царской особы, и просто усыпила свою головную боль. По характеру Сабрина тогда достаточно сильно отличалась от нынешней. Прежде всего, она гораздо чаще пользовалась своей силой Ма-Джаре. Это приводило к более хищным повадкам, любви к охоте и резкости, так несвойственной лекарке. В то время она только начала осмысливать свой путь как Сабруэль и продолжала с удовольствием пить вино и нередкую тогда вампирскую кровь. И да, Дорну не пришлось убивать собственную дочь. Сабрина поистине была волшебницей в медицине и знала, как избавить Аделонду от проклятия, не убивая её. Точнее было бы сказать почти не убивая. План был прост: проклятие вырывается из энергетической структуры ребёнка и разделяется на две части. Затем каждая часть вставляется в структуру родителя, а их здоровые энергоканалы заполняют дыру у Аделонды. Всё чисто, быстро, но не слишком безопасно. В идеале, у Лионоры и Дорна после наблюдалась бы пониженная регенерация тканей и ускоренное старение. На такую цену они были согласны, но, по-хорошему, произойти могло что угодно. Сабрина несколько раз предупреждала, что мир не любит вмешательств в энергетический план и будет сопротивляться, но родители Адел ухватились за призрачный шанс спасения дочери и игнорировали эти слова. Работа требовала точности и аккуратности, так что ритуал был назначен в ближайшем лесу. Там, как говорила Сабрина, им никто не должен помешать. Видимо, мир услышал её слова и решил их извратить; Аделонда не знала, как иначе интерпретировать эту насмешку магии. Конечно же, им помешали. Но самым странным для девочки было то, что помешал им раненый король, который вообще не должен был ходить. А уж учитывая ту дозу снотворного, что в него влила Сабрина, и просыпаться он тоже не должен был в ближайшие нсколько суток. Рыжее недоразумение ворвалось на поляну с такой скоростью, что родители Аделонды ничего не успели сделать. Сабрина в тот момент проводила ритуал и уже отделила от девочки колючие лианы проклятия. Король, не оставивший своего желания бить и сокрушать врагов, выкрал у магов первый попавшийся под руку магический амулет и пошёл разрушать магические щиты неприятеля. Всё вышло быстро и как-то глупо. Сабрина рассказывала, что проклятие, бывшее псевдоживым, учуяло магический отклик от амулета и рванулось к нему. Силы удержать его не было, поскольку лекарка больше привыкла работать аккуратно и точно, нежели с приложением усилий. Так что кусок необходимой для ритуала энергии оказался потерян. Казалось бы, что тут такого? Наоборот, следовало бы радоваться: нет проклятия — нет проблем! Но так мог бы рассуждать только очень далёкий от магии человек. Первое, чему учат в различных магических школах, это доведение ритуалов и заклятий до конца. Неважно, в каком ты состоянии. Было известно немало случаев, когда раненые маги доплетали свою ворожбу, и только потом позволяли себе умереть. А уж прерванные ритуалы имели поистине всесокрушающую силу, даже самые простые. Нельзя было точно сказать, что именно произошло дальше. Вроде бы, энергии присутствующих смешались. Король принял на себя всю негативную отдачу, как прервавший ритуал, и умер практически мгновенно. И если бы Сабрина не оказалась вампиром, то всё могло пройти намного проще. В какой-то степени лекарка винила себя. Она считала, что, знай родители Адел о сущности «спасительницы» их дочери, их профессиональная этика победила бы. Сама Аделонда не была так уверена, ведь во время поиска врача для дочери её родители обращались ко всем подряд, не делая различий между служителями храма, некромантами и малефиками. Результаты ритуала проявили себя не сразу. Изначально Аделонда обнаружила, что её тело вновь целое, а её родители рядом без каких-либо повреждений. Сабрина чувствовала себя довольно паршиво, но не смертельно. Возвращаться к армейским не было смысла: будучи причиной смерти короля, Сабрина не особенно рассчитывала на благодушие его подчинённых, как бы царька ни хаяли. Дорн предложил по-тихому разойтись в разные стороны и никогда не упоминать о том, как умер рыжий король. Сабрина поддержала эту идею, и они действительно разделились, выбрав собственную дорогу и рассчитывая больше никогда не встречаться. Вот только мир думал совершенно иначе. — Аделонда, мне нужна твоя помощь. Резкий голос Сабрины настолько не подходил плавному повествованию, что Доминик не сразу понял смысл произнесённых слов. Рассказывала Аделонда интересно, хоть и не слишком умело. У неё была способность увести слушателя за собой, но вот описания вампирше совершенно не удавались. Но даже это играло ей на руку: увлечённый повествованием человек мог додумать историю самостоятельно. Полное погружение. Вынужденный перерыв нисколько не расстроил Аделонду; напротив, вампирша только ухмыльнулась, обрывая свою историю. — Иду. Доминик мотнул головой. Была ли это какая-то особенная магия Джаванни, или же Аделонда просто обладала некоторым талантом рассказчика, он не знал. Да и неважно это было, за такое умение погружать в историю любой бард удавился бы. Оставались вопросы, конечно. Как Аделонда стала вампиром? И почему её родители — упыри? К тому же как-то же они все снова встретились, а теперь вампирши и вовсе вместе живут. И что значит это «мир думал иначе»? Может ли мир думать? Весь этот рассказ был больше похож на морок. В голове у Доминика стоял туман, почти такой же, как после гипноза Аделонды. Да и как Джаванни, антимаг, может использовать иллюзии и левитацию?! — Доминик, подойди, пожалуйста, — послышался тихий голос Сабрины. Аделонда говорила до позднего вечера, так что ночь потихоньку набирала силу. Вместе с ней Доминик чувствовал, как эту мощь впитывает его тело: от слабости не осталось и следа, а неаккуратный едва стянутый шов уже не выглядел таким уж отвратительным. На месте разрыва ткани осталась глубокая царапина, какую могла бы нанести не очень большая кошка. Он прошёл в лабораторию Сабрины, нервно потирая холодные руки. Едва войдя в пропахшее травами помещение, Доминик увидел Лизу, спокойно стоящую посреди комнаты. Радости эта картина не вызывала, поскольку глаза его дочери всё ещё оставались пустыми и бессмысленными. — Что случилось? — спросил он. — Я не знаю точно, — Сабрина прикусила костяшку указательного пальца и нахмурилась, — но это похоже на гипноз или что-то вроде того. Аделонда обычно могла вывести человека из транса, но теперь это не выходит. Что-то мешает или блокирует её. — А что с Максом? Сына Доминик не видел, и это немного нервировало. — Ничего, без сознания, но стабилен, — сказала Сабрина. — На данный момент меня больше волнует состояние девочки. У тебя есть какие-нибудь идеи? Возможно, она принимала участие в храмовых ритуалах? Умение входить в транс является там ключевым. — Нет-нет, ничего такого, — покачал головой Доминик. — Она бы похвасталась мне. — Возможно, тебе стоит подумать получше, — сказала Сабрина, пристально глядя на паладина, — у новорождённых бывают провалы в памяти, человеческая жизнь довольно блёклая по сравнению с вампирской. Постарайся вспомнить что-нибудь, я не уверена, что она продержится в этом состоянии ещё хотя бы неделю. Её тело и разум не отдыхают, так что девочка может просто перегореть или сойти с ума. Ещё неизвестно, что хуже. — Сабрина, — подала голос Аделонда, — моя помощь ещё понадобится? — Не думаю. В остальном мы с Домиником вполне способны справиться самостоятельно. — Тогда я ухожу к Стражам, вернусь где-то через три дня или раньше. Возможно, они смогут что-то прояснить и по этому трансу, там много умельцев. У Доминика голова пошла кругом. Стражи? Какого чёрта Аделонда уходит? Неужели она со своим гипнозом не может сделать ничего полезного? Будто прочитав его мысли, Аделонда посмотрела Доминику в глаза. — Всё будет с твоей дочерью хорошо, — усмехнулась вампирша, — не переживай ты так. В крайнем случае я её обращу. Что только не сделаешь ради собственного птенца?