Орден Упырей

День, когда Сабрине понадобилась помощь Доминика, стал для него одновременно и благословением, и проклятьем. Лекарка сгрузила на него практически все свои обязанности: он забирал у детей кровь для каких-то таинственных целей, проверял их зрачки, растирал Максу спину и менял ему повязки. Доминик практически сразу заметил, что Сабрина переложила на него все манипуляции, где было нужно находиться рядом с детьми. Когда он понял, что вампирша даже не дышит в их присутствии, то серьёзно забеспокоился. — В чём дело? — спросил он, едва выйдя из комнаты. Детям не требовался постоянный присмотр, с функцией сиделки вполне справлялись заклинания Сабрины, так что об этом Доминик не волновался. А вот состояние лекарки его серьёзно тревожило. — Я не совсем понимаю, — призналась Сабрина, поджав губы. — При них я чувствую жажду. Так… соблазнительно… не пахла даже Аделонда после обращения. В молчании они прошли до библиотеки, которая стала негласной заменой гостиной. Все разговоры вампиры проводили в окружении книжных башен, а окна Аделонда всё же заложила камнями. Как девочка объяснила, это было сделано для сохранности книг, ведь «свет для них губителен». О том, что свет так же губителен и для Доминика, она не упоминала. Сабрина присела на скамью. Доминик давно заметил, что лекарка никогда не занимала места, на которых привыкла сидеть Аделонда: громадное кресло с лапами, плетёнка в саду, несколько стульев и один массивный цветочный горшок, полный золота и используемый вместо стула. Сам Доминик опустился на достаточно устойчивую книжную стопку. Будь он человеком, то сидеть на объёмных золотых буквах верхнего гримуара было бы крайне неудобно, но вампиру подобные мелочи оказались нипочём. — Итак? — спросил он. — Итак, — сказала Сабрина. — Аделонда говорила тебе о моей природе… о том, что я Ма-Джаре. Знаешь, мой голод утолить крайне непросто, сколько бы я ни выпила, всё равно ощущаю жжение в горле. Это было похоже на описание обычных упырей, которому верили в Ордене. Ма-Джаре не знали сытости и вечно находились в поисках еды. Их вели охотничьи инстинкты, этот вид вампиров не был привязан к территории или каким-то другим факторам. Единственное, что волновало «охотника на охотников», это кровь. — Больше всего, конечно, вампирская, — уточнил Доминик. — На самом деле, только вампирская, — кивнула в ответ девушка. — Смотри, для утоления жажды Ма-Джаре может использовать несколько источников. Самым сытным и приятным является кровь вампира, причём упыриная — наилучшая. Затем я могу пить вино, оно почему-то действует не хуже крови. После вина идёт кровь животных, морских обитателей и птиц. — А человеческая? — Она может утолить голод, правда, ненадолго. Но вкус… людская кровь не слишком приятна. Больше всего она похожа на сильно заплесневевший хлеб, наверное. И пытаться заглушить голод, охотясь на людей, это всё равно, что набивать желудок землёй. Вроде и заполнишь, а с другой стороны — стоит ли это того? Есть и исключения, конечно. Кровь родных для Ма-Джаре настоящее лакомство. Сёстры, дети, дети родственников — в общем, все, в ком есть хоть капля родства, возбуждают невероятный аппетит. Доминик кивнул и скрестил руки на груди. Уточнять, проверяла ли Сабрина утверждение про родную кровь, ему не хотелось. — Ты работаешь с родителями Аделонды? — спросил он. — «Работаю», надо же. Это сложно так назвать. Если Аделонды нет, то я пою их бычьей кровью раз в три недели, иногда реже. Упырям больше ничего и не нужно. Всё остальное время они проводят в обществе друг друга, хотя я сомневаюсь, что им есть дело до окружающего мира. К сожалению. — Я не к этому, — отмахнулся Доминик. — Когда ты рядом с ними, то чувствуешь ли ты жажду? Или когда ты находишься рядом со мной? Сабрина посмотрела на него большими влажными глазами. Выделение слёз требовало воды в теле, и вампирам приходилось иногда глотать стакан-другой жидкости. Без этого вполне можно было прожить, но тогда Доминик чувствовал жжение в глазах, что было крайне неприятно. Ему потребовалось три дня, чтобы научиться управлять водой в своём теле. Непозволительно долго, если учитывать, что все семьдесят пять часов он пытался выдавить из себя хоть слезинку. — Я ощущаю голод всегда, Доминик, — сказала Сабрина. — Но в присутствии упырей он особенно нестерпим. Горло жжёт, это больно и неприятно. Рядом с тобой легче, как и рядом с Аделондой. А вот твои дети… да, пожалуй, с ними так же тяжело, как и с упырями. Потерев лицо, Доминик уточнил её последние слова, но Сабрина стояла на своём: в присутствии рядом с ней упырей или его детей не было никакой разницы. И вряд ли кровь Лизы и Макса состояла из вина, которое было так же привлекательно для Ма-Джаре. — Мы не знаем, что с ними делали в тех колбах, — мягко произнесла Сабрина, — но даже если они упыри, если их обратили — мы найдём выход. Аделонда занимается этим так долго, что разгадка совсем близко. Доминик представил себе такую жизнь: он на месте Аделонды, а его дети — вместо её родителей. Изломанные скелеты, накрытые серой кожей, которые жаждут тебя разорвать на куски и запихать в голодное брюхо. И так — целую вечность, век за веком проживая дни, которые похожи один на другой. — Если они окажутся упырями, то я сверну им шеи, — сказал Доминик. — Возможно, они будут чем-то другим, — попыталась успокоить его Сабрина. — Твоя дочь пахнет иначе. Менее сильно. Возможно, она просто вампир, а не упырь… нам остаётся только попытаться привести их в сознание, чтобы точно узнать это. — Ты считаешь, что это возможно? Она не ответила. Её светлые глаза, всегда выцветавшие во время приступов особенно сильного голода, вновь скрылись за пеленой слёз, но Доминика это не огорчило. У Сабрины была большая потребность в воде, намного больше, чем у Аделонды или у него самого. Лекарка объясняла это психологическим насыщением, когда она чувствовала внутри себя хоть какую-то жидкость. Удивительно, но вампиры были прекрасным хранилищем для пищи и питья. Попав в их почти мёртвые тела, какое-то время продукты не разлагались, а вода не тухла. Если бы была возможность как-то извлечь из тела вампира то, что он проглотил, без вреда самому существу, то Доминик с иронией стал бы называть себя погребком или кладовкой. Но это было невозможно, да и еда на вкус оказалась не особенно хороша: как-то Доминик нашёл в некромантском лесу правильную яблоньку с маленькими красными плодами. Так вот, на вкус они были едва ли лучше испортившейся сырой картошки. Да и выводить их потом пришлось, а от посещения туалета Доминик быстро отвык. — Я думаю, — медленно начала Сабрина, — что я нашла, как можно привести в себя твоего сына. Но вот девочка… я не знаю, что делать. Поддерживать её можно, но как привести в сознание? Это всё очень похоже на гипноз или транс. Кивнув, Доминик задумался. Что он знал о трансовых состояниях? Ну, ими пользовались все маги, если хотели увеличить свою силу. На службе ему не раз попадались целые ковены полусумасшедших волшебников, не признающих реальность. Противниками они были страшными, поскольку совершенно не чувствовали боли или страха. Запасы магической энергии у трансовых считались практически безграничными. На самом деле, маги просто слишком быстро её восполняли, но для их врагов подобные мелочи не играли никакой роли. Ещё в транс впадали шаманы, камлатели и призыватели духов. У всех трёх видов магов за основу бралось именно отрешение от собственного тела и работа на более тонких уровнях реальностей. Но вообще-то Доминику не стоило в своих мыслях уходить так далеко. Какие шаманы и маги? В Ордене была своя систематизация транса, которой вполне успешно пользовались некоторые бойцы. Трансовый уход осуществлялся благодаря самогипнозу, а вот выйти самостоятельно не было практически никакой возможности. Это было очередным оружием последнего шанса. Доминик как-то использовал паладинский транс на себе, и ощущения ему не понравились. Отстранённость от собственного тела была сродни вампирской пониженной чувствительности, но организм оставался человеческим, так что все ранения несли колоссальный ущерб. Голова мыслила чисто и ясно, но было в острых мыслях что-то инородное и неправильное, отсутствовали рамки морали и законов. И, конечно, ощущения собственной божественности; как Доминик мог забыть об этом. Вошедший в транс считал себя выше самого Творца. Доминик не помнил, как сумел тогда добраться до Ордена, но выйти из транса ему помогла Миира. Смешно, но для лишения божественности хватило всего одного ряда цифр. Этот набор ничего не значил, а может, наоборот, значил слишком много, раз его решили использовать для возвращения бойцов в реальность. — Я хочу кое-что попробовать, — сказал Доминик. Он коротко объяснил Сабрине о паладинском трансе и о том, как из него можно выйти. Лекарка, внимательно выслушав Доминика, признала, что Лиза вполне может находиться именно в таком, крайне глубоком гипнозе. Насчёт мальчика она уже не была так уверена, считая, что его обморок вызван скорее кровопотерей. — Но где она могла всё это выучить? — спросила Сабрина. — Ведь, насколько я поняла, даже среди паладинов этот метод борьбы не распространён? Смущённо потерев макушку, Доминик откашлялся. — Я не слишком аккуратен в записях, — признался он, — и во время учёбы все мои конспекты валялись по дому в самых разных углах, как золото Аделонды. Да и потом я частенько забывал свитки где попало. Так что Лиза вполне могла что-нибудь найти и прочитать, а уж на память она никогда не жаловалась. В будущем она хотела стать магом, но у Сары и её первого мужчины не было даже зачатка энергетического тела, так что Лиза стопроцентный человек. — Была им, по крайней мере, — кивнула Сабрина. — Пробуй. Я буду стоять в дверях — так запах слабее и мне будет видно всё, что произойдёт. Они вошли в лабораторию. В первый раз, когда Доминика допустили в это святое для Сабрины помещение, он удивился стерильности комнаты: на разнообразных поверхностях не было ни пылинки. Среднее по размеру помещение имело три высоких узких окна с тёмными витражами вместо стекла, несколько старых шкафов с банками и колбами, обычный стол из берёзы и длинную скамью. Для того чтобы устроить там детей не потребовалось даже второй лежанки: Макса уложили на ту самую скамью, а Лиза в своём трансе просто стояла. Уложить девочку, не сломав ей несколько костей, не представлялось возможным, ведь едва Аделонда или Сабрина переносили одеревеневшую Лизу на лежанку, как дочь Доминика тотчас с неё вставала. Особого вреда ей этого не несло, и на время Лизу оставили в покое. Она стояла там же, где и раньше, совсем рядом со скамейкой и братом. Лицо девочки не претерпело ни единого изменения: всё то же отстранённое холодное равнодушие, стеклянные глаза и полная неподвижность. Дышала она слабо, но Доминик слышал тихую и сухую работу её лёгких. Её сердце билось ровно, практически в унисон с его собственным, и это стук не оставлял сомнений в девичьей природе. — Слышишь? — спросил Доминик у Сабрины. — Да. Она уже не человек. Макс, напротив, был полон влажного хрипа. Вслушавшись в тревожную работу его тела, Доминик со страхом различал практически предсмертные стоны крови его сына. На вампирское спокойствие организма подобная какофония не была похожа совершенно. — Что, если Лиза окажется упырём, Сабрина? Мне придётся её удерживать? Тогда мне лучше уже сейчас захватить её тенью. — Я полагаю, что это так, Доминик. И сам Доминик, и лекарка понимали, что он просто пытается хоть как-то оттянуть время, прежде чем назвать Лизе заветный код. Тон Сабрины был полон показного спокойствия, тогда как Доминик едва справлялся с собой, чтобы не начать говорить визгливо-высоким голосочком. Прочистив горло, мужчина глубоко вздохнул, запеленал Лизу в прочное чёрное покрывало тени и медленно произнёс последовательность цифр. Пару секунд ничего не происходило, но затем тень слегка прогнулась, и Доминик ощутил, что тело его дочери расслабилось. Стеклянные глаза медленно налились привычным карим цветом и скрылись за светлыми ресницами. Голова Лизы, лишившись поддержки деревянной шеи, мягко склонилась к плечу, отчего короткие тёмные волосы занавесили детское лицо. Доминик дёрнул уголком губ, не зная, то ли ему улыбнуться, то ли зарычать от неудовольствия. С одной стороны, его дочь вышла из транса, но с другой — пришла ли она в себя? Всё ли с ней в порядке? Этого он не знал. Полностью поглощённый состоянием Лизы, он, не обращая внимания на происходящее вокруг, уложил её на скамью, где недавно лежал Макс. И только поправив свесившуюся руку дочери, Доминик понял, что его сына нет рядом. — Слева! Крик Сабрины, пожалуй, спас ему жизнь: хищные когти распороли куртку Доминика и его бок, а не разорвали тело мужчины пополам. Следующий удар, такой же быстрый, как и первый, исполосовал мужчине лицо, лишь чудом не задев глаза. На краткое мгновение ослеплённый собственной кровью, Доминик на инстинктах уклонился от третьего рывка и прыгнул в сторону дочери, готовый защитить её от любой напасти. Тем не менее он не был готов к четвёртому удару от собственного сына. Если бы не Сабрина, отшвырнувшая Макса к стене, то мужчина мог лишиться головы. Лекарка же, ощетинившись, быстро отступила к двери, прихватив с собой Лизу. Девочку она несла за шкирку, как щенка. — Я тебе не помощник! — прошипела Сабрина. — Скрути его сам! Одного взгляда на винные глаза обычно спокойной лекарки было достаточно, чтобы понять глубину её голода, лишь слегка скрытого за тонким ледяным настом самообладания. — Её не съешь? — уточнил Доминик, не сводя взгляда с Макса. Его сын всё пытался понять, как ему удобнее: на двух ногах или на четвереньках. Это замешательство в управлении собственным телом давало драгоценные секунды до вечера, который должен был наступить совсем нескоро. Про себя Доминик помянул богов не в самом радостном ключе. Ну почему ему, Лезомба, зависимому от темноты, всегда приходится сражаться днём? Хорошо ещё, что в этот раз бой должен был проходить в помещении, а не под палящими лучами небесного светила. — Не съем, — поморщилась Сабрина, — она Носферату. Для меня их кровь едва лучше плесени на вкус, хоть и неплохо насыщает. На этом она ушла, плотно закрыв дверь с негромким хлопком. Этот резкий звук помог определиться Максу. На четвереньках ему определённо было удобнее. — Макс, — медленно сказал Доминик, примирительно поднимая перед собой руки, — приди в себя. Ничего знакомого в скалящейся морде не было. Ясная голубая радужка ребёнка сузилась до чёрной точки, светлые кудри в крови стояли практически колом, а человеческий вроде бы скелет ломался и перестраивался с отчётливым хрустом. — Не затягивай и сразу пеленай его! — раздался голос Сабрины из-за двери. — Не дай ему перестроить тело, иначе ты не сможешь победить. Для борьбы с упырём нужна сила и опыт, а у тебя ни того, ни другого ещё нет. — Обрадовала, спасибо. Но совет был дельный. Доминик примерился к слегка раскачивающейся фигуре и, ощущая невероятное напряжение в предплечьях и кистях, сделал хватательное движение в воздухе. Мгновенно тени из всех углов сомкнулись на Максе, фиксируя его тело и не позволяя костям больше ломаться. Из черноты торчали только маленькие детские ступни. Ребёнок мотнул головой и издал звук, больше похожий на скуление или подавленное рычание. На всякий случай Доминик приподнял чёрный кокон над полом, и тени поглотили ноги Макса. Снаружи оставалась только голова с широким скалящимся ртом, который занимал на лице намного больше места, чем положено. — Боги, Макс, — устало сказал Доминик, садясь на пол, — что же мне делать? Силы у маленького мальчика было достаточно и для десяти взрослых мужчин. То и дело Доминик ощущал, как напрягается теневой покров, сопротивляясь попыткам Макса выбраться. Мальчишеские руки и ноги давили на тень изнутри с такой неожиданно мощью, что в природе ребёнка больше сомневаться не стоило: человеком Макс точно не был. Между Домиником и его сыном было не больше десяти метров, сплошь покрытых тенью. Чёрные щупальца тянулись из любого клочка темноты, сплетаясь в прочную тюрьму для маленького упыря. Макс мотал головой из стороны в сторону, пытаясь, видимо, расшатать связывающие его жгуты, но это не приносило пользы. Доминик смотрел на сына и чувствовал разрастающееся отчаяние. Ещё час или два назад он, представляя своих детей в виде упырей, браво рассуждал о сворачивании шей, а что теперь? Одна мысль о том, чтобы хоть как-то навредить ребёнку, вызывала у него нервную дрожь и ощущение собственной беспомощности. Как никогда он понимал Аделонду: её мягкие слова об отвратительных на вид тварях, желание погладить их и утешить, надежду на возможное избавление от проклятия. Она ведь уже долгое время искала лекарство. Возможно, ему стоит потерпеть ещё чуть-чуть? Макс дёрнулся как-то особенно сильно, вывернув голову практически за спину. Для человека такое положение оказалось бы смертельным, и Доминик от неожиданности и страха за жизнь сына выпустил его из теневой ловушки. Упырь воспользовался этим моментально: вернул голову в нормальное положение и кинулся на сидящего перед ним Доминика. Положение мужчины было крайне неудобным для отражения атаки, так что он просто позволил себе упасть прямиком в тень. Доминик замечал, что с каждым днём он будто всё больше понимает принципы управления этой материей. Сначала, конечно, было сложно, но сейчас… Порой одного его желания хватало для того, чтобы что-то произошло. Чёрные ручонки никуда не делись и были всё так же настойчивы в попытке затащить Доминика в свою бездну, но игнорировать их стало легче. Теперь он ощущал их касания, но вполне мог не придавать им значения. Шепотки за спиной, ещё недавно неразличимые в темноте, стали громче, но их тоже можно было научиться игнорировать. Наверху в реальности Макс бесновался, мечась из одного угла комнаты к другому. Доминик с сожалением подумал, что Сабрине придётся отстраивать новую лабораторию: всё мало-мальски ценное его сын разбил или разодрал. Чувство вины почти затопило Доминика, и тени мгновенно пришли в экстаз, хватая его за одежду. Следуя животным инстинктам, Макс забился в тёмный угол. Он представлял собой настолько удобную для Лезомба цель, насколько это было возможно, и Доминик решил не упускать шанс. Новая теневая тюрьма сжалась вокруг детского тела, фиксируя даже голову. Открытым осталось только лицо, и то Макс не мог при желании распахнуть рот. Как и всегда, тень выпустила Доминика крайне неохотно. Ему даже пришлось приложить силу, чтобы вырвать ногу из такой же чёрной тюрьмы, в которую был заключён его сын. Тонкие теневые жгуты немного пошевелились над плоскостью пола и растворились без следа. Перед Максом у Доминика было одно преимущество: разум. Бедный ребёнок совсем собой не владел, и потому попадался в ловушку отца уже второй раз. Родители Аделонды были другими, более ловкими, сильными, быстрыми и опытными. Они явно умели охотиться в паре. Вспоминая короткий бросок двух упырей, Доминик не мог не признать, что твари действовали вполне слаженно. Делёж добычи, конечно, не был таким же ясным, но нападать упыри научились. К тому же у них были изменённые тела, которые явно помогали в охоте. Удлинённые ступни и искажённые ноги, к примеру, отлично отталкивали уродливые серые тела от пола и делали упыриные прыжки намного сильнее и опаснее человеческих. — Сабрина, — позвал Доминик. Девушка не отозвалась. Макс растянул свой треснувший рот в длинной ухмылке, но та вряд ли являлась выражением каких-либо чувств. Вытащив через разлом на лице слишком длинный язык, ребёнок будто попробовал воздух на вкус. Несмотря на все метаморфозы, Макс всё ещё был сыном Доминика. С внутренней дрожью паладин вспоминал свои слова об убийстве ребёнка, отравленного вампирьим ядом. Но теперь, глядя на подвижную скорлупу его лица, Доминик ощущал боль от одной только мысли о необходимости решать проблему детского вампиризма столь радикально. Доминик сел на пол и скрестил ноги, удерживая баланс. Вампиры могли застывать в одной и той же позе, точно горгульи из сказки, совершенно не испытывая каких-либо неудобств. И теперь мужчина собирался замереть как раз до прихода кого-нибудь более ознакомленного с природой упырей. К примеру, Аделонды.